К кон­цу сред­не­ве­ковья пляс­ка смер­ти ох­ва­ти­ла раз­лич­ные сос­ло­вия ми­ра се­го - те. раз­лич­ные со­ци­альные груп­пы - и влек­ла их в не­бы­тие, в ко­ем на­хо­ди­ло удов­лет­во­ре­ние ми­ро­ощу­ще­ние эпо­хи упад­ка На­ря­ду с ко­ро­ля­ми, дво­ря­на­ми, цер­ков­ни­ка­ми, бур­жуа, вы­ход­ца­ми из на­ро­да в это дей­ст­во час­то бы­ла вов­ле­че­на фи­гу­ра кли­ри­ка, ко­то­рый да­ле­ко не всег­да рав­ноз­на­чен мо­на­ху или свя­щен­ни­ку Этот кли­рик про­ис­хо­дил из ро­да ин­тел­лек­ту­алов, бе­ру­ще­го на­ча­ло в за­пад­ном сред­не­ве­ковье По­че­му мы изб­ра­ли это имя для наз­ва­ния на­шей не­большой кни­ги? Оно не яв­ля­ет­ся ре­зульта­том про­из­вольно­го вы­бо­ра Сре­ди мно­жест­ва оп­ре­де­ле­ний - лю­ди на­уки, уче­ные, кли­ри­ки, мыс­ли­те­ли (тер­ми­но­ло­гия, от­но­ся­ща­яся к ми­ру мыс­ли, ни­ког­да не от­ли­ча­лась оп­ре­де­лен­ностью) - сло­во ин­тел­лек­ту­ал обоз­на­ча­ло об­ласть с хо­ро­шо очер­чен­ны­ми гра­ни­ца­ми. Это бы­ли школьные учи­те­ля, мэт­ры Впер­вые оно про­из­но­сит­ся в эпо­ху ран­не­го сред­не­ве­ковья, за­тем по­лу­ча­ет расп­рост­ра­не­ние в го­родс­ких шко­лах XII ве­ка, а в XI­II ве­ке пе­ре­хо­дит в уни­вер­си­те­ты. Так име­ну­ют тех, чьим ре­мес­лом бы­ли мыш­ле­ние и пре­по­да­ва­ние сво­их мыс­лей Этот со­юз лич­но­го раз­мыш­ле­ния и пе­ре­да­чи его пу­тем обу­че­ния ха­рак­те­ри­зо­вал ин­тел­лек­ту­ала. По­жа­луй, вплоть до ны­неш­ней эпо­хи эта сре­да ни­ког­да не име­ла столь чет­ких очер­та­ний и та­ко­го соз­на­ния собст­вен­ной зна­чи­мос­ти, как в Сред­ние ве­ка. Из-за двус­мыс­лен­нос­ти тер­ми­на cle­ro (кли­рик, клерк) в сред­ние ве­ка ис­ка­ли дру­гое имя и вслед за Си­ге­ром Бра­бантс­ким ок­рес­ти­ли эту фи­гу­ру phi­lo­sop­hus Я соз­на­тельно из­бе­гал его, пос­кольку фи­ло­соф для нас - сов­сем иной пер­со­наж. Это сло­во бы­ло по­за­имст­во­ва­но у ан­тич­нос­ти. Во вре­ме­на Фо­мы Ак­винс­ко­го и Си­ге­ра фи­ло­со­фом по пре­иму­щест­ву. Фи­ло­со­фом с большой бук­вы был Арис­то­тель. Но в сред­ние ве­ка та­ко­вым был хрис­ти­анс­кий фи­ло­соф. В нем на­хо­дил свое вы­ра­же­ние иде­ал школ с XII по XV вв. - иде­ал хрис­ти­анс­ко­го гу­ма­низ­ма. Од­на­ко гу­ма­нист для нас опять-та­ки оз­на­ча­ет дру­гой тип уче­но­го, а имен­но: уче­но­го Воз­рож­де­ния XV - XVI вв., ко­то­рый как раз про­ти­во­пос­тав­лял­ся сред­не­ве­ко­во­му ин­тел­лек­ту­алу.

    Иными сло­ва­ми, за пре­де­ла­ми это­го очер­ка, ко­то­ро­му я дал бы под­за­го­ло­вок «Вве­де­ние в ис­то­ри­чес­кую со­ци­оло­гию за­пад­ных ин­тел­лек­ту­алов», не будь он столь ам­би­ци­оз­ным и не будь здесь рис­ка зло­упот­ре­бить из­ряд­но за­тер­ты­ми на се­год­няш­ний день тер­ми­на­ми, - ос­та­нут­ся за­ме­ча­тельные предс­та­ви­те­ли бо­га­той сред­не­ве­ко­вой мыс­ли. Ни мис­ти­ки, уеди­нен­ные в сво­их кельях, ни по­эты или сос­та­ви­те­ли хро­ник, уда­лив­ши­еся от ми­ра шко­лы и пог­ру­жен­ные в иную сре­ду, не по­явят­ся здесь, а ес­ли речь о них и пой­дет, то лишь эпи­зо­ди­чес­ки, что­бы ука­зать на их от­ли­чие. Да­же ги­гантс­кий си­лу­эт Дан­те, ис­тин­но­го влас­ти­те­ля сред­не­ве­ко­вой мыс­ли, отб­ро­сит здесь лишь сла­бую тень. Ес­ли он и по­се­щал уни­вер­си­тет (а был ли он дей­ст­ви­тельно в Па­ри­же, бы­вал ли в Со­ло­мен­ном про­ул­ке?), ес­ли его про­из­ве­де­ния и ста­ли в Ита­лии кон­ца XIV в. текс­та­ми, тре­бу­ющи­ми уче­но­го тол­ко­ва­ния, ес­ли фи­гу­ра Си­ге­ра и воз­ни­ка­ет в его «Раю» в ка­зав­ших­ся стран­ны­ми сти­хах, то по тем­но­му ле­су он все же сле­до­вал за Вер­ги­ли­ем, шел ины­ми пу­тя­ми, от­лич­ны­ми от тех, что бы­ли про­ло­же­ны тол­па­ми на­ших ин­тел­лек­ту­алов. Рют­беф, Жан де Мен, Чо­сер, Вий­он бу­дут упо­ми­наться здесь лишь по­то­му, что на них на­ло­жи­ло свой от­пе­ча­ток пре­бы­ва­ние в шко­ле.

    Поэтому речь в кни­ге при­дет только об од­ном ас­пек­те сред­не­ве­ко­вой мыс­ли, только об од­ном ти­пе уче­ных. Я не иг­но­ри­рую ни на­ли­чия, ни важ­нос­ти дру­гих ду­хов­ных се­мей­ств, дру­гих ду­хов­ных учи­те­лей. Но ме­ня прив­лек­ла фи­гу­ра ин­тел­лек­ту­ала, име­юще­го свою собст­вен­ную ис­то­рию. Она ка­жет­ся мне весьма при­ме­ча­тельной и зна­чи­мой для ис­то­рии за­пад­ной мыс­ли, бу­ду­чи к то­му же чет­ко оп­ре­де­ли­мой со­ци­оло­ги­чес­ки. Но бы­ло бы ошиб­кой го­во­рить о ней в единст­вен­ном чис­ле, ког­да мы на­хо­дим та­кое мно­го­об­ра­зие (на­де­юсь, стра­ни­цы этой кни­ги от­ра­зят его). От Абе­ля­ра до Ок­ка­ма, от Альбер­та Ве­ли­ко­го до Жа­на Жер­со­на, от Си­ге­ра Бра­бантс­ко­го до Вис­са­ри­она - сколько тем­пе­ра­мен­тов, ха­рак­те­ров, раз­лич­ных и про­ти­во­по­лож­ных ин­те­ре­сов!

    Ученый и про­фес­сор, мыс­ли­тель по про­фес­сии, ин­тел­лек­ту­ал мо­жет оп­ре­де­ляться и не­ко­то­ры­ми пси­хо­ло­ги­чес­ки­ми чер­та­ми, спо­соб­ны­ми вкли­ни­ваться в мир ду­ха, ста­но­виться не­ки­ми склад­ка­ми ха­рак­те­ра, мо­гут зат­вер­де­вать, де­латься при­выч­ка­ми, да­же ма­ни­ями. В си­лу сво­ей рас­су­ди­тельнос­ти ин­тел­лек­ту­ал рис­ку­ет впасть в рас­су­доч­ность. Сво­ей на­укой он все ис­су­ша­ет. Раз­ве не раз­ру­ша­ет он сво­ей кри­ти­кой, не диск­ре­ди­ти­ру­ет сво­ей сис­те­мой? В се­год­няш­нем ми­ре пре­дос­та­точ­но ра­зоб­ла­чи­те­лей ин­тел­лек­ту­ала, де­ла­ющих из не­го коз­ла от­пу­ще­ния. Ес­ли сред­ние ве­ка и выс­ме­ива­ли за­кос­нев­ших схо­лас­тов, к не­му они не бы­ли так несп­ра­вед­ли­вы. Они не воз­ла­га­ли на уни­вер­си­тетс­ких пре­по­да­ва­те­лей ви­ну за по­те­рю Иеру­са­ли­ма, за по­ра­же­ние при Азин­ку­ре - на сту­ден­тов Сор­бон­ны. Сред­не­ве­ковье уме­ло ви­деть в ра­зу­ме страст­ное стрем­ле­ние к спра­вед­ли­вос­ти, в на­уке - жаж­ду ис­ти­ны, в кри­ти­ке - по­иск луч­ше­го. Не­доб­ро­же­ла­те­лям ин­тел­лек­ту­ала че­рез ве­ка от­ве­ча­ет Дан­те, по­мес­тив­ший в Рай и при­ми­рив­ший в нем трех круп­ней­ших ин­тел­лек­ту­алов XI­II ве­ка: Св. Фо­му, Св. Бо­на­вен­ту­ру и Си­ге­ра Бра­бантс­ко­го.

    

    

    

    Вначале бы­ли го­ро­да. Ин­тел­лек­ту­ал сред­не­ве­ковья на За­па­де рож­да­ет­ся вмес­те с ни­ми. Он по­яв­ля­ет­ся вмес­те с их расц­ве­том, свя­зан­ным с раз­ви­ти­ем тор­гов­ли, про­мыш­лен­нос­ти (ска­жем скром­нее - ре­ме­сел), как один из тех мас­те­ров, ко­то­рые вод­во­ри­лись в них под вли­яни­ем раз­де­ле­ния тру­да.

    Ранее дей­ст­ви­тельной спе­ци­али­за­ции лю­дей от­ве­ча­ло раз­ве что под­раз­де­ле­ние со­ци­альных клас­сов, пред­ло­жен­ное Адальбе­ро­ном Ланс­ким: те, кто мо­лит­ся, - кли­ри­ки; те, кто за­щи­ща­ет, - Дво­ря­не; те, кто ра­бо­та­ет, - крестьяне. Об­ра­ба­ты­ва­ющий зем­лю серв был од­нов­ре­мен­но и ре­мес­лен­ни­ком. Бла­го­род­ный во­ин был в од­но и то же вре­мя собст­вен­ни­ком, судьей, уп­рав­ля­ющим. Кли­ри­ки - преж­де все­го мо­на­хи - не­ред­ко ис­пол­ня­ли сра­зу все эти обя­зан­нос­ти. Ду­хов­ная ра­бо­та бы­ла лишь од­ной из сфер их де­ятельнос­ти. Она не бы­ла са­мо­целью, но под­чи­ня­лась об­ще­му по­ряд­ку их жиз­ни, от­дан­ной Бо­гу. Жи­вя в мо­нас­ты­рях, они мог­ли по слу­чаю ста­но­виться пре­по­да­ва­те­ля­ми, уче­ны­ми, пи­са­те­ля­ми. Но это бы­ло чем-то пре­хо­дя­щим, вто­рич­ным для лич­нос­ти мо­на­ха. Да­же те из них, в ком уга­ды­ва­лись ин­тел­лек­ту­алы гря­ду­щих сто­ле­тий, еще не бы­ли та­ко­вы­ми. Ал­ку­ин предс­тав­лял со­бой преж­де все­го вы­со­ко­пос­тав­лен­но­го чи­нов­ни­ка, ми­нист­ра культу­ры при Кар­ле Ве­ли­ком. Луп из Ферье - преж­де все­го аб­бат, пусть ин­те­ре­су­ющий­ся кни­га­ми и охот­но ссы­ла­ющий­ся на Ци­це­ро­на в сво­их письмах.

    Человек, чьим ре­мес­лом ста­нут пи­са­тельство и пре­по­да­ва­ние (ско­рее, и то, и дру­гое од­нов­ре­мен­но), че­ло­век, ко­то­рый про­фес­си­онально зай­мет­ся де­ятельностью пре­по­да­ва­те­ля и уче­но­го, ко­ро­че го­во­ря ин­тел­лек­ту­ал, по­явит­ся только вмес­те с го­ро­да­ми.

    Его по­яв­ле­ние ста­нет ощу­ти­мым лишь в XII ве­ке. Ко­неч­но, сред­не­ве­ко­вые го­ро­да не вы­рас­та­ли на За­па­де вдруг, как гри­бы. Ис­то­ри­ки об­на­ру­жи­ва­ют их уже впол­не го­то­вы­ми в XI, в Х ве­ках, и чуть ли не каж­дый но­мер спе­ци­али­зи­ро­ван­но­го жур­на­ла со­об­ща­ет нам о но­вом, все бо­лее от­да­лен­ном по вре­ме­ни воз­рож­де­нии го­ро­дов.

    Разумеется, го­ро­да всег­да бы­ли на За­па­де, но «остан­ки» римс­ких го­ро­дов вре­мен позд­ней им­пе­рии прик­ры­ва­ли сво­ими сте­на­ми горст­ку жи­те­лей, ок­ру­жав­шую во­ен­но­го, ад­ми­нист­ра­тив­но­го или ре­ли­ги­оз­но­го пра­ви­те­ля. Та­ко­вы преж­де все­го го­ро­да, где раз­ме­ща­лись епис­копст­ва, - в них жи­ло нез­на­чи­тельное чис­ло ми­рян, меньшее, чем свя­щен­ни­ков, и не бы­ло иной эко­но­ми­чес­кой жиз­ни, кро­ме не­большо­го мест­но­го рын­ка, слу­жа­ще­го удов­лет­во­ре­нию пов­сед­нев­ных нужд.

    Видимо, под воз­дей­ст­ви­ем му­сульманс­ко­го ми­ра, ко­то­рый тре­бо­вал пос­та­вок сырья для ог­ром­но­го го­родс­ко­го на­се­ле­ния Да­мас­ка, Фус­та­та, Ту­ни­са, Баг­да­да, Кор­до­вы с вар­варс­ко­го За­па­да, - ле­са, ме­чей, ме­хов, ра­бов - ста­ли по­яв­ляться эмб­ри­оны го­ро­дов, «пор­ты». Они бы­ли са­мос­то­ятельны­ми ли­бо при­леп­ля­лись к епис­ко­пальным цент­рам и во­ен­ным «бур­гам» Х в. (быть мо­жет, да­же IX в.). Но этот фе­но­мен в пол­ной ме­ре за­явит о се­бе только в XII ве­ке и тог­да ос­но­ва­тельно из­ме­нит эко­но­ми­чес­кую и со­ци­альную струк­ту­ру За­па­да, а дви­же­ние ком­мун пот­ря­сет по­ли­ти­чес­кие струк­ту­ры.

    К этим ре­во­лю­ци­ям до­ба­вит­ся еще од­на - культур­ная. А к за­рож­де­ни­ям и воз­рож­де­ни­ям при­со­еди­нит­ся еще од­но - ин­тел­лек­ту­альное воз­рож­де­ние? Очерк ис­то­рии его глав­ных участ­ни­ков и пе­ре­воп­ло­ще­ний их пре­ем­ни­ков - вплоть до кон­ца то­го, что на­зы­ва­ет­ся сред­не­ве­ковьем, вплоть до дру­го­го воз­рож­де­ния - и бу­дет те­мой на­шей не­большой кни­ги.

    

    

    Если труд­но приз­нать под­лин­ным и за­кон­чен­ным воз­рож­де­ние го­ро­дов до XII ве­ка, то раз­ве мож­но прой­ти ми­мо тех пе­ре­мен в об­лас­ти культу­ры кон­ца VI­II - пер­вой по­ло­ви­ны IX вв., ко­то­рые тра­ди­ци­он­но име­ну­ют­ся Ка­ро­лингс­ким воз­рож­де­ни­ем?

    Не от­ри­цая пос­лед­не­го, не го­во­ря, по­доб­но иным ис­то­ри­кам, о так на­зы­ва­емом воз­рож­де­нии, мы хо­те­ли бы уточ­нить его гра­ни­цы.

    Для воз­рож­де­ния у не­го от­сутст­ву­ют те ко­ли­чест­вен­ные по­ка­за­те­ли, ко­то­рые пред­по­ла­га­ют­ся са­мим этим по­ня­ти­ем. Да, по­вы­сил­ся уро­вень культу­ры де­тей арис­ток­ра­тов, уче­ни­ков двор­цо­вой шко­лы, тех из кли­ри­ков, кто обу­чал­ся в нем­но­гих круп­ней­ших мо­нас­тырс­ких и епис­ко­пальных цент­рах. Но од­нов­ре­мен­но Ка­ро­лингс­кое воз­рож­де­ние прак­ти­чес­ки по­ло­жи­ло ко­нец ос­тат­кам на­чально­го об­ра­зо­ва­ния, ко­то­рое ме­ро­вингс­кие мо­нас­ты­ри расп­рост­ра­ня­ли сре­ди де­тей из ок­рест­ных де­ре­вень. Во вре­мя ве­ли­кой ре­фор­мы бе­не­дик­тинс­ко­го ор­де­на 817 г., на ко­то­рую им­пе­ра­то­ра Лю­до­ви­ка Бла­го­чес­ти­во­го вдох­но­вил св. Бе­не­дикт Ани­анс­кий и ко­то­рая зак­лю­ча­лась в за­мы­ка­нии на се­бе са­мом пер­во­на­чально­го бе­не­дик­тинс­ко­го мо­на­шест­ва, «внеш­ние» шко­лы мо­нас­ты­рей бы­ли зак­ры­ты. Ре­нес­санс для замк­ну­той эли­ты - край­не ма­ло­чис­лен­ной - дол­жен был пос­лу­жить кле­ри­кальной Ка­ро­лингс­кой мо­нар­хии не­большим пи­том­ни­ком, вы­ра­щи­ва­ющим чи­нов­ни­ков и по­ли­ти­ков. Рес­пуб­ли­канс­кие учеб­ни­ки фран­цузс­кой ис­то­рии заб­луж­да­ют­ся в сво­их восх­ва­ле­ни­ях Кар­ла Ве­ли­ко­го (кста­ти, нег­ра­мот­но­го), де­лая из не­го пок­ро­ви­те­ля школ и пред­шест­вен­ни­ка Жю­ля Фер­ри.

    Кроме та­ко­го под­бо­ра кад­ров для мо­нар­хии и церк­ви, ин­тел­лек­ту­альное дви­же­ние Ка­ро­лингс­кой эпо­хи не про­яв­ля­ло ни апос­тольско­го рве­ния, ни бес­ко­рыс­тия в сво­их де­лах и по­мыс­лах.

    Прекрасные ма­нуск­рип­ты эпо­хи бы­ли пред­ме­та­ми рос­ко­ши. Вре­мя, ухо­див­шее на пе­ре­пис­ку, на со­вер­шенст­во письма (кал­лиг­ра­фия еще бо­лее, чем ка­ког­ра­фия, - приз­нак эпо­хи бес­культурья с чрез­вы­чай­но ма­лым спро­сом на кни­ги), на ук­ра­ше­ние их со всем воз­мож­ным ве­ли­ко­ле­пи­ем для двор­ца, для нес­кольких светс­ких или цер­ков­ных маг­на­тов, го­во­рит о ми­ни­мальной ско­рос­ти обо­ро­та книг в те вре­ме­на.

    Более то­го, эти кни­ги соз­да­ют­ся не для то­го, что­бы их чи­та­ли. Они ося­дут в сок­ро­вищ­ни­цах церк­вей или бо­га­тых част­ных лиц. Это преж­де все­го эко­но­ми­чес­кие, а не ду­хов­ные цен­нос­ти. Пусть иные из ав­то­ров, ко­пи­ру­ющие фра­зы древ­них пи­са­те­лей или от­цов церк­ви, ут­верж­да­ют пре­вос­ходст­во ду­хов­но­го со­дер­жа­ния кни­ги. Им ве­рят на сло­во, что только по­мо­га­ет уве­ли­чить ма­те­ри­альную це­ну книг. Карл Ве­ли­кий расп­ро­дал часть сво­их прек­рас­ных ру­ко­пи­сей, что­бы раз­дать ми­лос­ты­ню. Кни­ги рас­смат­ри­ва­ют­ся не ина­че, как до­ро­гая по­су­да.

    Монахи, тру­до­лю­би­во их пе­ре­пи­сы­ва­ющие в scrip­to­ria сво­их мо­нас­ты­рей, лишь в ма­лой сте­пе­ни ин­те­ре­су­ют­ся их со­дер­жа­ни­ем. Для них важ­нее пот­ра­чен­ные уси­лия, вре­мя, ус­та­лость от пе­ре­пис­ки. Ведь это - епи­тимья, обес­пе­чи­ва­ющая им не­бес­ное бла­женст­во. Кро­ме то­го, в со­от­ветст­вии с тог­даш­ним прист­рас­ти­ем к ус­та­нов­лен­ным оцен­кам доб­рых дел и прег­ре­ше­ний, по­за­имст­во­ван­ным из су­доп­ро­из­водст­ва вар­ва­ров цер­ковью ран­не­го сред­не­ве­ковья, мо­на­хи из­ме­ря­ли чис­лом стра­ниц, строк, букв вы­куп­лен­ные го­ды пре­бы­ва­ния в чис­ти­ли­ще ли­бо, на­обо­рот, се­то­ва­ли на то, что про­пу­щен­ная по не­дос­мот­ру бук­ва уве­ли­чит им срок это­го пре­бы­ва­ния. Сво­им нас­лед­ни­кам они пе­ре­да­ли имя чер­тен­ка, из­вест­но­го тем, что он драз­нил пе­ре­пис­чи­ков, - Ti­ti­vil­lus (впос­ледст­вии его вновь отыс­кал Ана­толь Франс).

    Наука для этих хрис­ти­ан, в ко­то­рых дре­мал вар­вар, бы­ла сок­ро­ви­щем. Его сле­до­ва­ло вся­чес­ки ох­ра­нять. Замк­ну­тая культу­ра су­щест­во­ва­ла вмес­те с зак­ры­той эко­но­ми­кой. Ка­ро­лингс­кое воз­рож­де­ние не се­яло, а ко­пи­ло. Но воз­мож­но ли ску­пое воз­рож­де­ние?

    Лишь по не­вольной щед­рос­ти Ка­ро­лингс­кая эпо­ха мо­жет нес­мот­ря ни на что сох­ра­нить за со­бой этот ти­тул. Ко­неч­но, са­мый ори­ги­нальный и са­мый сильный мыс­ли­тель эпо­хи Ио­анн Скот Эри­уге­на жил, не имея слу­ша­те­лей, - его приз­на­ли, по­ня­ли, ста­ли ис­пользо­вать его тру­ды только в XII в. Но пе­ре­пи­сан­ные в ка­ро­лингс­ких scrip­to­ria ру­ко­пи­си, кон­цеп­ция се­ми сво­бод­ных ис­кус­ств, пе­ре­ня­тая Ал­ку­ином у ри­то­ра V в. Мар­ци­ана Ка­пел­лы, выд­ви­ну­тая им же идея trans­la­tio stu­dii - пе­ре­да­чи зна­ний За­па­ду, преж­де все­го Гал­лии из Афин и Ри­ма как оча­га ци­ви­ли­за­ции, - все эти на­коп­лен­ные сок­ро­ви­ща бу­дут пу­ще­ны в обо­рот, бро­ше­ны в гор­ни­ло го­родс­ких школ, пе­реп­ла­вят­ся в нем и вой­дут в воз­рож­де­ние XII ве­ка как пос­лед­нее сви­де­тельство ан­тич­нос­ти.

    

    

    Совершать неч­то но­вое, стать но­вы­ми людьми - так восп­ри­ни­ма­ли се­бя ин­тел­лек­ту­алы XII сто­ле­тия. Мо­жет ли су­щест­во­вать Ре­нес­санс без чувст­ва воз­рож­де­ния? Вспом­ним о воз­рож­дав­ших­ся в XVI ве­ке, о Раб­ле. Из их уст, из-под их пе­ра для обоз­на­че­ния сов­ре­мен­ных им ав­то­ров час­то вы­хо­дит сло­во mo­der­ni. Они бы­ли но­вы­ми, сов­ре­мен­ны­ми и уме­ли ими быть. Но та­ки­ми но­вы­ми, ко­то­рые не ос­па­ри­ва­ли древ­них; нап­ро­тив, они под­ра­жа­ли им, пи­та­лись ими, взгро­мож­да­лись им на пле­чи. От тьмы не­ве­жест­ва к све­ту на­уки не под­ни­мешься, ко­ли не пе­реч­тешь с жи­вей­шей лю­бовью тру­ды Древ­них, - пи­шет Пьер де Блуа. - Пусть ла­ют со­ба­ки, пусть свиньи хрю­ка­ют! От се­го не ста­ну меньшим сто­рон­ни­ком Древ­них. О них все мои по­мыс­лы, и за­ря каж­до­го дня най­дет ме­ня за их изу­че­ни­ем.

    Вот как учил в Шарт­ре, од­ном из зна­ме­ни­тей­ших школьных цент­ров XII в., мэтр Бер­нар, по сви­де­тельству сво­его име­ни­то­го уче­ни­ка Ио­ан­на Солс­бе­рий­ско­го: Чем больше ты зна­ком с на­ука­ми и чем больше ими про­ник­ся, тем пол­нее пой­мешь пра­во­ту древ­них ав­то­ров и тем яс­нее ста­нешь их пре­по­да­вать. Эти пос­лед­ние, бла­го­да­ря di­ac­ri­sis, что мы мо­жем пе­ре­вес­ти как ри­су­нок или ок­рас­ка, из пер­во­ма­те­рии ис­то­рии, те­мы, ска­за­ния, с по­мощью всех дис­цип­лин и ве­ли­ко­го ис­кус­ства син­те­за и со­че­та­ния соз­да­ва­ли за­кон­чен­ное про­из­ве­де­ние как про­об­раз всех ис­кус­ств. Грам­ма­ти­ка и По­эзия тес­но спле­та­ют­ся и пок­ры­ва­ют все прост­ранст­во изоб­ра­жа­емо­го. На это по­ле Ло­ги­ка, да­ющая нам цве­та де­монст­ра­ции, при­но­сит блеск зо­ло­та ра­зум­ных до­ка­за­тельств; Ри­то­ри­ка си­лой убе­ди­тельнос­ти и крас­но­ре­чия по­доб­на си­янию се­реб­ра. Квад­ри­га Ма­те­ма­ти­ки дви­жет­ся по сле­дам дру­гих ис­кус­ств и ос­тав­ля­ет бес­ко­неч­ное раз­но­об­ра­зие цве­тов и от­тен­ков. Изу­чив тай­ны при­ро­ды. Фи­зи­ка не­сет оча­ро­ва­ние сво­их ню­ан­сов. На­ко­нец, воз­вы­ша­юща­яся над про­чи­ми вет­вя­ми Эти­чес­кая Фи­ло­со­фия, без ко­то­рой и са­ма фи­ло­со­фия не по­лу­чи­ла бы. сво­его име­ни, пре­вос­хо­дит все про­чие тем дос­то­инст­вом, ко­то­рое она при­да­ет про­из­ве­де­нию. По­чи­тай вни­ма­тельно Вер­ги­лия или Лу­ка­на и, ка­кую бы фи­ло­со­фию ты не ис­по­ве­до­вал, най­дешь то, что те­бе при­го­дит­ся. В этом, в за­ви­си­мос­ти от уме­ния учи­те­ля и рве­ния уче­ни­ка, зак­лю­ча­ет­ся польза от пред­ва­ри­тельно­го чте­ния древ­них ав­то­ров. Та­ков ме­тод, ко­ему сле­до­вал Бер­нар Шартрс­кий, чьи со­чи­не­ния - бо­га­тей­ший ис­точ­ник изящ­ной сло­вес­нос­ти в Гал­лии но­вых вре­мен…

    Но не яв­ля­ет­ся ли та­кое под­ра­жа­ние рабс­ким? В дальней­шем мы уви­дим, что мно­гие ан­тич­ные прив­не­се­ния в за­пад­ную культу­ру бы­ли и пло­хо пе­ре­ва­ре­ны и ху­до прис­по­соб­ле­ны. Но в XII ве­ке все это бы­ло так но­во!

    Если мэт­ры, кли­ри­ки и доб­рые хрис­ти­ане пред­по­чи­та­ют в ка­чест­ве text-bo­ok Вер­ги­лия Эк­кле­зи­ас­ту, Пла­то­на Ав­гус­ти­ну, то де­ла­ют это не только из убеж­ден­нос­ти в том, что Вер­ги­лий и Пла­тон бо­га­ты мо­ральны­ми по­уче­ни­ями, что за ко­жу­рой сок­ры­та серд­це­ви­на (раз­ве та­ких по­уче­ний ма­ло в Пи­са­нии и у от­цов церк­ви?). Они де­ла­ют это по­то­му, что «Эне­ида» и «Ти­мей» яв­ля­ют­ся для них преж­де все­го на­уч­ны­ми тру­да­ми - они на­пи­са­ны уче­ны­ми, они при­год­ны в ка­чест­ве пред­ме­тов спе­ци­ально­го, тех­ни­чес­ко­го об­ра­зо­ва­ния, тог­да как Пи­са­ние и тру­ды от­цов церк­ви, ко­то­рые то­же мо­гут быть пол­ны уче­нос­ти (раз­ве кни­га Бы­тия не яв­ля­ет­ся об­раз­цом для ес­тест­вен­ных на­ук и кос­мо­ло­гии?), иг­ра­ют эту роль лишь во вто­рую оче­редь. Древ­ние - это спе­ци­алис­ты, ко­то­рые луч­ше прис­по­соб­ле­ны для спе­ци­ально­го обу­че­ния, а имен­но: для сво­бод­ных ис­кус­ств, школьных дис­цип­лин, не­же­ли тру­ды От­цов или Пи­са­ние, при­над­ле­жа­щие по пре­иму­щест­ву об­лас­ти Те­оло­гии. Ин­тел­лек­ту­ал XII ве­ка яв­ля­ет­ся про­фес­си­она­лом - у не­го свои, по­лу­чен­ные от древ­них, пред­ме­ты, своя тех­ни­ка, ко­то­рая в глав­ном так­же есть под­ра­жа­ние древ­ним.

    Но ис­пользу­ет­ся она для то­го, что­бы ид­ти дальше древ­них, по­доб­но итальянским ко­раб­лям, ис­пользу­ющим мо­ре, что­бы плыть за бо­гатст­ва­ми Вос­то­ка.

    Таков смысл из­вест­но­го из­ре­че­ния Бер­на­ра Шартрс­ко­го, ко­то­рое час­то пов­то­ря­лось в сред­ние ве­ка:

    Мы - кар­ли­ки, взоб­рав­ши­еся на пле­чи ги­ган­тов. Мы ви­дим больше и дальше, чем они не по­то­му, что взгляд у нас ост­рее и са­ми мы вы­ше, но по­то­му, что они под­ня­ли нас вверх и возд­виг­ли на свою ги­гантс­кую вы­со­ту…

    Значимость культур­но­го прог­рес­са - вот что вы­ра­жа­ет этот зна­ме­ни­тый об­раз. Ины­ми сло­ва­ми, зна­чи­мость прог­рес­са в ис­то­рии. В ран­нем сред­не­ве­ковье ис­то­рия ос­та­но­ви­лась, Цер­ковь по­бе­ди­ла и ре­али­зо­ва­ла се­бя на За­па­де. От­тон Фрей­зин­генс­кий, пе­ре­няв­ший ав­гус­ти­новс­кое уче­ние о двух гра­дах, за­яв­лял: На­чи­ная с то­го мо­мен­та, как не только все про­чие, но да­же им­пе­ра­то­ры, за ма­лы­ми иск­лю­че­ни­ями, ста­ли ка­то­ли­ка­ми, мне ка­жет­ся, что я пи­сал уже ис­то­рию не двух гра­дов, но од­но­го и имя ему - - Цер­ковь.

    Не раз го­во­ри­лось о во­ле к заб­ве­нию вре­ме­ни у фе­ода­лов, а вмес­те с ни­ми и у мо­на­хов, вклю­чен­ных в фе­одальные струк­ту­ры. Дой­дя до по­ли­ти­чес­кой по­бе­ды бур­жу­азии, Ги­зо был уве­рен, что тем са­мым он дос­тиг це­ли ис­то­рии. Ин­тел­лек­ту­алы XII в., по­явив­шись в возд­ви­гав­ших­ся го­ро­дах, где все дви­га­лось и ме­ня­лось, вновь за­пус­ти­ли ма­ши­ну ис­то­рии и пер­вым де­лом оп­ре­де­ли­ли свою мис­сию во вре­ме­ни: Ve­ri­tas, fi­lia tem­po­ris - ска­за­но уже Бер­на­ром Шартрс­ким.

    

    

    Дочь вре­ме­ни, ис­ти­на, яв­ля­ет­ся так­же до­черью ге­ог­ра­фи­чес­ко­го прост­ранст­ва. Го­ро­да - это мес­та вра­ще­ния лю­дей, наг­ру­жен­ных иде­ями слов­но то­ва­ра­ми, об­ме­на, рын­ков и пе­рек­рест­ков ин­тел­лек­ту­альной тор­гов­ли. В XII в., ког­да За­пад экс­пор­ти­ро­вал в ос­нов­ном сырье, хо­тя уже приб­ли­жал­ся расц­вет тор­гов­ли тка­ня­ми, ред­кие и до­ро­гие пред­ме­ты ре­мес­ла при­хо­ди­ли с Вос­то­ка - из Ви­зан­тии, Да­мас­ка, Баг­да­да, Кор­до­вы. Вмес­те с пря­нос­тя­ми и шел­ком на хрис­ти­анс­кий За­пад приш­ли ру­ко­пи­си, не­су­щие гре­ко-арабс­кую культу­ру.

    Арабская культу­ра бы­ла преж­де все­го пос­ред­ни­ком. Тру­ды Арис­то­те­ля, Эвк­ли­да, Пто­ле­мея, Гип­пок­ра­та, Га­ле­на сох­ра­ня­ли на Вос­то­ке хрис­ти­ане-ере­ти­ки - мо­но­фи­зи­ты, нес­то­ри­ане - и прес­ле­ду­емые в Ви­зан­тии ев­реи. От них эти со­чи­не­ния пе­реш­ли в биб­ли­оте­ки му­сульманс­ких школ и бы­ли там хо­ро­шо при­ня­ты. И вот те­перь на­ча­лось об­рат­ное дви­же­ние, ко­то­рое при­нес­ло их к бе­ре­гам за­пад­но­го хрис­ти­анст­ва. Здесь не­ве­ли­ка роль уз­кой по­ло­сы ла­тинс­ких го­су­дарств на Вос­то­ке. Этот фронт встре­чи меж­ду За­па­дом и Ис­ла­мом был преж­де все­го во­ен­ным - столк­но­ве­ний, крес­то­вых по­хо­дов. Тут об­ме­ни­ва­лись уда­ра­ми, а не иде­ями и кни­га­ми. Че­рез эту по­ло­су во­ен­ных дей­ст­вий про­ник­ли нем­но­гие со­чи­не­ния. Дву­мя глав­ны­ми зо­на­ми кон­так­та, пе­ре­да­чи вос­точ­ных ру­ко­пи­сей бы­ли Ита­лия и еще бо­лее Ис­па­ния. Ни вре­мен­ные зак­реп­ле­ния му­сульман на Си­ци­лии и в Ка­лаб­рии, ни вол­ны хрис­ти­анс­кой Ре­кон­кис­ты ни­ког­да не пре­пятст­во­ва­ли в этих мес­тах мир­но­му об­ме­ну.

    Христианские охот­ни­ки за гре­чес­ки­ми и арабс­ки­ми ма­нуск­рип­та­ми до­би­ра­лись да­же до Па­лер­мо, где нор­ман­нские ко­ро­ли Си­ци­лии, а за­тем Фрид­рих II со сво­ей трехъязыч­ной кан­це­ля­ри­ей - гре­чес­кой, ла­тинс­кой, арабс­кой - ос­но­ва­ли пер­вый итальянский двор в сти­ле Ре­нес­сан­са; до­би­ра­лись до То­ле­до, от­во­еван­но­го у не­вер­ных в 1087 г., где под пок­ро­ви­тельством ар­хи­епис­ко­па Рай­мон­да (1125 - 1151) тру­ди­лись хрис­ти­анс­кие пе­ре­вод­чи­ки.

    

    

    Первопроходцами это­го Ре­нес­сан­са бы­ли пе­ре­вод­чи­ки. За­пад уже не знал гре­чес­ко­го - Абе­ляр оп­ла­ки­вал это и уве­ще­вал свя­щен­ни­ков вос­пол­нить про­бел, вво­дя тем са­мым лю­дей в сфе­ру культу­ры. На­уч­ным язы­ком бы­ла ла­тынь. Арабс­кие ори­ги­на­лы, арабс­кие вер­сии гре­чес­ких текс­тов, гре­чес­кие ори­ги­на­лы - их нуж­но бы­ло пе­ре­во­дить, ли­бо в оди­ноч­ку, ли­бо - и ча­ще все­го - груп­па­ми пе­ре­вод­чи­ков. Хрис­ти­анам За­па­да по­мо­га­ли ис­панс­кие хрис­ти­ане, жив­шие под властью му­сульман (мо­за­ра­бов), ев­реи и да­же са­ми му­сульма­не. Тем са­мым про­ис­хо­ди­ло объеди­не­ние всех спо­соб­нос­тей и уме­ний. Из­вест­ность по­лу­чи­ла од­на из та­ких ко­манд, соб­ран­ная уче­ным аб­ба­том Клю­ний­ским, Пет­ром Дос­то­поч­тен­ным, для пе­ре­во­да Ко­ра­на. Он отп­ра­вил­ся в Ис­па­нию для инс­пек­ции клю­ний­ских мо­нас­ты­рей, рож­дав­ших­ся вмес­те с прод­ви­же­ни­ем Ре­кон­кис­ты. Пет­ру Дос­то­поч­тен­но­му пер­во­му приш­ла мысль о том, что с му­сульма­на­ми нуж­но сра­жаться не только в во­ен­ной, но и в ин­тел­лек­ту­альной об­лас­ти. Что­бы оп­ро­верг­нуть их уче­ние, его сле­ду­ет знать. Нам эта мысль ка­жет­ся до на­ив­нос­ти оче­вид­ной, но она тре­бо­ва­ла не­обы­чай­ной сме­лос­ти в эпо­ху крес­то­вых по­хо­дов.

    Дают ли му­сульманс­ко­му заб­луж­де­нию през­рен­ное имя ере­си или бес­чест­ное имя язы­чест­ва, про­тив не­го нуж­но дей­ст­во­вать, а это зна­чит, что про­тив не­го нуж­но пи­сать. Но ла­ти­ня­не, в осо­бен­нос­ти же ны­неш­ние, ут­ра­ти­ли древ­нюю культу­ру и, по­доб­но иуде­ям, изум­ляв­шим­ся зна­нию мно­жест­ва язы­ков апос­то­ла­ми, не вла­де­ют иным, кро­ме язы­ка сво­ей род­ной зем­ли. По­то­му они и не мог­ли ни рас­поз­нать чу­до­вищ­нос­ти это­го заб­луж­де­ния, ни прег­ра­дить ему путь. От­то­го восп­ла­ме­ни­лось мое серд­це и огонь сей за­жег мои мыс­ли. Я воз­не­го­до­вал, ви­дя, как ла­ти­ня­не упус­ка­ют из ви­ду при­чи­ну этой по­ги­бе­ли, ре­шил пре­дос­та­вить их не­ве­жест­ву си­лу этой по­ги­бе­ли соп­ро­тив­ляться. Ибо ник­то не мог от­ве­тить, ибо ник­то не знал. По­се­му я стал ис­кать зна­то­ков арабс­ко­го язы­ка, поз­во­лив­ше­го это­му смер­тельно­му яду за­ра­зить по­ло­ви­ну ша­ра зем­но­го. Си­лою мо­лит­вы и де­нег убеж­дал я их пе­ре­вес­ти с арабс­ко­го на ла­тинс­кий ис­то­рию и уче­ние се­го нес­част­но­го и да­же его за­кон, но­ся­щий имя Ко­ра­на. А что­бы вер­ность пе­ре­во­да бы­ла пол­ной, что­бы ни­ка­кая ошиб­ка не ис­ка­зи­ла на­ше­го по­ни­ма­ния, к хрис­ти­анс­ким пе­ре­вод­чи­кам я до­ба­вил са­ра­ци­на. Вот име­на хрис­ти­ан: Ро­берт Кет­тенс­кий, Гер­ман Дал­матс­кий, Петр из То­ле­до; са­ра­ци­на же зва­ли Мо­хам­ме­дом. Эта груп­па, пе­ре­ко­пав все биб­ли­оте­ки это­го вар­варс­ко­го на­ро­да, изв­лек­ла из них ту ог­ром­ную кни­гу, ко­то­рую они опуб­ли­ко­ва­ли для ла­тинс­ко­го чи­та­те­ля. Сей труд был со­вер­шен в тот год, ког­да я при­был в Ис­па­нию и встре­чал­ся с сеньором Альфон­сом, по­бе­до­нос­ным им­пе­ра­то­ром ис­пан­цев, то есть в 1142 го­ду от Рож­дест­ва Гос­под­ня.

    Это об­раз­цо­вое предп­ри­ятие Пет­ра Дос­то­поч­тен­но­го на­хо­дит­ся как бы на краю за­ни­ма­юще­го нас пе­ре­вод­чес­ко­го дви­же­ния. Хрис­ти­анс­кие пе­ре­вод­чи­ки Ис­па­нии об­ра­ща­лись не столько к са­мо­му ис­ла­му, сколько к гре­чес­ким и арабс­ким на­уч­ным трак­та­там. Клю­ний­ский аб­бат под­чер­ки­ва­ет, что пот­ре­бо­ва­лось не­ма­лое воз­наг­раж­де­ние, да­бы об­за­вес­тись спе­ци­алис­та­ми. За про­фес­си­ональный труд сле­до­ва­ло хо­ро­шо пла­тить.

    Что бы­ло при­не­се­но на За­пад этим пер­вым ти­пом уче­но­го, ин­тел­лек­ту­ала-спе­ци­алис­та, к ко­ему от­но­си­лись пе­ре­вод­чи­ки XII ве­ка: Яков Ве­не­ци­анс­кий, Бур­гундьо Пи­занс­кий, Мо­исей Бер­гамс­кий, Ле­он Тус­кус в Ви­зан­тии и на се­ве­ре Ита­лии, Арис­типп Па­лермс­кий, Аде­ляр Батс­кий, Пла­тон Ти­во­лий­ский, Гер­ман Дал­матс­кий, Ро­берт Кет­тенс­кий, Гу­го Сан­тальский, Гун­ди­сальво, Ге­рард Кре­монс­кий в Ис­па­нии?

    Заполняются ла­ку­ны в ла­тинс­ком нас­ле­дии за­пад­ной культу­ры - в об­лас­ти фи­ло­со­фии и преж­де все­го на­уки. Ма­те­ма­ти­ка Эвк­ли­да, аст­ро­но­мия Пто­ле­мея, ме­ди­ци­на Гип­пок­ра­та и Га­ле­на, фи­зи­ка, ло­ги­ка и эти­ка Арис­то­те­ля - вот ог­ром­ный вклад этих тру­же­ни­ков. Быть мо­жет, ме­тод был да­же важ­нее са­мо­го со­дер­жа­ния. Лю­боз­на­тельность, рас­су­ди­тельность и вся Lo­gic a No­va Арис­то­те­ля: две Ана­ли­ти­ки (pri­ora и pos­te­ri­ora). То­пи­ка, Оп­ро­вер­же­ния (So­fis­ti­ci Elenc­hi), к ко­то­рым ско­ро при­ба­ви­лась Lo­gi­ca Ve­tus - Ста­рая Ло­ги­ка, из­вест­ная че­рез Бо­эция, а те­перь вновь по­лу­чив­шая расп­рост­ра­не­ние. Та­ко­во бы­ло пот­ря­се­ние, сти­мул, урок, пре­по­дан­ный ан­тич­ным эл­ли­низ­мом, при­шед­шим на За­пад дол­гим круж­ным пу­тем че­рез Вос­ток и Аф­ри­ку.

    Добавим к это­му собст­вен­но арабс­кие прив­не­се­ния. Ариф­ме­ти­ка с Ал­геб­рой Аль-Хо­рез­ми пред­ва­ря­ла зна­комст­во За­па­да с арабс­ки­ми циф­ра­ми (на де­ле ин­дий­ски­ми, но при­шед­ши­ми че­рез ара­бов) в са­мом на­ча­ле XI­II в. бла­го­да­ря Ле­онар­до из Пи­зы. Ме­ди­ци­на Ра­зи, проз­ван­но­го хрис­ти­ана­ми Ра­зе­сом, и преж­де все­го Ибн-Си­ны, или Ави­цен­ны, чья ме­ди­цинс­кая эн­цик­ло­пе­дия, или Ка­нон, ста­ла нас­тольной кни­гой за­пад­ных вра­чей. Аст­ро­но­мы, бо­та­ни­ки, аг­ро­но­мы - и еще бо­лее ал­хи­ми­ки, пе­ре­дав­шие ла­ти­ня­нам свои ли­хо­ра­доч­ные по­ис­ки элик­си­ра. На­ко­нец, фи­ло­со­фия, ко­то­рая, от­тал­ки­ва­ясь от Арис­то­те­ля, возд­виг­ла мощ­ные син­те­ти­чес­кие сис­те­мы Аль-Фа­ра­би и Ави­цен­ны. Вмес­те с тру­да­ми приш­ли на­име­но­ва­ния цифр, нуль, ал­геб­ра - они пе­реш­ли от ара­бов к хрис­ти­анам вмес­те с ком­мер­чес­кой лек­си­кой: ду­ань (та­мож­ня), ба­зар, фон­дук (fon­dac­co - склад то­ва­ров), га­бель (на­лог на соль), чек и т. д.

    Этим объясня­ет­ся отп­рав­ле­ние в Ита­лию и осо­бен­но в Ис­па­нию большо­го чис­ла жаж­ду­щих поз­на­ний, вро­де анг­ли­ча­ни­на Да­ни­эля Мор­лий­ско­го, по­ве­дав­ше­го епис­ко­пу Нор­ви­ча о сво­ем пу­ти ин­тел­лек­ту­ально­го раз­ви­тия.

    Страсть к уче­нию прог­на­ла ме­ня из Анг­лии. Ка­кое-то вре­мя я пре­бы­вал в Па­ри­же. Но тут я на­шел только ди­ка­рей, важ­но вос­се­дав­ших на сво­их скамьях ря­дом с па­рой-трой­кой та­бу­ре­ток, наг­ру­жен­ных ог­ром­ны­ми то­ма­ми, восп­ро­из­во­див­ши­ми уро­ки Ульпи­ана по­зо­ло­чен­ны­ми бук­ва­ми, со свин­цо­вы­ми перьями в ру­ках, ко­ими они тяж­ко вы­во­ди­ли звез­доч­ки и обе­ли[1] в сво­их кни­гах. Не­ве­жест­во по­буж­да­ло их к нед­виж­нос­ти ис­ту­ка­нов, но они при­тя­за­ли да­же на то, что де­монст­ри­ру­ют муд­рость уже сво­им мол­ча­ни­ем. Сто­ило же им отк­рыть рот, и слы­шен был лишь детс­кий ле­пет. По­няв это, я за­ду­мал­ся о том, как мне из­бе­жать по­доб­ной опас­нос­ти и ов­ла­деть «искус­ством» тол­ко­ва­ния Пи­са­ния ина­че, чем прос­то воз­да­вая ему хва­лы или сто­ро­нясь его за крат­костью ума. Пос­кольку до­ны­не в То­ле­до обу­че­ние ара­бов поч­ти це­ли­ком пос­вя­ще­но ис­кус­ствам квад­ри­ви­ума[2] и из­бав­ле­но от нап­лы­ва тол­пы, я пос­пе­шил ту­да, что­бы слу­шать лек­ции са­мых уче­ных фи­ло­со­фов ми­ра. Друзья отоз­ва­ли ме­ня, и, хо­тя ме­ня приг­ла­ша­ли вер­нуться в Ис­па­нию, я при­ехал в Анг­лию с не­ма­лым чис­лом цен­ных книг. Мне го­во­ри­ли, что в этих кра­ях пре­по­да­ва­ние сво­бод­ных ис­кус­ств ни­ко­му не из­вест­но, что Арис­то­тель и Пла­тон бы­ли пре­да­ны здесь заб­ве­нию ра­ди Ти­та и Се­яна. Ве­ли­ка бы­ла моя пе­чаль, и, что­бы не ос­та­ваться единст­вен­ным гре­ком сре­ди рим­лян, я соб­рал­ся в до­ро­гу, да­бы най­ти мес­то, где я мог бы учить и спо­собст­во­вать расц­ве­ту та­ких на­ук… Пусть ник­то не сму­ща­ет­ся, ес­ли, го­во­ря о тво­ре­нии ми­ра, я при­во­жу сви­де­тельства не от­цов церк­ви, но язы­чес­ких фи­ло­со­фов, пос­кольку, хоть они и не при­чис­ле­ны к пра­во­вер­ным, иные из их ре­че­ний долж­ны вой­ти в на­ше об­ра­зо­ва­ние, до­пол­ня­емые ве­рой. Ведь мы са­ми чу­дес­ным об­ра­зом бы­ли спа­се­ны на пу­ти из Егип­та, и Гос­подь ве­лел нам заб­рать сок­ро­ви­ща егип­тян, что­бы пе­ре­дать их ев­ре­ям. По ве­ле­нию Гос­по­да и с его по­мощью нам над­ле­жит от­нять язы­чес­ких фи­ло­со­фов их муд­рость и крас­но­ре­чие: ог­ра­бим не­вер­ных так, что­бы обо­га­тить до­бы­чей на­шу ве­ру.

    Даниэль Мор­лий­ский ви­дел в Па­ри­же только сле­до­ва­ние тра­ди­ции, упа­док, за­пус­те­ние. Иным был Па­риж XII ве­ка.

    Испания и Ита­лия зна­ли только пер­вый этап об­ре­те­ния гре­ко-арабс­ких ма­те­ри­алов - труд пе­ре­вод­чи­ка, поз­во­лив­ший ус­во­ить эти ма­те­ри­алы ин­тел­лек­ту­алам За­па­да.

    Центры, в ко­то­рых про­ис­хо­ди­ло дальней­шее вклю­че­ние вос­точ­ных прив­не­се­ний в хрис­ти­анс­кую культу­ру, на­хо­ди­лись не здесь. Са­мы­ми важ­ны­ми из них бы­ли Шартр и Па­риж, ок­ру­жен­ные бо­лее тра­ди­ци­он­ны­ми Ла­ном, Рей­мсом, Ор­ле­аном. Это бы­ла дру­гая зо­на, здесь шли об­мен и пе­ре­ра­бот­ка ма­те­ри­алов в го­то­вую про­дук­цию, тут встре­ча­лись Се­вер и Юг. Меж­ду Лу­арой и Рей­ном - в тех са­мых мес­тах, где к яр­мар­кам Шам­па­ни при­мы­ка­ли круп­ная тор­гов­ля и бан­ки, - вы­ра­ба­ты­ва­ет­ся культу­ра, ко­то­рая сде­ла­ла Фран­цию пер­вой нас­лед­ни­цей Гре­ции и Ри­ма, как это предс­ка­зы­вал Ал­ку­ин и как это вос­пе­вал Кретьен де Труа.

    

    

    Из всех этих цент­ров са­мым блес­тя­щим ста­но­вит­ся Па­риж, ко­ему со­дей­ст­ву­ет рас­ту­щий прес­тиж мо­нар­хий Ка­пе­тин­гов. Мэт­ры и шко­ля­ры тол­пят­ся ли­бо на Си­те с его шко­лой при со­бо­ре, ли­бо на ле­вом бе­ре­гу со все бо­лее уве­ли­чи­ва­ющим­ся чис­лом школ, где они пользу­ют­ся зна­чи­тельной не­за­ви­си­мостью. Вок­руг церк­ви Сен-Жюльен-ле-Повр, меж­ду ули­ца­ми Буш­ри и Гар­ланд; и вос­точ­нее, вок­руг шко­лы ка­но­ни­ков у церк­ви Сен-Вик­тор; а так­же к югу, взби­ра­ясь на го­ру, вер­ши­ну ко­то­рой ук­ра­ша­ет, как ко­ро­ной, большая шко­ла при мо­нас­ты­ре Св. Же­невьевы. По­ми­мо пос­то­ян­ных про­фес­со­ров ка­пел­лы Нотр-Дам, ка­но­ни­ков Сен-Вик­то­ра и Сен-Же­невьев, по­яв­ля­ют­ся и бо­лее не­за­ви­си­мые мэт­ры - про­фес­со­ра аг­ре­же, по­лу­чив­шие от име­ни епис­ко­па и из рук ру­ко­во­ди­те­ля шко­лы li­cen­tia do­cen­di, пра­во на пре­по­да­ва­ние. Они при­тя­ги­ва­ют в свои част­ные до­ма или в отк­ры­тые для них мо­нас­ты­ри Сен-Вик­тор и Сен-Же­невьев все рас­ту­щее чис­ло шко­ля­ров. Па­риж обя­зан сво­ей сла­вой преж­де все­го расц­ве­ту те­оло­ги­чес­ко­го об­ра­зо­ва­ния, сос­тав­ляв­ше­го вер­ши­ну школьных дис­цип­лин; но вско­ре - и да­же в еще большей ме­ре - эта сла­ва при­дет к не­му от той вет­ви фи­ло­со­фии, ко­то­рая, ис­пользуя арис­то­те­лизм и си­лу суж­де­ния, пре­воз­не­сет ра­ци­ональные спо­соб­нос­ти ума - ди­алек­ти­ки.

    Так Па­риж ре­ально или сим­во­ли­чес­ки де­ла­ет­ся для од­них го­ро­дом-све­то­чем, пер­во­ис­точ­ни­ком ин­тел­лек­ту­альных ра­дос­тей, а для дру­гих - дьявольским вер­те­пом, где разв­рат ис­пор­чен­ных фи­ло­со­фи­ей умов пе­ре­ме­шал­ся с мер­зостью жиз­ни, пре­дан­ной иг­ре, ви­ну и жен­щи­нам. Большой го­род - мес­то по­ги­бе­ли, а Па­риж - это сов­ре­мен­ный Ва­ви­лон. Св. Бер­нар взы­ва­ет к па­рижс­ким учи­те­лям и сту­ден­там: По­киньте сей Ва­ви­лон, бе­ги­те, спа­сай­те ва­ши ду­ши. Ле­ти­те все вмес­те в го­ро­да-при­юты, где смо­же­те рас­ка­яться 6 прош­лом, жить бла­го­датью в нас­то­ящем и с на­деж­дой о бу­ду­щем (речь идет о мо­нас­ты­рях). В ле­сах ты най­дешь ку­да больше, чем в кни­гах. Де­ревья и кам­ни на­учат те­бя больше­му, чем лю­бой учи­тель.

    Другой цис­те­ри­анец, Пьер де Сель, пи­шет: О Па­риж, как ты уме­ешь зав­ле­кать и об­ма­ны­вать ду­ши! Твои се­ти по­ро­ка, кап­ка­ны зла, твои адс­кие стре­лы гу­бят не­вин­ные серд­ца… Нап­ро­тив, счаст­ли­ва та шко­ла, учи­те­лем в ко­ей Хрис­тос, уча­щий на­ши серд­ца сло­ву муд­рос­ти, где мы без вся­ких лек­ций пос­ти­га­ем путь к веч­ной жиз­ни! Тут не по­ку­па­ют книг, не пла­тят про­фес­со­рам-гра­мо­те­ям, тут не слыш­но шу­ми­хи дис­пу­тов, нет спле­те­ний со­физ­мов. Ре­ше­ние всех проб­лем здесь прос­то, а учат­ся здесь при­чи­не все­го.

    Так, пар­тия свя­то­го не­ве­де­ния про­ти­во­пос­тав­ля­ет шко­лу оди­но­чест­ва шко­ле шу­ма, мо­нас­тырс­кую шко­лу - го­родс­кой, шко­лу Хрис­та - шко­ле Арис­то­те­ля и Гип­пок­ра­та.

    Фундаментальная оп­по­зи­ция меж­ду но­вы­ми го­родс­ки­ми кли­ри­ка­ми и мо­нас­тырс­кой сре­дой, об­нов­ле­ние ко­то­рой в XII в. об­на­ру­жи­ва­ет на За­па­де (че­рез эво­лю­цию бе­не­дик­тинс­ко­го дви­же­ния) край­нос­ти пер­во­на­чально­го мо­на­шест­ва, зву­чит в воск­ли­ца­нии цис­те­ри­ан­ца Гий­ома из Сен-Тьерри, близ­ко­го дру­га Бер­на­ра: Братья Божьей Го­ры! Они не­сут во тьму За­па­да свет Вос­то­ка, а в хо­ло­да Гал­лии - ре­ли­ги­оз­ное го­ре­ние древ­не­го Егип­та, а имен­но уеди­нен­ную жизнь, зер­ца­ло жиз­ни не­бес­ной.

    По стран­но­му па­ра­док­су, в тот са­мый мо­мент, ког­да го­родс­кие ин­тел­лек­ту­алы зак­ла­ды­ва­ют в гре­ко-арабс­кую культу­ру зак­вас­ку то­го ду­ха и ме­то­да мыш­ле­ния, ко­то­рый ста­нет ха­рак­тер­ным для За­па­да и соз­даст его ин­тел­лек­ту­альную мощь - яс­ность суж­де­ния, за­бо­ту о на­уч­ной точ­нос­ти, вза­им­ную под­держ­ку ве­ры и ра­зу­ма, - мо­нас­тырс­кий спи­ри­ту­ализм в са­мом серд­це За­па­да про­возг­ла­ша­ет возв­рат к мис­ти­циз­му Вос­то­ка. Это важ­ный мо­мент: го­родс­кие ин­тел­лек­ту­алы уво­дят За­пад от ми­ра­жей Азии и Аф­ри­ки - от мис­ти­чес­ких ми­ра­жей ле­са и пус­ты­ни.

    Но сам этот уход мо­на­хов рас­чи­ща­ет до­ро­гу, ве­ду­щую к расц­ве­ту но­вых школ. Со­бор в Рей­мсе в 1131 г. зап­ре­ща­ет мо­на­хам за­ни­маться ме­ди­ци­ной за пре­де­ла­ми мо­нас­ты­рей; в ре­зульта­те это поп­ри­ще ос­во­бож­да­ет­ся для Гип­пок­ра­та.

    Парижские кли­ри­ки не пос­лу­ша­лись св. Бер­на­ра. Ио­анн Солс­бе­рий­ский пи­шет То­ма­су Бек­ке­ту в 1164 г.:

    Я обо­шел Па­риж. Ког­да я уви­дел изо­би­лие про­дук­тов, людс­кое ве­селье, поч­те­ние, ко­им пользу­ют­ся кли­ри­ки, ве­ли­чие и сла­ву всей церк­ви, раз­но­об­раз­ную де­ятельность фи­ло­со­фов, то вос­хи­тил­ся - слов­но уз­рел лест­ни­цу Иако­ва, вер­ши­на ко­то­рой соп­ри­ка­са­лась с не­бе­са­ми и по ко­то­рой под­ни­ма­лись и спус­ка­лись ан­ге­лы. В вос­тор­ге от се­го счаст­ли­во­го странст­вия я дол­жен был приз­нать: здесь жив Гос­подь, а я то­го не ве­дал. Вот сло­ва по­эта, при­шед­шие мне на па­мять: Счаст­лив изг­нан­ник, мес­то ссыл­ки ко­его - его жи­ли­ще. Аб­бат Фи­липп Ар­веньский, соз­на­вая бо­гатст­во го­родс­ко­го об­ра­зо­ва­ния, пи­шет од­но­му мо­ло­до­му уче­ни­ку: Сле­дуя люб­ви к на­уке, ты те­перь в Па­ри­же, ты. об­рел тот Иеру­са­лим, ко­его жаж­дут мно­гие. Это - дом Да­ви­дов,… дом муд­ре­ца Со­ло­мо­на. Та­кое сте­че­ние на­ро­да, та­кая тол­па кли­ри­ков, что ско­ро они чис­лом сво­им прев­зой­дут ми­рян. Счаст­лив тот го­род, где с та­ким рве­ни­ем чи­та­ют свя­щен­ные кни­ги, где слож­ней­шие тай­ны раз­ре­ша­ют­ся по ми­лос­ти Св. Ду­ха, где столько зна­ме­ни­тых про­фес­со­ров, где та­кая бо­гос­ловс­кая уче­ность, что мож­но наз­вать его гра­дом сво­бод­ных ис­кус­ств!

    

    

    В этом хо­ре пох­вал Па­ри­жу с осо­бой си­лой зву­чит вы­со­кий го­лос стран­ной груп­пы ин­тел­лек­ту­алов. Это - го­ли­ар­ды, для них Па­риж зем­ной рай, ро­за ми­ра, бальзам все­лен­ной.

    Paradisius mun­di Pa­ri­si­us, mun­di ro­sa, bal­sa­mum or­bis. Кто та­кие го­ли­ар­ды? Все скры­ва­ет от нас эту фи­гу­ру. Пря­чу­щая большинст­во из них ано­ним­ность, ле­ген­ды, пу­щен­ные ими са­ми­ми в шут­ку, или те, что расп­рост­ра­ня­лись их вра­га­ми вмес­те с обильной кле­ве­той и зло­ре­чи­ем; на­ко­нец, ис­то­рии, сло­жен­ные эру­ди­та­ми и сов­ре­мен­ны­ми ис­то­ри­ка­ми, заб­лу­див­ши­ми­ся в лож­ных по­до­би­ях, ос­леп­лен­ны­ми пред­рас­суд­ка­ми. Иные из них пе­ре­ни­ма­ют прок­ля­тия со­бо­ров и си­но­дов, а так­же не­ко­то­рых цер­ков­ных пи­са­те­лей XII - XI­II вв. Кли­ри­ки-го­ли­ар­ды, или странст­ву­ющие кли­ри­ки, на­зы­ва­лись бро­дя­га­ми, разв­рат­ни­ка­ми, фиг­ля­ра­ми, шу­та­ми. Их изоб­ра­жа­ли как не­кую бо­ге­му, псев­дос­ту­ден­тов, гля­дя на них то с из­вест­ным уми­ле­ни­ем - пусть мо­ло­дежь пе­ре­бе­сит­ся, то с опас­кой и през­ре­ни­ем - смутьяны, на­ру­ши­те­ли по­ряд­ка, раз­ве они не опас­ны? Дру­гие, на­обо­рот, ви­дят в них сво­его ро­да го­родс­кую ин­тел­ли­ген­цию, ре­во­лю­ци­он­ную сре­ду, отк­ры­тую всем фор­мам яв­ной оп­по­зи­ции фе­ода­лиз­му. Где же 'исти­на?

    Стоит нам из­ба­виться от фан­тас­ти­чес­ких эти­мо­ло­гии, и ока­зы­ва­ет­ся, что нам не­ве­до­мо да­же про­ис­хож­де­ние сло­ва «го­ли­ард». Его счи­та­ли про­из­вод­ным от Го­ли­афа, воп­ло­ще­ния дьяво­ла, вра­га Бо­га, или от gu­la, глот­ки, что­бы сде­лать из уче­ни­ков се­го вра­га божьего пьянчуг и гор­ло­па­нов. Так как Го­ли­аса, ис­то­ри­чес­ко­го ос­но­ва­те­ля ор­де­на, чле­на­ми ко­то­ро­го бы­ли го­ли­ар­ды, най­ти не уда­лось, то нам ос­та­ют­ся лишь нес­колько би­ог­ра­фи­чес­ких де­та­лей от­дельных го­ли­ар­дов и сбор­ни­ки сти­хов - ин­ди­ви­ду­альные или кол­лек­тив­ные, саr­mi­na bu­ra­na, - а так­же прок­ли­на­ющие или очер­ня­ющие их сов­ре­мен­ные текс­ты.

    

    

    Нет ни­ка­ких сом­не­ний в том, что они об­ра­зо­вы­ва­ли сре­ду, где охот­но кри­ти­ко­ва­ли об­щест­во с его инс­ти­ту­та­ми. Будь они го­родс­ко­го, крестьянско­го или да­же дво­рянс­ко­го про­ис­хож­де­ния, го­ли­ар­ды яв­ля­лись преж­де все­го стран­ни­ка­ми, ти­пич­ны­ми предс­та­ви­те­ля­ми той эпо­хи, ког­да де­мог­ра­фи­чес­кий рост, про­буж­де­ние тор­гов­ли, стро­ительство го­ро­дов под­ры­ва­ли фе­одальные струк­ту­ры и выб­ра­сы­ва­ли на до­ро­ги, со­би­ра­ли на пе­рек­рест­ках, ко­то­ры­ми и бы­ли го­ро­да, вся­ко­го ро­да дек­лас­си­ро­ван­ных, смельча­ков, ни­щих. Го­ли­ар­ды - это плод со­ци­альной мо­бильнос­ти, ха­рак­тер­ной для XII ве­ка. Уже бегст­во за пре­де­лы ус­то­яв­ших­ся струк­тур бы­ло скан­да­лом для тра­ди­ци­он­но наст­ро­ен­ных умов. Ран­нее сред­не­ве­ковье ста­ра­лось прик­ре­пить каж­до­го к сво­ему мес­ту, к сво­ему де­лу, ор­де­ну, сос­ло­вию. Го­ли­ар­ды бы­ли бег­ле­ца­ми. Они бе­жа­ли, не имея средств к су­щест­во­ва­нию, а по­то­му в го­родс­ких шко­лах сби­ва­лись в стаи бед­ных шко­ля­ров, жив­ших чем и как при­дет­ся, ни­щенст­во­вав­ших, де­лав­ших­ся слу­га­ми у сво­их бо­лее за­жи­точ­ных со­уче­ни­ков, ибо, как ска­за­но Эв­ра­ром Не­мец­ким: Ес­ли Па­риж - рай для бо­га­тых, то для бед­ных он - жаж­ду­щая до­бы­чи тря­си­на. Он оп­ла­ки­ва­ет Ра­ri­si­ana fa­mes, го­лод нес­част­ных па­рижс­ких сту­ден­тов.

    Чтобы за­ра­бо­тать се­бе на жизнь, они иной раз де­ла­лись цир­ка­ча­ми и шу­та­ми; от­сю­да, ве­ро­ят­но, про­ис­хо­дит еще од­но имя, под ко­то­рым они выс­ту­па­ют. Но сле­ду­ет пом­нить, что сло­во jocu­la­tor, жонг­лер, в ту эпо­ху бы­ло эпи­те­том для всех тех, ко­го на­хо­ди­ли опас­ным, ко­го хо­те­ли выб­ро­сить за пре­де­лы об­щест­ва. Jocu­la­tor - да это же «крас­ный», это бун­тов­щик!

    У этих бед­ных шко­ля­ров не бы­ло ни пос­то­ян­но­го жилья, ни до­ход­но­го мес­та, ни бе­не­фи­ция, а по­то­му они пус­ка­лись в ин­тел­лек­ту­альные аван­тю­ры, сле­до­ва­ли за пон­ра­вив­шим­ся им учи­те­лем, сбе­га­лись к зна­ме­ни­тос­тям, пе­ре­но­ся из го­ро­да в го­род по­лу­чен­ное об­ра­зо­ва­ние. Они фор­ми­ру­ют кос­тяк то­го школьно­го бро­дяж­ни­чест­ва, ко­то­рое бы­ло так свой­ст­вен­но XII ве­ку. Они прив­но­сят в не­го дух аван­тю­ры, им­пульсив­нос­ти, дер­зос­ти. Но они не сос­тав­ля­ют ка­ко­го-то клас­са. Они раз­нят­ся сво­им про­ис­хож­де­ни­ем, у них раз­лич­ные при­тя­за­ния.

    Учебе они, ко­неч­но, пред­поч­ли бы вой­ну. Но их соб­ратьями уже и без то­го пол­на ар­мия крес­то­нос­цев, раз­бой­ни­чав­ших на всех до­ро­гах Ев­ро­пы и Азии и только что разг­ра­бив­ших Конс­тан­ти­но­поль. Ес­ли все го­ли­ар­ды пре­да­ют­ся кри­ти­ке, то не­ко­то­рые из них, быть мо­жет мно­гие, меч­та­ют сде­латься те­ми, ко­го они кри­ти­ку­ют. Ес­ли по­лу­чив­ший ре­пу­та­цию нас­меш­ни­ка Гу­го Ор­ле­анс­кий, по проз­ви­щу При­мас, ус­пеш­но учил в Ор­ле­ане и Па­ри­же, впол­не оп­рав­ды­вал ре­пу­та­цию нас­меш­ни­ка (пос­лу­жив впос­ледст­вии про­об­ра­зом Pri­mas­so в «Де­ка­ме­ро­не»), всег­да жил в без­де­нежье и сох­ра­нял ост­ро­ту нас­то­ро­жен­но­го взгля­да, то Ар­хи­пи­ита Кельнский пе­ре­би­вал­ся по­дач­ка­ми за лесть со сто­ла Ре­ги­нальда Дас­сельско­го, не­мец­ко­го пре­ла­та и ар­хи­канц­ле­ра Фрид­ри­ха Бар­ба­рос­сы. Сер­лон Вильтонс­кий при­вя­зал­ся к пар­тии Ма­тильды Анг­лий­ской, по­ка­ял­ся и всту­пил в ор­ден цис­те­ри­ан­цев. Готье Лилльский жил при дво­ре Ген­ри­ха II План­та­ге­не­та, а за­тем у ар­хи­епис­ко­па Рей­мс­ско­го и умер ка­но­ни­ком. Они меч­та­ют о щед­ром ме­це­на­те, о пре­бен­де, о счаст­ли­вой жиз­ни на ши­ро­кую но­гу. Ка­жет­ся, они хо­тят не столько по­ме­нять со­ци­альный по­ря­док, сколько сде­латься его но­вы­ми бе­не­фи­ци­ари­ями.

    

    

    И все же са­ми те­мы их по­эзии бес­по­щад­но ата­ку­ют это об­щест­во. У мно­гих из них яв­но раз­ли­чи­мы чер­ты ре­во­лю­ци­оне­ров. Иг­ра, ви­но, лю­бовь - вот вос­пе­ва­емая ими три­ло­гия, вы­зы­вав­шая не­го­до­ва­ние бла­го­чес­ти­вых душ то­го вре­ме­ни, хо­тя сей грех им лег­ко от­пус­ка­ют сов­ре­мен­ные ис­то­ри­ки.

    

    

    

    

    Все это ка­жет­ся бе­зо­бид­ным и раз­ве что пред­ве­ща­ет ге­ний то­го же Вий­она. Но ос­те­ре­жем­ся от ско­рых суж­де­ний, в по­эме есть бо­лее ост­рые сло­ва:

    

    

    (Пер. О. Б. Ру­ме­ра.)

    Разве в этом про­во­ци­ру­ющем им­мо­ра­лиз­ме, в этой пох­ва­ле эро­ти­ке, - иног­да гра­ни­чив­шей у го­ли­ар­дов с неп­рис­той­ностью, - не прос­ту­па­ют ес­тест­вен­ная мо­раль, от­ри­ца­ние цер­ков­но­го уче­ния и тра­ди­ци­он­ной мо­ра­ли? Раз­ве го­ли­ард не при­над­ле­жит к той большой семье вольно­дум­цев, ко­то­рые, по­ми­мо сво­бо­ды нра­вов и сво­бо­ды сло­ва, стре­ми­лись так­же к сво­бо­де ду­ха?

    В об­ра­зе Ко­ле­са фор­ту­ны, пос­то­ян­но по­яв­ляв­шем­ся в по­эзии кли­ри­ков-ва­ган­тов, со­дер­жит­ся не только по­эти­чес­кая те­ма; и, ко­неч­но, они вкла­ды­ва­ли в этот об­раз больше, чем их сов­ре­мен­ни­ки, ко­то­рые без зло­го умыс­ла и без зад­них мыс­лей изоб­ра­жа­ли это ко­ле­со в сво­их со­бо­рах. Од­на­ко вра­ща­юще­еся Ко­ле­со Фор­ту­ны, веч­ное возв­ра­ще­ние, сле­пой Слу­чай, свер­га­ющий пре­ус­пев­ших, по су­щест­ву, не яв­ля­ют­ся и ре­во­лю­ци­он­ны­ми те­ма­ми - они от­вер­га­ют прог­ресс, от­ри­ца­ют смысл Ис­то­рии. Они мо­гут звать к об­щест­вен­ным пот­ря­се­ни­ям, но ров­но нас­только, нас­колько в них от­сутст­ву­ет ин­те­рес к пос­ле­завт­раш­не­му дню. Имен­но в этих об­ра­зах предс­та­ет склон­ность го­ли­ар­дов к бун­ту - ес­ли не ре­во­лю­ции, их они вос­пе­ва­ли и изоб­ра­жа­ли в сво­их ми­ни­атю­рах.

    

    

    Важно то, что по­эзия ва­ган­тов об­ру­ши­ва­ет­ся - за­дол­го до то­го, как это ста­ло об­щим мес­том бур­жу­аз­ной ли­те­ра­ту­ры, - на всех предс­та­ви­те­лей по­ряд­ка ран­не­го сред­не­ве­ковья: цер­ков­ни­ков, арис­ток­ра­тов, да­же крестьян.

    В церк­ви из­люб­лен­ны­ми ми­ше­ня­ми го­ли­ар­дов яв­ля­ют­ся те, кто со­ци­ально, по­ли­ти­чес­ки, иде­оло­ги­чес­ки на­ибо­лее при­вя­за­ны к об­щест­вен­ным струк­ту­рам: па­па, епис­ко­пы, мо­на­хи.

    Антипапское и ан­ти­римс­кое вдох­но­ве­ние го­ли­ар­дов, не сме­ши­ва­ясь, при­со­еди­ня­ет­ся к двум дру­гим те­че­ни­ям. Во-пер­вых, это ги­бел­ли­ны, на­па­дав­шие преж­де все­го на мирс­кие при­тя­за­ния папст­ва и дер­жав­ши­еся сто­ро­ны им­пе­рии про­тив ду­хо­венст­ва. Во-вто­рых, мо­ра­ли­за­торс­кое те­че­ние, уп­ре­кав­шее па­пу и римс­кий двор за комп­ро­мис­сы с ду­хом вре­ме­ни, за рос­кошь, за ко­рыс­то­лю­бие. Ко­неч­но, в им­перс­кой пар­тий бы­ло не­ма­ло го­ли­ар­дов - хо­тя бы тот же Ар­хи­пи­ита Кельнский, - и их по­эзия час­то име­ет сво­им ис­то­ком ан­ти­папс­кие са­ти­ры, да­же ес­ли пос­лед­ние до­вольство­ва­лись тра­ди­ци­он­ны­ми те­ма­ми и час­то бы­ли до­вольно без­зу­бы­ми. Но и по то­ну, и по ду­ху го­ли­ар­ды яв­но от­ли­ча­ют­ся от ги­бел­ли­нов. В римс­ком пер­вос­вя­щен­ни­ке и его ок­ру­же­нии ги­бел­ли­ны ви­дят гла­ву и га­ран­та со­ци­ально­го, по­ли­ти­чес­ко­го, иде­оло­ги­чес­ко­го по­ряд­ка; да­же больше то­го - со­ци­альной иерар­хии, тог­да как го­ли­ар­ды яв­ля­ют­ся не столько ре­во­лю­ци­оне­ра­ми, сколько анар­хис­та­ми. В то вре­мя, как пос­ле гри­го­ри­анс­кой ре­фор­мы папст­во стре­мит­ся отой­ти от фе­одальных струк­тур и опе­реться не только на ста­рую власть зем­ли, но и на но­вую власть де­нег, го­ли­ар­ды ра­зоб­ла­ча­ют эту но­вую ори­ен­та­цию, про­дол­жая об­ру­ши­ваться и на ста­рую.

    Григорий VII за­явил: Гос­подь не го­во­рил: мое имя Обы­чай. Го­ли­ар­ды об­ви­ня­ют его нас­лед­ни­ков, ко­то­рые по­нуж­да­ют Гос­по­да го­во­рить: Имя мое - Деньги:

    

    

    Во вре­мя оно ре­че па­па к рим­ля­нам: «Ког­да же при­идет сын че­ло­ве­чес­кий к прес­то­лу сла­вы на­шей, пер­во-на­пер­во воп­ро­си­те: «Друг, для че­го ты при­шел?» Но ес­ли не пе­рес­та­нет сту­чаться, ни­че­го вам не да­вая, выб­росьте его во тьму внеш­нюю. И бы­ло так, что явил­ся бед­ный не­кий кли­рик в ку­рию от­ца па­пы и возг­ла­сил, го­во­ря: «По­ми­луй­те ме­ня, прив­рат­ни­ки папс­кие; ибо ру­ка ни­ще­ты кос­ну­лась ме­ня; я же бе­ден и нищ; а по­се­му про­шу, да по­мо­же­те невз­го­де мо­ей и нуж­де мо­ей». Они же, ус­лы­шав, воз­не­го­до­ва­ли зе­ло и рек­ли: «Друг, бед­ность твоя да бу­дет в по­ги­бель с то­бою! Отой­ди от ме­ня, са­та­на, ибо пах­нешь ты не тем, чем пах­нут деньги: Аминь, аминь, гла­го­лю те­бе: не вой­дешь в ра­дость гос­по­ди­на тво­его, по­ка не от­дашь до пос­лед­не­го код­ран­та. Бед­ный же по­шел и про­дал плащ и ру­ба­ху и все, что имел, и дал кар­ди­на­лам, и прив­рат­ни­кам, и спаль­ни­кам; но они от­ве­ча­ли: «Что это для та­ко­го мно­жест­ва?» - и выг­на­ли его вон; он же, вы­шед вон, пла­кал­ся горько, не имея се­бе уте­ше­ния.

    После же при­шед к вра­там ку­рии не­кий кли­рик, утуч­нев­ший, отолс­тев­ший и ожи­рев­ший, ко­то­рый во вре­мя мя­те­жа сде­лал убий­ст­во; сей дал, во-пер­вых, прив­рат­ни­ку, во-вто­рых, спальни­ку, в-третьих, кар­ди­на­лам, но они ду­ма­ли, что по­лу­чат боль­ше.

    Отец же, па­па, ус­лы­шав, что кар­ди­на­лы и слу­ги при­яли от кли­ри­ка мзду мно­гую, за­бо­лел да­же до смер­ти; но бо­га­тый пос­лал ему сна­до­бие зла­тое и се­реб­ря­ное, и он тот­час же ис­це­лил­ся. Тог­да приз­вал отец, па­па, к се­бе кар­ди­на­лов и слуг и ве­щал к ним: «Смот­ри­те, бра­тие, ник­то да не обольща­ет вас пус­ты­ми сло­ва­ми, ибо я дал вам при­мер, да­бы так, как я бе­ру, и вы бы бра­ли». (Пер. Б.И.Ярхо.)

    

    От сог­ла­ша­тельства с дво­ря­на­ми цер­ков­ни­ки те­перь пе­реш­ли к сго­во­ру с бо­га­те­ями. Цер­ковь ры­ча­ла вмес­те с фе­ода­ла­ми, ны­не она ла­ет вмес­те с тор­гов­ца­ми. Го­ли­ар­ды, сле­дуя тем ин­тел­лек­ту­алам, ко­то­рые стре­ми­лись нес­ти в го­ро­да светс­кую культу­ру, клей­ми­ли та­кую эво­лю­цию церк­ви:

    

    

    (Пер. M. Л. Гас­па­ро­ва.)

    Малая роль де­нег в ран­нем сред­не­ве­ковье ог­ра­ни­чи­ва­ла си­мо­нию. Те­перь власть де­нег ста­но­вит­ся все­об­щей.

    В ду­хе ро­манс­ко­го гро­тес­ка са­ти­ри­чес­кий бес­ти­арий го­ли­ар­дов стро­ит­ся как фриз с изоб­ра­жен­ны­ми в ви­де зве­рей цер­ков­ни­ка­ми - на фрон­то­не об­щест­ва воз­ни­ка­ет мир кле­ри­кальных хи­мер. Па­па - лев все­по­жи­ра­ющий; епис­коп - бык, пас­тырь не­на­сыт­ный, шест­ву­ет пе­ред сво­им ста­дом, по­едая всю тра­ву; его ар­хи­ди­ако­ны по­доб­ны ры­сям, прес­ле­ду­ющим до­бы­чу, его нас­то­ятель на­по­ми­на­ет охот­ничьего пса, ко­то­рый рвет­ся с по­вод­ка и за­го­ня­ет до­бы­чу с по­мощью чи­нов­ни­ков - епис­копс­ких охот­ни­ков. Та­ко­во «Пра­ви­ло Иг­ры» по опи­са­нию го­ли­ар­дов.

    Если кю­ре, счи­тав­ший­ся жерт­вой иерар­хии и соб­ра­том по ни­ще­те и эксп­лу­ата­ции, как пра­ви­ло, не зат­ра­ги­ва­ет­ся го­ли­ар­да­ми, то на мо­на­ха они на­па­да­ют жес­то­ко. В этих на­пад­ках они не ог­ра­ни­чи­ва­ют­ся тра­ди­ци­он­ным выс­ме­ива­ни­ем дур­ных нра­вов мо­на­шест­ва: об­жорст­ва, ле­ни, рас­путст­ва. С точ­ки зре­ния бе­ло­го ду­хо­венст­ва, - а она близ­ка взгля­ду ми­рян - мо­на­хи яв­ля­ют­ся кон­ку­рен­та­ми бед­ных при­ходс­ких свя­щен­ни­ков, от­ни­ма­ющих у кю­ре пре­бен­ды, ка­ющих­ся, ве­ру­ющих. В сле­ду­ющем ве­ке этот спор обост­рит­ся в уни­вер­си­те­тах. Кро­ме то­го, мы уже на­хо­дим здесь от­ри­ца­ние зна­чи­тельной час­ти хрис­ти­анст­ва - тех, кто хо­чет бе­жать от ми­ра се­го, тех, кто от­вер­га­ет зем­лю, кто в оди­но­чест­ве пре­да­ет­ся.аске­зе, бед­нос­ти, воз­дер­жа­нию, да­же не­ве­жест­ву, по­ни­ма­емо­му как от­каз от ду­хов­ных благ. Та­ко­вы два ти­па жиз­ни: до­ве­ден­ное до пре­де­ла про­ти­во­пос­тав­ле­ние де­ятельной и со­зер­ца­тельной жиз­ни, рай. на зем­ле и страст­ный по­иск спа­се­ния по ту сто­ро­ну ми­ра се­го - вот что ле­жит в ос­но­ве ан­та­го­низ­ма мо­на­ха и го­ли­ар­да, что де­ла­ет пос­лед­не­го пред­шест­вен­ни­ком гу­ма­нис­та Воз­рож­де­ния. По­эт, со­чи­нив­ший De­us pa­ter, adi­uva, где мо­ло­до­го кли­ри­ка отв­ра­ща­ют от мо­на­шес­кой жиз­ни, пред­ва­ря­ет ата­ки Ло­рен­цо Вал­лы на gens cu­cul­la­ta - ра­су кло­бу­ков.

    Как го­родс­кой жи­тель го­ли­ард ис­пы­ты­ва­ет през­ре­ние к сельско­му ми­ру и пи­та­ет лишь отв­ра­ще­ние к его воп­ло­ще­нию - гру­бо­му муж­ла­ну, ко­его он бес­чес­тит в зна­ме­ни­том «Скло­не­нии му­жи­ка»:

    

    

    Последней его ми­шенью ста­но­вит­ся ры­царь. Го­ли­ард от­вер­га­ет его при­ви­ле­гию рож­де­ния.

    Благороден тот, ко­го об­ла­го­ро­ди­ла доб­ро­де­тель. Вы­ро­док тот, ко­го не обо­га­ти­ла ни­ка­кая доб­ро­де­тель.

    Старому по­ряд­ку он про­ти­во­пос­тав­ля­ет но­вый, ос­но­ван­ный на лич­ных зас­лу­гах.

    Благородство че­ло­ве­ка - дух, об­раз бо­жест­ва. Бла­го­родст­во че­ло­ве­ка - име­ни­тость доб­ро­де­те­лей. Бла­го­родст­во че­ло­ве­ка - са­мо­об­ла­да­ние. Бла­го­родст­во че­ло­ве­ка - выд­ви­же­ние скром­но-рож­ден­но­го.

    Благородство че­ло­ве­ка - пра­ва, по­лу­чен­ные от при­ро­ды.

    Благородство че­ло­ве­ка - не бо­яться ни­че­го, кро­ме гнус­нос­ти.

    В ры­ца­ре он пре­зи­ра­ет так­же во­ен­но­го, сол­да­та. Для го­родс­ко­го ин­тел­лек­ту­ала бит­вы ду­ха, по­един­ки ди­алек­ти­ки за­ме­ни­ли честь ору­жия и дос­то­инст­во во­ен­ных по­бед. Ар­хи­пи­ита Кельнский го­во­рит о сво­ем отв­ра­ще­нии к де­лам ору­жия (те ter­ru­it la­bor mi­li­ta­ris) так же, как и Абе­ляр, один из ве­ли­чай­ших по­этов-го­ли­ар­дов, вы­ра­жа­ет это в сти­хах (к со­жа­ле­нию, уте­рян­ных), ко­то­рые чи­та­ли вслух и пе­ли на го­ре Св. Же­невьевы, по­доб­но то­му, как се­год­ня на­пе­ва­ют мод­ные пе­сен­ки.

    Этот ан­та­го­низм бла­го­род­но­го во­ина и ин­тел­лек­ту­ала но­во­го сти­ля на­шел на­илуч­шее вы­ра­же­ние в об­лас­ти, ко­то­рая предс­тав­ля­ет осо­бый ин­те­рес для со­ци­оло­га - в об­лас­ти от­но­ше­ний меж­ду по­ла­ми. В ос­но­ве вдох­но­вив­ше­го мно­жест­во по­эм спо­ра меж­ду кли­ри­ком и ры­ца­рем ле­жит со­пер­ни­чест­во двух со­ци­альных групп из-за жен­щин. Го­ли­ар­ды по­ла­га­ли, что им не вы­ра­зить луч­ше сво­его пре­вос­ходст­ва над фе­ода­ла­ми, чем хвас­товст­вом сво­ими ус­пе­ха­ми у женс­ко­го по­ла. Они нас пред­по­чи­та­ют, кли­рик уме­ет лю­бить луч­ше ры­ца­ря. В этом за­яв­ле­нии со­ци­олог дол­жен разг­ля­деть за­ме­ча­тельное про­яв­ле­ние борьбы со­ци­алв­ных групп.

    В Пре­нии Фло­ры и Фил­ли­ды, где од­на лю­бит кли­ри­ка, а дру­гая ры­ца­ря (mi­les), в зак­лю­че­ние под­во­дит­ся итог пре­ния и вы­но­сит­ся при­го­вор кур­ту­аз­но­го су­да:

    

    

    (Пер. М. А. Гас­па­ро­ва.)

    Несмотря на все свое зна­че­ние, го­ли­ар­ды су­щест­во­ва­ли на ок­ра­ине ин­тел­лек­ту­ально­го дви­же­ния. Не­сом­нен­но, они вве­ли те­мы бу­ду­ще­го, ко­то­рые еще ус­пе­ют об­рес­ти бо­лее дос­той­ный об­лик. Они жи­вей­шим об­ра­зом предс­тав­ля­ли сре­ду, ко­то­рая жаж­да­ла сво­бо­ды; они пе­ре­да­ли сле­ду­юще­му ве­ку не­ма­ло идей о ес­тест­вен­ной мо­ра­ли, сво­бо­де нра­вов и вольно­мыс­лии, свою кри­ти­ку ре­ли­ги­оз­но­го об­щест­ва - все это мы най­дем у уни­вер­си­тетс­ких про­фес­со­ров, в по­эзии Рют­бе­фа, в Ро­ма­не о Ро­зе Жа­на де Ме­на, в не­ко­то­рых те­зи­сах, осуж­ден­ных в Па­ри­же в 1277 г. Но в XI­II сто­ле­тии го­ли­ар­ды ис­че­за­ют. Их за­де­ли прес­ле­до­ва­ния и прок­ля­тия, но и собст­вен­ная склон­ность к чис­то раз­ру­ши­тельной кри­ти­ке не поз­во­ли­ла им най­ти свое мес­то в стро­ительстве уни­вер­си­те­та, ко­то­рый они так час­то по­ки­да­ли, что­бы ус­петь нас­ла­диться жизнью и пост­ранст­во­вать. Зак­реп­ле­ние ин­тел­лек­ту­ально­го дви­же­ния про­ис­хо­ди­ло в ор­га­ни­зо­ван­ных цент­рах, в уни­вер­си­те­тах, от­ку­да по­ти­хоньку уда­ли­лись эти бро­дя­ги.

    

    

    Если Пьер Абе­ляр и был го­ли­ар­дом, то он был и чем-то мно­го большим - сла­вой этой па­рижс­кой сре­ды. Он яв­ля­ет­ся пер­вым ве­ли­ким ин­тел­лек­ту­алом сов­ре­мен­но­го ти­па - пусть в рам­ках mo­der­ni­tas XII ве­ка. Абе­ляр - это пер­вый про­фес­сор.

    Удивляет уже не­обыч­ность его карьеры. Бре­то­нец из-под Нан­та, он ро­дил­ся в Па­ле в 1079 г. и при­над­ле­жал к мел­ко­му дво­рянст­ву, жизнь ко­то­ро­го ста­но­ви­лась труд­ной вмес­те с на­ча­лом раз­ви­тия де­неж­ной эко­но­ми­ки. Он с ра­достью ос­тав­ля­ет во­инс­кие тру­ды сво­им братьям и об­ра­ща­ет­ся к уче­бе.

    Абеляр от­рек­ся от во­ен­ных битв, по­ки­нув их ра­ди дру­гих бо­ев. Веч­ный спор­щик, он ста­нет, по сло­вам По­ля Виньо, ры­ца­рем ди­алек­ти­ки. Он все вре­мя ку­да-то спе­шит - ту­да, где на­чи­на­ет­ся схват­ка. И всех бу­до­ра­жит, вы­зы­вая на каж­дом ша­гу го­ря­чие дис­кус­сии.

    Интеллектуальный крес­то­вый по­ход фа­тально вле­чет его в Па­риж. Здесь раск­ры­ва­ет­ся дру­гая чер­та его ха­рак­те­ра - пот­реб­ность раз­би­вать идо­лы. Его ве­ра в се­бя (de me pre­su­mens, как он в том охот­но приз­на­ет­ся), оз­на­ча­ющая не са­мо­восх­ва­ле­ние, но зна­ние се­бе це­ны, по­буж­да­ет его ата­ко­вать са­мо­го из­вест­но­го из па­рижс­ких мэт­ров, Гий­ома из Шам­по. Абе­ляр его про­во­ци­ру­ет, при­пи­ра­ет к стен­ке, по­хи­ща­ет у не­го слу­ша­те­лей. Гий­ом го­нит его прочь, но позд­но: мо­ло­дой та­лант уже не заг­лу­шить, он сде­лал­ся мэт­ром. Слу­ша­те­ли отп­рав­ля­ют­ся за ним в Ме­лён, за­тем в Кор­бей­ль, где он фор­ми­ру­ет шко­лу. Но тут че­ло­ве­ка, жи­ву­ще­го од­ним ин­тел­лек­том, пре­да­ет те­ло: он за­бо­лел и дол­жен на нес­колько лет уда­литься в Бре­тань.

    Восстановив свои си­лы, он сно­ва на­хо­дит сво­его ста­ро­го вра­га Гий­ома в Па­ри­же. Но­вые столк­но­ве­ния, пот­ря­сен­ный Гий­ом вы­нуж­ден подп­рав­лять свое уче­ние, он пы­та­ет­ся учесть кри­ти­ку мо­ло­до­го про­тив­ни­ка. Пос­лед­ний этим не удов­лет­во­ря­ет­ся и за­хо­дит столь да­ле­ко, что в кон­це кон­цов при­нуж­ден вновь отс­ту­пить в Ме­лён. Но по­бе­да Гий­ома ста­ла его по­ра­же­ни­ем, его по­ки­ну­ли все уче­ни­ки. Ста­рый мэтр по­беж­ден и ос­тав­ля­ет пре­по­да­ва­ние. Абе­ляр возв­ра­ща­ет­ся с три­ум­фом и рас­по­ла­га­ет­ся имен­но там, от­ку­да уда­лил­ся его ста­рый про­тив­ник, на го­ре св. Же­невьевы. Жре­бий бро­шен, па­рижс­кая культу­ра от­ны­не и нав­сег­да име­ет сво­им цент­ром не ост­ров Си­те, а го­ру, ле­вый бе­рег. Один че­ло­век оп­ре­де­лил судьбу квар­та­ла.

    Абеляр стра­да­ет от то­го, что у не­го те­перь нет рав­но­го ему со­пер­ни­ка. Как ло­ги­ка его бе­сит то, что над все­ми про­чи­ми воз­вы­ша­ют­ся те­оло­ги. Он да­ет се­бе клят­ву: он сам сде­ла­ет­ся бо­гос­ло­вом. Он вновь ста­но­вит­ся сту­ден­том и спе­шит в Лан на лек­ции са­мо­го зна­ме­ни­то­го бо­гос­ло­ва то­го вре­ме­ни, Ан­сельма Ланс­ко­го. Сла­ва Ан­сельма не смог­ла дол­го про­ти­вос­то­ять ико­но­бор­чес­кой страс­ти го­ря­че­го ан­тит­ра­ди­ци­она­лис­та.

    Итак, я при­шел к это­му стар­цу, ко­то­рый был обя­зан сла­бой больше сво­ей дол­го­лет­ней пре­по­да­ва­тельской де­ятельнос­ти, -не­же­ли сво­ему уму или па­мя­ти. Ес­ли кто-ни­будь при­хо­дил к не­му с целью раз­ре­шить ка­кое-ни­будь свое не­до­уме­ние, то ухо­дил от не­го с еще большим не­до­уме­ни­ем. Прав­да, его слу­ша­те­ли им вос­хи­ща­лись, но он ка­зал­ся нич­тож­ным воп­ро­шав­шим его о чем-ли­бо. Он изу­ми­тельно вла­дел речью, но она бы­ла край­не бед­на со­дер­жа­ни­ем и ли­ше­на мыс­ли. За­жи­гая огонь, он на­пол­нял свой дом ды­мом, а не оза­рял его све­том. Он был по­хож не дре­во с лист­вой, ко­то­рое из­да­ли предс­тав­ля­лось ве­ли­чест­вен­ным, но вбли­зи и при вни­ма­тельном рас­смот­ре­нии ока­зы­ва­лось бесп­лод­ным. И вот, ког­да я по­до­шел к это­му дре­ву с целью соб­рать с не­го пло­ды, ока­за­лось, что это прок­ля­тая ис­по­дом смо­ков­ни­ца или тот ста­рый дуб, с ко­то­рым срав­ни­ва­ет Пом­пея Лу­кан, го­во­ря:

    

    

    (Перевод В. А. Со­ко­ло­ва.)

    Ему бро­са­ют вы­зов - по­ка­зать, на что он сам го­дит­ся. Он под­ни­ма­ет пер­чат­ку. На­по­ми­на­ют, что ес­ли он об­ла­да­ет глу­бо­ки­ми поз­на­ни­ями в фи­ло­со­фии, то в бо­гос­ло­вии он не­веж­да. Он от­ве­ча­ет, что бу­дет ру­ко­водст­во­ваться тем же ме­то­дом. Сле­ду­ет ука­за­ние на его не­опыт­ность. Я с не­го­до­ва­ни­ем от­ве­тил, что в мо­ем обы­чае раз­ре­шать воп­ро­сы, опи­ра­ясь не на кро­пот­ли­вый труд, но на ра­зум. Абе­ляр имп­ро­ви­зи­ру­ет ком­мен­та­рий на про­ро­чест­ва Иезе­ки­иля, вы­зы­ва­ющий вос­торг у слу­ша­те­лей. Из рук в ру­ки пе­ре­хо­дят за­пи­си этой лек­ции, их ко­пи­ру­ют. Рас­ту­щая ауди­то­рия по­буж­да­ет его про­дол­жать ком­мен­та­рии. С этой целью он возв­ра­ща­ет­ся в Па­риж.

    

    

    Пришла сла­ва, ко­то­рая бы­ла жес­то­ко прер­ва­на ро­ма­ном с Эло­изой. Де­та­ли нам из­вест­ны по не­обык­но­вен­ной ав­то­би­ог­ра­фии, ка­ко­вой яв­ля­ет­ся His­to­ria Ca­la­mi­ta­tum, сво­его ро­да ис­по­ведь - Ис­то­рия мо­их бедст­вий.

    Роман на­чи­на­ет­ся в ду­хе Опас­ных свя­зей. Абе­ляр не был по­ве­сой. Но бес одо­ле­ва­ет это­го ин­тел­лек­ту­ала 39 лет, знав­ше­го лю­бовь лишь по Ови­дию и по со­чи­ня­емым им са­мим сти­хам - сти­хам го­ли­ар­да, но по ду­ху, а не по опы­ту. Он горд, что на­хо­дит­ся на вер­ши­не сла­вы, и сам приз­на­ет­ся: Я счи­тая уже се­бя единст­вен­ным сох­ра­нив­шим­ся в ми­ре фи­ло­со­фом… Эло­иза - это еще од­но за­во­ева­ние, при­ло­же­ние к за­во­ева­ни­ям ра­зу­ма. Да и са­мо это прик­лю­че­ние воз­ник­ло больше из го­ло­вы, чем по зо­ву пло­ти. Он уз­на­ет о пле­мян­ни­це ка­но­ни­ка Фульбе­ра: ей 17 лет, она очень не­дур­на со­бой, а зна­ни­ями сво­ими уже зна­ме­ни­та по всей Фран­ции. Вот жен­щи­на, ко­то­рая его дос­той­на! Глу­пую он не по­тер­пел бы, ему нра­вит­ся, что она к то­му же и хо­ро­ша со­бой. Это воп­рос вку­са и прес­ти­жа. Он хлад­нок­ров­но раз­ра­ба­ты­ва­ет план, ко­то­рый ему бо­лее чем уда­ет­ся. Ка­но­ник вве­ря­ет ему Эло­изу как уче­ни­цу, ему льстит, что обу­чать ее бу­дет та­кой мэтр. Ког­да они го­во­рят о пла­те, Абе­ляр охот­но при­ни­ма­ет пред­ло­жен­ные ску­по­ва­тым Фульбе­ром стол и кров. Дьявол не дрем­лет, меж­ду уче­ни­ком и уче­ни­цей слов­но про­бе­га­ет мол­ния. Ин­тел­лек­ту­альное об­ще­ние ско­ро пе­ре­хо­дит в плотс­кое. Абе­ляр заб­ра­сы­ва­ет пре­по­да­ва­ние, свои тру­ды, ему не до них. Ро­ман про­дол­жа­ет­ся и уг­луб­ля­ет­ся. Рож­да­ет­ся лю­бовь, ко­то­рая уже ни­ког­да не уй­дет. Она пе­ре­жи­вет и неп­ри­ят­нос­ти, и дра­му.

    Первая неп­ри­ят­ность: тай­ное ста­но­вит­ся яв­ным. Абе­ляр дол­жен по­ки­нуть дом об­ма­ну­то­го им хо­зя­ина. Они встре­ча­ют­ся в дру­гом мес­те, раз­лу­ка только ук­реп­ля­ет их лю­бовь. Она вы­ше бес­чес­тия.

    Вторая неп­ри­ят­ность: Эло­иза бе­ре­мен­на. Абе­ляр пользу­ет­ся от­сутст­ви­ем Фульбе­ра, что­бы по­хи­тить воз­люб­лен­ную и в платье мо­на­хи­ни спря­тать ее у сво­ей сест­ры в Бре­та­ни. Эло­иза ро­жа­ет сы­на, по­лу­чив­ше­го вы­чур­ное имя Аст­ро­ля­бий. Опас­но быть сы­ном па­ры ин­тел­лек­ту­алов…

    Третья неп­ри­ят­ность: проб­ле­ма бра­ка. В от­ча­янии Абе­ляр го­тов пред­ло­жить Фульбе­ру ис­ку­пить свой грех, же­нив­шись на Эло­изе. В сво­ем пре­вос­ход­ном ис­сле­до­ва­нии об этой зна­ме­ни­той па­ре Этьен Жильсон по­ка­зал, что отв­ра­ще­ние Абе­ля­ра к суп­ру­жест­ву свя­за­но не с тем, что он был кли­ри­ком. Бу­ду­чи прос­тым пос­вя­щен­ным, он мог же­ниться по всем ка­но­нам. Но он бо­ял­ся, что, же­нив­шись, он по­дор­вет свою карьеру пре­по­да­ва­те­ля, ста­нет нас­меш­кой для шко­ля­ров.

    

    

    Действительно, в XII в. по­яв­ля­ет­ся сильное ан­ти­мат­ри­мо­ни­альное те­че­ние. В то са­мое вре­мя, ког­да жен­щи­на ста­но­вит­ся бо­лее сво­бод­ной, ког­да она уже не рас­смат­ри­ва­ет­ся как собст­вен­ность муж­чи­ны или как ма­ши­на по про­из­водст­ву де­тей, ког­да бо­лее не за­да­ют­ся воп­ро­сом о на­ли­чии у нее ду­ши (это век подъема инс­ти­ту­та бра­ка на За­па­де), суп­ру­жест­во диск­ре­ди­ти­ру­ет­ся как сре­ди дво­рян - кур­ту­аз­ная лю­бовь, плотс­кая она или ду­хов­ная, су­щест­ву­ет лишь по­ми­мо бра­ка, на­хо­дя свое иде­альное воп­ло­ще­ние в Трис­та­не и Изольде, Лан­се­ло­те и Ги­нев­ре, - так и в уни­вер­си­тетс­кой сре­де, где соз­да­ет­ся це­лая те­ория ес­тест­вен­ной люб­ви, ко­то­рую мы на­хо­дим в сле­ду­ющем ве­ке в Ро­ма­не о Ро­зе Жа­на де Ме­на.

    Итак, при­сутст­вие жен­щи­ны; Эло­иза по­яв­ля­ет­ся ря­дом с Абе­ля­ром в то вре­мя, ког­да жен­щи­на при­со­еди­ня­ет­ся к ин­тел­лек­ту­ально­му дви­же­нию - не без по­мо­щи го­ли­ар­дов, - тре­бу­юще­му ра­дос­тей пло­ти для кли­ри­ков, не иск­лю­чая и свя­щен­ни­ков. Тем са­мым за­яв­ля­ет о се­бе еще од­на сто­ро­на но­во­го об­ли­ка ин­тел­лек­ту­ала XII сто­ле­тия. Его гу­ма­низм тре­бу­ет всей пол­но­ты че­ло­веч­нос­ти и от­вер­га­ет все, что мо­жет по­ка­заться са­мо­ума­ле­ни­ем. Для са­мо­ре­али­за­ции ему нуж­на ря­дом жен­щи­на. Ссы­ла­ясь и на Вет­хий, и на Но­вый за­вет, го­ли­ар­ды го­во­рят сво­бод­ным от ус­лов­нос­тей язы­ком и под­чер­ки­ва­ют, что муж­чи­на и жен­щи­на на­де­ле­ны ор­га­на­ми, ко­то­ры­ми они мо­гут без сты­да пользо­ваться. Отс­та­вим в сто­ро­ну сальнос­ти и сом­ни­тельные шут­ки го­ли­ар­дов. По­ду­ма­ем луч­ше о ду­хов­ном, о пси­хо­ло­ги­чес­ком кли­ма­те, что­бы луч­ше по­нять раз­мах дра­мы Абе­ля­ра и его чувст­ва.

    Первой по это­му по­во­ду выс­ка­зы­ва­ет­ся Эло­иза. В по­ра­зи­тельном письме она пред­ла­га­ет Абе­ля­ру от­ка­заться от мыс­ли о суп­ру­жест­ве. Она на­по­ми­на­ет о до­маш­нем хо­зяй­ст­ве жи­ву­щих в бед­нос­ти ин­тел­лек­ту­алов. И ес­ли да­же отв­лечься те­перь от это­го пре­пятст­вия к фи­ло­софс­ким за­ня­ти­ям, то предс­тавь се­бе ус­ло­вия сов­мест­ной жиз­ни в за­кон­ном бра­ке. Что мо­жет быть об­ще­го меж­ду уче­ни­ка­ми и до­маш­ней прис­лу­гой, меж­ду на­ло­ем для письма и детс­кой люлькой, меж­ду кни­га­ми или таб­ли­ца­ми и прял­кой, сти­лем или ка­ло­мом и ве­ре­те­ном? Да­лее, кто же, на­ме­ре­ва­ясь пос­вя­тить се­бя бо­гос­ловс­ким или фи­ло­софс­ким раз­мыш­ле­ни­ям, мо­жет вы­но­сить плач де­тей, за­уныв­ные пес­ни ус­по­ка­ива­ющих их кор­ми­лиц и го­мон тол­пы до­маш­них слуг и слу­жа­нок? Кто в сос­то­янии тер­пе­ли­во смот­реть на пос­то­ян­ную не­чис­топ­лот­ность ма­леньких де­тей? Это, ска­жешь ты, воз­мож­но для бо­га­чей, во двор­цах или прос­тор­ных до­мах ко­то­рых есть мно­го раз­лич­ных ком­нат. Для бо­га­чей, бла­го­сос­то­яние ко­то­рых не­чувст­ви­тельно к рас­хо­дам и ко­то­рые не зна­ют тре­вол­не­ний ежед­нев­ных за­бот. Но я воз­ра­жу, что фи­ло­со­фы на­хо­дят­ся сов­сем не в та­ком по­ло­же­нии, как бо­га­чи; тот, кто пе­чет­ся о при­об­ре­те­нии бо­гатст­ва, за­нят мирс­ки­ми за­бо­та­ми, не бу­дет за­ни­маться бо­гос­ловс­ки­ми или фи­ло­софс­ки­ми воп­ро­са­ми.

    Кроме то­го, от­вер­гая брач­ные узы для муд­ре­ца, мож­но сос­латься на из­вест­ные ав­то­ри­те­ты, нап­ри­мер, на Те­оф­рас­та, ар­гу­мен­ты ко­то­ро­го пе­ре­ни­ма­ет св. Иеро­ним в Ad­ver­sus Jovi­ni­anum, кни­ге, сде­лав­шей­ся мод­ной в XII в. Ря­дом с этим от­цом церк­ви мож­но по­мес­тить ан­тич­ный ав­то­ри­тет Ци­це­ро­на, ко­то­рый пос­ле раз­во­да с Те­рен­ци­ей от­ка­зал­ся всту­пать в брак с сест­рой сво­его дру­га Гир­ция.

    Абеляр от­вер­га­ет жерт­ву Эло­изы. Он ре­ша­ет­ся на брак, но только тай­ный. Что­бы ус­по­ко­ить Фульбе­ра, его опо­ве­ща­ют, и он да­же при­сутст­ву­ет на бла­гос­ло­ве­нии это­го бра­ка.

    Однако на­ме­ре­ния у ак­те­ров этой дра­мы раз­лич­ные. Абе­ляр с ус­по­ко­ен­ной со­вестью ду­ма­ет вер­нуться к сво­им тру­дам - Эло­иза долж­на ос­та­ваться в те­ни. Фульбер, со сво­ей сто­ро­ны, же­ла­ет, что­бы весть о свадьбе ра­зош­лась, да­бы всем ста­ло из­вест­но о по­лу­чен­ной им са­тис­фак­ции. Тем са­мым он хо­тел по­дор­вать ав­то­ри­тет Абе­ля­ра, ко­то­ро­му он ни­че­го так и не прос­тил.

    Абеляру это на­до­ело, и он за­ду­мал та­кую стра­та­ге­му: Эло­иза уда­лит­ся в мо­нас­тырь в Ар­жан­тей­ле, где она об­ла­чит­ся в пос­луш­ни­цу. Это по­ло­жит ко­нец сплет­ням. Эло­иза, у ко­то­рой уже нет иной во­ли, кро­ме абе­ля­ро­вой, бу­дет ждать в этом оде­янии, по­ка не смолк­нут слу­хи. Но этот план не вклю­чал в се­бя Фульбе­ра, хо­тя был за­ду­ман, что­бы то­го обыг­рать. Фульбер во­об­ра­зил, что Абе­ляр из­ба­вил­ся от Эло­изы, при­ну­див ее при­нять пост­риг и ра­зор­вав тем са­мым брак. Ночью в дом Абе­ля­ра яв­ля­ет­ся ка­ра­тельная экс­пе­ди­ция: его ка­ле­чат, по­ут­ру на скан­дал сби­ра­ет­ся тол­па.

    Абеляр пы­та­ет­ся скрыть свой стыд в аб­батст­ве Сен-Де­ни. По­нят­но его от­ча­яние - мо­жет ли ев­нух быть впол­не че­ло­ве­ком?

    Оставим здесь Эло­изу, она бо­лее не пос­лу­жит на­шим це­лям. Из­вест­но, что до са­мой смер­ти про­дол­жа­лось об­ще­ние двух лю­бя­щих душ - в письмах из од­но­го мо­нас­ты­ря в дру­гой.

    

    

    Интеллектуальная страсть спас­ла Абе­ля­ра. За­ле­чив ра­ны, он вер­нул се­бе и бо­евой за­дор. Не­ве­жест­вен­ные и гру­бые мо­на­хи ему пре­тят. Сво­ей гор­ды­ней он на­до­ел и мо­на­хам. К то­му же их оди­но­ким мо­лит­вам ме­ша­ет тол­па уче­ни­ков, при­бы­ва­ющих, что­бы про­сить мэт­ра вер­нуться к пре­по­да­ва­нию. Он пи­шет для них свой пер­вый бо­гос­ловс­кий трак­тат. Его ус­пех вы­зы­ва­ет гнев: собрание, ук­ра­сив­шее се­бя име­нем Со­бо­ра, со­зы­ва­ет­ся в Су­ас­со­не в 1121 г., что­бы осу­дить трак­тат. При­чем в нап­ря­жен­ной ат­мос­фе­ре вра­ги Абе­ля­ра соб­ра­ли тол­пу, гро­зив­шую его лин­че­вать. Нес­мот­ря на уси­лия епис­ко­па Шартрс­ко­го, пред­ла­гав­ше­го ог­ра­ни­читься нас­тав­ле­ни­ем, кни­гу сжи­га­ют, а Абе­ля­ра при­го­ва­ри­ва­ют до кон­ца дней сво­их пре­бы­вать в мо­нас­ты­ре.

    Он возв­ра­ща­ет­ся в Сен-Де­ни, где ссо­ры с мо­на­ха­ми вспы­хи­ва­ют с но­вой си­лой. Но раз­ве не он сам их раз­жи­га­ет? Он до­ка­зы­ва­ет, что зна­ме­ни­тые стра­ни­цы Гильду­ина об ос­но­ва­те­ле аб­батст­ва - вздор­ные сказ­ки, что пер­вый епис­коп па­рижс­кий не име­ет ни­че­го об­ще­го с Аре­опа­ги­том, ко­его об­ра­тил ап. Па­вел. На сле­ду­ющий год он бе­жит из это­го мо­нас­ты­ря и, на­ко­нец, на­хо­дит убе­жи­ще у епис­ко­па из Труа. Он стро­ит се­бе не­большую мо­лельню Св. Тро­ицы и жи­вет в оди­но­чест­ве. Он ни­че­го не за­был: его осуж­ден­ная кни­га бы­ла пос­вя­ще­на Тро­ице.

    Его убе­жи­ще вско­ре об­на­ру­же­но уче­ни­ка­ми, на­ру­ша­ющи­ми его оди­но­чест­во. Вок­руг воз­во­дит­ся де­рев­ня из их хи­жин и па­ла­ток. Мо­лельня рас­тет, пе­рест­ра­ива­ет­ся из кам­ня и по­лу­ча­ет про­во­ци­ру­ющее имя - Па­рак­лет. Только пре­по­да­ва­ние Абе­ля­ра по­мо­га­ет этим имп­ро­ви­зи­ро­ван­ным се­ля­нам за­быть о го­родс­ких удо­вольстви­ях. Они ме­лан­хо­ли­чес­ки вспо­ми­на­ют: ведь вот шко­ля­ры в го­ро­дах име­ют все не­об­хо­ди­мое.

    Спокойная жизнь Абе­ля­ра длит­ся не­дол­го. Два но­вых апос­то­ла, как он их на­зы­ва­ет, сос­тав­ля­ют про­тив не­го за­го­вор. Речь идет о св. Нор­бер­те, ос­но­ва­те­ле ор­де­на пре­монт­ри­ан, и св. Бер­на­ре, ре­фор­ма­то­ре цис­те­ри­анс­ко­го ор­де­на из аб­батст­ва Си­то. Они так прес­ле­ду­ют его, что он да­же по­ду­мы­ва­ет о бегст­ве на Вос­ток. Бо­гу из­вест­но, как час­то я впа­дал в от­ча­яние и по­мыш­лял да­же о бегст­ве из хрис­ти­анс­ко­го ми­ра и о пе­ре­се­ле­нии к языч­ни­кам (отпра­виться к са­ра­ци­нам, как уточ­нил при пе­ре­во­де Жан де Мен), что­бы там, сре­ди вра­гов Хрис­та, под ус­ло­ви­ем уп­ла­ты ка­кой-ни­будь да­ни спо­кой­но жить по-хрис­ти­анс­ки. Я по­ла­гал, что языч­ни­ки от­не­сут­ся ко мне бла­госк­лон­нее, чем ме­нее они бу­дут ви­деть во мне хрис­ти­ани­на вследст­вие при­пи­сы­ва­емых мне прес­туп­ле­ний.

    Абеляр был из­бав­лен от та­кой край­нос­ти - от ис­ку­ше­ния пер­во­го за­пад­но­го ин­тел­лек­ту­ала, при­шед­ше­го в от­ча­яние от то­го ми­ра, в ко­то­ром он жил. Его из­би­ра­ют аб­ба­том од­но­го бре­тонс­ко­го мо­нас­ты­ря. Но­вые расп­ри - он счи­та­ет, что ока­зал­ся сре­ди вар­ва­ров. Они не зна­ют дру­го­го язы­ка, кро­ме ниж­неб­ре­тонс­ко­го. Мо­на­хи не­во­об­ра­зи­мо гру­бы. Он пы­та­ет­ся их чуть-чуть об­те­сать, а они в от­вет хо­тят его от­ра­вить. Он бе­жит и от­сю­да в 1132 г.

    В 1136 г. мы на­хо­дим его на хол­ме свя­той Же­невьевы. Он сно­ва учи­тельству­ет, к не­му хо­дит больше чем ког­да бы то ни бы­ло слу­ша­те­лей. Ар­нольд Бре­ши­анс­кий, изг­нан­ный из Ита­лии за подст­ре­ка­тельство го­родс­ко­го мя­те­жа, бе­жит в Па­риж и всту­па­ет здесь в со­юз с Абе­ля­ром. Он при­во­дит к не­му сво­их ни­щенст­ву­ющих уче­ни­ков. Пос­ле осуж­де­ния в Су­ас­со­не Абе­ляр не пе­рес­та­вал пи­сать. И в 1140 г. его вра­ги вновь на­чи­на­ют ата­ку на его тру­ды. Его свя­зи с римс­ким изг­нан­ни­ком только уве­ли­чи­ва­ют их враж­деб­ность. Со­юз го­родс­ко­го ди­алек­ти­ка с де­мок­ра­ти­чес­ким дви­же­ни­ем ком­мун не мог не об­ра­тить на се­бя вни­ма­ния со сто­ро­ны их об­щих про­тив­ни­ков.

    

    

    Во гла­ве вра­гов сто­ит св. Бер­нар. По удач­но­му вы­ра­же­нию от­ца Ше­ню, аб­бат из Си­то на­хо­дит­ся по дру­гую сто­ро­ну хрис­ти­анст­ва. Этот сельский жи­тель, ос­тав­ший­ся по ду­ху сво­ему фе­ода­лом и да­же преж­де все­го во­ином, не соз­дан для по­ни­ма­ния го­родс­кой ин­тел­ли­ген­ции. Про­тив ере­ти­ка или не­вер­но­го он зна­ет только од­но средст­во - си­лу. Про­по­вед­ник крес­то­во­го по­хо­да, он не ве­рит в то, что та­кой по­ход мо­жет быть ин­тел­лек­ту­альным. Ког­да Петр Дос­то­поч­тен­ный про­сит его про­честь пе­ре­вод Ко­ра­на, что­бы воз­ра­зить Ма­го­ме­ту пе­ром, он прос­то ему не от­ве­ча­ет. В мо­нас­тырс­кой келье он пре­да­ет­ся мис­ти­чес­ко­му со­зер­ца­нию, что­бы, дой­дя до его вы­сот, вер­нуться в мир как су­дия. Апос­тол оди­но­кой жиз­ни всег­да го­тов сра­зиться с те­ми, кто хо­чет прив­нес­ти нов­шест­ва, ка­жу­щи­еся ему опас­ны­ми. В пос­лед­ние го­ды сво­ей жиз­ни он, по су­щест­ву, пра­вит хрис­ти­анс­ким ми­ром, дик­туя при­ка­зы па­пе, при­ветст­вуя соз­да­ние во­инс­ких ор­де­нов, меч­тая об об­ра­ще­нии все­го За­па­да в ры­царст­во, в во­инст­во Хрис­то­во. Это уже го­то­вый ве­ли­кий инк­ви­зи­тор.

    Столкновение с Абе­ля­ром бы­ло не­из­беж­ным. Ата­ку на­чи­на­ет пра­вая ру­ка Бер­на­ра, Гий­ом из Сен-Тьерри. В письме Бер­на­ру он ра­зоб­ла­ча­ет но­во­го бо­гос­ло­ва и по­буж­да­ет сво­его име­ни­то­го дру­га на­чать прес­ле­до­ва­ние. Св. Бер­нар при­ез­жа­ет в Па­риж, он пы­та­ет­ся уве­щать сту­ден­тов. Ус­пе­ха он не име­ет, убеж­да­ясь в раз­ме­рах учи­ня­емо­го Абе­ля­ром зла. Один из уче­ни­ков Абе­ля­ра пред­ла­га­ет, что­бы в Сан­се сос­то­ял­ся дис­пут пе­ред соб­ра­ни­ем те­оло­гов и епис­ко­пов. Мэтр дол­жен еще бо­лее воз­вы­ситься в гла­зах сво­их слу­ша­те­лей. Св. Бер­нар тай­ком ме­ня­ет ха­рак­тер это­го соб­ра­ния.

    Аудитория прев­ра­ща­ет­ся в Со­бор, а его про­тив­ник по дис­пу­ту - в об­ви­ня­емо­го. В ночь пе­ред де­ба­та­ми он со­зы­ва­ет епис­ко­пов, по­ка­зы­ва­ет им соб­ран­ное на Абе­ля­ра досье и предс­тав­ля­ет его как опас­но­го ере­ти­ка. На­ут­ро пос­лед­не­му не ос­та­ет­ся ни­че­го дру­го­го, как пос­та­вить под сом­не­ние пра­во­моч­ность Со­бо­ра и воз­звать к па­пе. Епис­ко­пы по­сы­ла­ют в Рим до­вольно мяг­кое осуж­де­ние. Встре­во­жен­ный этим Бер­нар то­ро­пит­ся, что­бы его обог­нать. Его сек­ре­тарь мчит­ся к пре­дан­ным Бер­на­ру кар­ди­на­лам с письма­ми, ко­то­рые по­мо­га­ют выр­вать у па­пы су­ро­вое осуж­де­ние Абе­ля­ра, кни­ги ко­то­ро­го при­го­во­ре­ны к сож­же­нию. Абе­ляр вновь дол­жен отп­ра­виться в путь, он ук­ры­ва­ет­ся в Клю­ни. На этот раз он слом­лен. Петр Дос­то­поч­тен­ный при­ни­ма­ет его с бес­ко­неч­ным ми­ло­сер­ди­ем, при­ми­ря­ет его со св. Бер­на­ром, до­би­ва­ет­ся от Ри­ма сня­тия от­лу­че­ния и по­ме­ща­ет Абе­ля­ра в мо­нас­тырь Сен-Мар­сель в Ша­ло­не, где тот уми­ра­ет 21 ап­ре­ля 1142 г. Ве­ли­кое аб­батст­во Клю­ни по­сы­ла­ет ему письмен­ное от­пу­ще­ние гре­хов и на­пос­ле­док де­ла­ет еще один весьма де­ли­кат­ный жест - пе­ре­да­ет его прах Эло­изе, аб­ба­ти­се в Па­рак­ле­те.

    Такова эта жизнь - ти­пич­ная в сво­ей не­обы­чай­нос­ти. Из зна­чи­тельно­го чис­ла со­чи­не­ний Абе­ля­ра мы ос­та­но­вим­ся здесь только на нес­кольких ха­рак­тер­ных мо­мен­тах.

    

    

    Абеляр был преж­де все­го ло­ги­ком и, по­доб­но всем ве­ли­ким фи­ло­со­фам, пер­вым де­лом за­нял­ся воп­ро­сом о ме­то­де. Он был чем­пи­оном ди­алек­ти­ки. Сво­им Учеб­ни­ком ло­ги­ки для на­чи­на­ющих (Lo­gi­ca ing­re­di­en­ti­bus) и преж­де все­го сво­им Sic et Non (1122 г.) он дал за­пад­ной мыс­ли пер­вое Рас­суж­де­ние о ме­то­де. С блес­тя­щей прос­то­той он до­ка­зы­ва­ет не­об­хо­ди­мость об­ра­ще­ния к собст­вен­ной спо­соб­нос­ти рас­суж­де­ния. От­цы церк­ви ни по од­но­му воп­ро­су не бы­ли сог­лас­ны друг с дру­гом; где один го­во­рил «бе­лое», дру­гой на­хо­дил «чер­ное» - Sic et Non.

    Отсюда не­об­хо­ди­мость на­уки о язы­ке. Сло­ва соз­да­ны, что­бы что-то обоз­на­чать (но­ми­на­лизм), но они име­ют свою опо­ру в ре­альнос­ти. Они со­от­ветст­ву­ют ве­щам, ко­то­рые обоз­на­ча­ют. Все уси­лия ло­ги­ки долж­ны зак­лю­чаться в том, что­бы ус­та­но­вить адек­ват­ность язы­ка и обоз­на­ча­емой им ре­альнос­ти. Для та­ко­го тре­бо­ва­тельно­го ума язык яв­ля­ет­ся не пок­ро­вом, скры­ва­ющим ре­альность, но вы­ра­же­ни­ем ре­альнос­ти. Этот про­фес­сор ве­рит в он­то­ло­ги­чес­кую цен­ность сво­его инст­ру­мен­та - сло­ва.

    

    

    Логик был так­же мо­ра­лис­том. В со­чи­не­нии «Эти­ка, или Поз­най са­мо­го се­бя» (Ethi­ca seu Sci­to te ip­sum) сей про­пи­тав­ший­ся ан­тич­ной фи­ло­со­фи­ей хрис­ти­анин при­да­ет са­мо­со­зер­ца­нию не меньшее зна­че­ние, чем мо­нас­тырс­кие мис­ти­ки, вро­де св. Бер­на­ра или Гий­ома из Сен-Тьерри. Но, как от­ме­чал М. де Ган­дильяк, ес­ли для цис­те­ри­ан­цев «хрис­ти­анс­кий сок­ра­тизм» был преж­де все­го ме­ди­та­ци­ей на те­му бес­си­лия че­ло­ве­ка-греш­ни­ка, то в «Эти­ке» са­мо­поз­на­ние предс­та­ет как ана­лиз сво­бод­но­го сог­ла­сия. От не­го за­ви­сит, при­ни­ма­ем мы или от­вер­га­ем то през­ре­ние Бо­га, ка­ко­вым яв­ля­ет­ся грех.

    Св. Бер­нар воск­ли­ца­ет: Рож­ден­ные во гре­хе греш­ни­ки, мы по­рож­да­ем греш­ни­ков; рож­ден­ные долж­ни­ка­ми - долж­ни­ков; рож­ден­ные в разв­ра­те - разв­рат­ни­ков; рож­ден­ные ра­ба­ми - ра­бов. Мы ущерб­ны уже при по­яв­ле­нии в ми­ре сем, по­ка жи­вем и по­ки­дая его; от кор­ней на­ших ног и до вер­ши­ны на­шей го­ло­вы в нас нет ни­че­го не­ис­пор­чен­но­го. Абе­ляр от­ве­ча­ет на это, что грех есть лишь не­дос­та­ток: гре­шить - зна­чит през­реть на­ше­го Твор­ца, зна­чит не со­вер­шать во имя Его дей­ст­вий, ко­то­рые мы счи­та­ем на­шим дол­гом са­мо­от­ре­че­ния ра­ди Не­го. Оп­ре­де­ляя тем са­мым грех чис­то не­га­тив­но, как сог­ла­сие на де­ла по­роч­ные ли­бо как от­каз от дел доб­ро­де­тельных, мы яс­но по­ка­зы­ва­ем, что грех не есть не­кая субс­тан­ция, ибо он зак­лю­ча­ет­ся, ско­рее, в от­сутст­вии, не­же­ли в при­сутст­вии, и схо­ден с тьмой, ко­то­рую мож­но бы­ло бы оп­ре­де­лить: от­сутст­вие све­та там, где дол­жен был быть свет. Он от­да­ет че­ло­ве­ку спо­соб­ность ре­ше­ния - сог­ла­сие на доб­ро­де­тель или от­каз от нее, в чем и ви­дит центр мо­ральной жиз­ни.

    Этим Абе­ляр сильней­шим об­ра­зом спо­собст­во­вал под­ры­ву од­но­го из важ­ней­ших та­инств хрис­ти­анст­ва - епи­тимьи или по­ка­яния. Пе­ред ли­цом ра­ди­кально­го зла че­ло­ве­ка цер­ковь в вар­варс­кие вре­ме­на сос­тав­ля­ла спис­ки гре­хов и та­ри­фов по­ло­жен­ных на­ка­за­ний на ма­нер вар­варс­ких же за­ко­нов. Пе­ни­тен­ци­арий ран­не­го сред­не­ве­ковья сви­де­тельству­ют, что в то вре­мя глав­ны­ми в рас­ка­янии счи­та­лись грех и на­ка­за­ние за не­го. Абе­ляр вы­ра­зил и ук­ре­пил про­ти­во­по­лож­ную ус­та­нов­ку. Са­мым важ­ным яв­ля­ет­ся греш­ник, его на­ме­ре­ние, а глав­ным на­ка­за­ни­ем - рас­ка­яние. Сер­деч­ное рас­ка­яние, - пи­шет Абе­ляр, - унич­то­жа­ет грех, т. е. през­ре­ние Бо­га или сог­ла­сие на зло. Ибо ми­ло­сер­дие Бо­жие, вдох­нов­ля­ющее это сте­на­ние, не­сов­мес­ти­мо с гре­хом. «Сум­мы» ис­по­вед­ни­ков, по­явив­ши­еся к кон­цу то­го ве­ка, уже вклю­ча­ют в се­бя этот пе­ре­во­рот в пси­хо­ло­гии - ес­ли не в те­оло­гии - рас­ка­яния. Так, в го­ро­дах и в го­родс­ких шко­лах уг­луб­ля­ет­ся пси­хо­ло­ги­чес­кий ана­лиз, про­ис­хо­дит в пол­ном смыс­ле сло­ва гу­ма­ни­за­ция та­инств. Мож­но предс­та­вить, нас­колько обо­га­тил­ся ду­хов­но за­пад­ный че­ло­век!

    

    

    Обратим вни­ма­ние лишь на од­ну чер­ту Абе­ля­ра-те­оло­га. Ник­то больше не­го не го­во­рил о со­юзе ра­зу­ма и ве­ры. За­дол­го да св. Фо­мы он идет здесь дальше ве­ли­ко­го на­чи­на­те­ля но­вой те­оло­гии, св. Ан­сельма, пус­тив­ше­го в ход в пред­шест­ву­ющем сто­ле­тии пло­дот­вор­ную фор­му­лу: ве­ра в по­ис­ках ра­зу­ме­ния, «ве­рую, что­бы по­ни­мать» (fi­des qu­a­erens tntel­lec­tum).

    Тем са­мым Абе­ляр удов­лет­во­ря­ет ча­яния школьных кру­гов, ко­то­рые в те­оло­гии тре­бу­ют бо­лее че­ло­ве­чес­ких и фи­ло­софс­ких ос­но­ва­ний и же­ла­ют бо­лее по­ни­мать, не­же­ли выс­ка­зы­ваться. К че­му, го­во­рят они, сло­ва, ли­шен­ные ра­зум­нос­ти? Нельзя ве­рить в не­по­нят­ное и сме­хот­вор­но обу­чать дру­гих то­му, что не мо­гут ура­зу­меть ни сам обу­ча­ющий, ни его слу­ша­те­ли.

    В пос­лед­ние ме­ся­цы сво­ей жиз­ни в Клю­ни наш гу­ма­нист в пол­ной без­мя­теж­нос­ти на­чи­на­ет пи­сать свой Ди­алог меж­ду фи­ло­со­фом (языч­ни­ком), иуде­ем и хрис­ти­ани­ном. В нем он же­ла­ет по­ка­зать, что ни пер­во­род­ный грех, ни бо­го­воп­ло­ще­ние не бы­ли аб­со­лют­ны­ми раз­ры­ва­ми в ис­то­рии че­ло­ве­чест­ва. Он ищет об­щее в трех ре­ли­ги­ях, сос­тав­ля­ющих для не­го сум­му че­ло­ве­чес­кой мыс­ли. Он хо­чет най­ти ес­тест­вен­ные за­ко­ны, ко­то­рые по­верх всех ре­ли­гий поз­во­ля­ют приз­нать каж­до­го че­ло­ве­ка сы­ном Божьим. Его гу­ма­низм за­вер­ша­ет­ся ве­ро­тер­пи­мостью, и пе­ред ли­цом всех раз­де­ле­ний он ищет то, что со­еди­ня­ет лю­дей, па­мя­туя, что в до­ме От­ца мо­его мно­го оби­те­лей. Ес­ли Абе­ляр был на­ивыс­шим вы­ра­же­ни­ем па­рижс­кой сре­ды, то в Шарт­ре сле­ду­ет ис­кать дру­гие чер­ты рож­да­юще­го­ся ин­тел­лек­ту­ала.

    

    

    Великим на­уч­ным цент­ром ве­ка был Шартр. Тут не пре­неб­ре­га­ли ис­кус­ства­ми три­ви­ума - грам­ма­ти­кой, ри­то­ри­кой, ло­ги­кой; это вид­но по пре­по­да­ва­нию Бер­на­ра Шартрс­ко­го. Но это­му изу­че­нию vo­ces, слов, в Шарт­ре пред­по­чи­та­ли изу­че­ние ве­щей, res, ко­то­рые бы­ли пред­ме­том квад­ри­ви­ума: ариф­ме­ти­ки, ге­омет­рии, му­зы­ки, аст­ро­но­мии.

    Именно эта ори­ен­та­ция оп­ре­де­ля­ет шартрс­кий дух - дух лю­боз­на­тельнос­ти, наб­лю­де­ний, ис­сле­до­ва­ний, ко­то­рый расц­вел, пи­та­емый со­ка­ми гре­ко-арабс­кой на­уки. Жаж­да поз­на­ния по­лу­чи­ла та­кое расп­рост­ра­не­ние, что зна­ме­ни­тей­ший из по­пу­ля­ри­за­то­ров ве­ка, Го­но­рий Отенс­кий, ре­зю­ми­ро­вал ее уди­ви­тельной фор­му­лой: Не­ве­жест­во - изг­на­ние че­ло­ве­ка, его оте­чест­во - на­ука.

    Эта лю­боз­на­тельность при­во­дит в не­го­до­ва­ние умы, пре­дан­ные тра­ди­ции. Аб­са­лон Сен-Вик­торс­кий воз­му­ща­ет­ся тем ин­те­ре­сом, с ко­то­рым здесь изу­ча­ют стро­ение ша­ра, при­ро­ду эле­мен­тов, рас­по­ло­же­ние звезд, при­ро­ду жи­вот­ных, си­лу вет­ра, жизнь рас­те­ний и кор­ней. ‹…›ом из Сен-Тьерри жа­лу­ет­ся св. Бер­на­ру на лю­дей, объясня­ющих тво­ре­ние пер­во­го че­ло­ве­ка не от Бо­га, но от при­ро­ды, от ду­хов и от звезд. Гий­ом из Кон­ша от­ве­ча­ет: Не ве­дая сил при­ро­ды, они хо­тят, что­бы мы ос­та­ва­лись на при­вя­зи у их не­ве­жест­ва, от­ри­ца­ют за на­ми пра­во на ис­сле­до­ва­ние и осуж­да­ют нас на то, что­бы мы ос­та­ва­лись де­ре­вен­щи­ной, ве­ру­ющей без ра­зу­ма.

    В Шарт­ре пре­воз­но­сят­ся и по­пу­ля­ри­зи­ру­ют­ся нес­колько ве­ли­ких фи­гур прош­ло­го, ко­то­рые, хрис­ти­ани­зи­ро­вав­шись, ста­но­вят­ся сим­во­ла­ми зна­ния - ве­ли­ки­ми ми­фи­чес­ки­ми пред­ка­ми уче­но­го

    Соломон тут учи­тель вся­кой вос­точ­ной и ев­рей­ской уче­нос­ти; он не только муд­рец Вет­хо­го за­ве­та, но так­же ве­ли­кий предс­та­ви­тель гер­ме­ти­чес­кой на­уки. С его име­нем свя­зы­ва­ет­ся эн­цик­ло­пе­дия ма­ги­чес­ких поз­на­ний, он яв­ля­ет­ся вла­ды­кой тайн, хра­ни­те­лем сек­ре­тов на­уки.

    Александр предс­та­ет в пер­вую оче­редь как Ис­сле­до­ва­тель. Его учи­тель Арис­то­тель вдох­нул в не­го страсть к изыс­ка­нию, эн­ту­зи­азм лю­боз­на­тельнос­ти, ма­те­ри на­уки. По­лу­ча­ет расп­рост­ра­не­ние древ­нее апок­ри­фи­чес­кое письмо, в ко­то­ром он рас­ска­зы­ва­ет сво­ему учи­те­лю о чу­де­сах Ин­дии. Пе­ре­ни­ма­ет­ся и ле­ген­да Пли­ния, сог­лас­но ко­то­рой Алек­сандр пос­та­вил фи­ло­со­фа во гла­ве на­уч­но­го про­ек­та, снаб­див его ты­сячью уче­ных, пос­лан­ных во все кон­цы све­та. Жаж­да поз­на­ний бы­ла дви­га­те­лем всех его по­хо­дов и за­во­ева­ний. Не до­вольству­ясь по­ко­ре­ни­ем зем­ли, он хо­тел изу­чить дру­гие сти­хии. Он под­ни­мал­ся в воз­дух на ков­ре-са­мо­ле­те; пост­ро­ил стек­лян­ную боч­ку и спус­кал­ся в глу­би­ны мо­ря в этом пред­ке ба­тис­ка­фа, что­бы изу­чить нра­вы рыб и морс­кую фло­ру. К нес­частью, - пи­шет Алек­сандр Нек­кам, - он не ос­та­вил нам сво­их наб­лю­де­ний

    Наконец, Вер­ги­лий, тот са­мый Вер­ги­лий, ко­то­рый

    ‹…›

    

    

    Основанием шартрс­ко­го ра­ци­она­лиз­ма бы­ла ве­ра во все­мо­гу­щест­во При­ро­ды. При­ро­да для них есть преж­де все­го по­рож­да­ющая си­ла, ma­ter ge­ne­ra­ti­onis, веч­но тво­ря­щая и об­ла­да­ющая не­ис­чер­па­емы­ми ре­сур­са­ми. На этом зиж­дет­ся на­ту­ра­лис­ти­чес­кий оп­ти­мизм XII в., ве­ка расц­ве­та и экс­пан­сии.

    Но При­ро­да так­же предс­тав­ля­ет со­бой кос­мос, при­мер ор­га­ни­зо­ван­но­го и ра­ци­онально­го единст­ва. Она яв­ле­на как сеть за­ко­нов, су­щест­во­ва­ние ко­то­рых де­ла­ет воз­мож­ной и не­об­хо­ди­мой ра­ци­ональную на­уку о все­лен­ной. Та­ков дру­гой ис­точ­ник оп­ти­миз­ма - ра­зум - предс­ка­зал яв­ле­ние Хрис­та в сво­ей чет­вер­той эк­ло­ге и на мо­ги­ле ко­его мо­лил­ся ап. Па­вел. Он соб­рал в Эне­иде сум­му поз­на­ний ан­тич­но­го ми­ра. Бер­нар Шартрс­кий ком­мен­ти­ру­ет пер­вые шесть книг по­эмы как на­уч­ный труд - на рав­ных пра­вах с Кни­гой Бы­тия. Так фор­ми­ру­ет­ся ле­ген­да, ко­то­рая при­ве­дет к за­ме­ча­тельно­му пер­со­на­жу Дан­те, к то­му, кто бу­дет приз­ван ис­сле­до­вать под­зем­ный мир ав­то­ром Бо­жест­вен­ной ко­ме­дии: Ти du­ca, tu sig­no­re e tu ma­est­ro.

    Дух ис­сле­до­ва­ния столк­нет­ся с дру­гой тен­ден­ци­ей шартрс­ких ин­тел­лек­ту­алов - ду­хом ра­ци­ональнос­ти. На по­ро­ге Но­во­го вре­ме­ни эти две фун­да­мен­тальные ус­та­нов­ки на­уч­но­го ду­ха час­то ка­жут­ся ан­та­го­нис­та­ми. Для уче­ных XII в. опыт спо­со­бен пос­тичь только фе­но­ме­ны, ви­ди­мос­ти. На­ука долж­на от­вер­нуться от них, что­бы ра­зу­мом пос­ти­гать ре­альнос­ти. Мы еще уви­дим, сколь тяж­ким гру­зом отя­го­ща­ло это раз­де­ле­ние сред­не­ве­ко­вую на­уку.

    

    

    Он не аб­сур­ден, он прос­то еще не по­нят; мир - это гар­мо­ния, а не бес­по­ря­док. Пот­реб­ность в упо­ря­до­чен­ной все­лен­ной ве­дет не­ко­то­рых шартр­цев к от­ри­ца­нию су­щест­во­ва­ния из­на­чально­го ха­оса. Та­ко­ва по­зи­ция Гий­ома из Кон­ша и Ар­но из Бон­не­ва­ля, ком­мен­ти­ро­вав­ше­го Кни­гу Бы­тия в сле­ду­ющих вы­ра­же­ни­ях: Бог, раз­ли­чая свой­ст­ва мест и имен, при­дал ве­щам со­от­ветст­ву­ющие им ме­ры и наз­на­че­ния на­по­до­бие чле­нов од­но­го ги­гантс­ко­го те­ла. Да­же в тот от­да­лен­ный мо­мент (Тво­ре­ния) у Бо­га не бы­ло ни­че­го за­пу­тан­но - го, ни­че­го бес­фор­мен­но­го, ибо ма­те­рия ве­щей с са­мо­го тво­ре­ния бы­ла об­ра­зо­ва­на из со­раз­мер­но­го. В та­ком ду­хе шартр­цы ком­мен­ти­ро­ва­ли Кни­гу Бы­тия, разъясняя ее преж­де все­го при­род­ны­ми за­ко­на­ми. Фи­зи­цизм здесь про­ти­во­пос­тав­ля­ет­ся сим­во­лиз­му. Так, Тьерри Шартрс­кий пред­ла­га­ет ана­ли­зи­ро­вать биб­лей­ский текст в сог­ла­сии с фи­зи­кой и бук­вально (se­cun­dum physi­cam et ad lit­te­ram). Так де­лал это со сво­ей сто­ро­ны и Абе­ляр в Ex­po­si­tio in He­xa­me­ron.

    Для этих хрис­ти­ан по­доб­ные ве­ро­ва­ния да­ва­лись не­лег­ко. Проб­ле­мой ос­та­ва­лось от­но­ше­ние меж­ду При­ро­дой и Бо­гом. Для шартр­цев Бог хоть и соз­дал При­ро­ду,» но он по­чи­та­ет дан­ные им са­мим за­ко­ны. Его все­мо­гу­щест­во не про­ти­во­ре­чит де­тер­ми­низ­му. Чу­до име­ет мес­то в рам­ках по­ряд­ка при­ро­ды. Важ­но не то, - пи­шет Гий­ом из Кон­ша, - что Бог мог это сде­лать, но важ­но ис­сле­до­вать это, объяснить ра­ци­онально, по­ка­зать цель и пользу. Не­сом­нен­но, Бог мог все, но глав­ное, что сде­лал он то или дру­гое. Ко­неч­но, Бог мог сде­лать те­лен­ка из ство­ла де­ре­ва, как то го­во­рит не­оте­сан­ная де­ре­вен­щи­на, но раз­ве он ког­да-ни­будь это де­лал?

    Так про­ис­хо­дит де­сак­ра­ли­за­ция при­ро­ды, кри­ти­ка сим­во­лиз­ма - не­об­хо­ди­мые про­ле­го­ме­ны ко вся­кой на­уке. Хрис­ти­анст­во, как то по­ка­зал Пьер Дю­гем, сде­ла­ло это воз­мож­ным с мо­мен­та сво­его расп­рост­ра­не­ния, пе­рес­тав счи­тать при­ро­ду, звез­ды, яв­ле­ния бо­га­ми, - а это свой­ст­вен­но ан­тич­ной на­уке, - но по­ла­гая их тво­ре­ни­ями Бо­га. Но­вый этап при­дал цен­ность ра­ци­онально­му ха­рак­те­ру тво­ре­ния. Про­тив сто­рон­ни­ков сим­во­ли­чес­ко­го ис­тол­ко­ва­ния все­лен­ной под­ни­ма­ет­ся тре­бо­ва­ние: приз­нать су­щест­во­ва­ние по­ряд­ка ав­то­ном­ных вто­рич­ных при­чин за дей­ст­ви­ем Про­ви­де­ния. Ко­неч­но, XII век еще по­лон сим­во­лов, но ин­тел­лек­ту­алы уже на­чи­на­ют скло­нять ча­шу ве­сов в сто­ро­ну ра­ци­ональной на­уки.

    

    

    Однако дух Шарт­ра преж­де все­го гу­ма­нис­ти­чен. Не только во вто­рич­ном смыс­ле сло­ва, пос­кольку для со­зи­да­ния сво­ей докт­ри­ны он об­ра­ща­ет­ся к ан­тич­ной культу­ре; но преж­де все­го по­то­му, что че­ло­ве­ка он де­ла­ет сре­до­то­чи­ем сво­ей на­уки, сво­ей фи­ло­со­фии и чуть ли не те­оло­гии.

    Человек есть объект и центр тво­ре­ния. Смысл спо­ров Сиг De­us ho­mo ве­ли­ко­леп­но изоб­ра­зил отец Ше­ню. Тра­ди­ци­он­но­му те­зи­су, подх­ва­чен­но­му св. Гри­го­ри­ем, по ко­то­ро­му че­ло­век есть слу­чай­ность тво­ре­ния, эр­зац, ту­пик, соз­дан­ный Бо­гом лишь с тем, что­бы за­ме­нить пад­ших пос­ле сво­его бун­та ан­ге­лов, Шартр, раз­ви­вая мыс­ли св. Ан­сельма, про­ти­во­пос­тав­ля­ет идею че­ло­ве­ка, сог­лас­но ко­то­рой он из­на­чально вхо­дил в план Твор­ца и для не­го, собст­вен­но, был соз­дан мир.

    В зна­ме­ни­том текс­те Го­но­рий Отенс­кий по­пу­ля­ри­зи­ру­ет этот шартрс­кий те­зис, с са­мо­го на­ча­ла за­яв­ляя: Нет ино­го ав­то­ри­те­та, по­ми­мо ис­ти­ны, про­ве­рен­ной ра­зу­мом; то, че­му ра­ди ве­ры учит нас ав­то­ри­тет, ра­зум подт­верж­да­ет сво­ими до­во­да­ми. Про­возг­ла­шен­ное не­сом­нен­ным ав­то­ри­те­том Пи­са­ние на­хо­дит подт­верж­де­ние рас­суж­да­юще­го ра­зу­ма: да­же ес­ли б все ан­ге­лы ос­та­лись в не­бе­сах, че­ло­век все же был бы. соз­дан вмес­те со всем сво­им по­томст­вом. Ибо мир сей был сот­во­рен для че­ло­ве­ка, а под ми­ром я ра­зу­мею не­бо, зем­лю и все то, что со­дер­жит­ся во все­лен­ной; и бы­ло бы аб­сурд­но ве­рить, что ес­ли б все ан­ге­лы сох­ра­ни­лись, то он не был бы соз­дан Тем, Кто сот­во­рил всю все­лен­ную.

    Подчеркнем по хо­ду, что, ве­дя дис­кус­сии об ан­ге­лах - да­же об их по­ло­вых приз­на­ках, - сред­не­ве­ко­вые бо­гос­ло­вы поч­ти всег­да ду­ма­ли о че­ло­ве­ке, и не бы­ло ни­че­го бо­лее важ­но­го для бу­ду­ще­го ра­зу­ма, чем эти, ка­за­лось бы, пус­то­по­рож­ние де­ба­ты.

    Человека шартр­цы рас­смат­ри­ва­ют преж­де все­го как ра­ци­ональное су­щест­во. В нем осу­ществ­ля­ет­ся ак­тив­ное со­еди­не­ние ра­зу­ма и ве­ры - это од­но из фун­да­мен­тальных по­ло­же­ний ин­тел­лек­ту­алов XII сто­ле­тия. Они так ин­те­ре­су­ют­ся жи­вот­ны­ми, что­бы на их фо­не луч­ше разг­ля­деть че­ло­ве­ка. Ан­ти­те­за «зверь - че­ло­век» яв­ля­ет­ся од­ной из ве­ли­ких ме­та­фор ве­ка. В римс­ком бес­ти­арии, в при­шед­шем с Вос­то­ка гро­теск­ном ми­ре, восп­ро­из­во­ди­мом во­об­ра­же­ни­ем тра­ди­ци­она­лис­тов в их сим­во­лиз­ме, Шартрс­кая шко­ла ви­дит сво­его ро­да гу­ма­низм на­обо­рот и пос­те­пен­но от них от­хо­дит, что­бы вдох­но­вить скульпто­ров го­ти­ки и дать им но­вую мо­дель - че­ло­ве­ка.

    Известно, что прив­нес­ли в этот гу­ма­нис­ти­чес­кий ра­ци­она­лизм гре­ки и ара­бы. Здесь нет луч­ше­го при­ме­ра, чем Аде­лар Батс­кий, пе­ре­вод­чик и фи­ло­соф, мно­го пу­те­шест­во­вав­ший по Ис­па­нии.

    Одному тра­ди­ци­она­лис­ту, пред­ло­жив­ше­му ему всту­пить в дис­кус­сию как раз по по­во­ду жи­вот­ных, он от­ве­ча­ет: Мне труд­но об­суж­дать жи­вот­ных. От мо­их арабс­ких учи­те­лей я на­учил­ся брать се­бе в во­жа­тые ра­зум, а ты до­вольству­ешься тем, что идешь на по­вод­ке за на­ду­ман­ны­ми ав­то­ри­те­та­ми. А как же еще наз­вать ав­то­ри­тет, как не по­вод­ком? По­доб­но то­му, как глу­пых жи­вот­ных ве­дут на по­вод­ке, а они не ве­да­ют, ку­да и по­че­му, до­вольству­ясь тем, что их тя­нут за ве­рев­ку, так и большинст­во из вас яв­ля­ют­ся плен­ни­ка­ми жи­вот­ной до­вер­чи­вос­ти и да­ют вес­ти се­бя в пу­тах опас­ных ве­ро­ва­ний, ссы­ла­ясь на ав­то­ри­тет то­го, кто эти ве­ро­ва­ния за­пи­сал.

    И да­лее: Ведь имен­но к ар­гу­мен­там ди­алек­ти­ки при­бе­гал Арис­то­тель, ког­да за­ба­вы ра­ди отс­та­ивал лож­ный те­зис пе­ред слу­ша­те­ля­ми с по­мощью сво­его со­фис­ти­чес­ко­го мас­терст­ва, тог­да как они за­щи­ща­ли от не­го ис­тин­ное. Вот по­че­му про­чие ис­кус­ства мо­гут сту­пать твер­до, по­ка пользу­ют­ся ус­лу­га­ми ди­алек­ти­ки, но без нее спо­ты­ка­ют­ся и не зна­ют уве­рен­нос­ти. По­это­му сов­ре­мен­ные ав­то­ры для ве­де­ния спо­ров об­ра­ща­ют­ся к са­мым прос­лав­лен­ным в ис­кус­стве ди­алек­ти­ки…

    Аделар Батс­кий приг­ла­ша­ет нас ид­ти еще дальше. Он по­ла­га­ет, что ин­тел­лек­ту­алы XII в. мог­ли бы изв­лечь из се­бя са­мих, из спо­соб­нос­тей собст­вен­но­го ра­зу­ма, са­мое су­щест­вен­ное из то­го, что они прик­ры­ва­ли име­на­ми Древ­них и Ара­бов, что­бы сме­лее про­ти­вос­то­ять тем, кто при­вык к ссыл­кам на ав­то­ри­те­ты, - сколь бы зна­чи­тельны они не бы­ли. Вот его приз­на­ние: На­ше по­ко­ле­ние име­ет тот уко­ре­нив­ший­ся не­дос­та­ток, что оно от­ка­зы­ва­ет­ся приз­на­вать все при­шед­шее от сов­ре­мен­ных. Так, ес­ли у ме­ня есть собст­вен­ная идея, ко­то­рую я же­лаю опуб­ли­ко­вать, то я при­пи­сы­ваю ее ко­му-ни­будь еще и за­яв­ляю: «Это ска­за­но не мною, а та­ким-то». А что­бы мне це­ли­ком по­ве­ри­ли, я го­во­рю: «Изоб­рел это та­кой-то, а не я». Да­бы из­бе­жать неп­ри­ят­нос­тей, ко­ли по­ду­ма­ют, что это я, не­веж­да сам у се­бя на­шел эти идеи, я их уве­ряю, что взял их у ара­бов. Мне не хо­чет­ся, что­бы ска­зан­ное мною и не нра­вя­ще­еся отс­та­лым умам ве­ло к то­му, что это я им не пон­рав­люсь. Я знаю, как выг­ля­дят нас­то­ящие уче­ные в гла­зах чер­ни. Вот по­че­му я отс­та­иваю не свое, а арабс­кое.

    Самым но­вым тут бы­ло то, что на­де­лен­ный ра­зу­мом че­ло­век мог ис­сле­до­вать и пос­ти­гать ра­ци­онально уст­ро­ен­ную Твор­цом при­ро­ду. Сам че­ло­век рас­смат­ри­ва­ет­ся шартр­ца­ми как при­ро­да, ко­то­рая со­вер­шен­ным об­ра­зом впи­сы­ва­ет­ся в по­ря­док ми­ра.

    

    

    Так ожил и по­лу­чил глу­бо­кий смысл древ­ний об­раз че­ло­ве­ка-мик­ро­кос­ма. От Бер­на­ра Сильвест­рий­ско­го к Ала­ну Лилльско­му идет раз­ви­тие ана­ло­гии меж­ду ми­ром и че­ло­ве­ком, меж­ду ме­га­кос­мом и той все­лен­ной в ми­ни­атю­ре, ка­ко­вой яв­ля­ет­ся че­ло­век. Эта кон­цеп­ция ре­во­лю­ци­он­на, хо­тя мы на­хо­дим здесь не­ма­ло за­бав­но­го, ког­да в че­ло­ве­чес­ком су­щест­ве, нап­ри­мер, отыс­ки­ва­ют че­ты­ре эле­мен­та и до­во­дят эти ана­ло­гии до аб­сур­да. Она по­буж­да­ет рас­смат­ри­вать че­ло­ве­ка в це­лом, на­чи­ная с его те­ла. Большая на­уч­ная эн­цик­ло­пе­дия Аде­ла­ра Батс­ко­го расп­рост­ра­ня­ет­ся на ана­то­мию и фи­зи­оло­гию че­ло­ве­ка. Это дви­же­ние соп­ро­вож­да­ет и подк­реп­ля­ет прог­ресс в об­лас­ти ме­ди­ци­ны, ги­ги­ены. Че­ло­век, ко­то­ро­му вер­ну­ли его те­ло, под­хо­дит к отк­ры­тию че­ло­ве­чес­кой люб­ви, од­но­му из ве­ли­чай­ших со­бы­тий XII ве­ка, тра­ги­чес­ки пе­ре­жи­то­му Абе­ля­ром, и ко­то­ро­му Де­ни де Руж­мон пос­вя­тил свою зна­ме­ни­тую и спор­ную кни­гу. Этот че­ло­век-мик­ро­косм об­на­ру­жи­ва­ет се­бя в цент­ре все­лен­ной, ко­то­рую он восп­ро­из­во­дит, на­хо­дясь с нею в гар­мо­нии. К не­му ве­дут все ни­ти, он пре­бы­ва­ет в сог­ла­сии с ми­ром, ему отк­ры­ты бес­ко­неч­ные перс­пек­ти­вы. Об этом пи­шут Го­но­рий Отенс­кий и еще за­ме­ча­тельная жен­щи­на, аб­ба­ти­са Хильде­гар­да Бин­генс­кая, ко­то­рая со­еди­ня­ет но­вые те­ории с тра­ди­ци­он­ным мо­на­шес­ким мис­ти­циз­мом в сво­их не­обыч­ных тру­дах Li­ber Sci­vi­as и Li­ber dtvi­no­rum ope­rum. Иск­лю­чи­тельное зна­че­ние име­ют ми­ни­атю­ры этих книг, ко­то­рые сра­зу по­лу­чи­ли ши­ро­кую из­вест­ность. Возьмем хо­тя бы од­ну из них, где че­ло­век-мик­ро­косм предс­та­ет об­на­жен­ным, а мо­делью его те­ла слу­жит лю­бовь. Это по­ка­зы­ва­ет, что гу­ма­низ­му ин­тел­лек­ту­алов XII в. не нуж­но бы­ло до­жи­даться дру­го­го Воз­рож­де­ния, что­бы до­ба­вить это из­ме­ре­ние, в ко­то­ром эс­те­тичс­кий вкус к фор­мам со­че­тал­ся с лю­бовью к ис­тин­ным про­пор­ци­ям.

    Последним сло­вом это­го гу­ма­низ­ма бы­ло, по­жа­луй, то, что че­ло­век, сам яв­ля­ющий­ся при­ро­дой и спо­соб­ный пос­тичь при­ро­ду сво­им ра­зу­мом, мо­жет так­же пре­об­ра­жать ее сво­ей де­ятельностью.

    

    

    Интеллектуал XII ве­ка, по­ме­щен­ный в центр го­родс­ко­го стро­ительства, ви­дит все­лен­ную по об­ра­зу этой строй­ки, как ог­ром­ную и шум­ную фаб­ри­ку, гу­дя­щую мно­жест­вом ре­ме­сел. Ме­та­фо­ра сто­иков «мир - фаб­ри­ка» пе­ре­но­сит­ся в бо­лее ди­на­мич­ную сре­ду, име­ющую бо­лее дей­ст­вен­ный ха­рак­тер. Гер­хох Рей­хер­бергс­кий го­во­рит в сво­ей Li­ber de aedi­fi­cio Dei об этой ве­ли­кой фаб­ри­ке все­го ми­ра, сво­его ро­да все­ленс­кой мас­терс­кой (illa mag­na to­ti­us mun­di fab­ri­ca et qu­a­edam uni­ver­sa­lis of­fi­ci­na).

    На та­кой строй­ке че­ло­век ут­верж­да­ет се­бя как мас­тер, пре­об­ра­зу­ющий и тво­ря­щий. За­но­во раск­ры­ва­ет­ся ho­mo fa­ber, сот­руд­ник Бо­га и при­ро­ды в тво­ре­нии. Ве­ли­кое де­яние, - го­во­рит Гий­ом из Кон­ша, - есть де­яние твор­ца, де­яние при­ро­ды или че­ло­ве­ка-мас­те­ра, под­ра­жа­юще­го при­ро­де.

    Так пре­об­ра­жа­ет­ся кар­ти­на че­ло­ве­чес­ко­го об­щест­ва. В этой ди­на­мич­ной перс­пек­ти­ве, при­да­ющей смысл эко­но­ми­чес­ким и со­ци­альным струк­ту­рам ве­ка, об­щест­во долж­но вклю­чать в се­бя все че­ло­ве­чес­кие тру­ды. Ра­нее пре­зи­ра­емые, они вхо­дят вмес­те с этой ре­аби­ли­та­ци­ей тру­да в град че­ло­ве­чес­кий, об­раз гра­да бо­жест­вен­но­го. Ио­анн Солс­бе­рий­ский в Po­lic­ra­ti­cus'e возв­ра­ща­ет в об­щест­во сельских тру­же­ни­ков:

    работающих в по­лях, в лу­гах, в са­дах; а за­тем и ре­мес­лен­ни­ков: сук­но­де­лов, как и всех про­чих, ра­бо­та­ющих ору­ди­ями по де­ре­ву, же­ле­зу, брон­зе и иным ме­тал­лам. В та­кой перс­пек­ти­ве ру­шит­ся ста­рая школьная сис­те­ма сво­бод­ных ис­кус­ств. Но­вое обу­че­ние долж­но вклю­чать в се­бя не только но­вые дис­цип­ли­ны: ди­алек­ти­ку, фи­зи­ку, эти­ку, но так­же на­уч­ные и ре­мес­лен­ные тех­ни­ки, яв­ля­ющи­еся су­щест­вен­ной частью че­ло­ве­чес­кой де­ятельнос­ти. Гу­го Сен-Вик­торс­кий в прог­рам­ме обу­че­ния, пред­ло­жен­ной в Di­das­ca­li­on' e, ут­верж­да­ет эту но­вую кон­цеп­цию. Го­но­рий Отенс­кий раз­ви­ва­ет ее в сво­ей зна­ме­ни­той фор­му­ле: не­ве­жест­во - изг­на­ние че­ло­ве­ка, его оте­чест­во - на­ука, до­бав­ляя при этом, что на­ча­лом, здесь яв­ля­ют­ся сво­бод­ные ис­кус­ства, предс­тав­ля­ющие со­бой го­ро­да-эта­пы. Пер­вый го­род - это грам­ма­ти­ка, вто­рой - ри­то­ри­ка, тре­тий - ди­алек­ти­ка, чет­вер­тый - ариф­ме­ти­ка, пя­тый - му­зы­ка, шес­той - ге­омет­рия, седьмой - аст­ро­но­мия. Тут он прос­то сле­ду­ет тра­ди­ции. Но на этом путь не за­кан­чи­ва­ет­ся. Восьмым эта­пом бу­дет фи­зи­ка, где Гип­пок­рат обу­ча­ет стран­ни­ков доб­ро­де­те­ли и при­ро­де трав, де­ревьев, ми­не­ра­лов, жи­вот­ных. Де­вя­тым ока­зы­ва­ет­ся ме­ха­ни­ка, где стран­ни­ки обу­ча­ют­ся ра­бо­те с ме­тал­ла­ми, де­ре­вом, мра­мо­ром, жи­во­пи­си, скульпту­ре и руч­но­му ре­мес­лу. Здесь Ним­род возд­виг свою баш­ню, а Со­ло­мон сконст­ру­иро­вал свой храм. Здесь Ной из­го­то­вил свой ков­чег, обу­чал ис­кус­ству фор­ти­фи­ка­ции и ра­бо­те с раз­ны­ми тка­ня­ми. Один­над­ца­тый этап - это эко­но­ми­ка. Сии вра­та ве­дут в оте­чест­во че­ло­ве­ка. Тут ре­гу­ли­ру­ют­ся сос­то­яния и дос­то­инст­ва, раз­ли­ча­ют­ся обя­зан­нос­ти и по­ряд­ки. Пос­пе­ша­ющие в свое оте­чест­во лю­ди обу­ча­ют­ся здесь то­му, как по­дой­ти к иерар­хии ан­ге­лов сог­лас­но по­ряд­ку собст­вен­ных зас­луг. Так по­ли­ти­кой за­вер­ша­ет­ся одис­сея гу­ма­низ­ма ин­тел­лек­ту­алов XII ве­ка.

    

    

    Среди них, да­же сре­ди тех, что учи­ли в Шарт­ре, сле­ду­ет раз­ли­чать лич­нос­ти и тем­пе­ра­мен­ты. Бер­нар был преж­де все­го про­фес­со­ром, же­лав­шим дать сво­им уче­ни­кам об­щую культу­ру и ме­то­ды мыш­ле­ния пос­редст­вом со­лид­ной грам­ма­ти­чес­кой под­го­тов­ки. Бер­нар Сильвестр и Гий­ом из Кон­ша бы­ли в пер­вую оче­редь уче­ны­ми - слав­ны­ми предс­та­ви­те­ля­ми на­ибо­лее ори­ги­нальной тен­ден­ции шартрс­ко­го ду­ха. Они урав­но­ве­ши­ва­ют тем са­мым ли­те­ра­тур­ную склон­ность это­го ве­ка, соб­лаз­няв­шую мно­гие умы. Как го­во­рил Эло­изе Абе­ляр: Бо­лее за­бо­тясь об уче­нос­ти, чем о крас­но­ре­чии, я сле­жу ско­рее за яс­ностью из­ло­же­ния, не­же­ли за пост­ро­ени­ем слов, за бук­вальным смыс­лом, чем за ри­то­ри­чес­ки­ми ук­ра­ше­ни­ями. Это­му прин­ци­пу сле­до­ва­ли пе­ре­вод­чи­ки, сто­ро­нив­ши­еся язы­чес­ких кра­сот. Я ни­че­го не отб­ро­сил и ни­че­го за­мет­ным об­ра­зом не из­ме­нил в тех ма­те­ри­алах, ко­то­рые вам пот­реб­ны для воз­ве­де­ния ва­ше­го за­ме­ча­тельно­го тво­ре­ния, - пи­шет Ро­берт Чес­терс­кий Пет­ру Дос­то­поч­тен­но­му, - за иск­лю­че­ни­ем то­го, что сде­лал их бо­лее по­нят­ны­ми, и я не пы­тал­ся по­зо­ло­тить низ­кую и през­рен­ную ма­те­рию. С дру­гой сто­ро­ны, Ио­анн Солс­бе­рий­ский - это, ско­рее, уже гу­ма­нист в став­шем для нас обыч­ным смыс­ле сло­ва, он пре­дан культур­ной утон­чен­нос­ти и по­ис­ку вы­ра­зи­тельнос­ти. Хоть он и шарт­рец, но это - ли­те­ра­тор. И все же он ищет, как сох­ра­нить счаст­ли­вое рав­но­ве­сие. Как крас­но­ре­чие без­рас­суд­но и сле­по без с бе­та ра­зу­ма, так и на­ука, не уме­ющая пользо­ваться сло­вом, сла­ба и слов­но без­ру­ка. Лю­ди ста­ли бы ско­та­ми, ли­шив­шись при­су­ще­го им крас­но­ре­чия.

    Гильберт Пор­ре­танс­кий был мыс­ли­те­лем, ве­ро­ят­но, са­мым глу­бо­ким ме­та­фи­зи­ком ве­ка. Его невз­го­ды - он стал жерт­вой на­па­док как тра­ди­ци­она­лис­тов, так и св. Бер­на­ра - не по­ме­ша­ли ему вдох­но­вить мно­го­чис­лен­ных уче­ни­ков (к пор­ре­тан­цам от­но­сят Ала­на Лилльско­го и Ни­ко­лая Амьенско­го) и про­бу­дить в сво­ей епар­хии в Пу­атье усер­дие как на­ро­да, так и кли­ри­ков.

    

    

    В Шарт­ре сфор­ми­ро­ва­лись пер­воп­ро­ход­цы. В Па­ри­же - пос­ле под­ня­тых Абе­ля­ром бурь - бо­лее уме­рен­ные умы ста­ли вклю­чать в тра­ди­ци­он­ное цер­ков­ное об­ра­зо­ва­ние все то, что мож­но бы­ло за­имст­во­вать у но­ва­то­ров, не вы­зы­вая скан­да­ла. Этим за­ни­ма­лись преж­де все­го епис­коп Петр Лом­бардс­кий и Петр Едок, по­лу­чив­ший свое проз­ви­ще из-за то­го, что был зна­ме­нит сво­ей спо­соб­ностью пог­ло­щать кни­ги. Кни­ги сен­тен­ций пер­во­го и Цер­ков­ная ис­то­рия вто­ро­го предс­тав­ля­ют со­бой сис­те­ма­ти­чес­кие из­ло­же­ния фи­ло­софс­ких ис­тин и ис­то­ри­чес­ких фак­тов, со­дер­жа­щих­ся в биб­лии. Они ста­ли пер­вы­ми ба­зо­вы­ми учеб­ни­ка­ми уни­вер­си­те­тов XI­II ве­ка. Че­рез них отк­ры­ти­ями не­большо­го чис­ла от­важ­ных смог­ла вос­пользо­ваться и мас­са бо­лее ос­то­рож­ных.

    

    

    Этот тип ин­тел­лек­ту­ала мог раз­виться лишь в го­родс­ких сте­нах. Его про­тив­ни­ки, его вра­ги прек­рас­но ви­де­ли это и сла­ли од­но и то же прок­ля­тие го­ро­дам и но­вой раз­но­вид­нос­ти ин­тел­лек­ту­алов. Этьен де Тур­нэ, аб­бат Сен-Же­невьев, в кон­це ве­ка оше­лом­лен на­шест­ви­ем "dis­pu­ta­tio" в те­оло­гию: В на­ру­ше­ние свя­щен­ных ус­та­нов­ле­нии, бо­жест­вен­ных та­инств и воп­ло­ще­ния Сло­ва ве­дут пуб­лич­ные спо­ры… Не­де­ли­мую Тро­ицу ре­жут на час­ти на каж­дом пе­рек­рест­ке. Сколько док­то­ров, столько заб­луж­де­ний, сколько ауди­то­рий, столько мне­ний, сколько пло­ща­дей, столько бо­го­хульства. Он на­зы­ва­ет па­рижс­ких мэт­ров тор­гов­ца­ми слов (ven­di­to­res ver­bo­rum).

    Тут он отк­ли­ка­ет­ся на ска­зан­ное аб­ба­том из Дет­ца Ру­пер­том, ко­то­рый в на­ча­ле ве­ка, уз­нав, что над ним нас­ме­ха­ют­ся в го­родс­ких шко­лах, сме­ло по­ки­нул свой мо­нас­тырь и явил­ся к сво­им вра­гам в го­род. Уже тог­да он за­ме­тил дис­кус­сии на каж­дом уг­лу и пред­ви­дел расп­рост­ра­не­ние это­го зла. Он на­по­ми­на­ет, что стро­ите­ли го­ро­дов - не­чес­тив­цы, пос­кольку вмес­то то­го что­бы жить на зем­ле, этом мес­те, от­пу­щен­ном нам на крат­кий срок, они возд­ви­га­ют и возд­ви­га­ют все но­вые пост­рой­ки. Пе­ре­лис­тав всю биб­лию, он наб­ра­сы­ва­ет гран­ди­оз­ную ан­ти­ур­ба­нис­ти­чес­кую фрес­ку. Пос­ле пер­во­го го­ро­да, пост­ро­ен­но­го Ка­ином, пос­ле Иери­хо­на, раз­ру­шен­но­го свя­щен­ны­ми тру­ба­ми Иису­са На­ви­на, он упо­ми­на­ет Енох, Ва­ви­лон, Ас­сур, Ни­не­вию, Библ. Бог, как он го­во­рит, не лю­бит го­ро­да и го­ро­жан. А ны­неш­ние го­ро­да с шу­ми­хой пус­то­по­рож­них дис­пу­тов меж­ду мэт­ра­ми и шко­ля­ра­ми - это же прос­то воск­рес­шие Со­дом и Го­мор­ра!

    Интеллектуал XII в. чувст­ву­ет свое сходст­во с мас­те­ром, с ре­мес­лен­ни­ком, с дру­ги­ми го­ро­жа­на­ми. Его за­да­ча - изу­че­ние и обу­че­ние сво­бод­ным ис­кус­ствам. Но что та­кое ис­кус­ство? Это не на­ука, а тех­ни­ка. Ars есть «tech­ne», а спе­ци­альность про­фес­со­ра в этом смыс­ле не от­ли­ча­ет­ся от спе­ци­альнос­ти плот­ни­ка или куз­не­ца. Вслед за Гу­го Сен-Вик­торс­ким св. Фо­ма в сле­ду­ющем ве­ке вы­ве­дет все следст­вия из это­го по­ло­же­ния. Ис­кус­ство предс­тав­ля­ет со­бой вся­кую ра­ци­ональную и пра­вильную де­ятельность, при­ме­нен­ную для фаб­ри­ка­ции как ма­те­ри­альных, так и ин­тел­лек­ту­альных инст­ру­мен­тов; это ум­ная тех­ни­ка, пред­наз­на­чен­ная для де­ла­ния. Ars est rec­ta ra­tio fac­ti­bi­li­um. Та­ким об­ра­зом, ин­тел­лек­ту­ал яв­ля­ет­ся ре­мес­лен­ни­ком; сре­ди про­чих на­ук они [сво­бод­ные ис­кус­ства] на­зы­ва­ют­ся ис­кус­ства­ми, пос­кольку пред­по­ла­га­ют не только поз­на­ние, но так­же про­из­водст­во, пря­мо про­ис­те­ка­ющее из ра­зу­ма: та­ко­вы функ­ции пост­ро­ения (грам­ма­ти­ка), сил­ло­гиз­ма (ди­алек­ти­ка), ре­чи (ри­то­ри­ка), чи­сел (ариф­ме­ти­ка), ме­ры (ге­омет­рия), ме­ло­дий (му­зы­ка), рас­че­та дви­же­ния звезд (астро­но­мия).

    В тот день, ког­да Абе­ляр, вновь впав в ни­ще­ту, за­ме­ча­ет, что он не спо­со­бен воз­де­лы­вать зем­лю и что ему стыд­но поп­ро­шай­ни­чать, он возв­ра­ща­ет­ся к пре­по­да­ва­нию (sco­la­rum re­gi­men}. Я вер­нул­ся к зна­ко­мо­му мне ре­мес­лу, не имея спо­соб­нос­ти ра­бо­тать ру­ка­ми и при­нуж­ден­ный ра­бо­тать сво­им язы­ком.

    

    

    Как че­ло­век ре­мес­ла, ин­тел­лек­ту­ал соз­на­ет, что его про­фес­сия тре­бу­ет под­го­тов­ки. Он приз­на­ет не­об­хо­ди­мую связь меж­ду на­укой и пре­по­да­ва­ни­ем. Он уже не счи­та­ет, что зна­ния нуж­но прос­то ко­пить, но убеж­ден в том, что на­коп­лен­ное сле­ду­ет пус­кать в обо­рот. Шко­лы суть мас­терс­кие, от­ку­да экс­пор­ти­ру­ют­ся идеи, на­по­до­бие про­чих то­ва­ров. На го­родс­кой строй­ке про­фес­сор в сво­ем стрем­ле­нии про­из­во­дить по­до­бен ре­мес­лен­ни­ку и куп­цу. Абе­ляр на­по­ми­на­ет Эло­изе, что фи­лис­тим­ля­не хра­ни­ли в тай­не свою на­уку, что­бы про­чие ею не вос­пользо­ва­лись. Что ка­са­ет­ся нас, то об­ра­тим­ся к Иса­аку, вы­ро­ем вмес­те с ним ко­ло­дезь с жи­вой во­дой, да­же ес­ли фи­лис­тим­ля­не то­му пре­пятст­ву­ют, да­же ес­ли они то­му про­ти­вят­ся, и про­дол­жим ко­пать та­кие ко­лод­цы, да­бы о нас то­же мог­ли ска­зать: «Пей во­ду из тво­его во­до­ема и те­ку­щую из тво­его ко­ло­де­зя. (Притч., 5, 15). И вы­ко­па­ем так, что­бы ко­ло­де­зи на на­ших пло­ща­дях пе­ре­пол­ни­лись та­ким из­быт­ком вод, да­бы на­ука Пи­са­ния уже не ог­ра­ни­чи­ва­лась на­ми, но что­бы мы и дру­гих на­учи­ли ее пить. Та­ко­ва щед­рость ин­тел­лек­ту­ала. Он зна­ет, что пер­вый от это­го вы­иг­ра­ет. Ес­ли я смог на­пи­сать эту кни­гу, - пи­шет од­но­му из дру­зей Гер­ман Дал­мац­кий, - то лишь по­то­му, что 6 об­щест­вен­ных шко­лах дол­жен был за­щи­щаться от хит­ро­ум­ных на­па­док про­тив­ни­ков.

    

    

    На ве­ли­кой фаб­ри­ке, име­ну­емой все­лен­ной, ин­тел­лек­ту­ал дол­жен най­ти свое мес­то, т. е. пользо­ваться собст­вен­ны­ми спо­соб­нос­тя­ми, при­ме­няя их к твор­чес­ко­му тру­ду. У не­го нет иных инст­ру­мен­тов, кро­ме собст­вен­но­го ума, но он мо­жет прив­ле­кать кни­ги, так­же слу­жа­щие для не­го ра­бо­чи­ми ору­ди­ями. Нас­колько да­ле­ко мы уш­ли от ран­не­го сред­не­ве­ковья с его уст­ным обу­че­ни­ем! Жи­ро Бер­рий­ский за­яв­ля­ет: Се­год­ня нег­ра­мот­ные кли­ри­ки по­доб­ны дво­ря­нам, не спо­соб­ным к во­ен­но­му де­лу. Они зас­ты­ва­ют пе­ред детс­кой книж­кой, слов­но это те­ат­ральное предс­тав­ле­ние, пос­кольку не ве­да­ют, что кни­ги суть инст­ру­мен­ты, для кли­ри­ка, хо­тя куз­нец зна­ет, что се­ти суть ору­дия ры­ба­ка, а ры­ба­ку ве­до­мо, что на­ко­вальня и мо­лот яв­ля­ют­ся инст­ру­мен­та­ми куз­не­ца. Пер­вый не уме­ет пользо­ваться ис­кус­ством вто­ро­го, но каж­дый зна­ет, как на­зы­ва­ют­ся инст­ру­мен­ты, нес­мот­ря на свое нез­на­ние, как ис­пользо­вать эту тех­ни­ку…

    Этим ре­мес­лен­ни­кам ду­ха, вов­ле­чен­ным в расц­ве­та­ющие го­ро­да XII сто­ле­тия, ос­та­ет­ся лишь ор­га­ни­зо­ваться внут­ри кор­по­ра­тив­но­го дви­же­ния, увен­чан­но­го ком­му­нальным дви­же­ни­ем. Та­ки­ми кор­по­ра­ци­ями пре­по­да­ва­те­лей и сту­ден­тов в стро­гом смыс­ле сло­ва ста­нут уни­вер­си­те­ты. Они бу­дут тво­ре­ни­ем XI­II ве­ка.

    

    

    

    XIII сто­ле­тие - это век уни­вер­си­те­тов, пос­кольку он яв­ля­ет­ся ве­ком кор­по­ра­ций. В каж­дом го­ро­де, где име­ет­ся ка­кое-ни­будь ре­мес­ло, объеди­ня­ющее зна­чи­тельное чис­ло за­ня­тых им, ре­мес­лен­ни­ки ор­га­ни­зу­ют­ся для за­щи­ты сво­их ин­те­ре­сов и для ус­та­нов­ле­ния мо­но­по­лии на при­быль. Инс­ти­ту­ци­ональная фа­за го­родс­ко­го раз­ви­тия ма­те­ри­али­зу­ет по­ли­ти­чес­кие сво­бо­ды, за­во­еван­ные ком­му­на­ми, а в кор­по­ра­ци­ях - по­зи­ции, дос­тиг­ну­тые в эко­но­ми­чес­кой об­лас­ти. Эта сво­бо­да двус­мыс­лен­на: не­за­ви­си­мость она или при­ви­ле­гия? Мы об­на­ру­жим эту не­од­ноз­нач­ность и в уни­вер­си­тетс­кой кор­по­ра­ции. Кор­по­ра­тив­ная ор­га­ни­за­ция це­мен­ти­ру­ет то, что она уже обес­пе­чи­ла. Бу­ду­чи пос­ледст­ви­ем и санк­ци­ей прог­рес­са, она уже вы­да­ет одыш­ку, на­ча­ло упад­ка. Это от­но­сит­ся и к уни­вер­си­те­там XI­II ве­ка - в пол­ном сог­ла­сии с кон­текс­том сто­ле­тия. Де­мог­ра­фи­чес­кий рост дос­ти­га­ет вер­ши­ны, но он за­мед­ля­ет­ся; на­се­ле­ние хрис­ти­анс­ко­го ми­ра ос­та­ет­ся ста­тич­ным. Ги­гантс­кая вол­на рас­паш­ки це­лин, от­во­евав­шая зем­ли, не­об­хо­ди­мые для про­пи­та­ния воз­рос­ше­го на­се­ле­ния, раз­би­ва­ет­ся и ос­та­нав­ли­ва­ет­ся. Со­зи­да­тельный по­рыв возд­ви­га­ет сеть но­вых церк­вей для хрис­ти­анс­ко­го ми­ра, пост­ро­ен­ных в но­вом ду­хе, но эра ве­ли­ких го­ти­чес­ких со­бо­ров за­вер­ша­ет­ся вмес­те со сто­ле­ти­ем. Тот же по­во­рот об­на­ру­жи­ва­ет­ся в уни­вер­си­те­тах. В Бо­лонье, Па­ри­же, Окс­фор­де прек­ра­ща­ет­ся рост чис­ла сту­ден­тов и пре­по­да­ва­те­лей, а уни­вер­си­тетс­кий ме­тод - схо­лас­ти­ка - уже не соз­даст бо­лее вы­со­ких мо­ну­мен­тов, чем «Сум­мы» Альбер­та Ве­ли­ко­го, Алек­санд­ра Галльско­го, Род­же­ра Бэ­ко­на, св. Бо­на­вен­ту­ры и св. Фо­мы Ак­винс­ко­го.

    Завоевав се­бе мес­то в го­ро­де, ин­тел­лек­ту­ал ока­зы­ва­ет­ся нес­по­соб­ным осу­щест­вить вы­бор бу­ду­ще­го пе­ред ли­цом но­вых альтер­на­тив. В се­рии кри­зи­сов, ка­жу­щих­ся кри­зи­са­ми рос­та, но уве­дом­ля­ющих о нас­туп­ле­нии зре­лос­ти, он уже не мо­жет осу­щест­вить вы­бор в пользу об­нов­ле­ния. Он ук­реп­ля­ет­ся в со­ци­альных струк­ту­рах и в сво­их ин­тел­лек­ту­альных при­выч­ках, он в них вяз­нет.

    Истоки уни­вер­си­тетс­ких кор­по­ра­ций за­час­тую столь же тем­ны, как и у всех про­чих ре­мес­лен­ных це­хов. Они ор­га­ни­зу­ют­ся пос­те­пен­но, пос­ле­до­ва­тельны­ми за­во­ева­ни­ями, про­ис­хо­дя­щи­ми по то­му или ино­му слу­чай­но­му по­во­ду. Ус­та­вы час­то санк­ци­они­ру­ют за­во­еван­ное с большим за­поз­да­ни­ем. Мы не всег­да мо­жем ска­зать, что на­хо­дя­щи­еся в на­шем рас­по­ря­же­нии ста­ту­ты бы­ли пер­вы­ми. В этом нет ни­че­го уди­ви­тельно­го. В го­ро­дах, где они сфор­ми­ро­ва­лись, уни­вер­си­те­ты яв­ля­ли со­бой не­ма­лую си­лу чис­лом и ка­чест­вом сво­их чле­нов, вы­зы­вая бес­по­кой­ст­во дру­гих сил. Они дос­ти­га­ли сво­ей ав­то­но­мии в борьбе то с цер­ков­ны­ми, то со светс­ки­ми влас­тя­ми.

    

    

    Сначала на­чи­на­ет­ся борьба с цер­ков­ны­ми влас­тя­ми. Пре­по­да­ва­те­ли уни­вер­си­те­тов бы­ли кли­ри­ка­ми. Мест­ный епис­коп счи­тал их сво­ими под­дан­ны­ми. Пре­по­да­ва­ние бы­ло функ­ци­ей церк­ви. Как гла­ва всех школ епис­коп из­дав­на де­ле­ги­ро­вал свою власть ко­му-то из сво­их по­мощ­ни­ков, кто в XII в. обыч­но име­но­вал­ся sco­las­ti­cus и ко­го вско­ре ста­ли име­но­вать канц­ле­ром. Пос­лед­не­му сов­сем не хо­те­лось рас­ста­ваться со сво­ей мо­но­по­ли­ей. Там, где эта мо­но­по­лия не бы­ла аб­со­лют­ной, где аб­ба­ты дос­тиг­ли проч­ных по­зи­ций со сво­ими шко­ла­ми, они предс­тав­ля­ли со­бой дру­гих про­тив­ни­ков уни­вер­си­тетс­кой кор­по­ра­ции. В кон­це кон­цов, культу­ра есть де­ло ве­ры, а по­то­му епис­коп при­тя­за­ет на сох­ра­не­ние конт­ро­ля над нею.

    В Па­ри­же канц­лер прак­ти­чес­ки ут­ра­чи­ва­ет при­ви­ле­гию вру­чать li­cen­ce, т. е. пра­во на пре­по­да­ва­ние уже в 1213 г. Это пра­во пе­ре­хо­дит к уни­вер­си­тетс­ким мэт­рам. В 1219 г. канц­лер в свя­зи со вступ­ле­ни­ем в уни­вер­си­тет мо­на­хов ни­щенст­ву­ющих ор­де­нов пы­та­ет­ся про­ти­вос­то­ять это­му нов­шест­ву. И тут он те­ря­ет все ос­тав­ши­еся у не­го пре­ро­га­ти­вы. В 1301 г. он пе­рес­та­ет быть да­же офи­ци­альным гла­вой шко­лы. Во вре­мя ве­ли­кой за­бас­тов­ки 1229-1231 гг. уни­вер­си­тет вы­хо­дит из-под юрис­дик­ции епис­ко­па.

    В Окс­фор­де епис­коп уда­лен­но­го от не­го на 120 миль Лин­кольна офи­ци­ально возг­лав­ля­ет уни­вер­си­тет че­рез сво­его канц­ле­ра, тог­да как аб­бат мо­нас­ты­ря Осе­нэй и при­ор Фрай­дс­вай­да сох­ра­ня­ют лишь по­чет­ные зва­ния. Но вско­ре канц­лер пог­ло­ща­ет­ся уни­вер­си­те­том, его на­чи­на­ют здесь из­би­рать, и он ста­но­вит­ся офи­ци­альным предс­та­ви­те­лем не епис­ко­па, но са­мо­го уни­вер­си­те­та.

    В Бо­лонье си­ту­ация бы­ла бо­лее слож­ной. Цер­ковь дол­гое вре­мя не ин­те­ре­со­ва­лась пре­по­да­ва­ни­ем пра­ва, счи­тая его мирс­ким де­лом. Лишь в 1219 г. гла­вой уни­вер­си­те­та ста­но­вит­ся ар­хи­ди­акон Бо­лоньи, функ­ции ко­то­ро­го на­по­ми­на­ют функ­ции канц­ле­ра (так

    его иног­да и на­зы­ва­ли). Но его власть яв­ля­ет­ся внеш­ней, он до­вольству­ет­ся тем, что пред­се­да­тельству­ет на за­щи­тах и раз­би­ра­ет­ся с ос­корб­ле­ни­ями, на­не­сен­ны­ми чле­нам уни­вер­си­те­та.

    

    

    Из светс­ких влас­тей борьба ве­дет­ся преж­де все­го про­тив ко­ро­левс­кой влас­ти. Су­ве­ре­ны хо­тят на­ло­жить свою ру­ку на кор­по­ра­ции, при­но­ся­щие бо­гатст­во и прес­тиж их ко­ро­левст­вам, на этот пи­том­ник, взра­щи­ва­ющий для них чи­нов­ни­ков и функ­ци­оне­ров. Пре­по­да­ва­те­ли уни­вер­си­те­тов жи­вут в го­ро­дах их ко­ро­левств, а по­то­му им стре­мят­ся на­вя­зать свою власть, ко­то­рая вмес­те с прог­рес­сом мо­нар­хи­чес­кой цент­ра­ли­за­ции в XI­II ве­ке ста­но­вит­ся впол­не ощу­ти­мой для их под­дан­ных.

    В Па­ри­же ав­то­ном­ность уни­вер­си­те­та бы­ла окон­ча­тельно об­ре­те­на пос­ле кро­ва­вых столк­но­ве­ний сту­ден­тов с ко­ро­левс­кой по­ли­ци­ей в 1229 г. В од­ной из сты­чек нес­колько сту­ден­тов бы­ли уби­ты по­ли­цей­ски­ми. Большая часть уни­вер­си­те­та объяви­ла за­бас­тов­ку и уда­ли­лась в Ор­ле­ан. На про­тя­же­нии двух лет в Па­ри­же поч­ти не бы­ло за­ня­тий. Лишь в 1231 г. Лю­до­вик Свя­той и Блан­ка Кас­тильская тор­жест­вен­но приз­на­ли не­за­ви­си­мость уни­вер­си­те­та, во­зоб­но­ви­ли и рас­ши­ри­ли те при­ви­ле­гии, ко­то­рые бы­ли приз­на­ны Фи­лип­пом-Авгус­том в 1200 г.

    В Окс­фор­де уни­вер­си­тет по­лу­чил свои пер­вые сво­бо­ды в 1214 г., ког­да он вос­пользо­вал­ся упад­ком влас­ти от­лу­чен­но­го Ио­ан­на Без­зе­мельно­го. Се­рия конф­лик­тов в 1232, 1238 и 1240 гг. меж­ду уни­вер­си­те­том и ко­ро­лем за­вер­ши­лась ка­пи­ту­ля­ци­ей Ген­ри­ха III, ис­пу­ган­но­го под­держ­кой, ока­зан­ной частью уни­вер­си­те­та Си­мо­ну де Мон­фо­ру.

    Но борьба шла так­же и с ком­му­нальны­ми влас­тя­ми. Возг­лав­ляв­шие ком­му­ну бур­жуа бы­ли разд­ра­же­ны тем, что оби­та­те­ли уни­вер­си­те­тов не под­па­да­ли под их юрис­дик­цию; их бес­по­ко­или ноч­ной шум, гра­бе­жи, прес­туп­ле­ния от­дельных сту­ден­тов. Они пло­хо пе­ре­но­си­ли и то, что пре­по­да­ва­те­ли и сту­ден­ты ог­ра­ни­чи­ва­ли их эко­но­ми­чес­кую власть, ус­та­нав­ли­вая твер­дые це­ны на жилье и про­дук­ты пи­та­ния, зас­тав­ляя тор­гов­цев со­вер­шать свои сдел­ки, не прес­ту­пая за­ко­нов.

    В Па­ри­же имен­но в дра­ку меж­ду сту­ден­та­ми и бур­жуа гру­бо вме­ша­лась ко­ро­левс­кая по­ли­ция. В Окс­фор­де пер­вые ша­ги к не­за­ви­си­мос­ти уни­вер­си­те­та в 1214 г. бы­ли следст­ви­ем то­го, что в 1209 г. от­ча­яв­ши­еся бур­жуа без су­да по­ве­си­ли двух сту­ден­тов, по­доз­ре­ва­емых в убий­ст­ве жен­щи­ны. На­ко­нец, в Бо­лонье конф­ликт меж­ду уни­вер­си­те­том и бур­жуа был еще ожес­то­чен­нее, пос­кольку тут ком­му­на вплоть до 1278 г. без­раз­дельно пра­ви­ла го­ро­дом под су­ве­ре­ни­те­том на­хо­див­ше­го­ся вда­ли им­пе­ра­то­ра (в 1158 г. Фрид­рих Бар­ба­рос­са са­мо­лич­но да­ро­вал при­ви­ле­гии пре­по­да­ва­те­лям и сту­ден­там). Ком­му­на на­вя­зы­ва­ла про­фес­со­рам по­жиз­нен­ный конт­ракт, де­лая их сво­ими чи­нов­ни­ка­ми, она вме­ши­ва­лась в при­суж­де­ние сте­пе­ней. Уч­реж­де­ние ар­хи­ди­аконст­ва ог­ра­ни­чи­ло это вме­ша­тельство в уни­вер­си­тетс­кие де­ла. Ряд конф­лик­тов с пос­ле­до­вав­ши­ми за ни­ми за­бас­тов­ка­ми, ис­хо­дом пре­по­да­ва­те­лей и сту­ден­тов в Ви­чен­цу, Арец­цо, Па­дую, Си­ену при­ну­ди­ли ком­му­ну пой­ти на сог­ла­ше­ние. Пос­лед­нее столк­но­ве­ние про­изош­ло в 1321 г. Уни­вер­си­тет бо­лее не стра­дал от втор­же­ний ком­му­ны в его де­ла.

    Как су­ме­ли уни­вер­си­тетс­кие кор­по­ра­ции вый­ти с по­бе­дой из этих схва­ток? В пер­вую оче­редь, бла­го­да­ря единст­ву и ре­ши­мос­ти. Они уг­ро­жа­ли гроз­ным ору­жи­ем и дей­ст­ви­тельно его при­ме­ня­ли - за­бас­тов­ку и уход. Граж­данс­кие и цер­ков­ные влас­ти ви­де­ли слиш­ком мно­го пре­иму­ществ в на­ли­чии уни­вер­си­те­та, ко­то­рый имел большое эко­но­ми­чес­кое зна­че­ние, был уни­кальным пи­том­ни­ком, взра­щи­ва­ющим со­вет­ни­ков и чи­нов­ни­ков, ис­точ­ни­ком не­ма­ло­го прес­ти­жа, а по­то­му он мог при­ме­нять по­доб­ные средст­ва для сво­ей за­щи­ты.

    

    

    К то­му же уни­вер­си­те­ты наш­ли мо­гу­щест­вен­но­го за­щит­ни­ка - папст­во. В Па­ри­же Це­лес­тин III в 1194 г. да­ро­вал уни­вер­си­тетс­кой кор­по­ра­ции пер­вые при­ви­ле­гии, а Ин­но­кен­тий III и Гри­го­рий IX ут­вер­ди­ли ее ав­то­но­мию. В 1215 г. кар­ди­нал и папс­кий ле­гат, Ро­бер де Кур­сон, дал уни­вер­си­те­ту пер­вые офи­ци­альные ус­та­вы. В 1231 г. Гри­го­рий IX осу­дил па­рижс­ко­го епис­ко­па за не­ра­де­ние и при­ну­дил ко­ро­ля Фран­ции и его мать пой­ти на ус­туп­ки: сво­ей бул­лой Pa­rens sci­en­ti­arun, ко­то­рую по­ми­на­ют как Ве­ли­кую Хар­тию уни­вер­си­те­та, он да­ро­вал пос­лед­не­му но­вые ста­ту­ты. Еще в 1229 г. пон­ти­фик пи­сал епис­ко­пу: Хо­тя уче­ный бо­гос­лов по­до­бен ут­рен­ней звез­де, ко­то­рая си­я­ет во мра­ке и долж­на ос­ве­щать свое оте­чест­во блес­ком свя­тых, уми­рот­во­ряя раз­ног­ла­сия, ты не до­вольство­вал­ся тем, что пре­неб­ре­гал сво­ими обя­зан­нос­тя­ми, но, сог­лас­но све­де­ни­ям зас­лу­жи­ва­ющих до­ве­рия лю­дей, сво­ими ма­хи­на­ци­ями сам спо­собст­во­вал то­му, что по­ток пре­по­да­ва­ния сво­бод­ных ис­кус­ств, по ми­лос­ти Св. Ду­ха оро­шав­ший и оп­ло­дот­во­ряв­ший рай все­ленс­кой церк­ви, ис­сяк в са­мом сво­ем ис­точ­ни­ке, т. е. в го­ро­де Па­ри­же, где до­се­ле он бил не пе­рес­та­вая. Но за­тем это пре­по­да­ва­ние ока­за­лось разб­ро­сан­ным по раз­ным мес­там и сош­ло на нет по­доб­но то­му, как ис­сы­ха­ет раз­де­лив­ший­ся на мно­жест­во ру­ка­вов по­ток.

    В Окс­фор­де на­ча­ло не­за­ви­си­мос­ти уни­вер­си­те­та бы­ло так­же обес­пе­че­но ле­га­том Ин­но­кен­тия III, кар­ди­на­лом Ни­ко­ла­ем Тус­ку­ланс­ким. Ин­но­кен­тий IV выс­ту­па­ет про­тив Ген­ри­ха III и ста­вит уни­вер­си­тет под за­щи­ту свя­то­го Пет­ра и па­пы, по­ру­чая епис­ко­пам Лон­до­на и Солс­бе­ри за­щи­щать его от про­ис­ков ко­ро­ля.

    В Бо­лонье Го­но­рий III ста­вит ар­хи­ди­ако­на во гла­ве уни­вер­си­те­та, что­бы тот обе­ре­гал его от ком­му­ны. Уни­вер­си­тет окон­ча­тельно ос­во­бож­да­ет­ся, ког­да го­род в 1278 г. приз­на­ет па­пу сеньором Бо­лоньи.

    Отметим зна­че­ние та­кой под­держ­ки со сто­ро­ны пон­ти­фи­ка. Бе­зус­лов­но, свя­той прес­тол приз­на­вал важ­ность и цен­ность ин­тел­лек­ту­альной де­ятельнос­ти; но его вме­ша­тельства не бы­ли бес­ко­рыст­ны­ми. Вы­во­дя уни­вер­си­те­ты из-под светс­кой юрис­дик­ции, он под­чи­нял их церк­ви. Так, что­бы по­лу­чить эту ре­ша­ющую по­мощь, ин­тел­лек­ту­алы долж­ны бы­ли изб­рать путь цер­ков­ной при­над­леж­нос­ти - воп­ре­ки сильно­му тя­го­те­нию к мирс­ко­му пу­ти. Ес­ли па­па ос­во­бо­дил пре­по­да­ва­те­лей от конт­ро­ля мест­ной церк­ви - да и то не пол­ностью, мы уви­дим, сколь серьезной бы­ла роль епис­копс­ких осуж­де­ний на про­тя­же­нии это­го сто­ле­тия, - то лишь с тем, что­бы под­чи­нить их папс­ко­му прес­то­лу, вов­лечь их в свою по­ли­ти­ку, на­вя­зать им свой конт­роль и свои це­ли.

    Тем са­мым ин­тел­лек­ту­алы, по­доб­но но­вым ор­де­нам, ока­за­лись в под­чи­не­нии у апос­тольско­го прес­то­ла, обе­ре­гав­ше­го их с тем, что­бы их же при­ру­чить. Из­вест­но, как эта за­щи­та со сто­ро­ны па­пы из­ме­ни­ла на про­тя­же­нии XI­II в. ха­рак­тер и пер­во­на­чальные це­ли ни­щенст­ву­ющих ор­де­нов. Из­вест­ны, в част­нос­ти, не­ре­ши­тельность и стра­да­ния Фран­цис­ка Ас­сизс­ко­го из-за тех ис­ка­же­ний, ко­то­рые пре­тер­пел его ор­ден, все бо­лее вов­ле­ка­емый в инт­ри­ги, в на­сильствен­ное по­дав­ле­ние ере­сей, в римс­кую по­ли­ти­ку. То же са­мое от­но­сит­ся к ин­тел­лек­ту­алам, к их не­за­ви­си­мос­ти, к бес­ко­рыст­но­му ис­сле­до­ва­тельско­му ду­ху и пре­по­да­ва­нию. Да­же ес­ли не брать край­ний слу­чай ос­но­ван­но­го в 1229 г. Ту­лузс­ко­го уни­вер­си­те­та - по хо­да­тай­ст­ву па­пы и для борьбы с ересью, - от­ны­не все уни­вер­си­те­ты идут по то­му же пу­ти. Ко­неч­но, они об­ре­ли не­за­ви­си­мость от мест­ных влас­тей, за­час­тую ку­да бо­лее ти­ра­ни­чес­ких; они смог­ли рас­ши­рить го­ри­зон­ты все­го хрис­ти­анс­ко­го ми­ра све­том сво­ей уче­нос­ти, по­ко­ря­ясь влас­ти, ко­то­рая не раз вы­ка­зы­ва­ла ши­ро­ту сво­их взгля­дов. Но за эти за­во­ева­ния им приш­лось зап­ла­тить до­ро­гую це­ну. Ин­тел­лек­ту­алы За­па­да в ка­кой-то сте­пе­ни сде­ла­лись аген­та­ми папс­ко­го прес­то­ла.

    

    

    Теперь нам сле­ду­ет бро­сить взгляд на те осо­бен­нос­ти уни­вер­си­тетс­кой кор­по­ра­ции, ко­то­рые объясня­ют ее двус­мыс­лен­ное по­ло­же­ние в об­щест­ве, при­во­див­шее к пе­ри­оди­чес­ким кри­зи­сам ее струк­ту­ры.

    Прежде все­го это цер­ков­ная кор­по­ра­ция. Да­же ес­ли да­ле­ко не все ее чле­ны при­ня­ли сан, да­же ес­ли в ее ря­дах ста­но­ви­лось все больше и больше чис­тей­ших ми­рян, все пре­по­да­ва­те­ли бы­ли кли­ри­ка­ми, на ко­то­рых расп­рост­ра­ня­лась юрис­дик­ция церк­ви, да­же бо­лее то­го - Ри­ма. По­явив­шись из дви­же­ния, но­сив­ше­го светс­кий ха­рак­тер, они при­над­ле­жат церк­ви - да­же там, где они пы­та­ют­ся най­ти инс­ти­ту­ци­ональный вы­ход из нее.

    Корпорация, це­ли ко­то­рой яв­ля­ют­ся ло­кальны­ми и ко­то­рая ши­ро­ко пользу­ет­ся на­ци­ональным или мест­ным подъемом (Па­рижс­кий уни­вер­си­тет не­от­де­лим от рос­та мо­гу­щест­ва Ка­пе­тин­гов, Окс­форд свя­зан с уси­ле­ни­ем анг­лий­ской мо­нар­хии, Бо­лонья пользу­ет­ся жиз­нен­ностью итальянских ком­мун), ока­зы­ва­ет­ся в то же са­мое вре­мя ин­тер­на­ци­ональной: ее чле­ны, пре­по­да­ва­те­ли и сту­ден­ты, при­бы­ва­ют из всех стран; она ин­тер­на­ци­ональна и по спо­со­бу де­ятельнос­ти, ибо на­ука не зна­ет гра­ниц, и по сво­им го­ри­зон­там, пос­кольку санк­ци­они­ру­ет li­cen­tia ubi­que do­cen­di - пра­во пре­по­да­вать пов­сю­ду, чем и пользу­ют­ся вы­пуск­ни­ки круп­ней­ших уни­вер­си­те­тов. В от­ли­чие от дру­гих кор­по­ра­ций, у нее нет мо­но­по­лии на мест­ном рын­ке. Ее прост­ранст­во - весь хрис­ти­анс­кий мир.

    Тем са­мым она вы­хо­дит за те го­родс­кие сте­ны, в ко­то­рых ро­ди­лась. Да­же бо­лее то­го, она всту­па­ет в конф­лик­ты - иног­да жес­то­кие - с го­ро­жа­на­ми как в эко­но­ми­чес­ком пла­не, так и в юри­ди­чес­ком или по­ли­ти­чес­ком.

    Поэтому она об­ре­че­на на служ­бу раз­ным клас­сам и со­ци­альным груп­пам. И для всех них она ока­зы­ва­ет­ся пре­да­тельни­цей. Для церк­ви, для го­су­дарст­ва, для го­ро­да она спо­соб­на сде­латься «тро­янс­ким ко­нем». Она не по­ме­ща­ет­ся ни в ка­кие клас­сы.

    Город Па­риж, - пи­шет в кон­це ве­ка до­ми­ни­ка­нец Фо­ма Ир­ландс­кий, - по­доб­но Афи­нам раз­де­лен на три час­ти: пер­вая из них сос­то­ит из тор­гов­цев, ре­мес­лен­ни­ков и прос­то­на­родья, ее на­зы­ва­ют большим го­ро­дом; к дру­гой при­над­ле­жат бла­го­род­ные, тут на­хо­дят­ся ко­ро­левс­кий двор и ка­фед­ральный со­бор, ее име­ну­ют Си­те; третью часть сос­тав­ля­ют сту­ден­ты и кол­ле­гии, она на­зы­ва­ет­ся уни­вер­си­те­том.

    

    

    Типичной мож­но счи­тать уни­вер­си­тетс­кую кор­по­ра­цию в Па­ри­же. На про­тя­же­нии XI­II в. про­ис­хо­ди­ло ста­нов­ле­ние как ад­ми­нист­ра­тив­ной, так и про­фес­си­ональной ее ор­га­ни­за­ции. Она сос­то­яла из че­ты­рех фа­культе­тов: Сво­бод­ные ис­кус­ства. Дек­ре­ты, или Ка­но­ни­чес­кое Пра­во, - па­па Го­но­рий III зап­ре­тил фа­культе­ту пре­по­да­вать граж­данс­кое пра­во в 1219 г. - Ме­ди­ци­на и Те­оло­гия. Они об­ра­зу­ют со­от­ветст­ву­ющие кор­по­ра­ции внут­ри уни­вер­си­те­та. Выс­шие три фа­культе­та - Пра­ва, Ме­ди­ци­ны и Те­оло­гии - уп­рав­ля­ют­ся ти­ту­ло­ван­ны­ми мэт­ра­ми, или ре­ген­та­ми, во гла­ве с де­ка­ном. Фа­культет Ис­кус­ств, зна­чи­тельно бо­лее мно­го­люд­ный, под­раз­де­ля­ет­ся на на­ции. Пре­по­да­ва­те­ли и сту­ден­ты вхо­дят в груп­пы, об­ра­зу­емые сог­лас­но мес­ту рож­де­ния. В Па­ри­же име­лось че­ты­ре та­ких на­ции: фран­цузс­кая, пи­кар­дий­ская, нор­мандс­кая и анг­лий­ская. Во гла­ве каж­дой на­ции сто­ял про­ку­ра­тор, из­би­ра­емый ре­ген­та­ми. Че­ты­ре про­ку­ра­то­ра бы­ли по­мощ­ни­ка­ми рек­то­ра, возг­лав­ляв­ше­го фа­культет Ис­кус­ств.

    Тем не ме­нее, в уни­вер­си­те­те име­лись об­щие для всех фа­культе­тов служ­бы. Но они бы­ли срав­ни­тельно сла­бы­ми, пос­кольку фа­культе­ты не име­ли большо­го чис­ла об­щих для всех них проб­лем. У них не бы­ло ни об­щих зда­ний, ни об­щих для всей кор­по­ра­ции зе­мель, иск­лю­чая пло­щад­ку для игр за пре­де­ла­ми го­родс­ких стен. Предс­та­ви­те­ли всех фа­культе­тов и на­ций со­би­ра­лись в церк­вях и мо­нас­ты­рях, где они бы­ли гос­тя­ми: в церк­ви Св. Юли­ана Бед­но­го, у до­ми­ни­кан­цев или фран­цис­кан­цев, в ка­пи­те­ли бер­нар­дин­цев или цис­те­ри­ан­цев, ча­ще же все­го в тра­пез­ной ма­ту­рин­цев. Имен­но в ней со­би­ра­лась ге­не­ральная ас­самб­лея уни­вер­си­те­та, вклю­чав­шая в се­бя и ре­ген­тов и не­ре­ген­тов.

    Наконец, по хо­ду ве­ка по­яв­ля­ет­ся гла­ва все­го уни­вер­си­те­та; им ста­но­вит­ся рек­тор фа­культе­та Ис­кус­ств. Мы еще вер­нем­ся к той эво­лю­ции, ко­то­рая сде­ла­ла этот фа­культет le­ader уни­вер­си­те­та. Это пре­об­ла­да­ние ему обес­пе­чи­ли мно­го­чис­лен­ность, вдох­нов­ляв­ший его дух, рав­но как и его фи­нан­со­вая роль. Рек­тор фа­культе­та ис­кус­ств рас­по­ря­жал­ся фи­нан­са­ми уни­вер­си­те­та и пред­се­да­тельство­вал на ге­не­ральной ас­самб­лее. К кон­цу ве­ка он ста­но­вит­ся приз­нан­ным гла­вой кор­по­ра­ции. Это­го по­ло­же­ния он до­би­ва­ет­ся в ито­ге дли­тельной борьбы меж­ду бе­лым и чер­ным ду­хо­венст­вом, о ко­то­рой речь впе­ре­ди. Но его власть все же ос­та­ет­ся ог­ра­ни­чен­ной вре­мен­ны­ми рам­ка­ми. Он не только пе­ре­из­би­ра­ет­ся, но и функ­ции свои он ис­пол­ня­ет лишь на про­тя­же­нии три­мест­ра.

    С не­ма­лым чис­лом ва­ри­аций сход­ную струк­ту­ру мы на­хо­дим в дру­гих уни­вер­си­те­тах. В Окс­фор­де во­об­ще не бы­ло еди­но­го рек­то­ра. Гла­вой уни­вер­си­те­та был канц­лер, из­би­ра­емый, как мы уже ви­де­ли, сво­ими кол­ле­га­ми. В 1274 г. тут ис­че­за­ет сис­те­ма на­ций. Это объясня­ет­ся, ко­неч­но, ре­ги­ональным ха­рак­те­ром на­бо­ра. Те­перь уже нет се­ве­рян (или Bo­re­ales, вклю­чая шот­ланд­цев) и южан (или Aust­ra­les, вклю­чая гал­лов и ир­ланд­цев), сос­тав­ляв­ших ос­нов­ные груп­пы.

    В Бо­лонье са­мым ори­ги­нальным бы­ло то, что про­фес­со­ра не сос­тав­ля­ли час­ти уни­вер­си­те­та. Уни­вер­си­тетс­кая кор­по­ра­ция вклю­ча­ла в се­бя только сту­ден­тов. Мэт­ры об­ра­зо­вы­ва­ли кол­ле­гию док­то­ров. По прав­де го­во­ря, в Бо­лонье бы­ло нес­колько уни­вер­си­те­тов. Каж­дый фа­культет об­ра­зо­вы­вал собст­вен­ную кор­по­ра­цию. Но над все­ми воз­вы­ша­лись два юри­ди­чес­ких уни­вер­си­те­та: граж­данс­ко­го и ка­но­ни­чес­ко­го пра­ва. Их вли­яние рос­ло на про­тя­же­нии все­го ве­ка, пос­кольку эти два ор­га­низ­ма прак­ти­чес­ки сли­лись друг с дру­гом. Ча­ще все­го их возг­лав­лял один и тот же рек­тор. Как и в Па­ри­же, он выд­ви­гал­ся от на­ций, сис­те­ма ко­то­рых в Бо­лонье бы­ла до­вольно слож­ной и весьма жиз­нен­ной. На­ции груп­пи­ро­ва­лись в две фе­де­ра­ции (цит­ра­мон­тан­цев и ультра­мон­тан­цев). Каж­дая из них под­раз­де­ля­лась на мно­го­чис­лен­ные сек­ции с раз­ным чис­лом - до 16 у ультра­мон­тан­цев, предс­тав­ля­емых со­вет­ни­ка­ми (con­si­li­arii), иг­рав­ши­ми зна­чи­тельную роль на­ря­ду с рек­то­ром.

    Могущество уни­вер­си­тетс­кой кор­по­ра­ции опи­ра­лось на три глав­ные при­ви­ле­гии: ав­то­ном­ную юрис­дик­цию (в рам­ках церк­ви - при на­ли­чии мест­ных ог­ра­ни­че­ний, но с пра­вом об­ра­титься к па­пе), пра­во на за­бас­тов­ку и уход, мо­но­по­лию на прис­во­ение уни­вер­си­тетс­ких сте­пе­ней.

    

    

    Университетские ста­ту­ты ре­гу­ли­ро­ва­ли так­же ор­га­ни­за­цию уче­бы. Они оп­ре­де­ля­ли ее дли­тельность, прог­рам­мы кур­са, ус­ло­вия про­ве­де­ния эк­за­ме­нов.

    Сведения от­но­си­тельно воз­рас­та сту­ден­тов и дли­тельнос­ти уче­бы, к со­жа­ле­нию, не точ­ны и за­час­тую про­ти­во­ре­чи­вы. Они ме­ня­лись в за­ви­си­мос­ти от мес­та и вре­ме­ни, а разб­ро­сан­ные то тут, то там на­ме­ки по­ка­зы­ва­ют, что прак­ти­ка не­ред­ко да­ле­ко от­хо­ди­ла от те­ории.

    В ка­ком воз­рас­те и с ка­ким ин­тел­лек­ту­альным ба­га­жом пос­ту­па­ли в уни­вер­си­тет? Ко­неч­но, очень мо­ло­ды­ми, но как раз здесь мы стал­ки­ва­ем­ся с проб­ле­мой:

    являлись ли грам­ма­ти­чес­кие шко­лы частью уни­вер­си­те­та, пред­шест­во­ва­ло ли обу­че­ние письму пос­туп­ле­нию в уни­вер­си­тет или же оно бы­ло, как по­ла­га­ет Ишт­ван Хай­наль, од­ной из важ­ней­ших его функ­ций? С уве­рен­ностью мож­но ска­зать, что сред­ние ве­ка сла­бо раз­ли­ча­ли уров­ни об­ра­зо­ва­ния, а сред­не­ве­ко­вые уни­вер­си­те­ты не бы­ли уч­реж­де­ни­ями од­но­го лишь выс­ше­го об­ра­зо­ва­ния. От­час­ти там прак­ти­ко­ва­лось на­ше на­чальное и сред­нее об­ра­зо­ва­ние (ли­бо они на­хо­ди­лись под уни­вер­си­тетс­ким конт­ро­лем). Сис­те­ма кол­ле­жей - о них речь пой­дет да­лее - только спо­собст­во­ва­ла этой пу­та­ни­це, пос­кольку учиться в них мог­ли с 8 лет.

    Можно ска­зать, что в це­лом ба­зо­вое уни­вер­си­тетс­кое об­ра­зо­ва­ние, а имен­но изу­че­ние сво­бод­ных ис­кус­ств, дли­лось 6 лет и по­лу­ча­ли его где-то меж­ду 14 и 20 го­да­ми. В Па­ри­же это пред­пи­сы­ва­лось ста­ту­та­ми Ро­бе­ра де Кур­со­на и вклю­ча­ло в се­бя два эта­па: при­мер­но за 2 го­да по­лу­ча­ли сте­пень ба­ка­лав­ра, а к кон­цу уче­бы - сте­пень док­то­ра. За­тем про­ис­хо­ди­ло обу­че­ние ме­ди­ци­не и пра­ву - где-то меж­ду 20 и 25 го­да­ми. Пер­вые ста­ту­ты ме­ди­цинс­ко­го фа­культе­та пред­пи­сы­ва­ли 6 лет уче­бы для дос­ти­же­ния сте­пе­ни ли­цен­ци­ата или док­то­ра ме­ди­ци­ны пос­ле то­го, как ста­но­ви­лись ма­гист­ром ис­кус­ств. На­ко­нец, бо­гос­ло­вие тре­бо­ва­ло больше­го вре­ме­ни: ста­ту­ты Ро­бе­ра де Кур­со­на наз­на­ча­ли 8 лет обу­че­ния и, как ми­ни­мум, 35 лет для по­лу­че­ния зва­ния док­то­ра те­оло­гии. В дей­ст­ви­тельнос­ти бо­гос­ло­вию учи­лись при­мер­но 15-16 лет. Прос­той слу­ша­тель на про­тя­же­нии пер­вых шес­ти лет дол­жен был про­хо­дить од­ну сту­пень за дру­гой; в част­нос­ти, на про­тя­же­нии 4 лет изъяснять Биб­лию и еще 2 го­да Сен­тен­ции Пет­ра Лом­бардс­ко­го.

    

    

    Поскольку уче­ба в ос­нов­ном сво­ди­лась к ком­мен­ти­ро­ва­нию текс­тов, то ста­ту­ты ука­зы­ва­ют на тру­ды, ко­то­рые вклю­ча­лись в уни­вер­си­тетс­кую прог­рам­му. Ав­то­ры здесь так­же ме­ня­ют­ся в за­ви­си­мос­ти от мес­та и вре­ме­ни. На фа­культе­те сво­бод­ных ис­кус­ств пре­об­ла­да­ют ло­ги­ка и ди­алек­ти­ка, по край­ней ме­ре в Па­ри­же, где ком­мен­ти­ру­ет­ся поч­ти весь Арис­то­тель, тог­да как в Бо­лонье он предс­тав­лен только в от­рыв­ках, за­то прог­рам­мы уде­ля­ют большее вни­ма­ние ри­то­ри­ке, в том чис­ле De In­ven­ti­one Ци­це­ро­на и Ри­то­ри­ке к Ге­рен­нию, а так­же ма­те­ма­ти­чес­ким и аст­ро­но­ми­чес­ким на­укам, вклю­чая Эвк­ли­да и Пто­ле­мея. Для изу­чав­ших пра­во ос­нов­ным учеб­ни­ком был Дек­рет Гра­ци­ана. В Бо­лонье к не­му при­бав­ля­ли Дек­ре­та­лии Гри­го­рия IX, Кле­мен­ти­ны, и Экст­ра­ва­ган­ции. В об­лас­ти граж­данс­ко­го пра­ва ком­мен­ти­ро­ва­ли Пан­дек­ты, раз­де­лен­ные на три час­ти: Di­ges­tum Ve­tus, In­for­ti­atum и Di­ges­tum No­vum, а так­же Ко­декс и сбор­ник трак­та­тов, име­ну­емый Vo­lu­men или Vo­lu­men Par­vum, вклю­ча­ющий в се­бя Ins­ti­tu­ti­ones и Aut­ben­ti­ca (т. е. ла­тинс­кий пе­ре­вод но­велл Юс­ти­ни­ана). В Бо­лонье к это­му до­бав­ля­ли свод лом­бардс­ких за­ко­нов - Li­ber Fe­odo­rum. Ме­ди­цинс­кий фа­культет опи­рал­ся на Ars Me­di­ci­nae, свод текс­тов, объеди­нен­ных в XI в. Конс­тан­ти­ном Аф­ри­канс­ким, со­дер­жав­ший тру­ды Гип­пок­ра­та и Га­ле­на. Поз­же к ним бы­ли при­бав­ле­ны ве­ли­кие «Сум­мы» ара­бов: Ка­нон Ави­цен­ны, Col­li­get или Cor­rec­to­ri­um Авер­ро­эса, Альман­зор Ра­зе­са. Бо­гос­ло­вы при­бав­ля­ли к Биб­лии в ка­чест­ве ос­но­во­по­ла­га­ющих текс­тов Кни­ги сен­тен­ций Пет­ра Лом­бард­ко­го и His­to­ria Scbo­las­ti­ca Пет­ра Едо­ка.

    

    

    Наконец, рег­ла­мен­та­ции под­ле­жа­ли эк­за­ме­ны на по­лу­че­ние сте­пе­ни. Тут у каж­до­го уни­вер­си­те­та так­же име­лись свои обы­чаи, ко­то­рые из­ме­ня­лись со вре­ме­нем. Возьмем в ка­чест­ве при­ме­ра два ти­пич­ных cur­ri­cu­lum - юрис­та из Бо­лоньи и па­рижс­ко­го ар­тис­та.

    Новоиспеченный бо­лонс­кий док­тор по­лу­чал свою сте­пень в два эта­па: собст­вен­но эк­за­мен (еха­теп или еха­теп pri­va­tum) и пуб­лич­ный эк­за­мен (con­ven­tus, con­ven­tus pub­li­cus, doc­to­ra­tus), предс­тав­ляв­ший со­бой, ско­рее, це­ре­мо­нию вступ­ле­ния в долж­ность.

    Незадолго до лич­но­го эк­за­ме­на con­si­li­ari­us на­ции, к ко­то­рой при­над­ле­жал кан­ди­дат, предс­тав­лял его рек­то­ру. Кан­ди­дат клят­вен­но за­ве­рял пос­лед­не­го, что ис­пол­нил все, что тре­бу­ет­ся ус­та­ва­ми, и не пы­тал­ся под­ку­пить сво­их эк­за­ме­на­то­ров. В пред­шест­ву­ющую эк­за­ме­ну не­де­лю один из мэт­ров предс­тав­лял его ар­хи­ди­ако­ну, ру­ча­ясь за его спо­соб­ность вы­дер­жать про­вер­ку. Ут­ром в день эк­за­ме­на кан­ди­дат, прос­лу­шав мес­су Св. Ду­ха, предс­та­вал пе­ред кол­ле­ги­ей дик­то­ров, один из ко­то­рых да­вал ему два от­рыв­ка для ком­мен­ти­ро­ва­ния. Он уда­лял­ся к се­бе, что­бы под­го­то­вить ком­мен­та­рий, ко­то­рый за­чи­ты­вал­ся ве­че­ром в об­щест­вен­ном мес­те (ча­ще все­го в со­бо­ре) пе­ред жю­ри из док­то­ров, в при­сутст­вии ар­хи­ди­ако­на, ко­то­рый, од­на­ко, не имел пра­ва вме­ши­ваться. Вслед за ком­мен­та­ри­ем он от­ве­чал на воп­ро­сы док­то­ров, ко­то­рые за­тем уда­ля­лись для го­ло­со­ва­ния. Ре­ше­ние при­ни­ма­лось большинст­вом го­ло­сов, ар­хи­ди­акон со­об­щал о ре­зульта­те.

    Сдав этот эк­за­мен, кан­ди­дат ста­но­вил­ся ли­цен­ци­атом, но еще не по­лу­чал док­торс­ко­го зва­ния и пра­ва на пре­по­да­ва­ние - для это­го тре­бо­ва­лось прой­ти пуб­лич­ный эк­за­мен. С пом­пой его соп­ро­вож­да­ли в со­бор, где он про­из­но­сил речь и за­чи­ты­вал те­зи­сы о ка­ком-ни­будь из пра­во­вых по­ло­же­ний, а за­тем за­щи­щал их от на­па­дав­ших на не­го сту­ден­тов. Тем са­мым он впер­вые иг­рал роль мэт­ра на уни­вер­си­тетс­ком дис­пу­те. Пос­ле это­го ар­хи­ди­акон тор­жест­вен­но вру­чал ему ли­цен­зию, да­ющую пра­во пре­по­да­вать и со­от­ветст­ву­ющие зна­ки от­ли­чия: ка­фед­ру, раск­ры­тую кни­гу, зо­ло­тое кольцо, су­дей­скую ша­поч­ку или бе­рет.

    От юно­го па­рижс­ко­го ар­тис­та тре­бо­ва­лось по­лу­че­ние пред­ва­ри­тельной сте­пе­ни. Труд­но ут­верж­дать с пол­ной уве­рен­ностью, но ве­ро­ят­нее все­го она бы­ла ито­гом пер­во­го эк­за­ме­на: de­ter­mi­na­tio, в ре­зульта­те ко­то­ро­го сту­дент ста­но­вил­ся ба­ка­лав­ром. De­ter­mi­na­tio пред­шест­во­ва­ли еще два эк­за­ме­на. Сна­ча­ла кан­ди­дат дол­жен был вы­дер­жать дис­кус­сию с мэт­ром во вре­мя res­pon­si­ones. Де­ба­ты про­ис­хо­ди­ли в де­каб­ре пе­ред пос­том (во вре­мя ко­то­ро­го про­ис­хо­дил эк­за­мен). Ес­ли кан­ди­дат ус­пеш­но про­хо­дил эту про­вер­ку, то его до­пус­ка­ли к еха­теп de­ter­mi­na­i­um или bac­ca­la­ri­an­do­rum, где он дол­жен был до­ка­зать, что удов­лет­во­ря­ет тре­бо­ва­ни­ям ста­ту­тов, и про­де­монст­ри­ро­вать зна­ния вклю­чен­ных в прог­рам­му ав­то­ров, от­ве­чая на воп­ро­сы жю­ри мэт­ров. Вслед за этим сле­до­ва­ло de­ter­mi­na­tio: во вре­мя пос­та он чи­тал ряд кур­сов, что­бы по­ка­зать свою спо­соб­ность к уни­вер­си­тетс­кой карьере.

    Вторым эта­пом был собст­вен­но эк­за­мен, ко­то­рый да­вал ли­цен­зию и сте­пень док­то­ра. Он так­же под­раз­де­лял­ся на нес­колько эта­пов. Са­мый важ­ный из них зак­лю­чал­ся в се­рии ком­мен­та­ри­ев и от­ве­тов на воп­ро­сы пе­ред жю­ри из че­ты­рех мэт­ров под пред­се­да­тельством канц­ле­ра или ви­це-канц­ле­ра. Нес­кольки­ми дня­ми поз­же канц­лер тор­жест­вен­но вру­чал кан­ди­да­ту ли­цен­зию во вре­мя це­ре­мо­нии, вклю­чав­шей в се­бя лек­цию (col­la­tio), ко­то­рую он дол­жен был про­честь, но она бы­ла чис­той фор­мальностью. При­мер­но че­рез пол­го­да кан­ди­дат дей­ст­ви­тельно ста­но­вил­ся док­то­ром во вре­мя in­cep­tio, со­от­ветст­ву­юще­го бо­лонс­ко­му соп­ven­tus. На­ка­ну­не это­го дня он при­ни­мал учас­тие в тор­жест­вен­ной дис­кус­сии, по­лу­чив­шей наз­ва­ние ве­чер­ни. В день in­cep­tio он про­из­но­сил пе­ред фа­культе­том ина­угу­ра­ци­он­ную речь, пос­ле че­го ему вру­ча­лись зна­ки от­ли­чия, со­от­ветст­ву­ющие его сте­пе­ни.

    Наконец, уни­вер­си­тетс­кие ста­ту­ты вклю­ча­ли в се­бя це­лый ряд по­ло­же­ний, ко­то­рые, по при­ме­ру дру­гих кор­по­ра­ций, оп­ре­де­ля­ли мо­ральный и ре­ли­ги­оз­ный кли­мат уни­вер­си­тетс­кой кор­по­ра­ции.

    

    

    Они пред­пи­сы­ва­ли - и од­нов­ре­мен­но ог­ра­ни­чи­ва­ли - про­ве­де­ние празд­неств и кол­лек­тив­ных разв­ле­че­ний. Эк­за­ме­ны соп­ро­вож­да­лись по­дар­ка­ми, уве­се­ле­ни­ями и бан­ке­та­ми - за счет по­лу­чив­ше­го сте­пень, ко­то­рые ук­реп­ля­ли ду­хов­ное единст­во груп­пы, при­ни­мав­шей в свое ло­но но­во­го чле­на. Как и по­пой­ки, po­ta­ci­ones пер­вых гильдий, эти празд­нест­ва предс­тав­ля­ли со­бой ри­ту­алы, пос­редст­вом ко­то­рых кор­по­ра­ция ут­верж­да­ла соз­на­ние сво­ей глу­бо­кой со­ли­дар­нос­ти. Во вре­мя этих уве­се­ле­ний, в ко­то­рые каж­дая стра­на прив­но­си­ла свои осо­бен­нос­ти (ба­лы в Ита­лии, бой бы­ков в Ис­па­нии), о се­бе за­яв­ля­ло еди­ное пле­мя ин­тел­лек­ту­алов.

    Добавим к ним ри­ту­алы пос­вя­ще­ния, ко­то­рые не име­ли офи­ци­ально­го ста­ту­са, но ко­то­рые жда­ли каж­до­го но­во­го сту­ден­та уни­вер­си­те­та, - но­вич­ка, пер­во­курс­ни­ка, име­но­вав­ше­го­ся тог­да птен­цом, мо­ло­ко­со­сом (be­j­a­une). Текс­ты по это­му по­во­ду из­вест­ны нам по лю­бо­пыт­но­му до­ку­мен­ту пос­ле­ду­ющей эпо­хи, Ma­nu­ale Sco­la­ri­um кон­ца XV в., по ко­то­ро­му мы мо­жем прос­ле­дить да­ле­кие ис­то­ки этих сту­ден­чес­ких обы­ча­ев. Ини­ци­ация но­вич­ка опи­сы­ва­ет­ся как це­ре­мо­ния «чис­ти­ли­ща», пред­наз­на­чен­ная для то­го, что­бы очис­тить юно­шу от его де­ре­венс­кой не­оте­сан­нос­ти, да­же от пер­во­быт­ной ди­кос­ти. Нас­меш­ке под­ле­жат его зве­ри­ный за­пах, блуж­да­ющий взгляд, его длин­ные уши, ос­ка­лен­ные зу­бы. Его из­бав­ля­ют от пред­по­ла­га­емых ро­гов и на­рос­тов. Его мо­ют, ему под­пи­ли­ва­ют зу­бы. В па­ро­дий­ной ис­по­ве­ди он приз­на­ет­ся в сво­ей не­ве­ро­ят­ной гре­хов­нос­ти. Так бу­ду­щий ин­тел­лек­ту­ал по­ки­да­ет свое пер­во­быт­ное сос­то­яние, ко­то­рое весьма на­по­ми­на­ет об­раз крестьяни­на, де­ре­вен­щи­ны в са­ти­ри­чес­кой ли­те­ра­ту­ре эпо­хи. От жи­вот­нос­ти он пе­ре­хо­дит к че­ло­веч­нос­ти, от сельско­го ми­ра к го­родс­ко­му. Эти вы­ро­див­ши­еся и поч­ти ли­шен­ные пер­во­на­чально­го со­дер­жа­ния це­ре­мо­нии на­по­ми­на­ют ин­тел­лек­ту­алу, что он выр­ван из де­рев­ни, из сельской ци­ви­ли­за­ции, ди­ко­го ми­ра зем­ли. Ант­ро­по­ло­гу есть что ска­зать по по­во­ду пси­хо­ана­ли­за кли­ри­ков.

    

    

    Наконец, ста­ту­ты оп­ре­де­ля­ли бла­го­чес­ти­вые тру­ды бла­гот­во­ри­тельную де­ятельность, ко­то­рую долж­на бы­ла осу­ществ­лять уни­вер­си­тетс­кая кор­по­ра­ция. Ус­та­вы тре­бо­ва­ли от ее чле­нов при­сутст­вия на не­ко­то­рых ре­ли­ги­оз­ных служ­бах, учас­тия в про­цес­си­ях и мо­леб­нах.

    Прежде все­го это ка­са­лось пок­ло­не­ния свя­тым зас­туп­ни­кам, в пер­вую оче­редь св. Ни­ко­лаю, пок­ро­ви­те­лю сту­ден­тов, свя­тым Кос­ме и Да­ми­ану, пок­ро­ви­те­лям вра­чей, а так­же не­ко­то­рым дру­гим. В об­ра­зах уни­вер­си­тетс­ко­го ми­ра мы об­на­ру­жи­ва­ем кор­по­ра­тив­ную тен­ден­цию: свя­щен­ное сли­ва­ет­ся с мирс­ким, с собст­вен­ным ре­мес­лом. Иису­са по­ме­ща­ют сре­ди док­то­ров, свя­тых предс­тав­ля­ют в оде­яни­ях про­фес­со­ров и ма­гист­ров.

    Университетская на­бож­ность впи­сы­ва­ет­ся в ве­ли­кие ду­хов­ные дви­же­ния то­го вре­ме­ни. В ста­ту­тах па­рижс­ко­го кол­ле­жа XIV ве­ка Ave Ma­ria мы ви­дим роль мэт­ров и сту­ден­тов в расц­ве­та­ющей ев­ха­рис­ти­чес­кой на­бож­нос­ти, их учас­тие в про­цес­си­ях Cor­pus Cbris­ti.

    В ре­ли­гии ин­тел­лек­ту­алов за­мет­на об­щая ду­хов­ная тен­ден­ция, бе­ру­щая на­ча­ло в XI­II в.: впи­саться в про­фес­си­ональные груп­пы го­родс­ко­го ми­ра. Про­фес­си­ональная мо­раль ста­но­вит­ся од­ной из при­ви­ле­ги­ро­ван­ных об­лас­тей ре­ли­гии. Учеб­ни­ки ис­по­вед­ни­ков, оза­бо­чен­ных прис­по­соб­ле­ни­ем к спе­ци­фи­чес­кой де­ятельнос­ти со­ци­альных групп, рег­ла­мен­ти­ру­ют ис­по­ве­ди и по­ка­яния в со­от­ветст­вии с про­фес­си­ональны­ми ка­те­го­ри­ями и клас­са­ми, оп­ре­де­ля­ют гре­хи крестьян, куп­цов, ре­мес­лен­ни­ков, су­дей и т. д. Осо­бое вни­ма­ние в них уде­ля­ет­ся гре­хам ин­тел­лек­ту­алов, уни­вер­си­тетс­ких пре­по­да­ва­те­лей.

    Но ре­ли­гия кли­ри­ков не до­вольству­ет­ся од­ним лишь сле­до­ва­ни­ем бла­го­чес­ти­вым уст­рем­ле­ни­ям ве­ка. За­час­тую она же­ла­ет нап­рав­лять их или за­нять сре­ди них свое собст­вен­ное мес­то. С этой точ­ки зре­ния предс­тав­ля­ет ин­те­рес по­чи­та­ние Де­вы Ма­рии сре­ди ин­тел­лек­ту­алов. Оно бы­ло очень жи­вым. С на­ча­ла XI­II ве­ка в уни­вер­си­тетс­кой сре­де по­лу­ча­ют хож­де­ние по­эмы и мо­лит­вы спе­ци­ально пос­вя­щен­ные Де­ве. Са­мым зна­ме­ни­тым был сбор­ник Stel­la Mans, сос­тав­лен­ный па­рижс­ким мэт­ром Ио­ан­ном Гар­ландс­ким. Нет ни­че­го уди­ви­тельно­го в том, что эта на­бож­ность прив­но­сит женс­кое на­ча­ло в сре­ду, ко­то­рая, нес­мот­ря на нас­ле­дие. го­ли­ар­дов, бы­ла со­об­щест­вом муж­чин, дав­ших обет безб­ра­чия. Но у ин­тел­лек­ту­алов пок­ло­не­ние Де­ве Ма­рии име­ло ряд осо­бен­нос­тей. Оно всег­да бы­ло на­сы­ще­но бо­гос­ловс­ки­ми те­ма­ми, страст­ные дис­кус­сии ве­лись по по­во­ду ее не­по­роч­но­го за­ча­тия. Го­ря­чим сто­рон­ни­ком пос­лед­не­го был Дунс Скот, а оп­по­зи­цию ему по дог­ма­ти­чес­ким мо­ти­вам мы на­хо­дим у св. Фо­мы Ак­винс­ко­го, сле­до­вав­ше­го в этом за ве­ли­ким по­чи­та­те­лем Де­вы, ка­ко­вым был в пред­шест­ву­ющем ве­ке ев. Бер­нар. Ка­жет­ся, что ин­тел­лек­ту­алы же­ла­ли сох­ра­нить в этом культе его ин­тел­лек­ту­альное со­дер­жа­ние. Им не хо­те­лось, что­бы на­бож­ность де­ла­лась слиш­ком аф­фек­тив­ной, они стре­ми­лись к рав­но­ве­сию меж­ду уст­рем­ле­ни­ями ду­ха и серд­ца. В пре­дис­ло­вии к Stel­la Mans Ио­анн Гар­ландс­кий со всей на­ив­ностью вы­да­ет эти на­ме­ре­ния: Я соб­рал здесь чу­де­са Де­вы, взя­тые из рас­ска­зов, об­на­ру­жен­ных мною в биб­ли­оте­ке Св. Же­невьевы. Я об­ра­тил их в сти­хи, что­бы мои уче­ни­ки в Па­ри­же по­лу­чи­ли жи­вой при­мер… Ма­те­ри­альной при­чи­ной здесь яв­ля­ют­ся чу­де­са прес­лав­ной Де­вы. Но я вклю­чил сю­да так­же фак­ты, ко­ими ин­те­ре­су­ют­ся фи­зи­ка, аст­ро­но­мия и те­оло­гия… Ко­неч­ной целью ос­та­ет­ся неп­рес­тан­ная ве­ра в Хрис­та. А она пред­по­ла­га­ет те­оло­гию и да­же фи­зи­ку с аст­ро­но­ми­ей. Как мы ви­дим по этой Звез­де Мо­ря, уни­вер­си­тетс­кие ин­тел­лек­ту­алы хо­те­ли бы, что­бы она све­ти­ла так­же све­том на­уки.

    

    

    Как и по­ло­же­но ре­мес­лен­ни­ку, член уни­вер­си­тетс­кой кор­по­ра­ции XI­II в. был во­ору­жен пол­ным на­бо­ром инст­ру­мен­тов. Как пи­са­тель, лек­тор, про­фес­сор, он ок­ру­жа­ет се­бя не­об­хо­ди­мы­ми для его де­ятельнос­ти ору­ди­ями. Мы чи­та­ем об этом в Сло­ва­ре па­рижс­ко­го мэт­ра Ио­ан­на Гар­ландс­ко­го: Вот не­об­хо­ди­мые кли­ри­ку инст­ру­мен­ты: кни­ги, пю­питр, ноч­ная лам­па с сальни­ком и подс­веч­ник, фо­нарь, во­рон­ка с чер­ни­ла­ми, пе­ро, от­вес и ли­ней­ка, стол, фе­ру­ла, ка­фед­ра, чер­ная дос­ка, скре­бок из пем­зы, мел. Пю­питр (pul­pi­tum) на­зы­ва­ет­ся по-фран­цузс­ки lut­rin (let­rum); сто­ит за­ме­тить, что пю­питр снаб­жен гра­ду­иро­ван­ным подъемни­ком, поз­во­ля­ющим под­ни­мать кни­гу на не­об­хо­ди­мую для чте­ния вы­со­ту, ибо на пю­питр кла­дут кни­ги. Скреб­ком (pla­na) зо­вут же­лез­ный инст­ру­мент, с по­мощью ко­то­ро­го пер­га­мент­щи­ки под­го­тав­ли­ва­ют пер­га­мент.

    Были об­на­ру­же­ны и дру­гие инст­ру­мен­ты, ко­то­рые, ес­ли и не ис­пользо­ва­лись каж­дым кли­ри­ком, то сос­тав­ля­ли часть инст­ру­мен­та­рия его по­мощ­ни­ков, нап­ри­мер ко­пи­ис­тов. А имен­но прик­реп­лен­ные к пер­га­мен­ту руч­ка и ру­лет­ка, поз­во­ляв­шие най­ти то мес­то, на ко­то­ром ос­та­но­вил­ся пе­ре­пис­чик.

    Как спе­ци­алист, ин­тел­лек­ту­ал наг­ру­жен всем этим ба­га­жом, от­да­ля­ющим его от кли­ри­ка ран­не­го сред­не­ве­ковья: уст­ное пре­по­да­ва­ние тре­бо­ва­ло от то­го лишь нем­но­гих при­над­леж­нос­тей для пе­ре­пи­сы­ва­ния ред­ких ма­нуск­рип­тов, да и тех­ни­ка та­ко­го пе­ре­пи­сы­ва­ния при­ни­ма­ла во вни­ма­ние в пер­вую оче­редь эс­те­ти­чес­кие со­об­ра­же­ния.

    Если уст­ные за­ня­тия ос­та­ют­ся ос­но­вой ос­нов уни­вер­си­тетс­кой жиз­ни, то кни­га уже ста­ла фун­да­мен­том об­ра­зо­ва­ния. При­ни­мая во вни­ма­ние весь этот об­ре­ме­ня­ющий ин­тел­лек­ту­ала ба­гаж, ста­но­вит­ся по­нят­ным, по­че­му Фран­циск Ас­сизс­кий, апос­тол бе­зыс­кус­ной стро­гос­ти, был - по­ми­мо всех про­чих при­чин - враж­деб­но наст­ро­ен к этой де­ятельнос­ти, тре­бо­вав­шей все больше и больше ма­те­ри­ально­го обо­ру­до­ва­ния.

    

    

    Университетская кни­га предс­тав­ля­ет со­бой иной объект, не­же­ли кни­га ран­не­го сред­не­ве­ковья. Она свя­за­на с со­вер­шен­но но­вым тех­ни­чес­ким, со­ци­альным и эко­но­ми­чес­ким кон­текс­том. Она яв­ля­ет­ся вы­ра­же­ни­ем дру­гой ци­ви­ли­за­ции. Ме­ня­ет­ся са­мо письмо, прис­по­саб­ли­ва­ясь к но­вым ус­ло­ви­ям, как точ­но за­ме­тил Ан­ри Пи­ренн:

    Скоропись со­от­ветст­ву­ет ци­ви­ли­за­ции, в ко­то­рой письмен­ность ста­ла не­отъемле­мой частью жиз­ни как об­щест­ва, так и ин­ди­ви­дов; ми­нус­кул (Ка­ро­лингс­кой эпо­хи) предс­тав­ля­ет со­бой кал­лиг­ра­фию клас­са об­ра­зо­ван­ных, ко­им ог­ра­ни­чи­ва­ет­ся гра­мот­ность и в ко­то­ром она восп­ро­из­во­дит­ся. Очень важ­но от­ме­тить, что ско­ро­пись вновь по­яв­ля­ет­ся на­ря­ду с ми­нус­ку­лом в пер­вой по­ло­ви­не XI­II в., т. е. имен­но в ту эпо­ху, ког­да со­ци­альный прог­ресс, раз­ви­тие эко­но­ми­ки и светс­кой культу­ры вновь сде­ла­ли об­ще­расп­рост­ра­нен­ной пот­реб­ность в уме­нии пи­сать. В сво­ей пре­вос­ход­ной ра­бо­те отец Дест­ре1 по­ка­зал весь раз­мах той ре­во­лю­ции, ко­то­рая про­ис­хо­ди­ла в XI­II сто­ле­тии в об­лас­ти книж­ной тех­ни­ки. Эта ре­во­лю­ция ра­зыг­ры­ва­лась на сце­не уни­вер­си­тетс­кой мас­терс­кой.

    Преподаватели и сту­ден­ты долж­ны бы­ли чи­тать вклю­чен­ных в прог­рам­му ав­то­ров, тре­бо­ва­лось сох­ра­нять кур­сы лек­ций про­фес­со­ров. Сту­ден­ты их конс­пек­ти­ро­ва­ли, и до нас дош­ло не­ко­то­рое чис­ло та­ких за­пи­сей (re­la­ti­ones). Бо­лее то­го, эти кур­сы нуж­но бы­ло быст­ро расп­рост­ра­нять, что­бы с ни­ми мож­но бы­ло све­ряться во вре­мя эк­за­ме­на. Это оз­на­ча­ло, что они долж­ны бы­ли про­из­во­диться не в единст­вен­ном эк­земп­ля­ре. Ос­но­вой та­кой ра­бо­ты бы­ло то, что по­лу­чи­ло наз­ва­ние pe­cia. За­чи­та­ем опи­са­ние о. Дест­ре: Пер­вая офи­ци­альная ко­пия со­чи­не­ния, ко­то­рое хо­те­ли пус­тить 6 об­ра­ще­ние, из­го­тав­ли­ва­лась в тет­ра­дях по че­ты­ре стра­ни­цы каж­дая. Та­кая тет­радь де­ла­лась из овечьей ко­жи, сло­жен­ной вчет­ве­ро и на­зы­ва­емой пьесой, pe­cia. Бла­го­да­ря этим пьесам, пе­ре­да­ва­емым от од­но­го пе­ре­пис­чи­ка дру­го­му и сос­тав­ляв­шим при их со­еди­не­нии то, что на­зы­ва­лось exemp­lar, бре­ме­ни, не­об­хо­ди­мо­го од­но­му пе­ре­пис­чи­ку для из­го­тов­ле­ния од­ной ко­пии кни­ги в шестьде­сят пьес, ста­ло дос­та­точ­но для то­го, что­бы со­рок пис­цов мог­ли пе­ре­пи­сать текст. Это де­ла­лось под конт­ро­лем уни­вер­си­те­та, и текст ста­но­вил­ся сво­его ро­да офи­ци­альным.

    Возможность расп­рост­ра­нять офи­ци­альные текс­ты кур­сов лек­ций име­ла ог­ром­ное зна­че­ние для уни­вер­си­те­тов. Ста­ту­ты 1264 г. Па­ду­анс­ко­го уни­вер­си­те­та про­возг­ла­ша­ли это сле­ду­ющим об­ра­зом: без эк­земп­ля­ров не бы­ло бы и уни­вер­си­те­та.

    Рост ин­тен­сив­нос­ти в ис­пользо­ва­нии книг пре­по­да­ва­те­ля­ми и сту­ден­та­ми пов­лек за со­бой це­лый ряд пос­ледст­вий. Прог­ресс в об­ра­бот­ке пер­га­мен­та поз­во­лял по­лу­чать лис­ты меньшей тол­щи­ны, бо­лее гиб­кие и не та­кие жел­тые, как у преж­них ма­нуск­рип­тов. В Ита­лии, где тех­ни­ка раз­ви­ва­лась быст­рее, лис­ты по­лу­ча­лись очень тон­ки­ми и уди­ви­тельной бе­лиз­ны.

    Изменился и фор­мат кни­ги. Ра­нее это бы­ли фо­ли­ан­ты, ко­то­рые го­ди­лись только для ру­ко­пи­сей, соз­да­ва­емых в аб­батст­вах, где они и долж­ны бы­ли ос­та­ваться. Те­перь к кни­ге час­то об­ра­ща­ют­ся, ее пе­ре­во­зят с мес­та на мес­то. Ее фор­мат уменьша­ет­ся, ею удоб­нее пользо­ваться.

    Более ско­рый го­ти­чес­кий ми­нус­кул за­ме­ня­ет преж­ние бук­вы. Он име­ет раз­лич­ные ва­ри­ан­ты в за­ви­си­мос­ти от уни­вер­си­тетс­ко­го цент­ра: су­щест­ву­ют па­рижс­кий, анг­лий­ский, бо­лонс­кий ми­нус­ку­лы. Он так­же со­от­ветст­ву­ет прог­рес­су тех­ни­ки: на мес­то трос­тин­ки при­хо­дит птичье пе­ро, ча­ще все­го гу­си­ное, что спо­собст­ву­ет большей лег­кос­ти и быст­ро­те ра­бо­ты.

    Уменьшается ор­на­мент - ли­те­ры и ми­ни­атю­ры те­перь де­ла­ют­ся се­рий­но. Ес­ли юри­ди­чес­кие ма­нуск­рип­ты за­час­тую ос­та­ют­ся рос­кош­ны­ми - юрис­ты при­над­ле­жа­ли в ос­нов­ном к клас­су бо­га­тых, - то кни­ги ча­ще все­го бед­ных фи­ло­со­фов и бо­гос­ло­вов лишь из­ред­ка снаб­жа­лись ми­ни­атю­ра­ми. По­рой пе­ре­пис­чик ос­тав­лял сво­бод­ное мес­то для ли­тер и ми­ни­атюр, что­бы скром­ный по­ку­па­тель мог при­об­рес­ти ру­ко­пись как та­ко­вую, тог­да как бо­га­тый кли­ент имел воз­мож­ность за­ка­зать ри­сун­ки и тем са­мым за­пол­нить пус­то­ты.

    К этим важ­ным де­та­лям мож­но при­ба­вить оби­лие сок­ра­ще­ний (про­из­во­дить нуж­но быст­ро), прог­ресс в ну­ме­ра­ции, руб­ри­ка­ции, сос­тав­ле­нии ог­лав­ле­ний, спис­ков сок­ра­ще­ний, предс­тав­ле­нии ма­те­ри­алов в ал­фа­вит­ном по­ряд­ке там, где это бы­ло воз­мож­но. Все это де­ла­лось для об­лег­че­ния ра­бо­ты с кни­гой. Раз­ви­тие ин­тел­лек­ту­ально­го ре­мес­ла про­из­ве­ло эру учеб­ни­ков (ma­nu­ales), т. е. книг, ко­то­ры­ми ма­ни­пу­ли­ру­ют, ко­то­рые час­то дер­жат в ру­ках. Это сви­де­тельству­ет о не­обы­чай­ном ус­ко­ре­нии обо­ро­та книг, ши­ро­ком расп­рост­ра­не­нии письмен­ной культу­ры. Пер­вая ре­во­лю­ция свер­ши­лась - кни­га уже бо­лее не яв­ля­ет­ся пред­ме­том рос­ко­ши, она ста­ла инст­ру­мен­том. Речь тут идет не столько о воз­рож­де­нии че­го-то быв­ше­го раньше, но о рож­де­нии но­во­го - эта­па на пу­ти к пе­чат­но­му стан­ку.

    В ка­чест­ве инст­ру­мен­та кни­га сде­ла­лась про­мыш­лен­ным про­дук­том и пред­ме­том тор­гов­ли. Под сенью уни­вер­си­те­тов по­яв­ля­ет­ся мно­жест­во пе­ре­пис­чи­ков - ча­ще все­го ими бы­ли бед­ные сту­ден­ты, за­ра­ба­ты­вав­шие та­ким об­ра­зом на хлеб на­сущ­ный, - и биб­ли­оте­ка­рей (sta­ti­ona­rii). Они ста­ли не­отъемле­мой частью уни­вер­си­те­та и с пол­ным на то пра­вом счи­та­лись его ра­бот­ни­ка­ми, пользу­ясь те­ми же при­ви­ле­ги­ями, что и пре­по­да­ва­те­ли со сту­ден­та­ми; на них расп­рост­ра­ня­лась юрис­дик­ция уни­вер­си­те­та. Тем са­мым рос­ла чис­лен­ность чле­нов кор­по­ра­ции, расп­рост­ра­няв­шей­ся на це­лый ряд вспо­мо­га­тельных ре­ме­сел. У ин­тел­лек­ту­альной ин­дуст­рии име­ют­ся собст­вен­ные со­путст­ву­ющие от­рас­ли. Иные из этих про­из­во­ди­те­лей и тор­гов­цев ста­но­ви­лись вли­ятельны­ми ли­ца­ми. Ря­дом с «ре­мес­лен­ни­ка­ми, чья де­ятельность сво­ди­лась к пе­реп­ро­да­же нес­кольких по­дер­жан­ных книг», по­яв­ля­ют­ся дру­гие, «чья роль воз­рас­та­ла до по­ло­же­ния меж­ду­на­род­но­го из­да­те­ля».

    

    

    Наряду с инст­ру­мен­та­ри­ем тех­ник-интел­лек­ту­ал об­ла­дал собст­вен­ным ме­то­дом - схо­лас­ти­кой. Из­вест­ные уче­ные, преж­де все­го Граб­ман, по­ве­да­ли нам о воз­ник­но­ве­нии и ис­то­рии схо­лас­ти­ки. Отец Ше­ню в сво­ем Вве­де­нии в ис­сле­до­ва­ние св. Фо­мы Ак­винс­ко­го дал блес­тя­щее ее из­ло­же­ние. Схо­лас­ти­ка ста­ла жерт­вой светс­ких очер­не­ний, в нее труд­но про­ник­нуть без со­от­ветст­ву­ющей под­го­тов­ки, да и тех­ни­чес­кая ее сто­ро­на мо­жет от­тал­ки­вать. Поп­ро­бу­ем дать са­мое об­щее ее опи­са­ние. Пу­те­вод­ной нитью нам мо­гут пос­лу­жить сло­ва от­ца Ше­ню: Мыш­ле­ние есть ре­мес­ло, за­ко­ны ко­то­ро­го за­фик­си­ро­ва­ны са­мым тща­тельным об­ра­зом.

    

    

    Прежде все­го за­ко­ны язы­ка. Зна­ме­ни­тые конт­ро­вер­зы меж­ду ре­алис­та­ми и но­ми­на­лис­та­ми за­пол­ня­ли сред­не­ве­ко­вую мысль имен­но по­то­му, что ин­тел­лек­ту­алы той эпо­хи при­да­ва­ли сло­вам ис­тин­ную си­лу и их за­бо­ти­ло оп­ре­де­ле­ние их со­дер­жа­ния. Для них бы­ло су­щест­вен­но зна­ние от­но­ше­ний меж­ду сло­вом, по­ня­ти­ем и бы­ти­ем. Та­кое зна­ние по су­ти сво­ей про­ти­во­по­лож­но то­му пус­тос­ло­вию, в ко­то­ром час­то об­ви­ня­ли схо­лас­ти­ку, хо­тя иног­да она впа­да­ла в сло­вес­ные иг­ры в XI­II в. и до­вольно час­то в бо­лее позд­ние вре­ме­на. Мыс­ли­те­ли и про­фес­со­ра сред­них ве­ков же­ла­ли знать, о чем они го­во­рят. Схо­лас­ти­ка стро­илась на фун­да­мен­те грам­ма­ти­ки. Схо­лас­ты яв­ля­ют­ся нас­лед­ни­ка­ми Бер­на­ра Шартрс­ко­го и Абе­ля­ра.

    

    

    Затем сле­ду­ют за­ко­ны до­ка­за­тельства. Вто­рым эта­жом схо­лас­ти­ки яв­ля­ет­ся ди­алек­ти­ка, т. е. со­во­куп­ность про­це­дур, ко­то­рые де­ла­ют проб­ле­мой объект наб­лю­де­ния, раск­ры­ва­ют его, за­щи­ща­ют от на­па­док оп­по­нен­тов, рас­пу­ты­ва­ют, убеж­да­ют слу­ша­те­ля или чи­та­те­ля. Опас­ность предс­тав­ля­ют пус­тые рас­суж­де­ния - уже не вер­ба­лизм, а пус­тос­ло­вие. Ди­алек­ти­ке сле­ду­ет при­дать со­дер­жа­тельность не только слов, но дей­ст­вен­ной мыс­ли. Уни­вер­си­тетс­кие про­фес­со­ра бы­ли нас­лед­ни­ка­ми Ио­ан­на Солс­бе­рий­ско­го, ко­то­рый го­во­рил: Ло­ги­ка са­ма по се­бе беск­ров­на и бесп­лод­на; она не ро­дит мыс­ли, ес­ли не зач­нет ее где-то на сто­ро­не.

    

    

    Схоластика пи­та­ет­ся текс­та­ми. Она предс­тав­ля­ет со­бой ме­тод ав­то­ри­те­та, она опи­ра­ет­ся на двой­ную под­держ­ку пред­шест­ву­ющих ци­ви­ли­за­ций: хрис­ти­анст­ва и ан­тич­ной мыс­ли, обо­га­щен­ной, как мы ви­де­ли, от­ветв­ле­ни­ем арабс­кой мыс­ли. Схо­лас­ти­ка - плод оп­ре­де­лен­но­го вре­ме­ни, воз­рож­де­ния. Она впи­ты­ва­ет в се­бя прош­лое за­пад­ной ци­ви­ли­за­ции. Биб­лия, от­цы церк­ви, Пла­тон, Арис­то­тель, ара­бы - вот ис­ход­ные дан­ные, ма­те­ри­алы для твор­чест­ва. От ин­тел­лек­ту­алов XII в. схо­лас­ты унас­ле­до­ва­ли обост­рен­ное чувст­во не­об­хо­ди­мос­ти и не­из­беж­нос­ти прог­рес­са ис­то­рии и мыс­ли. Пользу­ясь эти­ми ма­те­ри­ала­ми, они стро­ят собст­вен­ное зда­ние. На фун­да­мен­те воз­во­дят­ся но­вые эта­жи, по­яв­ля­ют­ся ори­ги­нальные прист­рой­ки. Вслед за Бер­на­ром Шартрс­ким они взби­ра­ют­ся на пле­чи древ­них, что­бы дальше ви­деть. Мы ни­ког­да не най­дем ис­ти­ны, - го­во­рит Гильберт из Тур­нэ, - ес­ли удов­лет­во­рим­ся уже отыс­кан­ным… Пи­сав­шие до нас - нам не гос­по­да или во­жа­тые. Ис­ти­на отк­ры­та всем, ею пол­ностью еще ник­то не вла­дел. Та­ков изу­ми­тельный по­рыв ин­тел­лек­ту­ально­го оп­ти­миз­ма, про­ти­вос­то­ящий пе­чально­му: все уже ска­за­но, мы приш­ли слиш­ком позд­но…

    

    

    Итак, за­ко­ны под­ра­жа­ния схо­лас­ти­ка со­еди­ня­ет с за­ко­на­ми ра­зу­ма, пред­пи­са­ния ав­то­ри­те­та с ар­гу­мен­та­ми на­уки. Бо­лее то­го, те­оло­гия взы­ва­ет к ра­зу­му, она ста­но­вит­ся на­укой - в этом про­яв­ля­ет­ся ре­ши­тельный прог­ресс ве­ка. Схо­лас­ты раз­ви­ва­ют под­ра­зу­ме­ва­емое Пи­са­ни­ем приг­ла­ше­ние, по­буж­да­ющее ве­ру­юще­го пос­тичь свою ве­ру ра­зу­мом: Будьте всег­да го­то­вы вся­ко­му, тре­бу­юще­му у вас от­че­та в ва­шем упо­ва­нии, дать от­вет с кро­тостью и бла­го­го­ве­ни­ем (I Пет. 3, 15). Они от­ве­ча­ют на при­зыв св. Пав­ла, для ко­то­ро­го ве­ра есть уве­рен­ность в не­ви­ди­мом (argu­men­tum поп ap­pa­ren­ti­um) (Евр. 11, 1). Пос­ле Гий­ома Овернс­ко­го, но­ва­то­ра в этой об­лас­ти, и вплоть до св. Фо­мы, дав­ше­го бо­гос­ловс­кой на­уке са­мое стро­гое из­ло­же­ние, схо­лас­ты при­бе­га­ют к бо­гос­ловс­ко­му ра­зу­му, ра­зу­му, прос­вет­лен­но­му ве­рой (ra­tio fi­de il­lust­ra­ta). Глу­бо­кая фор­му­ла Ан­сельма - ве­рую, что­бы, по­ни­мать (fi­des qu­a­erens in­tel­lec­tus), - про­яс­ня­ет­ся, ког­да Фо­ма Ак­винс­кий воз­во­дит ее в прин­цип: бла­го­дать не уп­разд­ня­ет при­ро­ду, но ее за­вер­ша­ет (gra­tia поп toll it na­tu­ram sed per­fi­cit).

    Нет ни­че­го бо­лее да­ле­ко­го от обс­ку­ран­тиз­ма, чем схо­лас­ти­ка, для ко­то­рой рас­су­док на­хо­дит свое за­вер­ше­ние в ра­зу­ме, чьи проб­лес­ки воз­вы­ша­ют­ся до све­та.

    Имея та­кое ос­но­ва­ние, схо­лас­ти­ка конст­ру­иро­ва­лась в уни­вер­си­тетс­кой ра­бо­те, сле­дуя собст­вен­ным ме­то­дам.

    

    

    Фундаментом слу­жит ком­мен­та­рий к текс­ту, lec­tio. Это - глу­бо­кий его ана­лиз, на­чи­на­ющий­ся с раз­бо­ра грам­ма­ти­ки, да­юще­го бук­ву (lit­te­ra), воз­вы­ша­ющий­ся за­тем до ло­ги­чес­ко­го ана­ли­за, при­но­ся­ще­го смысл (sen­sus), и за­вер­ша­ющий­ся эк­зе­ге­зой, отк­ры­ва­ющей на­уч­ное и идей­ное со­дер­жа­ние мыс­ли (sen­ten­tia).

    Но ком­мен­та­рий рож­да­ет дис­кус­сию. Ди­алек­ти­ка поз­во­ля­ет прев­зой­ти по­ни­ма­ние текс­та, что­бы об­ра­титься к под­ня­тым в нем проб­ле­мам; изу­че­ние фак­тов ос­во­бож­да­ет мес­то по­ис­ку ис­ти­ны. Эк­зе­ге­за сме­ня­ет­ся мно­жест­вом проб­лем. Сог­лас­но ус­та­нов­лен­ным про­це­ду­рам, lec­tio раз­ви­ва­ет­ся в qu­a­es­tio. Уни­вер­си­тетс­кий ин­тел­лек­ту­ал рож­да­ет­ся в то мгно­ве­ние, ког­да он «ста­вит под воп­рос» текст, ос­та­ющий­ся для не­го те­перь только опо­рой, ког­да от пас­сив­нос­ти он пе­ре­хо­дит к ак­тив­нос­ти. Мэтр яв­ля­ет­ся уже не эк­зе­ге­том, но мыс­ли­те­лем. Он пред­ла­га­ет ре­ше­ния проб­лем, он сам их тво­рит. Ре­зульта­том qu­a­es­tio яв­ля­ет­ся de­ter­mi­na­tio - про­из­ве­де­ние его собст­вен­ной мыс­ли.

    В XI­II в. qu­a­es­tio от­хо­дит во­об­ще от вся­ко­го текс­та. Оно су­щест­ву­ет са­мо по се­бе. При ак­тив­ном учас­тии пре­по­да­ва­те­лей и сту­ден­тов оно прев­ра­ща­ет­ся в пред­мет дис­кус­сии, ста­но­вит­ся dis­pu­ta­tio.

    Отец Ман­дон­не[3] дал клас­си­чес­кое опи­са­ние дис­пу­та:

    Когда один из мэт­ров на­чи­нал дис­пут, прек­ра­ща­лись все лек­ции, ко­то­рые чи­та­ли в то ут­ро мэт­ры и ба­ка­лав­ры фа­культе­та. Только сам этот мэтр пе­ред на­ча­лом дис­пу­та чи­тал ко­рот­кую лек­цию, что­бы дать вре­мя соб­раться его ас­сис­тен­там; за­тем на­чи­нал­ся дис­пут. Он за­ни­мал зна­чи­тельную часть ут­ра. Все ба­ка­лав­ры фа­культе­та и уче­ни­ки мэт­ра, ко­то­рый бел дис­пут, долж­ны бы­ли при­сутст­во­вать при этом уп­раж­не­нии. Про­чие мэт­ры и сту­ден­ты, ви­ди­мо, сво­бод­но ре­ша­ли са­ми, при­хо­дить им или нет, но не вы­зы­ва­ет сом­не­ний то, что они яв­ля­лись 6 большем или меньшем чис­ле в за­ви­си­мос­ти от ре­пу­та­ции мэт­ра и те­мы дис­кус­сии. Па­рижс­кое ду­хо­венст­во, рав­но как и пре­ла­ты с про­чи­ми цер­ков­нос­лу­жи­те­ля­ми, про­ез­дом на­хо­див­ши­еся в сто­ли­це, охот­но по­се­ща­ли эти бу­до­ра­жив­шие умы по­един­ки. Дис­пут был тур­ни­ром для кли­ри­ков.

    Предлагаемый к об­суж­де­нию воп­рос ут­верж­дал­ся за­ра­нее тем мэт­ром, ко­то­рый дол­жен был вес­ти дис­пут. Те­ма и день дис­пу­та объявля­лись в дру­гих шко­лах фа­культе­та.

    Диспут про­ис­хо­дил под ру­ко­водст­вом мэт­ра, но не он, собст­вен­но го­во­ря, дис­пу­ти­ро­вал. Это де­лал его ба­ка­лавр, ко­то­рый за­ни­мал мес­то от­ве­ча­юще­го на воз­ра­же­ния, ос­ва­ивая тем са­мым эти при­емы. Воз­ра­же­ния обыч­но предс­тав­ля­лись в об­рат­ном по­ряд­ке: сна­ча­ла при­сутст­ву­ющи­ми мэт­ра­ми, за­тем ба­ка­лав­ра­ми и, на­ко­нец, сту­ден­та­ми, ес­ли у них та­ко­вые име­лись. Ба­ка­лавр от­ве­чал на предъявля­емые ар­гу­мен­ты, при не­об­хо­ди­мос­ти вме­ши­вал­ся сам мэтр. Та­ков был об­щий вид обыч­но­го дис­пу­та; но это бы­ла лишь пер­вая его часть, хо­тя глав­ная и са­мая ожив­лен­ная.

    Выдвинутые во вре­мя дис­пу­та воз­ра­же­ния и от­ве­ты на них не об­ла­да­ли не­ким пре­дус­та­нов­лен­ным по­ряд­ком. С точ­ки зре­ния докт­ри­нальной этот не­упо­ря­до­чен­ный ма­те­ри­ал на­по­ми­нал, ско­рее, раз­ва­ли­ны пос­ле боя, не­же­ли под­го­тов­лен­ные для пост­рой­ки ма­те­ри­алы. По­это­му за этим пер­вым се­ан­сом сле­до­вал вто­рой, на­зы­вав­ший­ся ма­гист­ральным оп­ре­де­ле­ни­ем.

    В пер­вый учеб­ный день, т. е. в тот день, ког­да отк­рыв­ший дис­пут мэтр мог про­чи­тать лек­цию, пос­кольку воск­ре­сенье, празд­нич­ный день или ка­кое-ни­будь дру­гое пре­пятст­вие мог­ли ему по­ме­шать выс­ту­пить сра­зу же, на сле­ду­ющий день, мэтр возв­ра­щал­ся к те­ме, об­суж­дав­шей­ся в его шко­ле ра­нее. Нас­колько ему поз­во­лял ма­те­ри­ал об­суж­де­ния, он при­во­дил 6 ло­ги­чес­кий по­ря­док выд­ви­ну­тые про­тив не­го воз­ра­же­ния, при­да­вал им за­кон­чен­ную фор­му­ли­ров­ку. За воз­ра­же­ни­ями сле­до­ва­ли ар­гу­мен­ты в пользу пред­ло­жен­но­го им уче­ния. За­тем он пе­ре­хо­дил к докт­ри­нально­му разъясне­нию, ко­то­рое в большей или меньшей сте­пе­ни про­ис­те­ка­ло из об­суж­дав­ше­го­ся воп­ро­са. Имен­но оно сос­тав­ля­ло цент­ральную и важ­ней­шую часть вто­ро­го се­ан­са, de­ter­mi­na­tio. Он за­вер­шал дис­пут от­ве­та­ми на каж­дое из воз­ра­же­ний про­тив его те­зи­сов…

    Акт de­ter­mi­na­tio, за­пи­сан­ный мэт­ром или од­ним из слу­ша­те­лей, был ко­неч­ной целью дис­пу­та.

    Вот в ка­кой обс­та­нов­ке по­лу­чал раз­ви­тие осо­бый жанр: дис­пут qu­od­li­bet. Дваж­ды в год мэт­ры мог­ли за­ни­мать ка­фед­ру, пред­ла­гая рас­смат­ри­вать проб­ле­му, пос­тав­лен­ную кем угод­но и по ка­ко­му угод­но по­во­ду (de qu­oli­bet ad vo­lun­ta­tem cu­j­us­li­bet). Отец Глорье[4] опи­сал это уп­раж­не­ние сле­ду­ющим об­ра­зом:

    Представление на­чи­на­лось от трех до шес­ти ут­ра, во вся­ком слу­чае, очень ра­но, пос­кольку дис­пут мог прод­литься очень дол­го. Для не­го бы­ли ха­рак­тер­ны при­чуд­ли­вость, имп­ро­ви­за­ция, не­оп­ре­де­лен­ность. Во вре­мя са­мо­го дис­пу­та ар­гу­мен­ты не от­ли­ча­лись от всех про­чих, но его осо­бен­ностью бы­ло то, что ини­ци­ати­ва при­над­ле­жа­ла не са­мо­му мэт­ру, а его ас­сис­тен­там. При обыч­ном дис­пу­те мэтр за­ра­нее объявлял о за­ни­ма­ющих его пред­ме­тах, он раз­мыш­лял над ни­ми и го­то­вил­ся к их об­суж­де­нию. Во вре­мя дис­пу­та qu­od­li­bet кто угод­но мог под­нять ка­кую угод­но проб­ле­му. Это предс­тав­ля­ло не­ма­лую опас­ность для при­ни­мав­ше­го вы­зов мэт­ра. Воп­ро­сы или воз­ра­же­ния мог­ли выд­ви­гаться со всех сто­рон, они мог­ли быть враж­деб­ны­ми, курьезны­ми, муд­ре­ны­ми, ка­ки­ми угод­но. Его мог­ли спра­ши­вать иск­рен­не, что­бы, уз­нать его мне­ние; но мог­ли по­пы­таться за­пу­тать в про­ти­во­ре­чи­ях, вы­ну­дить выс­ка­заться по рис­ко­ван­ным те­мам, о ко­их он пред­по­чел бы мол­чать. Иной раз его рас­спра­ши­вал лю­бо­пытст­ву­ющий чу­жест­ра­нец или бес­по­кой­ный ум; час­то - рев­ни­вый со­пер­ник или пыт­ли­вый мэтр, пы­та­ющий­ся пос­та­вить его в зат­руд­ни­тельное по­ло­же­ние. Иног­да те­мы бы­ли ин­те­рес­ны­ми и яс­ны­ми, иной раз воп­ро­сы бы­ли двус­мыс­лен­ны­ми, и мэт­ру бы­ло не прос­то в точ­нос­ти уло­вить их ис­тин­ный смысл. Од­ни слу­ша­те­ли чис­то­сер­деч­но ог­ра­ни­чи­ва­лись чис­то ин­тел­лек­ту­альной сфе­рой; дру­гие пы­та­лись вы­тя­нуть из не­го зад­ние мыс­ли о по­ли­ти­ке или же­ла­ли его очер­нить… То­му, кто ре­шал­ся вес­ти та­кой дис­пут, сле­до­ва­ло об­ла­дать не­за­уряд­ным умом и чуть ли не уни­вер­сальной ком­пе­тент­ностью.

    Так раз­ви­ва­лась схо­лас­ти­ка, учи­тельни­ца стро­гос­ти, вдох­но­ви­тельни­ца ори­ги­нальной мыс­ли, под­чи­ня­ющей­ся за­ко­нам ра­зу­ма. Она ос­та­ви­ла свой не­изг­ла­ди­мый след в за­пад­ном мыш­ле­нии, ко­то­рое бла­го­да­ря ей со­вер­ши­ло один из ре­ша­ющих ша­гов впе­ред. Ко­неч­но, речь идет о схо­лас­ти­ке XI­II в., пе­ри­оде ее зре­лос­ти, ког­да она нап­рав­ля­лась ост­ры­ми, тре­бо­ва­тельны­ми и пыл­ки­ми ума­ми. Пла­ме­не­ющая схо­лас­ти­ка кон­ца сред­не­ве­ковья мог­ла вы­зы­вать обос­но­ван­ное през­ре­ние Эраз­ма, Аюте­ра или Раб­ле. Ба­роч­ная схо­лас­ти­ка воз­буж­да­ла за­кон­ную неп­ри­язнь Мальбран­ша. Но дух и обы­чаи схо­лас­ти­ки вош­ли в пос­ле­ду­ющее раз­ви­тие за­пад­ной мыс­ли. Как бы то ни бы­ло, ей мно­гим обя­зан Де­карт. В зак­лю­че­ние сво­ей глу­бо­кой кни­ги Этьен Жильсон на­пи­сал: Не­воз­мож­но по­нять кар­те­зи­анст­во, не со­пос­тав­ляя его пос­то­ян­но с той схо­лас­ти­кой, ко­то­рой оно пре­неб­ре­га­ло, но в ло­не ко­то­рой оно воз­ник­ло и ко­то­рой оно, мож­но ска­зать, пи­та­лось, пос­кольку ее ас­си­ми­ли­ро­ва­ло.

    

    

    Однако при всем этом во­ору­же­нии ин­тел­лек­ту­ал XI­II в. стал­ки­вал­ся с мно­жест­вом не­яс­нос­тей пе­ред ли­цом не­лег­ко­го вы­бо­ра. Про­ти­во­ре­чия за­яв­ля­ли о се­бе по хо­ду сле­до­вав­ших один за дру­гим уни­вер­си­тетс­ких кри­зи­сов.

    Проблемы бы­ли в пер­вую оче­редь ма­те­ри­ально­го по­ряд­ка. Они весьма его за­ни­ма­ли.

    Первый воп­рос был: как жить? С то­го мо­мен­та, как ин­тел­лек­ту­ал пе­рес­тал быть мо­на­хом на со­дер­жа­нии об­щи­ны, он дол­жен был за­ра­ба­ты­вать се­бе на жизнь. В го­ро­дах проб­ле­мы пи­та­ния и жилья, одеж­ды и ос­на­ще­ния - кни­ги сто­или до­ро­го - бы­ли му­чи­тельны. От­ны­не сту­ден­чес­кое поп­ри­ще об­хо­ди­лось тем до­ро­же, чем дольше дли­лось обу­че­ние.

    Имелось два ре­ше­ния этой проб­ле­мы: пла­та или бе­не­фи­ции для мэт­ра, сти­пен­дия или пре­бен­да для сту­ден­та. Оп­ла­та мог­ла осу­ществ­ляться в двух фор­мах: мэт­ру пла­ти­ли ли­бо его уче­ни­ки, ли­бо граж­данс­кие влас­ти. Сти­пен­дия мог­ла быть лич­но да­ро­ва­на ме­це­на­том или же быть до­та­ци­ей об­щест­вен­но­го ор­га­на или предс­та­ви­те­ля по­ли­ти­чес­кой влас­ти.

    За эти­ми ре­ше­ни­ями сто­яли рас­хо­дя­щи­еся в раз­ные сто­ро­ны обя­за­тельства. Пер­вым фун­да­мен­тальным вы­бо­ром был вы­бор меж­ду пла­той и бе­не­фи­ци­ем. В пер­вом слу­чае ин­тел­лек­ту­ал ре­ши­тельно ут­верж­дал се­бя как ра­бот­ни­ка, как про­из­во­ди­те­ля. Во вто­ром слу­чае он жил не пло­да­ми сво­ей де­ятельнос­ти, но мог за­ни­маться ею, пос­кольку яв­лял­ся рантье. Тем са­мым дол­жен был оп­ре­де­литься его со­ци­ально-эко­но­ми­чес­кий ста­тус: быть ему тру­же­ни­ком или при­ви­ле­ги­ро­ван­ным?

    За этим пер­вым вы­бо­ром вы­ри­со­вы­ва­лись дру­гие - меньшей зна­чи­мос­ти, но то­же не­ма­ло­важ­ные.

    В том слу­чае, ес­ли он при­ни­мал пла­ту, он мог быть тор­гов­цем (если пла­ти­ли уче­ни­ки), чи­нов­ни­ком (если ему воз­ме­ща­ли тру­ды ком­му­нальные влас­ти или пра­ви­тель) или сво­его ро­да прис­лу­гой (если он жил за счет щед­рос­ти ка­ко­го-ни­будь ме­це­на­та).

    Будучи пре­бен­да­ри­ем, он мог по­лу­чать бе­не­фи­ции в за­ви­си­мос­ти от зак­реп­лен­ной за ним ин­тел­лек­ту­альной функ­ции, что де­ла­ло его спе­ци­али­зи­ро­ван­ным кли­ри­ком. Ли­бо он мог по­лу­чить бе­не­фи­ции, ко­то­рый чис­лил­ся за дру­гой пас­тырс­кой обя­зан­ностью, кю­ре или аб­ба­та, и тог­да он был ин­тел­лек­ту­алом лишь по слу­чаю, да­же воп­ре­ки сво­ей цер­ков­ной долж­нос­ти.

    С XII в. вы­бор за­ви­сел от обс­то­ятельств мес­та и вре­ме­ни, от по­ло­же­ния и пси­хо­ло­гии дан­но­го ин­ди­ви­да.

    Но мож­но вы­явить не­ко­то­рые тен­ден­ции. Мэт­ры бы­ли склон­ны жить на деньги, ко­то­рые пла­ти­ли им уче­ни­ки. При­ни­мая та­кое ре­ше­ние, они име­ли то пре­иму­щест­во, что бы­ли сво­бод­ны­ми по от­но­ше­нию к светс­кой влас­ти: ком­му­ны, кня­зя, церк­ви и да­же ме­це­на­та. Это ка­за­лось им ес­тест­вен­ным, пос­кольку в на­ибольшей ме­ре от­ве­ча­ло обы­ча­ям той го­родс­кой строй­ки, чле­на­ми ко­то­рой они се­бя счи­та­ли. Они про­да­ва­ли свою на­уку и об­ра­зо­ван­ность по­доб­но ре­мес­лен­ни­кам, тор­гу­ющим про­дук­та­ми сво­его тру­да, и подк­реп­ля­ли тор­гов­лю тре­бо­ва­ни­ями со­от­ветст­ву­ющих за­ко­нов, че­му мы на­хо­дим мно­го­чис­лен­ные сви­де­тельства. Глав­ное из них зак­лю­ча­ет­ся в том, что вся­кий труд зас­лу­жи­ва­ет оп­ла­ты. Это ут­верж­да­лось в учеб­ни­ках для ис­по­вед­ни­ков:

    мэтр мо­жет при­ни­мать деньги от сту­ден­тов - col­lec­ta - по це­не его тру­да, его уси­лий. Об этом час­то на­по­ми­на­ют уни­вер­си­тетс­кие пре­по­да­ва­те­ли, как, нап­ри­мер, док­то­ра пра­ва в Па­дуе в 1382 г.: Мы по­ла­га­ем, что не­ра­зум­но ра­бо­тать, не по­лу­чая от сво­ем тру­да при­быт­ка. А по­то­му мы пред­пи­сы­ва­ем, что­бы док­тор. при­няв­ший от име­ни фа­культе­та уча­ще­го­ся, по­лу­чал от пос­лед­не­го в приз­на­ние сво­их тру­дов три шту­ки ма­те­рии и че­ты­ре фла­ко­на ви­на, ли­бо один ду­кат. По­это­му мэт­ры прес­ле­до­ва­ли не­исп­рав­но пла­тив­ших сту­ден­тов. Уже зна­ме­ни­тый юрист из Бо­лоньи Одоф­ре­дус пи­сал: Я за­яв­ляю, что на бу­ду­щий год бу­ду чи­тать обя­за­тельный курс на со­весть, как я это де­лал всег­да; но я сом­не­ва­юсь в том, что ста­ну чи­тать до­пол­ни­тельные кур­сы, пос­кольку сту­ден­ты пла­тят не­исп­рав­но; они же­ла­ют знать, но не же­ла­ют пла­тить, сле­дуя из­вест­ной по­го­вор­ке: «Зна­ний-то все хо­тят, но ник­то не хо­чет пла­тить за них».

    Что ка­са­ет­ся сту­ден­тов, то, ес­ли су­дить по их письмам, будь они под­лин­ны­ми или при­пи­сы­ва­емы­ми им, нап­ри­мер в по­со­би­ях по сос­тав­ле­нию пи­сем, то они хо­те­ли, что­бы их со­дер­жа­ла ли­бо их семья, ли­бо ка­кой-ни­будь бла­го­де­тель.

    Церковь и в осо­бен­нос­ти папс­кий прес­тол счи­та­ли сво­им дол­гом уре­гу­ли­ро­вать эту проб­ле­му. Цер­ковь нас­та­ива­ла на бесп­лат­ном об­ра­зо­ва­нии. Эта по­зи­ция мо­ти­ви­ро­ва­лась преж­де все­го же­ла­ни­ем обес­пе­чить по­лу­че­ние об­ра­зо­ва­ния сту­ден­там-бед­ня­кам. Дру­гие ос­но­ва­ния ее вос­хо­ди­ли к ар­ха­ике, к то­му пе­ри­оду, ког­да су­щест­во­ва­ло только ре­ли­ги­оз­ное об­ра­зо­ва­ние, при­тя­зав­шее на то, что зна­ние есть дар бо­жий, а по­то­му тор­гов­ля им рав­но­цен­на си­мо­нии; к то­му же обу­че­ние счи­та­лось сос­тав­ной частью цер­ков­но­го слу­же­ния (offi­ci­um) кли­ри­ка. Св. Бер­нар об­ли­чал до­хо­ды мэт­ров как през­рен­ную при­быль {tur­pis qu­a­es­tus} в од­ном из сво­их зна­ме­ни­тых текс­тов.

    Папство при­ня­ло це­лый ряд мер по это­му по­во­ду. Па третьем Латс­ранс­ком Со­бо­ре в 1179 г. па­па Алек­сандр III про­возг­ла­сил прин­цип бесп­лат­нос­ти об­ра­зо­ва­ния, и к это­му ре­ше­нию при­зы­ва­ли мно­гие из пос­ле­ду­ющих пап. Од­нов­ре­мен­но при каж­дой ка­фед­ральной церк­ви долж­ны бы­ли соз­да­ваться шко­лы, пре­по­да­ва­те­ли ко­то­рых обес­пе­чи­ва­лись бе­не­фи­ци­ем.

    Но тем са­мым папст­во ока­за­лось при­вя­зан­ным к ин­те­ре­сам ин­тел­лек­ту­алов, об­ре­чен­ных про­сить у не­го бе­не­фи­ции, а это ос­та­но­ви­ло или, по край­ней ме­ре, за­мет­ным об­ра­зом за­тор­мо­зи­ло дви­же­ние, ко­то­рое ве­ло ин­тел­лек­ту­алов к ос­во­бож­де­нию от цер­ков­ной за­ви­си­мос­ти.

    В ре­зульта­те про­фес­со­ра­ми в уни­вер­си­те­те мог­ли быть лишь те, кто при­ни­мал эту ма­те­ри­альную за­ви­си­мость от церк­ви. Ко­неч­но, на­ря­ду с уни­вер­си­те­та­ми, нес­мот­ря на ярост­ное соп­ро­тив­ле­ние церк­ви, мог­ли ос­но­вы­ваться светс­кие шко­лы, но вмес­то то­го, что­бы да­вать об­щее об­ра­зо­ва­ние, они ог­ра­ни­чи­ва­лись тех­ни­чес­ким об­ра­зо­ва­ни­ем, пред­наз­на­чен­ным для куп­цов:

    письмом, сче­том, иност­ран­ным язы­ком. Так, ста­ла рас­ти про­пасть меж­ду об­щей культу­рой и спе­ци­альной под­го­тов­кой. Цер­ковь са­ма ог­ра­ни­чи­ла сфе­ру сво­его вли­яния, сле­дуя за дек­ла­ра­ци­ей Ин­но­кен­тия III в его Ди­ало­ге: Вся­кий ода­рен­ный ра­зу­мом че­ло­век… мо­жет ис­пол­нять обя­зан­нос­ти обу­ча­юще­го, ибо он дол­жен вы­во­дить на пра­вильный путь сво­его соб­ра­та, блуж­да­юще­го вда­ли от пу­ти ис­ти­ны, и мо­ра­ли. Но про­по­ве­до­вать, то есть пуб­лич­но обу­чать, мо­гут лишь те, кто к то­му пред­наз­на­чен, то есть епис­ко­пы и свя­щен­ни­ки 6 церк­вях сво­их, аб­ба­ты в мо­нас­ты­рях, ко­им бы­ла до­ве­ре­на за­бо­та о ду­шах. Этот текст име­ет ог­ром­ное зна­че­ние, пос­кольку в нем пер­вос­вя­щен­ник, - к то­му же не слиш­ком склон­ный к но­вов­ве­де­ни­ям, - приз­на­ет в ви­ду об­ще­го раз­ви­тия не­об­хо­ди­мость раз­ли­че­ния меж­ду ре­ли­ги­оз­ной и пе­да­го­ги­чес­кой обя­зан­нос­тя­ми. Бе­зус­лов­но, это мне­ние бы­ло выс­ка­за­но с уче­том оп­ре­де­лен­но­го ис­то­ри­чес­ко­го кон­текс­та, а имен­но, це­ли­ком и пол­ностью хрис­ти­анс­ко­го об­щест­ва. Но на­ивыс­шее в церк­ви ли­цо приз­на­ло, хо­тя бы кос­вен­но, светс­кий ха­рак­тер об­ра­зо­ва­ния. Как из­вест­но, долж­но­го раз­ви­тия эти идеи не по­лу­чи­ли.

    Многие мэт­ры и сту­ден­ты сред­не­ве­ковья бы­ли ми­ря­на­ми. Од­на­ко они участ­во­ва­ли в расп­ре­де­ле­нии цер­ков­ных бе­не­фи­ци­ев и тем са­мым только усу­губ­ля­ли один из ве­ли­чай­ших по­ро­ков сред­не­ве­ко­вой церк­ви и ста­ро­го по­ряд­ка: раз­да­чу до­хо­дов от цер­ков­ных бе­не­фи­ци­ев ми­ря­нам. К то­му же очень ско­ро вы­яс­ни­лась не­дос­та­точ­ность инс­ти­ту­та пре­дос­тав­ле­ния бе­не­фи­ция от­дельно­му мэт­ру школьным цент­ром. Мэт­ры и уча­щи­еся ста­ли по­лу­чать обыч­ные бе­не­фи­ции, а это усу­гу­би­ло дру­гой бич церк­ви: су­щест­во­ва­ние пас­ты­рей без пос­то­ян­но­го мес­та.

    Наконец, по­зи­ция церк­ви уве­ли­чи­ла чис­ло проб­лем у тех, кто ис­кал об­ра­зо­ва­ния, да­ле­ко­го от цер­ков­ной де­ятельнос­ти, а имен­но, в об­лас­ти граж­данс­ко­го пра­ва и ме­ди­ци­ны. Эти лю­ди бы­ли об­ре­че­ны на лож­ное по­ло­же­ние во мно­гих си­ту­аци­ях. По­пу­ляр­ность юри­ди­чес­ко­го об­ра­зо­ва­ния не уменьша­лась, но оно пос­то­ян­но под­вер­га­лось на­пад­кам вы­да­ющих­ся предс­та­ви­те­лей церк­ви. Род­жер Бэ­кон за­яв­лял: В граж­данс­ком пра­ве все име­ет светс­кий ха­рак­тер. Об­ра­титься к столь гру­бо­му ис­кус­ству, - зна­чит по­ки­нуть цер­ковь. Пос­кольку офи­ци­ально об этом в уни­вер­си­те­те не мог­ли да­же за­икаться, то вся со­во­куп­ность дис­цип­лин, раз­ви­тия ко­то­рых тре­бо­ва­ла тех­ни­чес­кая, эко­но­ми­чес­кая и со­ци­альная эво­лю­ция об­щест­ва и ко­то­рые бы­ли ли­ше­ны не­пос­редст­вен­но­го ре­ли­ги­оз­но­го ха­рак­те­ра, ока­за­лись на це­лые сто­ле­тия па­ра­ли­зо­ва­ны.

    

    

    Тяжкий кри­зис, пот­ря­сав­ший уни­вер­си­те­ты XI­II - на­ча­ла XIV вв., вы­явил двус­мыс­лен­ность по­ло­же­ния ин­тел­лек­ту­алов и не­до­вольство мно­гих из них. Это был спор мо­на­хов и кли­ри­ков, жест­кая оп­по­зи­ция бе­ло­го ду­хо­венст­ва рас­ту­ще­му чис­лу мэт­ров, при­над­ле­жав­ших но­вым ни­щенст­ву­ющим ор­де­нам.

    Действительно, с са­мо­го воз­ник­но­ве­ния их ор­де­на до­ми­ни­кан­цы стре­ми­лись про­ник­нуть в уни­вер­си­те­ты. Это бы­ло да­же целью их ос­но­ва­те­ля - про­по­ведь и борьба с ере­ся­ми, что тре­бо­ва­ло от мо­на­хов во­ору­жен­нос­ти серьезным ин­тел­лек­ту­альным ба­га­жом. Вско­ре в уни­вер­си­те­ты яви­лись и фран­цис­кан­цы, чис­ло ко­их рос­ло по ме­ре от­хо­да, по край­ней ме­ре час­тич­но­го, от по­зи­ций св. Фран­цис­ка, ко­то­рый, как из­вест­но, был враж­деб­но наст­ро­ен к на­уке, счи­тая ее пре­пятст­ви­ем к нес­тя­жа­тельству, чис­то­те и братст­ву с прос­тым лю­дом. По­на­ча­лу мо­на­хов хо­ро­шо при­ни­ма­ли. В 1220 г. па­па Го­но­рий III поб­ла­го­да­рил Па­рижс­кий уни­вер­си­тет за ра­душ­ный при­ем до­ми­ни­кан­цев. Но за­тем пос­ле­до­ва­ли жес­то­кие стыч­ки. В этом уни­вер­си­те­те они бы­ли как ни­ког­да бур­ны­ми меж­ду 1252 и 1290 гг., в осо­бен­нос­ти в 1252-1259, 1265-1271 и 1282-1290 гг. В Окс­фор­де по­доб­ные стыч­ки про­ис­хо­ди­ли нес­колько поз­же, меж­ду 1303 и 1320 гг., а за­тем в 1350 - 1360 гг.

    Из этих столк­но­ве­ний са­мы­ми ост­ры­ми и са­мы­ми ти­пич­ны­ми бы­ли те, что име­ли мес­то в Па­ри­же меж­ду 1252 и 1259 гг. Сво­ей вер­ши­ны они дос­тиг­ли в свя­зи с де­лом Гий­ома­де Сен-Амур. Де­ло это слож­ное и по­учи­тельное.

    В нем при­ни­ма­ли учас­тие пять сто­рон: ни­щенст­ву­ющие ор­де­на и их па­рижс­кие мэт­ры, большинст­во уни­вер­си­тетс­ких мэт­ров-кли­ри­ков, папс­кий прес­тол, ко­роль Фран­ции, сту­ден­ты.

    Борьба ра­зыг­ра­лась с осо­бой си­лой, ког­да при­над­ле­жав­ший к бе­ло­му ду­хо­венст­ву мэтр Гий­ом де Сен-Амур опуб­ли­ко­вал трак­тат Уг­ро­зы Но­вых вре­мен, где он жес­то­ко на­па­да­ет на ни­щенст­ву­ющих братьев. Он был осуж­ден па­пой и изг­нан из уни­вер­си­те­та, нес­мот­ря на сильное соп­ро­тив­ле­ние не­ко­то­рой его час­ти, выс­ка­зав­шей­ся в за­щи­ту мэт­ра.

    Поначалу, с 1252 по 1254 гг., жа­ло­бы кли­ри­ков име­ли поч­ти иск­лю­чи­тельно кор­по­ра­тив­ный ха­рак­тер. Они об­ви­ня­ли ни­щенст­ву­ющих в том, что те на­ру­ша­ли уни­вер­си­тетс­кие ста­ту­ты, по­лу­ча­ли сте­пе­ни по те­оло­гии и пре­по­да­ва­ли ее, не по­лу­чив ра­нее зва­ния ма­гист­ра ис­кус­ств. Мо­на­хи выр­ва­ли у па­пы в 1250 г. воз­мож­ность по­лу­чать ли­цен­зию из рук канц­ле­ра Нотр-Дам, ми­нуя бо­гос­ловс­кий фа­культет. Они же­ла­ли за­ни­мать по две ка­фед­ры (и дей­ст­ви­тельно их за­ни­ма­ли), тог­да как ста­ту­ты доз­во­ля­ли иметь лишь од­ну (из че­ты­рех). К то­му же они по­ры­ва­ли с со­ли­дар­ностью уни­вер­си­тетс­кой кор­по­ра­ции, про­дол­жая чи­тать кур­сы лек­ций, ког­да уни­вер­си­тет объявлял за­бас­тов­ку. Так бы­ло в 1229-1231 гг., а за­тем сно­ва в 1253 г., хо­тя пра­во на та­кую за­бас­тов­ку приз­на­ва­лось папс­ким прес­то­лом и бы­ло за­пи­са­но в ус­та­вах. Кро­ме то­го, до­бав­ля­ли мэт­ры-кли­ри­ки, мо­на­хи не яв­ля­ют­ся нас­то­ящи­ми чле­на­ми уни­вер­си­те­та, они не­ло­яльны, они сос­тав­ля­ют уни­вер­си­те­ту кон­ку­рен­цию. Ло­вят в свои се­ти сту­ден­тов и об­ра­ща­ют мно­гих из них в мо­на­хи; жи­вут на ми­лос­ты­ню, а по­то­му не тре­бу­ют оп­ла­ты сво­их кур­сов; их не ин­те­ре­су­ют ма­те­ри­альные тре­бо­ва­ния уни­вер­си­тетс­ких пре­по­да­ва­те­лей.

    Таковы под­лин­ные жа­ло­бы. В них они да­ле­ко за­хо­дят, жа­ло­бы го­во­рят са­ми за се­бя. Пре­по­да­ва­те­ли очень ско­ро осоз­на­ли не­сов­мес­ти­мость двой­ной при­над­леж­нос­ти - к мо­на­шес­ко­му ор­де­ну (пусть в но­вом об­ли­чий) и к кор­по­ра­ции, будь она да­же из­на­чально цер­ков­ной.

    Интеллектуалы, не по­лу­чив­шие нор­мальной ба­зо­вой под­го­тов­ки на фа­культе­те сво­бод­ных ис­кус­ств, для ко­то­рых не су­щест­во­ва­ло ма­те­ри­альных проб­лем и ни­че­го не зна­чи­ло пра­во на за­бас­тов­ку, - уже не нас­то­ящие ин­тел­лек­ту­алы. Это и не тру­же­ни­ки на­уки, пос­кольку они не жи­вут собст­вен­ным пе­да­го­ги­чес­ким тру­дом.

    Папа Ин­но­кен­тий III от­час­ти сог­ла­сил­ся с эти­ми ар­гу­мен­та­ми; он об­ра­тил вни­ма­ние на на­ру­ше­ния уни­вер­си­тетс­ких ста­ту­тов ни­щенст­ву­ющи­ми и пред­пи­сал им сле­до­вать этим ус­та­вам 4 июля 1254 г. За­тем, 20 но­яб­ря то­го же го­да, он уре­зал при­ви­ле­гии этих двух ор­де­нов в бул­ле Et­si ani­ma­rum.

    Но сле­ду­ющий па­па Алек­сандр IV, быв­ший ра­нее кар­ди­на­лом-про­тек­то­ром фран­цис­кан­цев, от­ме­нил бул­лу сво­его пред­шест­вен­ни­ка 22 де­каб­ря 1254 г. бул­лой Nec in­so­li­tum, a 14 ап­ре­ля 1255 г. ос­вя­тил пол­ную по­бе­ду ни­щенст­ву­ющих над уни­вер­си­тетс­ки­ми пре­по­да­ва­те­ля­ми но­вой бул­лой Qu­asi lig­num vi­tae.

    Борьба раз­го­ре­лась с но­вой си­лой и ста­ла бо­лее ожес­то­чен­ной, пе­рей­дя из кор­по­ра­тив­но­го пла­на в дог­ма­ти­чес­кий. Мэт­ры-кли­ри­ки, преж­де все­го Гий­ом де Сен-Амур, и пи­са­те­ли вро­де Рют­бе­фа (в по­эмах по се­му слу­чаю) и Жа­на де Ме­на (в Ро­ма­не о Ро­зе) на­па­да­ли на са­мые ос­но­вы су­щест­во­ва­ния ор­де­нов, на их иде­ал.

    Нищенствующие мо­на­хи об­ви­ня­лись в том, что узур­пи­ро­ва­ли обя­зан­нос­ти ду­хо­венст­ва (отпу­ще­ние гре­хов, со­бо­ро­ва­ние); что они - ли­це­ме­ры, ищу­щие нас­лаж­де­ний, бо­гатст­ва, влас­ти; зна­ме­ни­тый Прит­во­ра из Ро­ма­на о Ро­зе предс­тав­ля­ет со­бой фран­цис­кан­ца. На­ко­нец, в том, что они ере­ти­ки: их иде­ал еван­гельской бед­нос­ти про­ти­во­ре­чит Хрис­то­ву уче­нию и уг­ро­жа­ет ги­белью церк­ви. В ка­чест­ве по­ле­ми­чес­ко­го ар­гу­мен­та они ссы­ла­ют­ся на зна­ме­ни­тое про­ро­чест­во Ио­ахи­ма Флорс­ко­го, став­шее мод­ным у час­ти фран­цис­кан­цев. Он про­ро­чест­во­вал, что в 1260 г. нач­нет­ся но­вый век, ког­да ны­неш­няя цер­ковь ус­ту­пит мес­то но­вой, в ко­то­рой бед­ность ста­нет пра­ви­лом. Раз­ви­тие этих идей Дже­рар­до ди Бор­го Сан Дон­ни­но в его Вве­де­нии в Веч­ное Еван­ге­лие, опуб­ли­ко­ван­ное в 1254 г., пос­лу­жи­ло этим це­лям уни­вер­си­тетс­ких мэт­ров.

    Безусловно, мэт­ры пре­уве­ли­чи­ва­ли. Кле­ве­та, ма­хи­на­ции, ис­пользу­емые ими для диск­ре­ди­та­ции ор­де­нов, бро­са­ли тень на их ар­гу­мен­ты. А по су­щест­ву де­ла от­вет им да­ли св. Бо­на­вен­ту­ра и св. Фо­ма Ак­винс­кий, ко­то­рых труд­но за­по­доз­рить во враж­деб­нос­ти к уни­вер­си­те­ту.

    Так что у это­го де­ла име­лась и не са­мая бла­гоп­рис­той­ная сто­ро­на. Большинст­во пап бы­ли только ра­ды воз­мож­нос­ти по­ра­деть за пре­дан­ные им лич­но ор­де­на и зак­ре­пос­тить уни­вер­си­тетс­ких пре­по­да­ва­те­лей. Бла­госк­лон­ный к фран­цис­кан­цам ко­роль Фран­ции Лю­до­вик Свя­той поз­во­лил это сде­лать, и Рют­беф горько уп­ре­ка­ет его за то, что ко­роль сде­лал­ся иг­руш­кой в ру­ках ни­щенст­ву­ющих ор­де­нов, что он не за­щи­ща­ет свое ко­ро­левст­во, в ко­то­ром не­ма­лую роль иг­ра­ют пра­ва уни­вер­си­те­тов. Сту­ден­ты, ка­за­лось, ко­ле­ба­лись: мно­гие из них ви­де­ли пре­иму­щест­ва в уче­бе у ни­щенст­ву­ющих, вос­хи­ща­лись их лич­нос­тя­ми, но­виз­ной уче­ний. Это еще бо­лее за­пу­ты­ва­ло де­ло, вво­дя в заб­луж­де­ние его ис­то­ри­ков.

    В этой борьбе дух но­вых вре­мен слов­но раз­де­лил­ся над­вое. С од­ной сто­ро­ны, мо­на­хи ни­щенст­ву­ющих ор­де­нов чуж­ды кор­по­ра­тив­нос­ти, они раз­ру­ша­ют со­ци­ально-эко­но­ми­чес­кий фун­да­мент ин­тел­лек­ту­ально­го дви­же­ния, сос­тав­ля­юще­го на­деж­ду но­во­го клас­са ин­тел­лек­ту­алов-тру­же­ни­ков. С дру­гой сто­ро­ны, пе­реб­рав­шись в го­ро­да, сбли­зив­шись с но­вы­ми клас­са­ми, мо­на­хи при­хо­дят к луч­ше­му по­ни­ма­нию ин­тел­лек­ту­альных и ду­хов­ных зап­ро­сов го­ро­жан. У схо­лас­ти­ки не бы­ло луч­ших го­лов, чем иные из чле­нов этих ор­де­нов; на вер­ши­не ее сто­ит до­ми­ни­ка­нец св. Фо­ма Ак­винс­кий. Под ко­нец сво­его пон­ти­фи­ка­та Ин­но­кен­тий IV на­шел комп­ро­мис­сное ре­ше­ние, сох­ра­няв­шее зак­вас­ку ор­де­нов в тес­те уни­вер­си­тетс­кой кор­по­ра­ции. Его нас­лед­ни­ки ока­за­лись не спо­соб­ны­ми к та­ко­му комп­ро­мис­су.

    Однако при­няв но­вые фор­мы, эта борьба по­ка­за­ла, нас­колько дух уни­вер­си­те­та про­ти­во­по­ло­жен мо­нас­тырс­ко­му иде­алу, пе­ре­ня­то­му и об­нов­лен­но­му ни­щенст­ву­ющи­ми.

    Центральной проб­ле­мой, раз­де­ляв­шей эти две сто­ро­ны, бы­ло от­но­ше­ние к бед­нос­ти. Ас­ке­ти­чес­кий от­каз от ми­ра, пес­си­мизм во взгля­де на че­ло­ве­ка и при­ро­ду - вот ис­точ­ник иде­ала жиз­ни в бед­нос­ти. Уже по­это­му он стал­ки­ва­ет­ся с гу­ма­нис­ти­чес­ким и на­ту­ра­лис­ти­чес­ким оп­ти­миз­мом большинст­ва уни­вер­си­тетс­ких мэт­ров. Но бед­ность у до­ми­ни­кан­цев и фран­цис­кан­цев име­ет следст­ви­ем их ни­щенст­во, жизнь на по­да­яния. В этом слу­чае оп­по­зи­ция ин­тел­лек­ту­алов ста­но­вит­ся аб­со­лют­ной. Че­ло­век дол­жен жить собст­вен­ным тру­дом. Этим они вы­ра­жа­ют об­щее мне­ние всех тру­же­ни­ков той эпо­хи, ко­то­рые, что бы ни го­во­ри­лось по это­му по­во­ду, в большинст­ве сво­ем бы­ли враж­деб­но наст­ро­ены к но­вым ор­де­нам имен­но из-за поп­ро­шай­ни­чест­ва. Оно за­тем­ня­ло ис­тин­ный смысл про­по­ве­ди св. До­ми­ни­ка и св. Фран­цис­ка Ас­сизс­ко­го. Труд­но бы­ло приз­нать в ка­чест­ве иде­ала неч­то столь по­хо­жее на обыч­ную ни­ще­ту, ко­то­рой пы­тал­ся из­бе­жать лю­бой тру­же­ник. Я мо­гу за­ве­рить, - пи­шет Жан де Мен, - что ни 6 од­ном за­ко­не не пи­са­но, по край­ней ме­ре в на­шем за­ко­не, буд­то странст­ву­ющих Иису­са Хрис­та с его уче­ни­ка­ми ви­де­ли по­би­ра­ющи­ми­ся: ми­лос­ты­ни они не про­си­ли (а это­му нас учат ны­не обос­но­вав­ши­еся в Па­ри­же бо­гос­ло­вы).

    …Крепкий те­лом че­ло­век дол­жен за­ра­ба­ты­вать се­бе на жизнь ру­ка­ми сво­ими, ко­ли у не­го нет средств, да­же ес­ли он при­над­ле­жит к ду­хов­но­му зва­нию или же­ла­ет слу­жить Бо­гу… Свя­той Па­вел при­зы­вал апос­то­лов ра­бо­тать, обес­пе­чи­вать се­бя не­об­хо­ди­мым, он зап­ре­щал жульни­чать, го­во­ря: «Тру­ди­тесь сво­ими ру­ка­ми и ни­ког­да не бе­ри­те чу­жо­го».

    Теперь спор предс­та­ет уже как борьба бе­ло­го и чер­но­го ду­хо­венст­ва в це­лом. Уни­вер­си­тетс­кие проб­ле­мы от­хо­дят на вто­рой план. Пусть па­рижс­кие мэт­ры иной раз при­бе­га­ли в этой борьбе не к са­мым луч­шим средст­вам, но сра­жа­лись они за са­мую сущ­ность сво­его ре­мес­ла. На Па­рижс­ком со­бо­ре 1290 г. им приш­лось ус­лы­шать жес­то­кую речь папс­ко­го ле­га­та, кар­ди­на­ла Га­эта­ни, бу­ду­ще­го Бо­ни­фа­ция VI­II:

    Я же­лал бы уви­деть здесь всех па­рижс­ких ма­гист­ров, глу­постью ко­их бле­щет этот го­род. С бе­зум­ным са­мом­не­ни­ем и гре­хов­ной дер­зостью они прис­во­или се­бе пра­во тол­ко­вать эту при­ви­ле­гию. Не­уж­то они ду­ма­ют, что римс­кая ку­рия раз­да­ет столь важ­ные при­ви­ле­гии без пред­ва­ри­тельно­го раз­мыш­ле­ния? Раз­ве они за­бы­ли, что сло­во римс­кой ку­рии не пе­рыш­ку по­доб­но, но тя­же­лее свин­ца? Все эти ма­гист­ры, во­об­ра­зи­ли, буд­то име­ют в на­ших гла­зах ре­пу­та­цию уче­ных; мы же, нап­ро­тив, счи­та­ем их глуп­ца­ми из глуп­цов, от­ра­вив­ши­ми весь мир ядом сво­их ре­чей, да и са­мим сво­им су­щест­во­ва­ни­ем… Не­до­пус­ти­мо, что­бы лю­бую при­ви­ле­гию свя­щен­но­го прес­то­ла об­ра­ща­ло в нич­то крюч­кот­ворст­во ма­гис­т­ров.

    Магистры Па­ри­жа, вы ста­ли пос­ме­ши­щем и ос­та­етесь им со все­ми ва­ши­ми зна­ни­ями и уче­ни­ями… В на­шу власть от­дан весь хрис­ти­анс­кий мир, и мы долж­ны счи­таться не с тем, что по­та­ка­ет кап­ри­зам мэт­ров-кли­ри­ков, но что по­лез­но для всей все­лен­ной. Быть мо­жет, вы по­ла­га­ете, буд­то пользу­етесь у нас доб­рым име­нем; но сла­ву ва­шу мы счи­та­ем лишь глу­постью и ды­мом… Под стра­хом ли­ше­ния мест и бе­не­фи­ци­ев мы от­ны­не тре­бу­ем по­кор­нос­ти и зап­ре­ща­ем всем ма­гист­рам пуб­лич­но или при­ват­но про­по­ве­до­вать, об­суж­дать или оп­ре­де­лять что-ли­бо от­но­си­тельно при­ви­ле­гий, дан­ных мо­на­хам… Суд римс­кий ско­рее раз­ру­шит Па­рижс­кий уни­вер­си­тет, не­же­ли от­зо­вет при­ви­ле­гии. Бо­гом мы бы­ли приз­ва­ны не ко­пить зна­ния или блис­тать ими пе­ред людьми, но спа­сать на­ши ду­ши. Де­ла и уче­ния братьев-мо­на­хов спа­са­ют мно­жест­во душ, а по­то­му за ни­ми на­веч­но сох­ра­нит­ся дан­ная им при­ви­ле­гия.[5]

    Но раз­ве пре­по­да­ва­те­ли не бы­ли за­ня­ты спа­се­ни­ем душ? Зас­лу­жи­ли ли они та­кие прок­ля­тия сво­ей де­ятельностью? Бу­ду­щий па­па Бо­ни­фа­ций VI­II уже тог­да умел соз­да­вать се­бе вра­гов.

    

    

    Не ме­нее труд­ны­ми и чре­ва­ты­ми кри­зи­са­ми бы­ли про­ти­во­ре­чия ду­ха схо­лас­ти­ки.

    Этот дух был ра­ци­ональным, но, ос­но­вы­ва­ясь на ан­тич­ной мыс­ли, не всег­да умел от нее отой­ти, пе­ре­нес­ти проб­ле­мы из уже не су­щест­ву­юще­го ис­то­ри­чес­ко­го кон­текс­та в кон­текст ак­ту­альный. Да­же св. Фо­ма не­ред­ко ос­та­ет­ся плен­ни­ком Арис­то­те­ля. Все же бы­ло не­кое про­ти­во­ре­чие в том, что для разъясне­ния хрис­ти­анст­ва, для его прис­по­соб­ле­ния к нуж­дам вре­ме­ни при­бе­га­ли к уче­ни­ям, пред­шест­ву­ющим са­мо­му хрис­ти­анст­ву.

    Примеров то­му мож­но при­вес­ти сколько угод­но. При­ве­дем все­го лишь три из них.

    Как мы пы­та­лись по­ка­зать вы­ше, для уни­вер­си­тетс­ких мэт­ров не бы­ло ни­че­го важ­нее проб­ле­мы тру­да - с то­го мо­мен­та, как са­ми они ста­ли тру­же­ни­ка­ми. Но для древ­них труд был преж­де все­го руч­ным и през­рен­ным тру­дом ра­ба, эксп­лу­ата­ци­ей ко­то­рою жи­ли ан­тич­ные об­щест­ва. Св. Фо­ма пе­ре­ни­ма­ет у Арис­то­те­ля те­орию рабс­ко­го тру­да, а Рют­беф, бед­ней­ший из по­этов-шко­ля­ров, гор­до воск­ли­ца­ет: «Я не из тех, кто ра­бо­та­ет ру­ка­ми». Схо­лас­ти­ка не су­ме­ла оп­ре­де­лить мес­то фи­зи­чес­ко­го тру­да, и это - на­ибо­лее важ­ный ее грех, пос­кольку, обо­соб­ляя при­ви­ле­ги­ро­ван­ный труд ин­тел­лек­ту­ала, от­де­ляя его от дру­гих участ­ни­ков го­родс­кой строй­ки, она тем са­мым под­ры­ва­ла фун­да­мент уни­вер­си­тетс­ко­го су­щест­во­ва­ния.

    Требующее сме­лос­ти и страст­ной пыт­ли­вос­ти ума ре­мес­ло ин­тел­лек­ту­ала, ес­ли и долж­но бы­ло уметь уме­рять свои по­ры­вы, то все рав­но оно ни­че­го не вы­иг­ры­ва­ло, за­имст­вуя у древ­них мо­раль пос­редст­вен­нос­ти, ту «me­den agan» гре­ков, из ко­то­рой изв­лек свою «aurea me­di­oc­ri­tas» Го­ра­ций. Но час­то ин­тел­лек­ту­алы про­по­ве­до­ва­ли имен­но мо­раль зо­ло­той се­ре­ди­ны, приз­нак обур­жу­ази­ва­ния и мел­ко­го са­мо­от­ре­че­ния. Кто ни на что не пре­тен­ду­ет, - чи­та­ем мы в Ро­ма­не о Ро­зе, - при­том, что ему есть, на что жить со дня на день, тот до­вольству­ет­ся сво­им до­хо­дом и не ду­ма­ет, что ему че­го-то не хва­та­ет… Зо­ло­тая се­ре­ди­на но­сит имя дос­та­точ­нос­ти: в ней пре­бы­ва­ет изо­би­лие доб­ро­де­те­лей. Так су­жа­ет­ся го­ри­зонт, так гиб­нут пра­вед­ные по­ры­вы.

    В ди­на­мич­ном ми­ре XI­II в., в уни­сон с ко­то­рым схо­лас­ти­ка выст­ра­ива­ла свои тво­ре­ния, она не су­ме­ла отой­ти от ан­тич­ной те­ории ис­кус­ства как под­ра­жа­ния при­ро­де, не приз­на­ва­ла твор­чест­вом че­ло­ве­чес­кий труд и стес­ня­ла его.

    Искусство не про­из­во­дит столь ис­тин­ных форм, - пи­шет тот же Жан де Мен. - На ко­ле­нях пе­ред При­ро­дой, вни­мая ей, ис­кус­ство вы­ма­ли­ва­ет у нее и по­лу­ча­ет, по­доб­но ни­ще­му или во­ру, ли­шен­но­му зна­ния и влас­ти, но ста­ра­тельно ей под­ра­жа­юще­му в том, че­му она хо­чет его на­учить - ух­ва­ты­вать дей­ст­ви­тельность пос­редст­вом и изоб­ра­же­ний. Оно наб­лю­да­ет за ра­бо­той При­ро­ды, ибо же­ла­ло бы сот­во­рить неч­то по­доб­ное, и оно ей под­ра­жа­ет, обезьянни­ча­ет, но его ге­ний слиш­ком слаб, что­бы соз­да­вать жи­вое, ка­ким бы прос­тым оно ни ка­за­лось… Увы, вот ис­кус­ство, по­же­лав­шее быть фо­тог­ра­фи­ей.

    

    

    Схоластика ис­ка­ла свя­зи меж­ду Бо­гом и При­ро­дой; но на­ту­ра­лизм ин­тел­лек­ту­алов мог раз­ви­ваться в раз­лич­ных нап­рав­ле­ни­ях. В уни­вер­си­те­тах по-преж­не­му жи­ла вольная тра­ди­ция го­ли­ар­дов. В ней ста­ло меньше аг­рес­сив­нос­ти, за­то больше уве­рен­нос­ти. При­ро­да и Ге­ний не сто­нут у Жа­на де Ме­на в от­ли­чие от Ала­на Лилльско­го. Вто­рая часть Ро­ма­на о Ро­зе предс­тав­ля­ет со­бой гимн не­ис­чер­па­емо­му пло­до­ро­дию При­ро­ды, страст­ный при­зыв бе­зо­го­во­роч­но под­чи­ниться ее за­ко­нам, не­обуз­дан­ной сек­су­альнос­ти. Брак здесь трак­ту­ет­ся гру­бо. На­ла­га­емые им ог­ра­ни­че­ния клей­мят­ся как про­ти­во­ес­тест­вен­ные и чуть ли не рав­ные со­до­мии.

    Супружество есть связь през­рен­ная… При­ро­да не так глу­па, что­бы соз­да­вать Ма­рот­ту для од­но­го лишь Ро­би­шо­на или Ро­би­шо­на только для Ма­рот­ты, Аг­нес­сы или Пе­рет­ты; она соз­да­ла нас, не сом­не­вай­тесь, ре­бя­та, всех для всех…

    А вот и сов­сем раб­ле­зи­анс­кое вдох­но­ве­ние: Ра­ди Бо­га, сеньоры, ос­те­ре­гай­тесь под­ра­жать лю­дям доб­ро­по­ря­доч­ным, но при­леж­но сле­дуй­те на­ту­ре; я про­щаю вам все ва­ши гре­хи с ус­ло­ви­ем, что вы. хо­ро­шенько пос­лу­жи­те де­лу При­ро­ды. Будьте про­вор­ней бел­ки и лег­че пти­цы, по­ше­ве­ли­вай­тесь, не во­лыньте, не топ­чи­тесь на мес­те, не знай­те ни хо­лод­нос­ти, ни оце­пе­не­ния, пус­кай­те в де­ло все ва­ши инст­ру­мен­ты. Тру­ди­тесь во имя Гос­под­не, ба­ро­ны, вос­ста­нав­ли­вай­те ва­ши линьяжи. За­де­ри­те платье, чтоб вас об­ду­ло ве­тер­ком, или, ко­ли пон­ра­вит­ся, раз­деньтесь до­го­ла, но так, чтоб не бы­ло ни слиш­ком жар­ко, ни слиш­ком хо­лод­но; бе­ри­тесь обе­ими ру­ка­ми за ру­ко­яти ва­ше­го плу­га… Дальней­шее опи­сы­ва­ет­ся пре­неб­ре­гая все­ми при­ли­чи­ями.

    Бьющая че­рез край ви­тальность бро­са­ет вы­зов вра­гу - Смер­ти. Но че­ло­век всег­да воз­рож­да­ет­ся по­доб­но Фе­ник­су. От ко­сы Кост­ля­вой мож­но увер­нуться. Хо­тя Смерть и по­жи­ра­ет Фе­ник­са, он все рав­но жив, пусть она пож­рет его ты­ся­чу раз. Сей Фе­никс есть об­щая фор­ма, на­ло­жен­ная При­ро­дой на ин­ди­ви­дов; она ис­чез­ла бы це­ли­ком лишь в том слу­чае, ес­ли б не поз­во­ля­ла жить ко­му-то дру­го­му. У всех су­ществ все­лен­ной име­ет­ся од­на и та же при­ви­ле­гия: по­ка ос­та­ет­ся хоть один эк­земп­ляр, весь вид бу­дет жить в нем и не подв­лас­тен смер­ти… Ка­кое мес­то ос­та­ет­ся хрис­ти­анс­ко­му ду­ху, Me­men­to qu­ia pul­vis es et in pul­ve­rum re­ver­te­ris, в этом вы­зо­ве, ко­то­рый При­ро­да бро­са­ет Смер­ти, в эпо­пее пос­то­ян­но воз­рож­да­юще­го­ся че­ло­ве­чест­ва, в ви­та­лиз­ме а 1а Дид­ро?

    Этот на­ту­ра­лизм мог раз­виться в об­щест­вен­ную те­орию в ду­хе Рус­со. В сво­ем опи­са­нии зо­ло­то­го ве­ка и пос­ле­до­вав­ше­го за ним ве­ка же­лез­но­го Жан де Мен объявил злом вся­кую со­ци­альную иерар­хию, лю­бой со­ци­альный по­ря­док, ко­то­рый при­шел на сме­ну счастью пер­во­быт­но­го ра­венст­ва, не знав­ше­го част­ной собст­вен­нос­ти. С тех пор хи­жи­нам ну­жен ох­ран­ник, ко­то­рый хва­тал бы прес­туп­ни­ков и выс­лу­ши­вал 6 су­де жа­лоб­щи­ков. Ав­то­ри­тет его ник­то не ос­ме­лит­ся ос­па­ри­вать пос­ле то­го, как они соб­ра­лись и выб­ра­ли его. Они изб­ра­ли из сво­их ря­дов са­мо­го ко­ре­нас­то­го, кря­жис­то­го, сильно­го, ка­ко­го только смог­ли най­ти, и сде­ла­ли его кня­зем и гос­по­ди­ном. Он пок­лял­ся ох­ра­нять спра­вед­ли­вость и за­щи­щать их жи­ли­ща, ес­ли каж­дый ста­нет да­вать ему из сво­их средств на жизнь, с чем все они сог­ла­си­лись. Он дол­го ис­пол­нял свои обя­зан­нос­ти. Но пол­ное хит­рос­ти ворье сби­ва­лось вмес­те, за­ви­дев его од­но­го и не раз ко­ло­ти­ло его, при­хо­дя что-ни­будь ук­расть. Тог­да приш­лось сно­ва соб­рать на­род и об­ло­жить каж­до­го данью, что­бы го­су­дарь мог со­дер­жать во­ору­жен­ных по­мощ­ни­ков. Все ог­ра­ни­чи­ли се­бя, да­бы пла­тить ему по­да­ти и на­ло­ги, и от­да­ли ему ши­ро­кие пол­но­мо­чия. Так про­изош­ли ко­ро­ли, князья зем­ные: мы зна­ем это по пи­са­ни­ям древ­них, по­ве­дав­ших нам о со­бы­ти­ях дав­не­го прош­ло­го.

    

    

    Сумели ли ин­тел­лек­ту­алы сох­ра­нить еще од­но рав­но­ве­сие - рав­но­ве­сие ве­ры и ра­зу­ма? С ним свя­за­на судьба арис­то­те­лиз­ма в XI­II ве­ке. Пусть Арис­то­тель не ис­чер­пы­вал­ся схо­лас­ти­чес­кой ра­ци­ональностью, ко­то­рая пи­та­лась так­же из иных, чем Ста­ги­рит, ис­точ­ни­ков; имен­но вок­руг не­го ра­зыг­ры­ва­лась эта пар­тия.

    Аристотель XI­II в. от­ли­чал­ся от Арис­то­те­ля XII в. Преж­де все­го по­то­му, что име­лось бо­лее пол­ное предс­тав­ле­ние о его тру­дах. В XII в. его зна­ли в пер­вую оче­редь как ло­ги­ка, но бла­го­да­ря ста­ра­ни­ям но­во­го по­ко­ле­ния пе­ре­вод­чи­ков к не­му при­ба­вил­ся Арис­то­тель - фи­зик, мо­ра­лист в Ни­ко­ма­хо­вой эти­ке, ме­та­фи­зик. За пе­ре­во­да­ми пос­ле­до­ва­ли тол­ко­ва­ния. Он при­хо­дит уже от­ком­мен­ти­ро­ван­ным ве­ли­ки­ми арабс­ки­ми фи­ло­со­фа­ми, преж­де все­го Ави­цен­ной и Авер­ро­эсом. Они до­во­ди­ли не­ко­то­рые его по­ло­же­ния до край­нос­тей и, нас­колько это бы­ло воз­мож­но, уда­ли­ли его от хрис­ти­анст­ва.

    Можно ска­зать, что на За­пад про­ни­ка­ет не один, а два Арис­то­те­ля: под­лин­ный и Арис­то­тель Авер­ро­эса. Да­же больше двух, пос­кольку чуть ли не у каж­до­го ком­мен­та­то­ра был свой Арис­то­тель. Но в этом дви­же­нии вы­ри­со­вы­ва­ют­ся две тен­ден­ции: од­на ис­хо­дит от двух ве­ли­ких док­то­ров-до­ми­ни­кан­цев, Альбер­та Ве­ли­ко­го и Фо­мы Ак­винс­ко­го, же­лав­ших при­ми­рить Арис­то­те­ля с Пи­са­ни­ем; дру­гая - от авер­ро­ис­тов, ко­то­рые, ви­дя про­ти­во­ре­чие, при­ни­ма­ли его и же­ла­ли сле­до­вать и Арис­то­те­лю, и Пи­са­нию. Для это­го они изоб­ре­та­ют уче­ние о двой­ст­вен­ной ис­ти­не: од­на из ко­то­рых есть ис­ти­на отк­ро­ве­ния,… дру­гая же - ис­ти­на од­ной лишь фи­ло­со­фии и ес­тест­вен­но­го ра­зу­ма Ког­да меж­ду ни­ми об­на­ру­жи­ва­ет­ся конф­ликт, то мы прос­то го­во­рим: вот вы­во­ды мо­его ра­зу­ма как фи­ло­со­фа, но пос­кольку Бог не спо­со­бен лгать, то я дер­жусь ис­ти­ны Отк­ро­ве­ния и при­леп­ля­юсь к ней ве­рой. Альберт Ве­ли­кий за­яв­ля­ет: Ес­ли кто-ни­будь ду­ма­ет, что Арис­то­тель яв­ля­ет­ся Бо­гом, то он дол­жен по­ла­гать, что тот не оши­бал­ся. Но ес­ли он убеж­ден, что Арис­то­тель че­ло­век, то он без сом­не­ния мог оши­баться не ху­же на­ше­го. Св. Фо­ма убеж­ден, что Авер­ро­эс был не столько пе­ри­па­те­ти­ком, сколько изв­ра­ти­те­лем пе­ри­па­те­ти­чес­кой фи­ло­со­фии. На это гла­ва авер­ро­ис­тов, Си­гер Бра­бантс­кий, от­ве­ча­ет: Я ут­верж­даю, что Арис­то­тель дос­тиг в на­уке со­вер­шенст­ва, ибо те, кто сле­до­ва­ли за ним вплоть до на­ше­го вре­ме­ни, то есть на про­тя­же­нии поч­ти пят­над­ца­ти сто­ле­тий, ни­че­го не смог­ли к его тру­дам при­ба­вить или най­ти хоть ка­кую-то зна­чи­тельную ошиб­ку… Арис­то­тель яв­ля­ет­ся бо­жест­вен­ным су­щест­вом.

    Оппозиция бы­ла сильной не только про­тив авер­ро­из­ма, но так­же про­тив арис­то­те­лиз­ма Альбер­та и Фо­мы. Возг­лав­ля­ли ее ав­гус­ти­ни­ан­цы, про­ти­во­пос­тав­ляв­шие ав­то­ри­те­ту Арис­то­те­ля ав­то­ри­тет Пла­то­на. Но ес­ли св. Ав­гус­тин и был од­ним из ос­нов­ных ис­точ­ни­ков схо­лас­ти­ки, то опи­ра­юще­еся на пла­то­низм не­о­ав­гус­ти­ни­анст­во встре­ча­ло ре­ши­тельную от­по­ведь ве­ли­ких схо­лас­тов. По их мне­нию, ме­та­фо­рич­ная мысль ос­но­ва­те­ля ака­де­мии предс­тав­ля­ла ог­ром­ную опас­ность для ис­тин­ной фи­ло­со­фии. По большей час­ти, - пи­шет Альберт Ве­ли­кий, - ког­да Арис­то­тель оп­ро­вер­га­ет мне­ния Пла­то­на, то оп­ро­вер­га­ет он не суть де­ла, а фор­му Дей­ст­ви­тельно, у Пла­то­на сквер­ным ме­тод из­ло­же­ния. Все у не­го фи­гу­рально, а уче­ние его пол­но ме­та­фор, где под сло­ва­ми под­ра­зу­ме­ва­ет­ся неч­то иное, чем сло­ва зна­чат, нап­ри­мер, ког­да он на­зы­ва­ет ду­шу кру­гом. То­мизм про­ти­во­пос­тав­ля­ет се­бя этой пу­та­ной мыс­ли на про­тя­же­нии все­го сто­ле­тия, тог­да как ав­гус­ти­ни­ан­цы и пла­то­ни­ки ве­ка­ми бу­дут ос­па­ри­вать все ра­ци­ональные но­вов­ве­де­ния и отс­та­ивать кон­сер­ва­тив­ные по­зи­ции. Их так­ти­ка в XI­II ве­ке зак­лю­ча­лась в том, что­бы комп­ро­ме­ти­ро­вать Арис­то­те­ля с по­мощью Авер­ро­эса, а св. Фо­му - с по­мощью Арис­то­те­ля и Авер­ро­эса. Го­во­ря об авер­ро­из­ме, они всег­да име­ли сво­ей ми­шенью то­мизм.

    Антиаристотелевские на­пад­ки про­хо­дят че­рез все сто­ле­тие, про­из­во­дя один уни­вер­си­тетс­кий кри­зис за дру­гим.

    С 1210 г. в Па­рижс­ком уни­вер­си­те­те на­ла­га­ет­ся зап­рет на обу­че­ние Фи­зи­ке и Ме­та­фи­зи­ке Арис­то­те­ля. Этот зап­рет во­зоб­нов­ля­ет­ся папс­ким прес­то­лом в 1215 и 1228 гг. Но в то же са­мое вре­мя, что­бы прив­лечь уча­щих­ся, ос­но­ван­ный в 1229 г. и весьма пра­во­вер­ный Ту­лузс­кий уни­вер­си­тет сра­зу объявля­ет, что в нем бу­дут учить зап­ре­щен­ным в Па­ри­же кни­гам. Да и в Па­ри­же зап­ре­ты ос­та­лись пус­тым зву­ком - зап­ре­щен­ные кни­ги вклю­ча­лись в прог­рам­мы. Ка­за­лось, проб­ле­ма бы­ла ре­ше­на ве­ли­ко­леп­ной то­мистс­кой конст­рук­ци­ей; авер­ро­истс­кий кри­зис вновь пос­та­вил все под воп­рос. Нес­колько пре­по­да­ва­те­лей с фа­культе­та сво­бод­ных ис­кус­ств, во гла­ве ко­то­рых сто­яли Си­гер Бра­бантс­кий и Бо­эций Да­кий­ский, отс­та­ива­ли са­мые край­ние те­зи­сы фи­ло­со­фа - Арис­то­тель стал Фи­ло­со­фом par ex­cel­len­ce, - при­чем ос­мыс­ля­лись они в ду­хе Авер­ро­эса. По­ми­мо те­ории двой­ст­вен­ной ис­ти­ны, они учи­ли веч­нос­ти ми­ра, от­ри­цая тво­ре­ние; они от­ка­зы­ва­ли Бо­гу в ро­ли дей­ст­ву­ющей при­чи­ны, ос­тав­ляя ему только це­ле­вую;

    у не­го от­ни­ма­лось пред­ви­де­ние бу­ду­щих со­бы­тий. На­ко­нец, иные из них - вряд ли сам Си­гер - ут­верж­да­ли единст­во ак­тив­но­го ра­зу­ма, от­вер­гая су­щест­во­ва­ние ин­ди­ви­ду­альных душ.

    Епископ па­рижс­кий Этьен Тампье осу­дил в 1270 г. авер­ро­ис­тов, а св. Фо­ма жи­во на­па­дал на них со сво­ей сто­ро­ны. Пос­ле его смер­ти (1274) на­ча­лось мощ­ное нас­туп­ле­ние на арис­то­те­лизм. Оно за­вер­ши­лось дву­мя осуж­де­ни­ями, про­возг­ла­шен­ны­ми Этьеном Тампье и ар­хи­епис­ко­пом Кен­тер­бе­рий­ским Ро­бер­том Кил­ворд­би.

    Этьен Тампье сос­та­вил спи­сок из 219 под­ле­жа­щих осуж­де­нию ере­ти­чес­ких те­зи­сов. Че­го здесь только не бы­ло! Ря­дом с собст­вен­но авер­ро­истс­ки­ми те­зи­са­ми сто­яло до 20 по­ло­же­ний, пря­мо или кос­вен­но со­дер­жа­щих­ся в тру­дах Фо­мы Ак­винс­ко­го; дру­гие во­об­ще ис­хо­ди­ли из сре­ды экст­ре­мис­тов, нас­лед­ни­ков го­ли­ар­дов, при­чем не­ко­то­рые из них ис­пользо­ва­лись для очер­не­ния авер­ро­ис­тов:

    18 - что гря­ду­щее воск­ре­се­ние не долж­но приз­на­ваться фи­ло­со­фом, пос­кольку это не­воз­мож­но ис­сле­до­вать ра­зу­мом.

    152 - что бо­гос­ло­вие ос­но­вы­ва­ет­ся на бас­нях.

    155 - что не сле­ду­ет бес­по­ко­иться о за­хо­ро­не­нии.

    168 - что це­ло­муд­рие са­мо по се­бе не есть доб­ро­де­тель.

    169 - что пол­ное воз­дер­жа­ние от плотс­ких дел вре­дит доб­ро­де­те­ли и ро­ду че­ло­ве­чес­ко­му.

    174 - что хрис­ти­анс­кий за­кон со­дер­жит бас­ни и заб­луж­де­ния, по­доб­но всем про­чим ре­ли­ги­ям.

    175 - что он яв­ля­ет­ся пре­пятст­ви­ем для на­уки.

    176 - что счастье на­хо­дит­ся в этой, а не в иной жиз­ни.

    Этот «Sylla­bus» выз­вал мно­го­чис­лен­ные воз­ра­же­ния. До­ми­ни­канс­кий ор­ден с ним во­об­ще не стал счи­таться. Жиль Римс­кий за­явил: О нем нет нуж­ды за­бо­титься, пос­кольку сде­ла­но это бы­ло не на соб­ра­нии всех па­рижс­ких мэт­ров, но по тре­бо­ва­нию нес­кольких не­да­ле­ких умов.

    Один из мэт­ров бо­гос­ловс­ко­го фа­культе­та Годф­руа де фон­тэн де­тально и без­жа­лост­но раск­ри­ти­ко­вал этот спи­сок. Он пот­ре­бо­вал уда­ле­ния из не­го яв­но аб­сурд­ных по­ло­же­ний, тех, ко­то­рые мог­ли бы по­ме­шать раз­ви­тию на­уки, а так­же тех, по по­во­ду ко­то­рых поз­во­ли­тельно иметь раз­лич­ные мне­ния.

    Хотя с эти­ми осуж­де­ни­ями не слиш­ком счи­та­лись, они обезг­ла­ви­ли авер­ро­истс­кую пар­тию. Без сом­не­ния, Си­ге­ра Бра­бантс­ко­го жда­ли нес­частья. Его смерть та­инст­вен­на. Зак­лю­чен­ный в итальянскую тюрьму, он был там убит. Эта за­га­доч­ная фи­гу­ра бы­ла прос­лав­ле­на Дан­те, по­мес­тив­шим его в Рай вмес­те со св. Фо­мой и св. Бо­на­вен­ту­рой.

    

    

    (Перевод М. Ло­зинс­ко­го.)

    Сигер, о ко­то­ром мы так ма­ло зна­ем, предс­тав­лял сре­ду, ко­то­рая нам из­вест­на еще ху­же, но ко­то­рая сос­тав­ля­ла в то вре­мя са­мую ду­шу Па­рижс­ко­го уни­вер­си­те­та.

    Он вы­ра­жал мне­ния большей час­ти фа­культе­та сво­бод­ных ис­кус­ств, ко­то­рый, что бы ни го­во­ри­ли, был солью и зак­вас­кой уни­вер­си­те­та, за­час­тую на­ла­гая свой от­пе­ча­ток на уни­вер­си­тет в це­лом.

    Именно здесь да­ва­ли ба­зо­вую под­го­тов­ку, здесь ве­лись са­мые страст­ные дис­кус­сии, об­суж­да­лись са­мые сме­лые нов­шест­ва, пло­дот­вор­но об­ме­ни­ва­лись мне­ни­ями. Имен­но тут мы об­на­ру­жи­ва­ем бед­ных кли­ри­ков, ко­то­рые не до­хо­дят до по­лу­че­ния ли­цен­зии или еще бо­лее до­ро­гос­то­ящей док­торс­кой сте­пе­ни, но ко­то­рые вно­си­ли жизнь в де­ба­ты по бес­по­ко­ящим их воп­ро­сам. Здесь мы сто­им бли­же все­го к го­родс­ко­му лю­ду, к внеш­не­му ми­ру; здесь ме­нее за­бо­ти­лись о по­лу­че­нии до­ход­но­го мес­та и не бо­ялись выз­вать не­до­вольство цер­ков­ной иерар­хии; здесь жил светс­кий дух, ко­то­рый был и на­ибо­лее сво­бод­ным. Имен­но здесь арис­то­те­лизм при­нес все свои пло­ды. Здесь оп­ла­ки­ва­ли смерть Фо­мы Ак­винс­ко­го как не­вос­пол­ни­мую ут­ра­ту. Имен­но ар­тис­ты в пот­ря­са­ющем письме тре­бо­ва­ли у до­ми­ни­кан­цев прах ве­ли­ко­го док­то­ра. Прос­лав­лен­ный бо­гос­лов был од­ним из них.

    Именно в авер­ро­истс­ких кру­гах фа­культе­та сво­бод­ных ис­кус­ств вы­ра­ба­ты­вал­ся иде­ал ин­тел­лек­ту­ала во всей его чис­то­те.

    Это Бо­эций Да­кий­ский ут­верж­дал, что фи­ло­со­фы (так име­но­ва­ли се­бя ин­тел­лек­ту­алы) по при­ро­де сво­ей доб­ро­де­тельны, чис­ты и уме­рен­ны, спра­вед­ли­вы, сильны и сво­бод­ны, мяг­ки и ве­ли­ко­душ­ны, за­ме­ча­тельны, за­ко­но­пос­луш­ны, рав­но­душ­ны к нас­лаж­де­ни­ям… И как раз этих ин­тел­лек­ту­алов его вре­ме­ни прес­ле­ду­ют зло­ба, за­висть, не­ве­жест­во и глу­пость. Они ве­ли­ко­душ­ны. Вот вер­но най­ден­ное сло­во. Как прек­рас­но по­ка­зал это отец Готье[6], имен­но у ин­тел­лек­ту­алов мы на­хо­дим выс­ший иде­ал ве­ли­ко­ду­шия, ко­то­рый еще Абе­ляр счи­тал на­ча­лом доб­ро­де­те­ли, страстью на­деж­ды. Ве­ли­ко­ду­шие есть во­оду­шев­ле­ние че­ло­ве­чес­ки­ми де­ла­ми, энер­ги­ей в их ре­али­за­ции, до­ве­рие мас­терст­ву, ко­то­рое, став на служ­бу че­ло­ве­ку, только и спо­соб­но обес­пе­чить осу­ществ­ле­ние его це­лей. Ве­ли­ко­ду­шие есть ти­пич­но мирс­кая ду­хов­ность, соз­дан­ная для ос­та­ющих­ся в ми­ре лю­дей, ищу­щих Бо­га не пря­мо в мо­нас­тырс­кой ду­хов­нос­ти, но в че­ло­ве­ке и в ми­ре.

    

    

    Столь же труд­но бы­ло при­ми­рить дру­гие про­ти­во­по­лож­нос­ти: ра­зу­ма и опы­та, те­ории и прак­ти­ки.

    Первой по­пы­та­лась при­ми­рить их анг­лий­ская шко­ла: сна­ча­ла ве­ли­кий уче­ный Ро­берт Грос­се­тест, канц­лер Окс­фор­да и епис­коп Лин­кольна; за­тем груп­па окс­фордс­ких фран­цис­кан­цев, из ко­то­рой вы­шел Род­жер Бэ­кон. Он дал точ­ное оп­ре­де­ле­ние прог­рам­мы в Opus Ma­j­us: Ус­мот­рев ис­точ­ник муд­рос­ти ла­ти­нян в зна­нии язы­ков, ма­те­ма­ти­ки и оп­ти­ки, я хо­чу по­ка­зать ис­точ­ни­ки ее в опыт­ной на­уке, ибо без опы­та ни­че­го нельзя знать в дос­та­точ­ной ме­ре… Ибо ес­ли ка­кой-ни­будь че­ло­век, ни­ког­да не ви­дав­ший ог­ня, до­ка­жет с по­мощью вес­ких до­во­дов, что огонь сжи­га­ет, пов­реж­да­ет и раз­ру­ша­ет ве­щи, то ду­ша слу­ша­юще­го не ус­по­ко­ит­ся, и он бу­дет из­бе­гать ог­ня до тех пор, по­ка сам не су­нет ру­ку или восп­ла­ме­ня­ющу­юся вещь в огонь, что­бы на опы­те про­ве­рить то, че­му учат до­во­ды. Удос­то­ве­рив­шись же на опы­те в дей­ст­вии ог­ня, дух удов­лет­во­рит­ся и ус­по­ко­ит­ся в си­янии ис­ти­ны. Сле­до­ва­тельно, до­во­дов не­дос­та­точ­но, не­об­хо­дим опыт. Схо­лас­ти­ка под­го­тав­ли­ва­ет тем са­мым собст­вен­ное от­ри­ца­ние, рав­но­ве­сие го­то­во рух­нуть под на­по­ром эм­пи­риз­ма.

    

    

    Медики, а с ни­ми хи­рур­ги, оп­ти­ки ут­верж­да­ют не­об­хо­ди­мое единст­во те­ории и прак­ти­ки. Хи­рур­гия, ко­то­рой учат­ся на ос­но­ве од­ной лишь прак­ти­ки, - го­во­рит Авер­ро­эс, - ко­то­рой за­ни­ма­ют­ся без пред­ва­ри­тельно­го изу­че­ния те­ории, как, нап­ри­мер, хи­рур­гия крестьян и всех нег­ра­мот­ных, есть чис­то ме­ха­ни­чес­кая, а не те­оре­ти­чес­кая де­ятельность, и в ней нет ни на­уки, ни ис­кус­ства. Но он же, с дру­гой сто­ро­ны, ут­верж­да­ет. Пос­ле те­оре­ти­чес­ко­го обу­че­ния ме­дик дол­жен при­леж­но об­ра­титься к прак­ти­чес­ким уп­раж­не­ни­ям. Лек­ции и дис­сер­та­ции учат лишь ма­лой час­ти хи­рур­гии и ана­то­мии. На де­ле в этих двух на­уках не так уж мно­го то­го, че­му мож­но на­учить ре­ча­ми.

    Но раз­ве схо­лас­ти­ка не пре­да­лась в та­ком слу­чае од­ной из край­нос­тей, од­но­му из глав­ных сво­их соб­лаз­нов - абст­рак­ции?

    Ее язык, ла­тынь, ос­та­вал­ся жи­вым язы­ком, прис­по­соб­лен­ным к нуж­дам на­уки сво­его вре­ме­ни и спо­соб­ным вы­ра­зить все нов­шест­ва. Но он был ли­шен бо­гатст­ва расц­ве­тав­ших на­род­ных язы­ков, от­да­лял ин­тел­лек­ту­алов от мас­сы ми­рян - от их проб­лем, от их пси­хо­ло­гии.

    Обратившись к абст­ракт­ным и веч­ным ис­ти­нам, схо­лас­ти­ка рис­ко­ва­ла ут­ра­тить связь с ис­то­ри­ей, с ре­альным, дви­жу­щим­ся, paз­ви­ва­ющим­ся ми­ром. Ког­да св. Фо­ма го­во­рит. За­да­ча фи­ло­со­фии сос­то­ит 6 зна­нии не то­го, что ду­ма­ли лю­ди, но то­го, 6 чем ис­ти­на ве­щей, - то он спра­вед­ли­во от­вер­га­ет фи­ло­со­фию, ко­то­рая сво­дит­ся к ис­то­рии мыс­ли фи­ло­со­фов. Но не ам­пу­ти­ру­ет ли он тем са­мым и од­но из из­ме­ре­нии са­мой мыс­ли?

    Величайшей опас­ностью для ин­тел­лек­ту­алов схо­лас­ти­ки бы­ло прев­ра­ще­ние в ин­тел­лек­ту­альную тех­нок­ра­тию. К кон­цу XI­II в. уни­вер­си­тетс­кие мэт­ры зав­ла­де­ли вы­со­ки­ми пос­та­ми в цер­ков­ной и светс­кой иерар­хии. Они сде­ла­лись епис­ко­па­ми, ар­хи­ди­ако­на­ми, ка­но­ни­ка­ми, со­вет­ни­ка­ми, ми­нист­ра­ми. Нас­ту­пи­ла эра док­то­ров, бо­гос­ло­вов, за­кон­ни­ков. Сво­его ро­да уни­вер­си­тетс­кое франк­ма­сонст­во меч­та­ет о ру­ко­водст­ве всем хрис­ти­анс­ким ми­ром. Вмес­те с Жа­ном де Ме­ном, с Бо­эци­ем Да­кий­ским оно ут­верж­да­ет, что ин­тел­лек­ту­ал сто­ит вы­ше кня­зя, вы­ше ко­ро­ля. Род­жер Бэ­кон, соз­на­вая, что на­ука долж­на быть кол­лек­тив­ным тру­дом, меч­тая об ог­ром­ной ко­ман­де уче­ных, же­лал так­же то­го, что­бы брен­ные ру­ко­во­ди­те­ли уни­вер­си­те­тов дер­жа­ли в сво­их ру­ках судьбы ми­ра. Он умо­ля­ет па­пу про­явить ини­ци­ати­ву и соз­дать та­кую ко­гор­ту пра­ви­те­лей. В свя­зи с по­яв­ле­ни­ем ко­ме­ты в 1264 г., пред­ве­щав­шей чу­му и вой­ны, он пи­шет: Сколь ве­ли­кая польза бы­ла бы Церк­ви, ес­ли б уче­ные ус­та­но­ви­ли сос­то­яние не­бес на то вре­мя, со­об­щи­ли о том пре­ла­там и го­су­да­рям Тог­да не бы­ло бы ни та­кой бой­ни хрис­ти­ан, ни та­ко­го чис­ла душ, отп­ра­вив­ших­ся в ад

    Пожелания бла­го­чес­ти­вы, но они прик­ры­ва­ют пу­га­ющую уто­пию. Ин­тел­лек­ту­ал так­же дол­жен ска­зать се­бе: su­toi, ne su­pia. Ес­ли спра­вед­ли­во, что на­ука за­вер­ша­ет­ся по­ли­ти­кой, то, ког­да уче­ный за­кан­чи­ва­ет по­ли­ти­ка­ном, это ред­ко ве­дет к доб­ру.

    

    

    

    Конец Сред­них ве­ков - это пе­ри­од пе­ре­ло­ма. Де­мог­ра­фи­чес­кий при­рост ос­та­нав­ли­ва­ет­ся, а за­тем на­чи­на­ет­ся от­кат, отя­го­ща­емый го­ло­дом и эпи­де­ми­ями, сре­ди ко­то­рых чу­ма 1348 г. бы­ла са­мой ка­таст­ро­фич­ной. Пе­ре­бои в снаб­же­нии эко­но­ми­ки За­па­да дра­го­цен­ны­ми ме­тал­ла­ми ве­дут к нех­ват­ке се­реб­ра, а за­тем и зо­ло­та. По­ло­же­ние обост­ря­ет­ся вой­на­ми: Сто­лет­няя вой­на, вой­на Алой и Бе­лой ро­зы, ибе­рий­ские, итальянские вой­ны. Они ус­ко­ря­ют пе­рест­рой­ку эко­но­ми­чес­кой и со­ци­альной струк­тур За­па­да. Со­ци­альную жизнь пот­ря­са­ет эво­лю­ция фе­одальной рен­ты, все бо­лее при­ни­ма­ющей де­неж­ную фор­му. Меж­ду жерт­ва­ми та­ко­го раз­ви­тия и те­ми, кто от не­го вы­иг­ры­вал, раз­рас­та­ет­ся про­пасть. В не­ко­то­рых об­лас­тях (Фланд­рия, се­вер Ита­лии, большие го­ро­да) на­ибо­лее эксп­лу­ати­ру­емые ре­мес­лен­ни­ки про­ле­та­ри­зи­ру­ют­ся и по уров­ню жиз­ни урав­ни­ва­ют­ся с крестьянской мас­сой, тог­да как выс­шие слои го­родс­кой бур­жу­азии уве­ли­чи­ва­ют свои до­хо­ды - как за счет ран­не­ка­пи­та­лис­ти­чес­кой де­ятельнос­ти, так и за счет зе­мельной рен­ты, обес­пе­чи­вая се­бе пос­лед­нюю за счет еди­не­ния со ста­ры­ми гос­подст­ву­ющи­ми клас­са­ми: дво­рянст­вом, вер­хуш­кой чер­но­го и бе­ло­го ду­хо­венст­ва. Этим клас­сам по большей час­ти уда­ет­ся спра­виться с уг­ро­жа­ющей им си­ту­аци­ей. В этом их ук­реп­ле­нии глав­ную роль иг­ра­ют по­ли­ти­чес­кие фак­то­ры. По­ли­ти­чес­кая власть при­хо­дит на по­мощь эко­но­ми­чес­ко­му гос­подст­ву. Ве­ка­ми она бу­дет под­дер­жи­вать ста­рый по­ря­док. Нас­ту­пи­ла эра Го­су­да­ря. У не­го на служ­бе дос­ти­га­ют бо­гатст­ва, влас­ти, прес­ти­жа, ста­но­вясь его чи­нов­ни­ка­ми или прид­вор­ны­ми. Это хо­ро­шо по­ня­ли как предс­та­ви­те­ли ста­рых элит, спла­чи­ва­ющи­еся вок­руг ти­ра­нии или мо­нар­хии, так и но­вой фор­ма­ции, пользу­ющи­еся бла­госк­лон­ностью го­су­да­ря.

    Интеллектуал сред­не­ве­ковья ис­че­за­ет в этом кон­текс­те. На аванс­це­ну культу­ры вы­хо­дит но­вый пер­со­наж, гу­ма­нист. Прав­да, он по­яв­ля­ет­ся лишь к кон­цу то­го ак­та, в ко­то­ром уда­ля­ет­ся его пред­шест­вен­ник. Пос­лед­ний не был убит, он сам спе­шил к этой смер­ти и к та­кой ме­та­мор­фо­зе. По­дав­ля­ющее большинст­во уни­вер­си­тетс­ких мэт­ров на про­тя­же­нии XIV - XV вв. сво­им отс­туп­ни­чест­вом под­го­тав­ли­ва­ли ис­чез­но­ве­ние сред­не­ве­ко­во­го ин­тел­лек­ту­ала.

    

    

    К кон­цу Сред­них ве­ков уни­вер­си­тетс­кий ин­тел­лек­ту­ал сде­лал окон­ча­тельный вы­бор меж­ду при­над­леж­ностью к ми­ру тру­да и вхож­де­ни­ем в груп­пы при­ви­ле­ги­ро­ван­ных. От­ны­не и на про­тя­же­нии нес­кольких сто­ле­тий на За­па­де не бу­дет ин­тел­лек­ту­ала-тру­же­ни­ка. Вер­нее, это имя мо­гут но­сить только на­хо­дя­щи­еся где-то в те­ни учи­те­ля ком­му­нальных школ. Быть мо­жет, иные из них сыг­ра­ли свою роль в ре­во­лю­ци­он­ных дви­же­ни­ях, вро­де вос­ста­ния Чом­пи во Фло­рен­ции в 1378 г., но они не за­ни­ма­ли за­мет­но­го мес­та в ин­тел­лек­ту­альном дви­же­нии.

    Разумеется, уни­вер­си­тетс­кие пре­по­да­ва­те­ли XIV - XV вв. не от­ка­зы­ва­ют­ся от оп­ла­ты сво­его тру­да. Да­же бо­лее то­го, они упор­но цеп­ля­ют­ся за скуд­ные до­хо­ды в эти труд­ные вре­ме­на. С рас­ту­щей алч­ностью они тре­бу­ют от сту­ден­тов пла­ты за лек­ции - цер­ковь так и не смог­ла окон­ча­тельно это пре­сечь. По­яв­ля­ют­ся все но­вые пред­пи­са­ния от­но­си­тельно под­но­ше­ний, ко­то­рые сту­ден­ты долж­ны вру­чать мэт­рам во вре­мя эк­за­ме­нов. Ог­ра­ни­чи­ва­ют­ся все те уни­вер­си­тетс­кие рас­хо­ды, ко­то­рые мог­ли бы ввес­ти в убы­ток мэт­ров. Быст­ро уменьша­ет­ся чис­ло бед­ных сту­ден­тов, ко­то­рые по ус­та­вам мог­ли бесп­лат­но по­лу­чать об­ра­зо­ва­ние и сте­пень. В Па­дуе в на­ча­ле XV в. на каж­дом фа­культе­те ос­та­ет­ся по од­но­му та­ко­му сту­ден­ту: хо­тя бы в те­ории сох­ра­ня­ет­ся отс­та­ива­емый цер­ковью прин­цип. Но это больше на­по­ми­на­ет ми­лос­ты­ню, ко­то­рую бо­га­тый ку­пец по­да­ет ни­щим.

    Вместе с тем ис­ся­ка­ет при­ток сту­ден­тов со скром­ны­ми средст­ва­ми, а ведь имен­но они сос­тав­ля­ли зак­вас­ку фа­культе­тов. От­ны­не они ли­бо за­ви­сят от про­тек­то­ра, ли­бо до­вольству­ют­ся бо­гем­ной жизнью, ко­то­рая не ста­вит на' пер­вое мес­то ин­тел­лек­ту­альные при­тя­за­ния, - при­ме­ром мо­жет слу­жить Вий­он.

    Любопытное ре­ше­ние па­ду­анс­ких док­то­ров граж­данс­ко­го пра­ва ил­люст­ри­ру­ет та­кою эво­лю­цию от­но­ше­ний меж­ду мэт­ра­ми и сту­ден­та­ми. До­пол­не­ние к ста­ту­там от 1400 г. ус­та­нав­ли­ва­ет под­виж­ную шка­лу прав мэт­ров на до­хо­ды, тог­да как сти­пен­дии удер­жи­ва­ют­ся на фик­си­ро­ван­ном уров­не. Эта уни­вер­си­тетс­кая по­ли­ти­ка - яв­ле­ние, ха­рак­тер­ное для За­пад­ной Ев­ро­пы вто­рой по­ло­ви­ны XIV в. В свя­зи с рос­том цен ад­ми­нист­ра­ция и ра­бо­то­да­те­ли стре­мят­ся бло­ки­ро­вать рост зарп­ла­ты, они не приз­на­ют свя­зи меж­ду сто­имостью жиз­ни и вып­ла­чи­ва­емым воз­наг­раж­де­ни­ем, пос­кольку приз­на­ние ее ве­ло бы к ус­та­нов­ле­нию под­виж­ной шка­лы за­ра­бот­ной пла­ты. В то же са­мое вре­мя по­лу­ча­ющие, до­хо­ды от рен­ты, цен­за, арен­ды за­час­тую ус­пеш­но прис­по­саб­ли­ва­ют­ся к рос­ту сто­имос­ти жиз­ни: они ли­бо тре­бу­ют оп­ла­ты на­ту­рой, ли­бо пе­ре­во­дят в на­лич­ные деньги ту пла­ту, ко­то­рая ра­нее оце­ни­ва­лась только в пе­ре­вод­ных деньгах.

    Этот при­мер по­ка­зы­ва­ет, что уни­вер­си­тетс­кие ин­тел­лек­ту­алы вош­ли в со­ци­альные груп­пы, жи­ву­щие до­хо­да­ми фе­одально-сеньори­ально­го или ка­пи­та­лис­ти­чес­ко­го по­ряд­ка.

    Стоит ска­зать, что имен­но до­хо­ды та­ко­го ро­да при­но­сят уни­вер­си­тетс­ким мэт­рам на­ибольшие при­бы­ли. Ко­неч­но, на пер­вом мес­те сто­ит цер­ков­ный бе­не­фи­ции, но за ним сле­ду­ет по­ме­ще­ние средств в нед­ви­жи­мость, в до­ма и зем­ли. Кар­ту­ла­рий Бо­лонс­ко­го уни­вер­си­те­та поз­во­ля­ет прос­ле­дить воз­ник­но­ве­ние к кон­цу XI­II в. круп­ных уни­вер­си­тетс­ких вла­де­ний. Пусть больше все­го за­ра­ба­ты­ва­ли зна­ме­ни­тос­ти, но и про­чие мэт­ры ста­ли по большей час­ти бо­га­ты­ми собст­вен­ни­ка­ми. Сле­дуя при­ме­ру дру­гих бо­га­чей, они пре­да­ют­ся спе­ку­ля­ци­ям. Они де­ла­ют­ся рос­тов­щи­ка­ми. Час­то они за­ме­че­ны в том, что да­ют деньги нуж­да­ющим­ся сту­ден­там под вы­со­кие про­цен­ты, при­чем в ка­чест­ве за­ло­га бе­рут пред­ме­ты, име­ющие для них двой­ную цен­ность, - кни­ги.

    Франциск Ак­кур­ций имел вла­де­ния в Буд­рио, в Ол­ме­то­ле, рас­по­ла­гал ве­ли­ко­леп­ной вил­лой в Рик­кар­ди­не, где его сов­ре­мен­ни­ки ди­ви­лись гид­рав­ли­чес­ко­му ко­ле­су, по­чи­тав­ше­му­ся за чу­до. В Бо­лонье он вмес­те с братьями вла­дел прек­рас­ным до­мом с баш­ней, ко­то­рый и се­год­ня об­ра­зу­ет пра­вое кры­ло двор­ца ком­му­ны. Вмес­те с дру­ги­ми док­то­ра­ми он вхо­дит в ком­мер­чес­кое об­щест­во, за­ня­тое кни­го­тор­гов­лей в Бо­лонье и в дру­гих стра­нах. Он нас­только пог­ряз в рос­тов­щи­чест­ве, что пе­ред смертью дол­жен был про­сить от­пу­ще­ния гре­хов у са­мо­го па­пы Ни­ко­лая IV, ко­то­рый и дал ему оное, слов­но по при­выч­ке.

    То же са­мое от­но­сит­ся к Альбер­то Одоф­ре­до, сы­ну ве­ли­ко­го Одоф­ре­до. Этот был уже рос­тов­щи­ком поп pa­eci­ol, та sov­ra­no (не ма­лым, но ко­ро­левс­ким): ин­те­ре­сы его расп­рост­ра­ня­лись не только на круп­ную нед­ви­жи­мость, но так­же на про­из­водст­во льна.

    Мэтр Джо­ван­ни Анд­реа да­ет сво­ей до­че­ри Но­вел­ле в 1326 г. в ка­чест­ве при­да­но­го 600 зо­ло­тых мо­нет - сум­ма весьма зна­чи­тельная.

    Но эти до­хо­ды па­да­ют вмес­те с фе­одальной и зе­мельной рен­та­ми, вмес­те с транс­фор­ма­ци­ей их в де­неж­ную рен­ту и вмес­те с прев­рат­нос­тя­ми де­неж­но­го обо­ро­та в кон­це сред­них ве­ков, де­вальва­ци­ями и кри­зи­са­ми. Бо­гатст­ва мэт­ров убы­ва­ют, один за дру­гим расп­ро­да­ют они свои до­ма и зем­ли. От­сю­да ожес­то­чен­ное вы­ко­ла­чи­ва­ние дру­гих до­хо­дов: го­но­ра­ров от сту­ден­тов, пла­ты за эк­за­ме­ны. В этом при­чи­на и об­нов­ле­ния час­ти уни­вер­си­тетс­ко­го пер­со­на­ла, свя­зан­ная с из­ме­не­ни­ем эко­но­ми­чес­кой ба­зы. На­ко­нец, фи­нан­со­вые при­чи­ны тол­ка­ют мэт­ров к но­вым цент­рам бо­гатст­ва, при­би­ва­ют их к дво­рам кня­зей, в сви­ту цер­ков­ных и светс­ких ме­це­на­тов.

    

    

    Отчасти та­кое об­нов­ле­ние пер­со­на­ла тор­мо­зи­лось тен­ден­ци­ей к нас­ле­до­ва­нию уни­вер­си­тетс­ких пос­тов. Уже зна­ме­ни­тый юрист Ак­кур­ций в XI­II в. отс­та­ивал пред­поч­ти­тельное пра­во сы­но­вей док­то­ров на сво­бод­ные ка­фед­ры в Бо­лонье. Ком­му­на триж­ды это­му пре­пятст­во­ва­ла: в 1295, 1299 и 1304 гг. Но нап­рас­но. Ког­да в 1397 г. но­вые ста­ту­ты кол­ле­жа юрис­тов пред­пи­сы­ва­ют не до­пус­кать к за­щи­те док­торс­кой бо­лее од­но­го граж­да­ни­на Бо­лоньи в год, то иск­лю­че­ние де­ла­ет­ся для сы­но­вей, братьев и пле­мян­ни­ков док­то­ров. Бо­лее то­го, им пре­дос­тав­ля­ют­ся все бо­лее ши­ро­кие пра­ва. В Па­дуе в 1394 г. при­ни­ма­ет­ся дек­рет: для вся­ко­го док­то­ра, ко­то­рый по мужс­кой ли­нии про­ис­хо­дит из док­то­ров, да­же ес­ли его отец та­ко­вым не был, воз­мож­но бесп­лат­ное вступ­ле­ние в кол­леж юрис­тов. В 1409 г. в дек­рет вно­сит­ся уточ­не­ние - сын док­то­ра дол­жен бесп­лат­но сда­вать эк­за­ме­ны. Об­ра­зо­ва­ние уни­вер­си­тетс­кой оли­гар­хии ве­ло не только к чрез­вы­чай­но­му по­ни­же­нию ин­тел­лек­ту­ально­го уров­ня, оно прив­но­си­ло в уни­вер­си­тетс­кую сре­ду од­ну из важ­ней­ших черт зна­ти - нас­ледст­вен­ные пра­ва. Оли­гар­хия де­ла­ет­ся кас­той.

    Чтобы стать арис­ток­ра­ти­ей, уни­вер­си­тетс­кие ин­тел­лек­ту­алы при­бе­га­ют к обыч­но­му средст­ву тех групп и ин­ди­ви­дов, ко­то­рые хо­те­ли по­лу­чить дво­рянст­во; они, как то за­ме­ча­тельно изоб­ра­зил Марк Блок, пе­ре­ни­ма­ют у бла­го­род­ных стиль жиз­ни.

    Из сво­их оде­яний и ат­ри­бу­тов сво­их обя­зан­нос­тей они де­ла­ют сим­во­лы арис­ток­ра­тии. Ка­фед­ра все ча­ще и ча­ще ук­ра­ша­ет­ся на­ве­сом, под­чер­ки­вая их знат­ность; она ста­но­вит­ся зна­ком их обо­соб­лен­нос­ти, вы­со­ты, ве­ли­чия. Зо­ло­тое кольцо, ша­поч­ка, бе­рет, вру­ча­емые им в день con­ven­tus pub­li­cus или in­cep­tio, все ме­нее рас­смат­ри­ва­ют­ся в ка­чест­ве зна­ков ис­пол­ня­емых функ­ций, все бо­лее как эмб­ле­ма прес­ти­жа. Они но­сят длин­ную ман­тию, ка­пю­шон, под­би­тый бе­личьим ме­хом, не­ред­ко во­рот­ник из гор­нос­тая и впри­да­чу длин­ные пер­чат­ки, ко­то­рые в сред­ние ве­ка счи­та­лись сим­во­лом со­ци­ально­го ран­га и мо­гу­щест­ва. Ус­та­вы тре­бу­ют от кан­ди­да­тов все рас­ту­щее чис­ло пер­ча­ток, ко­то­рые долж­ны вру­чаться док­то­рам во вре­мя эк­за­ме­на. В од­ном из бо­лонс­ких текс­тов (1387) уточ­ня­ет­ся: Кан­ди­дат обя­зан в удоб­ное вре­мя предс­та­вить че­рез сто­ро­жа дос­та­точ­ное чис­ло пер­ча­ток для док­то­ров кол­ле­жа… Эти пер­чат­ки долж­ны, быть нас­только длин­ны­ми и ши­ро­ки­ми, что­бы зак­ры­вать ру­ку до лок­тя. Они долж­ны быть так­же из хо­ро­шей зам­ши и впол­не сво­бод­ны­ми, да­бы ру­ки в них вхо­ди­ли без по­мех и с удобст­вом. Под пер­чат­ка­ми из хо­ро­шей зам­ши сле­ду­ет ра­зу­меть те, что по­ку­па­ют­ся не ме­нее чем по 23 су за дю­жи­ну.

    Празднества по слу­чаю по­лу­че­ния док­торс­кой сте­пе­ни все ча­ще соп­ро­вож­да­ют­ся уве­се­ле­ни­ями, как это при­ня­то у знат­ных особ: ба­ла­ми, те­ат­ральны­ми предс­тав­ле­ни­ями, тур­ни­ра­ми.

    Дома пре­по­да­ва­те­лей ста­но­вят­ся все рос­кош­нее, а у са­мых бо­га­тых, вро­де Ак­кур­ция, ук­ра­ша­ют­ся баш­ня­ми, ко­то­рые те­оре­ти­чес­ки бы­ли при­ви­ле­ги­ей арис­ток­ра­тии. Их гроб­ни­цы предс­тав­ля­ют со­бой нас­то­ящие па­мят­ни­ки, вро­де тех, что до­ны­не ук­ра­ша­ют церк­ви Бо­лоньи (иног­да они ус­та­нав­ли­ва­лись пря­мо на пло­ща­дях).

    Ректоры Бо­лоньи уже по ус­та­ву долж­ны жить бла­го­род­но. Сре­ди них мы встре­ча­ем предс­та­ви­те­лей се­мей­ств гер­цо­га Бур­гундс­ко­го и маркг­ра­фа Ба­денс­ко­го. Они по­лу­ча­ют пра­во но­сить ору­жие, их соп­ро­вож­да­ет эс­корт из пя­ти че­ло­век.

    Артисты, ко­их це­нят меньше, по­лу­ча­ют при­ви­ле­гию не про­хо­дить во­ен­ную служ­бу, тог­да как сту­ден­ты, ес­ли они дос­та­точ­но бо­га­ты, мо­гут най­ти то­го, кто го­тов их за­мес­тить.

    Эта эво­лю­ция кос­ну­лась и ти­ту­ла мэт­ра. По­на­ча­лу, в XII в., ма­гистр, ma­gis­ter, оз­на­чал прос­то мас­те­ра, гла­ву мас­терс­кой. Школьный мэтр был та­ким же мас­те­ро­вым, как и про­чие ре­мес­лен­ни­ки. Его ти­тул го­во­рил лишь о его мес­те на строй­ке. Но вско­ре он воз­но­сит­ся в сво­ей сла­ве мно­го вы­ше. Уже Адам Пти­понт одер­ги­ва­ет свою ку­зи­ну, ко­то­рая из анг­лий­ской глу­бин­ки пи­шет ему в Па­риж, не упо­ми­ная его ти­ту­ла. В од­ном текс­те XI­II в. го­во­рит­ся: Мэт­ры учат не для то­го, чтоб быть по­лез­ны­ми, но что­бы их на­зы­ва­ли Рав­ви, т.е. гос­по­да­ми, ес­ли сле­до­вать еван­гельско­му текс­ту. В XIV в. ma­gis­ter де­ла­ет­ся рав­ноз­нач­ным do­mi­nus - гос­по­дин, хо­зя­ин.

    Мэтры Бо­лоньи име­ну­ют­ся в до­ку­мен­тах сле­ду­ющим об­ра­зом: no­bi­les vi­ri et pri­ma­rii ci­ves - бла­го­род­ные му­жи и глав­ные граж­да­не; в пов­сед­нев­ной жиз­ни они зо­вут­ся do­mi­ni le­gum, гос­по­да юрис­ты. Сту­ден­ты на­зы­ва­ют мэт­ра, ко­то­ро­му от­да­ет­ся пред­поч­те­ние, - do­mi­nus me­us, мой гос­по­дин. Этот ти­тул на­по­ми­на­ет о вас­сальных от­но­ше­ни­ях.

    Вот и грам­ма­тик, Ми­но да Кол­ле, за­яв­ля­ет сво­им уче­ни­кам: Столь ис­ко­мое зна­ние сто­ит бо­лее, не­же­ли вся­кое иное сок­ро­ви­ще; оно по­мо­га­ет бед­но­му под­няться из пра­ха, оно де­ла­ет знат­ным нез­нат­но­го, наг­раж­да­ет его блес­тя­щей ре­пу­та­ци­ей, поз­во­ляя бла­го­род­но­му пре­вос­хо­дить низ­ко­род­ных и при­над­ле­жать к изб­ран­ным.

    Итак, на­ука вновь прев­ра­ти­лась в сок­ро­ви­ще, в инст­ру­мент влас­ти, она пе­рес­та­ла быть бес­ко­рыст­ной целью.

    Как тон­ко за­ме­тил Хей­зин­га, на за­ка­те сред­не­ве­ковья ус­та­нав­ли­ва­ет­ся ра­венст­во меж­ду ры­царст­вом и на­укой, что да­ет вла­дельцу док­торс­ко­го ти­ту­ла рав­ные с ры­ца­рем пра­ва. Зна­ние, Ве­ра и Ры­царст­во суть три ли­лии в «Вен­це ли­лий» Фи­лип­па де Вит­ри (1335), и в «Жи­тии» мар­ша­ла Бу­си­ко мож­но про­чи­тать: «Две ве­щи бы­ли внед­ре­ны в мир по Бо­жи­ей во­ле, да­бы, по­доб­но двум стол­пам, под­дер­жи­вать уст­ро­ение бо­жес­ких и че­ло­ве­чес­ких за­ко­нов. Эти два стол­па суть ры­царст­во и уче­ность, со­че­та­ющи­еся друг с дру­гом». В 1391 г. Фру­ас­сар раз­ли­ча­ет ры­ца­рей-рат­ни­ков и ры­ца­рей-за­кон­ни­ков. Им­пе­ра­тор Карл IV пос­вя­ща­ет пос­лед­них в ры­ца­ри в Бар­то­ло, да­ет им пра­во но­сить ору­жие в Бо­ге­мии. За­вер­ше­ние этой эво­лю­ции: Фран­циск I в 1533 г. воз­во­дит в ры­царс­кое зва­ние док­то­ров уни­вер­си­те­та.

    Понятно, что, сде­лав­шись столь важ­ны­ми, эти ли­ца уже не же­ла­ют, что­бы их сме­ши­ва­ли с ра­бот­ни­ка­ми. Это оз­на­ча­ло бы от­каз от сво­его дво­рянст­ва - по прин­ци­пу ут­ра­ты чес­ти, ко­то­рый был столь си­лен во Фран­ции, что Лю­до­вик XI во­евал с ним без вся­ко­го ре­зульта­та. Ин­тел­лек­ту­алы при­со­еди­ня­ют­ся к хо­ру тех, кто вновь с през­ре­ни­ем от­зы­ва­ет­ся о фи­зи­чес­ком тру­де. Во вре­ме­на гу­ма­низ­ма, как хо­ро­шо от­ме­тил Ген­рих Ха­узер, та­кое през­ре­ние лишь усу­губ­ля­ет­ся пред­рас­суд­ка­ми, впи­тан­ны­ми с гре­ко-ла­тинс­кой уче­ностью. Все это очень да­ле­ко от стрем­ле­ния XII-XI­II вв. сбли­зить сво­бод­ные ис­кус­ства с ме­ха­ни­чес­ки­ми, сплав­ляя их в од­ном дви­же­нии. Так, в схо­лас­ти­ке про­ис­хо­дит рас­кол меж­ду те­ори­ей и прак­ти­кой, на­укой и тех­ни­кой. Луч­ше все­го это за­мет­но у ме­ди­ков. Про­ис­хо­дит обо­соб­ле­ние вра­ча-кли­ри­ка и ап­те­ка­ря-ба­ка­лей­щи­ка, хи­рур­га. В XIV в. во Фран­ции ряд эдик­тов и ор­до­нан­сов санк­ци­они­ру­ет раз­де­ле­ние сре­ди хи­рур­гов. Пер­вый эдикт был из­дан Фи­лип­пом Кра­си­вым в 1311 г. От про­чих от­ли­ча­ют преж­де все­го хи­рур­гов длин­ной ман­тии, име­ющих сте­пень ба­ка­лав­ра или ли­цен­ци­ата. Ос­но­ва­ни­ем для это­го яв­ля­ют­ся ус­та­вы (пер­вые из из­вест­ных нам от­но­сят­ся к 1379 г.), ко­то­рые от­де­ля­ют арис­ток­ра­тию хи­рур­гов от ци­рюльни­ков, ко­то­рые не только бре­ют, но так­же де­ла­ют не­большие опе­ра­ции, Тор­гу­ют ма­зя­ми и нас­то­ями, пус­ка­ют кровь, пе­ре­вя­зы­ва­ют ра­ны и уши­бы, вскры­ва­ют гной­ни­ки. Пос­кольку ре­ли­гия предс­тав­ля­ет со­бой мо­дель для об­щест­ва, об­ра­зу­ют­ся две кор­по­ра­ции - братст­во Кос­мы и Да­ми­ана и братст­во Гро­ба Гос­под­ня. Мож­но предс­та­вить се­бе, ка­кой урон был на­не­сен прог­рес­су на­уки этим барьером меж­ду уче­ны­ми и прак­ти­ка­ми, меж­ду ми­ром на­уки и ми­ром тех­ни­ки.

    

    

    Аристократизация уни­вер­си­те­та вид­на так­же в раз­ви­тии кол­ле­жей, ко­то­рые нуж­но рас­смат­ри­вать в ис­то­ри­чес­кой перс­пек­ти­ве. Ос­но­ван­ные в бла­гот­во­ри­тельных це­лях, кол­ле­жи по­на­ча­лу вклю­ча­ли в се­бя нез­на­чи­тельное меньшинст­во при­ви­ле­ги­ро­ван­ных; не бы­ли они и за­мет­ны­ми цент­ра­ми пре­по­да­ва­ния. Ес­ли поз­же иные из них и прис­во­ят се­бе не­ко­то­рые об­ра­зо­ва­тельные прог­рам­мы, вплоть до то­го, что соз­дан­ный Ро­бе­ром де Сор­бо­ном в 1257 г. кол­леж слил­ся с те­оло­ги­чес­ким фа­культе­том и дал свое имя Па­рижс­ко­му уни­вер­си­те­ту, ес­ли Кемб­ридж и Окс­форд рас­пы­ли­лись на «кол­лед­жи», став­шие ба­зой об­ра­зо­ва­ния и сох­ра­нив­ши­еся до­ны­не в поч­ти не­из­мен­ном ви­де, то в об­щем они не иг­ра­ли той ро­ли, ко­то­рую рет­рос­пек­тив­но им при­пи­сы­ва­ют. Мно­гие из них быст­ро по­лу­чи­ли из­вест­ность:

    коллежи д'Аркур (1280) и На­вар­ры (1304) вмес­те с Сор­бон­ной в Па­ри­же; кол­леж Ис­па­нии, ос­но­ван­ный в Бо­лонье в 1307 г. кар­ди­на­лом Альбор­но­сом; Бал­ли­оль (1261-1266), Мер­тон (1263 - 1270), Уни­вер­си­тетс­кий (прим. в 1280), Эк­се­тер (1314-1316), Ори­ель (1324), Ко­ро­ле­вы (1341), Но­вый кол­ледж (1379), Лин­кольн (1429), All So­uls (осно­ван­ный в 1438 г. во имя упо­ко­ения душ анг­ли­чан, пав­ших в Сто­лет­ней вой­не), Маг­да­ле­ны (1448) в Окс­фор­де и в Кемб­рид­же - Пи­тер­ха­ус (1284), King's Hall и Ми­ха­ельха­ус в 1324 г., Уни­вер­си­тетс­кий (1326), Пемб­рок(1347), Гон­виль(1349), Тро­ицы (1350), Cor­pus Chris­ti (1352), Gods­ho­use (1441-1442), кол­лед­жи Ко­ро­ля (1441) и Ко­ро­ле­вы (1442), св. Ка­та­ри­ны (1475), Иису­са (1497). Но эти уч­реж­де­ния, прив­ле­кав­шие к се­бе пре­по­да­ва­те­лей, не рас­по­ла­гав­ших собст­вен­ны­ми зда­ни­ями, по сво­ему об­ли­ку сильно от­ли­ча­лись от то­го об­ра­за, ко­то­рый по тра­ди­ции им при­да­ет­ся. Они ста­ли цент­ра­ми по­мест­ных вла­де­ний, они сда­ва­ли и по­ку­па­ли до­ма - сна­ча­ла в ок­рест­нос­тях, а за­тем и в со­сед­них де­рев­нях и се­ле­ни­ях, ком­мер­чес­ки ис­пользуя нед­ви­жи­мость. Им при­над­ле­жа­ло пра­во юрис­дик­ции на на­хо­дя­щи­еся в их вла­де­нии квар­та­лы, они ре­гу­ли­ро­ва­ли дви­же­ние на при­ле­га­ющих к ним ули­цах, се­ли­ли в сво­их до­мах семьи ма­гист­ра­тов, нап­ри­мер чле­нов пар­ла­мен­та в Па­ри­же. Квар­тал Сор­бон­ны сде­лал­ся в Па­ри­же «при­бе­жи­щем су­дей­ских». Кол­ле­жи по сво­ему сти­лю возв­ра­ща­лись к древ­ним аб­батст­вам. Они крис­тал­ли­зи­ру­ют арис­ток­ра­ти­чес­кое пе­ре­рож­де­ние уни­вер­си­те­тов; под­черк­ну­тая зак­ры­тость спо­собст­во­ва­ла сдел­ке уни­вер­си­тетс­ких мэт­ров и сис­те­мы об­ра­зо­ва­ния в це­лом с оли­гар­хи­ей - в пер­вую оче­редь с оли­гар­хи­ей ман­тии.

    Так уни­вер­си­те­ты са­ми ста­но­ви­лись си­лой, уко­ре­нен­ной в мирс­кой влас­ти, ста­ли собст­вен­ни­ка­ми, чьи эко­но­ми­чес­кие ин­те­ре­сы вы­хо­ди­ли за пре­де­лы уп­рав­ле­ния кор­по­ра­тив­ны­ми де­ла­ми, но расп­рост­ра­ня­лись на по­местья. Пе­ча­ти, быв­шие ра­нее ат­ри­бу­та­ми кор­по­ра­ции, прев­ра­ти­лись в ору­дия влас­ти.

    

    

    Социальной эво­лю­ции со­от­ветст­ву­ет эво­лю­ция са­мой схо­лас­ти­ки, ко­то­рая приш­ла к от­ри­ца­нию собст­вен­ных фун­да­мен­тальных тре­бо­ва­ний Поп­ро­бу­ем выч­ле­нить из чрез­вы­чай­но слож­ной кар­ти­ны фи­ло­со­фии и те­оло­гии XIV-XV вв. нес­колько ос­нов­ных ли­ний раз­ви­тия, ко­то­рые от­да­ля­ли их от по­зи­ций схо­лас­ти­ки XI­II в.: кри­ти­чес­кое и скеп­ти­чес­кое те­че­ние, бе­ру­щее на­ча­ло у Дун­са Ско­та и Ок­ка­ма; на­уч­ный экс­пе­ри­мен­та­лизм, ко­то­рый вел к эм­пи­риз­му в окс­фордс­ком кол­лед­же Мер­тон и у па­рижс­ких док­то­ров (Отре­ку­ра, Бу­ри­да­на, Оре­ма); авер­ро­изм, ко­то­рый на­чи­ная с Мар­си­лия Па­ду­анс­ко­го и Жа­на Жан­денс­ко­го пе­ре­хо­дит в по­ли­ти­чес­кую сфе­ру и, как мы уви­дим, ве­дет к ве­ли­ким ере­си­ар­хам - Вик­ли­фу и Гу­су; на­ко­нец, ан­ти­ин­тел­лек­ту­ализм, ок­ра­ши­ва­ющий всю схо­лас­ти­ку вре­мен за­ка­та сред­не­ве­ковья, вскорм­лен­ный мис­ти­циз­мом Мей­сте­ра Эк­хар­та и по­пу­ля­ри­зи­ру­емый в XV в. Пьером д'Айи, Жер­со­ном и Ни­ко­ла­ем Ку­занс­ким.

    

    

    Вместе с ве­ли­ки­ми док­то­ра­ми-фран­цис­кан­ца­ми Ио­ан­ном Дун­сом Ско­том (1266-1308) и Уильямом Ок­ка­мом (прим.1300-1350) те­оло­гия на­чи­на­ет ата­ку на глав­ную проб­ле­му схо­лас­ти­ки - рав­но­ве­сие меж­ду ра­зу­мом и ве­рой. На­чи­ная где-то с 1320 г., как от­ме­тил Гор­дон Лефф[7], про­ис­хо­дит от­каз как от тра­ди­ции, иду­щей от Ан­сельма (ве­ра 6 по­ис­ках ра­зу­ма), так и от по­пы­ток най­ти единст­во твар­но­го и бо­жест­вен­но­го, что бы­ло, при всех раз­ли­чи­ях в под­хо­де, об­щим стрем­ле­ни­ем ав­гус­ти­ни­ан­цев и то­мис­тов. К то­му же ав­гус­ти­ни­анст­во в XIV-XV вв. вновь на­чи­на­ет пре­об­ла­дать над ду­хом то­миз­ма, про­тив ко­то­ро­го опол­ча­ют­ся мыс­ли­те­ли то­го вре­ме­ни.

    Именно Дунс Скот пер­вым по­пы­тал­ся от­де­лить ра­зум от ве­ры. Бог нас­только сво­бо­ден, что ус­кольза­ет от че­ло­ве­чес­ко­го ра­зу­ма. Бо­жест­вен­ная сво­бо­да, став­шая цент­ром бо­гос­ло­вия, не­дос­туп­на для ра­зу­ма. Уильям Ок­кам сле­ду­ет за Дун­сом Ско­том и до­хо­дит до окон­ча­тельно­го раз­ры­ва меж­ду прак­ти­чес­ким и те­оре­ти­чес­ким поз­на­ни­ем, при­ме­няя следст­вия из уче­ния Ско­та к от­но­ше­ни­ям че­ло­ве­ка и Бо­га. Он раз­ли­ча­ет абст­ракт­ное и ин­ту­итив­ное поз­на­ние. В про­ти­во­по­лож­ность ин­ту­итив­но­му абст­ракт­ное поз­на­ние не поз­во­ля­ет нам знать, су­щест­ву­ет ли вещь, ко­то­рая су­щест­ву­ет, или что вещь не­су­щест­ву­ющая не су­щест­ву­ет… Ин­ту­итив­ное поз­на­ние есть та­кое поз­на­ние, пос­редст­вом ко­то­ро­го мы зна­ем, что вещь су­щест­ву­ет, ког­да она су­щест­ву­ет, и что она не су­щест­ву­ет, ког­да она не су­щест­ву­ет. Ко­неч­но, как по­ка­зал Поль Виньё, ок­ка­мистс­кая ло­ги­ка не обя­за­тельно ве­дет к скеп­ти­циз­му. Про­цесс поз­на­ния не пред­по­ла­га­ет не­об­хо­ди­мо­го су­щест­во­ва­ния поз­на­ва­емо­го объекта. Ис­ти­на дос­ти­га­ет­ся дву­мя со­вер­шен­но обо­соб­лен­ны­ми пу­тя­ми: до­ка­зу­емо лишь то, что мо­жет быть подт­верж­де­но опы­том; все ос­тальное - де­ло умоз­ре­ния, ко­то­рое не да­ет не то что дос­то­вер­но­го, но да­же ве­ро­ят­но­го. Но при­ме­не­ние этих прин­ци­пов к те­оло­гии са­мим Ок­ка­мом ве­дет к скеп­ти­циз­му. Оп­ре­де­ля­емый лишь как все­мо­гу­щий, Бог де­ла­ет­ся си­но­ни­мом не­оп­ре­де­лен­нос­ти, он уже не яв­ля­ет­ся ме­рой всех ве­щей… Вследст­вие это­го ра­зум уже не мо­жет бо­лее подк­реп­лять или подт­верж­дать ве­ро­ва­ние. Ве­ро­ва­ние долж­но по­ки­нуть по­ле дис­кус­сии, ос­во­бож­дая мес­то фак­ту; ли­бо оно под­ле­жит сом­не­нию, ко­то­рое расп­рост­ра­ня­ет­ся на все сверх­чувст­вен­ное.

    К. Ми­шальский хо­ро­шо по­ка­зал, как ок­ка­мис­ты, от­тал­ки­ва­ясь от этих пред­по­сы­лок, раз­ви­ва­ли фи­ло­со­фию и те­оло­гию в сто­ро­ну кри­ти­циз­ма и скеп­ти­циз­ма. Это раз­ви­тие на­ло­жи­ло глу­бо­кий от­пе­ча­ток да­же на уни­вер­си­тетс­кое об­ра­зо­ва­ние. Все бо­лее пре­неб­ре­га­ют ком­мен­та­ри­ями на Сен­тен­ции Пет­ра Лом­бардс­ко­го, ко­то­рые ра­нее бы­ли кра­е­угольным кам­нем бо­гос­ловс­ко­го об­ра­зо­ва­ния. Пос­ле Ок­ка­ма уменьша­ет­ся чис­ло проб­лем, они все бо­лее сос­ре­до­то­чи­ва­ют­ся на все­мо­гу­щест­ве и сво­бо­де во­ли. Од­нов­ре­мен­но на­ру­ша­ет­ся вся­кое рав­но­ве­сие меж­ду при­ро­дой и бла­го­датью. Че­ло­век мо­жет со­вер­шить все тре­бу­емое от не­го Бо­гом да­же без по­мо­щи бла­го­да­ти. Все дог­ма­ти­чес­кое обу­че­ние не име­ет ни­ка­ко­го зна­че­ния. Под­ры­ва­ет­ся вся сис­те­ма цен­нос­тей. Доб­ро и зло уже не иск­лю­ча­ют друг дру­га со всей неп­ре­лож­ностью. Спо­соб­нос­ти че­ло­ве­ка те­перь мож­но об­суж­дать лишь в ес­тест­вен­ных тер­ми­нах, со­пос­та­ви­мых с дан­ны­ми опы­та.

    Противники ок­ка­миз­ма, вро­де окс­форд­ца То­ма­са Брад­вар­ди­на, сог­лас­ны рас­смат­ри­вать воп­ро­сы в той же плос­кос­ти, они ста­вят те же са­мые проб­ле­мы. Их ссыл­ки на ав­то­ри­тет, де­ла­ющие из дог­мы центр вся­кой ис­ти­ны и вся­ко­го поз­на­ния, ве­дут к столь же ра­ди­кально­му иск­лю­че­нию ра­зу­ма. Как про­ни­ца­тельно за­ме­тил Гор­дон Лефф, без раз­ру­ши­тельной ра­бо­ты скеп­ти­чес­ко­го бо­гос­ло­вия не смог­ли бы по­явиться ни Воз­рож­де­ние, ни Ре­фор­ма­ция. От­ны­не отк­рыт путь для во­люн­та­риз­ма, ко­то­рый в вы­рож­ден­ной и изв­ра­щен­ной фор­ме ста­нет уза­ко­ни­вать во­лю к влас­ти, сде­ла­ет­ся оп­рав­да­ни­ем ти­ра­нии го­су­да­ря. Бу­дут отб­ро­ше­ны пос­лед­ние уг­ры­зе­ния со­вес­ти - вро­де тех, что бы­ли у Габ­ри­еля Би­ля, ко­то­рый, за­щи­щая сво­его мэт­ра Ок­ка­ма, ут­верж­дал, что тот все же не пре­да­вал сво­его ре­мес­ла ин­тел­лек­ту­ала: Бы­ло бы пос­тыд­но, ес­ли бы бо­гос­лов не мог дать ка­ких-то ра­зум­ных ос­но­ва­ний для ве­ры; ли­бо у Пьера д'Айи, со всей ос­то­рож­ностью го­во­рив­ше­го: При ис­тин­нос­ти и спа­си­тельнос­ти на­шей ве­ры бы­ло бы не­до­пус­ти­мо не за­щи­щать и не под­дер­жи­вать ее ве­ро­ят­ност­ны­ми ар­гу­мен­та­ми.

    

    

    Этот кри­ти­цизм ле­жит в ос­но­ве ло­ги­чес­ких и на­уч­ных тру­дов предс­та­ви­те­лей Мер­то­новс­ко­го кол­лед­жа - Уильяма Хей­тс­бе­ри и Ри­чар­да Свай­нс­хе­да (про­дол­жа­те­лей Грос­се­тес­та и Род­же­ра Бэ­ко­на), а так­же па­рижс­ких мэт­ров - Ни­ко­лая из От­ре­ку­ра, Жа­на Бу­ри­да­на, Альбер­та Сак­сонс­ко­го, Ни­ко­лая Оре­ма. Они до­вольству­ют­ся опы­том: Я не счи­таю все это дос­то­вер­ным, но только поп­ро­сил бы гос­под-бо­гос­ло­вов объяснить мне, как все это мог­ло про­изой­ти.

    Этих мэт­ров сде­ла­ли пред­шест­вен­ни­ка­ми ве­ли­ких уче­ных на­ча­ла Но­во­го вре­ме­ни. Та­ков Жан Бу­ри­дан, ко­то­рый был рек­то­ром Па­рижс­ко­го уни­вер­си­те­та, но ко­то­ро­го по­том­ки па­ра­док­сальным об­ра­зом пом­нят только по скан­дальной лю­бов­ной ис­то­рии с Жан­ной На­вар­рской и по Бу­ри­да­но­ву ос­лу. Он пред­вос­хи­тил ос­но­вы сов­ре­мен­ной ди­на­ми­ки, дав оп­ре­де­ле­ние дви­же­ния те­ла, приб­ли­жа­юще­еся к im­pe­to Га­ли­лея и к ко­ли­чест­ву дви­же­ния Де­кар­та. Ес­ли тот, кто бро­са­ет ме­та­тельный сна­ряд, с рав­ной ско­ростью бро­сит лег­кий бру­сок де­ре­ва и тя­же­лый ку­сок же­ле­за, при­том что оба они рав­ны по раз­ме­ру и фор­ме, то ку­сок же­ле­за уле­тит дальше, пос­кольку за­пе­чат­лен­ное в нем стрем­ле­ние бо­лее ин­тен­сив­но. Та­ков Альберт Сак­сонс­кий, ко­то­рый сво­ей те­ори­ей тя­жес­ти ока­зал вли­яние на все раз­ви­тие ста­ти­ки вплоть до се­ре­ди­ны XVII в. и под­вел к изу­че­нию ис­ко­па­емых Ле­онар­до да Вин­чи, Кар­да­на и Бер­на­ра Па­лис­си. Что же ка­са­ет­ся Ни­ко­лая Оре­ма, яс­но ука­зав­ше­го на за­кон па­де­ния тел, су­точ­ное дви­же­ние Зем­ли и наз­на­че­ние ко­ор­ди­нат, то он выг­ля­дит пря­мым пред­шест­вен­ни­ком Ко­пер­ни­ка. По мне­нию П. Дю­ге­ма, его до­ка­за­тельства опи­ра­ют­ся на ар­гу­мен­ты, яс­ность и точ­ность ко­то­рых во мно­гом пре­вос­хо­дят то, что бы­ло на­пи­са­но Ко­пер­ни­ком по то­му же по­во­ду. Все это спор­но, и спо­ры тут про­дол­жа­ют­ся. Мож­но только ска­зать, что при всей по­ра­зи­тельной ин­ту­иции этих уче­ных она дол­гое вре­мя не при­но­си­ла пло­дов. Что­бы стать пло­до­нос­ны­ми, умоз­ре­ни­ям нуж­но бы­ло ос­во­бо­диться от удав­ки сред­не­ве­ко­вой на­уки - от­сутст­вия на­уч­но­го сим­во­лиз­ма, спо­соб­но­го пе­ре­вес­ти умоз­ре­ние в яс­ные фор­му­лы, при­год­ные для ши­ро­ко­го при­ме­не­ния и прос­то вы­ра­жа­ющие прин­ци­пы на­уки; отс­та­ва­ния тех­ни­ки, не спо­соб­ной пе­ре­ни­мать те­оре­ти­чес­кие отк­ры­тия; ти­ра­нии бо­гос­ло­вия, ме­шав­шей ар­тис­там пользо­ваться яс­ны­ми на­уч­ны­ми по­ня­ти­ями. Уче­ные XIV в. ста­ли раск­ры­вать свои тай­ны бла­го­да­ря тру­дам А. Кой­ре, А.-Л. Май­ера, А. Ком­ба, М. Кла­гет­та, Ж. Бо­жу­ана. Но весьма ве­ро­ят­но, что они по­со­дей­ст­во­ва­ли диск­ре­ди­та­ции ра­ци­она­лиз­ма, что­бы за­тем зай­ти в свои ту­пи­ки.

    

    

    Все они при­со­еди­ня­ют­ся к ан­ти­ин­тел­лек­ту­ально­му те­че­нию, ко­то­рое все больше зав­ла­де­ва­ет ума­ми. Мис­ти­цизм Мей­сте­ра Эк­хар­та соб­лаз­ня­ет большинст­во мыс­ли­те­лей кон­ца сред­не­ве­ковья. В 1449 г. кар­ди­нал Ни­ко­лай Ку­занс­кий, ав­тор пос­лед­ней ве­ли­кой схо­лас­ти­чес­кой «Сум­мы» сред­не­ве­ковья, за­щи­ща­ет Эк­хар­та и ата­ку­ет арис­то­те­лизм в Апо­ло­гии уче­но­го нез­на­ния Ве­ли­кие муд­ре­цы древ­нос­ти больше все­го учи­ли ос­те­ре­гаться, что­бы сок­ро­вен­ное не со­об­ща­лось умам, ско­ван­ным ав­то­ри­те­том зас­та­ре­лой при­выч­ки

    Правила ста­рин­но­го бла­го­чес­тия име­ют та­кую си­лу, что у мно­гих лег­че выр­вать жизнь, чем эту при­выч­ку, как мы ви­дим у прес­ле­ду­емых иуде­ев, са­ра­цин и дру­гих упор­ных ере­ти­ков: пред­рас­су­док, зак­реп­лен­ный дав­ностью вре­ме­ни, они прев­ра­ти­ли в за­кон, ко­то­рый пред­по­чи­та­ют жиз­ни. Те­перь пре­об­ла­да­ет арис­то­те­левс­кая шко­ла, ко­то­рая счи­та­ет сов­па­де­ние про­ти­во­по­лож­нос­тей ересью, в то вре­мя как его до­пу­ще­ние - на­ча­ло вос­хож­де­ния к мис­ти­чес­кой те­оло­гии; вот предс­та­ви­те­ли этой шко­лы и отб­ра­сы­ва­ют этот ме­тод как со­вер­шен­но не­ле­пый и яко­бы про­ти­во­по­лож­ный сво­ей собст­вен­ной це­ли; и бы­ло бы по­хо­же на чу­до, как и из­ме­не­ние шко­лы, ес­ли бы, отб­ро­сив Арис­то­те­ля, они смог­ли под­няться на бо­лее вы­со­кую сту­пень… И да­лее, взяв под за­щи­ту Эк­хар­та, он так за­вер­ша­ет свое об­ра­ще­ние: Хо­тя мно­гое не за­пом­ни­лось, что есть, по­сы­лаю те­бе для проч­те­ния и, где соч­тешь нуж­ным, для вне­се­ния до­бав­ле­ний; пусть бла­го­да­ря тво­ему пы­лу даст рост­ки див­ное се­мя, воз­вы­ша­ющее нас к со­зер­ца­нию Бо­га, ведь я дав­но слы­шу, что в Ита­лии это се­мя, бу­ду­чи восп­ри­ня­то рев­ност­ны­ми ума­ми, тво­ей не­ос­лаб­ной за­бо­той, обе­ща­ет ве­ли­кие пло­ды. Я не сом­не­ва­юсь, что это со­зер­ца­ние одо­ле­ет все рас­су­доч­ные ме­то­ды всех фи­ло­со­фов, хо­тя и труд­но рас­статься с при­выч­ным. Не за­мед­ли со­об­щить мне о тво­их ус­пе­хах: только это и под­дер­жи­ва­ет ме­ня, слов­но не­кая бо­жест­вен­ная пи­ща, в мо­ем не­из­мен­ном стрем­ле­нии бла­го­да­ря на­уке нез­на­ния дос­тичь, нас­колько поз­во­лит Бог, нас­лаж­де­ния от той жиз­ни, ко­то­рую те­перь я со­зер­цаю из­да­ли и к ко­то­рой стрем­люсь быть с каж­дым днем бли­же. И дос­тичь ее, Божьим да­ром от­ре­шив­шись от здеш­не­го, да поз­во­лит Бог, бес­ко­неч­но воз­люб­лен­ный, во ве­ки бла­гос­ло­вен­ный. Аминь.

    (Перевод Ю. А. Ша­ча­ли­на.)

    Уже в се­ре­ди­не XIV в. Ри­чард Фитц­ральф дал при­мер то­го, как фи­ло­со­фия прев­ра­ща­ет­ся в фи­де­ис­ти­чес­кую те­оло­гию, вы­ра­зив ее в мо­лит­ве Хрис­ту: Пред тем, как уз­нать Те­бя, да­бы Ты вел ме­ня. Те­бя, ко­то­рый есть Ис­ти­на, я слу­шал, ни­че­го не по­ни­мая, шум фи­ло­со­фов, бол­тов­ня ко­то­рых бы­ла нап­рав­ле­на про­тив Те­бя, - хит­ро­ум­ных иуде­ев, спе­си­вых гре­ков, ма­те­ри­алис­тов са­ра­цин и не­ве­жест­вен­ных ар­мян… В сво­ей Сум­ме он соз­на­тельно от­ка­зы­ва­ет­ся от схо­лас­ти­чес­ких ар­гу­мен­тов, что­бы пользо­ваться только текс­том Биб­лии.

    Главным про­тив­ни­ком яв­ля­ет­ся Арис­то­тель, как мы уже ви­де­ли это у Ни­ко­лая Ку­занс­ко­го. Раньше, - пи­шет Фитц­ральф, - моя мысль дер­жа­лась уче­ний Арис­то­те­ля и ар­гу­мен­тов, ка­жу­щих­ся глу­бо­ко­мыс­лен­ны­ми лишь тем, кто пог­ру­зил­ся в свое тщес­ла­вие. Пьер д'Айи, быв­ший рек­то­ром Па­рижс­ко­го уни­вер­си­те­та, отк­ли­ка­ет­ся на это: В фи­ло­со­фии или в докт­ри­не Арис­то­те­ля нет или поч­ти сов­сем нет с оче­вид­ностью до­ка­зу­емых ос­но­ва­ний… Вследст­вие че­го она зас­лу­жи­ва­ет име­ни мне­ния, не­же­ли на­уки. По­это­му дос­той­ны вся­чес­ко­го по­ри­ца­ния те, кто упор­но ссы­ла­ет­ся на ав­то­ри­тет Арис­то­те­ля.

    Так мыс­лил и Жан Жер­сон, еще один зна­ме­ни­тый рек­тор Па­рижс­ко­го уни­вер­си­те­та на гра­ни XIV и XV ве­ков. Ему при­пи­сы­ва­ют ав­торст­во Под­ра­жа­ния Хрис­ту, где мы чи­та­ем: Мно­гие утом­ля­ют и му­ча­ют се­бя, что­бы об­рес­ти уче­ность, и я уви­дел, как го­во­рит Муд­рец, что это то­же су­ета, труд и том­ле­ние ду­ха. Чем вам по­мо­жет зна­ние ве­щей ми­ра се­го, ес­ли сам этот мир пре­хо­дящ? В суд­ный день вас не спро­сят, что вы. ус­пе­ли уз­нать, но что вы сде­ла­ли, а в аду, ку­да вы спе­ши­те, уже не бу­дет на­уки. Ос­тавьте пус­тые тру­ды.

    Так схо­лас­ти­ка ус­ту­па­ет мес­то возв­ра­ща­юще­му­ся свя­то­му не­ве­де­нию, ра­ци­ональная на­ука сту­ше­вы­ва­ет­ся пе­ред ли­цом аф­фек­тив­ной на­бож­нос­ти, вы­ра­же­ни­ем ко­то­рой мо­гут слу­жить бла­го­чес­ти­вые со­чи­не­ния Жер­со­на и д'Айи. Уни­вер­си­тетс­кие мэт­ры сбли­жа­ют­ся с не­кой гу­ма­нис­ти­чес­кой ду­хов­ностью, de­vo­tio mo­de­ma - мы зна­ем, ка­кое вли­яние она ока­за­ла на Эраз­ма.

    

    

    На про­тя­же­нии двух ве­ков уни­вер­си­те­ты ут­ра­чи­ва­ют свой меж­ду­на­род­ный ха­рак­тер. Глав­ной при­чи­ной это­го яв­ля­ет­ся ос­но­ва­ние мно­го­чис­лен­ных но­вых уни­вер­си­те­тов, име­ющих все бо­лее на­ци­ональное (или да­же ре­ги­ональное) наз­на­че­ние.

    С XI­II в. по хо­ду ис­панс­кой Ре­кон­кис­ты и ук­реп­ле­ния влас­ти ибе­рий­ских мо­нар­хов на по­лу­ост­ро­ве рож­да­ют­ся уч­реж­де­ния, ко­то­рые по сво­ему ха­рак­те­ру от­ли­ча­ют­ся от спон­тан­но воз­ни­кав­ших Бо­лоньи, Па­ри­жа, Окс­фор­да, хо­тя иные из этих но­вых уни­вер­си­те­тов раз­ви­ва­лись на мес­те уже су­щест­во­вав­ших школ. Ча­ще все­го речь идет о сов­мест­ных тво­ре­ни­ях го­су­да­рей и пап.

    После не­удач­ной по­пыт­ки соз­дать уни­вер­си­тет в Ва­лен­сии уни­вер­си­тет рож­да­ет­ся в Са­ла­ман­ке бла­го­да­ря уси­ли­ям Альфон­са IX Ае­онс­ко­го (меж­ду 1220 и 1230 гг.). Он окон­ча­тельно уч­реж­да­ет­ся хар­ти­ей Альфон­са Х.Муд­ро­го, ко­то­рый сам был зна­ме­ни­тым уче­ным, в 1254 г., и бул­лой па­пы Алек­санд­ра IV в 1255 г. За­тем один за дру­гим отк­ры­ва­ют­ся уни­вер­си­те­ты в Лис­са­бо­не и Ко­имб­ре (1290), Ле­ри­де (1300), Пер­пиньяне (1350), Уэс­ке (1354), Бар­се­ло­не (1450), Са­ра­гос­се (1470), Пальма де Май­ор­ке (1483), Си­гу­эн­се (1489), Алька­ле (1499), Ва­лен­сии (1500).

    Начиная с XIV в., это дви­же­ние дос­ти­га­ет стран Цент­ральной, Вос­точ­ной и Се­вер­ной Ев­ро­пы. Пер­вым уни­вер­си­те­том Им­пе­рии ста­но­вит­ся Пражс­кий в 1347 г., соз­дан­ный па­пой Кли­мен­том VI по просьбе им­пе­ра­то­ра Кар­ла IV, от­да­вав­ше­го пер­венст­во сво­ему ко­ро­левст­ву Бо­ге­мии. За­тем пос­ле­до­вал Венс­кий уни­вер­си­тет, ос­но­ван­ный Ру­дольфом IV и Ур­ба­ном V в 1365 г. и за­но­во ос­но­ван­ный Альбер­том III в 1383 г. По­том воз­ник Эр­фуртс­кий, уви­дев­ший свет лишь в 1392 г., хо­тя бул­лы двух пап это­му пред­шест­во­ва­ли, - Кли­мен­та VII в 1379 и Ур­ба­на VI в 1384 гг. За­тем сле­ду­ют Гей­дельберг (1385), Кельн (1388), Лей­пциг (рож­ден­ный в 1409 г. из-за кри­зи­са в Пра­ге), Рос­ток (1419), Трир (осно­ван в 1454 г., но фак­ти­чес­ки на­чал дей­ст­во­вать только в 1473 г.), Грей­фс­вальд (1456), Фрей­бург в Брей­сгау (1455-1456), Ба­зель(1459), Ин­гольштадт (удос­то­ив­ший­ся папс­кой бул­лы в 1459, но ор­га­ни­зо­ван­ный в 1472), Майнц (1476), Тю­бин­ген (1476-1477). В это же вре­мя ос­но­ван­ный в 1425 г. Лу­венс­кий уни­вер­си­тет прив­ле­ка­ет сту­ден­тов из Бур­гун­дии. Кра­ковс­кий уни­вер­си­тет, ос­но­ван­ный Ка­зи­ми­ром Ве­ли­ким в 1364 г., был за­тем отк­рыт вновь Ла­дис­ла­сом Ягел­ло­ном с по­мощью па­пы Бо­ни­фа­ция IX в 1397-1400 гг. В Печс­ком уни­вер­си­те­те ка­но­ни­чес­кое пра­во пре­по­да­ет­ся с 1367 г., в Бу­да­пеш­те уни­вер­си­тет ос­но­вы­ва­ет­ся в 1389 г. и не­на­дол­го расц­ве­та­ет к 1410 г., в Прес­бур­ге он по­яв­ля­ет­ся в 1465-1467 гг. Шве­ция об­за­во­дит­ся сво­им уни­вер­си­те­том в Уп­са­ле в 1477 г., Да­ния по­лу­ча­ет свой в Ко­пен­га­ге­не в 1478 г. Ес­ли анг­лий­ский уче­ный мир по-преж­не­му кон­цент­ри­ру­ет­ся вок­руг Окс­фор­да и Кемб­рид­жа, то шот­ландс­кие ко­ро­ли ос­но­ва­ли три уни­вер­си­те­та - в Сент-Эндрю (1413), Глаз­го (1450-1451) и Абер­ди­не (1494).

    В Ита­лии на ко­рот­кое вре­мя по­яв­ля­ют­ся уни­вер­си­те­ты в Мо­де­не, Ред­жо-Эми­лии, Ви­чен­це, Арец­цо, Вер­чел­ли. Си­ене, Три­ес­те - не­ред­ко из-за ухо­да пре­по­да­ва­те­лей и сту­ден­тов из Бо­лоньи и дру­гих мест. В Не­апо­ле уни­вер­си­тет ос­но­вы­ва­ет­ся Фрид­ри­хом II как ору­дие вой­ны про­тив папст­ва; он блис­тал лишь в го­ды царст­во­ва­ния это­го мо­нар­ха. Дру­гие уни­вер­си­те­ты име­ли зна­че­ние только по ме­ре их под­держ­ки итальянски­ми князьями, же­лав­ши­ми воз­вы­сить с их по­мощью свои го­су­дарст­ва. Глав­ным из них был Па­ду­анс­кий уни­вер­си­тет, ос­но­ван­ный в 1222 г. и с 1404 г. став­ший уни­вер­си­те­том Ве­не­ци­анс­кой рес­пуб­ли­ки. В 1244 г. Ин­но­кен­тий IV ос­но­вы­ва­ет уни­вер­си­тет при папс­кой ку­рии; па­пы ста­ра­лись ожи­вить его де­ятельность в XIV - XV ве­ках по ме­ре ук­реп­ле­ния их влас­ти в Папс­кой об­лас­ти. В Си­ене уни­вер­си­тет су­щест­во­вал с 1246 г. и был отк­рыт за­но­во в 1357 г. бул­лой им­пе­ра­то­ра Кар­ла IV, а за­тем вновь па­пой Гри­го­ри­ем XII, да­ро­вав­шим уни­вер­си­те­ту но­вые при­ви­ле­гии. Уни­вер­си­тет Пьячен­цы, но­ми­нально ос­но­ван­ный в 1248 г., был воск­ре­шен Джан Га­ле­ац­цо Вис­кон­ти в 1398 г., что­бы стать ин­тел­лек­ту­альным цент­ром Ми­ланс­ко­го го­су­дарст­ва, - эту роль он пе­ре­дал в 1412 г. Па­вии, где уни­вер­си­тет по­явил­ся пос­ле 1361 г. Меж­ду 1349 и 1472 гг. Фло­рен­ция иг­ра­ла важ­ную роль пер­во­го цент­ра гу­ма­низ­ма, но в ту эпо­ху Ло­рен­цо Ве­ли­ко­леп­ный пред­по­чел ей в ка­чест­ве уни­вер­си­тетс­ко­го цент­ра сво­его го­су­дарст­ва Пи­зу, где уни­вер­си­тет су­щест­во­вал с 1343 г. Се­мей­ст­во Эс­те во­зоб­но­ви­ло в 1430 г. де­ятельность уни­вер­си­те­та в Фер­ра­ре, ос­но­ван­но­го в 1391 г. Гер­цогст­во Пьемонт с 1405 г. име­ло свой уни­вер­си­тет в Ту­ри­не, ко­то­рый из­ве­дал не­ма­ло труд­нос­тей; Альфон­со Ве­ли­ко­леп­ный, ко­роль Ара­го­на и Си­ци­лии, с по­мощью па­пы Ев­ге­ния IV ос­но­вал уни­вер­си­тет в Ка­та­нии в 1444 г.

    Примером ре­ги­она­ли­за­ции уни­вер­си­те­тов мо­жет слу­жить Фран­ция. По­ми­мо Па­ри­жа, Мон­пелье и Ор­ле­ана, ро­див­ших­ся из уже из­вест­ных в XII в. школьных цент­ров, по­ми­мо Ан­же­ра, ис­то­рия ко­то­ро­го тем­на, в 1229 г. по­яв­ля­ет­ся уни­вер­си­тет в Ту­лу­зе, ос­но­ван­ный, как из­вест­но, для борьбы с альби­гой­ской ересью. Ис­то­рия дру­гих воз­ник­ших в то вре­мя уни­вер­си­те­тов эфе­мер­на или тем­на - за­час­тую они воз­ни­ка­ли из-за обс­то­ятельств во­ен­но­го вре­ме­ни. В Авиньоне уни­вер­си­тет был ос­но­ван па­пой Бо­ни­фа­ци­ем VI­II в 1303 г., но проц­ве­тал он только во вре­ме­на пре­бы­ва­ния пап в этом го­ро­де. В Гре­ноб­ле он отк­ры­ва­ет­ся до­фи­ном Ум­бе­ром II и про­зя­ба­ет с 1339 г.; в Оран­же, им­перс­ком го­ро­де, уни­вер­си­тет пре­ус­пе­вал лишь в пе­ри­од меж­ду 1365 и 1475 гг. Лю­до­вик II Про­ван­сальский с 1409 г. за­зы­вал в Экс бур­гунд­цев, про­ван­сальцев, ка­та­лон­цев - сог­лас­но тер­ми­но­ло­гии, при­ме­ня­емой для на­ций в Мон­пелье. Дольский уни­вер­си­тет, ос­но­ван­ный Фи­лип­пом Доб­рым, гер­цо­гом Бур­гундс­ким, с по­мощью па­пы Мар­ти­на V, ис­че­за­ет в 1481 г. В Ва­лан­се уни­вер­си­тет был обя­зан сво­им су­щест­во­ва­ни­ем до­фи­ну, бу­ду­ще­му Лю­до­ви­ку XI; его де­ятельность сво­ди­лась к пре­по­да­ва­нию пра­ва с 1452 г. Сде­лав­шись ко­ро­лем, Лю­до­вик XI ос­но­вал уни­вер­си­тет в сво­ем род­ном Бур­же в 1464 г. Гер­цог Бре­тонс­кий в это же вре­мя соз­да­ет уни­вер­си­тет в Нан­те в 1460 г., ко­то­рый был за­тем отк­рыт за­но­во Кар­лом VI­II в 1498 г.

    Раздел Фран­ции меж­ду анг­ли­ча­на­ми и Кар­лом VII по­ро­дил три проц­ве­тав­ших уни­вер­си­те­та: в Ка­не (1432) и Бор­до (1441) с анг­лий­ской сто­ро­ны; в Пу­атье (1441) - с фран­цузс­кой. Ес­ли не брать Мон­пелье с его ме­ди­цинс­кой спе­ци­али­за­ци­ей, то Па­риж ос­та­вал­ся глав­ным ин­тел­лек­ту­альным цент­ром фран­цузс­ких зе­мель, рав­но как и тех, что на­хо­ди­лись в ор­би­те Фран­ции.

    Это пре­ум­но­же­ние уни­вер­си­те­тов, ес­ли не унич­то­жи­ло, то, по край­ней ме­ре, су­щест­вен­но уменьши­ло меж­ду­на­род­ный ха­рак­тер важ­ней­ших уни­вер­си­те­тов. В лю­бом слу­чае оно раз­ру­ши­ло сис­те­му на­ций, ко­то­рая ра­нее бы­ла столь важ­ным эле­мен­том уни­вер­си­тетс­кой струк­ту­ры. Перл Кибр прос­ле­дил это ис­чез­но­ве­ние уни­вер­си­тетс­ких на­ций на про­тя­же­нии XIV - XV вв[8].

    

    

    Этот про­цесс был частью эво­лю­ции, прев­ра­щав­шей большие уни­вер­си­те­ты в по­ли­ти­чес­кую си­лу кон­ца Сред­них ве­ков. Они иг­ра­ли ак­тив­ную роль, вы­хо­дя иной раз на пер­вый план в борьбе меж­ду го­су­дарст­ва­ми. Они бы­ли те­ат­ром, на сце­не ко­то­ро­го ра­зыг­ры­ва­лись жес­то­чай­шие кри­зи­сы, пос­кольку «на­ции» уни­вер­си­те­тов вдох­нов­ля­лись те­перь на­ци­ональным чувст­вом, а уни­вер­си­те­ты ин­тег­ри­ро­ва­лись в но­вые струк­ту­ры на­ци­ональных го­су­дарств.

    Рассмотрим вкрат­це эту эво­лю­цию, бро­сив взгляд на по­ли­ти­чес­кий авер­ро­изм Ок­ка­ма и Мар­си­лия Па­ду­анс­ко­го, на кри­зис в Пра­ге и на по­ли­ти­чес­кую роль Па­рижс­ко­го уни­вер­си­те­та.

    Жорж де Ла­гард в зна­ме­ни­той се­рии ис­сле­до­ва­ний о Рож­де­нии светс­ко­го ду­ха на за­ка­те сред­не­ве­ковья дал про­ни­ца­тельный ана­лиз ря­да те­зи­сов, а так­же по­ли­ти­чес­кой де­ятельнос­ти Уильяма Ок­ка­ма и Мар­си­лия Па­ду­анс­ко­го. Хо­тя меж­ду воз­зре­ни­ями этих двух мыс­ли­те­лей име­лись важ­ные раз­ли­чия, оба они на­хо­ди­лись под­ле им­пе­ра­то­ра Лю­до­ви­ка. Ба­варс­ко­го в пер­вой по­ло­ви­не XIV в. и ве­ли об­щую борьбу про­тив папст­ва с его при­тя­за­ни­ями на светс­кую власть.

    Их по­ле­ми­чес­кая и те­оре­ти­ко-по­ли­ти­чес­кая ак­тив­ность спо­собст­во­ва­ла по­яв­ле­нию ше­дев­ра Мар­си­лия Па­ду­анс­ко­го, De­fen­sor Pacts. Лег­ко за­ме­тить, ка­кие тра­ди­ции, по­ми­мо ду­ха итальянских ком­мун, вдох­но­ви­ли ав­то­ра на на­пи­са­ние дан­но­го тру­да. Это преж­де все­го тра­ди­ция ги­бе­ли­нов, про­ти­вив­ших­ся папс­ким пре­тен­зи­ям на светс­кую власть, при­дер­жи­вав­ших­ся прин­ци­па раз­де­ле­ния ду­хов­ной и мирс­кой влас­тей и от­да­ющих пос­лед­нюю им­пе­ра­то­ру. С фи­ло­софс­кой точ­ки зре­ния это - авер­ро­истс­кая тра­ди­ция, да­ющая иную, чем в то­миз­ме, ин­терп­ре­та­цию Арис­то­те­ля. В об­лас­ти со­ци­альной фи­ло­со­фии она за­вер­ша­ет­ся эм­пи­риз­мом, ко­то­рый не впол­не точ­но оп­ре­де­ля­ют как на­ту­ра­лизм - в свя­зи с тем, что он скло­ня­ет­ся к ос­во­бож­де­нию по­ли­ти­ки от мо­ра­ли, к то­му, что­бы от­дать пре­иму­щест­во ин­ди­ви­ду­альной во­ле, а не сущ­ност­ной объектив­ной ре­альнос­ти, к то­му, что со­ци­альный по­ря­док сво­дит­ся к ме­ха­ни­чес­ко­му рав­но­ве­сию, а при­ро­да под­ме­ня­ет­ся до­го­во­ром. К это­му до­бав­ля­ет­ся вли­яние за­кон­ни­ков из кла­на Дю­буа-Но­га­рэ, ко­то­рый, на­хо­дясь в ок­ру­же­нии Фи­лип­па Кра­си­во­го на гра­ни XI­II-XIV вв., уже вел ожес­то­чен­ную борьбу про­тив папст­ва, отс­та­ивая за­рож­да­ющу­юся мо­нар­хию.

    Следствием ста­ла докт­ри­на пол­но­ты го­су­дарст­ва, ут­верж­де­ние его ав­то­но­мии, по­ко­ящей­ся на раз­де­ле­нии пра­ва и мо­ра­ли. По­зи­ти­вистс­кая кон­цеп­ция со­ци­альной жиз­ни ве­дет к приз­на­нию бо­жест­вен­ных прав за ут­вер­див­шим­ся со­ци­альным по­ряд­ком. Ес­ли вы про­ти­ви­тесь светс­кой влас­ти, да­же ес­ли ее но­си­те­ли не вер­ны ре­ли­гии или изв­ра­ща­ют ее, то вы под­ле­жи­те веч­но­му прок­ля­тию… Все­мо­гу­щее го­су­дарст­во тре­бу­ет всех прав в со­ци­альной жиз­ни, все­ми си­ла­ми ут­верж­дая ее единст­во:

    оно име­ет за­ко­но­да­тельную, ис­пол­ни­тельную и юри­ди­чес­кую власть. Оно уни­вер­сально - на от­дан­ной ему тер­ри­то­рии ни один под­дан­ный не мо­жет из­бег­нуть влас­ти го­су­да­ря. В ко­неч­ном сче­те, мирс­кое го­су­дарст­во не до­вольству­ет­ся тем, что­бы от­тес­нить цер­ковь в ду­хов­ную сфе­ру. Го­су­дарст­во при­тя­за­ет на не­кую ду­хов­ную мис­сию, на пра­во ко­ман­до­вать и этой сфе­рой. На­ко­нец, ис­че­за­ет вся­кое раз­ли­чие меж­ду ду­хов­ным и вре­мен­ным:

    Без сом­не­ния, за­ко­но­да­те­лю-че­ло­ве­ку не при­над­ле­жит… тво­ре­ние или при­ос­та­нов­ле­ние ду­хов­ных пра­вил, пос­кольку пос­лед­ние суть не что иное, как пред­пи­са­ния или поз­во­ле­ния са­мо­го Бо­га. Но че­ло­ве­ку - за­ко­но­да­те­лю или судье - при­над­ле­жит доз­на­ние всех за­кон­ных или не­за­кон­ных дей­ст­вий, со­вер­ша­емых или не со­вер­ша­емых людьми, ми­ря­на­ми или свя­щен­ни­ка­ми, чер­ным или бе­лым ду­хо­венст­вом, идет ли речь о ве­щах ду­хов­ных или ве­щах вре­мен­ных, с тем ус­ло­ви­ем, что это не ка­са­ет­ся чис­то ду­хов­ных ма­те­рий… Ка­жет­ся, мы слы­шим здесь Лю­те­ра: Все, что не от­но­сит­ся к жиз­ни по бла­го­да­ти, все, что ма­те­ри­али­зу­ет­ся в жиз­ни церк­ви и ми­ра, при­над­ле­жит го­су­дарст­ву. Все, что от­но­сит­ся к ис­пол­не­нию мо­рально­го за­ко­на в ве­ке сем, от­хо­дит от церк­ви и пе­ре­хо­дит к го­су­дарст­ву.

    Эта докт­ри­на взры­во­опас­на, она прой­дет свой путь и за­явит о се­бе в мыс­лях столь раз­ных лиц, как Ма­ки­авел­ли и Лю­тер, Гоббс и Рус­со, Ге­гель и Огюст Конт, Ле­нин и Шарль Мор­рас.

    Но что от­ли­ча­ет Ок­ка­ма и в осо­бен­нос­ти Мар­си­лия Па­ду­анс­ко­го от тра­ди­ции ги­бе­ли­нов - так это пол­ное от­сутст­вие меч­та­ний об объеди­не­нии в од­ной светс­кой им­пе­рии ес­ли не все­го че­ло­ве­чест­ва, то хо­тя бы все­го хрис­ти­анс­ко­го ми­ра.

    Марсилий Па­ду­анс­кий здесь це­ли­ком про­ти­вос­то­ит Дан­те, для ко­то­ро­го им­пе­ра­тор дол­жен был вос­ста­но­вить это фун­да­мен­тальное единст­во. Схо­лас­ти­чес­кая по­ли­ти­ка ис­ка­ла то­го, как расп­рост­ра­нить на всех лю­дей по­лис Арис­то­те­ля, пре­об­ра­жен­ный в хрис­ти­анс­кий град. У Мар­си­лия по­ли­ти­ка пред­по­ла­га­ет мно­го­об­ра­зие на­ций и го­су­дарств. В De­fen­sor Pads мы чи­та­ем:

    Можно за­даться воп­ро­сом, сле­ду­ет ли всем лю­дям, жи­ву­щим в граж­данс­ком сос­то­янии и на­се­ля­ющим по­верх­ность зем­но­го ша­ра, иметь единст­вен­но­го вер­хов­но­го пра­ви­те­ля или же, нап­ро­тив, пред­поч­ти­тельно, что­бы в раз­ных кра­ях, раз­де­ля­емых ге­ог­ра­фи­чес­ки­ми, язы­ко­вы­ми или мо­ральны­ми гра­ни­ца­ми, каж­дое со­об­щест­во об­ре­ло то прав­ле­ние, ка­кое ему по­до­ба­ет. Ка­жет­ся, пред­поч­ти­тельнее вто­рое ре­ше­ние, в ко­ем сле­ду­ет ви­деть воз­дей­ст­вие не­бес­ной при­чи­ны, же­ла­ющей ог­ра­ни­чить бесп­ре­дельное разм­но­же­ние че­ло­ве­чес­ко­го ро­да. Дей­ст­ви­тельно, мож­но счи­тать, что при­ро­да ре­ши­ла уме­рить это разм­но­же­ние вой­на­ми или эпи­де­ми­ями, подб­ра­сы­вая че­ло­ве­ку труд­нос­ти на каж­дом ша­гу.

    Политический ок­ка­мизм и авер­ро­изм отс­та­ива­ют экст­ре­мистс­кий те­зис, край­не да­ле­кий от ус­ло­вий XIV п., хо­тя и по­лу­чив­ший тог­да ши­ро­кую из­вест­ность. Но они со­от­ветст­ву­ют об­щей тен­ден­ции, за­яв­ля­ющей о се­бе в ин­тел­лек­ту­альном пе­ре­ос­мыс­ле­нии по­ли­ти­чес­ких пе­ре­мен. Мысль при­ни­ма­ет рас­пад единст­ва, она сог­ла­ша­ет­ся на раз­де­ле­ние и при­ни­ма­ет учас­тие в рас­ко­ле хрис­ти­анс­ко­го ми­ра. Она при­ем­лет пар­ти­ку­ля­ризм.

    

    

    Мысль при­ни­ма­ет да­же на­ци­ональное чувст­во. Мы наб­лю­да­ем это в Пра­ге. Уни­вер­си­тет здесь был ос­но­ван в нес­по­кой­ной обс­та­нов­ке. По­доб­но всем уни­вер­си­те­там, он был меж­ду­на­род­ным, но пос­те­пен­но им зав­ла­де­ли не­мец­кие пре­по­да­ва­те­ли и сту­ден­ты, чис­ло ко­то­рых уве­ли­чи­ва­лось в свя­зи с от­то­ком из Па­ри­жа во вре­мя Ве­ли­кой Схиз­мы. Тут они стал­ки­ва­ют­ся с чешс­ким на­ча­лом, все бо­лее осоз­на­ющим свою са­мо­быт­ность и свои уст­рем­ле­ния. К этой эт­ни­чес­кой оп­по­зи­ции при­бав­ля­ет­ся кор­по­ра­тив­ная: гос­подст­во не­мец­кой на­ции над чешс­кой ска­зы­ва­ет­ся на расп­ре­де­ле­нии предс­та­ви­те­лей этих двух групп по ка­фед­рам и уни­вер­си­тетс­ким пос­там. За всем этим сто­ит со­ци­альная оп­по­зи­ция: че­хи опи­ра­ют­ся на низ­шие клас­сы - крестьян и ре­мес­лен­ни­ков, тог­да как ут­вер­див­ши­еся в этой стра­не нем­цы предс­тав­ля­ют преж­де все­го бо­га­тую го­родс­кую бур­жу­азию, большую часть дво­рянст­ва и ду­хо­венст­ва.

    Достаточно бы­ло по­яв­ле­ния од­но­го ли­ца Яна Гу­са, что­бы про­изо­шел взрыв. Вмес­те со сво­ими друзьями он прив­лек фи­ло­софс­кую и бо­гос­ловс­кую докт­ри­ну, мно­гим обя­зан­ную Окс­фор­ду и Вик­ли­фу. Гус на­ла­дил связь меж­ду уни­вер­си­тетс­кой сре­дой и на­род­ным ок­ру­же­ни­ем Пра­ги и Бо­ге­мии, во­оду­ше­вил их сво­им крас­но­ре­чи­ем и сво­ей страст­ностью, ока­зал эф­фек­тив­ное дав­ле­ние на сла­бо­го ко­ро­ля Бо­ге­мии Вен­цес­ла­ва IV. Конф­ликт раз­ре­шил­ся в пользу че­хов ко­ро­левс­ким дек­ре­том 1409 г. на Кут­ной го­ре. Те­перь сре­ди на­ций пер­венст­во бы­ло за че­ха­ми, а все чле­ны уни­вер­си­те­та долж­ны бы­ли при­но­сить при­ся­гу на вер­ность бо­гемс­кой ко­ро­не. Нем­цы по­ки­да­ют Пражс­кий уни­вер­си­тет и ос­но­вы­ва­ют собст­вен­ный в Лей­пци­ге. Это важ­ная да­та сред­не­ве­ко­вой ис­то­рии: рож­да­ет­ся на­ци­ональный уни­вер­си­тет, ин­тел­лек­ту­альный мир от­ли­ва­ет­ся в по­ли­ти­чес­кие фор­мы.

    Путь, ко­то­рый вел к ин­тег­ра­ции Па­рижс­ко­го уни­вер­си­те­та в на­ци­ональную мо­нар­хию, был по­лон прев­рат­нос­тей.

    

    

    После отъезда мно­гих анг­ли­чан во вре­мя Сто­лет­ней вой­ны и мно­го­чис­лен­ных нем­цев в пе­ри­од Ве­ли­кой Схиз­мы Па­рижс­кий уни­вер­си­тет ста­но­вит­ся все бо­лее фран­цузс­ким по сво­ему сос­та­ву. По край­ней ме­ре со вре­ме­ни прав­ле­ния Фи­лип­па Кра­си­во­го он иг­ра­ет зна­чи­тельную по­ли­ти­чес­кую роль. Карл V на­зы­вал его стар­шей до­черью Ко­ро­ля. Уни­вер­си­тет офи­ци­ально предс­тав­лен в на­ци­ональных со­бо­рах фран­цузс­кой церк­ви, на ас­самб­лее Ге­не­ральных шта­тов. Он выс­ту­па­ет как пос­ред­ник во вре­мя борьбы дво­ра и па­ри­жан, возг­лав­ля­емых Этьеном Мар­се­лем, во вре­мя вос­ста­ния ма­и­оте­нов; под­пись предс­та­ви­те­ля уни­вер­си­те­та сто­ит под до­го­во­ром в Труа.

    Престиж уни­вер­си­те­та ог­ро­мен. Он объясня­ет­ся не только чис­лом сту­ден­тов и пре­по­да­ва­те­лей, но и всех окан­чи­вав­ших его ма­гист­ров, ко­то­рые за­ни­ма­ют пер­вос­те­пен­ные долж­нос­ти по всей Фран­ции и за ее пре­де­ла­ми, сох­ра­няя тес­ные свя­зи с уни­вер­си­те­том.

    В то же вре­мя он свя­зан и с папс­ким прес­то­лом. К то­му же все авиньонские па­пы - фран­цу­зы, они яв­но пок­ро­ви­тельству­ют уни­вер­си­те­ту, при­вя­зы­ва­ют его к се­бе щед­ры­ми да­ра­ми. Каж­дый год в Авиньонский дво­рец отп­рав­ля­ет­ся ro­tu­lus no­mi­nan­do­rum, сви­ток с име­на­ми мэт­ров, для ко­то­рых уни­вер­си­тет ми­лос­ти­во про­сит па­пу о корм­ле­нии или цер­ков­ном бе­не­фи­ции. Ес­ли он был стар­шей до­черью Ко­ро­ля, то он был так­же пер­вой шко­лой Церк­ви и иг­рал роль меж­ду­на­род­но­го ар­бит­ра в бо­гос­ловс­ких воп­ро­сах.

    Схизма по­ко­ле­ба­ла это рав­но­ве­сие. По­на­ча­лу уни­вер­си­тет встал на сто­ро­ну Авиньонско­го па­пы, но за­тем, ус­тав от все рас­ту­ще­го ли­хо­имст­ва па­пы, за­бо­тясь о вос­ста­нов­ле­нии единст­ва церк­ви, уни­вер­си­тет ос­тав­ля­ет ре­ше­ние за ко­ро­лем Фран­ции, а сам не­ус­тан­но при­зы­ва­ет к со­бор­но­му вос­со­еди­не­нию, что­бы по­ло­жить ко­нец рас­ко­лу пу­тем от­ре­че­ния со­пер­ни­ча­ющих пер­вос­вя­щен­ни­ков. Од­нов­ре­мен­но уни­вер­си­тет отс­та­ива­ет вер­хо­венст­во Со­бо­ра над па­пой, от­но­си­тельную не­за­ви­си­мость на­ци­ональной церк­ви от Свя­то­го прес­то­ла, т. е. гал­ли­канст­во. Но ес­ли пер­вое тре­бо­ва­ние под­ня­ло прес­тиж уни­вер­си­те­та в хрис­ти­анс­ком ми­ре, то вто­рое при­ве­ло к ох­лаж­де­нию в от­но­ше­ни­ях с папст­вом и к рас­ту­ще­му вли­янию на не­го мо­нар­хии.

    Казалось, был дос­тиг­нут пол­ный ус­пех. Со­бор в Конс­тан­це, где уни­вер­си­тет сыг­рал роль ли­де­ра, ос­вя­ща­ет этот три­умф. Кста­ти, на нем за­мет­ны лю­бо­пыт­ные по­зи­ции час­ти уни­вер­си­тетс­ких мэт­ров. Как это по­ка­зал Э. Ф. Дже­коб[9], анг­лий­ские мэт­ры не­ожи­дан­но вста­ют здесь на сто­ро­ну папст­ва по воп­ро­су о вру­че­нии бе­не­фи­ци­ев. Они ду­ма­ют о собст­вен­ных ин­те­ре­сах, а их луч­ше обс­лу­жи­ва­ла эта сто­ро­на.

    Но Ба­зельский Со­бор, на ко­то­ром мэт­ры иг­ра­ли лишь нез­на­чи­тельную роль, за­кан­чи­ва­ет­ся пол­ной по­бе­дой папст­ва. Тем вре­ме­нем ра­зыг­ры­ва­ет­ся уже су­гу­бо фран­цузс­кий кри­зис, ко­то­рый сильно по­дор­вал по­зи­ции Па­рижс­ко­го уни­вер­си­те­та.

    К про­чим неп­ри­ят­нос­тям прав­ле­ния Кар­ла VI до­бав­ля­ет­ся вос­ста­ние ка­бошьенов в Па­ри­же, а за­тем, при раз­де­ле стра­ны меж­ду анг­ли­ча­на­ми и фран­цу­за­ми, Па­риж ста­но­вит­ся сто­ли­цей анг­лий­ско­го ко­ро­ля. Ко­неч­но, уни­вер­си­тет не сра­зу пе­ре­шел на сто­ро­ну бур­гунд­цев, да и пе­ре­шед­шие сос­тав­ля­ли лишь его часть. Гер­цог опи­рал­ся на ни­щенст­ву­ющие ор­де­на, с ко­то­ры­ми уни­вер­си­тет тра­ди­ци­он­но не ла­дил. Уни­вер­си­тет осу­дил и под­верг прес­ле­до­ва­нию Жа­на Пти, апо­ло­ге­та убий­ст­ва гер­цо­га Ор­ле­анс­ко­го. В мо­мент взя­тия го­ро­да анг­ли­ча­на­ми мно­гие мэт­ры по­ки­ну­ли Па­риж, на­хо­ди­лись в ок­ру­же­нии до­фи­на и сос­тав­ля­ли ад­ми­нист­ра­тив­ный кос­тяк его ко­ро­левст­ва в Бур­же ли­бо об­жи­ва­ли но­вый уни­вер­си­тет в Пу­атье.

    Но те, что ос­та­лись в Па­ри­же, обур­гун­ди­лись и под­чи­ни­лись во­ле анг­ли­чан. Са­мым из­вест­ным эпи­зо­дом это­го анг­лий­ско­го пе­ри­ода Па­рижс­ко­го уни­вер­си­те­та бы­ли его дей­ст­вия про­тив Жан­ны д'Арк. За­яв­ляя о сво­ей к ней враж­деб­нос­ти (воп­ре­ки Жер­со­ну), уни­вер­си­тет хо­тел не только уго­дить иност­ран­но­му хо­зя­ину. Он сле­до­вал здесь и за на­род­ным мне­ни­ем, ко­то­рое бы­ло чрез­вы­чай­но враж­деб­но к Ор­ле­анс­кой Де­ве, сви­де­тельством че­му мож­но счи­тать хо­тя бы Па­рижс­ко­го Бур­жуа. Это по­ка­зы­ва­ет, нас­колько эти са­мо­до­вольные ин­тел­лек­ту­алы бы­ли не спо­соб­ны вый­ти из сво­ей уче­ной гроб­ни­цы, столк­нув­шись с ге­ро­ичес­кой на­ив­ностью, с прос­то­душ­ным не­ве­де­ни­ем Жан­ны. Из­вест­но, что уни­вер­си­тет ру­ко­во­дил про­цес­сом про­тив Де­вы и с неск­ры­ва­емым удов­лет­во­ре­ни­ем со­об­щил о ее осуж­де­нии анг­лий­ско­му ко­ро­лю.

    Пепел кост­ра в Ру­ане за­пят­нал прес­тиж уни­вер­си­те­та. От­во­евав Па­риж, Карл VII, а за ним и Лю­до­вик XI с не­до­ве­ри­ем от­но­сят­ся к «кол­ла­бо­ра­ци­онис­ту», хо­тя уни­вер­си­тет сто­ял на сто­ро­не их гал­ли­канс­кой по­ли­ти­ки и ре­ши­тельно под­дер­жал праг­ма­ти­чес­кую санк­цию.

    В 1437 г. ко­роль ли­ша­ет уни­вер­си­тет на­ло­го­вых при­ви­ле­гий и при­нуж­да­ет внес­ти свой вклад в по­вы­шен­ные по­да­ти для от­во­ева­ния Мон­те­ро. В 1445 г. у не­го от­ня­та су­деб­ная при­ви­ле­гия, он ста­но­вит­ся подв­ласт­ным ре­ше­ни­ям пар­ла­мен­та. Ко­роль под­дер­жи­ва­ет ре­ор­га­ни­за­цию уни­вер­си­те­та, осу­ществ­ля­емую папс­ким ле­га­том, кар­ди­на­лом д'Этут­ви­лем, в 1452 г. В 1470 г. Лю­до­вик XI обя­зы­ва­ет мэт­ров и сту­ден­тов из Бур­гун­дии при­ся­гать ему на вер­ность. На­ко­нец, в 1499 г. уни­вер­си­тет те­ря­ет пра­во на за­бас­тов­ку. От­ны­не он в ру­ках ко­ро­ля.

    Что ста­ло с ду­хом об­ра­зо­ва­ния на про­тя­же­нии всех этих сра­же­ний? Об­ра­зо­ва­ние пре­тер­пе­ло дво­якую эво­лю­цию, ко­то­рая поз­во­лит нам луч­ше по­нять от­но­ше­ния меж­ду схо­лас­ти­кой и гу­ма­низ­мом, разг­ля­деть ню­ан­сы в этой оп­по­зи­ции, прос­ле­дить пе­ре­да­чу фа­ке­ла ра­зу­ма на пе­ре­хо­де от од­но­го пе­ри­ода к дру­го­му.

    

    

    Несмотря на ин­те­рес­ные по­пыт­ки об­нов­ле­ния, нес­мот­ря на пост­ро­ения Ни­ко­лая Ку­занс­ко­го, же­лав­ше­го сов­мес­тить тра­ди­цию с но­вы­ми пот­реб­нос­тя­ми, схо­лас­ти­ка чах­нет. К то­му же она не пе­рес­та­ет тер­зать са­му се­бя. По од­ну сто­ро­ну сто­ят ста­рые, ка­ко­вы­ми те­перь ока­зы­ва­ют­ся вы­дох­ши­еся в сво­их умст­во­ва­ни­ях арис­то­те­ли­ки и то­мис­ты. По дру­гую сто­ро­ну по­ме­ща­ют­ся но­вые - под стя­гом ок­ка­мовс­ко­го но­ми­на­лиз­ма. Но они с го­ло­вой уш­ли в изу­че­ние фор­мальной ло­ги­ки, в бес­ко­неч­ные разг­ла­гольство­ва­ния по по­во­ду зна­че­ния слов, в ис­кус­ствен­ные де­ле­ния и под­раз­де­ле­ния - в то, что на­зы­ва­ет­ся тер­ми­низ­мом. В 1474 г. ста­рые по­лу­ча­ют от Лю­до­ви­ка XI зап­рет на пре­по­да­ва­ние, а за ним сле­ду­ет эдикт от 1481 г., на­ла­га­ющий зап­рет на их кни­ги. Са­мы­ми ак­тив­ны­ми бы­ли пос­ле­до­ва­те­ли Дун­са Ско­та, ко­то­рые бе­зус­пеш­но пы­та­лись со­че­тать де­ла­ющий­ся все бо­лее впа­да­ющим в пус­тос­ло­вие кри­ти­цизм с во­люн­та­рис­ти­чес­ким фи­де­из­мом, ста­но­вя­щим­ся у них все бо­лее ту­ман­ным. Они ста­нут лю­би­мым объектом на­па­док Эраз­ма и Раб­ле, ко­то­рые об­ру­шат на них иро­нию и | сар­казм, сде­лав про­то­ти­па­ми, всей схо­лас­ти­ки ско­тис­тоб. Раб­ле при­че­шет всех схо­лас­тов под од­ну гре­бен­ку и за­не­сет их в шут­ли­вый ка­та­лог, ко­то­рый лис­та­ет у не­го в биб­ли­оте­ке Сен-Вик­торс­ко­го аб­батст­ва юный Пан­таг­рю­эль. В нем пе­ре­ме­ша­ны и ос­ме­яны Фо­ма Бри­ко, зе­ло хит­ро­ум­ный тол­ко­ва­тель но­ми­на­лис­тов, Пьер Та­те­рэ, гла­ва па­рижс­ких ско­тис­тов пос­ле 1490 г., Пьер Кро­кар, об­но­ви­тель то­мистс­ко­го пре­по­да­ва­ния, из­вест­ные ок­камй­сты - Но­эль Бедье, Джон Майр (Май­ор), Жак Эльмен.

    Над этим пус­тос­ло­ви­ем сме­ет­ся и Вий­он, рас­се­ян­ное ухо ко­то­ро­го луч­ше про­чих рас­слы­ша­ло на лек­ци­ях в Сор­бон­не лишь пус­тые пе­ре­ли­вы сло­вес.

    

    

    

    (Перевод Ю. Ко­жев­ни­ко­ва.)

    Именно та­кая изв­ра­щен­ная, ка­ри­ка­тур­ная, уми­ра­ющая схо­лас­ти­ка от­вер­га­лась гу­ма­нис­та­ми.

    

    

    И все же уни­вер­си­тетс­кое об­ра­зо­ва­ние отк­ры­ва­лось для но­вых вку­сов. Преж­де все­го в итальянских уни­вер­си­те­тах, пос­кольку здесь схо­лас­ти­ка не име­ла та­ких тра­ди­ций, как в Па­ри­же или в Окс­фор­де; здесь луч­ше сох­ра­ни­лись тра­ди­ции ан­тич­ной ли­те­ра­ту­ры, здесь она раньше про­бу­ди­лась - то ли вмес­те с во­зоб­нов­ле­ни­ем па­мя­ти о Ри­ме, то ли с при­то­ком ви­зан­тий­ской уче­нос­ти, ко­то­рая пе­ред ли­цом ту­рец­кой уг­ро­зы об­ра­ти­лась к эл­ли­низ­му. В Бо­лонье Пьетро ди Мульо с 1371 по 1382 гг. учит ри­то­ри­ке, ко­то­рая за­тем пе­ре­хо­дит Ко­люч­чо Са­лю­та­ти. Здесь с 1424 г. на­чи­на­ют учить гре­чес­ко­му, и Фи­лельфо уда­ет­ся об­ра­тить к не­му ра­нее без­раз­лич­ных к гре­чес­ко­му сту­ден­тов. Меж­ду 1450 и 1455 гг. зна­ме­ни­тый кар­ди­нал Вис­са­ри­он ре­ор­га­ни­зу­ет уни­вер­си­тет, бу­ду­чи папс­ким пра­ви­те­лем го­ро­да и рек­то­ром. Пре­по­да­ва­ние гу­ма­ни­тар­ных на­ук (stu­dia bu­ma­ni­ta­tis) с тех пор не прек­ра­ща­ет­ся в Бо­лонье.

    В Па­дуе этот про­цесс на­чи­на­ет­ся еще раньше, а в XV в., вмес­те с ее при­со­еди­не­ни­ем к Ве­не­ции, тут по­лу­ча­ет блес­тя­щее раз­ви­тие пре­по­да­ва­ние гре­чес­ко­го, ко­то­рым вос­хи­щал­ся Альдо Ма­нуц­цио. Вслед за Гу­ари­но, Фи­лельфо, Вит­то­рио ди Фельтро эту тра­ди­цию про­дол­жа­ют ви­зан­тий­ские изг­нан­ни­ки во гла­ве с Де­мет­ри­ем Хал­ки­донс­ким и Мар­ком Му­су­ро­сом. Вли­яние Вис­са­ри­она в Па­дуе бы­ло да­же бо­лее глу­бо­ким, чем в Бо­лонье.

    Рождающиеся синьории спо­собст­ву­ют это­му про­цес­су. Во Фло­рен­ции на­ря­ду со зна­ме­ни­той пла­то­новс­кой ака­де­ми­ей су­щест­ву­ет уни­вер­си­тет, где Амв­ро­сий Ка­мальдульский, Аурис­па, Гва­ри­но, Фи­лельфо тол­ку­ют Ци­це­ро­на и Те­рен­ция, Лу­ки­ана, Пин­да­ра, Де­мос­фе­на, Пло­ти­на, Прок­ла, Фи­ло­на, Стра­бо­на. Ког­да Ло­рен­цо Ве­ли­ко­леп­ный в 1472 г. пе­ре­но­сит уни­вер­си­тет из Фло­рен­ции в Пи­зу, то сра­зу же соз­да­ют­ся ка­фед­ры по­эзии, крас­но­ре­чия, ма­те­ма­ти­ки и аст­ро­но­мии. Вис­кон­ти, а за ним и Сфор­ца де­ла­ют то же са­мое в Па­вии, от­но­ше­ния ко­то­рой с Фран­ци­ей бу­дут столь тес­ны­ми в XV в. и на про­тя­же­нии итальянских войн. В Фер­ра­ре Эс­те сле­ду­ют этой по­ли­ти­ке и при­зы­ва­ют в ка­чест­ве про­фес­со­ра и рек­то­ра од­но­го из луч­ших эл­ли­нис­тов то­го вре-ме­ни Те­одо­ра Га­зу. В римс­кой Sa­pi­en­ce мы наб­лю­да­ем то же рве­ние к клас­си­чес­кой ли­те­ра­ту­ре - ее пре­по­да­ют фи­лельфо, Энос д'Аско­ли, Ар­ги­ро­пу­ло, Те­одор Га­за.

    Но ни Окс­форд, ни Па­риж не ос­та­лись неп­ро­ни­ца­емы­ми для гу­ма­низ­ма; не из­бе­жа­ла это­го и Пра­га, где в се­ре­ди­не XIV в. при дво­ре Кар­ла IV и вок­руг но­во­го уни­вер­си­те­та об­ра­зу­ет­ся кру­жок утон­чен­ных гу­ма­нис­тов, отк­ры­тых итальянским вли­яни­ям, - от Пет­рар­ки до Ко­ла ди Ри­ен­цо. Уже в на­ча­ле XIV в. пре­по­да­вав­ший в Окс­фор­де, Лон­до­не и Па­ри­же Ник­лас Трай­вет ком­мен­ти­ру­ет Дек­ла­ма­ции Се­не­ки Стар­ше­го и тра­ге­дии Се­не­ки Млад­ше­го, а так­же Ти­та Ли­вия. Расп­рост­ра­не­нию ду­ха гу­ма­низ­ма в Окс­фордс­ком уни­вер­си­те­те во мно­гом спо­собст­ву­ют да­ры гер­цо­га Хэмф­ри Гло­чес­терс­ко­го (в 1439 и в 1443 гг.) из сво­ей биб­ли­оте­ки, бо­га­той как тру­да­ми гре­ко-ла­тинс­ких клас­си­ков, так и итальянцев. Окс­форд го­то­вит­ся к лек­ци­ям Ли­нак­ра, Гро­ци­на, Ко­ле­та, То­ма­са Мо­ра. Он ждет Эраз­ма.

    Первое по­ко­ле­ние фран­цузс­ких гу­ма­нис­тов - Жак де Монт­рей, Ни­ко­ля де Кла­манж, Гонтье Коль, Гий­ом Фий­астр - сох­ра­ня­ло свя­зи с Па­рижс­ким уни­вер­си­те­том. В письме Гий­ому Фий­аст­ру Жак де Монт­рей восх­ва­ля­ет канц­ле­ра уни­вер­си­те­та Жер­со­на в ка­чест­ве гу­ма­нис­та: Хо­тя ты из­вес­тен тем, что от те­бя нич­то не ус­кольза­ет из зас­лу­жи­ва­юще­го поз­на­ния, и то­му у ме­ня не­ма­ло сви­де­тельств, я не пе­рес­таю удив­ляться то­му, что ты не по­шел по сле­дам зна­ме­ни­то­го па­рижс­ко­го канц­ле­ра, че­ло­ве­ка иск­лю­чи­тельной культу­ры. Не ста­ну го­во­рить о его жиз­ни или нра­ве, ни да­же о его уче­нос­ти в об­лас­ти хрис­ти­анс­кой ре­ли­гии или те­оре­ти­чес­ко­го бо­гос­ло­вия, в ко­их вы оба дос­тиг­ли та­ких от­ли­чий и вы­сот. Я упо­мя­ну лишь его ис­кус­ство рас­ска­зы­вать и убеж­дать, по­ко­яще­еся преж­де все­го на пра­ви­лах ри­то­ри­ки и крас­но­ре­чия, бла­го­да­ря ко­то­рым это ис­кус­ство дос­ти­га­ет­ся и без ко­то­ро­го вы­ра­зи­тельность, ка­жу­ща­яся мне целью культу­ры, ос­та­ет­ся без­дей­ст­вен­ной, пус­той и бес­со­дер­жа­тельной… Бо­гос­лов Гий­ом Фи­ше, ко­то­рый в 1470 г. ус­та­но­вил пе­чат­ный ста­нок в кол­ле­же Сор­бон­ны, был дру­гом Вис­са­ри­она, меч­тал о воз­рож­де­нии пла­то­низ­ма, стре­мил­ся со­че­тать свое вос­хи­ще­ние Пет­рар­кой с по­чи­та­ни­ем то­мистс­кой тра­ди­ции. Ро­бер Га­ген, де­кан фа­культе­та ка­но­ни­чес­ко­го пра­ва, тес­но свя­зан­ный с фло­рен­тий­ца­ми, со­би­ра­ет вок­руг се­бя вос­тор­гав­ших­ся Пет­рар­кой гу­ма­нис­тов. Ес­ли у Эраз­ма выз­ва­ла отв­ра­ще­ние вар­варс­кая дис­цип­ли­на, ца­рив­шая при Ио­ан­не Стен­дон­ке в кол­ле­же Мон­те­гю, а по­то­му от по­се­ще­ния уни­вер­си­те­та у не­го ос­та­лось лишь през­ре­ние к упа­доч­ной схо­лас­ти­ке, то Жак Ле­февр д'Этапль, про­фес­сор в кол­ле­же Кар­ди­на­ла Ле-му­ана, расп­рост­ра­ня­ет по Па­ри­жу од­ну из чис­тей­ших форм гу­ма­низ­ма (об этом сто­ит пе­ре­честь прек­рас­ные стра­ни­цы Огюс­те­на Ре­но­де).

    Но хо­тя гу­ма­низм и на­па­дал в пер­вую оче­редь на по­ра­жен­ную скле­ро­зом схо­лас­ти­ку, а уни­вер­си­тетс­кие мэт­ры иной раз пе­ре­хо­ди­ли на сто­ро­ну гу­ма­низ­ма, то все же су­щест­во­ва­ла глу­бо­кая оп­по­зи­ция меж­ду сред­не­ве­ко­вым ин­тел­лек­ту­алом и гу­ма­нис­том Воз­рож­де­ния.

    

    

    Гуманист по су­ти сво­ей яв­ля­ет­ся ан­ти­ин­тел­лек­ту­алис­ки.

    Он бо­лее ли­те­ра­тор, чем уче­ный, ско­рее фи­де­ист, чем ра­ци­она­лист. Единст­ву ди­алек­ти­ки и схо­лас­ти­ки он про­ти­во­пос­тав­ля­ет дру­гую па­ру: фи­ло­ло­гия - ри­то­ри­ка. Альберт Ве­ли­кий не счи­тал Пла­то­на фи­ло­со­фом из-за его язы­ка и сти­ля; у гу­ма­нис­та он ока­зы­ва­ет­ся Вер­хов­ным Фи­ло­со­фом имен­но по­то­му, что тот был по­этом.

    Лефевр д'Этапль осу­ществ­ля­ет прек­рас­ное из­да­ние Ни­ко­ма­хо­вой эти­ки Арис­то­те­ля, но сам он скло­ня­ет­ся к по­этам и мис­ти­кам. Его иде­алом яв­ля­ет­ся со­зер­ца­тельное поз­на­ние. Он пуб­ли­ку­ет Гер­ме­ти­чес­кие кни­ги в пе­ре­во­де Мар­си­лио Фи­чи­но - тру­ды Псев­до-Ди­они­сия, со­зер­ца­ния фран­цис­кан­ца Рай­му­на Аул­лия, мис­ти­ков, вро­де Ри­ша­ра Сен-Вик­торс­ко­го, свя­той Хильде­гар­ды Бин­генс­кой, Рю­исб­ро­ка и, на­ко­нец, Ни­ко­лая Ку­занс­ко­го, сде­лав­ше­го­ся апос­то­лом Уче­но­го нез­на­ния.

    Тот же Ло­рен­цо Вал­ла, стро­гий фи­ло­лог, по­жа­луй, на­ибо­лее дис­цип­ли­ни­ро­ван­ный ум из всех гу­ма­нис­тов Кват­ро­чен­то, про­из­но­сит про­по­ведь в римс­кой церк­ви до­ми­ни­кан­цев 7 мар­та 1457 г. в честь св. Фо­мы Ак­винс­ко­го, за­яв­ляя в ней о сво­их рас­хож­де­ни­ях с его ме­то­дом: Мно­гие убеж­де­ны в том, что нельзя стать бо­гос­ло­вом, не вы­учив пра­вил ди­алек­ти­ки, ме­та­фи­зи­ки и всей фи­ло­со­фии. Что ска­зать на это? Убо­юсь ли выс­ка­зать, что ду­маю? Я восх­ва­ляю свя­то­го Фо­му за пре­дельную тон­кость вы­ра­же­ний, я вос­хи­щен его при­ле­жа­ни­ем, я див­люсь бо­гатст­ву, мно­го­об­ра­зию, со­вер­шенст­ву его докт­ри­ны… Но я не так уж впе­чат­лен так на­зы­ва­емой ме­та­фи­зи­кой, она заг­ро­мож­де­на поз­на­ни­ями, ко­их луч­ше не иметь, пос­кольку они только ме­ша­ют зна­нию луч­ших ве­щей. Нас­то­ящая те­оло­гия для не­го - как и для Ле­фев­ра д'Этап­ля - это те­оло­гия св. Пав­ла, ко­то­рая го­во­рит без фи­ло­софс­ко­го су­ес­ло­вия и об­ма­на (per phi­lo­sop­hi­am et ina­nem fal­la­ci­am).

    Философия долж­на скры­ваться в склад­ках ри­то­ри­ки и по­эзии. Ее со­вер­шен­ной фор­мой яв­ля­ет­ся пла­то­новс­кий ди­алог.

    Показателен спор пер­вой по­ло­ви­ны XV в., в ко­то­ром столк­ну­лись схо­ласт и гу­ма­нист по по­во­ду пе­ре­во­да Арис­то­те­ля.

    

    

    Леонардо Бру­ни опуб­ли­ко­вал во Фло­рен­ции но­вый пе­ре­вод Ни­ко­ма­хо­вой эти­ки Арис­то­те­ля. Этот труд, по его сло­вам, был не­об­хо­дим, пос­кольку ста­рый пе­ре­вод­чик (Ро­берт Грос­се­тест, а не, как счи­та­лось, Вильгельм Мёр­бе­ке, ра­бо­тав­ший для св. Фо­мы) пло­хо знал и гре­чес­кий, и ла­тынь.

    Кардинал Алон­со Гар­сия Кар­та­хенс­кий, епис­коп Бур­го­са и про­фес­сор Са­ла­манкс­ко­го уни­вер­си­те­та рез­ко ему воз­ра­жал.

    Он от­лич­но по­ни­мал, что спор ка­са­ет­ся фор­мы и сущ­нос­ти. Для гу­ма­нис­тов пер­вая яв­ля­ет­ся всем, тог­да как для схо­лас­тов фор­ма предс­тав­ля­ет со­бой лишь слу­жан­ку мыс­ли.

    Мой от­вет та­ков, - пи­шет Алон­со Гар­сия. - Хо­тя Ле­онар­до про­явил дос­та­точ­но крас­но­ре­чия, он по­ка­зал ма­лую фи­ло­софс­кую культу­ру. Он об­ра­ща­ет вни­ма­ние на ошиб­ки в пе­ре­да­че арис­то­те­левс­ких мыс­лей, со­вер­шен­ные гу­ма­нис­том, стре­мя­щим­ся к кра­си­вос­ти сло­га; он за­щи­ща­ет ста­ро­го пе­ре­вод­чи­ка, по­яс­няя его на­ме­ре­ния: Он не прос­то пе­ре­вел кни­ги Арис­то­те­ля с гре­чес­ко­го на ла­тинс­кий, но так­же ис­тол­ко­вал его со всей воз­мож­ной ис­тин­ностью. Ес­ли б он то­го хо­тел, то от не­го не ус­кользну­ли бы ни ве­ли­чай­шая эле­гант­ность, ни прек­рас­ней­шие ук­ра­ше­ния… Но ста­рый тол­ко­ва­тель стре­мил­ся в пер­вую оче­редь к фи­ло­софс­кой ис­ти­не и не хо­тел из­быт­ка прик­рас, да­бы из­бе­жать оши­бок, в ко­то­рые впал но­вей­ший ин­терп­ре­та­тор. Ста­рый же прек­рас­но ви­дел, что ла­тинс­кий язык не сме­ет на­де­яться на рав­ное с гре­чес­ким бо­гатст­во вы­ра­же­ний. Он да­ет гу­ма­нис­ту урок ис­то­ри­чес­кой фи­ло­ло­гии:

    Латинский язык не пе­рес­та­вал за­имст­во­вать не только у Гре­ков, но так­же у вар­варс­ких на­ро­дов, у всех пле­мен зем­ных. Так, он впос­ледст­вии обо­га­тил­ся галльски­ми и гер­манс­ки­ми сло­ва­ми. Не луч­ше ли вос­пользо­ваться крат­ким и точ­ным эк­ви­ва­лен­том на­род­но­го язы­ка, чем об­ра­щаться к дол­гим пе­ри­одам клас­си­чес­кой ла­ты­ни?

    Тот же отк­лик и у схо­лас­та Джо­на Май­ра, ко­то­ро­го разд­ра­жа­ют нас­меш­ки эраз­мис­тов и фаб­рис­тов над вар­варст­вом го­ти­ки: На­ука не нуж­да­ет­ся в прек­рас­нос­ло­вии.

    Конечно, схо­лас­ти­чес­кая ла­тынь уми­ра­ла и слу­жи­ла она для вы­ра­же­ния ока­ме­нев­шей на­уки. На­ци­ональным язы­кам при­над­ле­жа­ло бу­ду­щее, они от­во­евы­ва­ли свое вы­со­кое мес­то, и гу­ма­нис­ты им в этом по­мо­га­ли. Но ла­тынь гу­ма­нис­тов окон­ча­тельно сде­ла­ла из нее мерт­вый язык. У на­уки был от­нят единст­вен­ный меж­ду­на­род­ный язык, ко­то­рым она мог­ла пользо­ваться, по­ми­мо цифр и фор­мул. Она сде­ла­лась сок­ро­ви­щем без упот­реб­ле­ния в ру­ках эли­ты.

    

    

    Ибо гу­ма­нист предс­тав­ля­ет со­бой арис­ток­ра­та. Ес­ли ин­тел­лек­ту­ал сред­них ве­ков, в кон­це кон­цов, пре­дал свое приз­ва­ние тру­же­ни­ка на­уки, то он сде­лал это, от­ре­ка­ясь от собст­вен­ной на­ту­ры. Гу­ма­нист же с са­мо­го на­ча­ла при­тя­за­ет на ге­ни­альность, да­же ес­ли сам он кор­пит над текс­та­ми, а его крас­но­ре­чие по­ли­то по­том. Он пи­шет для пос­вя­щен­ных. Ког­да Эразм опуб­ли­ко­вал свои Ада­гии, его друзья ко­ри­ли его: Ты раск­рыл на­ши та­инст­ва!

    Да, сре­да, в ко­то­рой рож­да­ет­ся гу­ма­нист, из­ряд­но от­ли­ча­ет­ся от ли­хо­ра­доч­ной го­родс­кой строй­ки, отк­ры­той всем и каж­до­му, за­бо­тя­щей­ся об об­щем прод­ви­же­нии впе­ред всех тех­ник, объеди­ня­емых об­щей эко­но­ми­кой, от строй­ки, на ко­то­рой сфор­ми­ро­вал­ся сред­не­ве­ко­вый ин­тел­лек­ту­ал.

    Окружение гу­ма­нис­та - это груп­па, это зак­ры­тая Ака­де­мия, и ес­ли ис­тин­ный гу­ма­нист за­во­евы­ва­ет Па­риж, то учит он не в уни­вер­си­те­те, но в соз­дан­ном для эли­ты инс­ти­ту­те - Кол­ле­же ко­ро­левс­ких чте­цов, бу­ду­щем Кол­леж де Франс.

    Его сре­да - это двор го­су­да­ря. Ве­дя фи­ло­ло­ги­чес­кий спор с Ле­онар­до Бру­ни, это, ка­жет­ся, уже чувст­ву­ет Алон­со Гар­сия: «Учти­вость» оз­на­ча­ет для вас «че­ло­веч­ность», она и в сло­вах, и в жес­тах идет у вас впе­ре­ди всех по­чес­тей. Имя «учти­вые» вы да­ете тем, кто при­вык прек­ло­нять ко­ле­ни, прис­пус­кать свой ка­пю­шон, от­ка­зы­ваться от стар­шинст­ва и пер­венст­ва да­же сре­ди рав­ных. Но мы-то на­зы­ва­ем та­ких «cu­ri­ales», и ес­ли те­бе не нра­вит­ся это сло­во, пос­кольку оно име­ет дру­гой смысл в граж­данс­ком пра­ве, то, ко­ли доз­во­лишь мне вос­пользо­ваться прос­то­ре­чи­ем, на­зо­вем их «кур­ти­за­на­ми», а их «учти­вость» на­зо­вем «прид­вор­ностью», ли­бо, ес­ли вос­пользо­ваться сло­вом из ры­царс­ко­го язы­ка, мы на­зы­ва­ем ее "кур­ту­аз­ностью". Бальта­зар Кас­тильоне чуть меньше ве­ка спус­тя ре­зю­ми­ру­ет со­ци­альный иде­ал гу­ма­нис­тов в II Cor­te­gi­ano - Прид­вор­ном.

    Этимология здесь це­ли­ком пе­ре­да­ет смысл. Из ми­ра го­ро­да {urbs} мы вновь вер­ну­лись к ми­ру дво­ра. От­ли­ча­ясь от сред­не­ве­ко­вых ин­тел­лек­ту­алов иной культу­рой ума, гу­ма­нис­ты еще дальше уш­ли от них в со­ци­альном пла­не.

    Протекция сильных ми­ра се­го,са­нов­ни­ков, ма­те­ри­альное бо­гатст­во - вот из­на­чальное мес­то­по­ло­же­ние гу­ма­нис­та. Гонтье Коль яв­ля­ет­ся сбор­щи­ком по­да­тей во Фран­ции и в Нор­ман­дии (где он за­нят спе­ку­ля­ци­ями вмес­те с Кар­лом На­вар­рским), он сек­ре­тарь гер­цо­га Бер­рий­ско­го. За­тем он но­та­ри­ус, сек­ре­тарь ко­ро­ля, глав­ный конт­ро­лер фи­нан­сов, один из двух каз­на­че­ев ко­ро­ля, а по­то­му ему по­ру­ча­ют­ся важ­ные мис­сии и по­сольства. Его не­на­ви­дит на­род, его дво­рец был разг­раб­лен ка­бошьена­ми. Бу­ду­чи по­том­ком бо­га­тых бур­жуа, он по­лу­чил воз­мож­ность пре­да­ваться уче­ным изыс­ка­ни­ям. Пок­ро­ви­тельство ме­це­на­тов и дан­ные ими по­ру­че­ния он ис­пользо­вал для при­ум­но­же­ния сво­их бо­гатств. По­лу­чив дво­рянст­во, он вла­де­ет мно­ги­ми до­ма­ми в Сан­се, ему при­над­ле­жит по­местье Па­рон с ви­ног­рад­ни­ком, дво­рец в Па­ри­же на ули­це Вьей-дю-Тампль. Он жи­вет на ши­ро­кую но­гу, у не­го мно­го слуг, ков­ров, ло­ша­дей, со­бак, со­ко­лов, он страст­ный иг­рок. Все это не ме­ша­ет ему на ма­нер древ­них восх­ва­лять sanc­ta simp­li­ci­tas. Он сос­то­ит при дво­ре люб­ви Кар­ла VI, где пред­се­да­тельству­ют гер­цо­ги Бур­гундс­кий и Бур­бонс­кий. Жан де Монт­рей ко­пит пок­ро­ви­те­лей и долж­нос­ти:

    он яв­ля­ет­ся сек­ре­та­рем ко­ро­ля, до­фи­на, гер­цо­гов Бер­рий­ско­го, Бур­гундс­ко­го, Ор­ле­анс­ко­го; лю­бит пох­вас­таться сво­ими свя­зя­ми пе­ред зна­ко­мы­ми (а они ра­бо­леп­но ему от­ве­ча­ют: Ты, пред­по­чи­та­ющий ис­пользо­вать свое вли­яние при дво­ре бо­лее для дру­зей, чем для се­бя са­мо­го). Од­нов­ре­мен­но он ко­пит и цер­ков­ные пре­бен­ды. А ес­ли он изб­рал безб­ра­чие, то из од­но­го только эго­из­ма:

    ТЫ нас ба­лу­ешь, Гос­по­ди, ал­ли­луй­я! Ты ос­во­бо­дил нас от яр­ма суп­ру­жест­ва, ал­ли­луй­я!

    В письме кар­ди­на­лу Ама­дею де Са­лю­су он го­во­рит о се­бе как о че­ло­ве­ке щед­ро ода­рен­ном, вплоть до пре­сы­ще­ния. У не­го пол­но книг, про­ви­ан­та на це­лый год, нес­колько до­мов, в дос­тат­ке платья, ло­ша­дей, а про­из­ве­де­ний ис­кус­ства да­же в из­быт­ке. Он хо­лост, у не­го нес­рав­нен­ные друзья. Но пи­шет он все это для то­го, что­бы вып­ро­сить туч­ный бе­не­фи­ций.

    Гражданская жизнь ос­та­лась за Го­су­да­рем. Гу­ма­нис­ты час­то слу­жат ему, но всег­да ус­ту­па­ют ему браз­ды прав­ле­ния об­щест­вом. Они ра­бо­та­ют в ти­ши­не. Они хвас­та­ют­ся до­су­гом, по­ко­ем, в ко­то­ром они за­ни­ма­ют­ся ли­те­ра­ту­рой - oti­um ан­тич­ной арис­ток­ра­тии. Не стес­няй­ся той за­ме­ча­тельной и слав­ной ле­ни, ко­то­рой всег­да нас­лаж­да­лись ве­ли­кие умы, - пи­шет Ни­ко­ля де Кла­манж Жа­ну де Монт­рей.

    

    

    Для че­ло­ве­ка, изыс­кан­но­го и пре­да­юще­го­ся на до­су­ге сво­бод­ным шту­ди­ям, нет луч­ше­го мес­та, чем за го­ро­дом. Так за­вер­ша­ет­ся дви­же­ние, ко­то­рое уво­дит ин­тел­лек­ту­ала за го­родс­кие сте­ны. Оно це­ли­ком и пол­ностью со­от­ветст­ву­ет эко­но­ми­чес­кой и со­ци­альной эво­лю­ции. Раз­бо­га­тев­шие бур­жуа и князья вкла­ды­ва­ют свои ка­пи­та­лы в зем­лю, воз­во­дят вил­лы или двор­цы, скром­ность или рос­кошь ко­то­рых за­ви­сит от их дос­тат­ка. Ака­де­мия фло­рен­тинс­ких не­оп­ла­то­ни­ков со­би­ра­ет­ся на вил­ле Ме­ди­чи в Ка­ред­жи.

    Жан де Монт­рей, Ни­ко­ля де Кла­манж, Гонтье Коль вла­де­ют вил­ла­ми, ку­да они уда­ля­ют­ся для об­ре­те­ния до­су­га гу­ма­нис­та. Жан де Монт­рей хва­лит ти­ши­ну аб­батст­ва Ша­ли, Ни­ко­ля де Кла­манж - по­кой при­орст­ва Фон­тэн-о-Буа. Здесь они вновь на­хо­дят внут­рен­не­го че­ло­ве­ка св. Бер­на­ра, но те­перь с по­мощью Ци­це­ро­на и Го­ра­ция. По­ки­дая пом­пез­ность дво­ра и шум го­ро­дов, ты по­се­лишься в де­рев­не, ты воз­лю­бишь оди­но­чест­во, - пи­шет Жан де Монт­рей.

    А вот на­ча­ло Пи­ра ре­ли­гии Эраз­ма:

    Евсевий: Те­перь, ког­да все зе­ле­не­ет и ра­ду­ет­ся в по­лях, я див­люсь то­му, что есть лю­ди, нас­лаж­да­ющи­еся ко­потью го­ро­дов.

    Тимофей: Не все лю­бят вид цве­тов и зе­ле­не­ющих по­лей, ручьев и рек, а ес­ли и лю­бят, то пред­по­чи­та­ют им дру­гое. Од­но же­ла­ние го­нит дру­гое, как клин кли­ном вы­ши­ба­ют.

    Тимофей: Да, но не они од­ни, друг мой, и я ду­маю о бес­чис­лен­ной тол­пе, вплоть до свя­щен­ни­ков и мо­на­хов, ко­то­рые, не­сом­нен­но, из люб­ви к ба­ры­шам пред­по­чи­та­ют жить в го­ро­дах, да еще в са­мых мно­го­люд­ных, сле­дуя здесь мне­нию не Пи­фа­го­ра или Пла­то­на, но ка­ко­го-то сле­по­го ни­ще­го, ко­ему сла­дост­но на­хо­диться сдав­лен­ным в тол­пе, ибо, как он го­во­рит, там, где есть на­род, там есть чем по­жи­вить­ся.

    Евсевий: К чер­ту слеп­цов с их ба­ры­ша­ми: мы-то Фи­ло­со­фы.

    Тимофей: А ведь Сок­рат, хоть и был Фи­ло­со­фом, но пред­по­чи­тал по­лям го­ро­да, пос­кольку жад­но стре­мил­ся к зна­нию, а го­ро­да суть мес­та, где мож­но на­учиться. В по­лях, го­во­рил он, есть де­ревья, са­ды, ис­точ­ни­ки, ре­ки, да­ющие пи­щу гла­зу, но они ни­че­го не го­во­рят, а по­то­му ни­че­му не учат.

    Евсевий: Ска­зан­ное Сок­ра­том име­ет смысл лишь в том слу­чае, ес­ли ты хо­дишь по по­лям в оди­но­чест­ве. Да и при­ро­да, на мой взгляд, не яв­ля­ет­ся не­мой. Она со всех сто­рон об­ра­ща­ет­ся к нам, она спо­соб­на на­учить со­зер­ца­юще­го ее, ес­ли об­ра­ща­ет­ся к вни­ма­тельно­му и тер­пе­ли­во­му. Раз­ве столь сла­дост­ный об­лик ве­сен­ней при­ро­ды не го­во­рит нам неп­рес­тан­но о муд­рос­ти Бо­жест­вен­но­го Де­ми­ур­га, со­пос­та­ви­мой с бла­гом? И раз­ве Сок­рат, уда­лив­шись из го­ро­да, не на­учил мно­го­му сво­его Фед­ра, да и не на­учил­ся сам?

    Тимофей: Ес­ли най­дешь нес­колько се­бе по­доб­ных, то нет ни­че­го при­ят­нее пре­бы­ва­ния за го­ро­дом.

    Евсевий: Не хо­чешь ли риск­нуть? У ме­ня есть не­по­да­ле­ку не­большое по­местье, оно не­ве­ли­ко, но слав­но ухо­же­но; я вас приг­ла­шаю там ото­бе­дать.

    Тимофей: Нас ведь не­ма­ло, в твой дом не по­мес­тим­ся.

    Евсевий: Не важ­но! Пи­ро­вать бу­дем по-де­ре­вен­с­ки;

    устроим празд­ник, ко­то­рый, как го­во­рит Го­ра­ций, не был куп­лен. Ви­но на мес­те; рас­те­ния са­ми нам про­тя­ги­ва­ют ды­ни, ар­бу­зы, фи­ги, гру­ши, яб­ло­ки, оре­хи, слов­но на Ост­ро­вах Бла­жен­ных, ес­ли ве­рить Ауки­ану. До­ба­вим к ним, раз­ве что, ку­ри­цу.

    Тимофей: Хо­ро­шо, мы при­ни­ма­ем приг­ла­ше­ние.

    

    

    Так, гу­ма­нис­ты ос­тав­ля­ют од­ну из ос­нов­ных обя­зан­нос­тей ин­тел­лек­ту­ала - кон­такт с на­род­ной мас­сой, связь на­уки и об­ра­зо­ва­ния. Бе­зус­лов­но, в перс­пек­ти­ве Воз­рож­де­ние при­не­сет че­ло­ве­чест­ву жат­ву гор­де­ли­во­го и оди­но­ко­го тру­да. Его на­ука, его идеи, его ше­дев­ры бу­дут пи­тать прог­ресс че­ло­ве­чест­ва. Но по­на­ча­лу оно бы­ло свер­ты­ва­ни­ем, от­хо­дом. По­ка не по­лу­чи­ла ши­ро­ко­го расп­рост­ра­не­ния культу­ра письмен­нос­ти, да­же ти­пог­ра­фия по­на­ча­лу спо­собст­во­ва­ла су­же­нию по­ля мыс­ли. Она осы­па­ла да­ра­ми тех, кто умел чи­тать, не­большую эли­ту счаст­лив­цев. Дру­гие уже не пи­та­лись да­же кро­ха­ми со сто­ла схо­лас­ти­ки, ко­то­рые до­но­си­лись до них про­по­вед­ни­ка­ми и ар­тис­та­ми сред­них ве­ков, по­лу­чив­ши­ми уни­вер­си­тетс­кое об­ра­зо­ва­ние. Нуж­но бы­ло дож­даться Контр­ре­фор­ма­ции, что­бы по­лу­чи­ло расп­рост­ра­не­ние ис­кус­ство, ко­то­рое - пусть в не­бес­спор­ной фор­ме, но с ди­дак­ти­чес­ки­ми и апос­то­ли­чес­ки­ми це­ля­ми - по­пы­та­лось най­ти спо­соб учас­тия на­ро­да в культур­ной жиз­ни.

    Ничто так не по­ра­жа­ет, как конт­раст меж­ду об­ра­за­ми, в ко­то­рых предс­та­ет труд сред­не­ве­ко­во­го ин­тел­лек­ту­ала и гу­ма­нис­та.

    Один изоб­ра­жа­ет­ся как про­фес­сор, с го­ло­вой ушед­ший в пре­по­да­ва­ние, ок­ру­жен­ный уче­ни­ка­ми, си­дя­щи­ми на скамьях или тес­ня­щи­ми­ся в ауди­то­рии. Дру­гой - как оди­но­кий уче­ный в ти­ши ка­би­не­та, пос­ре­ди бо­га­то уб­ран­ной ком­на­ты, где нич­то не ме­ша­ет по­то­ку его мыс­лей. Там шум шко­лы, пыль за­лов, без­раз­лич­ный к уб­ранст­ву кол­лек­тив­ный труд.

    Здесь все - по­ря­док, кра­со­та, По­кой, бо­гатст­во, не­га.

    

    

    751 - 843 Ди­нас­тия Ка­ро­лин­гов

    1121 - 1158 Ла­тинс­кий пе­ре­вод Но­вой Ло­ги­ки Арис­то­те­ля

    ок.1121 Sic et поп Абе­ля­ра

    1126 - 1198 Авер­ро­эс

    1140 Дек­рет Гра­ти­ана

    1141 Со­бор в Сан­се. Осуж­де­ние Абе­ля­ра

    1143 Пе­ре­вод Пла­нис­фе­ры Пто­ле­мея

    1144 - 1203 Алан Лилльский

    1145 Ро­берт Чес­терс­кий пе­ре­во­дит Ал­геб­ру Аль-Хо­рез­ми

    1146 Свя­той Бер­нар про­по­ве­ду­ет Вто­рой крес­то­вый по­ход

    1147 Песнь о мо­ем Си­де

    1148 Со­бор в Рей­мсе. Осуж­де­ние Гильбер­та Пор­ре­танс­ко­го

    1154 При­ви­ле­гии Фрид­ри­ха Бар­ба­рос­сы мэт­рам и сту­ден­там Бо­лоньи

    1163 Алек­сандр III зап­ре­ща­ет мо­на­хам за­ня­тия ме­ди­ци­ной и пра­вом

    1163 - 1182 Воз­ве­де­ние со­бо­ра Нотр-Дам в Па­ри­же

    1167 - 1227 Чин­гиз­хан

    1174 При­ви­ле­гии Це­лес­ти­на III пре­по­да­ва­те­лям и сту­ден­там в Па­ри­же

    1180 Нас­то­ятель со­бо­ра Нотр-Дам в Па­ри­же ос­но­вы­ва­ет

    первый кол­леж - «Во­сем­над­ца­ти»

    1182 - 1226 Фран­циск Ас­сизс­кий

    1197 Са­ла­дин зах­ва­ты­ва­ет Иеру­са­лим

    1200 При­ви­ле­гии Фи­лип­па-Авгус­та Па­рижс­ко­му уни­вер­си­те­ту

    1206 - 1280 Альберт Ве­ли­кий

    1208 Ос­но­ва­ние ор­де­на братьев-про­по­вед­ни­ков

    1209 Пер­вая фран­цис­канс­кая об­щи­на

    ок.1214-1294 Род­жер Бэ­кон

    1214 Пер­вые при­ви­ле­гии в Окс­фор­де

    1215 Ста­тут Ро­бе­ра де Кур­со­на в Па­рижс­ком уни­вер­си­те­те

    1226 - 1270 Прав­ле­ние Лю­до­ви­ка IX Свя­то­го

    1221 - 1270 Св. Бо­на­вен­ту­ра

    1224 -1274 Св. Фо­ма Ак­винс­кий

    1230 - 1250 Зна­комст­во за­пад­ных уни­вер­си­те­тов с Авер­ро­эсом

    ок.1235-ок.1282 Си­гер Бра­бантс­кий

    1235-1315 Рай­мун Лул­лий

    1240 Ро­берт Грос­се­тест пе­ре­во­дит Эти­ку Арис­то­те­ля;

    1245-1246 Пре­по­да­ва­ние св. Альбер­та Ве­ли­ко­го в Па­ри­же

    1248 - 1254 Крес­то­вый по­ход Лю­до­ви­ка Свя­то­го

    1248 - 1255 Пре­по­да­ва­ние св. Бо­на­вен­ту­ры в Па­ри­же

    1252 - 1259 Пре­по­да­ва­ние св. Фо­мы Ак­винс­ко­го в Па­ри­же

    1254 - 1323 Мар­ко По­ло

    1257 Ро­бер де Сор­бон ос­но­вы­ва­ет в Па­ри­же кол­леж для те­оло­гов

    1260 - 1327 Мей­стер Эк­харт

    1265 Фо­ма Ак­винс­кий на­чи­на­ет ра­бо­ту над Сум­мой те­оло­гии

    1265-1321 Дан­те

    1266 - 1268 Род­жер Бэ­кон: opus ma­j­us, opus mi­nus, opus ter­ci­um

    1270 Пер­вое осуж­де­ние Си­ге­ра Бра­бантс­ко­го и авер­ро­из­ма

    1276 Вто­рая часть Ро­ма­на о Ро­зе Жа­на де Ме­на

    1277 Осуж­де­ние авер­ро­истс­кой докт­ри­ны и то­мистс­ких те­зи­сов

    1282 Адам Галльский Иг­ра Ро­би­на и Ма­ри­он

    1291 По­те­ря Сент-Жан-д'Акра

    1293 - 1381 Рю­исб­рок

    1294 - 1303 Па­па Бо­ни­фа­ций VI­II

    ок. 1300-1361 Та­улер

    ок.1300-1365 Су­зо

    ок.1300-ок.1368 Жан Бу­ри­дан

    1304-1374 Пет­рар­ка

    1309 Па­па Кли­мент обос­но­вы­ва­ет­ся в Авиньоне

    1312 Aд Дан­те

    1313-1375 Бо­кач­чо

    1329 Осуж­де­ние Мей­сте­ра Эк­хар­та

    1337 На­ча­ло Сто­лет­ней вой­ны. Пер­вое осуж­де­ние ок­ка­миз­ма Па­рижс­ким уни­вер­си­те­том

    1337 - 1410 Фру­ас­сар

    1340 - 1400 Чо­сер

    1349 - 1353 Де­ка­ме­рон Бо­кач­чо

    1377 Па­па Гри­го­рий X1 возв­ра­ща­ет­ся в Рим

    1379 Ос­но­ва­ние Но­во­го кол­лед­жа п Окс­фор­де

    1387 - 1455 Фра Ан­же­ли­ко

    1395 Жер­сон ста­но­вит­ся канц­ле­ром Па­рижс­ко­го уни­вер­си­те­та

    1401-1464 Ни­ко­лай Ку­занс­кий

    1402 Ян Гус - рек­тор Пражс­ко­го уни­вер­си­те­та

    1407 - 1457 Ло­рен­цо Вал­ла

    1413 Вос­ста­ние ка­бошьенов в Па­ри­же

    ок.1420 Под­ра­жа­ние Хрис­ту

    1424 Аурис­па - пер­вый про­фес­сор гре­чес­ко­го в Бо­лонье

    ок.1425-1431 Мис­ти­чес­кий аг­нец Яна ван Эй­ка

    1430 - 1470 Фран­суа Вий­он

    1431 Па­па Ев­ге­ний вво­дит гу­ма­ни­тар­ные на­уки в уни­вер­си­те­те Ри­ма

    1433 - 1499 Мар­си­лио Фи­чи­но

    1440 Об уче­ном нез­на­нии Ни­ко­лая Ку­занс­ко­го

    1450 Иоганн Гу­тен­берг отк­ры­ва­ет пе­чат­ную мас­терс­кую в Май­нце

    1450-1537 Ле­февр д'Этапль

    1453 Взя­тие Конс­тан­ти­но­по­ля тур­ка­ми

    1463 - 1536 Пи­ко дел­ла Ми­ран­до­ла

    1466 По­яв­ле­ние ка­фед­ры гре­чес­ко­го язы­ка в Па­рижс­ком уни­вер­си­те­те

    1466-1536 Эразм Рот­тер­дамс­кий

    1469 - 1527 Ма­ки­авел­ли

    1479 Бра­ко­со­че­та­ние Иза­бел­лы Кас­тильской с Фер­ди­нан­дом Ара­гонс­ким

    1469 - 1527 Расп­рост­ра­не­ние кни­го­пе­ча­та­ния в Па­рижс­ком уни­вер­си­те­те

    1475 Ко­нец Сто­лет­ней вой­ны

    1488 Бар­то­ло­мео Ди­ас оги­ба­ет мыс Доб­рой На­деж­ды

    1492 Хрис­то­фор Ко­лумб отк­ры­ва­ет Аме­ри­ку. Взя­тие Гра­на­ды.

    1497 Тай­ная ве­че­ря Ле­онар­до да Вин­чи. Отп­лы­тие Вас­ко да Га­мы

    

    

 

Сайт создан в системе uCoz