Конка, зап­ря­жен­ная дву­мя опо­ен­ны­ми кля­ча­ми, дре­беж­жа ко­ло­коль­чи­ком, та­щи­лась так мед­лен­но и так дол­го ожи­да­ла на разъ­ез­дах встреч­ную, что Ко­ля на­чал бес­по­ко­ить­ся: не опоз­дал ли. На ба­шен­ных вок­заль­ных ча­сах до от­хо­да по­ез­да ос­та­лось двад­цать ми­нут. В за­ле I и II клас­са, ку­да про­пус­ка­ет чис­тую пуб­ли­ку се­реб­ро­га­лун­ный­, та­кой же, как в гим­на­зии, толь­ко по­до­род­ней и по­ве­ли­чес­т­вен­ней швей­цар, - Кар­луш­ки не вид­но. На­вер­ное, уже сел в ва­гон. На вся­кий слу­чай Ко­ля заг­ля­нул в ба­зар­ную тол­куч­ку треть­его и в про­хо­де меж­ду ле­жав­ши­ми на за­мыз­ган­ном, как в убор­ной­, по­лу меш­ка­ми и ба­ба­ми с груд­ны­ми мла­ден­ца­ми уви­дел Кар­луш­ку. Он сто­ял с вы­со­ким сту­ден­том и дву­мя кур­сис­т­ка­ми.

    - Я ду­мал, что ты не при­едешь. Зна­комь­ся… Это две сес­т­ры, две Ро­зы. Ро­за Чер­ная и Ро­за Крас­ная. Сте­пан, а это тот пар­ниш­ка, про ко­то­ро­го я те­бе го­во­рил…

    Кудрявая стри­же­ная брю­нет­ка с рез­ки­ми, как от гри­ма, чер­та­ми, по­хо­жая на опер­но­го де­мо­на, за­дор­но зас­ме­ялась, сму­тив Ко­лю:

    - Ой, ка­кой вы еще юнец! Ни­че­го, мы вас об­ра­бо­та­ем.

    - Роза, за­чем ты так? - ос­та­но­ви­ла ее сес­т­ра (не­уже­ли они, прав­да, сес­т­ры?), нек­ра­си­вая, вся в вес­нуш­ках, с крас­но-ры­жи­ми (как Ду­ра­сов) во­ло­са­ми.

    Долговязый сту­дент (в за­ле раз­ве один толь­ко жан­дарм у кас­сы по­дой­дет ему по рос­ту!) с длин­ны­ми, свет­лы­ми, точ­но вы­мы­ты­ми пе­ре­кисью, во­ло­са­ми, рас­сы­па­ющи­ми­ся из-под ло­доч­кой смя­той выц­вет­шей фу­раж­ки, ссу­ту­лясь, наг­нул­ся и креп­ко, как взрос­ло­му, по­жал Ко­ле ру­ку, ска­зав толь­ко од­но сло­во:

    - Балмашев.

    Рядом с по­ры­вис­тым Кар­луш­кой Бал­ма­шев ка­жет­ся флег­ма­тич­ным. Он мол­ча­ли­во сто­ит, за­пус­тив пра­вую ру­ку в кар­ман чер­ной ши­не­ли, точ­но при­дер­жи­вая что-то, а ле­вой рас­се­ян­но по­щи­пы­ва­ет то­щий зо­ло­тис­тый кус­тар­ник на под­бо­род­ке. И свет­ло-го­лу­бые гла­за его не вски­ды­ва­ют­ся брос­ко, как у Кар­луш­ки, а смот­рят упор­но-спо­кой­но из-под пе­пель­ных рес­ниц. Но Ко­ля по­че­му-то сму­ща­ет­ся от это­го прос­то­го взгля­да еще боль­ше, чем от сме­ха Чер­ной Ро­зы, и не зна­ет, о чем раз­го­ва­ри­вать, и рад, что но­силь­щик при­нес би­лет с плац­кар­той и что Кар­луш­ка, рас­п­ла­тив­шись с ним, сам под­х­ва­тил свой ба­гаж и дви­нул­ся к вы­хо­ду.

    Черная Ро­за про­тис­ну­лась в ва­гон вслед за Кар­луш­кой пос­мот­реть, как он там ус­т­ро­ил­ся, и че­рез нес­коль­ко ми­нут спрыг­ну­ла с под­нож­ки пря­мо на Бал­ма­ше­ва, ух­ва­тив его за ру­кав. Сле­дом за ней в рас­пах­ну­той ши­не­ли, как буд­то ему вдруг ста­ло жар­ко на мо­ро­зе, вы­лез и Кар­луш­ка.

    - Не ду­ри, Ро­за! - ос­та­но­ви­ла ее сес­т­ра. - Ког­да же вас ждать, Карл?

    - К Пас­хе, не рань­ше.

    - Ой, как дол­го! - шут­ли­во ужас­ну­лась Чер­ная Ро­за. - Я не вы­не­су та­кой дол­гой раз­лу­ки! Это не в мо­ем ха­рак­те­ре.

    - Вряд ли ты за­си­дишь­ся в Ки­еве, - ска­зал Бал­ма­шев. - Пос­ле та­кой за­ва­ру­хи уни­вер­си­тет, на­вер­ное, зак­ро­ют. Че­го доб­ро­го еще по­па­дешь в сол­да­ты. Те­перь все­го мож­но ждать.

    - Там уви­дим, что бу­дет.

    И, под­х­ва­тив под ру­ку Чер­ную Ро­зу, Кар­луш­ка по­вел ее смот­реть па­ро­воз.

    Наконец уда­рил тре­тий зво­нок. Кар­луш­ка, рас­п­ро­щав­шись со все­ми и об­няв­шись с Бал­ма­ше­вым, вско­чил на под­нож­ку и, дер­жась за по­руч­ни, за­ма­хал фу­раж­кой­, крик­нул ста­ра­ющей­ся пос­петь за тро­нув­шим­ся по­ез­дом Чер­ной Ро­зе:

    - Смотрите же, Ро­за…

    Конец фра­зы, обор­вав­шись, упал под ко­ле­са. Бал­ма­шев за­ма­хал вы­со­ко вски­ну­той фу­раж­кой и по­том с тру­дом нах­ло­бу­чил ее на рас­сы­пав­ши­еся от вет­ра во­ло­сы.

    По вы­хо­де из вок­за­ла Ко­ля пос­пе­шил рас­п­ро­щать­ся со сво­ими но­вы­ми зна­ко­мы­ми.

    - Где вы жи­ве­те? - спро­сил Бал­ма­шев. - Я зай­ду к вам на днях. Не на­до за­пи­сы­вать, я и так за­пом­ню…

    - Степан, при­ве­ди­те его к нам как-ни­будь ве­че­ром, - пред­ло­жи­ла Крас­ная Ро­за.

    - В са­мом де­ле при­ве­ди­те! - го­ря­чо под­х­ва­ти­ла Чер­ная Ро­за. - Вы ведь при­де­те к нам? Неп­ре­мен­но при­хо­ди­те…

    - Приду, - бур­к­нул, вле­зая в кон­ку, Ко­ля, поль­щен­ный приг­ла­ше­ни­ем, но втай­не сом­не­ва­ясь в его ис­к­рен­нос­ти: вер­но, хо­тят заг­ла­дить сор­вав­шу­юся не­воль­но обид­ную для не­го клич­ку «юнец».

    Прошло бо­лее не­де­ли. Бал­ма­шев не при­хо­дил. На­вер­ное, за­был ад­рес, ре­шил Ко­ля, ко­то­ро­му на­до­ело вы­си­жи­вать ве­че­ра до­ма в нап­рас­ном ожи­да­нии.

    Но Бал­ма­шев за­шел не­ожи­дан­но ча­сов в де­сять ут­ра в праз­д­ник, ког­да хо­зяй­ка бы­ла у обед­ни. Ко­ля сам от­к­рыл дверь и про­вел гос­тя к се­бе.

    - Славная у вас ком­на­туш­ка, - одоб­рил Бал­ма­шев. - И окош­ко в сад, а от­ту­да че­рез за­бор на дру­гой двор. Жаль толь­ко, что ход не от­дель­ный.

    Он бро­сил фу­раж­ку на стол и, взяв Ко­ли­ну гре­бен­ку, стал рас­че­сы­вать рас­сы­пав­ши­еся во­ло­сы пе­ред стен­ным зер­ка­лом, где ос­не­жен­ный край со­сед­ней кров­ли от­ра­жал­ся се­реб­ря­ным гро­бом, пок­ры­тым си­ним воз­ду­хом. Ро­го­вой гре­бень пот­рес­ки­вал не­ви­ди­мы­ми элек­т­ри­чес­ки­ми ис­к­ра­ми.

    - Я при­нес вам кое-что по­чи­тать, - вы­нул Бал­ма­шев из кар­ма­на ши­не­ли ка­кую-то смя­тую тет­рад­ку. - Толь­ко не за­сыпь­тесь. Это не­ле­галь­ная ли­те­ра­ту­ра. Будь­те ос­то­рож­ней с ней. Мо­же­те дать по­чи­тать сво­им то­ва­ри­щам, са­мым на­деж­ным, ко­то­рые не вы­да­дут. Я к вам зай­ду че­рез не­дель­ку.

    В по­лу­тем­ной­, про­пах­шей нуж­ни­ком пе­ред­ней пе­ред тем, как про­лезть в оби­тую вой­ло­ком дверь, Бал­ма­шев обер­нул­ся и ска­зал не­ожи­дан­но:

    - Зайдем как-ни­будь вмес­те в гос­ти к дев­ча­там. У них ве­се­ло. Сыг­ра­ем на ги­та­ре, спо­ем.

    Коля был ра­зо­ча­ро­ван. Он ду­мал, что Бал­ма­шев, как Ва­силь­ев, об­с­то­ятель­но по­бе­се­ду­ет с ним, про­ве­рит его зна­ния. А вмес­то это­го он зап­рос­то за­нес ему не­ле­галь­ную ли­те­ра­ту­ру, как ка­кую-ни­будь обыч­ную кни­гу для чте­ния!

    Измятая тет­рад­ка, вро­де об­щей­, толь­ко без кле­ен­ки, со слип­ши­ми­ся глян­це­ви­ты­ми стра­ни­ца­ми, ис­пи­сан­ны­ми пе­чат­ны­ми от ру­ки ли­ло­вы­ми бук­ва­ми, та­ки­ми же, как на лис­тов­ках ко­ми­те­та сно­ше­ний. Вмес­то за­го­лов­ка сто­ит: «Отче­го сту­ден­ты бун­ту­ют?», но фа­ми­лии ав­то­ра нет ни в на­ча­ле, ни в кон­це. Ко­ля два ра­за под­ряд, бо­ясь про­пус­тить хоть сло­во, пе­ре­чел тет­рад­ку. В ком­на­те од­но­му не си­де­лось, тя­ну­ло пой­ти и пе­ре­дать дру­гим то, что он толь­ко что уз­нал сам. Спря­тав тет­рад­ку в вер­х­ний кар­ман кур­т­ки, Ко­ля вы­шел на ули­цу. Ему вдруг ста­ло (как пос­ле встре­чи с ней) ра­дос­т­но и чу­точ­ку жут­ко: слов­но что-то ог­не­опас­ное, взрыв­ча­тое зап­ря­та­но на гру­ди у сер­д­ца. Вот-вот са­мо воз­го­рит­ся и ра­зор­вет­ся от не­ос­то­рож­но­го дви­же­ния.

    Проходя ми­мо ще­го­ле­ва­то­го око­ло­точ­но­го на уг­лу Не­мец­кой­, Ко­ля зло­рад­но ус­мех­нул­ся. Вот бы вспо­ло­шил­ся, ес­ли бы уз­нал, что у не­го в кар­ма­не! Зас­вис­тел бы в бол­та­ющий­ся ак­сель­бан­том свис­ток, пе­ре­лив­ча­тым го­ро­хом при­зы­вая на по­мощь пос­то­вых го­ро­до­вых, и, выр­вав ре­воль­вер из ко­бу­ры, ки­нул­ся бы в по­го­ню за ним. А он, не обо­ра­чи­ва­ясь на тре­вож­ные свис­т­ки и пре­дос­те­ре­га­ющий выс­т­рел вверх, ныр­нул бы в гус­тую тол­пу гу­ля­ющих и, шмыг­нув в зна­ко­мый про­ход­ной двор, оду­ра­чив прес­ле­до­ва­те­лей­, вы­шел бы как ни в чем не бы­ва­ло на пло­щадь к те­ат­ру!

    

    

    Под стро­гим сек­ре­том Ко­ля дал бро­шю­ру Заг­руб­с­ко­му, а по­том од­но­му зна­ко­мо­му по круж­ку Иль­ина се­мик­лас­сни­ку. Бал­ма­шев за­шел еще раз, но и вто­рой его при­ход был так же ми­мо­ле­тен, как пер­вый. Он не стал раз­го­ва­ри­вать с Ко­лей о про­чи­тан­ном, а прос­то взял бро­шю­ру и дал вмес­то нее дру­гую, пе­чат­ную, по­тол­ще. Это был ро­ман Степ­ня­ка-Крав­чин­с­ко­го «Андрей Ко­жу­хов». Ко­ля на­чал чи­тать его тут же пос­ле ухо­да Бал­ма­ше­ва и не смог отор­вать­ся, по­ка не до­чел до кон­ца - ча­са в два но­чи. И еще с пол­ча­са в вол­не­нии про­ша­гал по ком­на­те, не ско­ро зас­нул и спал пло­хо: в сум­бур­ных кош­мар­ных снах ему ме­ре­щи­лось, что он учас­т­ву­ет в ка­ком-то тер­ро­рис­ти­чес­ком за­го­во­ре.

    Вскоре за­тем вер­нул­ся из Ки­ева Кар­луш­ка. Воз­в­ра­ща­ясь из гим­на­зии, с ран­цем за пле­чом, Ко­ля вдруг ус­лы­шал из про­ле­тев­ших ми­мо са­ней зна­ко­мый го­лос.

    - Эй, Аль­тов­с­кий­!

    Хлопнув по пле­чу ку­че­ра, Кар­луш­ка ос­та­но­вил ло­шадь и, от­с­тег­нув ото­ро­чен­ную ме­хом си­нюю су­кон­ную по­лость, от­ре­зал ко­рот­ко вмес­то раз­го­во­ра:

    - Садись… Едем.

    - Куда? - спро­сил Ко­ля, пос­ле то­го как влез в са­ни.

    - Ко мне в Пок­ровск. За­едем толь­ко за Степ­кой Бал­ма­ше­вым.

    - Но мне на­до сна­ча­ла зай­ти до­мой.

    - Зачем?

    - Пообедать… Ос­та­вить ра­нец с кни­га­ми.

    - Ерунда. За­ку­сим у ме­ня. Ра­нец брось в но­ги, под коз­лы.

    Кучер, бри­тый не­мец-ко­ло­нист, ста­ра­ет­ся вес­ти во­ро­ную круп­ную ло­шадь под ры­са­ка и раз­го­ня­ет ее как на ка­та­нии на Мас­ле­ни­цу. Са­ни ка­тят­ся вниз по Воль­с­кой ми­мо гу­бер­на­тор­с­ко­го особ­ня­ка и сво­ра­чи­ва­ют на плац-па­рад. На уг­лу у де­ре­вян­но­го до­миш­ки Кар­луш­ка вы­лез из са­ней и скрыл­ся в ка­лит­ку. Че­рез нес­коль­ко ми­нут он вы­шел вмес­те с Бал­ма­ше­вым.

    - А, и вы с на­ми? - нем­но­го как буд­то уди­вил­ся Бал­ма­шев, уви­дев Ко­лю.

    В лег­ких сан­ках тро­им тес­но, и Ко­ле приш­лось сесть на ко­ле­ни к Кар­луш­ке. Тот что-то ожив­лен­но рас­ска­зы­ва­ет про Ки­ев, но Бал­ма­шев боль­ше от­мал­чи­ва­ет­ся. На кру­том взво­зе ло­шадь сколь­зя осе­да­ет на зад­ние но­ги, по­том с по­ло­ви­ны, убе­гая от под­се­ка­ющих са­ней­, раз­ма­шис­той рысью ки­да­ет­ся вниз. Обор­ван­ный маль­чиш­ка поп­ро­бо­вал бы­ло при­це­пить­ся сза­ди, но не удер­жал­ся и, упус­тив ука­тив­шу­юся ле­дян­ку, по­ле­тел под от­кос. Бал­ма­шев, обер­нув­шись, пог­ро­зил ему шут­ли­во паль­цем.

    Ровная из­да­ли до­ро­га че­рез Вол­гу гор­бы­лит­ся уха­ба­ми, и са­ни ны­ря­ют, как лод­ка на вол­нах от па­ро­хо­да.

    В про­ра­не меж­ду пес­ка­ми Кар­луш­ка что-то крик­нул по-не­мец­ки ку­че­ру, и тот по­вер­нул на­ле­во вдоль Зе­ле­но­го ос­т­ро­ва.

    - Halt, Johann! Halt! [1]

    Дав ку­че­ру па­пи­ро­су и за­ку­рив, Кар­луш­ка вы­лез из са­ней и вмес­те с Бал­ма­ше­вым по­лез за­чем-то на ос­т­ров.

    - Подожди нас здесь, - ска­зал он, но Ко­ля не вы­дер­жал и по­шел за ни­ми.

    Под пес­ча­ным об­ры­вом на­ме­ло суг­роб, и но­ги, как в ва­лен­ки, увя­за­ют вы­ше ко­лен в боль­шие сле­ды Бал­ма­ше­ва. В не­за­сы­пан­ном сне­гом пе­щер­ном уг­луб­ле­нии чер­не­ют ос­тат­ки кос­т­ра с рыбь­ими кос­тя­ми: пир­шес­т­во ка­ко­го-ни­будь ры­бо­ло­ва-лю­би­те­ля, тер­пе­ли­во с ко­ло­коль­чи­ка­ми на за­кид­ных удоч­ках вы­си­жи­вав­ше­го здесь осенью са­за­нов. Осы­пан­ные из­вес­т­ко­вой из­мо­розью гус­тые за­рос­ли ив­ня­ка гнут­ся зяб­ко и ше­лес­тят су­хо, как осо­ка.

    Куда они скры­лись? Ко­ля хо­тел бы­ло ок­лик­нуть их, но, выб­рав­шись из ча­щи, уви­дел обо­их. Что они там де­ла­ют? Кар­луш­ка пос­та­вил стой­мя дос­ку у осо­ко­ря и от­ме­ря­ет за­чем-то ша­ги. Бал­ма­шев же сто­ит на буг­ре и в чер­ной сту­ден­чес­кой ши­не­ли с за­няв­ши­ми­ся на за­тыл­ке во­ло­са­ми рез­ко вы­де­ля­ет­ся вмес­те с тор­ча­щи­ми на бе­ре­гу шор­н­ш­тей­на­ми па­ро­вых мель­ниц на ши­ро­ком вул­ка­ни­чес­ком раз­ли­ве за­ка­та. А его длин­ная тень, вы­тя­нув­шись во весь рост, с пет­лей баш­лы­ка на шее, упа­ла в не­га­ше­ную из­весть сне­го­вой ямы, как вы­со­кая Со­ко­ло­ва го­ра, рух­нув­шая си­зым об­ва­лом на за­тон с зи­му­ющи­ми в спяч­ке па­ро­хо­да­ми и бар­жа­ми. Толь­ко один край­ний пас­са­жир­с­кий­, с ог­ня­ми во всех стек­лах, праз­д­нич­но плы­вет нав­с­т­ре­чу над­ви­га­ющей­ся но­чи, как в на­ви­га­цию. И ка­жет­ся, что кто-то, про­ща­ясь, ма­шет крас­ным на бор­ту.

    Балмашев вы­тя­нул пра­вую ру­ку, и из чер­но­го мох­рас­то­го ру­ка­ва (точ­но чир­к­нул спич­кой при­ку­рить на вет­ру) вы­пых­нул ого­нек. Два слив­ши­еся в один трес­ком су­хо­го эхо выс­т­ре­ла…

    - Стой! - крик­нул Кар­луш­ка Бал­ма­ше­ву, и оба пош­ли ос­мат­ри­вать дос­ку.

    В двух мес­тах - на­вер­ху и в се­ре­ди­не тол­с­тая дос­ка нас­к­возь, как ржа­вым гвоз­дем, про­ши­та пу­лей.

    - Вот. она где за­се­ла, - по­ка­зал Кар­луш­ка и поп­ро­бо­вал вы­ко­выр­нуть пу­лю пе­ро­чин­ным но­жом из де­ре­ва, но она глу­бо­ко уш­ла под ко­ру.

    - Ты за­чем здесь? - стро­го прик­рик­нул он на по­до­шед­ше­го Ко­лю. - Я ведь те­бе ска­зал, что­бы ты не хо­дил за на­ми.

    - Все рав­но. Пус­кай его, - зас­ту­пил­ся Бал­ма­шев. Кар­луш­ка взял ре­воль­вер и выс­т­ре­лил два ра­за в дос­ку, но по­пал толь­ко раз.

    - Дай и мне выс­т­ре­лить, - поп­ро­сил Ко­ля.

    - Зачем? - през­ри­тель­но об­ре­зал Кар­луш­ка. - Ты и ре­воль­вер-то дер­жать не уме­ешь.

    - Нет, умею. Я стре­лял раз из двус­т­вол­ки, - не­воль­но сов­рал Ко­ля.

    - Дай ему.

    Взяв у Кар­луш­ки ре­воль­вер, Бал­ма­шев по­ка­зал Ко­ле, как на­до стре­лять. Ко­ля су­до­рож­но сжал чер­ный хо­лод­ный ре­воль­вер и, при­щу­рив ле­вый глаз, на­жал спуск. Ру­ку рва­ну­ло вверх, и в ушах зво­ном от­дал­ся ту­пой удар.

    - Промазал. Эх ты стре­лок!

    Но Ко­ля не по­ве­рил Кар­луш­ке и сам тща­тель­но ос­мот­рел дос­ку, но сле­да от пу­ли не на­шел.

    - Отойдите! - крик­нул Бал­ма­шев и выс­т­ре­лил еще два ра­за. Од­на пу­ля от­ще­пи­ла край дос­ки, за­то дру­гая уда­ри­ла в са­мую се­ре­ди­ну.

    - Все семь.

    Балмашев пе­ре­за­ря­дил ре­воль­вер и, по­ло­жив его в кар­ман, за­ку­рил, глу­бо­ко за­тя­ги­ва­ясь.

    - Смотри ни­ко­му ни гу­гу про стрель­бу, - стро­го ска­зал Ко­ле Кар­луш­ка, от­тас­ки­вая в яму прос­т­ре­лен­ную че­тырь­мя пу­ля­ми дос­ку.

    Синий ай­с­берг Со­ко­ло­вой го­ры нап­лы­ва­ет с бе­ре­га на ос­т­ров. Без при­зыв­ных гуд­ков, уто­пая в по­тем­ках, па­ро­ход по­ту­шил все ог­ни. Рос­лый бе­ло­ку­рый осо­корь, ко­ман­дуя, ма­шет по вет­ру вет­вью, как шаш­кой. Не смея ос­лу­шать­ся, с нев­нят­ным ро­по­том шты­ко­вые се­рые ше­рен­ги ив­ня­ка смы­ка­ют­ся вок­руг чер­ной ши­не­ли Бал­ма­ше­ва. Сме­шан­ный с пес­ком снег хрус­тит под его ша­га­ми, как по­сы­пан­ная в хо­ле­ру не­га­ше­ная из­весть. Не­по­гас­ший за­кат, он мо­жет из­вес­ти пе­ред тьмой сво­им том­ле­ни­ем!

    - Nach Pok­rovsk, Johann! Го­ни! Schnell! Schnell! [2] Вот и Пок­ровск с ме­тель­ным пус­ты­рем ба­зар­ной

    площади вок­руг бла­го­леп­но теп­лю­ще­го­ся все­нощ­ной со­бо­ра и с хмель­ной гор­лас­той пес­нью п д рыв­ки гар­мош­ки на рас­ка­ты­ва­ющих­ся встреч­ных роз­валь­нях. И, как трак­тир, ке­ро­си­но­вы­ми фо­на­ря­ми сна­ру­жи и лам­па­ми из­нут­ри за­ма­ни­ва­ет ка­мен­ный дву­хэ­таж­ный дом, пе­рех­ва­чен­ный в пу­за­той та­лии пя­ти­са­жен­ным же­лез­ным по­ясом вы­вес­ки с зо­ло­том букв по чер­но­му: «Ба­ка­лей­ный гас­т­ро­но­ми­чес­кий ма­га­зин Братья Ду­мя­ер». Двор­ник в ту­лу­пе пре­дуп­ре­ди­тель­но рас­пах­нул двух­с­т­вор­ча­тые во­ро­та в ос­т­рож­ном за­бо­ре, гус­то, как бо­ро­на, уты­кан­ном гвоз­дя­ми ос­т­ри­ем вверх.

    - Иоганн, - по-рус­ски ска­зал ку­че­ру Кар­луш­ка с крыль­ца. - Рас­п­ря­ги и по­кор­ми ло­шадь. По­том при­хо­ди ко мне на­верх вы­пить и за­ку­сить. По­нял?

    - Яволь, яволь, Карль Его­рич, - за­су­етил­ся Иоганн.

    В прос­тор­ном до­ме пус­тын­но и не­у­ют­но, как в кир­ке. Вид­но, что хо­зя­ева, раз­бо­га­тев­шие нем­цы-ко­ло­нис­ты, еще не об­жи­ли но­вых ка­мен­ных хо­ром и не ос­во­ились пос­ле крес­ть­ян­с­т­ва со сво­им вто­рой гиль­дии ку­пе­чес­т­вом. И си­рот­ли­во жмет­ся в угол от на­се­да­ющих пу­за­тых ко­мо­дов, взби­тых пе­рин и раз­ве­шен­ных по сте­нам лю­те­ран­с­ких из­ре­че­ний шат­кая эта­жер­ка с кни­га­ми. Ве­ро­ят­но, по­это­му-то Кар­луш­ка и пред­по­чи­та­ет дер­жать свою биб­ли­оте­ку не здесь, а в са­ра­тов­с­кой на­ем­ной ком­на­те.

    Нагнувшись, Бал­ма­шев стал греть пе­ред ог­нем рас­топ­лен­ной печ­ки свои крас­ные, за­зяб­шие без пер­ча­ток ру­ки.

    - Вот это здо­ро­во! - одоб­ри­тель­но встре­тил он Кар­луш­ку, при­нес­ше­го из ма­га­зи­на це­лый ку­лек за­ку­сок. - Пос­ле се­год­няш­ней удач­ной про­бы мож­но и кут­нуть. Вер­но, Карл? А как нас­чет двуг­ла­вой­, цар­с­кой­?

    - Есть, Степ­ка, есть.

    - А, Ма­ри­хен! - Бал­ма­шев взял у рас­к­рас­нев­шей­ся го­лу­бог­ла­зой Ма­ри­хен ве­дер­ный ки­пя­щий са­мо­вар и дер­жал его на ве­су, по­ка она нак­ры­ва­ла ска­тер­тью стол.

    - Ви гет эс? [3] Ког­да свадь­ба?

    - Никода, - сму­щен­но, но до­воль­но прыс­ну­ла от сме­ха Ма­ри­хен, быс­т­ро шмыг­нув на лес­т­ни­цу и с раз­ма­ху на­ле­тев на Иоган­на.

    Он - в но­вой си­ней под­дев­ке и крас­ной ру­ба­хе, ры­же­ва­тые во­ло­сы его лос­нят­ся мас­лом, но да­же ма­хо­роч­ный пе­ре­гар его кри­вой не­мец­кой труб­ки не пе­ре­ши­ба­ет при­не­сен­но­го им из ко­нюш­ни за­па­ха кон­с­ко­го по­та и на­во­за. Вы­пив од­ним ма­хом пол­ный ста­кан вод­ки, Иоганн зах­ме­лел и, под­ми­ги­вая, фа­миль­яр­но зах­ло­пал Кар­луш­ку по пле­чу, уже без от­чес­т­ва, бес­смыс­лен­но пов­то­ряя точ­но икая:

    - Ик вай­е я [4], Карль… Ик…

    - Оставайся но­че­вать. Охо­та те­бе та­щить­ся ночью че­рез Вол­гу, - уго­ва­ри­вал Кар­луш­ка.

    - Не мо­гу. Мне неп­ре­мен­но на­до быть се­год­ня в го­ро­де, - сто­ял на сво­ем Бал­ма­шев, и Ко­ля ре­шил ехать с ним.

    Резкий пе­ре­ход из на­топ­лен­ной жар­ко гор­ни­цы на мо­роз, от бе­лой нас­толь­ной ска­тер­ти с ки­пя­щим яр­ко вы­чи­щен­ным са­мо­ва­ром к су­ро­вой ска­тер­ти сне­гов с ос­тыв­шим ни­ке­ли­ро­ван­ным ме­ся­цем, при­ят­но бод­рит и воз­буж­да­ет. От это­го или от вы­пи­то­го пор­т­вей­на хо­чет­ся вы­ки­нуть что-ни­будь не­обык­но­вен­ное - вых­ва­тить вож­жи у Иоган­на и ре­воль­вер у Бал­ма­ше­ва, выс­т­ре­лить вверх и пус­тить во всю ис­пу­ган­ную ло­шадь. Но Бал­ма­шев мол­ча си­дит ря­дом, под­няв во­рот­ник с раз­ве­ва­ющи­ми­ся по вет­ру кон­ца­ми баш­лы­ка и за­су­нув ру­ки без пер­ча­ток в ру­ка­ва, как в муф­ту.

    Иоганн сна­ча­ла энер­гич­но дер­гал ло­шадь и пок­ри­ки­вал по-не­мец­ки и по-рус­ски, а по­том за­молк и на­чал по­ка­чи­вать­ся на об­луч­ке… Зад­ре­мал… Ко­лю то­же тя­нет ко сну… Ка­жет­ся, что он едет до­мой на Свят­ки со стан­ции, за­ку­тан­ный в ча­пан, уба­юкан­ный уха­ба­ми…

    - Стой, Иоганн! Стой! - за­орал вдруг Бал­ма­шев, выс­ко­чив од­ной но­гой из са­ней и пе­рех­ва­ты­вая воз­жи. - Ку­да ты к чер­ту едешь? Не ви­дишь что ль - по­лынья…

    Впереди пе­ред упер­шей­ся ло­шадью, рас­п­лы­ва­ясь, ды­мит­ся боль­шое чер­ное пят­но. Зо­ло­той поп­ла­вок ме­ся­ца, не то за­ма­ни­вая, не то пре­дос­те­ре­гая, по­ка­чи­ва­ет­ся на ря­би у дру­го­го края.

    Полынья!

    - Лошадь упер­лась. А ты ее еще го­нишь. Эх, го­ло-иа сто­еро­со­вая!

    - Ничево… ик вай­е… ик, - оп­рав­ды­вал­ся оч­нув­ший­ся от дре­мо­ты Иоганн.

    Выхватив вож­жи, Бал­ма­шев по­вер­нул ло­шадь, ос­тав­ляя тем­ный след на та­лом сне­гу, и сам пра­вил, стоя, по­ка не вы­еха­ли на на­ка­тан­ную до­ро­гу.

    - Глупая ис­то­рия, - по­ежил­ся пле­ча­ми, вер­нув вож­жи Иоган­ну, Бал­ма­шев. - Мог­ли бы ныр­нуть под лед. Хо­ро­шо, что ло­шадь вста­ла.

    И толь­ко тог­да, ког­да по­лынья ос­та­лась по­за­ди, Ко­ле вдруг ста­ло жут­ко. Вспом­нил­ся рас­сказ оче­вид­ца, как, за­ли­ва­ясь бу­бен­чи­ка­ми, с се­до­ка­ми в шу­бах, раз­ва­лив­ши­ми­ся в ков­ро­вых са­нях, мча­лась чья-то мас­ле­нич­ная трой­ка из За­вол­жья че­рез Вол­гу к Уве­ку. Им ма­ха­ли, кри­ча­ли с го­ры: «На­зад… на­зад… по­лынья…» Но они не слы­ша­ли, от­но­сил ве­тер, а мо­жет, пьяны бы­ли, и с раз­го­на вле­те­ли в по­лынью, ка­ну­ли под лед. Да­же ни од­ной шап­ки не всплы­ло. Не­уже­ли так мог­ло бы слу­чить­ся и с ни­ми?

    - А вы зна­ете, как на­до вы­би­рать­ся из по­лыньи? - спро­сил, за­ку­рив, Бал­ма­шев. - На­до хва­тать­ся за лед про­тив те­че­ния. Тог­да под­ни­ма­ет но­ги и лег­че вы­ка­раб­кать­ся. По те­че­нию же тя­нет но­ги под лед…

    Стальные по­лозья чир­к­ну­ли по пес­ку. От­мель, а за ней - Тар­хан­ка. Тут не опас­но - как ни пьян Иоганн, а в по­лынью не за­едет… Вон и кру­той Мос­ков­с­кий взвоз, на­ка­тан­ный роз­валь­ня­ми, как ле­дя­ная го­ра, с ог­не­вою ше­рен­гой ке­ро­си­но­вых фо­на­рей по кра­ям, и над ним сто­ро­же­вою выш­кой тор­чит ста­рый со­бор с без­но­гим ка­ле­кой­-си­ро­той у па­пер­ти - за­бы­той пу­га­чев­с­кой пуш­кой.

    - Мы тут сле­зем и по­едем на кон­ке, - ска­зал Бал­ма­шев. - А ты, Иоганн, по­ез­жай на­зад за обо­зом. Толь­ко не спи…

    - Ик вай­е я шон… [5] ик вайс, - за­икал Иоганн, за­ва­ли­ва­ясь по­удоб­ней в са­ни и пус­кая ло­шадь вдо­гон­ку за скри­пу­чим обо­зом крес­ть­ян­с­ких роз­валь­ней.

    - Балда! - мах­нул ру­кой Бал­ма­шев и на хо­ду вско­чил на кон­ку.

    Неловко ид­ти так поз­д­но по ули­цам с уче­ни­чес­ким ран­цем, и Ко­ля пря­чет его, как пор­т­фель, под по­лой.

    - Без обе­да си­дел до са­мой но­чи! Без обе­да си­дел! - хо­ром на­ча­ли драз­нить его маль­чиш­ки, ка­тав­ши­еся на сан­ках по кру­то­му взво­зу.

    Но Ко­ля не удос­то­ил их от­ве­том. Ес­ли бы они толь­ко зна­ли про стрель­бу из ре­воль­ве­ра, то с ка­ким бы ува­же­ни­ем и за­вис­тью пос­мот­ре­ли ему вслед!

    

    

    - Альтовский, мне нуж­но по­го­во­рить с ва­ми кон­фи­ден­ци­аль­но.

    - В чем де­ло?

    - Мне пе­ре­да­ва­ли, что у вас есть… зап­ре­щен­ная ли­те­ра­ту­ра.

    - Кто пе­ре­да­вал?

    - Я хо­тел поп­ро­сить вас, что­бы вы да­ли ее по­чи­тать мне, - уви­ли­вая от от­ве­та и от ис­пы­ту­юще­го взгля­да, мнет­ся Гра­ве.

    - Вам нав­ра­ли. Ни­ка­кой зап­ре­щен­ной ли­те­ра­ту­ры у ме­ня нет. Я да­же не знаю, что это за ли­те­ра­ту­ра. Мо­жет быть, вы мне объ­яс­ни­те? - от­ре­зал Ко­ля.

    Уж ес­ли ко­му и да­вать ли­те­ра­ту­ру, то, ко­неч­но, не Гра­ве. Он - но­ви­чок в клас­се, пе­ре­вел­ся не­дав­но из дру­го­го го­ро­да и по­доз­ри­тель­но неп­ри­ятен сво­им вкрад­чи­вым, за­ис­ки­ва­ющим об­ра­ще­ни­ем не толь­ко с учи­те­ля­ми, но и с то­ва­ри­ща­ми. С ка­ко­го ка­зен­но­го па­ке­та счи­тал он это кан­це­ляр­с­кое «кон­фи­ден­ци­аль­но»? От ко­го и как мог он уз­нать про не­ле­галь­ную ли­те­ра­ту­ру? Уж не раз­бол­тал ли слу­чай­но Заг­руб­с­кий­? На­до бу­дет по­го­во­рить с ним по до­ро­ге из гим­на­зии.

    - Альтовский, - пер­вым на­чал раз­го­вор Заг­руб­с­кий­, в важ­ных слу­ча­ях он всег­да об­ра­ща­ет­ся к Ко­ле не по име­ни, а по фа­ми­лии. - Я дол­жен пре­дуп­ре­дить те­бя…

    - Что та­кое? - нас­то­ро­жил­ся Ко­ля.

    - Ты зна­ешь Ни­ко­лен­ко? Та­кой длин­ный­… Шес­тик­лас­сник… Он всег­да хо­дит с Же­ла­ном де ля Круа…

    - Ну, знаю в ли­цо.

    - У не­го отец жан­дар­м­с­кий рот­мистр… Ни­ко­лен­ко пе­ре­да­вал Дей­бне­ру, что ви­дел на сто­ле у от­ца ка­кое-то пись­мо к ди­рек­то­ру гим­на­зии о те­бе… Он не ус­пел про­честь, ра­зоб­рал толь­ко твою фа­ми­лию и имя… Мне об этом рас­ска­зал сей­час Дей­бнер.

    - Может, вра­ки, - усом­нил­ся Ко­ля, но про се­бя ре­шил, что на­до быть ос­то­рож­ней и не но­сить ли­те­ра­ту­ру в гим­на­зию.

    - Здравствуйте… Что ж это вы не уз­на­ете сво­их зна­ко­мых? Не­хо­ро­шо… не­хо­ро­шо.

    Черная Ро­за! Он дей­ст­ви­тель­но не уз­нал ее, за­ду­мав­шись над тем, что со­об­щил Заг­руб­с­кий­!

    - Почему вы не за­хо­ди­те к нам? Ведь вы же обе­ща­ли.

    - Я со­би­рал­ся… Бал­ма­шев звал ме­ня, - сму­тил­ся Ко­ля под прис­таль­ным взгля­дом Чер­ной Ро­зы.

    Ему стыд­но за свой тю­ле­ний горб, и он, прис­пус­тив пря­чет ра­нец за спи­ной.

    - Знаете что? При­хо­ди­те се­год­ня ве­че­ром… У нас со­би­ра­ет­ся пуб­ли­ка… Бал­ма­шев… Карл Дум­лер… При­де­те?

    - Приду, - ба­сит Ко­ля, по­лу­по­ту­пясь, гля­дя на ше­ве­ля­щи­еся быс­т­ро тон­кие виш­не­вые гу­бы и то­че­ную кла­ви­ату­ру зу­бов, оше­лом­ля­ющую бур­ной му­зы­кой не до­хо­дя­щих до соз­на­ния слов.

    - Мы жи­вем здесь, за уг­лом… в се­ре­ди­не квар­та­ла, за се­ми­на­ри­ей­… Де­ре­вян­ный до­мик во дво­ре… в са­ди­ке с бе­сед­кой­… До сви­данья…

    - Олух! - ру­гал он сам се­бя, пе­ре­хо­дя из дво­ра во двор в по­ис­ках под­хо­дя­ще­го до­ми­ка в са­ду.

    Как мож­но бы­ло не спро­сить ни их фа­ми­лии, ни да­же но­ме­ра до­ма? Впро­чем, мо­жет, она ска­за­ла, да он прос­лу­шал… раз­ве­сил уши… Как глу­по… не­уже­ли при­дет­ся вер­нуть­ся до­мой­? На­до обой­ти еще раз.

    Отбрыкиваясь от ярос­т­но ла­ющей со­ба­чон­ки, Ко­ля пе­ре­сек длин­ный пус­тырь и в кон­це кон­цов уви­дел по­хи­лив­шу­юся хи­бар­ку с са­ди­ком. Из неп­лот­но зак­ры­тых ста­вен све­ти­лась щель. Он приль­нул к ней сни­зу и из-под спу­щен­ной за­на­вес­ки уви­дел си­дя­ще­го на ку­шет­ке Бал­ма­ше­ва с ги­та­рой­… Здесь!

    Стучаться не приш­лось. В низ­ких сен­цах из рас­пах­ну­той нас­тежь две­ри тя­ну­ло ед­кой гарью, как от кос­т­ра на Зе­ле­ном ос­т­ро­ве.

    - Карл, это не­воз­мож­но. Мы так уго­рим. На­до за­лить тру­бу. По­том ра­зож­гем сно­ва.

    В ды­му кур­ной кле­туш­ки Ро­за сто­ит с вед­ром и хо­чет за­лить са­мо­вар­ную тру­бу. Кар­луш­ка в од­ном са­по­ге (дру­гой он снял и дер­жит за уш­ки) от­с­т­ра­нил ее и на­чал раз­ду­вать са­мо­вар го­ле­ни­щем так, что ис­к­ры по­сы­па­лись, как из па­ро­во­за.

    - Карл, вы спа­ли­те нас! - ос­та­но­ви­ла его Ро­за и, схва­тив за ру­кав, про­ве­ла Ко­лю за до­ща­тую пе­ре­го­род­ку в гор­ни­цу.

    На ни­зень­кой ку­шет­ке Бал­ма­шев, без ту­жур­ки, в чер­ной са­ти­но­вой ру­баш­ке, нас­т­ра­ива­ет ги­та­ру. У сто­ла си­дит Крас­ная Ро­за со сту­ден­том, ко­то­ро­го. Ко­ля встре­тил раз в круж­ке Иль­ина, но тот, хоть и поз­до­ро­вал­ся, ви­ди­мо, не уз­нал его. В гор­ни­це чис­то, но обои, по­ко­ро­бясь, от­с­та­ли в уг­лах от от­сы­рев­ших стен, и по ним, шур­ша, че­рез пе­ре­го­род­ку от бе­ле­ной рус­ской пе­чи ле­зут ры­жие та­ра­ка­ны. В прос­тен­ке меж­ду ок­на­ми раз­ве­шен це­лый ико­нос­тас, и пос­ре­ди­не пе­ред боль­шим об­ра­зом Ни­ко­лая Чу­дот­вор­ца теп­лит­ся ма­ли­но­вая лам­пад­ка.

    - Что вы так ус­та­ви­лись на ико­ны? - сму­ти­ла вдруг Ко­лю Крас­ная Ро­за. - Удив­ля­етесь, за­чем у нас, ев­ре­ек, столь­ко икон? Хо­зяй­ка - ста­руш­ка, она у нас очень бо­го­моль­ная, сда­ла ком­на­ту с ус­ло­ви­ем, что­бы мы не сни­ма­ли икон. И лам­пад­ку за­жи­га­ет пе­ред каж­дым праз­д­ни­ком. А нам это на ру­ку. С ико­на­ми бе­зо­пас­ней. Вер­но, Петр?

    Почему она на­зы­ва­ет сту­ден­та Пет­ром, ког­да ра­бо­чий­, Во­ро­нов, звал его Алек­се­ем?

    - Пожалуй, - ус­мех­нул­ся Петр (он же Алек­сей­), - пом­ню раз, ког­да я был арес­то­ван пос­ле де­мон­с­т­ра­ции и от не­че­го де­лать спро­сил для чте­ния Еван­ге­лие, то ко мне ста­ли сра­зу от­но­сить­ся луч­ше на доп­ро­се. А по­том вско­ре вы­пус­ти­ли.

    - Ну, брат, ког­да влип­нешь по-нас­то­яще­му, тут ни­ка­кое Еван­ге­лие, да­же Ос­т­ро­ми­ро­во, не по­мо­жет, - не от­ры­ва­ясь от ги­та­ры, вме­шал­ся Бал­ма­шев. - Раз­ве толь­ко выш­лют по­па с крес­том для пос­лед­не­го на­пут­с­т­вия…

    Длинными кос­т­ля­вы­ми паль­ца­ми он под­вин­чи­ва­ет гри­фы и пе­ре­би­ра­ет стру­ны, но­ющие то низ­ким шме­ли­ным ба­сом, то вы­со­ким ко­ма­ри­ным дис­кан­том. По но­гам тя­нет хо­ло­дом. Из-за не до­хо­дя­щей до по­тол­ка пе­ре­го­род­ки слы­шит­ся хо­хот Чер­ной Ро­зы и треск искр из раз­ду­то­го Кар­луш­ки­ным са­по­гом са­мо­ва­ра.

    - Карл, вы по­дож­ге­те дом! - крик­ну­ла, за­ку­ты­ва­ясь в цвет­ную шаль, Крас­ная Ро­за. - Зак­рой­те

    дверь, а то очень ду­ет.

    - Да, он у те­бя ра­зо­шел­ся, гу­дит как па­ро­воз, а тол­ку ма­ло, - под­т­вер­дил Бал­ма­шев.

    - Сейчас пос­пе­ет… по­да­ем…

    Сестры по­дод­ви­ну­ли к ку­шет­ке бе­лый нек­ра­ше­ный стол, пок­ры­ли его вмес­то ска­тер­ти дву­мя га­зе­та­ми, на­ре­за­ли ка­лач, кол­ба­су и очи­щен­ную воб­лу кус­ка­ми, Кар­луш­ка при­нес боль­шой мед­ный по­мя­тый с бо­ков са­мо­вар, зах­ле­бы­ва­ющий­ся ки­пят­ком и ча­дя­щий си­ним дым­ком да­же из-под креп­ко на­де­той заг­луш­ки.

    - А, Кул­ка! - встре­ти­ли все хо­ром при­шед­ше­го пос­лед­ним сту­ден­та-ка­зан­ца, та­та­ри­на Ку­лах­меть­ева, за­ка­дыч­но­го дру­га Кар­луш­ки с гим­на­зи­чес­кой скамьи.

    - Не опоз­дал я на чте­ние?

    - Нет… сей­час нач­нем… Ну, Сте­пан, чи­тай свой рас­сказ.

    - Подождите ми­нут­ку, по­ка мы ра­золь­ем чай. Бал­ма­шев дос­тал из ви­сев­шей на гвоз­де ту­жур­ки уче­ни­чес­кую тет­радь и по­ло­жил ее пе­ред со­бой на край сто­ла, отод­ви­нув лок­тем хлеб.

    - Рассказ мой на­зы­ва­ет­ся «Ре­ше­ние Ни­ко­лая» Ко­неч­но, он сла­бо­ват. Де­ло тут вов­се не в бел­лет­рис­ти­ке. Мне прос­то хо­те­лось из­ло­жить свои мыс­ли о тер­ро­ре. Да и на­пи­сал я рас­сказ слу­чай­но как-то ночью за один при­сест…

    - Не оп­рав­ды­вай­ся, Степ­ка. Чи­тай.

    - Читайте, Сте­пан, чи­тай­те.

    Ровным, нем­но­го глу­хо­ва­тым го­ло­сом Бал­ма­шев про­чел не­боль­шой рас­сказ о сту­ден­те, ко­то­рый­, воз­му­щен­ный из­би­ени­ем на де­мон­с­т­ра­ции, ре­шил стать тер­ро­рис­том и убить ше­фа жан­дар­мов. Сам тер­ро­рис­ти­чес­кий акт не опи­сы­вал­ся, толь­ко в эпи­ло­ге упо­ми­на­лось, что сту­дент был осуж­ден за это на двад­цать лет зак­лю­че­ния в кре­пос­ти.

    - Здорово, Сте­пан! - не вы­дер­жав, вско­чил и за ме­тал­ся по ком­на­те Кар­луш­ка. - Смерть за смерть! Кровь за кровь! Пов­то­ри-ка это мес­то. Нет, дай луч­ше проч­ту я.

    И, выр­вав у Бал­ма­ше­ва тет­рад­ку, Кар­луш­ка про­дек­ла­ми­ро­вал, как тра­ги­чес­кий мо­но­лог, пон­ра­вив­ший­ся ему от­ры­вок.

    - Смерть за смерть! Кровь за кровь! Вот что те­перь рас­ка­лен­ным же­ле­зом свер­ли­ло его мозг. A aб­со­лют­ная нрав­с­т­вен­ность, зап­ре­ща­ющая убий­ст­во при вся­ких об­с­то­ятель­с­т­вах? Где же она? От нее ос­тал­ся толь­ко оса­док, как от рас­т­во­рен­но­го крис­тал­ла… Здо­ро­во, Сте­пан! Не­об­хо­ди­мость тер­ро­ра до­ка­за­на у те­бя ма­те­ма­ти­чес­ки, как дваж­ды два че­ты­ре.

    - Я так яс­но пред­с­тав­ляю се­бе де­вуш­ку-кур­сис­т­ку и дра­гу­на, за­мах­нув­ше­го­ся на нее шаш­кой­, точ­но я са­ма бы­ла там, - воз­му­щен­но сжа­ла в ку­лак тон­кую смуг­лую ру­ку Чер­ная Ро­за.

    Четко, как са­мо­вар, вы­де­ля­ясь куд­ла­той мед­но-крас­ной ше­ве­лю­рой на фо­не сит­це­вых обо­ев, как они, вся за­си­жен­ная му­ши­ны­ми вес­нуш­ка­ми, Крас­ная Ро­за уси­лен­но за­тя­ги­ва­ет­ся па­пи­ро­сой на ку­шет­ке ря­дом со сту­ден­том.

    - Ну, а ты, Петр, что ска­жешь?

    - Я сог­ла­сен с пер­вой час­тью рас­ска­за, но не со вто­рой­, - встре­пе­нул­ся сту­дент с бе­ло­ку­рой бо­род­кой. - Тер­рор - это не вы­ход, Сте­пан. Мес­то од­но­го уби­то­го ми­нис­т­ра зай­мет дру­гой­, еще по­ху­же. На­до ор­га­ни­зо­вы­вать ра­бо­чие мас­сы на борь­бу…

    - Значит, вы про­тив тер­ро­ра? За мир­ную ра­бо­ту, бе­зо­пас­ную для соб­с­т­вен­ной шку­ры? - свер­кая круг­лы­ми гла­за­ми, на­ки­нул­ся коб­чи­ком Кар­луш­ка.

    - Дело вов­се не в сво­ей шку­ре, - до­сад­ли­во от­мах­нул­ся Петр-Алек­сей. - Как вы не хо­ти­те по­нять…

    - А в чем же? В чем? - не­го­ду­юще пе­ре­би­ла Чер­ная Ро­за.

    Вместо заг­лох­ше­го са­мо­ва­ра в ком­на­те, ош­па­ри­вая со­бе­сед­ни­ков го­ря­чи­ми брыз­га­ми не­ос­то­рож­ных слов, за­бур­лил не­го­ду­ющий ки­пя­ток дву­пар­но­го спо­ра: Кар­луш­ка и Чер­ная Ро­за с од­ной сто­ро­ны, Петр-Алек­сей и Крас­ная Ро­за - с дру­гой.

    - Что же вы мол­чи­те, Сте­пан? - не вы­дер­жав, об­ра­ти­лась за под­дер­ж­кой к Бал­ма­ше­ву Чер­ная Ро­за.

    - Мне спо­рить не о чем. Я ска­зал все, что нуж­но бы­ло, - ти­хо от­ве­тил Бал­ма­шев и, за­су­нув тет­рад­ку и кар­ман по­ве­шен­ной ту­жур­ки, взял с ку­шет­ки ги­та­ру. - Да­вай­те, Ро­за, луч­ше спо­ем… мою лю­би­мую… про Ва­ле­ри­ана Осин­с­ко­го… [6]

    

    

    высоко гор­лом взял но­ющую но­ту Бал­ма­шев, и Чер­ная Ро­за под­х­ва­ти­ла груд­ным, ме­тал­ли­чес­ким мец­цо-соп­ра­но:

    

    

    Но по­че­му он по­ет не то имя - Сте­пан вмес­то Ва­ле­ри­ана? Вер­но, спу­тал…

    

    

    - Валериа-ан!… Ва­ле­риа-ан, - по­ет, не сби­ва­ясь, Чер­ная Ро­за, и оба го­ло­са сли­ва­ют­ся в один…

    

    

    - Эх, Сте­па-ан! Эх, Сте­па-а-ан! - нас­той­чи­во пов­то­ря­ет Бал­ма­шев, и Чер­ная Ро­за не вто­рит, и все мол­чат, и вы­ши­тый во­рот его чер­ной са­ти­но­вой ру­ба­хи ши­ро­ко рас­стег­нут, точ­но ему душ­но, да­вит гор­ло.

    Оборвав тя­гу­чую за­упо­кой­ную пес­ню, Бал­ма­шев заз­ве­нел все­ми стру­на­ми сра­зу и пе­ре­шел на зас­толь­ную ве­се­лую.

    

    

    Все друж­но под­х­ва­ти­ли хо­ром хо­ро­шо зна­ко­мую пес­ню!

    

    

    Карлушка вы­во­лок из-под ку­шет­ки пле­туш­ку с пи­вом и стал рас­ку­по­ри­вать пе­ро­чин­ным но­жом зе­ле­ные бу­тыл­ки.

    - Сыграйте рус­скую, Сте­пан! Карл, отод­винь­те стол в угол! Бей­те в ла­до­ши! Ну, кто за мной? - за­дор­но крик­ну­ла Чер­ная Ро­за и, взмах­нув плат­ком, пус­ти­лась в пляс.

    С ги­та­рой­, не пе­рес­та­вая иг­рать, Бал­ма­шев по­шел, при­то­пы­вая, в до­гон­ку за Ро­зой. Шат­кие об­луп­лен­ные по­ло­ви­цы хо­дят под ним хо­ду­ном, и ка­жет­ся, что вдруг, вып­ря­мясь во весь рост из при­сяд­ки, он про­ши­бит го­ло­вой и об­ва­лит шту­ка­тур­ку низ­ко­го по­тол­ке, Кар­луш­ка, прис­ло­нясь к ко­ся­ку, го­ря­щи­ми гла­за­ми смот­рит на Чер­ную Ро­зу. Она пля­шет рус­скую хо­ро­шо, но че­рес­чур по­ры­вис­то, по-цы­ган­с­ки по­дер­ги­вая пле­ча­ми.

    - Стойте, Сте­пан! Уй­ми­тесь! Вы сов­сем раз­ва­ли­те на­шу хи­бар­ку! - ос­та­нав­ли­ва­ет, сме­ясь, Крас­ная Ро­за.

    Балмашева сме­ня­ет Кул­ка Ку­лах­меть­ев. Ма­лень­кий­, гиб­кий и лов­кий­, он вол­ч­ком зак­ру­жил­ся в дроб­ной при­сяд­ке вок­руг кры­ла­то­го по­до­ла Чер­ной Ро­зы.

    - Не мо­гу боль­ше! - за­пы­хав­шись, пер­вой бро­си­ла она пляс­ку и, под­бе­жав к ок­ну, рас­пах­ну­ла нас­тежь чуть не раз­бив­шу­юся о став­ню фор­т­ку.

    - Смотри, Ро­за, прос­ту­дишь­ся! - ос­та­но­ви­ла ее сес­т­ра. - У те­бя бы­ла не­дав­но ин­ф­лю­эн­ца.

    Карлушка встал ря­дом вплот­ную и что-то ти­хо го­во­рит (за ги­та­рой его слов не ра­зоб­рать) и, до кро­ви при­ку­сив ниж­нюю гу­бу, смот­рит го­ря­щи­ми гла­за­ми на ее вы­со­ко взды­ма­ющу­юся грудь. Над мо­роз­ным об­ла­ком, бьющим из са­да в фор­т­ку, на чер­ных рес­ни­цах вет­вей­, по­ры­вис­то вздра­ги­ва­ющих от бур­но­го ды­ха­ния мар­тов­с­ко­го вет­ра, по­вис­ла лу­чис­той сле­зой ог­ром­ная звез­да: Ве­не­ра.

    

    

    На пос­лед­нем уро­ке в класс не­ожи­дан­но за­явил­ся Те­ля­ти­на и тор­жес­т­вен­но про­воз­г­ла­сил:

    - Михаил Ни­кан­д­ро­вич, ди­рек­тор вы­зы­ва­ет к се­бе Аль­тов­с­ко­го.

    Весь класс, да­же не­воз­му­ти­мый Ни­кан­д­рыч, на­чав­ший ле­ни­во счи­ты­вать сле­ду­ющий урок по учеб­ни­ку Ило­вай­ско­го, ус­та­вил­ся с лю­бо­пыт­с­т­вом на Ко­лю: дол­ж­но быть, что-ни­будь очень серь­ез­ное, раз сам ди­рек­тор вы­зы­ва­ет к се­бе с уро­ка. Бра­ви­руя и ста­ра­ясь по­ка­зать, что он ни­чуть этим не обес­по­ко­ен, Ко­ля нап­ра­вил­ся сквозь строй упор­ных взгля­дов к вы­хо­ду. Те­ля­ти­на важ­но и мол­ча, без объ­яс­не­ний при­чин вы­зо­ва, про­кон­во­иро­вал его че­рез учи­тель­с­кую и кан­це­ля­рию в тот са­мый зал, ку­да они не­дав­не вхо­ди­ли с вен­ком к по­кой­но­му ди­рек­то­ру.

    - Пройдите в ка­би­нет к Алек­сан­д­ру Кор­ни­ло­ви­чу.

    По жел­то­му зер­ка­лу пар­ке­та Ко­ля ре­ши­тель­но (Те­ля­ти­на, наб­лю­да­ет сза­ди) про­шел в ди­рек­тор­с­кий ка­би­нет, бо­лее зап­рет­ный и та­ин­с­т­вен­ный­, чем учи­тель­с­кая, к боль­шо­му, бо­лее страш­но­му, чем эк­за­ме­на­ци­он­ный­, зе­ле­но­му сто­лу, за ко­то­рым си­дит ди­рек­тор, как буд­то на­ме­рен­но для боль­шей важ­нос­ти не за­ме­ча­ющий во­шед­ше­го.

    - Александр Кор­ни­ло­вич, вы ме­ня вы­зы­ва­ли… При­да­вив бу­ма­ги мра­мор­ным пресс-папье, Ка­хи­пер­да (эта клич­ка но­во­го ди­рек­то­ра ста­ла ка­ким-то об­ра­зом из­вес­т­на всей гим­на­зии еще до его по­яв­ле­ния) от­ки­нул­ся на ко­жа­ную спин­ку крес­ла, точ­но гип­но­ти­зи­руя оч­ко­вым хо­лод­ным взгля­дом.

    - П-подойдите бли­же.

    Нафикстуаренная эс­пань­ол­ка взви­лась из крах­маль­но­го сто­яче­го во­рот­нич­ка ядо­ви­тым жа­лом, а си­зый гут­та­пер­че­вый рот от­к­рыл­ся свис­тя­щим зме­иным глот­ком - Ка­хи­пер­да слег­ка за­ика­ет­ся, осо­бен­но при раз­д­ра­же­нии, и не сра­зу ов­ла­де­ва­ет сво­им вы­ра­бо­тан­ным дол­го­лет­ней прак­ти­кой крас­но­ре­чи­ем.

    - Я п-по­лу­чил… све­де­ния… чт-то… вы за­ни­ма­етесь рас­п­рос­т­ра­не­ни­ем… н-не­ле­галь­ной зап-пре­щен­ной ли­те­ра­ту­ры сре­ди уче­ни­ков в-ве­рен­ной мне гим­на­зии…

    «Письмо от­ца Ни­ко­лен­ки, жан­дар­м­с­ко­го рот­мис­т­ра!» - вспом­нил мгно­вен­но Ко­ля, мол­ча, не за­пи­ра­ясь и не приз­на­вая, вы­дер­жи­вая оч­ко­вый гип­ноз двух си­не­ва­то-дым­ча­тых сте­кол.

    - Вы п-по­ни­ма­ете, чем это гро­зит и вам и всей гим­на­зии?

    Кахиперда да­же встал от вол­не­ния с крес­ла и про­шел­ся мел­ки­ми не по рос­ту шаж­ка­ми вдоль зе­ле­но­го барь­ера сто­ла.

    - Исключением из гим­на­зии и тюрь­мой­!

    «Ой» про­но­сит­ся ши­пя­щим эхом по пус­то­му за­лу. Ка­хи­пер­да мол­ча с ми­ну­ту наб­лю­да­ет за ус­т­ра­ша­ющим эф­фек­том сво­ей уг­ро­зы, но Ко­ля сто­ит бе­зот­вет­но в стол­б­ня­ке, ту­по ус­та­вив­шись (при объ­яс­не­ни­ях с на­чаль­с­т­вом луч­ше всег­да из­би­рать ка­кую-ни­будь ней­траль­ную точ­ку для взгля­да) на све­тя­ще­еся зер­каль­ным пар­ке­том пус­тое мес­то, где не­дав­но ле­жал в та­ком же си­нем виц­мун­ди­ре, та­кой же длин­ный­, как Ка­хи­пер­да, по­кой­ный ди­рек­тор. Ко­ле да­же ка­жет­ся, что в гроз­ную клек­чу­щую речь но­во­го ди­рек­то­ра при­ме­ши­ва­ют­ся глу­хо­ва­тые ус­та­ло-рав­но­душ­ные нот­ки по­кой­но­го.

    - Но я не хо­чу гу­бить вас… Вы еще сов­сем маль­чик и не по­ни­ма­ете, что де­ла­ете… Я выз­вал ва­ше­го от­ца… он дол­жен бу­дет взять вас в де­рев­ню до эк­за­ме­нов… С зав­т­раш­не­го дня вы сво­бод­ны от по­се­ще­ния гим­на­зии… С-сту­пай­те!

    И Ка­хи­пер­да сде­лал ру­кой те­ат­раль­ный от­с­т­ра­ня­ющий жест.

    Стоит ли воз­в­ра­щать­ся в класс? Сей­час бу­дет зво­нок… Э, все рав­но.

    - Альтовский! Коль­ка! За­чем те­бя вы­зы­вал Ка­хи­пер­да? - наб­ро­си­лись на не­го с рас­спро­са­ми то­ва­ри­щи.

    - Ерунда! Нас­чет час­т­ной квар­ти­ры, - от­ре­зы­ва­ет лю­бо­пыт­ных Ко­ля, хо­тя и ви­дит, что ему не ве­рят.

    В тот же день ве­че­ром он от­п­ра­вил­ся к Кар­луш­ке, что­бы со­об­щить о сво­ем про­ва­ле, и, не зас­тав его, ре­шил зай­ти к Бал­ма­ше­ву.

    Деревянные до­ми­ки так по­хо­жи, что не вспом­нишь ка­кой­: уг­ло­вой или сле­ду­ющий за ним? Спро­сить раз­ве вон ту ба­бу с вед­ра­ми на ко­ро­мыс­ле.

    - У вас тут жи­вет сту­дент Бал­ма­шев?

    - Живет один. Дол­го­вя­зый та­кой­, в пат­лах… Как вой­дешь в сен­цы, вто­рая дверь, за кад­кой в уг­лу.

    В се­нях тем­но и при­хо­дит­ся дви­гать­ся ощупью. Вот она, кад­ка с во­дой­, и за ней оби­тая вой­ло­ком дверь. Он толь­ко дер­нул и не ус­пел пос­ту­чать, как из­нут­ри раз­дал­ся при­дав­лен­ный зна­ко­мый го­лос: «Кто там?»

    - Это я… Аль­тов­с­кий­…

    - А, это вы, - уди­вил­ся Бал­ма­шев, от­к­ры­вая дверь. - Вхо­ди­те… Вхо­ди­те… Как это вы ме­ня ра­зыс­ка­ли?

    - Я ведь за­ез­жал тог­да за ва­ми с Кар­лом Дум­ле­ром, ког­да мы ез­ди­ли в Пок­ровск. Пом­ни­те?

    - Как же, пом­ню, пом­ню.

    - Я вам не по­ме­шал? Я на ми­нут­ку, по де­лу.

    - Ничего… Ви­ди­те, ка­кой я ерун­дой за­нят. -И Бал­ма­шев по­ка­зал на ра­зос­т­лан­ную на сто­ле га­зе­ту с куч­ка­ми та­ба­ка и пач­ка­ми гильз. - Ка­кое же та­кое у вас де­ло ко мне?

    Коля, нем­но­го бра­ви­руя, рас­ска­зал о сво­ем раз­го­во­ре с ди­рек­то­ром:

    - Что ж, пусть ис­к­лю­чат хоть сов­сем… Ве­ли­ка важ­ность… Бу­ду го­то­вить­ся эк­с­тер­ном.

    - Так… Так, - одоб­рил Бал­ма­шев, но по его упор­но­му взгля­ду, ус­т­рем­лен­но­му ку­да-то по­верх ке­ро­си­но­вой лам­пы в чер­ное ок­но, зак­ры­тое вмес­то за­на­вес­ки га­зе­той­, Ко­ля за­ме­ча­ет, что он пло­хо слу­ша­ет и ду­ма­ет о чем-то сво­ем.

    Худые длин­ные паль­цы его ма­ши­наль­но вти­ра­ют та­бак в бе­лую пач­ку гильз.

    - Кажется, кто-то пос­ту­чал­ся? - встре­пе­нул­ся Бал­ма­шев.

    - Нет, это став­ня сна­ру­жи хлоп­ну­ла…

    - Сорвалась с пет­ли. Все за­бы­ваю при­бить. А впро­чем, те­перь уже черт с ней.

    Какая у не­го ка­мор­ка, сов­сем как оди­ноч­ка, ре­шил по­че­му-то Ко­ля, хо­тя ему ни­ког­да еще не при­хо­ди­лось ви­деть оди­но­чек. Не боль­ше трех хо­ро­ших ша­гов, сте­ны го­лые, толь­ко од­на чер­ная ши­нель на гвоз­де тор­чит ча­со­вым у две­ри, и меб­ли­ров­ка - стул, две та­бу­рет­ки да же­лез­ная низ­кая кой­ка.

    - Итак, вы, зна­чит, уез­жа­ете в де­рев­ню? Что ж, это неп­ло­хо. Зах­ва­ти­те ли­те­ра­ту­ру для крес­ть­ян…

    Балмашев встал и сво­бод­но (он, ви­ди­мо, при­вык к та­кой тес­но­те) про­шел­ся по ко­сым по­ло­ви­цам. Длин­ная тень его яв­но не ук­ла­ды­ва­лась в тес­ный де­ре­вян­ный ящик и рва­лась на­ру­жу.

    В эту ми­ну­ту в дверь дей­ст­ви­тель­но пос­ту­ча­ли, и Бал­ма­шев впус­тил ка­ко­го-то бо­ро­да­то­го в ушас­том ма­ла­хае. Сняв за­по­тев­шие с мо­ро­за оч­ки, при­шед­ший бес­по­мощ­но щу­рил­ся бли­зо­ру­ки­ми глаз­ка­ми на крас­но­ва­тый ке­ро­си­но­вый свет.

    - Куда же вы? - ос­та­но­вил Бал­ма­шев соб­рав­ше­го­ся ухо­дить Ко­лю. - Ос­та­вай­тесь. Чай бу­дем пить.

    - Нет, я пой­ду. Мне нуж­но. Я к вам зай­ду по при­ез­де, ес­ли раз­ре­ши­те.

    - Прощайте! - лас­ко­во вмес­то приг­ла­ше­ния улыб­нул­ся Бал­ма­шев и креп­ко по­жал Ко­ли­ну ру­ку.

    - Прощайте! - пов­то­рил он еще раз, при­от­к­рыв дверь, что­бы ос­ве­тить тем­ные се­ни, - Не упа­ди­те - там тво­ри­ло от­к­ры­то…

    - Ничего… Ни­че­го… Я ви­жу…

    «Почему я не ос­тал­ся? Сор­вал­ся как с це­пи, - с до­са­дой по­ду­мал Ко­ля уже на ули­це. - Ведь он сам ос­тав­лял ме­ня. Зна­чит, не по­ме­шал бы им…»

    Жутко пе­ре­се­кать без­люд­ную бе­лую от сне­га пло­щадь. Пос­ре­ди­не ее вы­сят­ся по­мос­том, дву­мя стол­ба­ми с пе­рек­ла­ди­ной­, го­род­с­кие ве­сы: к ним за же­лез­ные крю­ки под­ве­ши­ва­ют в ба­зар­ные дни бычьи и сви­ные ту­ши.

    «Совсем как ви­се­ли­ца… Ах, по­че­му я не ос­тал­ся!»

    

    

    - Что угод­но?

    - Вы хо­зя­ин? Ви­ди­те, в чем де­ло… Я хо­чу сде­лать по­да­рок бра­ту-офи­це­ру. Мо­же­те вы сшить для не­го за гла­за пол­ную адъ­ютан­т­с­кую фор­му? Мер­ку вы мо­же­те снять с ме­ня. Рост и фи­гу­ра у нас со­вер­шен­но оди­на­ко­вые.

    - Сошьем. У нас за­каз­чи­ка­ми гос­по­да офи­це­ры всех гвар­дей­ских пол­ков.

    - Только это нуж­но сде­лать в са­мый ко­рот­кий срок. Я доп­ла­чу за сроч­ность, ес­ли пот­ре­бу­ет­ся. Во сколь­ко дней вы мо­же­те сшить?

    - По-военному, в трое су­ток. Се­год­ня у нас 27 мар­та. В суб­бо­ту 30-го ут­ром бу­дет го­то­во. Раз­ре­ши­те снять мер­ку.

    Заказчик, мо­ло­дой вы­со­кий блон­дин в фу­раж­ке ми­нис­тер­с­т­ва юс­ти­ции, вы­тя­нул­ся и вы­пя­тил грудь, ста­ра­ясь при­нять во­ен­ную вып­рав­ку. Зак­рой­щик (он хо­тя и шиб­зик, и в штат­с­ком, но усы у не­го так на­фаб­ре­ны и зак­ру­че­ны, что сра­зу вид­но - это во­ен­ный зак­рой­щик) при­выч­ны­ми дви­же­ни­ями нес­лыш­но и быс­т­ро при­ки­ды­ва­ет сан­ти­метр - к гру­ди, по сги­бу ру­ки, в та­лии; по­том при­сел, скрип­нув штиб­ле­та­ми, и ос­то­рож­но сме­рил в ша­гу.

    - Причинное мес­то но­сить на­ле­во из­во­ли­те?

    - Что та­кое? Да-да, на­ле­во. Брат мой то­же но­сит на­ле­во.

    Закройщик при­под­нял­ся на цы­поч­ки и, ме­ряя во­рот­ник, на­ки­нул хо­лод­ную кле­ен­ча­тую пет­лю на шею, от­че­го (неп­ро­из­воль­ная неп­ри­ят­ная ас­со­ци­ация мыс­лей­!) по спи­не по­бе­жа­ли му­раш­ки.

    - В ка­ком чи­не из­во­лит быть ваш брат?

    - Поручика… по­го­ны по­ру­чи­ка.

    - За кем за­пи­сать за­каз?

    - Моя фа­ми­лия Бы­ков. Вот вам за­да­ток…

    - Куда при­ка­же­те, гос­по­дин Бы­ков, дос­та­вить за­каз?

    - Я сам зай­ду за ним трид­ца­то­го ут­ром…

    «Ах, черт! За­был спро­сить о це­не. Это мо­жет по­ка­зать­ся по­доз­ри­тель­ным. Впро­чем, не так важ­но. По­ду­ма­ют - бо­га­тый за­каз­чик, по­да­рок бра­ту-адъютан­ту. Мож­но сод­рать лиш­нее. Сколь­ко бы ни зап­ро­си­ли, все бу­дет де­ше­во. Этой адъ­ютан­с­кой фор­ме нет це­ны: от нее за­ви­сит все…

    Надо заг­ля­нуть в зер­ка­ло. Фу­раж­ка си­дит по-сту­ден­чес­ки ко­со, так пи­тер­с­кие чи­нов­ни­ки не но­сят, и взгляд че­рес­чур сос­ре­до­то­чен­ный­, тя­же­лый. На­до смот­реть ве­се­лей и без­за­бот­ней­, заг­ля­ды­вать иг­ри­во под шляп­ки встреч­ным жен­щи­нам. Не­дур­на ка­наш­ка! Пусть ду­ма­ют, мо­ло­дой бал­бес, чи­нов­ник ми­нис­тер­с­т­ва юс­ти­ции, фа­то­ва­то фла­ни­ру­ет по Нев­с­ко­му.

    Выбора нет. Опять при­дет­ся за­сесть в Вы­бор­ге. Но те­перь не дол­го ждать. Ес­ли трид­ца­то­го он по­лу­чит фор­му, то пер­во­го, вто­ро­го… Толь­ко бы не сор­ва­лось… Ско­рей бы, ско­рей­! Как убить вре­мя? Как убить…»

    Сипя кло­ко­чу­щей чер­ной мок­ро­той­, ма­нев­ри­руя, пе­рек­ли­ка­ют­ся па­ро­во­зы. Осо­бен­но один, зев­лас­тый. Вид­но не выс­пал­ся, встал с ле­вой но­ги, с ле­вых ко­лес Ему под­ре­мать бы в де­по. Да не да­ют, го­нят опять на мок­рый бал­тий­ский ве­тер от­ма­хи­вать по стан­ци­он­ным ча­сам ос­то­чер­тев­шие пе­ре­го­ны. Ба­лу­ет ма­ши­на, по­ба­лу­ет и от­ма­шет!

    Финляндский вок­зал су­ме­реч­ный­, се­рый.

    - Сдачи не на­до, из­воз­чик… (Вы­бо­ра нет. Он сам сде­лал свой вы­бор…) Би­лет пер­во­го клас­са до Вы­бор­га…

    - В та­ком мун­ди­ре мож­но пря­мо-та­ки на па­рад в Цар­с­кое. Не бес­по­кой­тесь, все сши­то по фор­ме, как сле­ду­ет. Ру­ча­юсь, что они ос­та­нут­ся до­воль­ны.

    «Кто это «они»? Оче­вид­но, брат. О да, он бу­дет до­во­лен. А вот бу­дут ли до­воль­ны они! Эти-то двое по­ка что до­воль­ны».

    Хозяин ма­га­зи­на, мо­ло­дой­, но уже зап­лыв­ший жир­ком, в ра­зу­тю­жен­ном по всем склад­кам кос­тю­ме, как на кар­тин­ке вен­с­ко­го жур­на­ла мод - для боль­ше­го с ней сход­с­т­ва он да­же дер­жит не­заж­жен­ную си­га­ру в от­то­пы­рен­ных гу­бах, хо­зя­ин ма­га­зи­на, Са­га­лов-сын, ос­то­рож­но дву­мя паль­ца­ми снял пу­шин­ку с об­ш­ла­га и рас­п­ра­вил рас­фу­фы­рив­ший­ся пав­ли­ном ак­сель­бант. Ведь толь­ко при при­мер­ке мож­но так фа­миль­яр­но об­ра­щать­ся с гос­по­да­ми офи­це­ра­ми. Зак­рой­щик Вульф по­мог про­деть в уз­кие пет­ли пу­го­ви­цы с нак­лад­ны­ми ор­ла­ми и ту­го стя­нул крюч­ка­ми ошей­ник сто­яче­го во­рот­ни­ка.

    - Не бес­по­ко­ит? Не трет шею?

    «Какая тро­га­тель­ная за­бот­ли­вость о его шее! Нем­но­го жмет, но ни­че­го, сой­дет. На та­кую ме­лочь не сто­ит об­ра­щать вни­ма­ния. На­до пос­ко­рей кон­чать при­мер­ку».

    - Отлично… Я бе­ру за­каз. Ес­ли что-ни­будь при­дет­ся пе­ре­де­лать, то брат сам зай­дет к вам… Сколь­ко я дол­жен зап­ла­тить за все?

    - Сейчас сос­чи­та­ем… Ма­те­ри­ал… Прик­лад… Ра­бо­та… - от­ки­ды­ва­ет ре­ши­тель­но на сче­тах для боль­шей убе­ди­тель­нос­ти Са­га­лов-сын на­пе­ред из­вес­т­ную ему сум­му. - Сто один­над­цать руб­лей.

    - Получите…

    Как они дол­го во­зят­ся с упа­ков­кой­! На­ко­нец-то дра­го­цен­ный свер­ток у не­го в ру­ках.

    - До сви­данья, гос­по­дин Бы­ков.

    - До сви­данья!

    Сам хо­зя­ин про­во­дил его до две­ри. Он на­де­ет­ся еще раз уви­деть­ся с пок­ла­дис­тым вы­год­ным за­каз­чи­ком и уви­дит­ся: по­ру­кой то­му зо­ло­той яр­лык фир­мы на из­нан­ке - «пор­т­ной Са­га­лов». Соб­с­т­вен­но, по по­ли­цей­ско­му пас­пор­ту на­до бы - Лей­ба Се­галь, но. кто из гос­под офи­це­ров сог­ла­сит­ся (да­же при дол­гос­роч­ном кре­ди­те) но­сить мун­дир с та­ким клей­мом? Но этот та­ин­с­т­вен­ный офи­цер, рис­к­нув­ший за­ка­зать за гла­за, че­рез бра­та, чи­нов­ни­ка ми­нис­тер­с­т­ва юс­ти­ции, пол­ную адъ­ютан­т­с­кую фор­му, не та­ков. Он не пос­ты­дил­ся бы но­сить ев­рей­скую фа­ми­лию под ту­гим ши­тым зо­ло­том во­рот­ни­ком, ко­то­рый ему вско­ре при­дет­ся сме­нить на дру­гой­, еще бо­лее ту­гой­, ее бо­лее тру­щий шею… Пор­т­ной Са­га­лов, Лей­ба Са­га­лов-сын, и зак­рой­щик Вульф, спа­си­бо за доб­ро­со­вес­т­но вы­пол­нен­ный за­каз! До ско­ро­го сви­данья…

    Вот он, этот стран­ный по­ру­чик в адъ­ютан­т­с­кой фор­ме с иго­лоч­ки, фа­то­ва­то вер­тит­ся пе­ред мут­ным трю­мо в но­ме­ре вы­бор­г­с­кой гос­ти­ни­цы «Кон­ти­нен­таль». На­ду­шил­ся из фла­ко­на и прис­лу­шал­ся, приль­нув к за­пер­той на ключ две­ри. Ждет ка­кую-ни­будь ве­ли­кос­вет­с­кую да­му из Пе­тер­бур­га. Кон­с­пи­ра­тив­ное ро­ман­ти­чес­кое сви­да­ние, по­ез­д­ка вдво­ем на Имат­ру. Бор­ма­ши­на по­ды­ма­юще­го лиф­та сла­дос­т­ным за­ми­ра­ни­ем от­да­ет­ся по поз­во­ноч­ни­ку. Хло­панье двер­цы. Мяг­кие ша­ги по по­ло­ви­ку ко­ри­до­ра… Лег­кий стук лай­ко­вым паль­цем в дверь… Она!

    - Я заж­дал­ся. Ду­мал, ты не при­едешь…

    - Ах, ка­кой глу­пый­! Це­лу­ет­ся сквозь ву­аль­ку. Ты мне ее всю об­с­лю­ня­вил, как ма­лень­кий.

    Насмешница! Ка­кие у ней све­жие, озо­ни­ро­ван­ные ап­рель­с­ким вет­ром гу­бы, а гла­за еще си­ней и чу­дес­ней под си­ней ву­алью.

    - У те­бя тут уют­но. И бе­лые ро­зы на сто­ле, как в Цар­с­ком. Шам­пан­с­кое, фрук­ты… Я что-то за­зяб­ла до­ро­гой­… Чок­нем­ся за на­ше тай­ное счас­тье! Ах, ка­кой ты не­тер­пе­ли­вый­… Нель­зя же так сра­зу… Ми­лый­… Ми­лый­…

    Но нет! Да­ма из Пе­тер­бур­га не при­едет. Ва­ша воз­люб­лен­ная об­ма­ну­ла вас, гос­по­дин по­ру­чик! Вам не по­це­ло­вать ее, да­же сквозь ву­аль­ку. Вам не це­ло­вать боль­ше жен­с­ких губ. Сни­май­те-ка пос­ко­рей по­доб­ру-поз­до­ро­ву ва­шу адъ­ютан­т­с­кую фор­му, ук­ла­ды­вай­те ее бе­реж­но в че­мо­дан и пе­ре­оде­вай­тесь сно­ва в штат­с­кое. По­ез­да в Пе­тер­бург се­год­ня боль­ше не бу­дет, и вам при­дет­ся од­но­му но­че­вать в но­ме­ре под пу­хо­вой пе­ри­ной.

    Поручик вы­нул ре­воль­вер. Не­уж­то хо­чет зас­т­ре­лить­ся? От та­ко­го юн­ца все мо­жет стать­ся. Над­пи­ли­ва­ет крес­то­об­раз­но но­вень­кую блес­тя­щую пу­лю. Для вер­нос­ти, что­бы сра­зу на­по­вал. Над­пи­ли­вай­те пог­луб­же, ина­че мель­хи­оро­вая обо­лоч­ка не ра­зор­вет­ся. Но за­чем же так мно­го, це­лых семь? До­воль­но и од­ной­, двух в край­нос­ти. В ви­сок стре­лять­ся не сто­ит: раз­рыв­ная пу­ля обе­зоб­ра­зит вам ли­цо. Са­мо­убий­цы из-за нес­час­т­ной люб­ви не мо­гут пре­неб­ре­гать сво­ей пос­мер­т­ной на­руж­нос­тью. Ведь она неп­ре­мен­но при­дет взгля­нуть… Что же вы мед­ли­те? Или ваш ре­воль­вер не в по­ряд­ке, что вы раз­би­ра­ете его и от­вин­чи­ва­ете ще­ки?

    Нет, он раз­ду­мал стре­лять­ся. На­шел ка­кой­-то дру­гой вы­ход. Нас­вис­ты­ва­ет что-то ве­се­лень­кое… Мо­тив­чик из «Прек­рас­ной Еле­ны» [7]: «Раз три бо­ги­ни спо­рить ста­ли… Эвое…» По­том про­шел­ся по но­ме­ру и про­дек­ла­ми­ро­вал шут­ли­во-тра­ги­чес­ким по­лу­ше­по­том под Чац­ко­го:

    - Карету мне, ка­ре­ту!

    Карету! За­чем ему ка­ре­та? Уж не для ду­эли ли со счас­т­ли­вым со­пер­ни­ком?

    С ка­ре­той ус­т­ро­ить­ся бу­дет лег­че. Он уже прис­мот­рел, где ее мож­но дос­тать. В ка­рет­ном за­ве­де­нии на Бас­сей­ной­…

    Совсем как из­воз­чи­чий двор. Эки­па­жи под на­ве­сом с се­ном, на­воз, пре­ющий в кон­с­кой мо­че, го­лу­би и во­робьи у про­сы­пан­но­го ов­са. И ку­чер мо­ет из вед­ра ка­ре­ту. Ну, ес­ли у них все та­кие ко­лы­ма­ги, то де­ло не прой­дет. Где тут у вас, го­луб­чик, кон­то­ра или хо­зя­ин?… Вер­но, этот са­мый и есть. В под­дев­ке, с бо­ро­дой­, сам слу­жил вы­ез­д­ным ку­че­ром у важ­ных особ, по­ка не раз­доб­рел так, что по­душ­ку под ар­мяк под­к­ла­ды­вать уже не тре­бу­ет­ся. Та­кая ту­ша, а го­во­рит слад­ким гос­ти­нод­вор­цов­с­ким те­нор­ком - как он толь­ко ры­кал ба­сом из нут­ра «па­ди»?

    - Не из­воль­те бес­по­ко­ить­ся, су­да­ры­ня. Ка­ре­ту на по­хо­ро­ны по­да­дим по пер­во­му раз­ря­ду. Ку­че­ра оде­нем в чер­ную лив­рею. Фо­на­ри за­тя­нем кре­пом. Ло­ша­ди с тра­ур­ны­ми сул­та­на­ми и под сет­кой. И все за ту же це­ну, без вся­кой над­ба­воч­ки… Вам что, мо­ло­дые лю­ди? Ка­ре­ту на свадь­бу. Вы, зна­чит, ша­фе­ра. Не­вес­ту в цер­ковь по­ве­зе­те… Мож­но, мож­но… Ку­да по­дать-то? На Боль­шую Пуш­кар­с­кую. А вен­чанье в ка­кой цер­к­ви?… Вам что угод­но, гос­по­дин?

    - Мне нуж­но за­ка­зать ка­ре­ту на зав­т­ра.

    - Для ка­кой на­доб­нос­ти? Ка­кую ка­ре­ту?

    - Для мо­его бра­та, офи­це­ра. Он при­ехал из Мос­к­вы и дол­жен на­нес­ти ви­зи­ты важ­ным осо­бам.

    - Для ви­зи­тов, - зна­чит, двух­мес­т­ную.

    - Только дай­те ка­ре­ту по­луч­ше и ло­ша­дей то­же.

    - Сами зна­ем. Для гос­под во­ен­ных пло­хой ка­ре­ты не по­да­дим… Из­воль­те са­ми прой­ти взгля­нуть. Ка­ре­та но­вень­кая, толь­ко что от­ла­ки­ро­ван­ная. Хоть ка­мер­ге­ра ко дво­ру вез­ти… Ах ты, под­лец, что де­лашь? (Вот он бас-то, ры­кав­ший с гос­под­с­ких ко­зел!) Ра­зи так в ог­лоб­ли вво­дят!… Из­га­дить ло­шадь хо­чешь?… Я те по­ка­жу… (И сно­ва гос­ти­нод­вор­цов­с­кий те­нор.) Ку­да по­дать при­ка­же­те?

    - Завтра вто­ро­го ап­ре­ля к две­над­ца­ти ча­сам дня к ко­фей­ной Фи­лип­по­ва на уг­лу Нев­с­ко­го и Тро­иц­кой. Для по­ру­чи­ка Иг­нать­ева.

    - Будет ис­пол­не­но в точ­нос­ти. Толь­ко де­неж­ки впе­ред уп­ла­тить из­воль­те… За го­род не пот­ре­бу­ет­ся? На два ча­са. Зна­чит, де­сять руб­ли­ков. Бла­го­дар­с­т­вуй­те…

    «Знаем мы этих гос­под офи­це­ров! Ху­же вся­ко­го штат­с­ко­го: на­ез­дит и смо­ет­ся, не зап­ла­тив ку­че­ру. Да еще шаш­кой приг­ро­зит. По­ди ищи с не­го! Так-то вер­ней­».

    Карету по­луч­ше… для по­ру­чи­ка Иг­нать­ева… И-гнать-ева… И гнать его… И гнать его…

    Если бы так же удач­но ус­т­ро­илось все зав­т­ра. До пос­лед­не­го мо­мен­та нель­зя быть уве­рен­ным в ус­пе­хе… Тер­пе­ние… Тер­пе­ние.

    Теперь в Те­ри­оки за ве­ща­ми и на но­чев­ку…

    Териоки. Вот он схо­дит, за­те­рян­ный­, на дам­бу плат­фор­мы, и его об­да­ет хвой­ный вой лес­но­го при­боя. А там за зуб­ца­ми со­сен - те­те­ре­ви­ные то­ка и за­ря под об­ла­ка­ми ни­как не хо­чет угас­нуть. И не зря: ведь она зна­ет, в ней обе­щанье бе­лых но­чей. Го­ри, го­ри яс­но, что­бы не по­гас­ло! По зо­ло­тис­то-си­ре­не­во­му взморью за­иг­ра­ют по-де­вичьи в го­рел­ки, хло­пая бе­лы­ми юб­ка­ми па­ру­сов, го­ноч­ные ях­ты, а де­вуш­ки в бе­лом бу­дут кре­нить­ся с тен­нис­ной ра­кет­кой в ру­ке, как ях­ты в кру­том гал­се. Брыз­ги пе­ны в ли­цо, и тер­п­кая окись на гу­бах от по­це­луя. Те­ри­оки…

    Впрочем, все это те­перь не для не­го.

    - Два мес­та ба­га­жа. Да, это мои че­мо­да­ны. Есть здесь ка­кая-ни­будь гос­ти­ни­ца поб­ли­зос­ти? Пос­то­ялый двор? Все рав­но, ве­зи на пос­то­ялый­… Есть у вас но­мер? Мне толь­ко пе­ре­но­че­вать. Нет, ни­че­го не на­до. Раз­бу­ди­те зав­т­ра в шесть ут­ра на по­езд…

    «Главное, хо­ро­шень­ко выс­пать­ся… На­до зас­та­вить се­бя зас­нуть…»

    Какой омер­зи­тель­ный сон! Он в па­рад­ной адъ­ютан­т­с­кой фор­ме с дву­мя го­лы­ми прос­ти­тут­ка­ми в но­ме­ре дво­рян­с­ких бань. Од­на на кор­точ­ках на по­лу на­мы­ли­ва­ет боль­шим кус­ком ка­зан­с­ко­го мы­ла тол­с­тую бель­евую ве­рев­ку, а дру­гая ку­рит на лав­ке, за­ки­нув но­гу на но­гу, и го­во­рит рез­ким муж­с­ким го­ло­сом, си­пя гор­лом: «Ты по­жир­ней­, по­жир­ней на­мыль ве­рев­ку-то!» Гнус­ные сло­ва! Гнус­ный сон! Это от­то­го, что в но­ме­ре на­топ­ле­но, как в ба­не, - от боль­шой ка­фель­ной пе­чи пы­шет жа­ром, и он весь вспо­тел под пе­ри­ной. От­к­рыть фор­т­ку… Ка­кой све­жий мо­роз­ный воз­дух! И не­бо яс­ное, звез­д­ное. Что это за ог­ром­ная звез­да ви­сит там над ле­сом? Три ча­са, еще ра­но. Это свет фо­на­ря с уг­ла, а не рас­свет. Мож­но еще вздрем­нуть ча­си­ка два-три…

    Ты по­жир­ней­… по­жир­ней­… си­пя… гнус­ный сон…

    

    

    «Проспал! По­ло­ви­на седь­мо­го… Ус­пею, ус­пею… Толь­ко не то­ро­пить­ся, а то что-ни­будь за­бу­дешь, на­пу­та­ешь… Ах, черт! Мет­ка на каль­со­нах: «К. Д.» На­до бы­ло ку­пить но­вые. Но те­перь не до это­го. При­дет­ся спо­роть».

    Он спа­ры­ва­ет пе­ро­чин­ным но­жом крас­ную мет­ку на каль­со­нах. Ах, гос­по­дин Бы­ков! Гос­по­дин адъ­ютант! По­жа­лей­те ва­ше­го пор­т­но­го Са­га­ло­ва и зак­рой­щи­ка Вуль­фа! Адъ­ютан­т­с­кую фор­му вы те­перь не вер­не­те ни за ка­кие день­ги. Так спо­ри­те хоть яр­лык! Ведь нас обо­их выш­лют из Пе­тер­бур­га, а за­ве­де­ние зак­ро­ют… О, ес­ли бы мы толь­ко зна­ли, гос­по­дин прис­тав. Будь­те уве­ре­ны, он не вы­шел бы из на­ше­го ма­га­зи­на… Гос­по­дин Бы­ков! Он са­мый. Он са­мый­… не слы­шит. За­был спо­роть яр­лык. Ой, ка­кая оп­лош­ность! Ка­кая оп­лош­ность!

    Адъютант, по­ру­чик (тот са­мый­, что в Вы­бор­ге, в «Кон­ти­нен­та­ле»), за­нят ут­рен­ним ту­але­том, при­хо­ра­ши­ва­ет­ся пе­ред зер­ка­лом. Приг­ла­дил щет­кой про­бор, рас­п­ра­вил ак­сель­бант, на­ду­шил из фла­ко­на мун­дир. «Ло­ри­ган»? «Ко­ти»? Ах, ко­тик, ты всег­да как-то осо­бен­но пах­нешь! У те­бя вкус в ду­хах тонь­ше, чем у жен­щин! Ко­ти… Ко­тик… Pe­tit­c­hat… Ка­кая пош­лость!

    - Сколько с ме­ня сле­ду­ет? Пос­ко­рей. Я то­роп­люсь на по­езд.

    Господин офи­цер (вче­ра при­еха­ли в штат­с­ком) так спе­ши­ли на по­езд, что вто­ро­пях из­во­ли­ли за­быть свою шаш­ку на сту­ле. Дог­нать бы его на вок­за­ле и вер­нуть шаш­ку - на­вер­но, щед­ро дал бы на чай. Но его уже и след прос­тыл в Те­ри­оках. Он про­ха­жи­ва­ет­ся по плат­фор­ме в Рай­во­ла, под­жи­дая по­езд в Пе­тер­бург. Стан­ци­он­ный жан­дарм от­дал честь, и тут толь­ко, взгля­нув на не­го, офи­цер вспом­нил: «За­был шаш­ку на пос­то­ялом… Хо­ро­шо еще, что не за­был пор­т­фель или ре­воль­вер… Без шаш­ки ни­как нель­зя… При­дет­ся за­ехать ку­пить… Бал­да!»

    «Да- да… Да-да-да… Да-да-да», -охот­но под­т­вер­дил сту­ком ко­лес тро­нув­ший­ся по­езд. Офи­цер по­ло­жил пор­т­фель на ко­ле­ни и, за­ку­рив, стал смот­реть в ок­но, где под на­сыпью зак­ру­жил­ся хо­ро­во­дом, взяв­шись за вет­ви, бо­лот­ный осин­ник впе­ре­меж­ку с мо­ло­день­ки­ми ел­ка­ми и бе­рез­ка­ми. Этот дре­вес­ный хо­ро­вод при­мель­кал­ся и не за­по­ми­на­ет­ся, он без­ра­дос­тен и не ну­жен ни по­ез­ду, ни пас­са­жи­рам. Но се­год­ня, вто­ро­го ап­ре­ля, и этот пу­та­ный хо­ро­вод по­ня­тен чем-то близ­ким, за­чем-то ну­жен. Мо­жет быть, по­то­му, что сколь­зя­щий по ство­лам ра­зор­ван­ный дым от па­ро­во­за на­по­ми­на­ет дым­ки от выс­т­ре­лов. Толь­ко ему од­но­му по­ня­тен и ну­жен.

    - Ужин с фран­цу­жен­ка­ми… не ин­те­ре­су­етесь? А еще офи­цер. Не строй­те из се­бя ори­ги­на­ла, мо­ло­дой че­ло­век! В ка­ком кор­пу­се вы вос­пи­ты­ва­лись? Не в Смоль­ном же ин­с­ти­ту­те… Вы пом­ни­те куп­лет про ин­с­ти­ту­ток? «Ми­но­ги вкус­ны для за­кус­ки… уз­ки…» Ха… ха… ха… В Смоль­ном…

    Это не к не­му об­ра­ща­ют­ся, это ря­дом в ку­пе на­зой­ли­во буб­нит жир­ным сип­лым бас­ком ка­кой­-то пош­ляк. - Из-за фран­цу­же­нок все и выш­ло… На этой са­мой до­ро­ге в по­ез­де… Князь ехал из Шу­ва­ло­ва с че­тырь­мя фран­цу­жен­ка­ми… Од­ной ему, как вид­но, ма­ло бы­ло… Ха, ха… А Мак­си­мов, я с ним лич­но зна­ком… Бре­тёр ужас­ный­… Три име­ния - свое и двух жен - спус­тил… Мак­си­мов от­к­рыл дверь и ус­та­вил­ся на од­ну из фран­цу­же­нок… Приг­ля­ну­лась ли она ему, или так что… Черт его зна­ет… Та его и уяз­ви: «Уж не фо­тог­ра­фию ли вы с ме­ня снять хо­ти­те?» А он ей в от­вет: «Я, - го­во­рит, - ва­шу фо­тог­ра­фию всег­да мо­гу ку­пить в пуб­лич­ном до­ме, где вы слу­жи­те». Лов­ко? Ха-ха-ха… Мам­зе­ли в ам­би­цию… Тут князь вме­шал­ся, все-та­ки как-ни­как да­мы… Сло­во за сло­во… В ре­зуль­та­те ду­эль. Дис­тан­ция двад­цать пять ша­гов, по од­но­му выс­т­ре­лу из пис­то­ле­та, стре­лять по же­ла­нию в про­ме­жу­ток че­ты­рех се­кунд меж­ду сче­том «раз… два… три… стой!» Князь выс­т­ре­лил пер­вый и про­ма­зал… Мак­си­мов ра­нил его в жи­вот… Че­рез двое су­ток князь скон­чал­ся от за­ра­же­ния кро­ви… Ну, ко­неч­но, скан­дал пре­ог­ром­ней­ший­… Свет­лей­ший князь Вит­ген­ш­тей­н, сот­ник кон­воя его ве­ли­чес­т­ва… Зав­т­ра треть­его ап­ре­ля как раз суд… Ду­ма­ете, ся­дет? Ни­че­го, вык­ру­тит­ся… Про­си­дит в край­нем слу­чае ме­сяц в кре­пос­ти и по­даст на вы­со­чай­шее… Вот уви­ди­те, по­ми­лу­ют… Мак­си­мов, хоть и от­с­тав­ной­, а все же пол­ков­ник за­па­са… Тут честь мун­ди­ра обя­зы­ва­ет…

    Пошляки! Он им по­ка­жет, к че­му обя­зы­ва­ет честь мун­ди­ра! Толь­ко бы не при­вя­зал­ся этот ста­рый бол­тун с рас­спро­са­ми - в ка­ком пол­ку… Шу­ва­ло­ве… Те­перь не­дол­го… Пе­тер­бург… На­ко­нец-то!

    Сегодня и он не так гра­нит­но-хмур, как обыч­но, и встре­ча­ет при­ез­жих у вок­за­ла блед­ным, не гре­ющим сол­н­цем с лег­ким ап­рель­с­ким мо­роз­цем. Офи­цер сам вы­нес свои два че­мо­да­на на плат­фор­му и толь­ко тут пе­ре­дал их под­бе­жав­ше­му но­силь­щи­ку, при­ка­зав сдать на хра­ненье. По­лу­чен­ную за­тем кви­тан­цию он ра­зор­вал на мел­кие клоч­ки: «Все рав­но не при­го­дит­ся. На вся­кий слу­чай за­пом­ню но­мер».

    Налегке, с од­ним пор­т­фе­лем, вы­шел офи­цер с Фин­лян­д­с­ко­го вок­за­ла на пло­щадь, где на не­го, на­ез­жая и сши­ба­ясь про­лет­ка­ми, на­ки­ну­лись на­пе­ре­бой зас­то­яв­ши­еся из­воз­чи­ки:

    - Пожалте, ва­ше вы­со­коб­ла­го­ро­дие! Ку­да при­ка­же­те?

    Честь вез­ти гос­по­ди­на офи­це­ра дос­та­лась ста­ри­ку из­воз­чи­ку, у ко­то­ро­го у од­но­го по­че­му-то, нес­мот­ря на яс­ную по­го­ду, ока­зал­ся под­ня­тым верх про­лет­ки. Офи­цер сел, не тор­гу­ясь, ска­зав толь­ко:

    - На Нев­с­кий. К Гос­ти­но­му.

    Когда же из­воз­чик, сос­ко­чив с ко­зел, хо­тел бы­ло опус­тить верх, то офи­цер ос­та­но­вил его:

    - Не на­до. Ос­тавь так. По­ез­жай пос­ко­рей. При­бав­лю на чай.

    Откинувшись в глубь про­лет­ки, офи­цер мол­ча ку­рил всю до­ро­гу од­ну па­пи­ро­су за дру­гой­, а пор­т­фель дер­жал на ко­ле­нях - дол­ж­но быть, там важ­ные слу­жеб­ные бу­ма­ги.

    «Сел не тор­гу­ясь. Да еще на чай по­обе­щал. Сколь­ко же зап­ро­сить с них?… Мо­жет, по так­сии хо­чет пла­тить…»

    Извозчичьи сом­не­ния раз­ре­ши­лись са­мым бла­го­по­луч­ным об­ра­зом. Бла­го­род­ный се­док так и не спро­сил це­ны и зап­ла­тил не по так­се, а дал це­лую треш­ни­цу без сда­чи.

    - Покорно бла­го­да­рим, ва­ше вы­со­коб­ла­го­ро­дие… Счас­т­ли­во ос­та­вать­ся… Вот это нас­то­ящий офи­цер, не щел­ко­пер…

    В Гос­ти­ном дво­ре ма­ло­люд­но: еще ра­но, один­над­цать ча­сов, по­ку­па­тель­ни­цы толь­ко на­чи­на­ют схо­дить­ся. Вот из шляп­но­го ма­га­зи­на выш­ли две хо­ро­шень­кие да­моч­ки и, стол­к­нув­шись с мо­ло­день­ким адъ­ютан­том, пе­рег­ля­ну­лись, пе­рес­ме­ива­ясь. Од­на да­же пос­мот­ре­ла че­рез пле­чо - не идет ли сза­ди? Но адъ­ютан­ту не до уха­жер­с­т­ва: у не­го важ­ное до­не­се­ние в пор­т­фе­ле. Ес­ли бы не шаш­ка, то он и не заг­ля­нул бы в Гос­ти­ный­, в ма­га­зин офи­цер­с­ких ве­щей Ива­но­ва.

    - Дайте мне шаш­ку.

    - Пожалуйста… У нас боль­шой вы­бор. При­каз­чик вы­ва­лил на при­ла­вок нес­коль­ко ша­шек

    и стал их вы­тас­ки­вать из но­жен, рас­х­ва­ли­вая клин­ки, но офи­цер не за­ин­те­ре­со­вал­ся ими. Гос­по­да адъ­ютан­ты пло­хие ру­ба­ки - им бы толь­ко эфес по­ши­кар­ней­, а в нож­нах хоть де­ре­вяш­ка! Офи­цер взял од­ну шаш­ку и на­дел на ши­нель пе­ред зер­ка­лом:

    - Сколько?

    Клинка он так и не пот­ро­гал, а вот, по­лу­чая сда­чу, за­чем-то по­че­сал за уша­ми си­бир­с­ко­го ко­та, ле­жав­ше­го бе­лой па­па­хой у кас­сы. Хоть кры­сам и мы­шам ма­ло по­жи­вы сре­ди офи­цер­с­ких ве­щей­, но уж так по­ла­га­ет­ся, что­бы в каж­дом по­ря­доч­ном ма­га­зи­не в Гос­ти­ном сто­ро­жил та­кой ог­ром­ный жир­ный ев­нух-кот. - Те­перь все в по­ряд­ке.

    Хлыщевато поз­вя­ки­вая шпо­ра­ми и неб­реж­но под­но­ся к ко­зырь­ку ру­ку в бе­лой лай­ко­вой пер­чат­ке при встре­че с гос­по­да­ми во­ен­ны­ми, адъ­ютант по­шел пеш­ком по Нев­с­ко­му ми­мо Анич­ко­во­го двор­ца к Фон­тан­ке. И как раз ког­да он по­ров­нял­ся на мос­ту со встав­шим на ды­бы чу­гун­ным ко­нем, гул­ко уда­ря­ясь эхом о сте­ны ка­мен­ных зда­ний и на­бе­реж­ных, про­ка­тил­ся пу­шеч­ный выс­т­рел с Пет­ро­пав­лов­с­кой кре­пос­ти. Две­над­цать ча­сов! А за­ка­зан­ной ка­ре­ты на уг­лу Тро­иц­кой еще нет.

    Офицер во­шел в ко­фей­ную и сел за сво­бод­ным сто­ли­ком в уг­лу, ска­зав скло­нив­ше­му­ся поч­ти­тель­но офи­ци­ан­ту:

    - Стакан шо­ко­ла­ду. И по­том, пос­той­те. Тут дол­ж­на при­ехать ка­ре­та. Ку­чер бу­дет спра­ши­вать по­ру­чи­ка Иг­нать­ева. Ска­жи­те тог­да мне.

    - Слушаюсь.

    Сидевшая нап­ро­тив у ок­на за гор­ш­ком бу­маж­ных цве­тов пыш­ная нак­ра­шен­ная блон­дин­ка ожи­ви­лась. Ей по­ка­за­лось, что офи­цер не столь­ко пьет свой ды­мя­щий­ся шо­ко­лад, сколь­ко смот­рит на нее прис­таль­ным ищу­щим взгля­дом. Блон­дин­ка улыб­ну­лась мно­гоз­на­чи­тель­но, но офи­цер не от­ве­тил ей. Тог­да она вста­ла и прош­лась ми­мо его сто­ли­ка в дам­с­кую убор­ную, соб­лаз­ни­тель­но шур­ша шел­ко­вой ниж­ней юб­кой. Вер­нув­шись на свое мес­то, она вдруг об­на­ру­жи­ла, что офи­цер смот­рит ищу­щим взгля­дом вов­се не на нее, а че­рез нее в ок­но на угол Нев­с­ко­го и Ли­тей­но­го, в су­то­ло­ку про­ле­ток и эки­па­жей. На­вер­ное, под­жи­да­ет ка­кую-ни­будь дру­гую жен­щи­ну.

    - Ваше вы­со­коб­ла­го­ро­дие, ка­ре­та при­еха­ла.

    Офицер быс­т­ро встал, не до­пив шо­ко­лад, бро­сил жел­тую бу­маж­ку на мра­мор­ный сто­лик и, зах­ва­тив пор­т­фель, за­ша­гал к вы­хо­ду, на­тя­ги­вая бе­лые лай­ко­вые пер­чат­ки, не взгля­нув боль­ше на пыш­ную блон­дин­ку. Ох, уж эти муж­чи­ны! Веч­но де­ла­ют вид, что за­ня­ты ка­ки­ми-то важ­ны­ми не­от­лож­ны­ми де­ла­ми, а у всех са­мое важ­ное толь­ко од­но…

    - Карета для по­ру­чи­ка Иг­нать­ева?

    - Так точ­но-с… По­жал­те, ва­ше си­ятель­с­т­во. Из­ви­ни­те, за­дер­жал­ся ма­лень­ко…

    Карета за­поз­да­ла. Ку­чер Кузь­мин, по­лу­чив на­ряд от хо­зя­ина («По­ру­чик Иг­нать­ев, при­ехал из Мос­к­вы, мо­жет, граф Иг­нать­ев»), дол­го сна­ря­жал­ся, и ког­да уда­ри­ла пуш­ка, то он еще зап­ря­гал. Но по­ру­чик Иг­нать­ев («граф или не граф, все од­но, за ва­ше си­ятель­с­т­во, чай, при­ба­вит на чай») ни­че­го не за­ме­тил нас­чет опоз­да­ния и, не­лов­ко стук­нув­шись го­ло­вой­, по­лез в уз­кую двер­цу.

    - Куда при­ка­же­те?

    - К Ад­ми­рал­тей­ст­ву.

    Стоявший на пе­рек­рес­т­ке го­ро­до­вой­, за­ме­тив ка­ре­ту, ос­та­но­вил дви­же­ние, что­бы дать ей за­вер­нуть, и вы­тя­нул­ся, от­да­вая честь. Чер­ная ла­ки­ро­ван­ная ка­ре­та, зап­ря­жен­ная па­рой во­ро­ных, гул­ко то­по­чу­щих по тор­цам ло­ша­дей­, мяг­ко по­ка­ти­ла на ре­зи­но­вых ши­нах по Нев­с­ко­му прос­пек­ту к ус­тью его, ту­да, где за го­лу­бо­ва­то-по­ро­хо­вой дым­кой блес­тит зо­ло­тым обе­лис­ком ад­ми­рал­тей­ская иг­ла.

    Кучер Кузь­мин до­во­лен и ка­ре­той­, и ло­шадь­ми, и се­до­ком, и со­бой. Вот толь­ко бы еще зо­ло­че­ный герб на двер­це, и тог­да сов­сем граф Иг­нать­ев.

    - Берегись! Че­го зе­ва­ешь? - ба­сом из нут­ра рык­нул Кузь­мин на двор­ни­ка в жи­лет­ке и ма­ли­но­вой фла­не­ле­вой ру­ба­хе, со­би­рав­ше­го пос­ре­ди ули­цы све­жий кон­с­кий по­мет в ло­ток.

    Дворник пос­то­ро­нил­ся и хо­тел бы­ло вы­ру­гать­ся, но про­мол­чал, уви­дев, что это не про­лет­ка, а ка­ре­та с во­ен­ным.

    Внутри тем­но и душ­но, пах­нет не то ду­ха­ми ки­сей­но­го сва­деб­но­го платья, не то ла­да­ном тра­ур­но­го кре­па, а мо­жет, и тем и дру­гим вмес­те. На­до от­к­рыть окон­це в двер­це - оно, ка­жет­ся, опус­ка­ет­ся. Как смер­тель­но хо­чет­ся ку­рить. Но ведь он толь­ко что ку­рил в ко­фей­ной.

    «Закурю в пос­лед­ний раз. Еще ус­пею… Как бы не спу­тать па­ке­ты».

    Адъютант вы­нул из ле­жав­ше­го на его ко­ле­нях пор­т­фе­ля три боль­ших за­пе­ча­тан­ных сур­гу­чом па­ке­та. Вот оно, сек­рет­ное важ­ное по­ру­че­ние, по ко­то­ро­му он едет в ка­ре­те, и не од­но, а це­лых три.

    Первое: «Его Вы­со­коп­ре­вос­хо­ди­тель­с­т­ву г-ну Ми­нис­т­ру Внут­рен­них дел Си­пя­ги­ну». Вто­рое: «Его Вы­со­коп­ре­вос­хо­ди­тель­с­т­ву г-ну Обер-про­ку­ро­ру Свя­тей­ше­го Си­но­да По­бе­до­нос­це­ву». И третье, бе­зы­мян­ное, прос­то: «Его Вы­со­коп­ре­вос­хо­ди­тель­с­т­ву».

    Карета ос­та­но­ви­лась на Двор­цо­вой пло­ща­ди у Ад­ми­рал­тей­ст­ва, как бы­ло при­ка­за­но, но офи­цер крик­нул ку­че­ру:

    - Поезжай даль­ше.

    - Куда при­ка­же­те даль­ше?

    - По на­бе­реж­ной­… К Ни­ко­ла­ев­с­ко­му мос­ту.

    В двер­цу спра­ва, с Не­вы, вор­вал­ся рез­кий ве­тер. Офи­цер за­тя­нул­ся в пос­лед­ний раз и бро­сил не­до­ку­рен­ную па­пи­ро­су. У мос­та ка­ре­та ос­та­но­ви­лась, про­пус­кая ка­тив­шу­юся со зво­ном кон­ку. Ша­лов­ли­во под­няв для за­щи­ты книж­ку к за­ки­ну­тым мор­дам ло­ша­дей­, че­рез ули­цу пе­ре­бе­жа­ла смуг­лая по-южно­му де­вуш­ка - вер­но, кур­сис­т­ка-бес­ту­жев­ка. А дол­го­вя­зый лох­ма­тый сту­дент, с ко­то­рым она шла с Ва­силь­ев­с­ко­го ос­т­ро­ва, не ус­пел, зас­т­рял пе­ред ка­ре­той и злоб­но пос­мот­рел (если бы он толь­ко знал, кто это!) на вы­су­нув­ше­го­ся из двер­цы офи­це­ра, ре­ши­тель­но крик­нув­ше­го в от­вет на третье «ку­да при­ка­же­те?» ку­че­ра:

    - К Го­су­дар­с­т­вен­но­му Со­ве­ту! К Ма­ри­ин­с­ко­му двор­цу!

    «Ко двор­цу! Зна­чит, граф, чай, его си­ятель­с­т­во не пос­ку­пит­ся на чай…»

    К Ма­ри­ин­с­ко­му двор­цу, та­ко­му же сум­рач­но­му, как и Фин­лян­д­с­кий вок­зал, од­на за дру­гой подъ­ез­жа­ют чер­ные ка­ре­ты. В час дня дол­ж­но сос­то­ять­ся за­се­да­ние Ко­ми­те­та ми­нис­т­ров. По­мощ­ник швей­ца­ра, от­с­тав­ной гвар­дей­ский ун­тер Пар­фе­нов, в па­рад­ной лив­рее, с ме­да­ля­ми встре­ча­ет сна­ру­жи их вы­со­коп­ре­вос­хо­ди­тельств.

    «Еще ка­ре­та… нет, это не ми­нис­тер­с­кая, не к нам…» Но ка­ре­та, хо­тя и не ми­нис­тер­с­кая, под­ка­ти­ла пря­мо к подъ­ез­ду двор­ца. Вы­су­нув­ший­ся из двер­цы офи­цер спро­сил под­бе­жав­ше­го Пар­фе­но­ва:

    - Господин Ми­нистр Внут­рен­них дел здесь?

    - Никак нет. Еще не при­ез­жа­ли.

    - Ну, я его, мо­жет, зас­та­ну на квар­ти­ре.

    И офи­цер как бы с до­са­дой мах­нул ру­кой ку­че­ру.

    - Поезжай на квар­ти­ру!

    - Куда на квар­ти­ру, ва­ше си­ятель­с­т­во?

    - Вернись об­рат­но. Все рав­но не зас­та­ну…

    Карета за­вер­ну­ла, сде­лав пет­лю, и подъ­еха­ла сно­ва к двор­цу. Офи­цер в свет­ло-се­рой ши­не­ли, с пор­т­фе­лем, зве­ня шпо­ра­ми, ни­че­го не ска­зав, про­шел ре­ши­тель­но ми­мо рас­пах­нув­ше­го две­ри Пар­фе­но­ва («Адъютант, дол­ж­но, курь­ер») в подъ­езд, где его на пло­щад­ке лес­т­ни­цы встре­тил швей­цар Лукь­янов.

    - Мне на­до лич­но по­дать бу­ма­гу от Ве­ли­ко­го кня­зя Сер­гея Алек­сан­д­ро­ви­ча.

    Швейцар Лукь­янов, с се­ды­ми уса­ми и ба­кен­бар­да­ми под Алек­сан­д­ра II (пом­нит еще Плев­ну), ус­лы­шав, что адъ­ютант при­был курь­ером от Ве­ли­ко­го кня­зя, от­ве­тил поч­ти­тель­ным «слу­ша­юсь» и тут же от­вер­нул­ся к две­ри, за­ме­тив сквозь стек­ла, что подъ­ез­жа­ет зна­ко­мая ка­ре­та. Сто­яв­ший в сто­ро­не адъ­ютант прис­таль­но пос­мот­рел на во­шед­ше­го в соп­ро­вож­де­нии вы­ез­д­но­го ла­кея ми­нис­т­ра, сбро­сив­ше­го на ру­ки швей­ца­ра шу­бу, - вес­на за­поз­да­ла в этом го­ду, рез­кий ве­тер с Не­вы про­ни­зы­ва­ет и сквозь ка­ре­ту.

    «Он… То же ли­цо, что на пор­т­ре­те, толь­ко жел­тей­, одут­ло­ва­тей­».

    Достав из пор­т­фе­ля вер­х­ний па­кет, адъ­ютант ре­ши­тель­но шаг­нул на­пе­ре­рез ми­нис­т­ру, щел­к­нув шпо­ра­ми и встав на­вы­тяж­ку (честь от­дать нель­зя, обе ру­ки за­ня­ты, в ле­вой - пор­т­фель, в пра­вой - па­кет):

    - Письмо к ва­ше­му вы­со­коп­ре­вос­хо­ди­тель­с­т­ву от Ве­ли­ко­го кня­зя Сер­гея Алек­сан­д­ро­ви­ча!

    Это не его го­лос, а чей­-то чу­жой с си­лой выр­вал­ся из сдав­лен­но­го гор­ла и не­обыч­но звон­ко раз­дал­ся под сво­да­ми мрач­но­го двор­ца. Ми­нистр не­до­умен­но под­нял бро­ви (он дав­но не в ла­дах с Ве­ли­ким кня­зем) и, точ­но не рас­слы­шав, брюз­г­ли­во пе­рес­п­ро­сил:

    - От ко­го?

    - От Ве­ли­ко­го кня­зя… Сер­гея… Алек­сан­д­ро­ви­ча! - вто­рич­но, мо­ло­до и звон­ко, от­ра­пор­то­вал адъ­ютант.

    Министр хму­ро взгля­нул на адъ­ютан­та (на мгно­венье взгля­ды их встре­ти­лись), а за­тем взял от не­го и тут же («стран­но! о чем пи­шет Ве­ли­кий князь?») на­дор­вал боль­шой па­кет со вло­жен­ным внут­ри лис­том сло­но­вой бу­ма­ги, но со­дер­жа­ние ее про­честь не ус­пел. Адъ­ютант быс­т­ро от­с­ту­пил на шаг на­зад и, вых­ва­тив ос­во­бо­див­шей­ся от па­ке­та пра­вой ру­кой из кар­ма­на ши­не­ли ре­воль­вер, два ра­за в упор выс­т­ре­лил в ми­нис­т­ра. Все еще не вы­пус­кая па­ке­та, ми­нистр, зас­то­нав, груз­но по­ва­лил­ся на пол.

    Третий выс­т­рел (швей­цар Лукь­янов ус­пел схва­тить офи­це­ра за ру­ку) от­к­ло­нил­ся в сто­ро­ну и ра­нил в пле­чо вы­ез­д­но­го ла­кея Боб­ро­ва (шу­ба ми­нис­т­ра то­же с боб­ро­вым во­рот­ни­ком). Чет­вер­тый и пя­тый уда­ри­ли в по­то­лок: Лукь­яно­ву уда­лось под­нять ру­ку офи­це­ра вверх. Пять выс­т­ре­лов! Пять по­ро­хо­вых ог­нен­ных пе­ча­тей по чис­лу сур­гу­чо­вых пя­ти на об­ро­нен­ном на пол ми­нис­т­ром ве­ли­кок­ня­жес­ком па­ке­те.

    - Не дер­жи­те ме­ня… Я сде­лал все, что бы­ло нуж­но…

    Старый черт, а как вкле­щил­ся в ру­ку, зад­рал ее квер­ху ог­лоб­лей и ши­ро­ко, по-рыбьи от­к­ры­ва­ет рот, но кри­ка пос­ле выс­т­ре­лов не слыш­но. По ус­т­лан­ной ма­ли­но­вым по­ло­ви­ком двор­цо­вой лес­т­ни­це сбе­га­ют чи­нов­ни­ки, сре­ди них есть и вы­со­коп­ре­вос­хо­ди­тель­с­т­ва с за­се­да­ния Ко­ми­те­та ми­нис­т­ров. Жаль! В пор­т­фе­ле ос­та­лось еще два па­ке­та, а в ре­воль­ве­ре - две пу­ли, но его уже выр­ва­ли! Все рав­но он сде­лал свое де­ло!

    - За что он его? За что?

    - С та­ки­ми людь­ми так и пос­ту­па­ют… Это за пос­лед­ний цир­ку­ляр… («Цир­ку­ляр - та­кое объ­яс­не­ние им по­нят­ней­, чем лю­ди!»)

    - Циркуляр… Ка­кой цир­ку­ляр?

    - Что ж он ле­жит на по­лу? На­до его под­нять… Док­то­ра, ско­рей док­то­ра!

    - Послали… В Мак­си­ми­ли­анов­с­кую ле­чеб­ни­цу, ря­дом…

    Господина ми­нис­т­ра об­щи­ми уси­ли­ями не­лов­ко под­ня­ли с по­ла и по­ло­жи­ли на ларь, на по­дос­т­лан­ный кем-то тю­фя­чок (на нем спят де­жур­ные сто­ро­жа), а под го­ло­ву под­су­ну­ли шу­бу, ту, в ко­то­рой их вы­со­коп­ре­вос­хо­ди­тель­с­т­во при­еха­ли, швей­цар так и не ус­пел ее по­ве­сить, вы­ро­нил на пол. Ми­нистр - без соз­на­ния, но вдруг от­к­рыл гла­за и в ужа­се от­шат­нул­ся: ему по­ме­ре­щи­лось, что к не­му сно­ва под­хо­дит адъ­ютант с па­ке­том.

    - Не бес­по­кой­тесь, ва­ше пре­вос­хо­ди­тель­с­т­во… Это док­тор.

    - Ах, док­тор… го­луб­чик, вот что слу­чи­лось…

    В бес­силь­но сви­са­ющей к по­лу ру­ке пуль­са поч­ти нет. Од­на пу­ля за­се­ла в ле­вой сто­ро­не шеи, дру­гая в об­лас­ти пе­че­ни. Кро­ви на по­лот­ня­ной ру­баш­ке с пол­чай­ной лож­ки. Внут­рен­нее кро­во­из­ли­яние… Хо­ро­шо, что он до­га­дал­ся зах­ва­тить с со­бой шприц и мус­кус. Ра­зор­вать ру­баш­ку и за­там­по­ни­ро­вать ра­ну…

    А офи­цер все еще здесь, он сто­ит в двух ша­гах от ми­нис­т­ра, блед­ный­, но спо­кой­ный­, и швей­цар за­чем-то дер­жит его за пра­вую ру­ку, хо­тя ре­воль­вер (се­ми­за­ряд­ный­, без щек, что­бы не от­то­пы­ри­вал кар­ман) у не­го отоб­ра­ли.

    - Да от­ве­ди­те же его ку­да-ни­будь! По­че­му его до сих пор не заб­ра­ли? Ка­кое бе­зоб­ра­зие! Где по­ли­ция? Где жан­дар­мы?

    - Дали знать. Сей­час за­бе­рут, ва­ше вы­со­коп­ре­вос­хо­ди­тель­с­т­во.

    «Кто это «ва­ше вы­со­коп­ре­вос­хо­ди­тель­с­т­во» - ми­нистр, то­ва­рищ ми­нис­т­ра? Один из тех, ко­му ад­ре­со­ван и не дос­тав­лен тре­тий­, бе­зы­мян­ный па­кет…»

    «Должно, ско­ро вый­дет…» - ку­чер Кузь­мин отъ­ехал в сто­ро­ну от подъ­ез­да и стал до­жи­дать­ся за дру­ги­ми ка­ре­та­ми. Но вмес­то се­до­ка из двор­ца вы­бе­жал пе­ре­пу­ган­ный швей­цар Пар­фе­нов со сто­ро­жем:

    - Ты при­вез офи­це­ра?

    - Я при­вез.

    - Никуда не уез­жай­… Смот­ри за ним, что­бы не уехал.

    «Вот те и граф! Что нат­во­рил… По­лу­чай те­перь ча­евые. Эх, ка­бы знать, уехать бы сра­зу… Ка­ре­ту по­луч­ше для по­ру­чи­ка Иг­нать­ева…» И-гнать-ева… И гнать его! И гнать его!»

    Впрочем, ку­чер Кузь­мин мог бы быть до­во­лен тем блес­тя­щим съез­дом ка­рет, ко­то­рый сос­то­ял­ся в тот же день ве­че­ром на Мой­ке. Ка­ре­ты с гер­ба­ми, с зо­ло­ты­ми ор­ла­ми, Ты­сяч­ные ры­са­ки, бо­ро­да­чи-ку­че­ра, фо­рей­то­ры, су­етя­щи­еся прис­та­ва и око­ло­точ­ные в бе­лых пер­чат­ках, це­лые це­пи по­ли­ции. Ка­ре­ты ми­нис­тер­с­кие, дип­ло­ма­ти­чес­кие, двор­цо­вые, и сре­ди них в цен­т­ре - цар­с­кая. И все они сбе­жа­лись сю­да из-за скром­ной про­кат­ной ка­ре­ты с Бас­сей­ной.

    - Еще не ус­та­нов­ле­но… Прес­туп­ник скры­ва­ет, кто он, но вы­яс­не­но, что он вов­се не во­ен­ный и на­дел адъ­ютан­т­с­кую фор­му для об­лег­че­ния дос­ту­па к ми­нис­т­ру.

    - Какая наг­лость! Пе­ре­одеть­ся офи­це­ром и при­вез­ти па­кет буд­то бы от осо­бы им­пе­ра­тор­с­кой фа­ми­лии!

    - Их Ве­ли­чес­т­ва прос­ле­до­ва­ли в ком­на­ты вдо­вы…

    - Ах, он уми­рал, как ис­тый хрис­ти­анин… Пос­лед­ние его сло­ва бы­ли: «Я же­лаю ви­деть Го­су­да­ря Им­пе­ра­то­ра»…

    - Не слы­ша­ли, кто бу­дет наз­на­чен на мес­то по­кой­но­го?

    - Еще не ре­ше­но… Го­во­рят, Пле­ве… Го­су­дарь бе­се­до­вал с ним на па­ни­хи­де… Вя­чес­лав Кон­с­тан­ти­но­вич Пле­ве…

    - Плеве так Пле­ве… Нап­ле­вать… Едем ужи­нать к фран­цу­жен­кам… Ты ведь из­вес­т­ный лю­би­тель фран­цуз­с­ко­го язы­ка. Не от­пи­рай­ся. Мне Сю­зон Кро­во про те­бя рас­ска­зы­ва­ла…

    Пышный це­ре­мо­ни­ал, при­сут­с­т­вие цар­с­кой фа­ми­лии, са­мо­го Го­су­да­ря Им­пе­ра­то­ра - все это те­перь не­важ­но. Са­мое важ­ное это то, что ми­нистр (он ле­жит на низ­ком сто­ле под се­реб­ря­ным гла­зе­то­вым пок­ро­вом) про­чел на­ко­нец и по­нял со­дер­жа­ние об­ро­нен­но­го на пол боль­шо­го па­ке­та. Это оно му­чи­ло его сво­ей бре­до­вой за­гад­кой и об­мо­ро­ка­ми, он все вре­мя си­лил­ся и ни­как не мог про­честь. Ме­ша­ли сос­ре­до­то­чить­ся и от­в­ле­ка­ли не­нуж­ной су­етой - док­то­ра, уко­лы вспрыс­ки­ва­ний и по­душ­ки с кис­ло­ро­дом, ис­пу­ган­ная же­на, нак­ло­нив­ша­яся с по­це­лу­ем и фаль­ши­вым «усни, и те­бе ста­нет лег­че», свя­щен­ник с хо­лод­ным зо­ло­тым крес­том и при­час­ть­ем, ко­то­рое зас­т­ря­ло во рту - не мог прог­ло­тить. Но те­перь он про­чел, по­нял и ус­по­ко­ил­ся: в об­ро­нен­ном им на пол боль­шом па­ке­те был вло­жен пус­той бе­лый лист сло­но­вой бу­ма­ги. Бе­лая пус­то­та, за­пе­ча­тан­ная пятью ог­нен­ны­ми пе­ча­тя­ми выс­т­ре­лов. И ее при­вез и вру­чил ему вы­со­кий го­лу­бог­ла­зый офи­цер в адъ­ютан­т­с­кой фор­ме. Курь­ер от Ве­ли­ко­го кня­зя… Нет, курь­ер смер­ти…

    Офицер (впро­чем, он боль­ше не офи­цер - пос­ле доп­ро­са и фо­тог­ра­фи­ро­ва­ния с не­го сор­ва­ли по­го­ны, шаш­ку, шпо­ры) то­же ле­жит на низ­кой тю­рем­ной кой­ке и спит мо­ло­дым креп­ким сном. Ма­лю­сень­кий глаз ка­мен­но­го свод­ча­то­го цик­ло­па над дверью ус­та­вил­ся с ту­пым удив­ле­ни­ем на спя­ще­го:

    - Спит! Как он толь­ко мо­жет спать те­перь!

    Но он так из­мо­тал­ся, пло­хо спал ночь на­ка­ну­не, ус­тал за день и те­перь пос­ле удач­но вы­пол­нен­но­го по­ру­че­ния креп­ко зас­нул, хо­тя все­го толь­ко де­вять ча­сов. Приль­нул ще­кой к ла­до­ни и че­му-то счас­т­ли­во, по-юно­шес­ки улы­ба­ет­ся во сне. Вид­но, ему снит­ся хо­ро­ший сон, не та­кой­, как в Те­ри­оках, на пос­то­ялом…

    Камера Пет­ро­пав­лов­с­кой кре­пос­ти - склеп. Не­чем ды­шать - он все вре­мя, по­ка не зас­нул, под­хо­дил к окон­ной ре­шет­ке. Бе­лая си­дел­ка-ночь (но­чи бу­дут де­жу­рить пос­мен­но, утон­ча­ясь бе­лей и бе­лей­) под­но­сит к ка­мен­ным гу­бам ка­зе­ма­та по­душ­ки с кис­ло­ро­дом жи­ви­тель­ной нев­с­кой све­жес­ти - ина­че, мож­но за­дох­нуть­ся. Со­бор­ная ко­ло­коль­ня в из­вес­т­ко­вом ха­ла­те ог­ром­ной зо­ло­той иг­лой де­ла­ет уко­лы под­кож­ных вспрыс­ки­ва­ний об­ла­кам - у них то­же, как у ми­нис­т­ра, внут­рен­нее кро­во­из­ли­яние. Но ведь они все рав­но без соз­на­ния и тле­ют ли­ло­вым, хо­лод­ным пла­ме­нем.

    Без соз­на­ния… Сон без сно­ви­де­ний­…

    Сон без снов…

    Такой и бу­дет че­рез ме­сяц.

    

    

    - Экстренный вы­пуск! Пра­ви­тель­с­т­вен­ное со­об­ще­ние! По­ку­ше­ние на ми­нис­т­ра внут­рен­них дел Си­пя­ги­на!

    - Газетчик! - Ко­ля вых­ва­тил те­лег­рам­му, су­нув за нее гри­вен­ник, и на хо­ду у подъ­ез­да вок­за­ла стал жад­но про­бе­гать гла­за­ми наб­ран­ные жир­ным шриф­том стро­ки…

    «2 ап­ре­ля око­ло 1 ча­са дня… не­из­вес­т­ный че­ло­век в во­ен­ной офи­цер­с­кой фор­ме… дву­мя пу­ля­ми тяж­ко ра­нил… егер­мей­стер Си­пя­гин че­рез час скон­чал­ся… След­с­т­вие про­из­во­дит­ся…»

    Сухая, офи­ци­аль­ная те­лег­рам­ма, но она вся на­сы­ще­на гро­зо­вым элек­т­ри­чес­т­вом и об­жи­га­ет паль­цы, как под­поль­ная прок­ла­ма­ция!

    Первая мысль Ко­ли бы­ла по­че­му-то о Бал­ма­ше­ве: пой­ти к не­му на плац-па­рад и по­де­лить­ся ра­дос­т­ным со­об­ще­ни­ем, а по пу­ти мож­но за­бе­жать и к Кар­луш­ке.

    Все три под­валь­ных ок­на за­на­ве­ше­ны бе­лым, и на зво­нок ник­то не вы­хо­дит. На­вер­ное, в Пок­ров­с­ке. Ко­ля хо­тел бы­ло отой­ти от две­ри, как вдруг в ще­ли для пи­сем блес­нул брон­зов­кой зна­ко­мый тем­но-ка­рий глаз. Кар­луш­ка!

    - Ты один?

    - Один.

    - Входи ско­рей. Что те­бе нуж­но? Вмес­то от­ве­та Ко­ля по­ка­зал те­лег­рам­му.

    - Знаю. Все знаю, - от­мах­нул­ся Кар­луш­ка, зад­ви­гая за­сов. - Бол­тать с то­бой мне сей­час не­ког­да… Я за­нят… Обож­ди здесь, в при­хо­жей.

    В ком­на­ту к се­бе он не пус­тил, но сквозь щель Ко­ля ус­пел раз­г­ля­деть, что там двое сту­ден­тов (один из них - Кул­ка, а дру­гой сто­ит спи­ной­) нак­ла­ды­ва­ют на чер­ный про­ти­вень, на ко­то­ром обыч­но пе­кут пи­ро­ги в праз­д­ник, и сни­ма­ют с не­го лис­ты бу­ма­ги. Один из этих лис­тов су­нул ему Кар­луш­ка, вып­ро­ва­жи­вая че­рез чер­ный ход.

    - Прочтешь, уз­на­ешь все. А те­перь вы­ка­ты­вай­ся. Я к те­бе за­бе­гу на днях. Тог­да по­го­во­рим.

    Спустившись к Вол­ге, на брев­нах у лес­ной прис­та­ни Ко­ля про­чел лис­тов­ку, прик­рыв ее га­зет­ной те­лег­рам­мой.

    Сипягина убил Бал­ма­шев! Сте­пан Бал­ма­шев! А он толь­ко что со­би­рал­ся зай­ти к не­му с те­лег­рам­мой об убий­ст­ве!

    В прок­ла­ма­ции «Ко­ми­тет сно­ше­ний­» со­об­ща­ет, что ми­нис­т­ра Си­пя­ги­на убил «наш са­ра­то­вец сту­дент Сте­пан Ва­ле­ри­ано­вич Бал­ма­шев», а в кон­це обе­ща­ет «вы­пус­тить фо­тог­ра­фи­чес­кую кар­точ­ку и оз­на­ко­мить с не­ко­то­ры­ми из его ли­те­ра­тур­ных про­из­ве­де­ний­». Оче­вид­но, с рас­ска­зом «Ре­ше­ние Ни­ко­лая», ко­то­рый он чи­тал тог­да ве­че­ром, ког­да иг­рал на ги­та­ре и пел…

    Коля ста­ра­ет­ся пред­с­та­вить Бал­ма­ше­ва в офи­цер­с­кой фор­ме, стре­ля­ющим из ре­воль­ве­ра в Си­пя­ги­на, как в дос­ку на Зе­ле­ном ос­т­ро­ве, но по­че­му-то все вмес­то двор­цо­во­го вес­ти­бю­ля по­лу­ча­ет­ся гим­на­зи­чес­кий па­рад­ный подъ­езд с лес­т­ни­цей в учи­тель­с­кую, а у Бал­ма­ше­ва из-под во­ен­ной фу­раж­ки по-сту­ден­чес­ки вы­би­ва­ют­ся длин­ные во­ло­сы. Где он си­дит те­перь? Что с ним бу­дет за это?

    Апрельское оше­лом­ля­ющее со­об­ще­ние о Бал­ма­ше­ве зас­ло­ни­ло все дру­гие со­бы­тия Ко­ли­ной жиз­ни. Да­же та­кое важ­ное, как не­ожи­дан­ное приг­ла­ше­ние за под­писью са­мо­го ди­рек­то­ра явить­ся на за­ня­тия в гим­на­зию. Приш­лось сно­ва прий­ти в ди­рек­тор­с­кий ка­би­нет и выс­лу­шать це­лую но­та­цию.

    - Я н-на­де­юсь, что ур-рок пос­лу­жит к ва­ше­му ис­п­рав­ле­нию и вы не бу-бу­де­те боль­ше сво­им по­ве­де­ни­ем нав­ле­кать п-по­доз­ре­ние на на­шу гим­на­зию. Я не х-хо­чу зак­ры­вать пе­ред ва­ми две­ри уни­вер­си­те­та в бу­ду­щем…

    Отделенный зе­ле­ным по­лем ог­ром­но­го, как бил­ли­ар­д­ный­, пись­мен­но­го сто­ла Ка­хи­пер­да вы­тя­нул­ся от­вес­но нег­ну­щим­ся, как от стол­б­ня­ка, поз­во­ноч­ни­ком и го­во­рит, за­су­нув обе ру­ки в кар­ма­ны под фал­ды си­не­го виц­мун­ди­ра. В кон­це ре­чи он не­ожи­дан­но пре­одо­лел зе­ле­ное су­кон­ное прос­т­ран­с­т­во, по­доб­рел к Ко­ле и мяг­ко по­ло­жил ему ру­ку на пле­чо, заг­ля­нув в гла­за и дых­нув гни­лос­т­ным за­па­хом изо рта.

    - Дайте мне ч-чес­т­ное сло­во…

    Придется врать, от­ре­кать­ся от той ли­те­ра­ту­ры, что да­вал Бал­ма­шев, от все­го… Ко­ля под­нял го­ло­ву и твер­до вы­дер­жал ис­пы­ту­ющий взгляд ос­т­рых ди­рек­тор­с­ких глаз сквозь две дым­ча­тые лу­пы.

    - Я, Алек­сандр Кор­ни­ло­вич…

    - С-с-с, - фаль­ши­во свис­т­нул, сор­вав­шись в за­иканье и дро­жа ка­ды­ком, Ка­хи­пер­да и мах­нул ру­кой. - С-сту­пай­те на урок!

    Что с ним стряс­лось? По­че­му он вдруг смяг­чил свое ре­ше­ние? Не­уже­ли прав­да, что про не­го рас­ска­зы­ва­ют, буд­то он ког­да-то до ди­рек­тор­с­т­ва был пе­ре­до­вым учи­те­лем, чи­тал с уче­ни­ка­ми «Что де­лать?» и чуть не по­пал за это в ссыл­ку? Вспом­нил ста­рое… Ма­ло ли что бол­та­ют. Вот Ано­сов оп­ре­де­лен­но уве­ря­ет, что Ка­хи­пер­да бо­лен си­фи­ли­сом, по­это­му жи­вет один со ста­руш­кой ма­терью и так силь­но ду­шит­ся. Ду­хи у не­го дей­ст­ви­тель­но ка­кие-то неп­ри­ят­ные, пря­но-тлет­вор­ные - ка­кой­-то па­риж­с­кий шипр, ор­хи­дея.

    Одноклассники шум­но при­вет­с­т­во­ва­ли Ко­лю и об­с­ту­пи­ли его с рас­спро­са­ми. Вре­мен­ное ис­к­лю­че­ние силь­но воз­вы­си­ло его в гла­зах клас­са. Да­же стар­шек­лас­сни­ки и не­ко­то­рые из пре­по­да­ва­те­лей пос­мат­ри­ва­ли на не­го с лю­бо­пыт­с­т­вом. Ар­бат­с­кий же на од­ном из уро­ков зак­ри­чал:

    - Политической эко­но­ми­ей­, ба­тень­ка, за­ни­ма­етесь, а в кон­се­ку­цио тем­по­рум пу­та­етесь!

    Все это льсти­ло са­мо­лю­бию, но толь­ко пер­вые дни, а по­том опять по-ста­ро­му по­тя­ну­лась та же ка­зен­ная лям­ка, как буд­то и не бы­ло не­воль­ных «бал­ма­шев­с­ких» (как их наз­вал Ко­ля про се­бя) ка­ни­кул.

    В га­зе­тах со­об­ща­лись тро­га­тель­ные под­роб­нос­ти о пос­лед­них ми­ну­тах ми­нис­т­ра («За что? Я ни­ко­му не сде­лал зла»…), опи­са­ние це­ре­мо­ни­ала по­хо­рон («Гроб с те­лом по­кой­но­го вы­нес­ли Го­су­дарь Им­пе­ра­тор, Ве­ли­кий князь Ни­ко­лай Ни­ко­ла­евич, граф Иг­нать­ев… По­хо­рон­ное шес­т­вие от­к­ры­вал взвод кон­ных жан­дар­мов»), наз­на­че­ние но­во­го ми­нис­т­ра внут­рен­них дел Пле­ве («лич­но док­ла­ды­вал Алек­сан­д­ру II о хо­де след­с­т­вия по де­лу о взры­ве в Зим­нем двор­це»). Но ниг­де ни сло­ва о Бал­ма­ше­ве, да­же имя его не упо­ми­на­лось вов­се, как буд­то это не он со­вер­шил тер­ро­рис­ти­чес­кий акт.

    Раз поз­д­но ве­че­ром за­бе­жал Кар­луш­ка и дал спря­тать ру­ко­пись Бал­ма­ше­ва.

    - Подержи у се­бя нес­коль­ко дней. Мы ждем обыс­ков и арес­тов… Этот бал­да Иоганн! Я его на­ка­чи­ваю вод­кой каж­дый день, но он мо­жет раз­бол­тать про стрель­бу на пес­ках…

    Та са­мая тет­рад­ка, ис­пи­сан­ная ру­кой Бал­ма­ше­ва; тот са­мый рас­сказ, ко­то­рый он чи­тал тог­да ве­че­ром… «Ре­ше­ние Ни­ко­лая» - это бы­ло его ре­ше­ние.

    Коля, пе­ред тем как зап­ря­тать, вни­ма­тель­но пе­ре­чел ру­ко­пись и за­учил на­изусть, как сти­хи: «Смерть за смерть! Кровь за кровь! Вот что те­перь рас­ка­лен­ным же­ле­зом свер­ли­ло его мозг»…

    Потом ра­но ут­ром со­вер­шен­но не­ожи­дан­но яви­лась Чер­ная Ро­за. Она бы­ла про­тив обык­но­ве­ния серь­ез­на и не сме­ялась, толь­ко мель­ком заг­ля­ну­ла в зер­ка­ло на сте­не (в то са­мое, пе­ред ко­то­рым не­дав­но при­че­сы­вал­ся Бал­ма­шев) и поп­ра­ви­ла ру­кой вы­бив­ши­еся из-под шляп­ки чер­ные круп­ные, как у опер­но­го «де­мо­на», куд­ри.

    - Я к вам по по­ру­че­нию от Кар­ла. Взять тот рас­сказ Сте­па­на…

    Коля от сму­ще­ния (это был пер­вый жен­с­кий ви­зит в его ком­на­ту) не знал, что го­во­рить, и да­же не поп­ро­сил ее сесть. Вдо­ба­вок кро­вать бы­ла еще не пок­ры­та, а ру­ко­пись приш­лось дос­та­вать из мат­ра­ца.

    - Прощайте. Я спе­шу.

    Забрав дра­го­цен­ную ру­ко­пись, Чер­ная Ро­за энер­гич­но трях­ну­ла Ко­ли­ну ру­ку и скры­лась, ос­та­вив пос­ле се­бя в ком­на­те ка­кой­-то вол­ну­ющий смут­ный за­пах. Что-то еще ска­жет хо­зяй­ка - а впро­чем, нап­ле­вать!

    Потом по­дош­ли пас­халь­ные ка­ни­ку­лы и по­ез­д­ка до­мой в де­рев­ню. Глу­хой­, скли­ка­ющий рож­ком то­по­чу­щее ста­до теп­лу­шек лес­ной по­лус­та­нок (со стан­ции не про­едешь: раз­лив). Увя­за­ющие по брю­хо ло­ша­ди с за­су­чен­ны­ми уз­лом хвос­та­ми, уха­ющий с при­гор­ков в ов­ра­ги по сту­пи­цу (вот-вот поп­лы­вет) та­ран­тас. Нас­то­ро­жив­ший­ся тя­гой­, на­бу­ха­ющий поч­ка­ми ду­бо­вый пе­ре­ле­сок, чут­ко слу­ша­ющий шле­панье луж, чав­канье гря­зи и под­бад­ри­ва­ющий ок­рик: «Но-о, вы­во­зи!» А там, ввер­ху, на не­рас­та­яв­шем снеж­ке об­лач­ка, - об­ро­нен­ная се­реб­ря­ная под­ко­ва ме­ся­ца: на счас­тье кто под­ни­мет!

    Свободе ка­ни­кул ме­ша­ло обя­за­тель­ное го­венье - об этом в гим­на­зию не­об­хо­ди­мо пред­с­та­вить осо­бое сви­де­тель­с­т­во. Так не­ле­по на ис­по­ве­ди пос­ле ко­ле­ноп­рек­ло­не­ния, по­ло­жив тол­с­тую с зо­ло­тым вить­ем свеч­ку и руб­лев­ку на под­нос, по­ту­пив­шись, ви­но­ва­то пов­то­рять на каж­дый ис­пы­ту­ющий воп­рос свя­щен­ни­ка: «Да, гре­шен, ба­тюш­ка…» Ху­же, чем пе­ред на­чаль­с­т­вом в гим­на­зии, там по край­ней ме­ре мож­но, да­же сле­ду­ет от­пи­рать­ся, за доп­ро­сом пос­ле­ду­ет кон­ду­ит или без обе­да, а здесь вмес­то на­ка­за­ния но­вое ко­ле­ноп­рек­ло­не­ние и оса­док че­го-то уни­зи­тель­но фаль­ши­во­го. Под­хо­дя при­ча­щать­ся, Ко­ля вдруг за­ме­тил впе­ре­ди се­бя ба­бу с про­ва­лив­шим­ся но­сом. Си­фи­ли­тич­ка! Она шла вмес­те со все­ми, ни­чем не прик­рыв ужас­ную, по­хо­жую на осев­шую мо­ги­лу яму. Свя­щен­ник су­ет ло­жеч­ку с при­час­ть­ем изо рта в рот всем под­ряд… Ко­ля рва­нул­ся и про­тис­нул­ся к ал­та­рю, опе­ре­див страш­ную без­но­сую при­час­т­ни­цу.

    - Аль брез­гашь, ро­ди­мый­? - шеп­ну­ла, за­ме­тив Ко­лин ис­пуг, ру­мя­ная мо­лод­ка с груд­ным ре­бен­ком. - Не бой­си… От свя­то­го при­час­тья, как от кре­щен­с­кой во­ди­цы, ни­ка­кая за­ра­за не прис­та­нет…

    К за­ут­ре­ни Ко­ля не по­шел, но вы­шел по зво­ну ко­ло­ко­ла к цер­к­ви, зах­ва­тив пач­ку при­ве­зен­ных из го­ро­да прок­ла­ма­ций. Бе­ле­ющая в си­ней тем­но­те ко­ло­коль­ня об­с­тав­ле­на, как в яр­мар­ку, та­бо­ра­ми крес­ть­ян­с­ких во­зов, а за ней за гум­на­ми поб­лес­ки­ва­ют мно­го­вер­с­т­ным раз­ли­вом пой­мы. Ка­жет­ся, что Вол­га пе­ре­мес­ти­лась за со­рок верст и гро­зит за­то­пить все се­ло - от­то­го-то и гу­дит на­сад­ным трез­во­ном бе­лая выш­ка.

    У подъ­ез­да че­ты­ре­хэ­таж­но­го ка­мен­но­го кор­пу­са зем­ле­дель­чес­ко­го учи­ли­ща сто­ит ка­кой­-то вы­со­кий уче­ник. Крав­чен­ко! Ко­ля уз­нал его и в тем­но­те по свет­лой шап­ке куд­рей.

    - Примите ли­те­ра­ту­ру.

    - От ко­го?

    - От Ко­ми­те­та сно­ше­ний­! - важ­но, как па­роль, со­об­щил Ко­ля, ис­че­зая в тем­но­ту.

    Пасхальная за­ут­ре­ня! О ней дал знать и ему в ка­мен­ный ме­шок гул­ки­ми тре­мя хо­лос­ты­ми рас­ка­та­ми ору­дий­ный са­лют… Ес­ли бы он мог выб­рать­ся из ка­зе­ма­та на­ру­жу на пол­ноч­ную про­гул­ку по двух­сот­лет­ним кре­пос­т­ным вер­кам, то яс­ная, слег­ка мо­роз­ная мар­тов­с­кая ночь за­ве­ре­ща­ла бы, за­во­пи­ла, как июль­с­кая степ­ная, мед­ны­ми свер­ч­ка­ми ко­ло­ко­лов, а нап­ро­тив, пе­ре­ки­нув че­рез чер­ные по­лыньи Не­вы ог­нен­ные мос­т­ки яр­ко ос­ве­щен­ных окон, за­си­ял бы обыч­но по-не­жи­ло­му уг­рю­мый Зим­ный дво­рец. Там толь­ко и ждал это­го сиг­на­ла съехав­ший­ся в ка­ре­тах са­нов­ный Пе­тер­бург, раз­бив­шись по ве­дом­с­т­вам, ран­гам и чи­нам в двор­цо­вых за­лах: в Ни­ко­ла­ев­с­ком - ге­не­ра­лы и офи­це­ры гвар­дей­ских пол­ков, в Аван­за­ле - чи­ны фло­та и мор­с­ко­го ве­дом­с­т­ва, в Фель­д­мар­шаль­с­ком - офи­це­ры ар­мей­ских час­тей и во­ен­но­учеб­ных за­ве­де­ний­, в Гер­бо­вом - граж­дан­с­кие чи­ны. В кон­цер­т­ном же за­ле соб­рал­ся це­лый кор­де­ба­лет прид­вор­ных дам и фрей­лин в рос­кош­ных са­ра­фа­нах, в ко­кош­ни­ках и оже­рель­ях, свер­ка­ющих дра­го­цен­ны­ми кам­ня­ми.

    Третья пуш­ка!

    Придворные ара­пы в вос­точ­ных кос­тю­мах рас­пах­ну­ли две­ри Ма­ла­хи­то­вой гос­ти­ной­, и выс­т­ро­ив­ше­еся шес­т­вие дви­ну­лось в цер­ковь. Гоф-фурь­еры и ка­мер-фурь­еры в крас­ных мун­ди­рах, це­ре­мо­ний­мей­сте­ры с жез­ла­ми, с го­лу­бы­ми бан­та­ми из ан­д­ре­ев­с­ких лент… Го­су­дарь Им­пе­ра­тор в мун­ди­ре лей­б-гвар­дии са­пер­но­го пол­ка под ру­ку со Вдов­с­т­ву­ющей Им­пе­рат­ри­цей Ма­ри­ей Фе­до­ров­ной­… Вся цар­с­кая семья… Ве­ли­кие князья… Все ми­нис­т­ры… О, ес­ли бы толь­ко до­пус­ти­ли к этой пас­халь­ной за­ут­ре­ни и его в адъ­ютан­т­с­кой фор­ме, с ре­воль­ве­ром без щек в кар­ма­не и не­рас­стре­лен­ной обой­мой­! Ес­ли бы!… Хрис­тос вос­к­ре­се из ме-ерт-вых… смер­тию смерть поп­рав…

    Они вы­жи­да­ют толь­ко кон­ца Пас­хи, что­бы рас­п­ра­вить­ся с ним. Суд, во­ен­ный суд, наз­на­чен на 26 ап­ре­ля. Как раз в день его ан­ге­ла… «Ма­ма, что же ты не поз­д­ра­ви­ла ме­ня? Поз­д­равь. Ред­ко кто по­лу­ча­ет та­кой по­да­рок в день име­нин…»

    В три ча­са на рас­све­те его раз­бу­дил са­лют ору­дий. Выс­т­ре­лы рва­лись один за дру­гим так рас­ка­тис­то гул­ко, что ка­за­лось, кто-то уда­рял прик­ла­дом в две­ри и вы­зы­вал его… Нет, еще не в эту ночь! Это за­кон­чи­лась пас­халь­ная за­ут­ре­ня цар­с­ким мно­го­ле­ти­ем… Мно-гая, мно-гая ле­та! В Ма­ла­хи­то­вом за­ле нак­рыт пас­халь­ный стол для цар­с­ко­го раз­го­венья. В ок­не за ре­шет­кой сов­сем свет­ло. Вот на та­ком же рас­све­те… Те­перь пос­ле Пас­хи ско­ро все ре­шит­ся. Те­перь уже ско­ро…

    

    

    Да, ско­ро эк­за­ме­ны. С пер­во­го мая всех рас­пус­ти­ли для под­го­тов­ки. С ут­ра - зуб­реж­ка, а ве­че­ром мож­но пой­ти на Вол­гу. Ро­зо­ва­тая, как и па­ро­хо­ды «Са­мо­лет», са­мо­лет­с­кая прис­тань ря­дом с яхт-клу­бом слу­жит по­че­му-то из­люб­лен­ным мес­том встреч и сбо­ров уча­щей­ся мо­ло­де­жи. Здесь на но­су кон­тор­ки ве­че­ром вто­ро­го мая встре­тил Ко­ля Чер­ную Ро­зу. Она си­де­ла на тум­бе, на ко­то­рую на­ки­ды­ва­ют удав­ной пет­лей тол­с­тые при­чаль­ные ка­на­ты па­ро­хо­дов, и са­ма пер­вая ок­лик­ну­ла его.

    - Вы зна­ете, что Карл арес­то­ван? - ти­хо со­об­щи­ла она. - Да, арес­то­ван и пос­ле доп­ро­са от­п­рав­лен в Пе­тер­бург по де­лу Бал­ма­ше­ва… А вот и сес­т­ра с Кул­кой. Мы со­би­ра­ем­ся на Зе­ле­ный. По­едем­те с на­ми. Ведь вы уме­ете грес­ти?

    - Конечно, умею.

    - Только имей в ви­ду, что мы вер­нем­ся поз­д­но, - пре­дуп­ре­дил Кул­ка.

    - Ну так что ж? Хоть до ут­ра! - от­па­ри­ро­вал Ко­ля вто­рое обид­ное за­ме­ча­ние.

    Чтобы до­ка­зать, что он уме­ет хо­ро­шо грес­ти, Ко­ля не вста­вал с ве­сел от са­мой кон­тор­ки до Зе­ле­но­го и на­тер на ла­до­нях вол­ды­ри мо­зо­лей. Пос­ле пе­ре­ва­ла от Исад, за ос­т­ро­вом, те­че­ние сла­бе­ет, и лод­ка идет лег­ко по ти­хим за­во­дям, рас­се­кая, как ка­мыш, за­ли­тые таль­ни­ки.

    - Слышите? Со­ло­вей­!

    - Это ля­гуш­ки, Ро­за.

    - Нет, не ля­гуш­ки, а со­ло­вей. Я хо­ро­шо слы­ша­ла. Брось­те грес­ти.

    Перегнувшись с кор­мы и чер­п­нув бор­том, Чер­ная Ро­за ух­ва­ти­лась за ствол тор­чав­ше­го из во­ды зе­ле­но­го де­рев­ца. Ни­ке­ли­ро­ван­ные лун­ным си­янь­ем за­во­ди зве­нят над­сад­ным во­дя­ным воп­лем и ти­нис­тым ик­ря­ным ква­кань­ем. Не­ожи­дан­но раз­но­бой­ный ля­гу­ша­чий хор пок­ры­ла му­зы­каль­ная чис­тая соль­ная но­та. Со­ло­вей­! Он щел­к­нул звуч­но нес­коль­ко раз и смолк, прис­лу­ши­ва­ясь, ка­кое ко­ле­но вы­ки­нет не­ви­ди­мый со­пер­ник. От­ку­да-то по­даль­ше, из зай­ми­ща, пос­лы­ша­лось от­вет­ное щел­канье дру­го­го лун­но­го со­лис­та.

    - Я го­во­ри­ла, со­ло­вей­! - тор­жес­т­во­ва­ла Ро­за. - Да­вай­те пос­лу­ша­ем. Прис­та­нем к бе­ре­гу. Вот к это­му буг­ру.

    Но пос­лу­шать со­ловья не уда­лось: он за­мол­чал, как толь­ко при­ча­ли­ли. Вмес­то это­го, наб­рав суш­ня­ку, раз­ве­ли боль­шой кос­тер - у ог­ня теп­лей и ко­ма­ры не так ку­са­ют!

    - Эх, пи­ва не взя­ли! - по­жа­лел Кул­ка. - Бы­ли бы с на­ми Кар­луш­ка и Степ­ка, неп­ре­мен­но за­еха­ли бы у Исад к Фе­до­ро­ву, зах­ва­ти­ли бы пле­туш­ку с пи­вом.

    Странно по­ду­мать, что не толь­ко Кар­луш­ка, но и Бал­ма­шев мог­ли бы то­же сей­час си­деть с ни­ми здесь, на Зе­ле­ном у кос­т­ра, пить пи­во, петь, ду­ра­чить­ся…

    - Сбе-ейте око-овы, да-айте мне во-оли, а на-учу-у вас сво­бо-оду лю­бить! - за­тя­ну­ла, ле­жа на пес­ке, впол­го­ло­са Чер­ная Ро­за, а по­том, вско­чив, пред­ло­жи­ла: - Да­вай­те пры­гать че­рез кос­тер! Кто за мной?

    Подобрав юб­ку, она с раз­бе­гу пе­ре­мах­ну­ла че­рез пла­мя, нас­ту­пив на ко­нец го­лов­ни, взмет­нув­шей сноп искр.

    - Что ты де­ла­ешь, Ро­за! Ты так за­го­ришь­ся, - ос­та­но­ви­ла ее сес­т­ра.

    - Ничего! Вол­га ря­дом. Мож­но бро­сить­ся в во­ду. На­зад лод­ка са­ма не­сет­ся по те­че­нию. Мож­но не

    мозолить рук, бро­сить вес­ла и си­деть спо­кой­но. Так при­воль­но, хо­ро­шо, что не хо­чет­ся ни петь, ни раз­го­ва­ри­вать.

    - Можно по­ло­жить вам го­ло­ву на ко­ле­ни? - сму­ти­ла Ко­лю не­ожи­дан­ным воп­ро­сом Чер­ная Ро­за.

    - По… по­жа­луй­ста…

    Закинув ру­ки, Ро­за лег­ла, вы­тя­нув­шись, на до­ща­тую стлань. В за­во­дях ее зрач­ков под чер­ным ив­ня­ком рес­ниц дро­бят­ся и пла­ва­ют две кро­шеч­ные лу­ны. Ко­ля за­мер и бо­ит­ся ше­вель­нуть­ся. От лег­кой тя­жес­ти чер­ной куд­ла­той го­ло­вы, пах­ну­щей ды­мом кос­т­ра и ду­ха­ми, ко­ле­ни за­те­ка­ют и сла­дос­т­но не­ме­ют.

    - Какая се­год­ня не­обы­чай­но яр­кая лу­на! Слов­но ее кто вы­чис­тил ме­лом и от­тер су­кон­кой­, - кач­нув лод­ку, пе­ре­дер­ну­ла пле­ча­ми Ро­за. - Как это у Пуш­ки­на в опе­ре по­ют ру­сал­ки - «Нас гре­ет лу­на». Мне ка­жет­ся, она дей­ст­ви­тель­но чу­точ­ку приг­ре­ва­ет.

    Луна! Она вла­де­ла пол­ми­ром и све­ти­ла и там в крат­кий су­ме­реч­ный про­ме­жу­ток двух зорь бе­лой но­чи так яр­ко, что его до две­над­ца­ти ча­сов про­дер­жа­ли в кан­це­ля­рии: бо­ялись, при пе­ре­во­де во дво­ре уви­дят зак­лю­чен­ные из окон. От­че­го-то нез­до­ро­ви­лось, на­па­ла ка­кая-то сла­бость и сон­ли­вость. Все хо­те­лось при­лечь. Он и при­лег на­ко­нец на жес­т­кий кле­ен­ча­тый ди­ван­чик, зад­рав но­ги и прос­мат­ри­вая ком­п­лек­ты жур­на­ла «Ни­ва». Глу­пое за­ня­тие, но по­мо­га­ло убить вре­мя.

    «Дорогие мои! Что бы ни бы­ло со мной, будь­те так же твер­ды и спо­кой­ны, как я…» Это на­ча­ло пись­ма к ро­ди­те­лям. Стран­но, что он по­за­был и не пом­нит, что пи­сал даль­ше. От­ца он так и не ви­дел. Слав­ный ста­ри­кан. Ведь это он ок­рес­тил сы­на Сте­па­ном в честь Ра­зи­на и шу­тя го­во­рил про не­го: «Вот у ме­ня ка­кой тер­ро­рист рас­тет». Те­перь, на­вер­но, запь­ет с го­ря горь­кую… Мать он ви­дел се­год­ня в пять ча­сов пе­ред отъ­ез­дом в Пет­ро­пав­лов­с­кой кре­пос­ти че­рез ре­шет­ку. По ее гла­зам он по­нял, что она все хо­те­ла, но не ре­ша­лась поп­ро­сить его под­пи­сать про­ше­ние на вы­со­чай­шее. Что бы ни бы­ло, про­ше­ния о по­ми­ло­ва­нии он не под­пи­шет. Да, сту­дент Ни­ко­лай из его рас­ска­за был счас­т­ли­вей­, его при­го­во­ри­ли к двад­ца­ти го­дам, а не к по­ве­ше­нию…

    В пол­ночь ста­ло нем­но­го тем­ней - лу­ну за­тя­ну­ла свет­лая туч­ка, - и его пе­ре­ве­ли в ста­рую тюрь­му, в ка­ме­ру но­мер пять. Ее це­лый день спеш­но при­го­тов­ля­ли для но­во­го пос­то­яль­ца: пок­ра­си­ли, про­ве­ли во­ду и элек­т­ри­чес­т­во, а за сте­ной ря­дом пос­та­ви­ли те­ле­фон. Све­жий ли за­пах мас­ля­ной крас­ки по­дей­ст­во­вал так ус­по­ко­итель­но, одур­ма­ни­ло ли чте­ние пыль­ных ком­п­лек­тов жур­на­ла или опь­янил све­жим вет­ром пе­ре­езд по Не­ве из Пет­ро­пав­лов­с­кой в Шлис­сель­бур­г­с­кую, но толь­ко он по при­хо­де поч­ти сра­зу же креп­ко ус­нул. Кой­ка за­ка­ча­лась и поп­лы­ла, и об нее с шур­шань­ем за­шар­па­ли, уда­ря­ясь, ле­бяжьи ла­дож­с­кие льди­ны. А мать (та­кой она и от­пе­чат­ле­лась в моз­гу, ког­да его уво­ди­ли) вце­пи­лась су­до­рож­но в ре­шет­ку и про­во­жа­ет его жал­кой­, рас­те­рян­ной улыб­кой. Бед­ная ма­ма!

    Чудаки! Сто­ило ли за­но­во ре­мон­ти­ро­вать для не­го ка­ме­ру, ес­ли у них ки­пит дру­гая по­тай­ная ра­бо­та - по­важ­ней­? В те­ни, в уг­лу, за ста­рой тюрь­мой нап­ро­тив окон из ка­ме­ры Ио­ан­на Ан­то­но­ви­ча, вти­хо­мол­ку по-во­ров­с­ки (гром­ко ту­кать то­по­ра­ми зап­ре­ще­но) ско­ла­чи­ва­ют эша­фот. Ско­ро все бу­дет го­то­во: ви­се­ли­ца, две лес­т­ни­цы, ве­рев­ка бель­евая се­ми ар­шин (с за­па­сом - вдруг обор­вет­ся), жир­но на­мы­лен­ная кус­ком прос­то­го мы­ла, са­ван, гроб и ме­шок не­га­ше­ной из­вес­ти у ямы. Бо­же, как все это убо­го и прос­то, и ужас­но в сво­ей прос­то­те и убо­жес­т­ве! Она дол­ж­на быть го­то­ва ко все­му, бед­ная ма­ма…

    

    - Ма-ать ва­шу-у-у… сво­ра­чи­ва-ай… - кто-то над­сад­но орет с бар­жи, от ску­ки, что­бы не зас­нуть на ноч­ной вах­те или прос­то для про­чис­т­ки осип­шей от пе­ре­поя глот­ки.

    - А-ай! - от­ве­ча­ет по во­де от­ку­да-то из тем­но­ты от бор­та дру­гой бар­жи не то от­к­лик, не то эхо.

    - Да это нам кри­чат! - спох­ва­тил­ся пер­вый Кул­ка, хва­та­ясь за вес­ла.

    Над го­ло­ва­ми про­мель­к­нул чер­ный ту­го на­тя­ну­тый ка­нат и, ос­ла­бев, шлеп­нул­ся в во­ду. Ушед­ший впе­ред и за­во­ра­чи­вав­ший бук­сир пре­дос­те­ре­га­юще за­ми­гал крас­ным гла­зом.

    - Греби! Гре­би впра­во!

    В двух са­же­нях от лод­ки проп­лы­ла чер­ной ки­то­вой ту­шей длин­ная, глу­бо­ко заг­ру­жен­ная бар­жа.

    - Нашли мес­то, где с бабь­ем те­шить­ся! По­се­ред ре­ки в про­ра­не! Аль уто­нуть за­хо­те­ли? - уко­риз­нен­но, но уже мир­но про­гу­дел чей­-то сип­лый го­лос от скри­пу­че­го ог­ром­но­го ру­ля.

    - Ну, ну, по­лег­че! - ог­рыз­нул­ся Кул­ка, но от­ве­тить пох­ле­ще не ре­шил­ся из-за де­виц, опа­са­ясь выз­вать но­вую ру­гань по­яд­ре­ней.

    В го­род вер­ну­лись на рас­све­те. Сняв для пре­дос­то­рож­нос­ти гим­на­зи­чес­кую фу­раж­ку, Ко­ля про­би­рал­ся по пус­тын­ной ули­це вдоль пыль­ных до­ща­тых за­бо­ров, че­рез ко­то­рые све­ши­ва­лась цве­ту­щая ли­ло­вая и бе­лая си­рень, как вдруг отов­сю­ду ра­зом как бы по взма­ху не­ви­ди­мой све­то­вой ди­ри­жер­с­кой па­лоч­ки звон­ко-ра­дос­т­но за­чи­ри­ка­ли во­робьи. Это их час, во­робь­иный час го­род­с­ко­го рас­све­та! Се­рень­кое, во­робь­ино­го цве­та не­бо. Се­рые, на­хох­лив­ши­еся по-во­робь­ино­му до­ма. Се­рые го­лые бу­лыж­ни­ки. Се­рая мяг­кая пыль для ку­панья. Ло­ша­ди­ный по­мет с ов­ся­ны­ми зер­на­ми для кле­ванья. Да и его се­рая фор­мен­ная кур­т­ка то­же ведь во­робь­ино­го цве­та!

    Осторожно от­к­рыв клю­чом дверь и проб­рав­шись ти­хонь­ко, чтоб не раз­бу­дить хо­зяй­ку, в свою ком­на­ту, Ко­ля за­чем-то взгля­нул на се­бя в зер­ка­ло, ви­сев­шее на сте­не. И вдруг из го­лу­бой глу­би его со ртут­но­го дна от­б­лес­ком лун­ной но­чи всплы­ло нас­меш­ли­вое смуг­лое ли­цо Чер­ной Ро­зы в па­па­хе круп­ных куд­рей и вслед за ней сов­сем не­ожи­дан­но - дру­гое, зна­ко­мое, блед­ное, вы­тя­ну­тое ли­цо с длин­ны­ми свет­ло-ру­сы­ми во­ло­са­ми. Все­го на се­кун­ду, на миг, но так от­чет­ли­во яс­но, что мож­но бы­ло бы по­ду­мать, что это гал­лю­ци­на­ция, ес­ли бы не знать, что ведь он дей­ст­ви­тель­но сто­ял не­дав­но на этом са­мом мес­те пе­ред зер­ка­лом и при­че­сы­вал­ся Ко­ли­ным греб­нем… Бал­ма­шев!

    

    За сте­ной ша­ги, раз­го­вор по те­ле­фо­ну, там соб­ра­лись при­ехав­шие ра­ди не­го ночью из Пе­тер­бур­га важ­ные чи­нов­ни­ки, а он все спит и не слы­шит.

    - А я, зна­ете, до отъ­ез­да ус­пел по­бы­вать на кон­цер­те Ни­ки­ша [8] в Тав­ри­чес­ком двор­це. Чай­ков­с­кий­…

    «Полет валь­ки­рий­» Ваг­не­ра… За­ме­ча­тель­но…

    - Да, ко­неч­но, Ни­киш…

    - Эшафот го­тов?

    - Так точ­но, го­тов, ва­ше вы­со­коб­ла­го­ро­дие.

    - Палач здесь?

    - Приведен. Ждет у лес­т­ни­цы.

    - Ну, а он как?

    - Спит у се­бя в ка­ме­ре…

    - Что ж, по­ра. Ско­ро че­ты­ре ча­са… пой­дем­те, гос­по­да!

    Спит… Как он толь­ко мо­жет спать! И так креп­ко, не ус­лы­шал ни ша­гов в ко­ри­до­ре, ни щел­канья зам­ка в две­ри. Смот­ри­те­лю тюрь­мы рот­мис­т­ру Пра­во­то­ро­ву приш­лось по­дой­ти к спя­ще­му и трях­нуть его за пле­чо. При­под­нял­ся и с не­до­уме­ни­ем пос­мот­рел на при­шед­ших, точ­но на вы­ход­цев с кар­ти­нок из вче­раш­них ком­п­лек­тов жур­на­ла.

    Приговор… дол­жен быть при­ве­ден в ис­пол­не­ние… се­год­ня… сей­час…

    Они за­тем и приш­ли, и сто­ят, как ис­ту­ка­ны, эти чи­нов­ни­ки в фор­ме, во­ен­ные, жан­дар­мы, и с ни­ми се­день­кий свя­щен­ник с крес­том… Нет, от ис­по­ве­ди и при­час­тия он от­ка­зы­ва­ет­ся… Ему нуж­но толь­ко нес­коль­ко ми­нут, что­бы соб­рать­ся с мыс­ля­ми… с пос­лед­ни­ми мыс­ля­ми…

    Он по­до­шел к ок­ну и, от­вер­нув­шись, мол­ча стал смот­реть на поб­лед­нев­шее не­бо. Но оно не да­ва­ло ни прос­то­ра для взгля­да, ни кис­ло­ро­да для ды­ха­ния, низ­кое сле­пое не­бо тя­же­ло при­ва­ли­лось сна­ру­жи к чу­гун­ной ре­шет­ке пя­ти­ри­ко­вым меш­ком не­га­ше­ной из­вес­ти и осы­па­ло ле­ту­чей ед­кой рас­свет­ной пылью. Эта страш­ная ре­ши­тель­ная ми­ну­та, он так час­то му­чи­тель­но о ней ду­мал, и вот она на­ко­нец нас­та­ла. А мыс­ли, пос­лед­ние мыс­ли, не со­би­ра­ют­ся, а уно­сят­ся со све­то­вой быс­т­ро­той в пус­то­ту, точ­но их вы­тя­ги­ва­ет воз­душ­ной пом­пой ок­на. И так тош­нот­но со­сет под ло­жеч­кой­… Раз­ве по­ку­рить, взять у них па­пи­ро­су, вмес­то при­час­тия? Они сто­ят за спи­ной и мол­ча нап­ря­жен­но ждут. На­вер­ное, су­ет­ли­во на­пе­ре­бой ста­нут пред­ла­гать па­пи­ро­сы из се­реб­ря­ных пор­т­си­га­ров. Нет, ни­ка­ких одол­же­ний от этих чи­нов­ных па­ла­чей­!

    Вместо за­тяж­ки он нес­коль­ко раз глу­бо­ко вдох­нул све­жий за­пах мас­ля­ной крас­ки (этот жи­ву­чий за­пах об­ма­ны­вал, обе­щая бо­лее дли­тель­ное пре­бы­ва­ние на но­вом мес­те!) и вдруг рез­ко обер­нул­ся, от­че­ка­ни­вая звон­ким чу­жим го­ло­сом, как тог­да, при по­да­че па­ке­та:

    - Я го­тов…

    

    Готовиться к эк­за­ме­нам… На­до бы­ло го­то­вить­ся, а он про­гу­лял на Зе­ле­ном до ут­ра.

    Высунувшись из ок­на, Ко­ля до­тя­нул­ся до боль­шо­го кус­та си­ре­ни и сор­вал круп­ную ли­ло­вую гроздь. За­га­дал и сра­зу на­пал на пя­ти­ле­пес­т­ко­вое счас­тье.

    - Пять! Зна­чит, вы­дер­жу зав­т­ра! Вздрем­ну до де­вя­ти, а по­том за­ся­ду зуб­рить. Еще це­лый день. На­вер­с­таю…

    В звон­кое во­робь­иное ли­ко­ванье вон­зил­ся над­сад­ным злым пис­ком, на­по­ми­ная о ми­нув­шей но­чи, за­ле­тев­ший в ком­на­ту ко­мар. Склад­ки по­душ­ки впи­ты­ва­ют ды­мок кос­т­ра - так пах­ли во­ло­сы Чер­ной Ро­зы у не­го на ко­ле­нях. За­ки­нув ру­ки за го­ло­ву, она смот­рит на не­го нас­меш­ли­во и за­га­доч­но улы­ба­ет­ся. Не­уже­ли си­ре­не­вое счас­тье нуж­но ему толь­ко для то­го, что­бы сдать ка­кой­-то ду­рац­кий эк­за­мен? И не для че­го боль­ше?

    Ах, ес­ли бы мне бы­ло столь­ко лет, сколь­ко Кар­луш­ке! Тог­да бы я мог…

    

    

    - Что там? Па­рад?

    - А кто их зна­ет. Сол­да­ты сто­ят, не про­пу­ща­ют на Не­мец­кую.

    Растянувшись цепью, сол­да­ты в бе­лом по-лет­не­му сто­ят воль­но, пе­ре­ми­на­ясь и опус­тив ружья к но­ге. Два офи­це­ра в бе­лых ки­те­лях, лу­чась се­реб­ря­ны­ми по­го­на­ми, рас­ха­жи­ва­ют в ожи­да­нии че­го-то вдоль фрон­та. Нес­коль­ко око­ло­точ­ных с по­ли­цей­ски­ми оса­жи­ва­ют тол­пу лю­бо­пыт­ных к Лип­кам. Сов­сем как пе­ред па­ра­дом, толь­ко вой­ска выс­т­ро­ены не на пло­ща­ди, а по­пе­рек ули­цы.

    - Почему не про­пус­ка­ют? По­жар что ли?

    - Да нет, ды­ма не ви­дать… ска­зы­ва­ют, бес­по­ряд­ки.

    - Сам ви­дел… в ак­ку­рат при мне на­ча­лось на вер­х­нем ба­за­ре, - воз­буж­ден­но рас­ска­зы­ва­ет вих­рас­тый па­рень бо­си­ком, но с но­вы­ми са­по­га­ми под мыш­кой. - Под­ня­ли крас­ный флаг, и да­вай раз­б­ра­сы­вать лис­т­ки в на­род. По­том за­пе­ли и пош­ли по Алек­сан­д­ров­с­кой­… У Не­мец­кой их ос­та­но­ви­ла по­ли­ция.

    - Их, дя­день­ка, всех заг­на­ли во двор Рыб­ки­ной­, - со­об­ща­ет маль­чиш­ка с за­бо­ра. - И ме­ня был заб­ра­ли, да я убег. Про­лез под но­га­ми…

    - В хо­лер­ный год вот так же сто­яли сол­да­ты у со­бо­ра, а по­том стре­лять за­ча­ли. Как бах­нут! На­род по­ва­лил­ся на­земь, и я упа­ла со стра­ху. Ле­жу ни жи­ва, ни мер­т­ва. На­си­лу но­ги уво­лок­ла.

    - Без сиг­на­ла им стре­лять ни­как нель­зя. Гор­нист дол­жон спер­ва три ра­за про­иг­рать.

    - Э, ба­тюш­ка, ког­да ро­жок-то за­иг­ра­ет, тут уж поз­д­но бу­дет.

    - Пойдем от гре­ха, Ва­силь­ев­на. А то за­мес­то ки­но­веи уго­дим в учас­ток…

    Угол Алек­сан­д­ров­с­кой и Не­мец­кой то­же оцеп­лен вой­ска­ми. Как раз ког­да Ко­ля про­тис­ки­вал­ся впе­ред, в тол­пе за­гал­де­ли:

    - Ведут… ве­дут…

    Ухватившись за выс­туп кар­ни­за, Ко­ля уви­дел не­боль­шую куч­ку арес­то­ван­ных, ок­ру­жен­ных гус­тым кон­во­ем, и уз­нал по ог­нен­но-ры­жей ше­ве­лю­ре Крас­ную Ро­зу, а ря­дом с ней ее сес­т­ру и Кул­ку. Они ша­га­ли за ре­шет­кой из шты­ков, ве­се­ло улы­ба­ясь, как буд­то шли ка­тать­ся на Вол­гу. Ког­да пар­тия по­рав­ня­лась с тол­пой. Чер­ная Ро­за под­ня­ла ру­ку и что-то звон­ко вык­рик­ну­ла, но слов Ко­ля не ра­зоб­рал, так как вслед за этим на тол­пу ки­ну­лась по­ли­ция и на­ча­ла раз­го­нять. Приш­лось сос­ко­чить с кар­ни­за и отой­ти в сто­ро­ну.

    Часам к че­ты­рем вой­ска с пес­ня­ми прош­ли в ка­зар­мы, за ни­ми ку­да-то прос­ка­ка­ли по­жар­ные. Не­мец­кая при­ня­ла обыч­ный вид, и толь­ко сплош­ная сте­на гу­ля­ющих по обе­им сто­ро­нам ули­цы, как в праз­д­ник, на­по­ми­на­ла, что се­год­ня не сов­сем буд­нич­ный день.

    Прокламации о не­ожи­дан­ной де­мон­с­т­ра­ции 5 мая Ко­ле дос­тать не уда­лось, но он по­нял ее зна­че­ние, ког­да про­чел пра­ви­тель­с­т­вен­ное со­об­ще­ние:

    «26- го ми­нув­ше­го ап­ре­ля… рас­смот­ре­но де­ло о Сте­па­не Ва­ле­ри­ано­ви­че Бал­ма­ше­ве… Во­ен­но-окруж­ной суд… при­го­во­рил его… по ли­ше­нию всех прав сос­то­яния к смер­т­ной каз­ни че­рез по­ве­ше­ние… 3-го се­го мая при­го­вор при­ве­ден в ис­пол­не­ние…»

    Третьего мая! Зна­чит, в ночь со вто­ро­го на третье… На рас­све­те… Как раз ког­да они бы­ли на Зе­ле­ном… Ког­да Ро­за слу­ша­ла со­ловья и пры­га­ла че­рез кос­тер… ког­да он, вер­нув­шись, смот­рел в зер­ка­ло на сте­не и ему вдруг по­ме­ре­щи­лось…

    Ошеломляющее из­вес­тие тре­бо­ва­ло ка­ко­го-то не­мед­лен­но­го, ре­ши­тель­но­го от­вет­но­го дей­ст­вия. Ро­за с сес­т­рой­, Кул­ка, они наш­ли вы­ход это­му чув­с­т­ву, пой­дя на де­мон­с­т­ра­цию. Ах, ес­ли бы он уз­нал об ней рань­ше! Что ж, пусть бы ис­к­лю­чи­ли из гим­на­зии!

    Сам не зная за­чем, Ко­ля по­шел к па­мят­но­му де­ре­вян­но­му до­миш­ке на плац-па­ра­де. Пос­то­ял пе­ред се­ры­ми во­ро­та­ми, тро­нул коль­цо ка­лит­ки, че­рез ко­то­рую, при­ги­ба­ясь, про­ле­зал не­дав­но Бал­ма­шев. Зай­ти бы в его ка­мор­ку, но что это даст? Из­лиш­няя сен­ти­мен­таль­ность.

    На пус­том пла­цу вих­рем но­сит­ся ве­тер, под­ни­мая то рысью, то га­ло­пом свои пыль­ные эс­кад­ро­ны, да ва­ля­ет­ся, ут­к­нув­шись ли­цом в ле­бе­ду, пьяный. У подъ­ез­да жан­дар­м­с­ко­го уп­рав­ле­ния сто­ят два рос­лых жан­дар­ма. На­вер­ное, там се­год­ня бу­дет бо­га­тая по­жи­ва!

    Нервное воз­буж­де­ние тре­бо­ва­ло ка­кой­-то раз­ряд­ки, хо­тя бы мус­куль­ной. Ко­ля взял од­но­пар­ку и уси­ле­нии греб, сна­ча­ла вдоль бе­ре­га, ла­ви­руя под ка­на­та­ми и мос­т­ка­ми, а по­том у Исад, где бур­лит бур­ны­ми буг­ра­ми те­че­ние у рыб­ных сад­ков, взял пе­ре­вал на­пе­ре­рез на Зе­ле­ный. Толь­ко тут, в зай­ми­ще, он вдруг по­нял, что при­ехал сю­да с ка­кой­-то не­яс­ной для се­бя са­мо­го целью. Ра­зыс­кать мес­то, где они тог­да жгли кос­тер в ту ночь? Сей­час, днем, все ка­жет­ся сов­сем дру­гим, не та­ким, как при лу­не, но все же ему по­ка­за­лось, что он отыс­кал пес­ча­ный бу­гор с ос­тат­ка­ми кос­т­ра. Как буд­то тот са­мый­… И тут вдруг до­га­дал­ся, что ищет сов­сем не то. Нуж­но ра­зыс­кать мес­то, где зи­мой Бал­ма­шев прис­т­ре­ли­вал­ся в дос­ку. Но сколь­ко Ко­ля ни кру­тил­ся на лод­ке меж­ду тор­ча­щих из во­ды, еще не за­ли­тых пес­ков, сколь­ко ни ла­зил по ив­ня­ко­вым за­рос­лям, най­ти то мес­то так и не уда­лось. Так из­ме­ни­ло все по­ло­водье, унес­ло зим­нюю до­ро­гу со льдом, за­то­пи­ло пес­ки, стер­ло про­ран, со­еди­ни­ло ко­рен­ную Вол­гу с Тар­хан­кой и гус­то за­ме­ло уце­лев­шие пес­ча­ные буг­ры вмес­то суг­ро­бов све­жей зе­ленью.

    Хотелось при­пом­нить все по по­ряд­ку от пер­вой встре­чи на вок­за­ле до пос­лед­ней в хи­ба­ре у плац-па­ра­да… Ах, за­чем он тог­да не ос­тал­ся и не по­си­дел доль­ше, ведь Бал­ма­шев ос­тав­лял его сам…

    

    

    Отроческий го­лос не оси­лил, сло­мал­ся на вы­со­кой про­тяж­ной но­те, и его под­мял не­ожи­дан­но на­ле­тев­ший хор.

    

    

    то за­пе­ла, вып­лы­вая из-за Зе­ле­но­го ос­т­ро­ва, боль­шая ком­па­ния мо­ло­де­жи. Нес­коль­ко сце­пив­ших­ся ло­док, гус­то уты­кан­ных вет­вя­ми, нес­лось по те­че­нию на се­ре­ди­ну ре­ки, точ­но смы­тый раз­ли­вом боль­шой об­вал с зе­ле­ны­ми де­рев­ца­ми.

    Неужели она? Та са­мая гим­на­зис­т­ка на ру­ле зад­ней лод­ки!

    Коля сбе­жал с об­ры­ва и, ста­ра­ясь грес­ти по­мо­лод­це­ва­тей­, пог­нал уз­кую, юля­щую стер­ляд­кой лод­ку на­пе­ре­рез раз­доль­ной пес­не на стре­жень бур­но не­су­ще­го­ся бу­ро­го по­ло­водья…

    

    

    Печатается впер­вые по не­да­ти­ро­ван­ной ма­ши­но­пи­си с ито­го­вой ав­тор­с­кой прав­кой. От­дел ру­ко­пи­сей РГБ, ф. 784 (М. И. Чу­ва­нов), к. 26, е. х. 2 (экзем­п­ляр ма­ши­но­пис­но­го от­тис­ка); ф. 822, к. 2, е. х. 22 (экзем­п­ляр ма­ши­но­пи­си без че­тыр­над­ца­ти на­чаль­ных стра­ниц). Ру­ко­пись по­вес­ти не об­на­ру­же­на. Ра­бо­та над ней за­вер­ше­на не поз­д­нее кон­ца 1920-х гг.

    В цен­т­ре по­вес­т­во­ва­ния - убий­ст­во ми­нис­т­ра внут­рен­них дел Дмит­рия Сер­ге­еви­ча Си­пя­ги­на (1853 - 1902), со­вер­шен­ное са­ра­тов­с­ким сту­ден­том, эсе­ром Сте­па­ном Ва­ле­ри­ано­ви­чем Бал­ма­ше­вым (1881 - 1902) 2 ап­ре­ля 1902 г. в Пе­тер­бур­ге. Де­та­ли про­ис­шед­ше­го в ос­нов­ном сов­па­да­ют с до­ку­мен­таль­ной вер­си­ей­, час­тич­но из­ло­жен­ной А. С. Су­во­ри­ным в его «Днев­ни­ке» (М., 1992). Ав­тор по­вес­ти был зна­ком с Бал­ма­ше­вым (упо­ми­на­ние о нем есть и в «Му­жиц­ком сфин­к­се»), кан­ва про­из­ве­де­ния - ав­то­би­ог­ра­фи­чес­кая.

    

    [1] «Стой, Иоганн! Стой!» (нем.).

    [2] В Пок­ровск, Иоганн! «…» Быс­т­ро! Быс­т­ро! (нем.).

    [3] «Как де­ла?» (нем.).

    [4] «Я знаю» (нем.).

    [5] «Я уже знаю…» (нем.).

    [6]про Ва­ле­ри­ана Осин­с­ко­го… - Осин­с­кий Ва­ле­ри­ан Ан­д­ре­евич (1852 - 1879) - ре­во­лю­ци­онер-на­род­ник и тер­ро­рист, член «Зем­ли и во­ли». Арес­то­ван и по­ве­шен в Ки­еве.

    [7]Мотивчик из «Прек­рас­ной Еле­ны»… - опе­рет­та Ж. Оф­фен­ба­ха.

    [8]…на кон­цер­те Ни­ки­ша… - Ни­киш Ар­тур (1855 - 1922) - вен­гер­с­кий ди­ри­жер, гас­т­ро­ли­ро­вал в Рос­сии.