Если бы в тот день, ког­да я пос­та­вил точ­ку в ру­ко­пи­си, кто-ни­будь ска­зал бы, что этот ро­ман бу­дет из­дан в Сим­фе­ро­по­ле, мне приш­лось бы па­ри­ро­вать: «Умерьте свою фан­та­зию, су­дарь!»

    Теперь со­вер­ша­ет­ся чу­до, пе­ред ко­то­рым прев­ра­ще­ние «по­лу­ост­ро­ва» в «Остров» - нес­лож­ная ра­бо­та. Чу­де­са, меж­ду тем, про­дол­жа­ют­ся. Крымс­кая фир­ма «Интер-конт», нап­ри­мер, со­би­ра­ет­ся наз­вать ор­га­ни­зо­ван­ные ею ав­то­гон­ки в ду­хе ро­ма­на - «Анти­ка-рал­ли». Зна­чит не так уж труд­но мож­но бу­дет предс­та­вить на ее ви­ра­жах «пи­тер-тур­бо» Анд­рея Луч­ни­ко­ва.

    Так стран­но нын­че пе­реп­ле­та­ют­ся фан­та­зия и ре­альность. Я на­де­юсь, что мой ро­ман не только ув­ле­чет крым­чан сво­им до­вольно бур­ным сю­же­том, но так­же по­мо­жет им в ос­мыс­ле­нии ис­то­рии сво­его края, как буд­то спе­ци­ально соз­дан­но­го Твор­цом для воп­ло­ще­ния мно­го­на­ци­ональной гар­мо­нии.

    Василий Ак­се­нов

    август 1991 го­да

    

    

    

    Всякий зна­ет в цент­ре Сим­фе­ро­по­ля, сре­ди его су­мас­шед­ших ар­хи­тек­тур­ных эксп­рес­сии, дерз­кий в сво­ей прос­то­те, по­хо­жий на очи­нён­ный ка­ран­даш, не­боск­реб га­зе­ты «Рус­ский Курьер». К на­ча­лу на­ше­го по­вест­во­ва­ния, на ис­хо­де до­вольно сум­бур­ной ре­дак­ци­он­ной но­чи, вес­ной, в кон­це те­ку­ще­го де­ся­ти­ле­тия или в на­ча­ле бу­ду­ще­го (за­ви­сит от вре­ме­ни вы­хо­да кни­ги) мы ви­дим из­да­те­ля-ре­дак­то­ра этой га­зе­ты 46-лет­не­го Анд­рея Ар­се­ни­еви­ча Луч­ни­ко­ва в его лич­ных апар­та­мен­тах, на «вер­хо­ту­ре». Этим со­ветс­ким сло­веч­ком хо­лос­тяк Луч­ни­ков с удо­вольстви­ем име­но­вал свой плей­бой­ский пент­ха­уз.

    Лучников ле­жал на ков­ре в йо­говс­кой по­зе аб­со­лют­но­го по­коя, пы­та­ясь во­об­ра­зить се­бя пе­рыш­ком, об­лач­ком, что­бы за­тем и во­об­ще как бы от­ле­теть от сво­его 80-ки­лог­рам­мо­во­го те­ла, но ни­че­го не по­лу­ча­лось, в го­ло­ве все вре­мя прок­ру­чи­ва­лась ре­дак­ци­он­ная ше­лу­ха, в част­нос­ти нев­ра­зу­ми­тельные со­об­ще­ния из За­пад­ной Аф­ри­ки, пос­ту­па­ющие на те­ле­тай­пы ЮПИи РТА: то ли марк­систс­кие пле­ме­на опять ри­ну­лись на Ша­бу, то ли, на­обо­рот, ко­ман­да ев­ро­пей­ских го­ло­во­ре­зов ата­ко­ва­ла Лу­ан­ду. Пол­но­чи во­зи­лись с этой дре­бе­денью, зво­ни­ли соб­ко­ру в Ай­во­ри, но ни­че­го тол­ком не вы­яс­ни­ли, и приш­лось сдать в на­бор нев­ра­зу­ми­тельное: «по не­оп­ре­де­лен­ным со­об­ще­ни­ям, пос­ту­па­ющим из…»

    Тут еще пос­ле­до­вал со­вер­шен­но не­ожи­дан­ный зво­нок лич­но­го ха­рак­те­ра: отец Анд­рея Ар­се­ни­еви­ча про­сил его при­ехать и неп­ре­мен­но се­год­ня.

    Лучников по­нял, что ме­ди­та­ции не по­лу­чит­ся, под­нял­ся с ков­ра и стал бриться, гля­дя, как солн­це в со­от­ветст­вии с за­ко­на­ми сов­ре­мен­ной ар­хи­тек­ту­ры рас­по­ла­га­ет ут­рен­ние те­ни и по­ло­сы све­та по пей­за­жу Сим­фи.

    Когда-то был ведь заш­тат­ный го­ро­диш­ко, ле­жа­щий на уны­лых се­рых хол­мах, но пос­ле эко­но­ми­чес­ко­го бу­ма ран­них со­ро­ко­вых Го­родс­кая Уп­ра­ва объяви­ла Сим­фе­ро­поль по­лем со­рев­но­ва­ния са­мых сме­лых ар­хи­тек­то­ров ми­ра, и вот те­перь сто­ли­ца Кры­ма мо­жет по­ра­зить лю­бое ту­ристс­кое во­об­ра­же­ние.

    Площадь Ба­ро­на, нес­мот­ря на ран­ний час, бы­ла за­би­та бо­га­ты­ми ав­то­мо­би­ля­ми. Уик-энд, со­об­ра­зил Луч­ни­ков и стал тог­да ак­тив­но «вклю­чаться» на сво­ем «пи­те­ре-тур­бо», под­ре­зать но­сы, гу­лять из ря­да в ряд, по­ка не вле­тел в при­выч­ную улоч­ку, по ко­то­рой обыч­но про­би­рал­ся к Под­зем­но­му Уз­лу, при­выч­но ос­та­но­вил­ся пе­ред све­то­фо­ром и при­выч­но пе­рек­рес­тил­ся. Тут вдруг его обожг­ло неп­ри­выч­ное: на что пе­рек­рес­тил­ся? При­выч­ной ста­рой Церк­ви Всех Свя­тых в Зем­ле Рос­сий­ской Вос­си­яв­ших больше не бы­ло в кон­це улоч­ки, на ее мес­те не­кая овальная сфе­ра. На све­то­фор, зна­чит, пе­рек­рес­тил­ся, уб­лю­док? Сов­рем я за­шо­рил­ся со сво­ей Иде­ей, со сво­ей га­зе­той, от­ца Ле­они­да уже год не по­се­щал, кре­щусь на све­то­фо­ры.

    Эта его при­выч­ка класть крес­ты при ви­де пра­вос­лав­ных ма­ко­вок здо­ро­во за­бав­ля­ла но­вых дру­зей в Моск­ве, а са­мый ум­ный друг Мар­лен Ку­зен­ков да­же уве­ще­вал его: Анд­рей, ведь ты поч­ти марк­сист, но да­же и не с марк­систс­кой, с чис­то эк­зис­тен­ци­альной точ­ки зре­ния смеш­но упот­реб­лять эти на­ив­ные сим­во­лы. Луч­ни­ков в от­вет только ух­мы­лял­ся и вся­кий раз, уви­дев зо­ло­той крест в не­бе, быст­ренько, как бы фор­мально от­ма­хи­вал зна­ме­ние. Он-то как раз каз­нил се­бя за фор­мальность, за су­ет­ность сво­ей жиз­ни, за уда­ле­ние от Хра­ма, и вот те­перь ужас­нул­ся то­му, что пе­рек­рес­тил­ся прос­то-нап­рос­то на све­то­фор.

    Мутная из­жо­га, пе­ре­гар га­зет­ной но­чи, под­ня­лась в ду­ше. Сим­фи да­же нос­тальгии не ос­тав­ля­ет на сво­ей тер­ри­то­рии. Пе­рек­лю­чи­ли свет, и че­рез ми­ну­ту Луч­ни­ков по­нял, что овальная, про­ни­зан­ная све­том сфе­ра - это и есть те­перь Цер­ковь Всех Свя­тых в Зем­ле Рос­сий­ской Вос­си­яв­ших, пос­лед­ний ше­девр ар­хи­тек­то­ра Уго Ван Плю­са.

    Автомобильное ста­до вмес­те с луч­ни­ковс­ким «пи­те­ром» ста­ло втя­ги­ваться в Под­зем­ный Узел, спле­те­ние тун­не­лей, ог­ром­ную раз­вяз­ку, прок­ру­тив­шись по ко­то­рой, ма­ши­ны на большой ско­рос­ти выс­ка­ки­ва­ют в нуж­ных мес­тах Крымс­кой сис­те­мы фри­у­э­ев. По идее, под­зем­ное дви­же­ние уст­ро­ено так, что ма­ши­ны на­би­ра­ют все большую ско­рость и вы­но­сят­ся на гор­бы ма­гист­ра­лей, дер­жа стрел­ки, уже на вто­рой по­ло­ви­не спи­до­мет­ров. Од­на­ко идею эту с каж­дым го­дом осу­щест­вить ста­но­ви­лось труд­нее, осо­бен­но во вре­мя уик-эндов. Ско­рость в устье тун­не­ля бы­ла не столь вы­со­ка, что­бы нельзя бы­ло про­честь ар­шин­ные бук­вы на бе­тон­ной стен­ке во­рот. Этим пользо­ва­лись мо­ло­деж­ные ор­га­ни­за­ции сто­ли­цы. Они спус­ка­ли на ка­на­тах сво­их ак­ти­вис­тов, и те пи­са­ли яр­ки­ми крас­ка­ми ло­зун­ги их групп, ри­со­ва­ли сим­во­лы и ка­ри­ка­ту­ры. Зуб­ры в Го­родс­кой Ду­ме тре­бо­ва­ли «обуз­дать мер­зав­цев», но ли­бе­ральные си­лы, не без учас­тия, ко­неч­но, луч­ни­ковс­кой га­зе­ты, взя­ли верх, и с тех пор со­ро­ка­мет­ро­вые бе­тон­ные сте­ны на вы­ез­дах из Уз­ла, из­ма­зан­ные свер­ху до­ни­зу все­ми крас­ка­ми спект­ра, счи­та­ют­ся да­же чем-то вро­де дос­топ­ри­ме­ча­тельнос­тей сто­ли­цы, чуть ли не вит­ри­на­ми ост­ров­ной де­мок­ра­тии. Впро­чем, в Кры­му лю­бая стен­ка - это вит­ри­на де­мок­ра­тии.

    Сейчас, вы­ка­ты­ва­ясь из Вос­точ­ных во­рот, Луч­ни­ков с ус­меш­кой наб­лю­дал за тру­дом юно­го эн­ту­зи­ас­та, ко­то­рый ви­сел па­уч­ком на се­ре­ди­не сте­ны и за­вер­шал ог­ром­ный ло­зунг КОМ­МУ­НИЗМ - СВЕТ­ЛОЕ БУ­ДУ­ЩЕЕ ВСЕ­ГО ЧЕ­ЛО­ВЕ­ЧЕСТ­ВА, пе­рек­ры­вая крас­ной крас­кой мно­гоц­вет­ные отк­ро­ве­ния вче­раш­не­го дня. На за­ду па­ренька на выц­вет­ших джин­сах кра­со­вал­ся свер­ка­ющий знак «Серп и Мо­лот». Вре­ме­на­ми он бро­сал вниз, в ав­то­мо­бильную ре­ку, ка­кие-то па­ке­ти­ки-хло­пуш­ки, ко­то­рые взры­ва­лись в воз­ду­хе, опа­дая аги­та­ци­он­ным кон­фет­ти.

    Лучников пос­мот­рел по сто­ро­нам. Большинст­во во­ди­те­лей и пас­са­жи­ров не об­ра­ща­ли на эн­ту­зи­ас­та ни­ка­ко­го вни­ма­ния, только че­рез два ря­да сле­ва из «ка­ра­ва­на-фольксва­ге­на» ма­ха­ли плат­ка­ми и де­ла­ли сним­ки яв­но хмельные бри­танс­кие ту­рис­ты, да спра­ва ря­дом в рос­кош­ном свер­ка­ющем «рус­со-бал­те» хму­рил бро­ви по­жи­лой врэ­ва­ку­ант.

    Вылощенный, пол­ный собст­вен­но­го дос­то­инст­ва «мас­то­донт» чуть по­вер­нул го­ло­ву на­зад и что-то ска­зал сво­им пас­са­жи­рам. Две «мас­то­дон­ти­хи» под­ня­лись из мяг­чай­ших ко­жа­ных глу­бин «рус­со-бал­та» и пос­мот­ре­ли в ок­но. По­жи­лая да­ма и мо­ло­дая, обе кра­са­ви­цы, не без ин­те­ре­са, при­щу­рен­ны­ми гла­за­ми взи­ра­ли - но не на па­уч­ка в не­бе, - на Луч­ни­ко­ва. Бе­лог­вар­дей­ская сво­лочь. На­вер­ное, уз­на­ли: по­зав­че­ра я был на TV. Впро­чем, все врэ­ва­ку­ан­ты так или ина­че зна­ют друг дру­га. Долж­но быть, эти две суч­ки сей­час об­суж­да­ют, где они ме­ня мог­ли встре­тить - на втор­ни­ках у Бек­ле­ми­ше­вых, или на чет­вер­гах у Обо­ленс­ких, или на пят­ни­цах у Нес­сельро­де…

    Стекла в «рус­со-бал­те» по­полз­ли вниз.

    - Здравствуйте, Анд­рей Ар­се­ни­евич!

    - Медам! - вос­тор­жен­но при­ветст­во­вал по­пут­чиц Луч­ни­ков. - Иск­лю­чи­тельно рад! Вы за­ме­ча­тельно выг­ля­ди­те! Еде­те для гольфа? Меж­ду про­чим, как здо­ровье ге­не­ра­ла?

    Любого врэ­ва­ку­ан­та мож­но сме­ло спра­ши­вать «меж­ду про­чим, как здо­ровье ге­не­ра­ла»: у каж­до­го из них есть ка­кой-ни­будь од­рях­лев­ший ге­не­рал в родст­вен­ни­ках.

    - Вы, долж­но быть, не уз­на­ли нас, Анд­рей Ар­се­ни­евич, - мяг­ко ска­за­ла по­жи­лая кра­са­ви­ца, а мо­ло­дая улыб­ну­лась. - Мы Нес­сельро­де.

    - Помилуйте, как я мог вас не уз­нать, - про­дол­жал ёр­ни­чать Луч­ни­ков. - Мы встре­ча­лись на втор­ни­ках у Бек­ле­ми­ше­вых, на чет­вер­гах у Обо­ленс­ких, на пят­ни­цах у Нес­сельро­де…

    - Мы са­ми Нес­сельро­де! - ска­за­ла по­жи­лая кра­са­ви­ца. - Это Ли­доч­ка Нес­сельро­де, а я Вар­ва­ра Алек­санд­ров­на.

    - Понимаю, по­ни­маю, - за­ки­вал Луч­ни­ков. - Вы Нес­сельро­де, и мы, ко­неч­но же, встре­ча­лись на втор­ни­ках у Бек­ле­ми­ше­вых, на чет­вер­гах у Обо­ленс­ких, на пят­ни­цах у Нес­сельро­де, не так ли?

    - Диалог в сти­ле Ионес­ко, - ска­за­ла мо­ло­дая Ли­доч­ка. Обе да­мы оча­ро­ва­тельно ос­ка­ли­лись.

    «Что это они так лю­без­ны со мной? Я им хам­лю, а они не пе­рес­та­ют улы­баться. Ах да, ведь в этом се­зо­не я же­них. Ле­вые взгля­ды не в счет, глав­ное - я сей­час «же­них из врэ­ва­ку­ан­тов. В на­ше вре­мя, ми­лоч­ка, это не так уж час­то встре­тишь».

    - Вы, долж­но быть, сей­час при­пус­ти­те на сво­ем «тур­бо»? - спро­си­ла Ли­доч­ка Алек­санд­ров­на.

    - Йеп, мэм, - аме­ри­канс­кий от­вет Луч­ни­ко­ва проз­ву­чал весьма по­доз­ри­тельно для ушей рус­ских дам.

    - Наш па­поч­ка пред­по­чи­та­ет «рус­со-балт», а зна­чит, плав­ное, раз­ме­рен­ное дви­же­ние, не ли­шен­ное, од­на­ко, стре­ми­тельнос­ти. - Ли­доч­ка Алек­санд­ров­на пы­та­лась удер­жаться в «сти­ле Ионес­ко».

    - Это сра­зу вид­но, - ска­зал Луч­ни­ков.

    - Почему? - спро­си­ла Вар­ва­ра Алек­санд­ров­на. - По­то­му что он ваш по­ли­ти­чес­кий оп­по­нент?

    «Он, ока­зы­ва­ет­ся, мой по­ли­ти­чес­кий оп­по­нент!»

    - Нет, су­да­ры­ня, я сра­зу по­нял, что ваш па­поч­ка пред­по­чи­та­ет «рус­со-балт», ког­да я уви­дел его за ру­лем «рус­со-бал­та».

    Господин Нес­сельро­де по­вер­нул го­ло­ву и что-то ска­зал.

    - Михал Ми­ха­лыч ин­те­ре­су­ет­ся - как здо­ровье Ар­се­ния Ни­ко­ла­еви­ча? - Имен­но в та­ком ви­де Вар­ва­ра Алек­санд­ров­на вы­нес­ла на по­верх­ность выс­ка­зы­ва­ние суп­ру­га.

    Глянув на ле­тя­щие впе­ре­ди на од­ной ско­рос­ти ав­то­мо­би­ли и со­об­ра­зив, что сей­час нач­нет­ся подъем и ста­до бу­дет про­ре­жаться, Луч­ни­ков слег­ка сдви­нул руль, приб­ли­зил­ся к «рус­со-бал­ту» ед­ва ли не вплот­ную и за­шеп­тал го­ря­чим ше­по­том чуть ли не в ухо гос­по­же Нес­сельро­де:

    - Я как раз еду к от­цу и, зна­чит, уз­наю о его здо­ровье. Не­мед­лен­но те­лег­ра­фи­рую вам или поз­во­ню. Да­вай­те во­об­ще сбли­зим­ся по ме­ре воз­мож­нос­тей. Я не­мо­лод, но хо­лост. Ле­вые взгля­ды не в счет. Ла­ды?

    Лучников под­жал пе­даль га­за, и его яр­ко-крас­ный с тор­ча­щим хвос­том спор­тив­ный зверь, ряв­кая тур­би­ной, ри­нул­ся впе­ред, за­пет­лял, ме­няя ря­ды, по­ка не выб­рал­ся из ста­да и не стал на ог­ром­ной ско­рос­ти ухо­дить вверх по свер­ка­юще­му на солн­це гор­бу Вос­точ­но­го фри­у­эя.

    ВФ, вы­ле­тая из Сим­фи, на­би­ра­ет ед­ва ли не ави­аци­он­ную вы­со­ту. Лег­чай­ший се­реб­рис­тый ви­адук с кру­же­ва­ми мно­го­чис­лен­ных съездов и раз­вя­зок, чу­до стро­ительной тех­ни­ки. «При­ез­жай­те в Крым и вы уви­ди­те пас­то­ра­ли XVI­II ве­ка на фо­не ар­хи­тек­ту­ры XXI ве­ка!» - обе­ща­ли ту­ристс­кие прос­пек­ты, и не вра­ли.

    «Откуда все-та­ки взя­лось на­ше бо­гатст­во?» - в ты­сяч­ный раз спра­ши­вал се­бя Луч­ни­ков, гля­дя с фри­у­эя вниз на бла­го­дат­ную зе­ле­ную зем­лю, где мелька­ли пря­мо­угольные, тре­угольные, овальные, поч­ко­вид­ные пят­на пла­ва­тельных «пу­лов» и где по вьющим­ся мест­ным до­ро­гам мед­лен­но в больших «ка­дил­ла­ках» ез­ди­ли друг к дру­гу в гос­ти за­жи­точ­ные яки. Амо­рально бо­га­тая стра­на.

    Он вспом­нил Юж­ную до­ро­гу или, как они го­во­рят, - «трас­су» в Со­юзе. Не­дав­но они еха­ли по ней на «вол­ге» со ста­рым мос­ковс­ким дру­гом Луч­ни­ко­ва, раз­жа­ло­ван­ным ки­но­ре­жис­се­ром Ви­та­ли­ем Ган­гу­том.

    

    «Как на­зы­вал­ся тот го­ро­док, где мы заш­ли в ма­га­зин? Фа­неж? Нет - Фа­теж. Раз­би­тый ас­фальт глав­ной пло­ща­ди и не­из­мен­ная фи­гу­ра на пос­та­мен­те. Был ли там Веч­ный Огонь? Нет, ка­жет­ся, только об­ласт­ным цент­рам по­ла­га­ет­ся по ста­ту­су Веч­ный Огонь. Да, в Фа­те­же не бы­ло Веч­но­го Ог­ня. Хо­тя бы Веч­но­го Ог­ня там не бы­ло».

    - Сейчас уви­дишь на­ше изо­би­лие, - ска­зал Ви­та­лий.

    В ма­га­зи­не у при­лав­ка сто­яло нес­колько жен­щин. Они обер­ну­лись и мол­ча смот­ре­ли на во­шед­ших. Мо­жет быть, при­ня­ли за иност­ран­цев - стран­ные сум­ки че­рез пле­чо, стран­ные курт­ки… По­ка они хо­ди­ли и ос­мат­ри­ва­ли при­лав­ки, жен­щи­ны все вре­мя мол­ча гля­де­ли на них, но тут же от­во­ра­чи­ва­лись, ес­ли они за­ме­ча­ли это.

    В об­щем, здесь не бы­ло ни­че­го. Впро­чем, не нуж­но пре­уве­ли­чи­вать, вер­нее, пре­уменьшать дос­ти­же­ний: кое-что здесь все-та­ки бы­ло - один сорт кон­фет, влаж­ные ваф­ли, сорт пе­ченья, рыб­ные кон­сер­вы «Завт­рак ту­рис­та»… В от­де­ле под наз­ва­ни­ем «Гаст­ро­но­мия» име­лось неч­то страш­ное - бри­кет мо­ро­же­ной глу­бо­ко­вод­ной ры­бы. Спрес­со­ван­ная ин­дуст­ри­альным ме­то­дом в здо­ро­вен­ную пли­ту ры­ба уже не по­хо­жа бы­ла на ры­бу, лишь кое-где на гряз­но-кро­ва­вой по­верх­нос­ти бри­ке­та вид­не­лись ос­ка­лен­ные пас­ти, явив­ши­еся в Фа­теж из веч­ной мглы.

    - Я ви­жу, у вас тут не все есть, - с под­лой улы­боч­кой ска­зал жен­щи­нам Ган­гут.

    - А что вам на­до? - хму­ро по­ин­те­ре­со­ва­лись жен­щи­ны.

    - Сыру, - про­бор­мо­тал Луч. - Хо­те­ли сыр­ку ку­пить. Чу­дес­ная склон­ность со­ветс­ко­го на­се­ле­ния к уменьши­тельным обоз­на­че­ни­ям про­дук­тов бы­ла ему дав­но из­вест­на.

    Женщины ми­ло за­улы­ба­лись. Вот эта спо­соб­ность рус­ских баб мгно­вен­но пе­ре­хо­дить от хму­рос­ти, мрач­ной нас­то­ро­жен­нос­ти к ду­шев­ной теп­ло­те - вот это клад! Не­по­нят­ный чу­жой че­ло­век вы­зы­ва­ет по­доз­ри­тельность, че­ло­век же, же­ла­ющий сыр­ку, сра­зу ста­но­вит­ся по­ня­тен, мил и сра­зу по­лу­ча­ет доб­рую улыб­ку.

    - Сыр? Это у нас в во­ен­ном го­род­ке бы­ва­ет поч­ти ре­гу­ляр­но, - охот­но ста­ли объяснять жен­щи­ны. - Две­над­цать ки­ло­мет­ров от­сю­да во­ен­ный го­ро­док, сра­зу уви­ди­те.

    - Понятно, по­нят­но, - за­ки­вал Луч. - Мы на ма­ши­не, это не слож­но…

    - А мас­ло? - про­дол­жал про­во­ци­ро­вать Ган­гут. - А нас­чет кол­бас­ки?

    Однако лед был рас­ко­лот, и ехидст­во мос­ковс­ко­го ин­тел­лек­ту­ала про­па­ло вту­не.

    - А это вам на­до, друзья, в Орел ехать, - по­яс­ня­ли жен­щи­ны. - У нас тут, врать не бу­дем, кол­ба­сы не бы­ва­ет. Мас­ло иной раз под­во­зят, а за кол­ба­су это­го не ска­жешь. На­до в Орел ехать, и то с ут­ра только. В этот час уже все про­да­но. Вы са­ми-то, друзья, ку­да еде­те?

    - В Моск­ву.

    - Ну, там все­го на­ва­лом! - ра­дост­но за­шу­ме­ли жен­щи­ны. Они по­вер­ну­ли к ма­ши­не.

    - Ну, как по-тво­ему, что мо­ральней: су­пер­мар­кет «Ели­се­ев и Хьюз» или гаст­ро­но­мия в го­ро­де Фа­теж? - спро­сил Ган­гут.

    - Не знаю, что мо­ральнее, но «Ели­се­ев и Хьюз» - амо­ральнее, - мрач­но от­ве­тил Луч.

    - Значит, веч­ное из­де­ва­тельство над людьми и веч­ная ту­пая по­кор­ность ме­нее амо­ральны? Тог­да поз­воль те­бе пре­под­нес­ти со­ветс­кий су­ве­нир из глу­би­ны Рос­сии, от­ве­зи его на Ост­ров и угос­ти дру­зей.

    Гангут про­тя­нул Луч­ни­ко­ву плос­кую бан­ку кон­сер­вов. По бо­ку бан­ки ви­лась приз­ван­ная воз­буж­дать ап­пе­тит над­пись: КАЛЬМАР НА­ТУ­РАЛЬНЫЙ ОБЕЗГ­ЛАВ­ЛЕН­НЫЙ.

    

    Воспоминания об этой бан­ке, о го­род­ке Фа­теж и еще ка­кая-то га­дость уг­не­та­ли Луч­ни­ко­ва. «Пи­тер» гу­дел на вы­сот­ной стальной до­ро­ге, солн­це за­ли­ва­ло бла­гос­ло­вен­ный край, в стек­ле спи­до­мет­ра от­ра­жа­лись ры­жие усы Луч­ни­ко­ва, ко­то­рые всег­да ему бы­ли по ду­ше, но весь се­год­няш­ний день ос­но­ва­тельно уг­не­тал Анд­рея Луч­ни­ко­ва, и он ехал сей­час к от­цу в дур­ном наст­ро­ении. Кальмар на­ту­ральный обезг­лав­лен­ный? Та­ко­го ро­да вос­по­ми­на­ния о кон­ти­нен­те при­сутст­во­ва­ли всег­да. Нев­ра­зу­ми­тельное со­об­ще­ние из За­пад­ной Аф­ри­ки? Пе­рек­рес­тил­ся на све­то­фор? Встре­ча с эти­ми ду­рац­ки­ми Нес­сельро­де? Воз­раст, в кон­це кон­цов, пар­ши­вое уве­ли­че­ние цифр.

    Все это, ко­неч­но, дрянь, но дрянь обыч­ная, нор­мальная. Меж­ду тем Луч­ни­ко­ва - вот на­ко­нец-то на­щу­пал! - уг­не­та­ла ка­кая-то стран­ная тре­во­га, не­обыч­ное бес­по­кой­ст­во. Что-то мелькну­ло осо­бен­ное в го­ло­се от­ца, ког­да он про­из­нес: «Нет, при­ез­жай обя­за­тельно завт­ра». Что же это? Да прос­то-нап­рос­то сло­во «обя­за­тельно», столь не свой­ст­вен­ное от­цу. Он, ка­жет­ся, ни­ког­да не го­во­рил, да­же в детст­ве Анд­рея, «ты обя­за­тельно дол­жен это сде­лать». Сос­ла­га­тельное нак­ло­не­ние - вот язык Ар­се­ния Ни­ко­ла­еви­ча. «Те­бе бы сле­до­ва­ло сесть за кни­ги…» «Я пред­ло­жил бы об­щест­ву по­ехать на мо­ре…» В та­ком ро­де об­щал­ся ста­рый «доб­ро­во­лец» с ок­ру­жа­ющи­ми. Яв­но вы­му­чен­ный им­пе­ра­тив в ус­тах от­ца бес­по­ко­ил и уг­не­тал сей­час Луч­ни­ко­ва.

    Они ви­де­лись не так уж ред­ко: собст­вен­но го­во­ря, их раз­де­ля­ли все­го один час быст­рой ез­ды по Вос­точ­но­му и пол­ча­са кру­же­ния по бо­ко­вым съездам и подъемам. Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич жил в сво­ем большом до­ме на скло­не Сю­рю-Кая, и Анд­рей Ар­се­ни­евич лю­бил бы­вать там, вы­бе­гать ут­ром на плос­кую кры­шу, ощу­щать вни­зу ог­ром­ное све­жай­шее прост­ранст­во, взбад­ри­ваться прыж­ка­ми с трамп­ли­на в бас­сей­н, по­том пить ко­фе с от­цом, ку­рить, го­во­рить о по­ли­ти­ке, сле­дить за пе­ре­ме­ще­ни­ем яр­ко раск­ра­шен­ных ту­рец­ких и гре­чес­ких тральщи­ков, что про­мыш­ля­ли у здеш­них бе­ре­гов под прис­мот­ром се­рой щуч­ки, ост­ров­ной ка­но­нер­ки. Крым­ча­не бе­рег­ли свои уст­рич­ные сад­ки, ибо зна­ме­ни­тые крымс­кие уст­ри­цы ежед­нев­но са­мо­ле­та­ми отп­рав­ля­лись в Па­риж, Рим, Ниц­цу, Лон­дон, а ос­тав­ши­еся, са­мые зна­ме­ни­тые, по­да­ва­лись на стол в бес­чис­лен­ных ту­ристс­ких рес­то­ран­чи­ках. На­ло­ги же с уст­рич­ных хо­зяй­ств шли пря­ми­ком в во­ен­ное ми­нис­терст­во, так что щу­ка-ка­но­нер­ка бе­рег­ла эти по­ля с осо­бым тща­ни­ем.

    Перед на­ча­лом сер­пан­ти­на на Сю­рю-Кая Луч­ни­ков на ми­ну­ту ос­та­но­вил­ся у обо­чи­ны. Он всег­да так де­лал, что­бы рас­тя­нуть чу­дес­ный миг - по­яв­ле­ние от­цовс­ко­го до­ма на скло­не. Ши­ро­чай­шая па­но­ра­ма Кок­те­бельской бух­ты отк­ры­ва­лась от­сю­да, и в пра­вом верх­нем уг­лу па­но­ра­мы пря­мо под скальны­ми сте­на­ми Пи­лы-Го­ры тре­мя бе­лы­ми ус­ту­па­ми зиж­дил­ся от­цовс­кий дом.

    Собственно го­во­ря, здесь то­же не бы­ло ни­ка­кой нос­тальгии. Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич пост­ро­ил­ся здесь ка­ких-ни­будь во­семь-де­сять лет на­зад, ког­да бур­но раз­рос­лись в Вос­точ­ном Кры­му его кон­ные за­во­ды. В те вре­ме­на па­рал­лельно с ло­ша­ди­ным биз­не­сом не­ве­ро­ят­но вы­рос­ла и по­пу­ляр­ность Луч­ни­ко­ва-стар­ше­го сре­ди ост­ров­но­го об­щест­ва. Оп­ре­де­лен­ные кру­ги да­же на­ме­ка­ли Ар­се­нию Ни­ко­ла­еви­чу, что бы­ло бы впол­не умест­но выс­тав­ле­ние его кан­ди­да­ту­ры на вы­бо­рах Пред­се­да­те­ля Вре­мен­ной Ду­мы, то есть прак­ти­чес­ки крымс­ко­го пре­зи­ден­та, блес­тя­щих дан­ных, дес­кать, Ар­се­нию Луч­ни­ко­ву не за­ни­мать: один из нем­но­гих ос­тав­ших­ся участ­ни­ков Ле­дя­но­го По­хо­да, бо­евой врэ­ва­ку­ант, про­фес­сор-исто­рик, пер­со­на, «вно­ся­щая ог­ром­ную леп­ту в де­ло сох­ра­не­ния и проц­ве­та­ния рус­ской культу­ры», и в то же вре­мя ев­ро­пе­ец с ог­ром­ны­ми свя­зя­ми в За­пад­ном ми­ре, да к то­му же еще и мил­ли­онер-кон­но­за­вод­чик, «спо­собст­ву­ющий эко­но­ми­чес­ко­му проц­ве­та­нию Ба­зы Вре­мен­ной Эва­ку­ации», то есть Ост­ро­ва Кры­ма.

    Уже и еже­не­дельни­ки на­ча­ли да­вать ре­пор­та­жи об Ар­се­нии Луч­ни­ко­ве, о его уди­ви­тельном до­ме на ди­ком скло­не, о на­ту­ральной фер­ме за Свя­той Го­рой, о но­вой по­ро­де ска­ко­вых ло­ша­дей, вы­ве­ден­ной на его за­во­дах. Стал уже соз­да­ваться имидж, «Луч­ни­ков-лук» - длин­ный ху­дой ста­рик со сме­ющи­ми­ся гла­за­ми, оде­тый, как юно­ша: джин­сы и ко­жа­ная курт­ка.

    Трудно ска­зать, на­ме­рен­но или слу­чай­но от­ре­зал се­бе Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич пу­ти к пре­зи­дентст­ву. Од­наж­ды в те­ле­ин­тервью в от­вет на воп­рос: «А вас не сму­ща­ет, что ваш уди­ви­тельный дом сто­ит в сей­сми­чес­ки опас­ной зо­не?"» - он от­ве­тил:

    - Было бы смеш­но жить на Ост­ро­ве Крым и бо­яться зем­лет­ря­се­ний.

    Эта фра­за выз­ва­ла бур­ный всплеск фа­та­лис­ти­чес­ко­го ве­селья и стран­ной бод­рос­ти: как смеш­но, в са­мом де­ле, бо­яться зем­лет­ря­се­ний под ра­да­ра­ми, ра­ке­та­ми и спут­ни­ка­ми крас­ных, в восьми­де­ся­ти ки­ло­мет­рах от су­пер­дер­жа­вы, лю­би­мой и триж­ды прок­ля­той ис­то­ри­чес­кой ро­ди­ны - СССР.

    Однако вряд ли ав­тор та­ко­го афо­риз­ма, спо­соб­но­го вос­хи­тить сно­бов Сим­фи и кос­мо­по­ли­ти­чес­кий сброд Ял­ты, мо­жет пре­тен­до­вать на пре­зи­дентс­кое крес­ло. По­ка еще клю­чи к по­ли­ти­ке Ост­ро­ва ле­жат в ла­до­нях пат­ри­отов, ис­тин­ных врэ­ва­ку­ан­тов, по­томст­вен­ных во­ен­ных, сох­ра­ня­ющих уве­рен­ность в сво­их си­лах, сте­ре­гу­щих Крым до свет­ло­го дня Ве­сен­не­го По­хо­да, до Воз­рож­де­ния От­чиз­ны. Что ка­са­ет­ся сов­ре­мен­ных ле­ви­афа­нов, ми­лос­ти­вые го­су­да­ри, то… не нуж­но, ко­неч­но, обольщаться, но нельзя и за­бы­вать о на­шем ге­рое лей­те­нан­те Бей­ли-Лэн­де, и по­че­му не вспо­ми­нать иног­да о при­ме­ре Из­ра­иля, о Да­ви­де и Го­ли­афе, о собст­вен­ном слав­ном опы­те, ког­да не­большие на­ши, но ультра­сов­ре­мен­ные «фор­сиз» в те­че­ние не­де­ли пе­ре­мо­ло­ти­ли ог­ром­ную ту­рец­кую ар­мию и зас­та­ви­ли сов­ре­мен­ных яны­чар зак­лю­чить пакт друж­бы. Так что, нес­мот­ря на пос­то­ян­ную и страш­ную опас­ность и да­же имен­но в свя­зи с этой опас­ностью, нам не ну­жен в пре­зи­ден­тах по­тен­ци­альный по­ра­же­нец. К то­му же, гос­по­да, не грех вспом­нить и о сы­не, об Анд­рее Луч­ни­ко­ве, этом впол­не ед­ва ли не ком­му­нис­те, ко­то­рый не вы­ле­за­ет из Моск­вы. По­ми­луй­те, гос­по­да, но это уже не де­ло. Рас­суж­дая та­ким об­ра­зом, мы упо­доб­ля­ем­ся цэ­кис­там-гэ­бис­там, ущем­ля­ем свя­щен­ные прин­ци­пы на­шей де­мок­ра­тии, да и ка­кой Анд­рю­ша ком­му­нист, я его знаю с детс­ких лет. Хо­ро­шо, бы­ло бы умест­но прек­ра­тить эту дис­кус­сию, те­ма, ка­жет­ся, ис­чер­па­на…

    Примерно так предс­тав­лял се­бе Луч­ни­ков об­суж­де­ние «в кру­гах» кан­ди­да­ту­ры сво­его от­ца. Он вспом­нил об этом де­ле и сей­час, кру­жа по сер­пан­ти­ну Сю­рю-Кая и приб­ли­жа­ясь к «Ка­хов­ке».

    Как всег­да, мысль о «кру­гах» на­пол­ни­ла его тем­ным гне­вом. Па­яцы и мас­то­дон­ты, тор­га­ши и де­би­лы всерьез рас­суж­да­ют, ви­ди­те ли, о Воз­рож­де­нии! Бо­га­тые и безн­равст­вен­ные сме­ют счи­тать се­бя хра­ни­те­ля­ми рус­ской культу­ры. С детст­ва они тал­ды­чат нам о зверст­вах больше­ви­ков, но раз­ве и вы не бы­ли зверьми? Крас­ные рас­стре­ли­ва­ли ты­ся­ча­ми, вы ве­ша­ли сот­ня­ми. Нет, не бе­лое зна­мя вы нес­ли с Юга и Вос­то­ка к Крем­лю, но чер­ное с кровью. Жаж­да мще­ния дви­га­ла ва­ши­ми ба­тальона­ми. Ли­бе­ра­лы, вро­де мо­его юн­ке­ра-отца или са­мо­го ге­не­ра­ла Де­ни­ки­на, не ре­ша­лись про­из­нес­ти при вас сло­во «рес­пуб­ли­ка», не ре­ша­лись за­ик­нуться о раз­де­ле зем­ли. Как крас­ные пре­зи­ра­ли ра­зог­нан­ную «учре­дил­ку», так и вы не­на­ви­де­ли Уч­ре­ди­тельное вы­бор­ное соб­ра­ние рос­сий­ско­го на­ро­да. Да­же и пос­ле по­ра­же­ния вы охо­ти­лись за Ми­лю­ко­вым, уби­ли На­бо­ко­ва-стар­ше­го, а ка­кой бы­ла бы охо­та пос­ле ва­шей по­бе­ды? Вот и сей­час шесть де­ся­ти­ле­тий вы на сво­ей Ба­зе Вре­мен­ной Эва­ку­ации нас­лаж­да­етесь ком­фор­том, сво­бо­дой и спо­кой­ст­ви­ем, в то вре­мя ког­да наш на­род кровью ис­те­кал под ста­линс­ки­ми уб­люд­ка­ми, от­ра­жал с нес­лы­хан­ны­ми жерт­ва­ми на­шест­вие наг­лых иност­ран­ных орд, про­зя­ба­ет в бесп­ра­вии, тем­но­те ду­хов­ной, ску­дос­ти и лжи и сно­ва жерт­ву­ет луч­ши­ми сво­ими детьми, в то вре­мя, ког­да та­кие слож­ней­шие и дра­ма­ти­чес­кие про­цес­сы про­ис­хо­дят в Рос­сии, вы все еще тал­ды­чи­те встав­ши­ми че­люс­тя­ми о Ве­сен­нем По­хо­де…

    Звук си­ре­ны свер­ху отв­лек Луч­ни­ко­ва от этих мыс­лей. Он при­тор­мо­зил и уви­дел пря­мо над со­бой за за­рос­ля­ми ки­зи­ло­вых кус­тов длин­ную фи­гу­ру от­ца в выц­вет­шей го­лу­бой ру­баш­ке. Отец ма­хал ему ру­кой и что-то кри­чал. За спи­ной у не­го све­ти­лась стран­ная при яр­ком солн­це фа­ра ма­ленько­го жел­то­го бульдо­зе­ра. Оче­вид­но, имен­но из бульдо­зе­ра он и про­сиг­на­лил си­ре­ной.

    - Андрей, не раз­го­няй­ся! - кри­чал отец.

    Лучников мед­лен­но про­ехал ви­раж.

    Молодой по­ход­кой, раз­ма­хи­вая ру­ка­ми со свой­ст­вен­ной ему внеш­ней без­за­бот­ностью отец шел навст­ре­чу.

    - Вчера здесь слу­чил­ся кам­не­пад, - объяснил он. - Я сей­час тут рас­чи­щаю бульдо­зе­ром. Олл райт, за­кон­чу пос­ле обе­да.

    Арсений сел в ма­ши­ну к Анд­рею, и они мед­лен­но пе­ре­ва­ли­ли че­рез опас­ный учас­ток.

    - Ну, а те­перь мож­но, как обыч­но, - улыб­нул­ся отец. - Не по­те­рял еще класс?

    Лучников до трид­ца­ти лет за­ни­мал­ся ав­то­гон­ка­ми поч­ти про­фес­си­онально, но ни­ког­да на шос­се или в го­ро­де это­го не по­ка­зы­вал, лишь на гор­ных до­ро­гах ох­ва­ты­вал его иног­да мальчи­шес­кий раж. Он по­ду­мал, что, мо­жет быть, от­цу бу­дет при­ят­но уви­деть в этом ры­жем с се­ди­ной мор­щи­нис­том дядьке преж­не­го сво­его лю­би­мо­го мальчиш­ку, и стал подх­лес­ты­вать свой «пи­тер» толч­ка­ми по пе­да­ли. Тур­би­на ряв­ка­ла. Они выс­ка­ки­ва­ли на ви­ра­жи, ка­за­лось, для то­го, что­бы ле­теть дальше в не­бо и в про­пасть, но рез­ко пе­рек­ла­ды­вал­ся руль, вы­дер­ги­ва­лась ку­ли­са, и со скре­же­том на двух ко­ле­сах - два дру­гих в воз­ду­хе - «пи­тер» впи­сы­вал­ся в по­во­рот.

    - Браво! - ска­зал отец, ког­да они вле­те­ли во двор «Ка­хов­ки» и ос­та­но­ви­лись мгно­вен­но и точ­но в квад­ра­те пар­кин­га.

    Резиденция Луч­ни­ко­ва-стар­ше­го на­зы­ва­лась «Ка­хов­кой» несп­рос­та. Как раз лет де­сять на­зад Анд­рей при­вез из оче­ред­ной по­езд­ки в Моск­ву нес­колько грамп­лас­ти­нок. Отец снис­хо­ди­тельно слу­шал со­ветс­кие пес­ни, как вдруг вско­чил, по­ра­жен­ный од­ной из них.

    

    

    Отец прос­лу­шал пес­ню нес­колько раз, по­том не­ко­то­рое вре­мя си­дел мол­ча и только тог­да уже выс­ка­зал­ся:

    - Стихи, ска­зать по чес­ти, не впол­не гра­мот­ные, но, как ни стран­но, эта ком­со­мольская ро­ман­ти­ка на­по­ми­на­ет мне собст­вен­ную юность и наш юн­керс­кий ба­тальон. Ведь я драл­ся в этой са­мой Ка­хов­ке… И де­вуш­ка на­ша Ве­роч­ка, княж­на Вол­конс­кая, шла в ши­не­ли… по го­ря­щей Ка­хов­ке…

    Прелюбопытным об­ра­зом со­ветс­кая «Ка­хов­ка» ста­ла лю­би­мой пес­ней ста­ро­го врэ­ва­ку­ан­та. Луч­ни­ков-млад­ший, ко­неч­но же, с удо­вольстви­ем по­да­рил от­цу плас­тин­ку: еще один шаг к Идее Об­щей Судьбы, ко­то­рую он про­по­ве­до­вал. Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич сде­лал маг­нит­ную за­пись и пос­лал в Па­риж, та­мош­ним ба­тальонцам: «Ты пом­нишь, то­ва­рищ, как вмес­те сра­жа­лись…» Из Па­ри­жа то­же приш­ли вос­тор­жен­ные от­зы­вы. Тог­да и наз­вал ста­рый Луч­ни­ков свой но­вый дом на Сю­рю-Кая «Ка­хов­кой».

    - Еще не по­те­рял класс, Анд­рю­ша.

    Отец и сын пос­то­яли ми­ну­ту на солн­це­пе­ке, с удо­вольстви­ем гля­дя друг на дру­га. Раз­но­вы­со­кие сте­ны стро­ений ок­ру­жа­ли двор: га­ле­реи, вин­то­вые лест­ни­цы, ок­на на раз­ных уров­нях, де­ревья в кад­ках и скульпту­ры.

    - Я ви­жу, у те­бя но­вин­ка, - ска­зал Анд­рей. - Эрнст Не­из­вест­ный…

    - Я ку­пил эту вещь по ка­та­ло­гу, че­рез мо­его аген­та в Нью-Йор­ке, - ска­зал Ар­се­ний и до­ба­вил ос­то­рож­но: - Не­из­вест­ный, ка­жет­ся, сей­час в Нью-Йор­ке жи­вет?

    - Увы, - про­го­во­рил Анд­рей, приб­ли­зил­ся к «Про­ме­тею» и по­ло­жил на не­го ру­ку. Сколько раз он ви­дел эту скульпту­ру и тро­гал ее в мас­терс­кой Эри­ка, сна­ча­ла на Труб­ной, по­том на ули­це Ги­ля­ровс­ко­го.

    Они прош­ли в дом и че­рез тем­ный ко­ри­дор с аф­ри­канс­ки­ми мас­ка­ми по сте­нам выш­ли на юго-вос­точ­ную, ус­туп­ча­тую, мно­го­этаж­ную часть стро­ения, ви­ся­щую над до­ли­ной. По­явил­ся древ­ний Хуа, тол­кая пе­ред со­бой те­леж­ку с на­пит­ка­ми и фрук­та­ми.

    - Ю узл­кам Анд­рю­са си­но­чек эз юзу­аль ка­нис­на, - про­ши­пел он сквозь ос­тат­ки зу­бов, по­хо­жие на кам­ни в устье Янц­зы.

    - Ты ви­дишь, не прош­ло и со­ро­ка лет, а Хуа уже на­учил­ся по-рус­ски, - ска­зал отец.

    Китаец мел­ко-мел­ко зат­ряс­ся в счаст­ли­вом сме­хе. Анд­рей по­це­ло­вал его в ко­рич­не­вую ще­ку и взял здо­ро­вен­ный бо­кал «Вод­ка­ти­ни».

    - Сделай нам ко­фе, Хуа.

    Арсений Ни­ко­ла­евич по­до­шел к пе­ри­лам ве­ран­ды и поз­вал сы­на - глянь, мол, вниз, - там неч­то ин­те­рес­ное. Анд­рей Ар­се­ни­евич гля­нул и чуть не вы­ро­нил «Вод­ка­ти­ни»: там вни­зу на краю бас­сей­на сто­ял его собст­вен­ный сын Ан­тон Анд­ре­евич. Длин­ная и тон­кая де­довс­кая фи­гу­ра Ан­тош­ки, бе­ло­ку­рые пат­лы пе­рех­ва­че­ны по лбу тон­ким ко­жа­ным ре­меш­ком, яр­чай­шие аме­ри­канс­кие ку­пальные тру­сы поч­ти до ко­лен. В расх­ля­бан­ной наг­лой по­зе на ле­сен­ке бас­сей­на сто­яло от­родье Анд­рея Ар­се­ни­еви­ча, его единст­вен­ный сын, о ко­то­ром он вот уже больше го­да ни­че­го не слы­шал. В во­де меж­ду тем пла­ва­ли две гиб­кие де­вуш­ки, обе со­вер­шен­но го­лые.

    - Явились вче­ра ве­че­ром пеш­ком, с то­щи­ми меш­ка­ми, гряз­ные… - быст­ро, как бы из­ви­ня­ясь, за­го­во­рил Луч­ни­ков-стар­ший.

    - Кажется, уже от­мы­лись, - су­хо­ва­то за­ме­тил Луч­ни­ков.

    - И отъелись, - зас­ме­ял­ся дед. - Го­лод­ные бы­ли, как аку­лы. Они прип­лы­ли из Тур­ции с ры­ба­ка­ми… По­зо­ви его, Анд­рей. Поп­ро­буй­те все-та­ки…

    - Анто-о-ошка! - зак­ри­чал Луч­ни­ков так, как он кри­чал ког­да-то, сов­сем еще не­дав­но, буд­то бы вче­ра, ког­да в от­вет на этот крик его сын тут же мчал­ся к не­му больши­ми скач­ка­ми, слов­но ми­лей­ший ду­раш­ли­вый пес.

    Так не­ожи­дан­но про­изош­ло и сей­час. Ан­тон прыг­нул в во­ду, бе­ше­ным кро­лем пе­ре­сек бас­сей­н, выс­ко­чил на дру­гой сто­ро­не и пом­чал­ся вверх по лест­ни­це, кри­ча:

    - Хай, дад!

    Как буд­то ни­че­го и не бы­ло меж­ду ни­ми: всех этих мерз­ких сцен, раз­во­да Анд­рея Ар­се­ни­еви­ча с ма­терью Ан­то­на, вза­им­ных об­ви­не­ний и да­же не­ко­то­рых по­ще­чин; как буд­то не про­па­дал мальчиш­ка це­лый год черт зна­ет в ка­ких при­то­нах ми­ра.

    Они об­ня­лись и, как в преж­ние вре­ме­на, по­во­зи­лись, по­бо­ро­лись и слег­ка по­бок­си­ро­ва­ли. Кра­ем гла­за Луч­ни­ков ви­дел, что дед си­я­ет. Дру­гим кра­ем гла­за он за­ме­чал, как вы­ле­за­ют из бас­сей­на обе ди­вы, как они на­тя­ги­ва­ют на чрес­ла нич­тож­ные яр­кие пла­воч­ки и как мед­лен­но нап­рав­ля­ют­ся вверх, за­ку­ри­вая и бол­тая друг с дру­гом. Мысль о лиф­чи­ках, ви­ди­мо, не при­хо­ди­ла им в го­ло­ву, то ли за не­име­ни­ем та­ко­вых, то ли за не­име­ни­ем и са­мой по­доб­ной мыс­ли.

    - Познакомьтесь с мо­им от­цом, друзья, - ска­зал Ан­тон де­вуш­кам по-англий­ски. - Анд­рей Луч­ни­ков. Дад, поз­на­комься, это Па­ме­ла, а это Крис­ти­на.

    Они бы­ли очень хо­ро­шенькие и мо­ло­денькие, ес­ли и стар­ше де­вят­над­ца­ти­лет­не­го Ан­то­на, то не­нам­но­го. Па­ме­ла, блон­дин­ка с пыш­ной гри­вой вы­го­рев­ших во­лос, с иде­альны­ми, буд­то бы скульптур­ны­ми креп­ки­ми груд­ка­ми. «Ка­ли­фор­ний­ское от­родье, вро­де Фа­ры Фо­сет», - по­ду­мал Луч­ни­ков. Крис­ти­на бы­ла ша­тен­ка, а гру­ди ее (что по­де­ла­ешь, ес­ли имен­но гру­ди де­виц прив­ле­ка­ли вни­ма­ние Луч­ни­ко­ва: он не так уже час­то бы­вал в об­щест­ве пе­ре­до­вой мо­ло­де­жи), гру­ди ее бы­ли не столь иде­альны, как у под­руж­ки, од­на­ко очень вы­зы­ва­ющие, с тор­ча­щи­ми ро­зо­ва­ты­ми сос­ка­ми.

    Девицы впол­не веж­ли­во ска­за­ли «ni­ce to me­et you» - у Крис­ти­ны был ка­кой-то сла­вянс­кий ак­цент - и креп­ко, по-мужс­ки, по­жа­ли ру­ку Луч­ни­ко­ва. Они под­черк­ну­то не об­ра­ща­ли вни­ма­ния на свои по­ка­чи­ва­ющи­еся гру­ди и как бы пред­ла­га­ли и ок­ру­жа­ющим не об­ра­щать вни­ма­ния - дес­кать, что мо­жет быть ес­тест­вен­нее, чем часть че­ло­ве­чес­ко­го те­ла? - и от этой на­ро­чи­тос­ти, а мо­жет быть, и прос­то от го­ло­да у Луч­ни­ко­ва за­ше­ве­лил­ся в шта­нах ста­рый друг, и он да­же ра­зоз­лил­ся: вновь воз­ни­ка­ла прок­ля­тая, ка­за­лось бы, из­жи­тая уже в су­мас­шед­шей че­ре­де дней за­ви­си­мость.

    - Вы, долж­но быть, из «уимен-либ», бэ­би? - спро­сил он де­ву­шек.

    Яростное воз­му­ще­ние. Дев­чон­ки да­же прис­вист­ну­ли.

    - Мы вам не бэ­би, - хрип­ло­ва­то ска­за­ла Крис­ти­на.

    - Male cho­uvi­nist pig, - про­ры­ча­ла Па­ме­ла и быст­ро, взвол­но­ван­но ста­ла го­во­рить под­руж­ке: - Из их по­ко­ле­ния этой га­дос­ти уже не выбьешь. Об­ра­ти вни­ма­ние, Крис­ти, как он про­из­нес это гнус­ное сло­веч­ко «бэ­би». Как буд­то в фильмах пя­ти­де­ся­тых го­дов, как буд­то сол­дат прос­ти­ту­точ­кам!…

    Лучников об­лег­чен­но рас­хо­хо­тал­ся: зна­чит, прос­то обык­но­вен­ные ду­ры! Дру­жок в шта­нах то­же сра­зу ус­по­ко­ил­ся.

    - Ребята, вы не оби­жай­тесь на мо­его дад­ди, - ска­зал Ан­тон. - Он и впрямь нем­но­го олд-тай­мер. Прос­то вы его сво­ими титька­ми взвол­но­ва­ли.

    - Простите, джентльме­ны, - ска­зал Луч­ни­ков де­вуш­кам. - Я дей­ст­ви­тельно нев­по­пад ляп­нул. Гре­хи прош­ло­го. По­чувст­во­вал се­бя слег­ка в бор­дельной обс­та­нов­ке. Ведь я имен­но сол­да­фон пя­ти­де­ся­тых.

    - Будем обе­дать, гос­по­да? - спро­сил Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич. - Здесь или в сто­ло­вой?

    - В сто­ло­вой, - ска­зал Ан­тон. - Тог­да дев­ки, мо­жет быть, оде­нут­ся. А то бед­ный мой па­па не смо­жет съесть ни ку­соч­ка.

    - Или съем что-ни­будь не то, - про­бур­чал Луч­ни­ков. Отец и сын се­ли ря­дом в шез­лон­ги.

    - Где же ты по­бы­вал за этот год? - спро­сил Луч­ни­ков.

    - Спроси, где не был, - по-мальчи­шес­ки от­ве­тил Ан­тон. Он сде­лал знак Хуа, и тот при­нес ему его дра­ные, раз­лох­ма­чен­ные джин­сы. Ан­тон вы­та­щил из кар­ма­на же­лез­ную ко­ро­боч­ку из-под гол­ландс­ких си­гар «Бил­лем II» и изв­лек от­ту­да са­мок­ру­точ­ку. По­нят­но - ку­рим «грасс». Имен­но в при­сутст­вии от­ца за­ку­рить «грасс» - вот она сво­бо­да! Не­уже­ли он ду­мал ког­да-ни­будь, что я его бу­ду уг­не­тать, да­вить, хан­жес­ки ог­ра­ни­чи­вать? Не­уже­ли он, как и эти две ду­роч­ки, счи­та­ет ме­ня че­ло­ве­ком пя­ти­де­ся­тых? Во всем ми­ре ме­ня счи­та­ют че­ло­ве­ком, оп­ре­де­ля­ющим по­го­ду и наст­ро­ение имен­но се­год­няш­не­го дня, и только мой собст­вен­ный сын на­шел меж­ду на­ми ge­ne­ra­ti­on gap. He слиш­ком ли при­ми­тив­но? Во всех семьях го­во­рят о «раз­ры­ве по­ко­ле­ний», зна­чит, и мы долж­ны иметь эту шту­ку? Мо­жет быть, он не слиш­ком умен? Про­ва­лы по час­ти вку­са? В ко­го у не­го этот круп­ный на­хальный нос? Не­вы­со­кий, за­рас­та­ющий по бо­кам лоб - в ма­ма­шу. Но нос-то в ко­го? Да нет, не отк­рес­тишься - под­бо­ро­док мой и зер­кальные ро­дин­ки: у ме­ня над ле­вой клю­чи­цей, у не­го - над пра­вой, у ме­ня спра­ва от пуп­ка, у не­го - сле­ва, а фи­гу­ра - в Ар­се­ния.

    - Сейчас спро­шу, где ты не был, - улыб­нул­ся Луч­ни­ков. - В Шта­тах не был?

    - От бе­ре­га до бе­ре­га, - от­ве­тил Ан­тон.

    - В Ин­дии ее был?

    - Сорок дней жил в аш­ра­ме. Про­би­ра­лись да­же в Ти­бет че­рез ки­тай­ские пос­ты.

    - Скажи, Ан­то­ша, а на что ты жил весь этот год?

    - В ка­ком смыс­ле?

    - Ну, на что ты ел, пил? Деньги на про­пи­та­ние, ко­ро­че го­во­ря?

    Антон рас­хо­хо­тал­ся, слег­ка те­ат­рально.

    - Ну, па­па, ты да­ешь! По­верь мне, это сей­час не проб­ле­ма для… ну, для та­ких, как я, для на­ших. Обыч­но мы жи­вем в ком­му­нах, иног­да ра­бо­та­ем, иног­да поп­ро­шай­ни­ча­ем. Кро­ме то­го, зна­ешь ли, ты, ко­неч­но, не по­ве­ришь, но я стал сов­сем неп­ло­хим сак­со­фо­нис­том…

    - Где же ты иг­рал?

    - В Па­ри­же… в мет­ро… зна­ешь там кор­рес­пон­данс на Шат­ле…

    - Дай за­тя­нуться, - поп­ро­сил Луч­ни­ков.

    Антон вспом­нил, что он ку­рит и тут же по­ка­зал спе­ци­фи­чес­кую рас­слаб­лен­ность, осо­бую та­кую ши­кар­ную по­лу­от­рё­шен­ность.

    - Это… меж­ду про­чим… из Ма­рок­ко… - про­бор­мо­тал он как бы зап­ле­та­ющим­ся язы­ком.

    Все-таки - мальчиш­ка.

    - Я так и по­нял, - ска­зал Луч­ни­ков, взял слю­ня­вый оку­рок и втя­нул слад­ко­ва­тый ды­мок. Слад­кая дрянь. - Ба, вот стран­ность, только сей­час за­ме­тил, что я спра­ши­ваю те­бя по-рус­ски, а ты мне от­ве­ча­ешь на яки. - Он вни­ма­тельно разг­ля­ды­вал сы­на. Все-та­ки кра­си­вый па­рень, очень кра­си­вый.

    - Это язык мо­ей стра­ны! - с не­ожи­дан­ной го­ряч­ностью вскри­чал Ан­тон. Ве­се­лос­ти как не бы­ва­ло. Гла­за го­рят. - Я го­во­рю на язы­ке мо­ей стра­ны!

    - Вот оно что! - ска­зал Луч­ни­ков. - Те­перь, зна­чит, вот та­кие у нас идеи?

    - Слушай, атац, ты ме­ня опять под­на­чи­ва­ешь. Ты со мной, я ви­жу, так и не на­учишься го­во­рить серьезно. Яки! - Нот­ка враж­деб­нос­ти, той ста­рой, го­дич­ной дав­нос­ти, по­яви­лась в го­ло­се Ан­то­на. - Яки! Яки, атац!

    Атац, то есть отец, ти­пич­ное сло­веч­ко яки, смесь та­тар­щи­ны и ру­ся­ти­ны.

    Уровнем ни­же, в две­рях сто­ло­вой по­яви­лась фи­гу­ра де­да.

    - Мальчики, обе­дать! - крик­нул он.

    Антон вы­лез из шез­лон­га и по­шел по ве­ран­де, пры­гая на од­ной но­ге и на хо­ду на­тя­ги­вая джин­сы. Обер­нул­ся.

    - Да, я за­был те­бе ска­зать, что я и в Моск­ве тво­ей по­бы­вал.

    - Вот как? - Луч­ни­ков встал. - Ну, и как те­бе Моск­ва?

    - Блевотина, - с удо­вольстви­ем ска­зал Ан­тон и, по­чувст­во­вав, что ди­алог за­кон­чил­ся в его пользу, очень по­ве­се­лел.

    Дед яв­но лю­бо­вал­ся вну­ком. В две­рях сто­ло­вой Ан­тон дру­жес­ки ткнул Ар­се­ния пле­чом. Луч­ни­ков-сред­ний за­дер­жал­ся.

    - Арсений, это из-за не­го ты про­сил ме­ня при­ехать обя­за­тель­но се­год­ня. Он что - завт­ра ис­па­ря­ет­ся?

    - Нет-нет. Ан­тош­ка мне ни­че­го не го­во­рил о сво­их пла­нах. Не ду­маю, что эта тро­ица так быст­ро нас по­ки­нет. Де­воч­ки пер­вый раз на Ост­ро­ве. Ан­тош­ка предв­ку­ша­ет роль ги­да. Но­вая культу­ра яки и жизнь рус­ских мас­то­дон­тов. К то­му же ря­дом и Кок­те­бель с его вер­те­па­ми. Ду­маю, что аме­ри­ка­ноч­кам на не­де­лю хва­тит.

    Арсений Ни­ко­ла­евич вро­де бы пос­ме­ивал­ся, но Анд­рей Ар­се­ни­евич за­ме­тил, что гла­за от­ца смот­рят серьезно и как бы изу­ча­ют его ли­цо. Это то­же бы­ло не свой­ст­вен­но ста­ри­ку Луч­ни­ко­ву и пу­га­ло.

    - Тогда по­че­му же ты ска­зал «обя­за­тельно»? Прос­то так, а? Без осо­бо­го зна­че­ния?

    «Если от­ве­тит «прос­то так», «без осо­бо­го зна­че­ния», то это са­мое худ­шее», - по­ду­мал Анд­рей Ар­се­ни­евич.

    - Со зна­че­ни­ем, - улыб­нул­ся отец, как бы уга­дав­ший ход его мыс­лей. - У нас се­год­ня к обе­ду Фред­ди Бу­тур­лин.

    - Да я его ви­жу чуть ли не каж­дый день в Сим­фи! - воск­лик­нул Луч­ни­ков.

    - Нам нуж­но бу­дет ве­че­ром по­го­во­рить втро­ем, - не­ожи­дан­но жест­ким го­ло­сом - пре­зи­дент в кри­зис­ных па­узах ис­то­рии - про­го­во­рил Луч­ни­ков-стар­ший.

    Тогда они вош­ли в сто­ло­вую, од­на сте­на ко­то­рой бы­ла стек­лян­ной и отк­ры­ва­ла вид на мо­ре, ска­лу Ха­ме­ле­он и мыс Кро­ко­дил. За сто­лом уже си­де­ли Па­ме­ла, Крис­ти­на, Ан­тон и Фред­ди Бу­тур­лин.

    Последний был чле­ном Ка­би­не­та ми­нист­ров, а имен­но то­ва­ри­щем ми­нист­ра ин­фор­ма­ции. Пя­ти­де­ся­ти­лет­ний цве­ту­щий отп­рыск древ­не­го рус­ско­го ро­да, для дру­зей и из­би­ра­те­лей Фред­ди, а для врэ­ва­ку­ан­тов Фе­дор Бо­ри­со­вич, член пар­тии к-д и спортк­лу­ба «Рус­ский Со­кол», а по су­ти де­ла плей­бой без ка­ких-ли­бо осо­бых идей, Бу­тур­лин ког­да-то слу­шал лек­ции Луч­ни­ко­ва-стар­ше­го, ког­да-то шлял­ся по да­моч­кам с Луч­ни­ко­вым-сред­ним и по­то­му счи­тал их сво­ими луч­ши­ми за­ду­шев­ны­ми друзьями.

    - Хай, Энд­рю! - он отк­рыл свои объятия.

    - Привет, Фе­дя! - от­ве­тил Луч­ни­ков «по пра­ви­лам мос­ковс­ко­го жар­го­на».

    Памела и Крис­ти­на - Бо­же! - пре­об­ра­зи­лись: обе в платьях! Платья, прав­да, бы­ли но­во­мод­ные, мар­ле­вые, прос­ве­чи­ва­ющие, да еще и на узеньких бре­тельках, но все-та­ки сос­ки мо­ло­дых особ бы­ли прик­ры­ты ка­ки­ми-то цвет­ны­ми ап­пли­ка­ци­ями. Ан­то­ша си­дел го­лый по по­яс, только лишь кос­мы свои слег­ка зап­ра­вил на­зад, за­вя­зал те­перь в по­ни-тэй­л.

    Седьмым участ­ни­ком тра­пе­зы был ма­жор­дом Хуа. Он от­да­вал рас­по­ря­же­ния на кух­ню и офи­ци­ан­ту Гав­ри, но то и де­ло при­са­жи­вал­ся к сто­лу, как бы гор­до де­монст­ри­руя, что он то­же член семьи, по­во­ра­чи­вал по хо­ду бе­се­ды пе­че­ное ли­чи­ко, счаст­ли­во лу­чил­ся, вни­мал. Вдруг бе­се­да и его кос­ну­лась.

    - Хуа - ста­рый тай­ваньский шпи­он, - ска­зал про не­го Ан­тон де­вуш­кам. - Это ес­тест­вен­но, Крым и Тай­вань, два от­да­лен­ных бра­та. В семьях врэ­ва­ку­ан­тов счи­та­ет­ся ши­кар­ным иметь в до­ме ки­тай­скую аген­ту­ру. Хуа шпи­онит за на­ми уже со­рок лет, он стал нам род­ным.

    - Что та­кое врэ­ва­ку­ан­ты? - Па­ме­ла чу­дес­но смор­щи­ла но­сик.

    - Когда в 1920-м го­ду больше­ви­ки вы­шиб­ли мо­его де­ду­лю и его слав­ное во­инст­во с кон­ти­нен­та, бе­лые офи­це­ры на Ост­ро­ве Крым ста­ли на­зы­вать се­бя «вре­мен­ные эва­ку­ан­ты». Вре­мен­ный is tem­po­rary in Eng­lish. По­том по­яви­лось сок­ра­ще­ние «вр. эва­ку­ан­ты», а уже в пя­ти­де­ся­тых го­дах, ког­да ос­но­ва­тельно поб­лек­ла идея Воз­рож­де­ния Свя­той Ру­си, сло­жи­лось сло­во «врэ­ва­ку­ант», неч­то вро­де на­ции.

    Отец и дед Луч­ни­ко­вы пе­рег­ля­ну­лись: Ан­то­ну и в са­мом де­ле нра­ви­лась роль ги­да. Фред­ди Бу­тур­лин пьяно­ва­то рас­сме­ял­ся: то ли он дей­ст­ви­тельно наб­рал­ся еще до обе­да, то ли ему ка­за­лось, что та­ким пьяно­ва­тым ему сле­ду­ет быть в его «со­кольской» плей­бой­ской курт­ке, да еще и в при­сутст­вии хо­ро­шеньких де­виц.

    - Ноу, То­ни, ноу, плиз донт… - пог­ро­зил он пальцем Ан­то­ну. - Не вво­ди в заб­луж­де­ние пу­те­шест­вен­ниц. Врэ­ва­ку­ан­ты, май янг лэ­дис, это не на­ция. По на­ци­ональнос­ти - мы рус­ские. Имен­но мы и есть нас­то­ящие рус­ские, а не… - Тут бра­вый «со­кол» слег­ка ик­нул, ви­ди­мо, вспом­нив, что он еще и член Ка­би­не­та, и за­кон­чил фра­зу дип­ло­ма­тич­но: -…а не кто-ни­будь дру­гой.

    - Вы хо­ти­те ска­зать, что вы - эли­та, приз­ван­ная пра­вить на­ро­дом Кры­ма?! - вы­па­лил Ан­тон, пе­рег­нув­шись че­рез край сто­ла.

    «Что это он гла­за-то стал так та­ра­щить, - по­ду­мал Луч­ни­ков. - Уж не следст­вие ли нар­ко­ти­ков?»

    - Не вы, а мы, - лу­ка­во пог­ро­зил Бу­тур­лин Ан­то­ну вил­кой, на ко­то­рой по­ка­чи­вал­ся ве­ли­ко­леп­ный шримп. - Уж не от­де­ля­ешься ли ты от нас, То­ни?

    - Антон у нас те­перь предс­та­ви­тель культу­ры яки, - ус­мех­нул­ся Луч­ни­ков.

    - Яки! - вскри­чал Ан­тон. - Бу­ду­щее на­шей стра­ны - это яки, а не вы­мо­ро­чен­ные врэ­ва­ку­ан­ты или обож­рав­ши­еся мул­лы, или вы­сох­шие анг­ли­ча­не! - Он отод­ви­нул лок­тем свою та­рел­ку и за­час­тил, об­ра­ща­ясь к де­вуш­кам: - Яки - это хо­ро­шо, это сред­нее меж­ду «якши» и «о'кей», это фор­ми­ру­юща­яся сей­час на­ция Ост­ро­ва Кры­ма, сос­тав­лен­ная из по­том­ков та­тар, итальянцев, бол­гар, гре­ков, ту­рок, рус­ских войск и бри­танс­ко­го фло­та. Яки - это на­ция мо­ло­де­жи. Это на­ша ис­то­рия и на­ше бу­ду­щее, и мы пле­вать хо­те­ли на марк­сизм и мо­нар­хизм, на Воз­рож­де­ние и на Идею Об­щей Судьбы!

    За сто­лом пос­ле этой пыл­кой ти­ра­ды во­ца­ри­лось на­тя­ну­тое мол­ча­ние. Де­ви­цы си­де­ли с ка­мен­ны­ми ли­ца­ми, у Крис­ти­ны взду­лась пра­вая ще­ка - во рту, ви­ди­мо, ле­жа­ло что-то неп­ро­же­ван­ное, вкус­ное.

    - Вы уж из­ви­ни­те нас, ува­жа­емые ле­ди, - про­го­во­рил Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич. - Быть мо­жет, вам не все яс­но. Это веч­ный спор сла­вян в ост­ров­ных ус­ло­ви­ях.

    - А нам на ва­ши проб­ле­мы нап­ле­вать, - выс­ка­за­лась Крис­ти­на сквозь неп­ро­же­ван­ное и быст­ро на­ча­ла же­вать.

    - Браво! - ска­зал дед. - Пред­ла­гаю все­му об­щест­ву уй­ти от бит­вы идей к ре­альнос­ти. Ре­альность пе­ред ва­ми. В цент­ре сто­ла омар, сле­ва от не­го раз­лич­ные со­усы. Са­лат с кре­вет­ка­ми вы уже от­ве­да­ли. Смею об­ра­тить вни­ма­ние на вот эти прос­ве­чи­ва­ющие лис­точ­ки ба­лак­лавс­кой вет­чи­ны, она не ус­ту­пит итальянской «про­шют­то». Вон там, в хрус­та­ле, чер­ная гор­ка с долька­ми ли­мо­на - улыб­ка ис­то­ри­чес­кой ро­ди­ны, су­пер­ва­лют­ная ик­ра. Шам­панс­кое «Но­вый Свет» в рек­ла­ме не нуж­да­ет­ся. В бой, гос­по­да!

    Далее пос­ле­до­вал очень ми­лый, впол­не нор­мальный обед, в те­че­ние ко­то­ро­го вся ат­мос­фе­ра на­пол­ня­лась ве­се­лым лег­ким ал­ко­го­лем, и вско­ре все ста­ли уже за­да­вать друг дру­гу воп­ро­сы, не до­жи­да­ясь от­ве­та, и от­ве­чать, не до­жи­да­ясь воп­ро­сов, а ког­да по­да­ли ко­фе, Луч­ни­ков по­чувст­во­вал на сво­ем ко­ле­не бо­сую ступ­ню Па­ме­лы.

    - Этот тип, - го­во­ри­ла зо­ло­тая ка­ли­фор­ний­ская ди­ва, ты­ча в не­го си­га­рой, вы­ну­той изо рта Фред­ди Бу­тур­ли­на, - этот тип по­хож на рек­ла­му Мальбо­ро.

    - А этот тип, - Крис­ти­на, взмах­нув мар­ле­вым по­до­лом, опус­ти­ла го­лый за­дик на кост­ля­вые ко­ле­ни де­да Ар­се­ния, - а этот тип по­хож на пас­ты­ря все­го на­ше­го ро­да. Пас­тырь бе­ло­го пле­ме­ни! Джин­со­вый Мо­исей!

    - Вы, дев­ки! Не тро­гай­те мо­их пред­ков! - кри­чал Ан­тон. - Па­па­ша, мож­но я возьму твой «тур­бо»? Нельзя? Как это го­во­рят у вас в Моск­ве - «жмот»? Ты - ста­рый жмот! Дед! Одол­жи на ча­сок «рол­ле»? Жмо­ты прок­ля­тые! Врэ­ва­ку­ан­ты! Яки по­де­лит­ся пос­лед­ней ру­ба­хой.

    - Я дам вам «ленд­ро­вер» с це­пя­ми, - ска­зал дед Ар­се­ний. - Ина­че вы свер­зи­тесь с сер­пан­ти­на в бух­ту.

    - Ура! По­еха­ли! - мо­ло­дежь под­ня­лась и, прип­ля­сы­вая, прих­ло­пы­вая и на­пе­вая мод­ную в этом ту­рис­ти­чес­ком се­зо­не пе­сен­ку «Го­род За­по­рожье», уда­ли­лась. Па­ме­ла пе­ред ухо­дом нах­ло­бу­чи­ла се­бе на го­ло­ву лет­нюю изыс­кан­ную шля­пу то­ва­ри­ща ми­нист­ра ин­фор­ма­ции.

    

    

    Русско-англо-французский хит за­мер в глу­би­нах «Ка­хов­ки». Взрос­лые ос­та­лись од­ни.

    - Эти дев­ки мо­гут раз­нес­ти весь твой за­мок, Ар­се­ний, - ска­зал Луч­ни­ков. - От­ку­да он их вы­вез?

    - Говорит, что поз­на­ко­мил­ся с ни­ми третьего дня в Стам­бу­ле.

    - Третьего дня? От­лич­но! А ког­да он стал яки-на­ци­она­лис­том?

    - Думаю, что се­год­ня ут­ром. Они ча­са два бе­се­до­ва­ли на мо­ре с мо­им ло­доч­ни­ком Хай­ра­мом, а тот ак­ти­вист «Яки-Фьюча-Ту­га­нер-Центр».

    - Хороший у те­бя сын, Анд­рюш­ка, - мям­лил вко­нец осо­ло­вев­ший Бу­тур­лин. - Ищу­щий, жи­вой, с та­ки­ми де­вуш­ка­ми дру­жит. Вот мои мер­зав­цы-бе­ло­подк­ла­доч­ни­ки только и шас­та­ют по са­ло­нам врэ­ва­ку­ан­тов, скрип­ка, фор­те­пи­ано, иг­ра­ют вся­кую дре­бе­день от Гай­дна до Стра­винс­ко­го… по­ни­ма­ете ли, ду­хов­ная эли­та… Мер­зость! В до­ме веч­ные эти зву­ки - Рах­ма­ни­нов… Ген­дель… тос­ка… не пьют, не ва­ля­ют­ся…

    - Ну, Фред­ди, хва­тит уже, - ска­зал Луч­ни­ков-стар­ший. - Те­перь мы од­ни.

    Фредди Бу­тур­лин тут же при­че­сал­ся, одер­нул курт­ку и ска­зал:

    - Я го­тов, гос­по­да.

    - Хуа, отк­лю­чи те­ле­фо­ны, - поп­ро­сил Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич.

    - А вы не за­ве­ли еще се­бе маг­нит­ный изо­ля­тор? - по­ин­те­ре­со­вал­ся Фред­ди. - Ре­ко­мен­дую. Сто­ит до­ро­го, но за­то пе­рек­ры­ва­ет всех «кло­пов».

    - Что все это зна­чит? - спро­сил Луч­ни­ков.

    Он злил­ся. Двое уже зна­ют не­кий сек­рет, ко­то­рый со­би­ра­ют­ся пре­под­нес­ти третьему, нес­ве­ду­ще­му. Хо­чешь не хо­чешь, но в эти ми­ну­ты чувст­ву­ешь се­бя оду­ра­чен­ным.

    Арсений Ни­ко­ла­евич вмес­то от­ве­та по­вел их в так на­зы­ва­емые «част­ные» глу­би­ны сво­его до­ма, то есть ту­да, где он, собст­вен­но го­во­ря, и жил. Ком­на­ты здесь бы­ли от­де­ла­ны тем­ной ду­бо­вой па­нелью, на сте­нах ви­се­ли ста­рин­ные порт­ре­ты ро­да Луч­ни­ко­вых, часть из ко­то­рых ус­пе­ла эва­ку­иро­ваться еще в 20-м, а дру­гая часть раз­ны­ми прав­да­ми-неп­рав­да­ми бы­ла вы­ца­ра­па­на уже из «Сов­де­пии». Пов­сю­ду бы­ли книж­ные шка­фы и пол­ки с кни­га­ми, ат­ла­са­ми, альбо­ма­ми, ста­рые ге­ог­ра­фи­чес­кие кар­ты, ста­рин­ные гло­бу­сы и те­лес­ко­пы, мо­де­ли па­рус­ни­ков, ста­ту­эт­ки и сним­ки лю­би­мых ло­ша­дей Ар­се­ния Ни­ко­ла­еви­ча. Над письмен­ным сто­лом ви­се­ла фо­тог­ра­фия су­перз­вез­ды, луч­ни­ковс­ко­го фа­во­ри­та, пя­ти­лет­не­го же­реб­ца крымс­кой по­ро­ды Ва­ря­га, ко­то­рый взял нес­колько при­зов на скач­ках в Ев­ро­пе и Аме­ри­ке.

    - Недавно был у ме­ня один ви­зи­тер из Моск­вы, - ска­зал Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич. - Нас­то­ящий ло­шад­ник. Ев­рей, но иск­лю­чи­тельно ин­тел­ли­гент­ный че­ло­век.

    Андрей Ар­се­ни­евич ус­мех­нул­ся. Ни­чем, на­вер­но, не из­жить врэ­ва­ку­антс­ко­го вы­со­ко­ме­рия к ев­ре­ям. Да­же ли­бе­рал па­па про­го­ва­ри­ва­ет­ся.

    - Так вот, зна­ете ли, этот гос­по­дин за­ду­мал в ка­ком-то там их жур­на­ле руб­ри­ку «Из жиз­ни за­ме­ча­тельных ло­ша­дей». Див­ная идея, не так ли?

    - И что же? - под­нял дво­рянс­кую бровь Бу­тур­лин.

    - Зарубили, на­вер­ное? - хму­ро про­бор­мо­тал Анд­рей.

    - Вот имен­но это сло­во упот­ре­бил ви­зи­тер, - ска­зал Ар­се­ний. - Ре­дак­тор руб­ри­ку за­ру­бил.

    Андрей рас­сме­ял­ся:

    - Евреи при­ду­мы­ва­ют, рус­ские «ру­бят». Там сей­час та­кая си­ту­ация.

    Все трое опус­ти­лись в ко­жа­ные крес­ла вок­руг низ­ко­го круг­ло­го сто­ла. Хуа при­нес порт­вей­ны и си­га­ры и раст­во­рил­ся в сте­не.

    - Ну так что же слу­чи­лось? - Луч­ни­ков все больше злил­ся и нерв­ни­чал.

    - Андрей, на те­бя го­то­вит­ся по­ку­ше­ние, - ска­зал отец. Луч­ни­ков об­лег­чен­но рас­хо­хо­тал­ся.

    - Ну, вот я так и знал - нач­нет ржать. - Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич по­вер­нул­ся к Бу­тур­ли­ну.

    - Арсений, те­бе, на­вер­ное, поз­во­нил ка­кой-ни­будь ма­раз­ма­тик-вол­че­со­те­нец? - сме­ял­ся Луч­ни­ков. - В «Курьере» дня не про­хо­дит без та­ких звон­ков. Че­кистс­кий вы­кор­мыш, блядь крем­левс­кая, жи­довс­кий под­го­ло­сок… как только они ме­ня не кро­ют… при­ду­шим, уто­пим, за яй­ца по­ве­сим…

    - На этот раз мно­го серьезнее, Энд­рю, - вмес­те с эти­ми сло­ва­ми и го­лос Бу­тур­ли­на стал нам­но­го серьезнее.

    - Сведения идут пря­мо из СВРП, - хо­лод­но и как бы от­чуж­ден­но Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич стал из­ла­гать эти све­де­ния. - Пра­вое за­конс­пи­ри­ро­ван­ное кры­ло Со­юза Воз­рож­де­ния Ро­ди­ны и Прес­то­ла при­ня­ло ре­ше­ние уб­рать те­бя и та­ким об­ра­зом лик­ви­ди­ро­вать ны­неш­ний «Курьер». Мне об этом со­об­щил мой ста­рый друг, один из еще жи­ву­щих на­ших ба­тальонцев, но… - у Луч­ни­ко­ва-стар­ше­го чуть дрог­нул угол рта, -…но, смею за­ве­рить, еще не ма­раз­ма­тик. Ты зна­ешь прек­рас­но, Анд­рей, что твой «Курьер» и ты сам чрез­вы­чай­но разд­ра­жа­ете пра­вые кру­ги Ост­ро­ва…

    - Сейчас уже и ле­вые, ка­жет­ся, - вста­вил Фред­ди Бу­тур­лин.

    - Так вот, мой ста­рый друг то­же всег­да воз­му­щал­ся тво­ей по­зи­ци­ей и Иде­ей Об­щей Судьбы, ко­то­рую он на­зы­ва­ет прос­то со­ве­ти­за­ци­ей, но сей­час он глу­бо­ко пот­ря­сен ре­ше­ни­ем пра­вых из СВРП. Он счи­та­ет это ме­то­да­ми крас­ных и ко­рич­не­вых, уг­ро­зой на­шей де­мок­ра­тии и вот по­че­му хо­чет по­ме­шать это­му де­лу, лишь во вто­рую го­ло­ву ста­вя на­ши с ним дру­жес­кие от­но­ше­ния. Те­перь, по­жа­луй­ста, Фе­дя, из­ло­жи свои со­об­ра­же­ния.

    Арсений Ни­ко­ла­евич, ед­ва за­кон­чив го­во­рить, тут же выс­ко­чил из крес­ла и за­ша­гал по ков­ру, как бы слег­ка над­ла­мы­ва­ясь в ко­лен­ных сус­та­вах.

    Лучников си­дел мол­ча с не­заж­жен­ной си­га­рой в зу­бах. Мрак мяг­ки­ми склад­ка­ми ви­сел спра­ва у вис­ка.

    - Андрюша, ты зна­ешь, на ка­кой по­ро­хо­вой боч­ке мы жи­вем, в ка­кую кло­аку прев­ра­тил­ся наш Ост­ров… - Так на­чал го­во­рить то­ва­рищ ми­нист­ра ин­фор­ма­ции Фред­ди Бу­тур­лин. - Трид­цать де­вять од­них только за­ре­гист­ри­ро­ван­ных по­ли­ти­чес­ких пар­тий. Мас­са экст­ре­мистс­ких групп. Иди­отс­кая мо­да на марк­сизм расп­рост­ра­ня­ет­ся, как инф­лю­эн­ца. Те­перь лю­бой бо­га­тей-яки вы­пи­сы­ва­ет для ук­ра­ше­ния сво­ей вил­лы соб­ра­ния со­чи­не­ний пря­мо, из Моск­вы. Врэ­ва­ку­ан­ты чи­та­ют братьев Мед­ве­де­вых. Мул­лы ци­ти­ру­ют Эн­ве­ра Ход­жу. Да­же в од­ном анг­лий­ском до­ме не­дав­но я при­сутст­во­вал на дек­ла­ма­ции сти­хов Мао Цзэ­ду­на. Ост­ров на­вод­нен аген­ту­рой. Си-Ай-Эй и Ка-Гэ-Бэ дей­ст­ву­ют чуть ли не в отк­ры­тую. Раз­мяг­ча­ющий транс раз­ряд­ки. Все эти бес­ко­неч­ные де­ле­га­ции друж­бы, культур­но­го, тех­ни­чес­ко­го, на­уч­но­го сот­руд­ни­чест­ва. Без­виз­ный въезд, бес­пош­лин­ная тор­гов­ля… - все это, ко­неч­но, не­ве­ро­ят­но обо­га­ща­ет па­ше на­се­ле­ние, но день за днем мы ста­но­вим­ся меж­ду­на­род­ным вер­те­пом по­чи­ще Гон­кон­га. С пра­ви­тельством ник­то не счи­та­ет­ся. Де­мок­ра­тия, ко­то­рую Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич с со­то­ва­ри­ща­ми выр­ва­ли у Ба­ро­на в 1930 го­ду, до­ве­де­на сей­час до аб­сур­да. По­жа­луй, единст­вен­ный инс­ти­тут, сох­ра­нив­ший до сих пор свой смысл, - это на­ши во­ору­жен­ные си­лы, но и они на­чи­на­ют раз­вин­чи­ваться. Не­дав­но бы­ло экст­рен­ное за­се­да­ние Ка­би­не­та, ког­да ра­кет­чи­ки Се­вер­но­го Ук­реп­рай­она пот­ре­бо­ва­ли соз­да­ния проф­со­юза во­ен­ных. Во­об­ра­зи се­бе бас­ту­ющую ар­мию. Ко­му она нуж­на? По дан­ным ОС­ВА­Га, 60% офи­церс­ко­го сос­та­ва вы­пи­сы­ва­ют твой «Курьер». Ста­ло быть, они чи­та­ют га­зе­ту, ко­то­рая на каж­дой сво­ей стра­ни­це от­вер­га­ет сам смысл су­щест­во­ва­ния рус­ской ар­мии. По­ни­ма­ешь ли, Анд­рей, в дру­гой, бо­лее нор­мальной обс­та­нов­ке, твоя Идея Об­щей Судьбы бы­ла бы все­го лишь од­ной из идей, пра­во на выс­ка­зы­ва­ние ко­то­рых - лю­бых идей! - зак­реп­ле­но в конс­ти­ту­ции 1930 го­да. Сей­час Идея и ее ак­тив­ный про­па­ган­дист «Курьер» ста­но­вит­ся ре­альной опас­ностью не только для ам­би­ций на­ших мас­то­дон­тов, как ты их на­зы­ва­ешь, но и для са­мо­го су­щест­во­ва­ния го­су­дарст­ва и на­шей де­мок­ра­тии. По­ду­май, ведь ты, про­по­ве­дуя об­щую судьбу с ве­ли­кой ро­ди­ной, вос­пи­ты­вая в граж­да­нах комп­лекс ви­ны пе­ред Рос­си­ей, комп­лекс ви­ны за не­учас­тие в ее стра­да­ни­ях и, как го­во­рят они там, ве­ли­ких свер­ше­ни­ях, по­ду­май сам, Анд­рей, ведь ты про­по­ве­ду­ешь ка­пи­ту­ля­цию пе­ред крас­ны­ми и прев­ра­ще­ние на­шей слав­ной ба­на­но­вой рес­пуб­ли­ки в Крымс­кую об­ласть. Ты только во­об­ра­зи се­бе этот кош­мар - об­ко­мы, рай­ко­мы…

    - Я не по­ни­маю, Фе­дя, - пе­ре­бил его Луч­ни­ков. - Ты что, под­го­тав­ли­ва­ешь ме­ня к по­ку­ше­нию, что ли? До­ка­зы­ва­ешь его це­ле­со­об­раз­ность? Что ж, в ло­ги­ке те­бе не от­ка­жешь.

    Тяжесть на­ли­ла все его те­ло. Те­ло - свин­цо­вые джунг­ли, ду­ша - заг­нан­ная ли­са. Мрак ви­сел те­перь, как овальное те­ло, воз­ле уют­ной люст­ры. Сво­лочь Бу­тур­лин разг­ла­гольству­ет тут, раз­ви­ва­ет го­су­дарст­вен­ные со­об­ра­же­ния, а в это вре­мя СВРП раз­ра­ба­ты­ва­ет де­та­ли охо­ты. На ме­ня. На жи­вое су­щест­во. Со­ро­ка­шес­ти­лет­ний хо­лос­тяк, рек­ла­ма си­га­рет «Мальбо­ро», лю­би­тель быст­рой ез­ды, пьянчу­га, слас­то­лю­бец, оди­но­кий и нес­част­ный, бу­дет вско­ре про­шит оче­редью из ма­шин­га­на. До слез жал­ко мальчи­ка Анд­рю­шу. Па­па и ма­ма, за­чем вы учи­ли ме­ня гам­мам и кор­ми­ли ка­шей Нест­ле? Ко­нец.

    - Постыдись, Анд­рей! - вскри­чал Бу­тур­лин. - Я ри­сую те­бе об­щую кар­ти­ну, что­бы ты уяс­нил се­бе сте­пень опас­нос­ти.

    Он уяс­нил се­бе сте­пень опас­нос­ти. Впол­не от­чет­ли­во. От­цу и в са­мом де­ле не нуж­но бы­ло на­зы­вать сво­его ста­ро­го дру­га по име­ни, он сра­зу по­нял, что речь идет о май­оре Бо­бо­ры­ко, а по­ку­ше­ние за­те­яно его пле­мян­ни­ком, од­нок­лас­сни­ком Луч­ни­ко­ва Юр­кой, об­ла­да­те­лем стран­ной двой­ной фа­ми­лии Иг­натьев-Игнатьев.

    Всю жизнь этот ка­ри­ка­тур­ный тип соп­ро­вож­да­ет Анд­рея. Дол­гое вре­мя учи­лись в од­ном клас­се гим­на­зии, по­ка Анд­рей не отп­ра­вил­ся в Окс­форд. Вер­нув­шись на Ост­ров в кон­це 1955 го­да, он чуть ли не на пер­вой же ве­че­рин­ке встре­тил Юр­ку и по­ра­зил­ся, как отв­ра­ти­тельно из­ме­нил­ся его гим­на­зи­чес­кий при­ятель, фан­та­зер, ри­со­вальщик вся­чес­ких бри­ган­тин и фре­га­тов, зас­тен­чи­вый пры­ща­вый дро­чи­ла. Те­перь это стал большой, чрез­вы­чай­но неск­лад­ный ме­рин, выг­ля­дя­щий мно­го стар­ше сво­их лет, с отв­ра­ти­тельной улыб­кой, отк­ры­ва­ющей все дес­ны и жел­тые враз­но­бой зу­бы, с пря­мым кли­ном веч­но гряз­ных во­лос, страш­но крик­ли­вый мо­но­ло­гист, по­ли­ти­чес­кий экст­ре­мист ультрап­ра­вой.

    Андрею тог­да на по­ли­ти­ку бы­ло нап­ле­вать, он во­об­ра­жал се­бя по­этом, ку­тил, вос­тор­гал­ся ки­па­ри­са­ми и воз­ни­ка­ющи­ми тог­да «кли­ма­ти­чес­ки­ми шир­ма­ми» Ял­ты, тас­кал­ся по дан­син­гам за бу­ду­щей ма­терью Ан­то­на Ма­ру­сей Джер­ми, и всю­ду, где только ни встре­чал­ся с Юр­кой, слег­ка над ним пос­ме­ивал­ся.

    Игнатьев-Игнатьев то­же вра­щал­ся в ту по­ру вок­руг блис­та­тельной Ма­ру­си, но ни­ког­да ей не объяснил­ся, ни­ког­да с ней не тан­це­вал, да­же вро­де бы и не под­хо­дил бли­же, чем на три мет­ра. Он но­сил ка­кое-то стран­ное по­лу­во­ен­ное оде­яние с волчьим хвос­том на пле­че - «Мо­ло­дая Волчья Сот­ня». Ча­ще все­го он лишь мрач­но та­ра­щил­ся из уг­ла на Ма­ру­сю, иног­да - пос­ле па­ры кок­тей­лей - ци­нич­но улы­бал­ся ог­ром­ным сво­им мок­рым ртом, а пос­ле трех кок­тей­лей на­чи­нал гро­мог­лас­но ора­торст­во­вать, как бы не об­ра­щая год тальяноч­ку ни­ка­ко­го вни­ма­ния. Те­ма тог­да у не­го бы­ла од­на. Сей­час, в пос­лес­та­линс­кое вре­мя, в хру­щевс­кой не­раз­бе­ри­хе, по­ра вы­са­жи­ваться на кон­ти­нент, по­ра стальным клин­ком раз­ре­зать во­ню­чий мар­га­рин Сов­де­пии, в не­де­лю дой­ти до Моск­вы и вос­ста­но­вить мо­нар­хию.

    Однако ког­да на­ча­лась Вен­герс­кая ре­во­лю­ция 1956 го­да «Мо­ло­дая Волчья Сот­ня» ос­та­лась ора­торст­во­вать в уют­ных ба­рах Кры­ма, в то вре­мя как юно­ши из ли­бе­ральных се­мян, все это ба­рах­ло, ник­чем­ные по­этиш­ки и джаз­ме­ны как раз и ор­га­ни­зо­ва­ли бар­ри­кад­ный от­ряд, вы­ле­те­ли в Ве­ну и проб­ра­лись в Бу­да­пешт пря­мо под гу­се­ни­цы ка­ра­тельных тан­ков.

    Андрей Луч­ни­ков тог­да еле унес но­ги из го­ря­ще­го шта­ба вен­герс­кой мо­ло­де­жи, ки­но­те­ат­ра «Кор­вин». Со­ветс­кая, чи­тай рус­ская, ну­ля си­де­ла у не­го в пле­че. Пот­ря­сен­ный, обож­жен­ный, уни­жен­ный ди­кой тан­ко­вой бес­по­щад­ностью сво­ей ис­то­ри­чес­кой ро­ди­ны он был дос­тав­лен до­мой ка­кой-то шведс­кой са­ни­тар­кой ор­га­ни­за­ци­ей. Из трех со­тен доб­ро­вольцев на Ост­ров вер­ну­лось меньше пя­ти де­сят­ков. Ра­зу­ме­ет­ся, вер­ну­лись они ге­ро­ями. Порт­ре­ты Анд­рея по­яви­лись в га­зе­тах. Ма­ру­ся Джер­ми не от­хо­ди­ла от его ло­жа. К кон­цу го­да ра­ны бор­ца за сво­бо­ду за­тя­ну­лись, сос­то­ялась шум­ней­шая свадьба, ко­то­рую не­ко­то­рые эс­те­ты счи­та­ют те­перь за­рей но­вой мо­ло­деж­ной суб­культу­ры.

    Среди мно­го­чис­лен­ных чу­дес­ней­ших эпи­зо­дов этой свадьбы был и бе­зоб­раз­ный один. Иг­натьев-Игнатьев, пе­рег­нув­шись че­рез стол, стал орать в ли­цо Луч­ни­ко­ву: «А все-та­ки здо­ро­во НА­ШИ вы­пус­ти­ли киш­ки из жи­до-мадьяр!» Хо­те­ли бы­ло его бить, но же­них, си­я­ющий и блис­та­тельный идол мо­ло­де­жи Анд­рэ, ре­шил объясниться. Из­ви­ни, Юра, но мне ка­жет­ся, что-то есть лиш­нее меж­ду на­ми. Ока­за­лось не­лиш­нее: не­на­висть! Иг­натьев-Игнатьев в ка­фельной ти­ши­не сор­ти­ра ноч­но­го клу­ба «Blue Inn», икая и дро­жа, раз­ра­зил­ся сво­им комп­лек­сом не­пол­но­цен­нос­ти. «Не­на­ви­жу те­бя, всег­да не­на­ви­дел, бе­лая кость, го­лу­бая кровь, об­люю сей­час всю ва­шу свадьбу».

    До Луч­ни­ко­ва тог­да дош­ло, что пе­ред ним злей­ший его враг, опас­ней­ший еще и по­то­му, что, ка­жет­ся, влюб­лен в не­го, по­то­му что со­пер­ни­ком его счи­тать нельзя. По­том еще бы­ли ка­кие-то ис­те­ри­ки, ва­лянье в но­гах, го­мо­сек­су­альные приз­на­ния, эро­ти­чес­кие всхли­пы в ад­рес Ма­ру­си, ко­вар­ные улыб­ки из­да­ле­ка, до­хо­дя­щие че­рез третьи ру­ки уг­ро­зы, по вся­кий раз па про­тя­же­нии лет Луч­ни­ков за­бы­вал Иг­натьева-Игнатьева, как буд­то тот и не су­щест­ву­ет. И вот на­ко­нец - по­ку­ше­ние на жизнь! В чем тут от­гад­ка - в по­ли­ти­чес­кой си­ту­ации или в же­ле­зах внут­рен­ней сек­ре­ции?

    - Ну хо­ро­шо, я уяс­нил се­бе опас­ность си­ту­ации, - ска­зал Луч­ни­ков. - Что из это­го?

    - Нужно при­нять ме­ры, - ска­зал Бу­тур­лин.

    Отец мол­чал. Сто­ял в уг­лу, гля­дел на за­ми­ра­ющее в су­мер­ках мо­ре и мол­чал.

    - Сообщи в ОС­ВАГ, - ска­зал Луч­ни­ков.

    Бутурлин ко­рот­ко хо­хот­нул.

    - Это не­серьезно, ты зна­ешь.

    - Какие ме­ры я мо­гу при­нять - по­жал пле­ча­ми Луч­ни­ков. - Во­ору­житься? Я и так, слов­но Бонд, не рас­ста­юсь с «бе­рет­той».

    - Ты дол­жен из­ме­нить нап­рав­ле­ние «Курьера».

    Лучников пос­мот­рел на от­ца. Тот мол­ча пе­ре­шел к дру­го­му ок­ну, да­же и не обер­нул­ся. За­кат­ные не­бе­са над хол­ма­ми изоб­ра­жа­ли бит­ву па­рус­но­го фло­та. Луч­ни­ков встал и, прих­ва­тив с со­бой бу­тыл­ку и па­ру си­гар, нап­ра­вил­ся к вы­хо­ду из ка­би­не­та. Бу­тур­лин прег­ра­дил ему путь.

    - Андрэ, я же не го­во­рю те­бе о ко­рен­ном из­ме­не­нии, о по­во­ро­те на 180 гра­ду­сов… Нес­колько не­га­тив­ных ма­те­ри­алов о Со­юзе… На­ру­ше­ние прав че­ло­ве­ка… на­си­лие над ху­дож­ни­ка­ми… ведь это же все есть на са­мом де­ле… те­бе же не при­дет­ся врать… ведь ты же пе­ча­та­ешь та­кие ве­щи… но ты это ос­ве­ща­ешь как-то из­нут­ри, как-то так… буд­то бы один из них, не­кий ли­бе­ральный «со­вет­чик»… Ведь ты же сам, соз­най­ся, Анд­рей, вся­кий раз возв­ра­ща­ешься от­ту­да тря­сясь от отв­ра­ще­ния… Пой­ми, нес­колько та­ких ма­те­ри­алов, и твои друзья смо­гут те­бя за­щи­тить. Твои друзья смо­гут тог­да го­во­рить: «Курьер» - это не­за­ви­си­мая га­зе­та Вре­мен­ной Зо­ны Эва­ку­ации, ру­ки прочь от Луч­ни­ко­ва. Сей­час, ты ме­ня из­ви­ни, Анд­рей… - Го­лос Бу­тур­ли­на вдруг на­лил­ся ис­то­ри­чес­ким чу­гу­ном. - Сей­час твои друзья не мо­гут это­го ска­зать.

    Лучников ле­гонько отод­ви­нул Фред­ди и про­шел к две­рям. Вы­хо­дя, ус­пел за­ме­тить, как Бу­тур­лин раз­во­дит ру­ка­ми, - дес­кать, ну вот, с ме­ня, мол, и взят­ки глад­ки. Отец не пе­ре­ме­нил по­зы и не ок­лик­нул Анд­рея.

    Он ушел из «част­ных» ком­нат в свою «ба­шен­ку», отк­рыл дверь ком­на­ты, ко­то­рая всег­да жда­ла его, и не­ко­то­рое вре­мя сто­ял там мол­ча в тем­но­те с бу­тыл­кой в ру­ке и с дву­мя си­га­ра­ми, за­жа­ты­ми меж­ду пальцев. По­том мед­лен­но рас­пус­тил што­ры. По­лы­ханье па­рус­ной бит­вы за плос­ки­ми ска­ла­ми Биб­лей­ской До­ли­ны. Луч­ни­ков лег на тах­ту и стал без­дум­но сле­дить мед­лен­ные пе­ре­ме­ще­ния де­фор­ми­ро­ван­ных и час­тич­но го­ря­щих фре­га­тов. По­том он уви­дел на пол­ке над со­бой ма­ленький маг­ни­то­фон, до ко­то­ро­го мож­но бы­ло до­тя­нуться, не ме­няя по­зы, и это соб­лаз­ни­ло его на­жать кноп­ку.

    Сразу в чер­но­морс­кой ти­ши­не взор­вал­ся за­ряд по­тус­то­рон­них зву­ков, го­вор стран­ной тол­пы, кри­ки чуж­дых птиц, на­ле­та­ющий пос­вист мо­роз­но­го вет­ра, от­да­лен­ный рев гру­бых мо­то­ров, ка­кой-то лязг, стук пнев­мо­мо­лот­ка, ка­кая-то ду­рац­кая му­зы­ка - все это бы­ло чуж­дым, пос­ты­лым и да­ле­ким, и это бы­ла зем­ля его пред­ков, ком­му­нис­ти­чес­кая Рос­сия, и не бы­ло в ми­ре для Анд­рея Луч­ни­ко­ва ни­че­го род­нее.

    Всю эту ме­ша­ни­ну зву­ков элект­ро­пи­лой про­ре­зал кли­ку­шес­кий ба­бий го­лос:

    - Молитесь, род­ные мои, мо­ли­тесь, слад­кие мои! Нет у Вас хра­ма, в угол встаньте и мо­ли­тесь. Свя­то­го об­ра­за нет у вас, на не­бо мо­ли­тесь! Не­ту луч­шей ико­ны, чем не­бо!

    Прошлой зи­мой в Лон­до­не Луч­ни­ков ни с то­го ни с се­го ку­пил мес­то в де­ше­вом кру­изе «Маг­но­лия» и при­ле­тел в Со­юз. Ни­ко­му из мос­ковс­ких дру­зей зво­нить не стал, пу­те­шест­во­вал с груп­пой за­пад­ных ме­щан по ста­рым го­ро­дам - Вла­ди­мир, Суз­даль, Рос­тов-Ве­ли­кий, Ярос­лавль, и не по­жа­лел: «Инту­рист» анг­ли­ча­на­ми за­ни­мал­ся из рук вон пло­хо, ча­са­ми ма­ри­но­вал на вок­за­лах, за­со­вы­вал в об­щие ва­го­ны, кор­ми­ли час­тенько в обыч­ных сто­лов­ках - вряд ли ког­да-ни­будь Луч­ни­ков столь близ­ко приб­ли­жал­ся к со­ветс­кой ре­альнос­ти.

    Эту за­пись он сде­лал слу­чай­но. Гу­лял вок­руг Ус­пенс­ко­го _fсо­бо­ра во Вла­ди­ми­ре и там ус­лы­шал кли­ку­шу. В пар­ке воз­ле со­бо­ра кра­со­ва­лись аля­по­ва­тые па­вильоны, раск­ра­шен­ные жут­ки­ми крас­ка­ми - мес­то уве­се­ле­ния дет­во­ры, ка­жет­ся, шли школьные ка­ни­ку­лы. Изоб­ра­же­ния ра­кет и кос­мо­нав­тов. Дом нап­ро­тив ук­ра­шен умо­пом­ра­чи­тельно-не­по­нят­ным ло­зун­гом: «Пя­ти­лет­ке ка­чест­ва ра­бо­чую га­ран­тию». Та­щат­ся пе­ре­пол­нен­ные трол­лей­бу­сы, бес­ко­неч­ная ве­ре­ни­ца гру­зо­ви­ков, в ос­нов­ном по­че­му-то пус­тых. Большая чу­гун­ная ру­ка, про­тя­ну­тая во вдох­но­вен­ном по­ры­ве. И вдруг - кли­ку­ша, и, от­вер­нув­шись от жи­вот­вор­ной сов­ре­мен­нос­ти, ви­дишь не­из­мен­ных рус­ских ста­рух у об­шар­пан­ной сте­ны хра­ма, сон­мы во­рон, кру­жа­щих над ку­по­ла­ми, рас­пух­шую ба­бу-кли­ку­шу и ду­рач­ка Се­ре­жу, Божьего че­ло­ве­ка, ко­то­рый ку­рит «Бе­ло­мор» и тря­сет­ся ря­дом с ба­бой, по­то­му что она - его род­ная мать вот уж со­рок год­ков.

    - Гляньте на Се­ре­жу, слад­кие мои! Я ему на кро­ва­ти сте­лю, а са­ма на по­лу сплю, по­то­му что он - че­ло­век Бо­жий. А ест Се­ре­жа с кош­ка­ми и со­ба­ка­ми, по­то­му что все мы тва­ри Бо­жии и он да­ет нам по­ня­тие - при­ро­ду не оби­жай­те, слад­кие мои!

    Лучников с маг­ни­то­фо­ном в кар­ма­не сто­ял сре­ди ста­рух. Те вы­ни­ма­ли черст­вые бул­ки и со­ва­ли их в тор­бу юро­ди­вым, рас­пух­шая ба­ба быст­ро крес­ти­ла всех бла­го­де­тельниц и кри­ча­ла все прон­зи­тельнее:

    - Евреев не ру­гай­те! Ев­реи - на­род Бо­жий! Это вам вра­ги го­во­рят ев­ре­ев ру­гать, а вы по не­ве­жест­ву их слу­ша­ете. Гос­по­да на­ше­го не ев­рей про­дал, а че­ло­век про­дал, а и все апос­то­лы ев­ре­ями бы­ли!

    Подошел ми­ли­ци­онер - че­го тут про ев­ре­ев? - по­дош­ли мо­ло­денькие дев­чон­ки в пу­хо­вых ша­поч­ках - вот да­ет баб­ка! - но ни тот, ни дру­гие ме­шать не ста­ли, за­мол­ча­ли, сму­щен­но топ­та­лись, слу­шая кли­ку­шу.

    - Родные мои! Слад­кие мои! Ев­ре­ёв не ру­гай­те!…

    Парусная бит­ва мерк­ла, фре­га­ты тле­ли, уголька­ми уга­са­ли в на­рас­та­ющей тем­но­те, но все-та­ки тень, про­шед­шая по сте­не, бы­ла еще вид­на. Она прош­ла, ис­чез­ла и вер­ну­лась. Ос­та­но­ви­лась в чут­кой по­зе, тень то­ненькой де­вуш­ки, по­том толк­ну­ла дверь и ма­те­ри­али­зо­ва­лась внут­ри ком­на­ты Крис­ти­ной.

    - Хай, Мальбо­ро? Вы здесь?

    Хулиганская ру­ка ее блуж­да­ла не­дол­го и вско­ре бе­зо­ши­боч­но опус­ти­лась в нуж­ное мес­то, взя­лась за язы­чок мол­нии. В тем­но­те он ви­дел над со­бой све­тя­щи­еся гла­за Крис­ти­ны и ее сме­ющий­ся рот, две по­лос­ки поб­лес­ки­ва­ющих зу­бов. По­том упа­ли вниз ее во­ло­сы и скры­ли на­чи­на­ющий­ся де­ви­чий пир. При­кос­но­ве­ние сли­зис­той обо­лоч­ки, и сра­зу он ощу­тил мгно­вен­ный и мощ­ный подъем.

    - …Спасибо, род­ные мои! Гос­подь вас хра­ни! А кто ба­бу Ев­до­кию ви­деть хо­тит, так ав­то­бу­сом до стан­ции Ко­ля­ди­но пусть еха­ет, а там до Пер­вой Пя­ти­лет­ки ки­ло­метр пе­ши, а из­ба на­ша с Сер­гуньчи­ком - край­няя! Гос­подь бла­гос­ло­ви! Дай Бог вам, слад­кие мои, здо­ровья и ми­ра! Уто­ли, Бо­го­ма­терь, на­ши пе­ча­ли!

    Чавканье раз­мок­ше­го сне­га под но­га­ми, уси­ле­ние му­зы­ки - «до са­мой да­ле­кой пла­не­ты не так уж, друзья, да­ле­ко…» Ос­лаб­ле­ние му­зы­ки, ут­роб­ный хо­хот Се­ре­жи, ра­дость оли­гоф­ре­на - си­га­ре­ту по­лу­чил, жи­вот­ные зву­ки, собст­вен­ный го­лос.

    - Можно, я с ва­ми по­еду?

    - Ты кто та­ков бу­дешь? Не наш? - го­лос ба­бы Ев­до­кии сра­зу пе­рек­рыл все зву­ки. Вот так они в ста­ри­ну со­зы­ва­ли ог­ром­ные тол­пы, без вся­ких мик­ро­фо­нов; осо­бые го­ло­со­вые дан­ные рус­ских кли­куш.

    - Нет, я рус­ский, но из Кры­ма.

    - Господь те­бя бла­гос­ло­ви! Че­го те­бе с на­ми?

    Невразумительное чав­канье, оханье, крях­тенье - по­сад­ка в ав­то­бус. Визг­ли­вый го­лос, не ху­же кли­ку­шес­ко­го, прав­да, че­рез мик­ро­фон:

    - Граждане, оп­ла­чи­вай­те за про­езд!

    Да как же они все там го­во­рят, раз­ве по-рус­ски?

    …Кристина хо­те­ла до­ми­ни­ро­вать, но Луч­ни­ков не лю­бил ама­зо­нок, и пос­ле ко­рот­кой борьбы ве­ко­вая несп­ра­вед­ли­вость вос­тор­жест­во­ва­ла - де­вуш­ка бы­ла при­дав­ле­на го­рой мышц. Пре­да­тельская мысль, не­ред­кая спут­ни­ца луч­ни­ковс­ких бе­зоб­ра­зий - «а вдруг упа­ду?» - по­яви­лась и сей­час, но де­вуш­ка вов­ре­мя сда­лась и то­ненько и жа­лоб­но зас­то­на­ла, от­да­вая се­бя Во власть свинс­ко­му пле­ме­ни муж­чин, и он, обод­рен­ный ка­пи­ту­ля­ци­ей, мощ­но всту­пил в слад­кие и влаж­ные пре­де­лы.

    …Передайте за про­езд. Ку­да вы да­ви­те? Да что это за лю­ди? Ох на­род по­шел - зверь! Ухм-ухм-ухм - Се­ре­жа… Бу­лоч­ку хо­ти­те по­со­сать, при­ез­жий? Сле­ду­ющая ос­та­нов­ка - ав­то­вок­зал! Ай-ай-ай, да ку­да же он ка­тит­ся? Го­ло­лед… Я вас хо­чу спро­сить, мать Ев­до­кия. По­го­ди, го­лубь мой, сна­ча­ла я те­бя спро­шу: как у вас с про­дук­та­ми в Кры­му?

    Шипение пнев­мо­сис­те­мы - отк­ры­лись две­ри. Вор­вал­ся гул ав­тос­тан­ции, кри­ки - на­ча­лась борьба на по­сад­ке.

    - Вы где, прос­ти­те, апельси­ны бра­ли?

    …Лучников за­был свои го­да и са­мо­заб­вен­но иг­рал со сла­бенькой, но гиб­кой, пос­та­ны­ва­ющей и вскри­ки­ва­ющей Крис­ти­ной, то му­чил ее как наг­лый юно­ша-сол­дат, го­нял, вби­вал в тах­ту и в стен­ку, то вдруг на­пол­нял­ся оте­чес­ки­ми чувст­ва­ми и неж­но пог­ла­жи­вал мок­рую ко­жу, то вдруг она как бы уве­ли­чи­ва­лась в раз­ме­рах и предс­та­ва­ла как бы ма­терью, а он - ди­тя, и он тог­да об­са­сы­вал моч­ки ее ушей, клю­чи­цы и в этих па­узах на­би­рал си­лы, что­бы сно­ва стать наг­лым сол­да­том-зах­ват­чи­ком.

    …тонкий мужс­кой го­ло­сок по­вест­во­вал со­се­ду:

    - Я с сест­рой ехал из Ря­за­ни, а тут в ва­гон ре­бя­та пьяные заш­ли. Сест­ре го­во­рят: ай­да, дев­ка, с на­ми, и, зна­чит, ру­ка­ми бе­рут мою сест­ру. От­ды­хай­те, го­во­рю, мальчи­ки, нс ме­шай­те лю­дям от­ды­хать. Они мне в глаз за­фи­лиг­ра­ни­ли и уш­ли. Ну, си­жу и ду­маю, что за несп­ра­вед­ли­вость. При­шел в ва­гон мой друг Коз­лов, мы с ним ви­на вы­пи­ли и пош­ли тех ре­бят ис­кать. В со­сед­нем ва­го­не наш­ли. Ну вот, сей­час по­го­во­рим по-хо­ро­ше­му! Тог­да один из тех ре­бят лок­тем ок­но вы­са­жи­ва­ет, вы­ни­ма­ет длин­ную шту­ку стек­ла - та­кая у не­го на­ход­чи­вость - и на­чи­на­ет нас с Коз­ло­вым этой шту­кой са­жать, а дру­гие нам вый­ти не да­ют. Вот вам и пла­чев­ные ре­зульта­ты: вы­пи­сал­ся из трав­ма­то­ло­гии только вче­ра, а Ди­ма еще ле­жит.

    Голосишко все вре­мя уп­лы­вал, заг­лу­шал­ся вдруг ог­лу­ши­тельным га­зет­ным шо­ро­хом или каш­лем, явст­вен­но до­но­сил­ся «Та­нец ма­леньких ле­бе­дей» из тран­зис­то­ра.

    Собственный го­лос:

    - Вы ле­чи­те лю­дей, мать Ев­до­кия?

    Жуткий вопль все­го ав­то­бу­са, визг тор­мо­зов, уси­ли­ва­ющий­ся вопль, гро­хот, сдав­лен­ные кри­ки, сто­ны, скре­жет. Еб-ва­шу-мать-мать-ва­шу-еб-в-сра­ку-ва­шу-мать-в-рот-в-рот-ме­ня-ебать-блядь-по­зор­ная-пиз­дор­ва­нец-по­ка­ле­чил-нас-всех-по­мо­ги­те-лю­ди-доб­рые!

    Катастрофа, ми­нут­ное мол­ча­ние.

    …итак, приб­ли­жа­ет­ся мо­мент ис­ти­ны. Сдер­жан­но ры­ча, Луч­ни­ков прис­по­саб­ли­вал де­вуш­ку для пос­лед­не­го брос­ка на ко­лю­чую про­во­ло­ку рай­ских кущ.

    В сле­ду­ющий мо­мент они срав­ня­лись, по­те­ря­ли и за­ви­си­мость и до­ми­нан­ту, и все свои раз­ни­цы и барьеры, сце­пи­лись, из­вер­гая из се­бя вос­тор­ги, и по­ле­те­ли, приб­ли­жа­ясь, приб­ли­жа­ясь, приб­ли­жа­ясь - и впрямь как буд­то уви­де­ли ос­ко­лок че­го-то чу­дес­но­го - и уда­ля­ясь, уда­ля­ясь, уда­ля­ясь, по­ка не от­па­ли друг от дру­га.

    

    Его всег­да удив­ля­ло, как быст­ро, поч­ти мгно­вен­но пос­ле лю­бов­ных ак­тов он на­чи­нал ду­мать о пос­то­рон­нем, о де­лах, о деньгах, о ма­ши­нах… Сей­час, от­пав от Крис­ти­ны и ти­хо пог­ла­жи­вая ее дро­жа­щее пле­чо, он ми­гом пе­ре­нес­ся в гряз­но-снеж­ные по­ля, от­ку­да вы­те­ка­ли маг­ни­то­фон­ные зву­ки и где в раз­бух­шем кю­ве­те ле­жал на бо­ку рей­со­вый ав­то­бус Вла­ди­мир - Суз­даль.

    Сильно пост­ра­дав­ших не бы­ло. Ка­жет­ся, кто-то ру­ку сло­мал, кто-то но­гу вы­вих­нул, ос­тальные от­де­ла­лись уши­ба­ми. Де­тиш­ки вы­ли, ба­бы сто­на­ли, муж­чи­ны ма­те­ри­лись. Под­тя­ги­ва­ясь, под­са­жи­вая друг дру­га, пас­са­жи­ры вы­би­ра­лись из ав­то­бу­са че­рез ле­вые две­ри, ко­то­рые ока­за­лись те­перь над го­ло­ва­ми. Луч­ни­ков ста­рал­ся не смот­реть на ужас­ное бабс­кое белье под юб­ка­ми. От Ев­до­кии нес­ло хле­вом и мо­чой. Вдво­ем с сол­да­том ар­тил­ле­рий­ских войск Луч­ни­ков под­са­жи­вал ба­бу на вы­ход, ког­да она вдруг зап­ри­чи­та­ла:

    - Сережа-то где? Сер­гун­чи­ка-то, род­ные мои, за­бы­ли? Где ди­тят­ко-то мое, Гос­по­ди спа­си! Се­ре­жеч­ка, от­зо­вись, мое зо­лот­цо!

    Дурак был за­ва­лен в зад­нем уг­лу ко­шел­ка­ми и че­мо­да­на­ми. Тряс­лась его пле­ши­вая го­ло­ва. Под­вы­вая, он жрал апельси­ны, ку­сая их пря­мо че­рез ячей­ки авоськи. Ус­лы­шав зов, он вско­чил с че­ло­ве­чес­ким кри­ком:

    - Маманя!

    Апельсиновый сок, ош­мет­ки ко­жу­ры на неб­ри­тых Се­ре­жи­ных ще­ках.

    Когда все выб­ра­лись, спрыг­ну­ли в кю­вет и сол­дат с Луч­ни­ко­вым сра­зу по по­яс в гряз­ную, об­жи­га­ющую, хо­лод­ную жи­жу.

    - Великолепно, - все вре­мя го­во­рил сол­дат. - Обс­та­нов­ка ве­ли­ко­леп­ная.

    На обо­чи­не уже сто­яло нес­колько гру­зо­ви­ков. По ле­дя­ной кор­ке ас­фальта мед­лен­но юзом приб­ли­жал­ся ав­ток­ран, ткнул­ся в кус­ти­ки обо­чи­ны и ос­та­но­вил­ся. Ос­та­но­вил­ся и встреч­ный ав­то­бус. Тол­па у мес­та ка­таст­ро­фы рос­ла.

    - Я им, су­кам, го­во­рил, что нельзя в та­кой го­ло­лед вы­хо­дить на ли­нию! - кри­чал во­ди­тель упав­ше­го ав­то­бу­са. - Не вый­дешь, го­во­рят, парт­би­лет по­ло­жишь!

    С мут­ных пред­ве­чер­них не­бес со­шел снег с дож­дем. Ев­до­кия си­де­ла на обо­чи­не, ба­юка­ла сво­его ог­ром­но­го ди­тя­тю. Се­ре­жа всхли­пы­вал, утк­нув­шись ей в рас­пух­ший жи­вот. Взвы­ла си­ре­на «ско­рой по­мо­щи». По­яви­лись две жел­то-си­ние ми­ли­цей­ские ма­ши­ны.

    - Мать Ев­до­кия! - поз­вал Луч­ни­ков. Ба­ба ди­ко на не­го пос­мот­ре­ла, по­том, ви­ди­мо, уз­на­ла. - Иди сво­ей до­ро­гой, при­ез­жий, - нез­на­ко­мым хрип­лым го­ло­сом ска­за­ла она. - Ни­ко­го я не вра­чую и ни­ка­ких от­ве­тов не знаю. При­ез­жай в Ко­ля­ди­но ле­том, ког­да пта­хи по­ют, ког­да трав­ка зе­ле­ная. Иди та­пе­ри­ча!

    - Благослови, мать Ев­до­кия, - поп­ро­сил Луч­ни­ков.

    Баба под­ня­ла бы­ло ру­ку, но по­том сно­ва ее уп­ря­та­ла.

    - Иди к сво­им нем­цам, в Кры­мию, у вас там церк­вей на­ва­лом, там и бла­гос­ло­вись.

    Она от­вер­ну­лась от Луч­ни­ко­ва и вы­пя­ти­ла ниж­нюю гу­бу, как буд­то да­вая по­нять, что он для нее больше не су­щест­ву­ет.

    - Очень ве­ли­ко­леп­но! - гарк­нул ря­дом сол­дат. Он уже та­щил от­ку­да-то стальной трос. - Сей­час бы бу­тыл­ку, и пол­ностью ве­ли­ко­леп­но!

    Лучников по­шел по обо­чи­не об­ле­де­нев­ше­го шос­се в сто­ро­ну го­ро­да. Он под­нял во­рот­ник сво­его каш­ми­ро­во­го сен-жер­менс­ко­го пальто, обх­ва­тил се­бя ру­ка­ми, но мок­рый злой ве­тер Рос­сии про­ни­зы­вал его до кос­тей, и кос­ти тряс­лись, и, ту­по гля­дя на тя­ну­щи­еся в по­лях длин­ные од­но­об­раз­ные стро­ения ме­ха­ни­зи­ро­ван­ных ко­ров­ни­ков, он чувст­во­вал свою пол­ную неп­ри­част­ность ко все­му, что его сей­час ок­ру­жа­ло, ко все­му, что здесь про­изош­ло, про­ис­хо­дит или про­изой­дет в бу­ду­щем. Пос­лед­нее, что за­пи­сал его маг­ни­то­фон, был крик ка­пи­та­на ми­ли­ции:

    - Проезжай, не за­дер­жи­вай­ся!

    …Пока он все это слу­шал и вспо­ми­нал, Крис­ти­на выб­ра­лась из-под его бо­ка. Она взя­ла с по­до­кон­ни­ка ка­кой-то ма­ленький ко­мо­чек, встрях­ну­ла его, и это ока­за­лось ее платье. Вско­ре она, при­че­сан­ная и в платье, си­де­ла у сто­ла, ку­ри­ла и на­ли­ва­ла се­бе в ста­кан хе­рес.

    - Что это за ди­кие зву­ки? - спро­си­ла она, под­бо­род­ком по­ка­зы­вая на маг­ни­то­фон.

    - Это вас нс ка­са­ет­ся, - ска­зал Луч­ни­ков.

    Она кив­ну­ла, по­га­си­ла си­га­ре­ту и по­тя­ну­лась.

    - Ну, я, по­жа­луй, пой­ду. Бла­го­да­рю вас, сэр.

    - Я то­же вам бла­го­да­рен. Это бы­ло ми­ло с ва­шей сто­ро­ны.

    Уже в две­рях она обер­ну­лась.

    - Один воп­рос. Вы, на­вер­ное, ду­ма­ли, что к вам Па­ме­ла при­дет?

    - Честно го­во­ря, я ни­че­го не ду­мал на этот счет.

    - Пока, - ска­за­ла Крис­ти­на. - Па­ме­ла там вни­зу с То­ни. По­ка, мис­тер Мальбо­ро.

    - Всего доб­ро­го, Крис­ти­на, - очень веж­ли­во поп­ро­щал­ся Луч­ни­ков. Ос­тав­шись в оди­но­чест­ве, на­лил се­бе ста­кан и за­ку­рил си­га­ре­ту.

    …Да, сов­сем не труд­но пе­ре­ме­нить курс «Курьера», - по­ду­мал он. - Нет ни­че­го лег­че, чем пре­зи­рать эту стра­ну, на­шу стра­ну, мою, во вся­ком слу­чае. Кста­ти, в завт­раш­нем но­ме­ре как раз и идет ре­пор­таж о со­ветс­ких до­ро­гах. Да-да, как это я за­был, это же внут­рен­ний дис­си­дентс­кий ма­те­ри­ал, ему це­ны нет. «Пу­те­шест­вие че­рез стра­ну ка­фе». Ано­ним­ный ма­те­ри­ал из Моск­вы, та­лант­ли­вое из­де­ва­тельство над кош­мар­ны­ми со­ветс­ки­ми при­до­рож­ны­ми ка­фе. Быть мо­жет, это­го дос­та­точ­но, что­бы на нес­колько дней сбе­речь свою шку­ру?

    Он по­вер­нул­ся на тах­те и снял те­ле­фон­ную труб­ку - в прин­ци­пе мож­но не от­лу­чаться с это­го леж­би­ща, ес­ли и дев­ки са­ми сю­да при­хо­дят, и в Рос­сию мож­но вер­нуться на­жа­ти­ем кноп­ки, и с га­зе­той со­еди­ниться на­бо­ром восьми цифр. От­ве­тил Брук. Бод­рый, наг­ло­ва­тый, пьяно­ва­тый го­лос.

    - Courier! As­so­ci­ate edi­tor Bro­ok is he­re.

    - Сколько раз вам го­во­рить, Са­ша, вы все-та­ки ра­бо­та­ете в рус­ской га­зе­те, - про­вор­чал Луч­ни­ков.

    - Вот вля­пал­ся! - так же ве­се­ло и еще бо­лее пьяно­ва­то воск­лик­нул Брук. - Это вы, чиф? Не зли­тесь. Вы же зна­ете на­ши кош­мар­ные па­ра­док­сы: мно­гим чи­та­те­лям труд­но­ва­то изъясняться по-рус­ски, а на яки я не се­ку, не вру­ба­юсь. Вот по-англий­ски и схо­дим­ся.

    - Что там но­во­го из Аф­ри­ки, Са­ша?

    - Могу вас об­ра­до­вать. Ром­ка прис­лал из Кин­ша­сы аб­со­лют­но точ­ные све­де­ния. Бои на гра­ни­це ве­дут пле­ме­на ибу и ебу. Ору­жие со­ветс­кое, ми­ро­воз­зре­ние с обе­их сто­рон марк­систс­кое. Мы уже зас­ла­ли это в на­бор. На пер­вую по­ло­су.

    - Снимите это с пер­вой по­ло­сы и пос­тавьте на восьмую. Так бу­дет пос­меш­нее.

    - Вы уве­ре­ны, чиф, что это смеш­ное со­об­ще­ние?

    - Мне предс­тав­ля­ет­ся так. И вот еще что, Са­ша. Выньте из вы­пус­ка тот мос­ковс­кий ма­те­ри­ал.

    Пауза.

    - Вы име­ете в ви­ду «Пу­те­шест­вие че­рез стра­ну ка­фе», Анд­рей?

    - Да.

    - Но…

    - Что?

    Пауза.

    - Какого чер­та? - за­орал Луч­ни­ков. - В чем де­ло? Что вы там мне­тесь, Са­ша?

    - Простите, Анд­рей, но… - Го­лос Бру­ка стал те­перь впол­не трез­вым. - Но вы же зна­ете… От нас дав­но уже ждут та­ко­го ма­те­ри­ала…

    - Кто ждет? - за­во­пил Луч­ни­ков. Ярость, слов­но морс­кая звез­да, вле­пи­лась в тем­ную сте­ну.

    - Чем за­ме­ним? - хо­лод­но спро­сил Брук.

    - Поставьте это ин­тервью Сам­со­но­ва с Сарт­ром! Все! Че­рез час я поз­во­ню и про­ве­рю!

    Он швыр­нул труб­ку, схва­тил бу­тыл­ку, глот­нул из гор­лыш­ка, отш­выр­нул бу­тыл­ку, кру­та­нул­ся на тах­те. От ском­кан­но­го пле­да пах­ло женс­кой сек­ре­ци­ей. Ишь, чем ре­ши­ли шан­та­жи­ро­вать - жизнью!

    Снова схва­тил труб­ку и наб­рал тот же но­мер.

    Легкомысленное нас­вис­ты­ва­ние. Брук уже нас­вис­ты­ва­ет этот иди­отс­кий хит «Го­род За­по­рожье».

    - Courier! As­so­ci­ate edi…

    - Брук, из­ви­ни­те ме­ня, я сор­вал­ся. Я вам поз­же объясню…

    - Ничего, ни­че­го, - ска­зал Брук. - Все бу­дет сде­ла­но, как вы ска­за­ли.

    Лучников вдруг стал со­би­раться. Ку­да со­би­ра­юсь - не­яс­но. С та­кой мор­дой нельзя со­би­раться. В та­ких шта­нах нельзя ни­ку­да со­би­раться: от них ра­зит прос­ти­ту­ци­ей. Как женс­кой прос­ти­ту­ци­ей, так и мужс­кой. Од­на­ко по­ли­ти­чес­кой прос­ти­ту­ци­ей от них не пах­нет. Для ноч­но­го Кок­те­бе­ля сой­дут и та­кие шта­ны. Ши­рин­ка бу­дет наг­лу­хо зас­тег­ну­та. Это но­вин­ка для ноч­но­го Кок­те­бе­ля - наг­лу­хо заш­то­рен­ные шта­ны. Возьму с со­бой пач­ку де­нег. Где мои деньги? Вот со­ветс­кие шаг­ре­не­вые бу­маж­ки, вот дол­ла­ры - к чер­ту! Ас­сиг­на­ции Бан­ка Во­ору­жен­ных Сил Юга Рос­сии - это ва­лю­та! Яки, ка­жет­ся, уже за­бы­ли сло­во «рубль». У них де­неж­ная еди­ни­ца - «ти­ча». Ты­ся­ча - ты­ща - ти­ча. Смеш­но, но в «Извес­ти­ях» в бюл­ле­те­нях кур­са ва­лют то­же пи­шут «ти­ча». Крымс­кие ти­чи - за 1,0 - 0,75 руб­ля. Деньги охот­но при­ни­ма­ют­ся во всех «Бе­рез­ках», но де­ла­ет­ся вид, что это не рус­ские деньги, не руб­ли, что на них нет рус­ских над­пи­сей «одна… две… сто ты­сяч РУБ­ЛЕЙ… Банк Во­ору­жен­ных Сил Юга Рос­сии». Вот это стран­ная, но тем не ме­нее впол­не при­ни­ма­емая всем на­ро­дом чер­та в сов­ре­мен­ной Рос­сии, в Со­юзе - не за­ме­чать оче­вид­ное. Пи­шут в сво­их так на­зы­ва­емых из­би­ра­тельных бюл­ле­те­нях: «оставьте ОД­НО­ГО кан­ди­да­та, ос­тальных за­черк­ни­те», а ос­тальных-то нет, нет, и не бы­ло ни­ког­да! Фан­тас­ти­чес­ки ду­рац­кий об­ман, но ник­то это­го не за­ме­ча­ет, не хо­чет за­ме­чать. Все хо­тят быть быд­лом, ком­форт­ное чувст­во ста­да. Прог­рам­ма «Вре­мя» в со­ветс­ком TV - еже­ве­чер­няя ло­бэк­то­мия. Од­на­ко и на­ши мас­то­дон­ты му­дац­кие хо­ро­ши - по­че­му го­су­дарст­вен­ный банк с ту­пым упорст­вом на­зы­ва­ет­ся Бан­ком Во­ору­жен­ных Сил, да еще и ЮГА РОС­СИИ??? По­че­му Ба­ронс­кое Ры­ло до сих пор на на­ших деньгах? Черт по­бе­ри, ес­ли вы счи­та­ете се­бя хра­ни­те­ля­ми рус­ской культу­ры, изоб­ра­жай­те на ас­сиг­на­ци­ях Пуш­ки­на, Льва Ни­ко­ла­еви­ча, Фе­до­ра Ми­хай­ло­ви­ча… Экий ге­рой - без­дар­ный ба­рон Вран­гель, спа­си­тель «пос­лед­не­го бе­ре­га Оте­чест­ва». Быть мо­жет, это он соз­дал Чон­гарс­кий про­лив? А лей­те­нан­та Бей­ли-Лэн­да во­об­ще не бы­ло? Лже­цы и ту­пи­цы власт­ву­ют на рус­ских бе­ре­гах. По­че­му в Моск­ве ко мне прик­реп­ля­ют пе­ре­вод­чи­ка? То­ва­ри­щи, по­су­ди­те са­ми - за­чем мне пе­ре­вод­чик, не­ле­по мне хо­дить по Моск­ве с пе­ре­вод­чи­ком. Сту­чать на ме­ня бес­смыс­лен­но, сек­ре­тов-то не­ту, это вы зна­ете. Спа­си­бо и на этом. Но для че­го же тог­да? У нас так по­ла­га­ет­ся - к важ­ным гос­тям из-за гра­ни­цы прик­реп­ля­ет­ся пе­ре­вод­чик. То есть вро­де бы в Кры­му не го­во­рят по-рус­ски? Вот имен­но. Ты же зна­ешь, Анд­рей, что ког­да Ста­лин на­чал на­ла­жи­вать кое-ка­кие свя­зи с Кры­мом, он как бы ус­та­но­вил, что там ник­то не го­во­рит по-рус­ски, что рус­ским ду­хом там и не пах­нет, что это вро­де бы со­вер­шен­но иност­ран­ное го­су­дарст­во, но в то же вре­мя как бы и не го­су­дарст­во, как бы прос­то ге­ог­ра­фи­чес­кая зо­на, на­се­лен­ная не­ким на­ро­дом, а на­ро­ды на­ми лю­би­мы все как по­тен­ци­альные пот­ре­би­те­ли марк­сиз­ма. Од­на­ко, воз­ра­жаю я, ни Ста­лин, ни Хру­щев, ни Бреж­нев ни­ког­да не от­ка­зы­ва­лись от пре­тен­зий на Крым как на часть Рос­сии, не так ли? Вер­но, го­во­рят ум­ные друзья-аппа­рат­чи­ки. В тер­ри­то­ри­альном смыс­ле мы не от­ка­зы­ва­ем­ся и ни­ког­да не от­ка­жем­ся и дип­ло­ма­ти­чес­ки Крым ни­ког­да не приз­на­ем, но в смыс­ле культур­ных свя­зей мы счи­та­ем, что там у вас пол­ностью ино­языч­ное го­су­дарст­во. Тут есть ка­кой-то смысл? Не­уже­ли не по­ни­ма­ешь, Анд­рю­ша? Тут глу­бо­чай­ший смысл - та­ким об­ра­зом да­ет­ся на­ро­ду по­нять, что рус­ский язык вне со­ци­ализ­ма не мыс­лим. Да ведь вздор пол­ней­ший, ведь все зна­ют, что в Кры­му го­су­дарст­вен­ный язык рус­ский. Все зна­ют, но как бы не за­ме­ча­ют, вот в этом вся и шту­ка. В этом, зна­чит, вся шту­ка? Да-да, имен­но в этом. Ну, вот ведь и сам ты го­во­ришь, что и у вас там мно­го коз­лов, ну вот и у нас, Анд­рей, коз­лов-то не­ма­ло. Ко­неч­но, вздор, ко­неч­но, анах­ро­низм, но в не­ко­то­ром смыс­ле по­лез­ный, це­мен­ти­ру­ющий, как и мно­гие дру­гие ста­линс­кие анах­ро­низ­мы. Да ведь, впро­чем, Анд­рей Ар­се­ни­евич, те­бя дей­ст­ви­тельно иног­да на­до пе­ре­во­дить на сов­ре­мен­ный рус­ский, то есть со­ветс­кий. Ме­ня? Ни­ког­да не на­до! Я, смею ут­верж­дать, го­во­рю на аб­со­лют­но сов­ре­мен­ном рус­ском язы­ке, я да­же обе фе­ни знаю - и ста­рую и но­вую. Ах так? Тог­да поп­ро­буй при­ветст­во­вать те­лез­ри­те­лей. По­жа­луй­ста: «Доб­рый ве­чер, то­ва­ри­щи!» Ну вот, вот она и ошиб­ка - на­до ведь го­во­рить: «Доб­рый ве­чер, до­ро­гие то­ва­ри­щи», об ин­то­на­ции уж умол­чим. Ин­то­на­ция у те­бя, Анд­рей, сов­сем не на­ша. Зна­ем, зна­ем, что ты пат­ри­от и твою Идею Об­щей Судьбы ува­жа­ем, гре­хи твои пе­ред Ро­ди­ной за­бы­ты, ты - наш, Анд­рей, мы те­бе до­ве­ря­ем, но вот фра­зу «нет слов, что­бы вы­ра­зить чувст­во глу­бо­ко­го удов­лет­во­ре­ния» те­бе не одо­леть. Так обыч­но мир­но глу­мил­ся над Луч­ни­ко­вым но­вый его друг - не­раз­лей-во­да, ум­ней­ший и хит­рей­ший Мар­лен Ку­зен-ков, шиш­ка из меж­ду­на­род­но­го от­де­ла ЦК.

    Значит, неч­то об­щее есть и в Моск­ве и в Сим­фе­ро­по­ле? Об­щее не­же­ла­ние за­ме­чать су­щест­ву­ющие, но неп­ри­ят­ные фак­ты, цеп­ля­ние за ус­та­рев­шие фор­мы: все эти од­рях­лев­шие «все­рос­сий­ские уч­реж­де­ния» в Кры­му, ку­да и му­хи уже не за­ле­та­ют, и эли­тар­ное неп­ри­со­еди­не­ние к граж­да­нам стра­ны, ко­то­рой мы са­ми же и уп­рав­ля­ем, - это сло­веч­ко «вр. эва­ку­ант» и мос­ковс­кое неп­риз­на­ние рус­ских на Ост­ро­ве, и все их бюл­ле­те­ни и по­че­му-то Пер­вая Кон­ная Ар­мия, ког­да ни сло­ва о Вто­рой, и по­че­му-то в юби­лей­ных те­ле­фильмах об ис­то­рии стра­ны ни Троц­ко­го, ни Бу­ха­ри­на, ни Хру­ще­ва, ку­да же ка­нул-то сов­сем не­дав­ненький Ни­ки­та Сер­ге­евич, кто же Га­га­ри­на-то встре­чал? - да все эти мос­ковс­кие фо­ку­сы с не­упо­ми­на­ни­ями и не пе­ре­чис­лишь, но… но раз и у нас тут су­щест­ву­ет та­кая тен­ден­ция, зна­чит, мо­жет быть, и не в то­та­ли­та­риз­ме тут от­гад­ка, а мо­жет быть, прос­то в не­ко­то­рых чер­тах на­ци­онально­го ха­рак­те­ра-с? Ха­рак­те­рец-то, ха­рак­те­риш­ка-то у нас осо­бен­ный. Не так ли? У ко­го, нап­ри­мер, еще су­щест­ву­ет ми­лей­шая по­го­во­роч­ка «сор из из­бы не вы­но­сить»? Кельты, нор­ман­ны, сак­сы, гал­лы - вся эта сво­ра, из­бы, не­бось, свои очи­ща­ла, выт­ря­хи­ва­ла сор на­ру­жу, а вот гор­дый внук сла­вян за­ме­тал внутрь, имея глав­ную цель - чтоб со­се­ди не ви­де­ли. Ну, а ес­ли все эти га­дос­ти из на­ци­онально­го ха­рак­те­ра идут, зна­чит, все оп­рав­да­но, все пра­вильно, ведь мы же и гов­ном се­бя на­зы­ва­ем, а вот анг­ли­ча­нин гов­ном се­бя не на­зо­вет.

    Придя в кон­це кон­цов пос­ле до­вольно про­дол­жи­тельных раз­мыш­ле­ний к это­му нес­колько во­ню­че­му вы­во­ду, Анд­рей Ар­се­ни­евич Луч­ни­ков об­на­ру­жил се­бя не­су­щим­ся в сво­ей ряв­ка­ющей ма­ши­не по сер­пан­ти­ну, ко­то­рый пе­ре­хо­дил сра­зу в глав­ную ули­цу Кок­те­бе­ля, зас­тав­лен­ную мно­го­этаж­ны­ми оте­ля­ми. Об­на­ру­жив се­бя здесь, он как бы вспом­нил свои пред­шест­ву­ющие дви­же­ния: вот вы­шел, раз­ма­хи­вая пач­кой ти­чей из Гос­те­вой баш­ни, вот энер­гич­но дви­гал­ся по га­ле­рее, вот чуть при­тор­мо­зил, уви­дев на па­ра­пе­те не­под­виж­ный кон­тур Крис­ти­ны, вот про­шел ми­мо, вот зас­вис­тал что-то де­монст­ра­тив­но ста­ро­мод­ное, «Сен­ти­мен­тальное пу­те­шест­вие», вот чуть при­тор­мо­зил, уви­дев в ос­ве­щен­ном ок­не биб­ли­оте­ки мол­ча­ли­во сто­ящую фи­гу­ру от­ца, вот про­шел ми­мо во двор и пе­реп­рыг­нул, слов­но мо­ло­дой, че­рез бор­тик «ли­те­ра», ус­лы­шал при­зыв­ный возг­лас Фред­ди: дес­кать, возьми с со­бой - и тут же вклю­чил за­жи­га­ние.

    Сейчас, об­на­ру­жив се­бя сре­ди но­чи подъезжа­ющим к злач­ным мес­там сво­ей юнос­ти и вспом­нив все свое се­год­няш­нее по­ве­де­ние, Анд­рей Ар­се­ни­евич так изу­мил­ся, что рез­ко за­тор­мо­зил. Что про­ис­хо­дит се­год­ня с ним? Oн обер­нул­ся. Зе­ле­ное не­бо в про­еме ули­цы, серп лу­ны над кон­ту­ром Сю­рю-Кая. В бо­ко­вой улоч­ке, ухо­дя­щей к мо­рю, мед­лен­но вра­ща­ет­ся све­тя­щий­ся овал най­т-кла­ба «Ка­лип­со». Прон­зи­тельный прис­туп мо­ло­дос­ти. Ве­тер, при­ле­тев­ший из Биб­лей­ской До­ли­ны, сог­нул на миг вер­хуш­ки ки­па­ри­сов, вспе­нил и по­се­реб­рил лист­ву пла­та­на, взбу­до­ра­жил и зак­ру­тил Луч­ни­ко­ва. Что обост­ри­ло се­год­ня все мои чувст­ва - по­явив­ша­яся опас­ность, уг­ро­за? Со­вер­шен­но за­бы­тое по­яви­лось вновь - прос­тор и обе­ща­ния Кок­те­бельской но­чи.,

    У вхо­да в «Ка­лип­со» сто­яло де­сят­ка пол­то­ра ма­шин. Нес­колько строй­ных пар­ней-яки при­тан­цо­вы­ва­ли на ас­фальте в ме­ня­ющем­ся све­те ова­ла. Вход - 15 ти­чей. За двад­цать лет, что Луч­ни­ков здесь не был, за­ве­де­ние ста­ло фе­ше­не­бельным. Ког­да-то здесь в гар­де­роб­ной ви­се­ла большая кар­ти­на, ко­то­рую луч­ни­ковс­кая ком­па­ния на­зы­ва­ла «ху­до­жест­вен­ной». На ней бы­ла изоб­ра­же­на ним­фа Ка­лип­со с большу­щи­ми гру­дя­ми и та­тарс­ки­ми ко­са­ми, ко­то­рая с тос­кой про­во­жа­ла уп­лы­ва­юще­го в пен­ных вол­нах та­та­ри­на Одис­сея. Те­перь в той же ком­на­те по сте­нам вил­ся изыс­кан­ней­ший трех-, а мо­жет быть, и че­ты­рехс­мыс­лен­ный рельеф, изоб­ра­жа­ющий прик­лю­че­ния ма­ло­го как спер­ма­то­зо­ид Одис­сея в ло­не ги­гантс­кой, раз­ва­лен­ной на де­сят­ки соб­лаз­ни­тельных кус­ков Ка­лип­со. Все это бы­ло подс­ве­че­но, все как бы ды­ша­ло и тре­пе­та­ло, дви­га­лись ки­не­ти­чес­кие час­ти рельефа. Луч­ни­ков по­ду­мал, что не обош­лось в этом де­ле без но­вых эмиг­ран­тов. Уж не Нус­берг ли на­муд­рил?

    Едва он во­шел в зал и нап­ра­вил­ся к стой­ке, как тут же ус­лы­шал за спи­ной чрез­вы­чай­но гром­кие го­ло­са.

    - Смотрите, гос­по­да, ре­дак­тор «Курьера»!

    - Андрей Луч­ни­ков собст­вен­ной пер­со­ной!

    - Что бы это зна­чи­ло - Луч­ни­ков в «Ка­лип­со»?

    Говорили по-рус­ски и яв­но для то­го, что­бы он обер­нул­ся. Он не обер­нул­ся. При­сев к стой­ке, он за­ка­зал «Ман­хэт­тен» и поп­ро­сил бар­ме­на сра­зу пос­ле иди­отс­кой пе­сен­ки «Го­род За­по­рожье» (Долж­но быть, не меньше де­ся­ти раз уже кру­ти­ли за се­год­няш­ний ве­чер? Не ме­нее ста, сэр, у ме­ня уже моз­же­чок расп­ла­вил­ся, сэр, от это­го «За­по­рожья»), так вот сра­зу пос­ле это­го вклю­чи­те, по­жа­луй­ста, му­зы­ку мо­ей юнос­ти «Se­re­na­de in Blue» Гле­на Мил­ле­ра. С вос­тор­гом, сэр, ведь это и моя юность то­же. Не сом­не­вал­ся в этом. Мне ка­жет­ся, сэр, я вас уже встре­чал. Еще сом­не­ва­етесь? Не иск­лю­че­но, что вы из Ев­па­то­рии, сэр. Ка­жет­ся, там у вас отель. Смеш­но, Фад­де­ич… Как вы ме­ня?… Смеш­но, го­во­рю, Фад­де­ич, прош­ло двад­цать лет, я стал зна­ме­ни­тым че­ло­ве­ком, а ты так и ос­тал­ся за­ню­хан­ным бу­фет­чи­ком, но вот я те­бя прек­рас­но уз­наю, а ты ме­ня, хер мор­жо­вый, не уз­на­ешь. Анд­рю­ша! Ху­юша! Не на­до сквер­нос­ло­вить! Ну, а об­няться-то мож­но, а? Слег­ка всплак­нуть? Слы­шишь се­реб­ря­ные тру­бы - Глен Мил­лер бэнд!… Го­лу­бая се­ре­на­да, 1950 год, пер­вые по­хо­ды в «Ка­лип­со»… пер­вые по­це­луи… пер­вые де­вуш­ки… дра­ки с аме­ри­канс­ки­ми лет­чи­ка­ми…

    Хлопая по спи­не и по ску­ле Фад­де­ича, слу­шая свин­го­выс об­ва­лы Мил­ле­ра, Луч­ни­ков вдруг осоз­нал, что при­ве­ло его в эту стран­ную ночь имен­но сю­да - в «Ка­лип­со». В юнос­ти здесь всег­да бы­ла пле­ни­тельная ат­мос­фе­ра опас­нос­ти. Не­по­да­ле­ку за мы­сом Ха­ме­ле­он на­хо­ди­лась аме­ри­канс­кая ави­аба­за, и лет­чи­ки ни­ког­да не упус­ка­ли воз­мож­нос­ти под­раться с рус­ски­ми ре­бя­та­ми. Быть мо­жет, и се­год­ня, не­ожи­дан­но по­мо­ло­дев от ощу­ще­ния опас­нос­ти, от слов­ца «по­ку­ше­ние», Луч­ни­ков по­чувст­во­вал же­ла­ние бро­сить вы­зов судьбе, а где же бро­сить вы­зов судьбе, как не в «Ка­лип­со».

    Признаться в этом да­же са­мо­му се­бе бы­ло стыд­но. Все здесь пе­ре­ме­ни­лось за два де­ся­ти­ле­тия. Клуб стал рес­пек­та­бельным, до­ро­гим мес­том впол­не бла­гоп­рис­той­ных разв­ле­че­ний вер­хуш­ки сред­не­го клас­са, секс пе­рес­тал быть го­ло­вок­ру­жи­тельным прик­лю­че­ни­ем, а лет­чи­ки, пос­та­рев, де­мон­ти­ро­ва­ли ба­зу и дав­но уже от­бы­ли в свои Ми­лу­оки.

    Остался ста­рый Фад­де­ич и да­же вспом­нил ме­ня, это при­ят­но. Сей­час допью «Ман­хат­тен» и уеду до­мой в Сим­фи и завт­ра в га­зе­ту, а че­рез три дня в са­мо­лет - Да­кар, Нью-Йорк, Па­риж, кон­фе­рен­ция про­тив апар­те­ида, сес­сия Ге­не­ральной Ас­самб­леи, встре­ча ре­дак­то­ров ве­ду­щих га­зет ми­ра по проб­ле­ме «Спорт и по­ли­ти­ка», и, на­ко­нец, Моск­ва.

    Вдруг он уви­дел в зер­ка­ле за ба­ром сво­его сы­на, о ко­то­ром он, пла­ни­руя сле­ду­ющую не­де­лю, гнус­ней­шим об­ра­зом за­был. Что же удив­ляться - мы по­те­ря­ли друг дру­га, по­то­му что по­ищем друг дру­га. Расп­ла­ни­ро­вал всю не­де­лю - Да­кар, Нью-Йорк, Па­риж, Моск­ва - и да­же не вспом­нил о сы­не, ко­то­ро­го не ви­дел больше го­да.

    С кем он си­дит? Стран­ная ком­па­ния. В глу­би­не за­ла - в ни­ше - блед­ное длин­ное ли­цо Ан­тош­ки, зо­ло­тая го­лов­ка Па­ме­лы на его пле­че, а вок­руг за сто­лом чет­ве­ро плот­ных муж­ла­нов в до­ро­гих кос­тю­мах, брас­ле­ты, зо­ло­тые «рол­лек­сы». Ага, долж­но быть, иност­ран­ные ра­бо­чие с Ара­батс­кой стрел­ки.

    - Там мой сын си­дит, - ска­зал он Фад­де­ичу.

    - Это твой сын? Та­кой длин­ный.

    - А кто там с ним, Фад­де­ич?

    - Не знаю. Пер­вый раз ви­жу. Это не на­ша пуб­ли­ка.

    Нынешний Фад­де­ич за стой­кой как зав. ка­фед­рой, се­дов­ла­сый мэтр, а под на­ча­лом у не­го три шуст­рых итальянца.

    Лучников мах­нул ру­кой и крик­нул сы­ну:

    - Антоша! Па­ме­ла! Иди­те сю­да! При­го­товь шам­панс­ко­го, Фад­де­ич, - поп­ро­сил ста­ро­го дру­га.

    Щелчок пальца­ми - се­реб­ря­ное ве­дер­ко с бу­тыл­кой «Вдо­вы» ми­гом пе­ред на­ми. Од­на­ко где же наш сын? В кон­це кон­цов не­об­хо­ди­мо поз­на­ко­мить его с Фад­де­ичем, пе­ре­дать эс­та­фет­ную па­лоч­ку по­ко­ле­ний. Не хо­чет по­дой­ти - пре­неб­ре­га­ет? Ge­ne­ra­ti­on gap? В зер­ка­ле Луч­ни­ков, од­на­ко, ви­дел, что Ан­тон хо­чет по­дой­ти, но ка­ким-то стран­ным об­ра­зом не мо­жет. Он си­дел со сво­ей Па­ме­лой в глу­би­не ни­ши, а чет­ве­ро бо­га­тых дя­дек вро­де бы за­жи­ма­ли его там, как буд­то не да­ва­ли вый­ти. Ка­кие-то не­веж­ли­вые.

    - Какие-то там не­веж­ли­вые, - ска­зал Луч­ни­ков Фад­де­ичу и за­ме­тил, что тот весьма зна­ко­мым об­ра­зом весь по­доб­рал­ся - как в ста­рые вре­ме­на! - и со­щу­рен­ны­ми гла­за­ми смот­рит на не­веж­ли­вых.

    - That's true, Анд­рей, - про­го­во­рил мед­лен­но и так зна­ко­мо улы­ба­ясь Фад­де­ич. - Они не­веж­ли­вые.

    Подхваченный вос­тор­гом, Луч­ни­ков спрыг­нул с та­бу­рет­ки.

    - Пойду по­учу их веж­ли­вос­ти, - лег­ко ска­зал он и за­ша­гал к ни­ше.

    Пока шел под зву­ки «Го­лу­бой се­ре­на­ды», за­ме­тил, что сим­фе­ро­польские ин­тел­лек­ту­алы смот­рят па не­го во все гла­за.

    Подойдя, Луч­ни­ков взял ру­ку од­но­го нз дя­дек и сжал. Ру­ка ока­за­лась на удив­ле­ние сла­бой. Долж­но быть, от не­ожи­дан­нос­ти: у та­ко­го мор­до­во­ро­та не мо­жет быть столь сла­бая ру­ка. Луч­ни­ков ва­лял эту ру­ку, чуть ли не сги­бал ее.

    - В чем де­ло, Ан­то­ша? - спро­сит он сы­на. - Что это за лю­ди?

    - Черт их зна­ет, - про­бор­мо­тал рас­те­рян­но Ан­тон. Как рас­те­рял­ся, так, не­бось, по-рус­ски за­го­во­рил. - По­дош­ли к нам, се­ли и го­во­рят - вы от­сю­да не вый­де­те. Что им на­до от нас - не знаю.

    - Сейчас уз­на­ем, сей­час уз­на­ем, - Луч­ни­ков кру­тил сла­бую толс­тую ру­ку, а дру­гой сво­ей сво­бод­ной ру­кой взял­ся рас­сте­ги­вать пид­жак на жи­во­те нез­на­ком­ца. В ста­рые вре­ме­на та­кой при­ем по­вер­гал про­тив­ни­ка и па­ни­ку.

    Между тем к ни­ше под­хо­ди­ли лю­бо­пыт­ные, и сре­ди них сим­фи-пипл, те, что его зна­ли. С по­ро­га за этой сце­ной наб­лю­дал де­жур­ный го­ро­до­вой. Ка­жет­ся, Фад­де­ич с ним пе­ре­ми­ги­вал­ся.

    Четверо бы­ли все му­жи­ки за со­рок, и го­во­ри­ли на яки с ук­ло­ном в та­тар­щи­ну, как обыч­но изъясня­лись на Ост­ро­ве тур­ки, ра­бо­та­ющие в «Ара­бат-ойл-ком­па­ни».

    - Гив май хэнд, ага, - поп­ро­сил Луч­ни­ко­ва плен­ник. - Ка­дер­лер ве­ри мач, пжалс­та, Луч­ни­ков-ага.

    Лучников от­пус­тил ру­ку и дал им всем вый­ти из ни­ши, од­но­му, дру­го­му, третьему, а на чет­вер­то­го по­ка­зал сы­ну.

    - Поинтересуйся, Ан­тон, от­ку­да джентльме­нам из­вест­но на­ше имя.

    Мальчик быст­ро по­шел за чет­вер­тым и в се­ре­ди­не за­ла мгно­вен­ным и мощ­ным при­емом ка­ра­тэ за­жал его. Луч­ни­ков при­шел в вос­торг. Этот при­ем был как бы жес­том друж­бы со сто­ро­ны Ан­то­на: нес­колько лет на­зад они вмес­те бра­ли уро­ки ка­ра­тэ.

    - Откуда ты зна­ешь мо­его от­ца? - спро­сил Ан­тон.

    - Ти Ви… яки бой… Ти Ви… юк мэс­кель… ка­дер­лер… ма­яр­та… со­ри мач… - крях­тел чет­вер­тый.

    - Он те­бя на те­ле­ви­зии ви­дел, - как бы пе­ре­вел Ан­тон. - Из­ви­ня­ет­ся.

    - Отпусти его, - ска­зал Луч­ни­ков.

    Он хлоп­нул сы­на по пле­чу, тот ткнул его лок­тем в жи­вот, а Па­ме­ла, хо­хо­ча, шлеп­ну­ла обо­их муж­чин по за­дам. Чет­ве­ро ми­гом уле­ту­чи­лись из «Ка­лип­со». Го­ро­до­вой, за­су­нув ру­ки за по­яс с мощ­ным кольтом, вы­шел вслед за ни­ми. Сим­фи-пипл ап­ло­ди­ро­вал. Сце­на по­лу­чи­лась, как в вес­тер­не. Мо­ло­дым ог­нем си­яли гла­за Фад­де­ича.

    Они вы­пи­ли шам­панс­ко­го. Па­ме­ла с ин­те­ре­сом пос­мат­ри­ва­ла на Луч­ни­ко­ва, долж­но быть, при­ки­ды­вая, бы­ла ли у не­го Крис­ти­на и что из это­го выш­ло. «Оче­вид­но, воз­мо­жен был и дру­гой ва­ри­ант», - ре­шил Луч­ни­ков. Ан­тон рас­ска­зы­вал Фад­де­ичу раз­ные ис­то­рии о ка­ра­тэ, как ему при­го­ди­лось его ис­кус­ство в раз­ных эк­зо­ти­чес­ких мес­тах ми­ра. Фад­де­ич серьезно и ува­жи­тельно ки­вал.

    Когда они втро­ем выш­ли на ули­цу, об­на­ру­жи­лось, что три ко­ле­са де­душ­ки­но­го «ленд­ро­ве­ра» про­по­ро­ты но­жом. «Не­уже­ли СВРП за­ни­ма­ет­ся та­ки­ми мел­ки­ми па­кос­тя­ми? - по­ду­мал Луч­ни­ков. - Мо­жет быть, сам Иг-Игнатьев? На не­го это по­хо­же».

    К ним мед­лен­но, все та же ше­рифс­кая ки­не­ма­то­фа­фи­чес­кая по­хо­доч­ка, под­хо­дил го­ро­до­вой. Ря­дом куч­кой бре­ли прис­ми­рев­шие чет­ве­ро зло­умыш­лен­ни­ков.

    - Видели, офи­цер? - Луч­ни­ков по­ка­зал го­ро­до­во­му на «ленд­ро­вер».

    - Эй, вы, - поз­вал Го­ро­до­вой чет­ве­рых. - Рас­ска­жи­те гос­по­дам, что вы зна­ете.

    Четверо сбив­чи­во, но с го­тов­ностью ста­ли рас­ска­зы­вать. Ока­за­лось, что они поп­рос­ту шли в «Ка­лип­со» по­ве­се­литься, ког­да к ним по­до­шел ка­кой-то ага, пред­ло­жил 200 ти­чей… 200 ти­чей? Вот имен­но - двес­ти… и поп­ро­сил по­пу­гать «щен­ка Луч­ни­ко­ва». Ну, наст­ро­ение бы­ло хо­ро­шее, ну вот и сог­ла­си­лись сду­ру. Ока­за­лось, что этот ага все вре­мя си­дел в «Ка­лип­со» и за всей этой ис­то­ри­ей наб­лю­дал, а по­том выс­ко­чил пе­ред ни­ми на ули­цу, протк­нул даг­ге­ром ши­ны у «ленд­ро­ве­ра», сел в свою ма­ши­ну и ука­тил. Яр­ко-жел­тый, ага, со­ри ми­на, ста­рый «форд», кан­дер­лер.

    - А ка­кой он был, тот ага? - спро­сил Луч­ни­ков. - Вот та­кой? - и по­пы­тал­ся изоб­ра­зить Иг­натьева-Игнатьева, как бы ос­ка­литься, рас­слю­ня­виться, вы­ка­титься мор­дой впе­ред в сту­по-роз­ном взгля­де.

    - Си! Си! - с вос­тор­гом зак­ри­ча­ли они. - Так, ага!

    - Вы зна­ете то­го? - спро­сил го­ро­до­вой Луч­ни­ко­ва.

    - Да нет, - мах­нул ру­кой Луч­ни­ков. - Это я прос­то так. Долж­но быть, псих ка­кой-ни­будь. За­будьте об этом, офи­цер.

    - Псих - это са­мое опас­ное, - нас­та­ви­тельно про­го­во­рил го­ро­до­вой. - Нам здесь пси­хи не нуж­ны. У нас тут мно­жест­во ту­рис­тов, есть и со­ветс­кие то­ва­ри­щи.

    Тут на гру­ди у не­го за­бор­мо­тал и за­пульси­ро­вал уоки-то­ки, и он стал пе­ре­да­вать в мик­ро­фон при­ме­ты «пси­ха», а Луч­ни­ков, Ан­тон и Па­ме­ла заш­ли за угол, где и об­на­ру­жи­ли крас­ный «тур­бо» в пол­ной сох­ран­нос­ти.

    - Можете взять мой кар, ре­бя­та, - ска­зал Луч­ни­ков. - А я тут нем­но­го поб­ро­жу в оди­но­чест­ве.

    - Да как же ты, па… - про­го­во­рил Ан­тон.

    Памела мол­ча­ла, чуд­но, спо­кой­но улы­ба­ясь, при­жав­шись ще­кой к его пле­чу. Луч­ни­ков по­ду­мал: впол­не снос­ная же­на для Ан­тош­ки. Вот бы по­же­ни­лись, га­ды.

    - У ме­ня се­год­ня ночь нос­тальгии, - ска­зал он. - Хо­чу поб­ро­дить по Кок­те­бе­лю. Да ты не бой­ся, я во­ору­жен до зу­бов. - Он хлоп­нул се­бя по кар­ма­ну «са­фа­ри», где и в са­мом де­ле ле­жа­ла «бе­рет­та».

    Медленно раст­во­ря­лось оча­ро­ва­ние но­чи, ма­ля­рий­ный прис­туп мо­ло­дос­ти пос­те­пен­но про­хо­дил. Гнус­но­ва­тое выз­до­ров­ле­ние.Но­ги об­ре­та­ли их собст­вен­ную тя­жесть. Луч­ни­ков шел по Кок­те­бе­лю и поч­ти ни­че­го здесь не уз­на­вал, кро­ме пей­за­жа. То­же, ко­неч­но, не ма­лое де­ло - пей­заж.

    Вот все пе­ре­ка­ты этих гор, под лу­ной и под солн­цем, соп­ри­кос­но­ве­ние с мо­рем, ска­лы и кру­тые лбы, на од­ном из ко­то­рых у кам­ня Во­ло­ши­на тре­пе­щет мас­ли­на, - все это столь от­чет­ли­во ука­зы­ва­ет нам на вез­де­су­щее при­сутст­вие Ду­ши.

    Вдруг пей­заж стал рез­ко ме­няться. Лун­ный про­филь Сю­рю-Кая зна­чи­тельно рас­тя­нул­ся, и по­ка­за­лось, что сто­ишь пе­ред об­шир­ной лун­ной по­верх­ностью, из­ре­зан­ной каньона­ми и ще­ля­ми клы­кас­тых гор. Оше­лом­ля­ющая но­виз­на пей­за­жа! За Во-ло­шинс­ким се­дым хол­мом вдруг вы­рос не­кий ба­зальто­вый ис­ту­кан. Шаг в сто­ро­ну - из мо­ря под­ни­ма­ет­ся не­ве­до­мая преж­де ска­ла с гро­том у под­но­жия… Тог­да он вспом­нил: Дис­ней­лэнд для взрос­лых! Он уже где-то чи­тал об этом изоб­ре­те­нии кок­те­бельской ску­ча­ющей ад­ми­нист­ра­ции. Так на­зы­ва­емые «Арка­ды Во­об­ра­же­ния». Экое свинст­во - ни один ту­рист нс за­ме­ча­ет пе­ре­хо­да из ми­ра ес­тест­вен­но­го в ис­кус­ствен­ный: пер­воз­дан­ная при­ро­да вли­ва­ет­ся сю­да че­рез ис­кус­но за­мас­ки­ро­ван­ные про­емы в сте­нах. Вли­ва­ет­ся и до­пол­ня­ет­ся за­ме­ча­тельны­ми ими­та­ци­ями. Каж­дый шаг отк­ры­ва­ет но­вые го­ло­вок­ру­жи­тельные перс­пек­ти­вы. У большинст­ва по­се­ти­те­лей воз­ни­ка­ет здесь осо­бая эй­фо­рия, не­обыч­ное сос­то­яние ду­ха. Не за­бы­та и ком­мер­ция. Там и сям в из­ги­бах псев­до­ми­ра разб­ро­са­ны ба­ры, рес­то­ран­чи­ки, вит­ри­ны до­ро­гих ма­га­зи­нов. Ни­ко­му не при­хо­дит в го­ло­ву счи­тать деньги в «Арка­дах Во­об­ра­же­ния», тог­да как швы­рять их на ве­тер счи­та­ет сво­им дол­гом каж­дый.

    За иск­лю­че­ни­ем, ко­неч­но, «со­ветс­ких то­ва­ри­щей». Граж­да­нам раз­ви­то­го со­ци­ализ­ма швы­рять не­че­го, кро­ме сво­их су­точ­ных. Эй­фо­рия и у них воз­ни­ка­ет, но дру­го­го сор­та, обыч­ная со­ветс­кая эй­фо­рия при ви­де за­пад­ных вит­рин. Веж­ли­во взи­рая на кок­те­бельские чу­де­са, дис­цип­ли­ни­ро­ван­но та­щась за ги­да­ми, ту­ристс­кие груп­пы с се­ве­ра, ко­неч­но же, ду­шой вле­кут­ся не к ви­дам «во­об­ра­же­ния», но к ок­нам Фа­бер­же, Тес­то­ва, Сак­са, мыс­лен­но ты­сяч­ный раз пе­рес­чи­ты­вая «ва­лю­ту», все эти пар­ши­вые фран­ки, дол­ла­ры, мар­ки, ти­чи…

    В глу­хой и пус­тын­ный час Луч­ни­ков уви­дел в «Арка­дах Во­об­ра­же­ния» вда­ле­ке оди­но­кую женс­кую фи­гу­ру. Без сом­не­ния, со­ветс­кий че­ло­век, кто же еще пос­ре­ди но­чи на пе­рек­рест­ке фальши­во­го и ре­ально­го ми­ров, под на­ка­том пен­но­го и на­ту­рально ши­пя­ще­го, по тем не ме­нее ис­кус­ствен­но­го при­боя, бу­дет столь са­мо­заб­вен­но изу­чать вит­ри­ну пар­фю­мер­ной фир­мы.

    Лучников ре­шил не сму­щать да­му и по­шел в сто­ро­ну, под­ни­ма­ясь по ка­ким-то псев­дос­та­рин­ным псев­дос­ту­пе­пям, по­ка вдруг не вы­шел в ма­ленькую уют­ную бух­точ­ку, за ска­ла­ми ко­то­рой све­тил­ся лун­ный прос­тор. Здесь ока­за­лось, что он не уда­лил­ся от да­мы и пар­фю­мер­ной вит­ри­ны, а, нап­ро­тив, зна­чи­тельно приб­ли­зил­ся.

    Она его не за­ме­ча­ла, про­дол­жая вни­ма­тельней­шую инс­пек­цию и чте­ние при­зы­вов Еле­ны Ру­бинш­тей­н, и он мог бы те­перь, ес­ли бы ве­рил сво­им гла­зам, вни­ма­тельно ее рас­смот­реть, но он не по­ве­рил сво­им гла­зам, ког­да уви­дел ее бли­же.

    Он сде­лал еще нес­колько ша­гов в сто­ро­ну от со­ветс­кой да­мы и та­ким об­ра­зом приб­ли­зил­ся к ней нас­только, что те­перь уже труд­но бы­ло гла­зам сво­им не по­ве­рить…

    Он смот­рел на ее плащ, ту­го пе­ре­тя­ну­тый в та­лии, на ми­лый пук выц­вет­ших во­лос, неб­реж­но схва­чен­ный на за­тыл­ке, на за­го­ре­лое кра­си­вое ли­цо и лу­чи­ки мор­щи­нок, иду­щие к уху, буд­то вож­жи к ло­ша­ди. Она, при­щу­рив­шись, смот­ре­ла на фла­ко­ны, тю­би­ки, бан­ки и ко­роб­ки и ти­хо ше­ве­ли­ла пот­рес­кав­ши­ми­ся гу­ба­ми, чи­тая анг­лий­ский текст. «Та­кую жен­щи­ну не­воз­мож­но сы­ми­ти­ро­вать, - по­ду­мал Луч­ни­ков. - По­верь сво­им гла­зам и не от­ма­хи­вай­ся от вос­по­ми­на­ний».

    - Таня! - поз­вал он.

    Она вздрог­ну­ла, вып­ря­ми­лась и по­че­му-то за­жа­ла ла­донью рот. Долж­но быть, го­лос его раз­дал­ся пря­мо у нее над ухом, ибо он ви­дел, как она ос­мат­ри­ва­ет­ся вок­руг, ища его на близ­ком рас­сто­янии.

    - Андрей, это ты?! - до­нес­ся до не­го от­ча­ян­но да­ле­кий ее го­лос. - Где ты? Анд­рей!

    Он по­ни­мал: здесь «Арка­да Во­об­ра­же­ния», эти мер­зав­цы все пе­ре­пу­та­ли, и она мо­жет его уви­деть как кро­хот­ную фи­гур­ку вда­ле­ке, и тог­да он стал ма­хать ей обе­ими ру­ка­ми, ста­щил курт­ку, ма­хал курт­кой, по­ка на­ко­нец не по­нял, что она за­ме­ти­ла его. Ра­дост­но вспых­ну­ли ее гла­за. Ему за­хо­те­лось тут же бро­ситься и раз­вя­зать ей ку­шак пла­ща и все с псе ми­гом ста­щить, как бы­ва­ло он де­лал в прош­лые го­ды.

    И вот на­ча­лась эй­фо­рия. Под­няв ру­ки к не­бу, Анд­рей Ар­се­ни­евич Луч­ни­ков сто­ял пос­ре­ди стран­но­го ми­ра и чувст­во­вал се­бя оше­лом­ля­юще счаст­ли­вым. Сис­те­ма зер­кал, от­сутст­вие пло­ти, акус­ти­ка, элект­рон­ная па­кость, но так или ина­че я ви­жу ее и она ви­дит ме­ня.

    Отец, сын, лю­бовь, прош­лое и бу­ду­щее - все со­еди­ни­лось и взба­ла­му­ти­лось не­по­нят­ной на­деж­дой. Ост­ров и Кон­ти­нент. Рос­сия… Центр жиз­ни, скре­щенье до­рог.

    - Танька, - ска­зал он. - Да­вай-ка пос­ко­рей вы­би­раться из этой чер­то­вой ком­на­ты сме­ха.

    

    Арсений Ни­ко­ла­евич, ра­зу­ме­ет­ся, не спал всю ночь, мно­го ку­рил, выз­вал прис­туп каш­ля, отв­ра­ти­тельный свист в брон­хах, а ког­да на­ко­нец ус­по­ко­илось, еще до рас­све­та, отк­рыл в ка­би­не­те ок­но, вклю­чил Гай­дна и сел у ок­на, по­ло­жив под ма­ленькую лам­поч­ку том рус­ской фи­ло­софс­кой ан­то­ло­гии. Отк­рыл ее на­угад - ока­зал­ся о. Па­вел Фло­ренс­кий.

    Прочесть ему, од­на­ко, не уда­лось пи строч­ки. В пред­рас­свет­ных су­мер­ках че­рез пе­ри­ла со­ля­рия пе­ре­лез Ан­тош­ка и заш­ле­пал бо­сы­ми но­га­ми пря­мо к ок­ну де­довс­ко­го ка­би­не­та. Сел на по­до­кон­ник. Здо­ро­вен­ная ступ­ня ря­дом с ан­то­ло­ги­ей. Вздрог­нул. Пос­мот­рел на ро­зо­ве­ющий вос­ток. На­ко­нец спро­сил:

    - Дед, мо­жешь рас­ска­зать о са­мом ост­ром сек­су­альном пе­ре­жи­ва­нии в тво­ей жиз­ни?

    - Мне бы­ло тог­да при­мер­но столько же, сколько те­бе сей­час, - ска­зал цел Ар­се­ний.

    - Где это слу­чи­лось?

    - В по­ез­де, - улыб­нул­ся дед Ар­се­ний и сно­ва за­ку­рил, по­за­быв о не­дав­нем прис­ту­пе каш­ля. - Мы отс­ту­па­ли, поп­рос­ту дра­па­ли, Мах­но сме­шал на­ши ты­лы, Моск­ву мы не взя­ли и те­перь бе­жа­ли к мо­рю. Од­наж­ды ос­та­ток на­шей ро­ты, че­ло­век двад­цать пять, пог­ру­зил­ся в ка­кой-то по­езд воз­ле Ели­за­ветг­ра­да. Ел­ки то­че­ные, по­езд был бит­ком на­бит де­ви­ца­ми, в нем вы­во­зи­ли «смо­ля­нок». Бед­ные де­воч­ки, они по­те­ря­ли сво­их род­ных, не го­во­ря уже о сво­их до­мах, больше го­да их сос­тав ко­че­вал по на­шим ты­лам. Они бы­ли из­му­чен­ные, гряз­ненькие, но на­ши, на­ши де­воч­ки, те са­мые, за ко­то­ры­ми мы еще не­дав­но во­ло­чи­лись, вальси­ро­ва­ли, по­ни­ма­ешь ли, приг­ла­ша­ли па ка­ток. Они то­же нас уз­на­ли, по­ня­ли, что мы свои, но ис­пу­га­лись - во что нас прев­ра­ти­ла Граж­данс­кая вой­на - и, ко­неч­но, при­го­то­ви­лись к ка­пи­ту­ля­ции. Свою де­вуш­ку я сра­зу уви­дел, в пер­вом же ку­пе, ее ли­чи­ко и ост­рые пле­чи­ки, у ме­ня, ми­лей­ший, прос­то го­ло­ва зак­ру­жи­лась, ког­да я по­нял, что это моя де­вуш­ка. Не знаю, от­ку­да только наг­лость взя­лась, но я поч­ти сра­зу приг­ла­сил ее в там­бур, и она тут же вста­ла и пош­ла за мной. В там­бу­ре бы­ли меш­ки с уг­лем, я пос­те­лил на них свою ши­нель, а вин­тов­ку пос­та­вил ря­дом. Я под­са­дил ее на меш­ки, она под­ня­ла юб­ку. Ни­ког­да, ни до, ни пос­ле, я ост­рее не чувст­во­вал фи­зи­чес­кой люб­ви. По­езд ос­та­но­вил­ся на ка­ком-то по­лус­тан­ке, ка­кие-то му­жи­ки пы­та­лись раз­бить стек­ло и влезть в там­бур, но я по­ка­зы­вал им вин­тов­ку и про­дол­жал лю­бить мою де­вуш­ку. Му­жи­ки тог­да по­ня­ли, что про­ис­хо­дит, и хо­хо­та­ли за стек­лом. Она, к счастью, это­го не ви­де­ла, она си­де­ла спи­ной к ним на меш­ках.

    - Потом ты ее по­те­рял? - спро­сил Ан­тон.

    - Да, по­те­рял на­дол­го, - ска­зал дед Ар­се­ний. - Я встре­тил ее мно­го лет спус­тя, в 1931 го­ду в Ниц­це.

    - Кто же она? - спро­сил Ан­тон.

    - Вот она, - дед Ар­се­ний по­ка­зал на порт­рет сво­ей по­кой­ной же­ны, ма­те­ри Анд­рея.

    - Бабка?! - вскри­чал Ан­тон. - Ар­се­ний, не­уже­ли это бы­ла моя ба­буш­ка?

    - Sure, - сму­щен­но ска­зал дед по­че­му-то по-англий­ски.

    

    

    Татьяна Лу­ни­на вер­ну­лась из Кры­ма в Моск­ву ут­ром, а ве­че­ром уже по­яви­лась на «го­лу­бых эк­ра­нах». По­ми­мо сво­ей ос­нов­ной тре­нерс­кой ра­бо­ты в юни­орс­кой сбор­ной по лег­кой ат­ле­ти­ке, она бы­ла еще и од­ним из се­ми спор­тив­ных ком­мен­та­то­ров прог­рам­мы «Вре­мя», то есть она, Татьяна сия, бы­ла лич­ностью весьма по­пу­ляр­ной. Неп­рев­зой­ден­ная в прош­лом барьерист­ка - во­семьде­сят мет­ров су­мас­шед­ших взма­хов чу­дес­ней­ших и веч­но за­го­ре­лых ног, по­лет ры­жей ше­ве­лю­ры и фи­ниш­ный по­рыв грудью к за­вет­ной лен­точ­ке, - она унес­ла из спор­та и ре­корд, и чем­пи­онс­кое зва­ние, и ес­ли зва­ние, что ес­тест­вен­но, на сле­ду­ющий год отош­ло к дру­гой дев­чон­ке, то ре­корд дер­жал­ся чуть ли не де­сять лет, только в прош­лом го­ду был по­бит.

    Она вер­ну­лась в Моск­ву взба­ла­му­чен­ная не­ожи­дан­ным, сви­да­ни­ем с Анд­ре­ем (ведь ре­ше­но бы­ло еще год на­зад больше не встре­чаться, и вот все сно­ва), весь по­лет ду­ма­ла о нем, да­же иног­да вздра­ги­ва­ла, ког­да ду­ма­ла о нем с зак­ры­ты­ми гла­за­ми, а гла­за и отк­ры­вать-то не хо­те­лось, она прос­то обо всем на све­те по­за­бы­ла, кро­ме Анд­рея, и уж преж­де все­го по­за­бы­ла о сво­ем за­кон­ном «суп­ру­ге», «суп­руж­ни­ке», или, как она его поп­рос­ту на­зы­ва­ла - «СУП». Од­на­ко он-то о ней, как обыч­но, yе за­был, и пер­вое, что она вы­де­ли­ла из тол­пы за та­мо­жен­ным барьером, бы­ла стат­ная фи­гу­ра «суп­ру­га»-де­ся­ти­бор­ца. При­ехал встре­чать на сво­ей «вол­ге», со всем сво­им на­бо­ром мос­ковс­ко­го ши­ка: зам­ше­вым пид­жа­ком, ча­са­ми «сей­ко», си­га­ре­та­ми «винс­тон», за­жи­гал­кой «рон­сон», порт­фе­лем «дип­ло­мат» и ма­ленькой су­моч­кой на за­пястье, так на­зы­ва­емой «пе­де­раст­кой». Че­мо­дан­чи­ком сво­им, пог­ля­ды­ва­ни­ем на «сей­ку», чир­каньем «рон­со­ном», а так­же оза­бо­чен­ным ту­по­ва­то-бы­ко­ва­тым взгля­дом муж как бы по­ка­зы­вал всем ок­ру­жа­ющим, воз­мож­ным зна­ко­мым, а мо­жет быть, и са­мо­му се­бе, что он здесь чуть ли не слу­чай­но, прос­то, дес­кать; вы­дал­ся ча­сок сво­бод­но­го вре­ме­ни, вот и ре­шил ка­та­нуть в Ше­ре­метьево встре­тить «суп­руж­ни­цу». Та­не, од­на­ко, дос­та­точ­но бы­ло од­но­го взгля­да, что­бы по­нять, как он ее ждет, с ка­ким под­са­сы­ва­ни­ем вни­зу жи­во­та, как всег­да, предв­ку­ша­ет. Дос­та­точ­но бы­ло од­но­го взгля­да, что­бы вспом­нить о пят­над­ца­ти­лет­них «отно­ше­ни­ях», обо всем этом: мед­лен­ное, раз­ме­рен­ное раз­де­ва­ние, прит­ра­ги­ванье к сос­кам и к кос­точ­кам на бед­рах, на­рас­та­ющий с каж­дой ми­ну­той за­жим, дрожь его сок­ру­ши­тельной по­хо­ти и свою собст­вен­ную мер­зей­шую сла­дость. Пят­над­цать лет, день за днем, и больше ему ни­че­го не на­до.

    - Вот та­кие де­ла, Танька, вот та­кие, Татьяна, де­ла, - го­во­рил он по до­ро­ге из аэро­пор­та, вро­де бы рас­ска­зы­вая о чем-то, что про­изош­ло в ее от­сутст­вие, сби­ва­ясь, пов­то­ряя, че­пу­ху ка­кую-то нес, весь сос­ре­до­то­чен­ный на предв­ку­ше­нии.

    В Моск­ве, ко­неч­но, шел дождь. Солн­це, став­шее здесь в пос­лед­ние го­ды ред­ким яв­ле­ни­ем при­ро­ды, блед­ным пя­тач­ком ви­се­ло в мут­ной ба­лан­де над чер­ны­ми ту­ча­ми, на­ва­ли­вав­ши­ми­ся на баш­ни жилк­вар­та­ла, на ог­ром­ные бук­вы, ша­га­ющие с кры­ши на кры­шу: ПАР­ТИЯ - УМ, ЧЕСТЬ И СО­ВЕСТЬ НА­ШЕЙ ЭПО­ХИ! Та­не хо­те­лось от­вер­нуться от все­го это­го сра­зу - столь быст­рые пе­ре­ме­ны в жиз­ни, столь не­ле­га­ле скач­ки! - но она нс мог­ла от­вер­нуться и смот­ре­ла на ту­чи, на грязь, ле­тя­щую из-под ко­лес гру­зо­ви­ков, на блед­ный пя­так и ог­нен­ные бук­вы, на бы­ко­ва­тый нак­лон го­ло­вы сму­щен­но­го сво­им бес­ко­неч­ным предв­ку­ше­ни­ем суп­ру­га и с тос­кой ду­ма­ла о том, как быст­ро осе­да­ет под­ня­тая Луч­ни­ко­вым сер­деч­ная сму­та, как уле­та­ет в прош­лое, то есть в тар­та­ра­ры, веч­ный кар­на­вал Кры­ма, как на­чи­на­ет уже и в ней са­мой по­ше­ве­ли­ваться пят­над­ца­ти­лет­нее при­выч­ное «предв­ку­ше­ние».

    Он хо­тел бы­ло на­чать свое де­ло чуть ли не в лиф­те, по­том на пло­щад­ке, и в две­рях и, ко­неч­но, дальше при­хо­жей он бы ее не про­пус­тил, но вдруг она вспом­ни­ла Луч­ни­ко­ва, си­дя­ще­го нап­ро­тив пес в пос­те­ли, ос­ве­щен­но­го лу­ной и про­тя­ги­ва­юще­го к пей ру­ку, вспом­ни­ла и ока­ме­не­ла, за­жа­лась, дер­ну­лась, рва­ну­лась к две­рям. Вот иди­от­ка, за­бы­ла, вот ужас, за­бы­ла сдать, нет-нет, при­дет­ся по­дож­дать, ми­лей­ший суп­руг, да нет же, мне нуж­но бе­жать, я за­бы­ла сдать, да по­дож­ди же в са­мом де­ле, пус­ти же в са­мом де­ле, ну как ты не по­ни­ма­ешь, за­бы­ла сдать ВА­ЛЮТ­НЫЕ ДО­КУ­МЕН­ТЫ! Ка­кая хит­рость, ка­кой инс­тинкт - в по­зор­ней­шей воз­не, в ди­ком суп­ру­жес­ком за­жи­ме со­об­ра­зи­ла все-та­ки, чем его мож­но про­нять, только лишь этим, ка­ким-ни­будь свя­щен­ным по­ня­ти­ем: ва­лют­ные до­ку­мен­ты - он тут же ее от­пус­тил. Татьяна выс­ко­чи­ла, пом­ча­лась, не дав ему опом­ниться, скак­ну­ла в лифт, ух­ну­ла вниз, выр­ва­лась из подъезда, пе­ре­бе­жа­ла ули­цу и, уже плю­ха­ясь в так­си, за­ме­ти­ла на бал­ко­не пол­ную не­мо­го от­ча­яния фи­гу­ру суп­ру­га, ста­туя Ти­та­на с ост­ро­ва Пас­хи.

    В Ко­ми­те­те ей се­год­ня со­вер­шен­но не­че­го бы­ло де­лать, но она хо­ди­ла по ко­ри­до­рам очень де­ло­ви­то, да­же то­роп­ли­во, как и по­ла­га­лось тут хо­дить. Все на нее гла­зе­ли: сре­ди ру­тин­но­го слу­жи­ло­го лю­да, свык­ше­го­ся уже с зас­то­яв­шей­ся по­го­дой, она, за­го­ре­лая и си­нег­ла­зая, в бе­лых брю­ках и бе­лой же ру­баш­ке из плот­но­го по­лот­на - кос­тюм, ко­то­рый ей вче­ра ку­пил Анд­рей в са­мом стильном ма­га­зи­не Фе­одо­сии, - она выг­ля­де­ла су­щест­вом ино­го ми­ра, что, впро­чем, час­тич­но так и бы­ло: ведь вче­ра еще ве­че­ром нес­лась в «ли­те­ре» под свер­ка­ющи­ми не­бе­са­ми, вче­ра еще ночью в «Хил­то­не» му­чил ее лю­би­мый му­жик, вче­ра еще ужи­на­ли во фран­цузс­ком рес­то­ра­не на на­бе­реж­ной, смот­ре­ли на кру­из­ные су­да и ях­ты со всех кон­цов ми­ра, а над ни­ми каж­дые чет­верть ча­са про­ле­та­ли в тем­ном не­бе «бо­ин­ги» на Син­га­пур, Сид­ней, Де­ли… и об­рат­но.

    Вот так до­хо­жусь я тут в Ко­ми­те­те прок­ля­том до бе­ды, по­ду­ма­ла она, и дей­ст­ви­тельно до­хо­ди­лась. Из пер­во­го от­де­ла выш­ла близ­кая под­ру­га сек­ре­тар­ша Ве­ру­ля с круг­лы­ми гла­за­ми.

    - Татьяна, те­ле­га на те­бя, ну позд­рав­ляю, та­кую раньше и не чи­та­ла.

    - Да ког­да же ус­пе­ли?

    - Успели…

    - А кто?

    - Не до­га­ды­ва­ешься?

    Она до­га­ды­ва­лась, да, впро­чем, это и не име­ло зна­че­ния, кто ав­тор те­ле­ги. Она и не сом­не­ва­лась ни на ми­ну­ту, что пос­ле встре­чи с Луч­ни­ко­вым явит­ся на свет те­ле­га. По­ра­зи­ла ее лишь опе­ра­тив­ность - сра­зу, зна­чит, с са­мо­ле­та сту­кач пом­чал­ся в пер­вый от­дел.

    - Ой, ма­моч­ка, там на­пи­са­но, де­точ­ка-ла­поч­ка, буд­то ты две но­чи с бе­лог­вар­дей­цем в оте­ле жи­ла. Врут, ко­неч­но?

    Они уст­ро­ились в за­кут­ке, за маш­бю­ро, ку­да ник­то не за­хо­дил, и там ку­ри­ли при­ве­зен­ные Татьяной си­га­ре­ты «Са­ра­то­га». Ве­ру­ля, за­пой­ная ку­рильщи­ца, го­то­ва бы­ла за од­ну та­кую си­га­ре­ту про­дать лю­бую го­су­дарст­вен­ную тай­ну.

    - Не врут? Ну, позд­рав­ляю, Танька. Да я не за две, а за од­ну та­кую ночь, за пол­но­чи, за чет­вер­ти­ноч­ку всю эту ша­раш­ку со все­ми сту­ка­ча­ми на хер бы пос­ла­ла.

    «Дела, - по­ду­ма­ла Татьяна Лу­ни­на, так и по­ду­ма­ла в ма­не­ре сво­его му­жа, - ну и де­ла». Как ни стран­но, ат­мос­фе­ра Ко­ми­те­та со сну­ющи­ми по ко­ри­до­рам быв­ши­ми чем­пи­она­ми ус­по­ка­ива­ла и бод­ри­ла. Все эти де­яте­ли спор­тив­но­го ве­домст­ва са­ми бы­ли ли­бо ге­ро­ями ка­ких-ли­бо те­лег, ли­бо со­чи­ни­те­ля­ми, а час­то и тем и дру­гим од­нов­ре­мен­но. То и де­ло кто-ни­будь ста­но­вил­ся не­вы­езд­ным на год - на два - на три, но ес­ли за это вре­мя не опус­кал­ся, не спи­вал­ся, не «вы­па­дал в оса­док», в кон­це кон­цов его сно­ва на­чи­на­ли по­сы­лать сна­ча­ла в соц-, а по­том и в капст­ра­ны. Так что ина­че как сло­вом «де­ла» об этом и не по­ду­ма­ешь, да и ду­мать не сто­ит. Мысль об Анд­рее в этот мо­мент Татьяну не по­се­ти­ла. Она по­да­ри­ла Ве­ру­ле всю пар­фю­ме­рию, ко­то­рая у нее ока­за­лась в сум­ке, и рас­ска­за­ла о бе­лом кос­тю­ме, ко­то­рый вро­де вот и не гля­дит­ся здесь в Моск­ве, а меж­ду тем куп­лен в фе­одо­сий­ском «Мюр-Ме­ри­ли­зе» за 600 ти­чей и там-то он гля­дит­ся, лю­бой за­пад­ный че­ло­век с пер­во­го взгля­да по­ни­ма­ет, где та­кая шту­ка куп­ле­на. Тут до нее в за­ку­ток ста­ло иног­да до­ле­тать ее собст­вен­ное имя. «Лу­ни­ну не ви­де­ли?» «Го­во­рят, Та­ня Лу­ни­на здесь», «Сер­гей Па­лыч спра­ши­вал - не здесь ли то­ва­рищ Лу­ни­на?» Она по­ня­ла, что нуж­но по­быст­рее смыться.

    - Какая стран­ная жизнь, - вздох­ну­ла пры­ще­ва­тая лу­пог­ла­зенькая Ве­ру­ля. - Ведь здесь за та­кой кос­тюм и двад­цат­ни­ка не да­дут, а джин­сов­ка идет за двес­ти. Сколько сто­ит, Танька, в Кры­му джин­со­вый са­ра­фан с коф­точ­кой?

    - Тридцать пять ти­чей, - с пол­ной ос­ве­дом­лен­ностью ска­за­ла Татьяна. - А на «сей­ле» мож­но и за двад­цать.

    - Ах, как стран­но, как стран­но… - про­шеп­та­ла Ве­ру­ля.

    Тут про­шел по близ­ко­му ко­ри­до­ру ка­кой-то мас­со­вый то­пот, го­ло­са, стук две­рей, и сра­зу все за­тих­ло: на­ча­лось соб­ра­ние. Татьяна тог­да быст­ро рас­це­ло­ва­ла пог­ру­жен­ную в раз­мыш­ле­ния Ве­ру­лю, выс­ко­чи­ла в ко­ри­дор, прош­ле­па­ла вниз по лест­ни­це, рас­пах­ну­ла две­ри в пе­ре­улок и уви­де­ла нап­ро­тив зе­ле­ную «вол­гу» и за ру­лем ис­то­мив­ше­го­ся ожи­да­ни­ем суп­ру­га. «Ну, ни­че­го не по­де­ла­ешь», - по­ду­ма­ла тог­да она и нап­ра­ви­лась к ма­ши­не. На­ли­чие те­ле­ги в сек­рет­ном от­де­ле как бы приб­ли­зи­ло к ней му­жа, и в предс­то­ящем со­во­куп­ле­нии уже нс ви­де­лось ей ни­че­го про­ти­во­ес­тест­вен­но­го.

    И все-та­ки опять сор­ва­лись у суп­ру­га сок­ро­вен­ные пла­ны. Ка­кие-то злые си­лы дер­жа­ли его се­год­ня за ко­нец на веч­ном взво­де. Эда­кие сверх­наг­руз­ки, пе­рег­руз­ки не вся­кий и вы­дер­жит без со­от­ветст­ву­ющей под­го­тов­ки. Ед­ва они подъеха­ли к сво­ему ко­опе­ра­ти­ву на бе­тон­ных ла­пах - «чер­тог люб­ви», так его зас­тен­чи­во на­зы­вал в тай­ни­ках ду­ши быв­ший де­ся­ти­бо­рец, - как тут же у не­го серд­це ек­ну­ло: у подъезда сто­ял «ра­фик» с над­писью «Те­ле­ви­де­ние», а на крыльце ва­лан­да­лись фра­ера из прог­рам­мы «Вре­мя» - яв­но по Таньки­ну ду­шу. Ока­за­лось, не­ко­му се­год­ня по­ка­заться на эк­ра­не: из всех спорт­ком­мен­та­то­ров од­на Лу­ни­на в го­ро­де. А ес­ли бы са­мо­лет опоз­дал, тог­да как бы обош­лось? Тог­да как-ни­будь обош­лись бы, а вот сей­час ни­как не обой­дем­ся. Ло­ги­ка, ни­че­го не ска­жешь. Что же это за жизнь та­кая пош­ла, за­кон­ный суп­руг за­кон­ной суп­ру­ге це­лый день не мо­жет впра­вить. Ка­кой-то скос в жиз­ни, не пол­ный по­ря­док.

    Даже Татьяна нем­но­го ра­зоз­ли­лась, и, ра­зоз­лив­шись, тут же по­ня­ла, что это уже мос­ковс­кая злость и что она уже окон­ча­тельно вер­ну­лась в свой нас­то­ящий мир, а Анд­рей Луч­ни­ков сно­ва - в ко­то­рый уже раз - уп­лыл в иные, нс впол­не ре­альные прост­ранст­ва, ку­да вслед за ним уп­лыл и Кок­те­бель, и Фе­одо­сия, и весь Крым, и весь За­пад­ный Мир.

    Тем не ме­нее она по­яви­лась в этот ве­чер на эк­ра­нах на обыч­ном фо­не Луж­ни­ков ка­кая-то не­ве­ро­ят­ная и да­же иде­оло­ги­чес­ки не впол­не вы­дер­жан­ная. Она чи­та­ла ду­рац­кие спор­тив­ные но­вос­ти, а мил­ли­онам му­жи­ков по всей стра­не ка­за­лось, что она ве­ща­ет отк­ро­ве­ния Эро­са. Суп­руг ее имел ее на ков­ре у те­ле­ви­зо­ра. Он так все-та­ки уме­ло скон­цент­ри­ро­вал­ся, что те­перь до­во­дил ее до из­не­мо­же­ния. Он был влюб­лен в каж­дую ее жи­лоч­ку и весьма изощ­рен в сво­ем же­ла­нии до каж­дой жи­лоч­ки доб­раться. На­до ска­зать, что он ни­ког­да ее не рев­но­вал: хо­чешь ро­ман­ти­ки, ешь на здо­ровье, тра­ха­ешься на сто­ро­не, ну и это не бе­да, лишь бы мне то­же об­ла­мы­ва­лось.

    

    

    Виталий Ган­гут ра­нее, еще год на­зад, на­хо­дя в се­бе ка­кие-ли­бо ма­лей­шие приз­на­ки ста­ре­ния, очень рас­стра­ивал­ся, а те­перь вот как-то по­об­вык­ся: приз­на­ки, дес­кать, как приз­на­ки - ну, во­ло­сок се­дой по­лез, нy, хруст в сус­та­вах, ну, что-то там иног­да с мо­че­вым пу­зы­рем слу­ча­ет­ся, про­тив би­оло­гии не очень-то воз­ра­зишь. Приз­ван­ная на по­мощь вер­ная спут­ни­ца жиз­ни иро­ния весьма вы­ру­ча­ла. Как же ина­че при­ка­же­те встре­чать все эти де­ла, как же тут обой­дешься без иро­нии? Ве­се­лое те­ло кру­жи­лось и пе­ло, хо­ро­шее те­ло че­го-то хо­те­ло, те­перь пос­та­ре­ло чу­дес­ное те­ло, и ско­ро уж те­ло отп­ра­вят на мы­ло. Так, ко­кет­ни­чая с со­бой, сов­сем еще не ста­рый, со сред­ней по­зи­ции, Ган­гут встре­чал приз­на­ки ста­ре­ния.

    И вдруг об­на­ру­жил­ся но­вый, обес­ку­ра­жи­ва­ющий. Вдруг Ган­гут отк­рыл в се­бе но­вую тя­гу. Кар­ты на стол, джентльме­ны, он об­на­ру­жил, что те­перь его пос­то­ян­но тя­нет вер­нуться до­мой до 9-ти ча­сов ве­че­ра. Вер­нуться до 9-ти, за­ва­рить чаю и вклю­чить прог­рам­му «Вре­мя» - вот она, ста­рость, вот он, близ­кий рас­пад ду­ши.

    Я, бро­шен­ный все­ми в этой затх­лой квар­ти­ре, слег­ка заб­рю­шен­ный и сов­сем заб­ро­шен­ный гос­по­дин Ган­гут на­еди­не с те­ле­ви­зо­ром, на­еди­не с чу­до­вищ­ным ап­па­ра­том то­ва­ри­ща Ла­пи­на. «Вах­та удар­но­го го­да». Свод­ка иди­оти­чес­кой ци­фи­ри. Че­ты­ре мил­ли­она зер­но­вых - это мно­го или ма­ло? Все­со­юз­ная чи­та­тельская кон­фе­рен­ция. Все ап­ло­ди­ру­ют. Мрач­ные урав­но­ве­шен­ные ли­ца. Вру­че­ние ор­де­на Вол­гог­радс­кой об­лас­ти. Ста­ри­ки в ор­де­нах. Вне­се­ние зна­мен. Бульдо­зе­ры. Опять «Вах­та удар­но­го го­да». Ши­рит­ся борьба за пра­ва че­ло­ве­ка в стра­нах ка­пи­та­ла. По­ра­бо­щен­ная во­ло­са­тая мо­ло­дежь из­би­ва­ет по­ли­цию. Из­ра­ильская во­ен­щи­на из­де­ва­ет­ся над арабс­кой де­ре­вен­щи­ной. Сно­ва - к нам! Мир­но иг­ра­ют ар­фист­ки, экая бла­го­дать, ста­бильность, ор­де­на, мир­ные де­ти, тюльпа­ны… экая ху­емо­ти­на… Ган­гут по ста­рой дис­си­дентс­кой при­выч­ке вя­ло иро­ни­зи­ро­вал, но на са­мом-то де­ле раз­маг­ни­чи­вал­ся в про­па­ганд­ном тран­се, раз­мяг­чал­ся, как буд­то ему по­че­сы­ва­ли те­мя, и сам, ко­неч­но, соз­на­вал, что раз­маг­ни­чи­ва­ет­ся, но от­да­вал­ся, рас­па­дал­ся, ибо день за днем все больше жаж­дал этих еже­ве­чер­них раз­мяг­че­ний. Про­ка­тив­шись по кри­зис­ным пе­ре­ка­там за­пад­ной дей­ст­ви­тельнос­ти, пос­кользив по мяг­кой бла­го­да­ти со­ветс­ко­го ис­кус­ства, прог­рам­ма «Вре­мя» приб­ли­жа­лась к са­мо­му ган­гу­товс­ко­му лю­би­мо­му, к спор­тив­ным со­бы­ти­ям. Где-то он вы­чи­тал, что сов­ре­мен­ный те­лез­ри­тель, хо­тя и сле­дит за спор­тив­ны­ми со­бы­ти­ями, раз­мяг­чив­шись в крес­ле, тем не ме­нее все-та­ки яв­ля­ет­ся как бы их участ­ни­ком, и в ор­га­низ­ме его без вся­ких уси­лий в эти мо­мен­ты про­ис­хо­дят спор­тив­ные оз­до­ров­ля­ющие из­ме­не­ния. Вздор, ко­неч­но, но при­ят­ный вздор. «О спор­тив­ных со­бы­ти­ях рас­ска­жет наш ком­мен­та­тор…» Их бы­ло семь или во­семь, и Ган­гут от­но­сил­ся к ним чуть ли не как к сво­ей семье, неч­то вро­де «родст­вен­нич­ков» из ро­ма­на Брэд­бе­ри. Для каж­до­го ком­мен­та­то­ра он при­ду­мал проз­ви­ще и не без удо­вольствия пы­тал­ся уга­дать, кто се­год­ня по­явит­ся на эк­ра­не: «Пе­дант» или «Ком­со­мо­лоч­ка», «Дво­ря­ноч­ка» или «Агит-Слон», «За­со­ня», «Ля­гуш­ка», «Си­ненький»… Ока­за­лось, се­год­ня на эк­ра­не ред­кая гостья - «Сек­са­пи­лоч­ка» Татьяна Лу­ни­на. Вот имен­но ее по­яв­ле­ние и трях­ну­ло Ган­гу­та, имен­но Лу­ни­на с ее поб­лес­ки­ва­ющи­ми гла­за­ми па за­го­ре­лом ли­не, в ее сногс­ши­ба­тельной по скром­нос­ти и ши­ку бе­лой курт­ке как бы ска­за­ла в тот ве­чер Ган­гу­ту пря­мо в ли­цо: ты, Ви­талька, рас­пол­за­ющий­ся ме­шок дерьма, вык­лю­чай­ся и ка­тись на сва­лоч­ку, спек­ся.

    Они ког­да-то бы­ли зна­ко­мы. Ког­да-то да­же что-то нак­ле­вы­ва­лось меж­ду ни­ми. Ког­да-то пру­жи­нис­ты­ми ша­га­ми вхо­дил на корт… Там Та­ня под­ре­за­ла по­да­чи. Ког­да-то по­ка­зы­вал в До­ме ки­но от­би­тый в му­чи­тельных бо­ях с бю­рок­ра­ти­ей фильм… Там в пер­вом ря­ду си­де­ла Татьяна. Ког­да-то за­ва­ли­вал­ся в ве­се­лую ком­па­нию или в рес­то­ран, за­да­вал шо­ро­ху… Там иной раз встре­ча­лась Лу­ни­на. Они об­ме­ни­ва­лись слу­чай­ны­ми взгля­да­ми, иной раз и пус­тя­ко­вы­ми реп­ли­ка­ми, но каж­дый та­кой взгляд и реп­ли­ка как бы го­во­ри­ли: «Да-да, у нас с ва­ми мо­жет по­лу­читься, да-да, и по­че­му же нет, ко­неч­но, нс сей­час, не­под­хо­дя­щий мо­мент, но по­че­му бы не завт­ра, не пос­ле­завт­ра, нс че­рез год…» По­том од­наж­ды на под­польной выс­тав­ке, вер­нее, подк­рыш­но-чер­дач­ной выс­тав­ке ху­дож­ни­ка-аван­гар­дис­та он встре­тил Лу­ни­ну с Луч­ни­ко­вым, за­морс­ким сво­им дру­гом, крымс­ким бо­га­чом, каж­дый при­езд ко­то­ро­го в Моск­ву под­ни­мал са­му­мы на чер­да­ках и в под­ва­лах: он при­во­зил джа­зо­вые плас­тин­ки, альбо­мы, жур­на­лы, джин­сы и обувь для на­ших ни­щих ре­бят, уст­ра­ивал пьянки, ко­ле­сил по Моск­ве, та­ща за со­бой веч­ный шлейф де­вок, со­бу­тыльни­ков и сту­ка­чей, по­том уле­тал по ка­ко­му-ни­будь умо­пом­ра­чи­тельно­му марш­ру­ту, ска­жем, в Бу­энос-Айрес, и вдруг возв­ра­щал­ся из ка­ко­го-ни­будь обык­но­вен­но­го Сток­гольма, но для Моск­ви­ча ведь и Сток­гольм, и Бу­энос-Айрес, в прин­ци­пе, од­но и то же, од­на меч­та. Тог­да на том чер­дач­ном ба­лу не нуж­но бы­ло быть пси­хо­ло­гом, что­бы с пер­во­го взгля­да на Анд­рея и Татьяну по­нять - ро­ман, ро­ма­ни­ще, элект­ри­чес­кое нап­ря­же­ние, оба под вы­со­ко­вольтным то­ком счастья. А у Ган­гу­та как раз по при­ка­зу Ко­ми­те­та смы­ли фильм, на ко­то­рый пот­ра­че­но бы­ло два го­да: как раз вы­зы­ва­ли его на про­мыв­ку моз­гов в Со­юз, как раз не пус­ти­ли на фес­ти­валь в Канн, за­ре­за­ли оче­ред­ной сце­на­рий, и же­на его тог­даш­няя Ди­на уст­ро­ила бе­зоб­раз­ную сце­ну из-за де­нег, ко­то­рые яко­бы про­пи­ва­ют­ся в то вре­мя, как семья яко­бы го­ло­да­ет, шу­ме­ла из-за час­тых от­лу­чек, то есть «откро­вен­но­го блядст­ва под ви­дом твор­чес­ких вос­тор­гов». Сло­вом, не­под­хо­дя­щий был мо­мент у Ган­гу­та для со­зер­ца­ния чу­жо­го счастья. Вмес­те с дру­ги­ми го­ре­мы­ка­ми он пред­по­чел на­со­саться гад­ко­го ви­на, из­ры­гать ан­ти­со­вет­чи­ну и ва­ляться по уг­лам.

    Впрочем, чуд­ное бы­ло вре­мя. Хоть и ду­ши­ли нас эти пад­лы, а вре­мя бы­ло чу­дес­ное. Где те­перь это вре­мя? Где те­перь тот аван­гар­дист? Где две тре­ти тог­даш­них гос­тей? Все от­ва­ли­ли за бу­гор. Из­ра­иль, Па­риж, Нью-Йорк… Те­ле­фон­ная книж­ка - поч­ти не­нуж­ный хлам. «Ле­нинг­рад, я еще не хо­чу уми­рать, у ме­ня те­ле­фо­нов тво­их но­ме­ра…», а в Пи­те­ре зво­нить уже поч­ти не­ко­му. Как они про­хо­дят, эти прок­ля­тые, так на­зы­ва­емые го­ды, ка­кие гнус­ные мел­кие из­ме­не­ния на­кап­ли­ва­ют­ся в жиз­ни в от­сутст­вии круп­ных из­ме­не­ний. Кош­ма­рен счет лет. Ужас­но при­сутст­вие смер­ти. Дик и бес­смерт­ный быт.

    Виталий Ган­гут рыв­ком выс­ко­чил из про­дав­лен­но­го крес­ла и впе­рил­ся в цвет­ное изоб­ра­же­ние Татьяны Лу­ни­ной. У пес та­кой вид, ка­кой был тог­да. Не­уже­ли на­ши дев­ки еще мо­гут быть та­ки­ми? Не­уже­ли мы еще жи­вы? Не­уже­ли Ост­ров Крым еще пла­ва­ет в Чер­ном мо­ре?

    «Сборная юни­оров па со­рев­но­ва­ни­ях в Кры­му по­бе­ди­ла мест­ных ат­ле­тов по всем ви­дам прог­рам­мы. Осо­бен­но­го ус­пе­ха до­би­лись…»

    Что она го­во­рит? По­че­му я не же­нил­ся на ней? Она нс да­ла бы мне опус­титься, так пос­та­реть, так гнус­но за­ко­ла­чи­вать деньгу на На­уч­по­пе. Она ведь не Дин­ка, не Катька, не про­чие мои иди­от­ки, она - вот она… Где же Анд­рюш­ка? Сколько лет мы не ви­де­лись с этим ры­жим? В прош­лом го­ду или в по­зап­рош­лом мы еха­ли вмес­те с Юга на мо­ей раз­ва­лю­хе и ру­га­лись всю до­ро­гу. Как бе­зум­ные, мы только о по­ли­ти­ке тог­да и буб­ни­ли: о дис­си­ден­тах, о КГБ, о ге­ран­ток­ра­тии, о Че­хос­ло­ва­кии, о за­пад­ных ле­ва­ках, о на­ци­ональной пси­хо­ло­гии рус­ских, о во­ню­чем мес­си­анст­ве, об иди­отс­кой его те­ории Об­щей Судьбы… Имен­но тог­да Луч­ни­ков ска­зал Ган­гу­ту, что он, его друзья и га­зе­та «Курьер» бо­рют­ся за вос­со­еди­не­ние Кры­ма с Рос­си­ей, а тот взор­вал­ся и обоз­вал его ма­зо­хис­том, му­да­ком, са­мо­убий­цей, «пи­да­ром гной­ным», вы­рож­ден­цем с рас­щеп­лен­ной пси­хо­ло­ги­ей и «ху­ем мор­жо­вым».

    - Вы, сво­ло­чи бур­жу­аз­ные, с жи­ру бе­си­тесь, нев­ро­па­ты прок­ля­тые, вы хо­ти­те опо­зо­рить на­ше по­ко­ле­ние, убить до сро­ка на­шу на­деж­ду, как и ва­ши от­цы, зо­ло­то­по­гон­ная па­даль, прос­ра­ли в ка­ба­ках всю Рос­сию и сбе­жа­ли! - так орал Га­нуг, по­ка его «вол­га», гро­хо­ча трес­нув­шим ко­лен­ва­лом, ка­ти­ла к Моск­ве.

    - Да ведь твой-то отец, Ви­та­лий, был мат­ро­сом на крас­ном ми­но­нос­це, он же драл­ся как раз за Крым, иди­от ты пар­ши­вый! - так же орал в от­вет Луч­ни­ков. - Вы тут ос­леп­ли сов­сем из-за то­го, что вам не да­ют сни­мать ва­ши го­вен­ные фильмы! Ос­леп­ли от зло­бы, вы­ки­ды­ши ис­то­рии!. Рос­сии нуж­на но­вая спер­ма!

    Перед Моск­вой в ка­кой-то пар­ши­вой сто­лов­ке они вро­де бы по­ми­ри­лись, утих­ли, с ус­ме­шеч­ка­ми в преж­нем иро­ни­чес­ком сти­ле сво­ей друж­бы ста­ли об­ра­щаться друг к дру­гу «то­ва­рищ Луч­ни­ков», «гос­по­дин Ган­гут», до­го­во­ри­лись завт­ра же встре­титься, что­бы пой­ти вмес­те к сак­со­фо­нис­ту Ди­ме Ше­бе­ко, хо­тя и зна­ли оба, что больше не встре­тят­ся, что те­перь их жиз­ни нач­нут уда­ляться од­на от дру­гой, что каж­дый мо­жет уже при­чис­лить дру­го­го к спис­ку сво­их по­терь.

    Чем бы­ло для по­ко­ле­ния Ган­гу­та в Со­ветс­ком Со­юзе курьезное по­ли­ти­ко-исто­ри­ко-ге­ог­ра­фи­чес­кое по­ня­тие, име­ну­емое Ост­ров Крым? На­деж­дой ли на са­мом де­ле, как вскри­чал в за­пальчи­вос­ти Ган­гут? С детст­ва они зна­ли о Кры­ме од­ну лишь ис­чер­пы­ва­ющую фор­му­ли­ров­ку: «На этом клоч­ке зем­ли вре­мен­но око­па­лись бе­лог­вар­дей­ские пос­ле­ды­ши чер­но­го ба­ро­на Вран­ге­ля. Наш на­род ни­ког­да не прек­ра­тит борьбы про­тив ош­мет­ков бе­лых банд, за осу­ществ­ле­ние за­кон­ных на­дежд и ча­яний прос­тых тру­же­ни­ков тер­ри­то­рии, за вос­со­еди­не­ние ис­кон­ной рус­ской зем­ли с ве­ли­ким Со­ветс­ким Со­юзом». Ав­тор из­ре­че­ния был все тот же, ос­нов­ной ав­тор стра­ны, и ни од­но сло­во, ко­неч­но, не под­вер­га­лось сом­не­нию. В 56-ом, ког­да сам ав­тор был под­верг­нут сом­не­нию, в сре­де но­вой мо­ло­де­жи к чер­но­морс­ко­му ост­ро­ву воз­ник весьма ки­пу­чий ин­те­рес, но да­же тог­да, ес­ли бы од­но­му из ак­тив­ней­ших юно­шей Ле­нинг­ра­да Ви­та­лию Ган­гу­ту ска­за­ли, что че­рез де­сять лет близ­ким его дру­гом ста­нет «пос­ле­дыш пос­ле­ды­шей», он счел бы это вздо­ром, ду­рац­кой шут­кой, а то и «бур­жу­аз­ной про­во­ка­ци­ей». Его отец, дей­ст­ви­тельно, драл­ся за Ост­ров во вре­мя Граж­данс­кой вой­ны и на­хо­дил­ся на ми­но­нос­це «Крас­ная За­ря», ког­да тот был нак­рыт зал­пом глав­но­го ка­либ­ра с анг­лий­ско­го лин­ко­ра. Вы­ныр­нув из-под во­ды, па­па­ша за­нял­ся пе­ри­одом ре­конст­рук­ции, по­том опять уто­нул. Вы­ныр­нув все-та­ки из ГУ­ЛА­Га, па­па­ша Ган­гут рас­ска­зы­вал о мно­гом, иног­да и о Кры­ме. Наш флот был тог­да в пла­чев­ном сос­то­янии, го­во­рил он. Ес­ли бы хоть узенькая по­лос­ка су­ши со­еди­ня­ла Крым с ма­те­ри­ком, ес­ли бы Чон­гар не был так глу­бок, мы бы прош­ли ту­да по собст­вен­ным тру­пам. Эн­ту­зи­азм в те вре­ме­на, то­ва­ри­щи, был чрез­вы­чай­но вы­сок.

    В пер­вые пос­лес­та­линс­кие го­ды Ост­ров по­те­рял уже свою мрач­ную, иск­лю­ча­ющую вся­кие воп­ро­сы фор­му­ли­ров­ку, но от это­го не приб­ли­зил­ся, а, как ни стран­но, да­же от­да­лил­ся от Рос­сии. Воз­ник об­раз по­доз­ри­тельно­го злач­но­го мес­та, меж­ду­на­род­но­го при­то­на, Эльдо­ра­до аван­тю­рис­тов, шпи­онов: Там бы­ли аме­ри­канс­кие во­ен­ные ба­зы, стрип­ти­зы, джаз, бу­ги-ву­ги, сло­вом, Крым еще дальше ото­шел от Рос­сии, под­тя­нул­ся в кильва­тер вся­ким там Гон­кон­гам, Син­га­пу­рам, Го­но­лу­лу, стал как бы сим­во­лом за­пад­но­го разв­ра­та, что от­час­ти со­от­ветст­во­ва­ло дей­ст­ви­тельнос­ти. Од­наж­ды в пьяной ком­па­нии ка­кой-то мо­ря­чок рас­ска­зы­вал ис­то­рию о том, как у них на тральщи­ке вы­шел из строя дви­га­тель, и они, по­ка чи­ни­лись, всю ночь бол­та­лись в ви­ду ог­ней Ял­ты и да­же ви­де­ли в би­нокль над­пись рус­ски­ми бук­ва­ми «дрынк ко­ка-ко­ла». Бук­вы-то бы­ли рус­ские, но Ял­та от бе­ре­гов рус­ско­го смыс­ла бы­ла да­же дальше, чем Лон­дон, ку­да уже на­ча­ли ез­дить, не го­во­ря о Па­ри­же, от­ку­да уже при­ез­жал Ив Мон­тан. И вдруг Ни­ки­та Сер­ге­евич Хру­щев, ни­че­го осо­бен­но­го сво­ему на­ро­ду не объясняя, зак­лю­чил с Ост­ро­вом сог­ла­ше­ние о культур­ном об­ме­не. На­ча­лось мир­ное со­су-со­су. Из Кры­ма при­ехал скуч­ней­ший фольклор­ный та­тарс­кий ан­самбль, за­то ту­да отп­ра­вил­ся Мос­ковс­кий Цирк, ко­то­рый про­из­вел там по­до­бие зем­лет­ря­се­ния, за­сы­пан был цве­та­ми, об­со­сан все­об­щей лю­бовью. В шес­ти­де­ся­тые го­ды ста­ли по­яв­ляться пер­вые рус­ские ви­зи­те­ры с Ост­ро­ва, тог­да-то и на­ча­лось зна­комст­во по­ко­ле­ния Ган­гу­та со сво­ими сверст­ни­ка­ми, ибо имен­но они, в ос­нов­ном, и при­ез­жа­ли, ста­рые врэ­ва­ку­ан­ты по­ба­ива­лись. В ран­ние шес­ти­де­ся­тые мо­ло­дые ост­ро­ви­тя­не про­из­во­ди­ли сногс­ши­ба­тельное впе­чат­ле­ние на моск­ви­чей и ле­нинг­рад­цев. Ока­зы­ва­ет­ся, мож­но быть рус­ским и знать еще два-три ев­ро­пей­ских язы­ка, как свой род­ной, по­се­тить де­сят­ки стран, учиться в Окс­фор­де и Сор­бон­не, но­сить в кар­ма­не аме­ри­канс­кие, анг­лий­ские, швей­царс­кие пас­пор­та. У се­бя до­ма крым­ча­не как-то умуд­ря­лись жить без пас­пор­тов. Они ка­ким-то стран­ным об­ра­зом не счи­та­ли свою стра­ну стра­ной, а вро­де как бы вре­мен­ным ла­ге­рем. И все-та­ки бы­ли рус­ски­ми, хо­тя мно­го­го нс по­ни­ма­ли… Они, нап­ри­мер, нс по­ни­ма­ли ки­пу­чих тог­даш­них спо­ров об абст­ракт­ном ис­кус­стве или о джа­зе. Ост­рей­шие мос­ковс­кие воп­ро­сы вы­зы­ва­ли у них только улыб­ки, по­жа­тие пле­ча­ми, вя­лый от­вет-воп­ро­сец: «Why not?» - «По­че­му нет?» По­ко­ле­нию, вы­рос­ше­му под зна­ком «По­че­му да?», труд­но объяснить им свою борьбу, проб­ле­мы, свя­зан­ные с брю­ка­ми, с при­чес­ка­ми, с тан­ца­ми, с ма­не­рой на­ло­же­ния кра­сок па холс­ты, с «Сов­ре­мен­ни­ком», с Те­ат­ром на Та­ган­ке. Впро­чем, на­хо­ди­лись и та­кие, кто все хо­тел по­нять, во все ста­рал­ся влезть, и пер­вым из та­ких был Анд­рю­ша Луч­ни­ков.

    Гангут поз­на­ко­мил­ся с Луч­ни­ко­вым, как ни стран­но, на Ост­ро­ве. Он был од­ним из пер­вым «со­ве­ти­ку­сов» на Ял­тинс­ком ки­но­фес­ти­ва­ле. В тот год слу­чи­лась ка­кая-то стран­ная па­уза в ге­не­ральном де­ле «зак­ру­чи­ва­ния га­ек», и ему вдруг раз­ре­ши­ли по­вез­ти свою вто­рую кар­ти­ну на вне­кон­курс­ный по­каз. Ут­ром в гос­ти­ни­цу явил­ся к не­му ры­жий ма­лый в зас­ти­ран­ном джин­со­вом пид­жа­ке, хо­тя и с ча­са­ми «рол­лекс» на за­пястье, член со­ве­та ад­вай­зе­ров га­зе­ты «Рус­ский Курьер» Анд­рей А.Луч­ни­ков, при­нес толс­тый, как по­душ­ка, воск­рес­ный вы­пуск, в ко­то­ром о нем, Ган­гу­те, бы­ло на­пи­са­но чер­ным по бе­ло­му: «один из ве­ду­щих ре­жис­се­ров «но­вой вол­ны» ми­ро­во­го си­не­ма Ви­та­лий Ган­гут го­во­рит по это­му по­во­ду…» Так неп­ри­нуж­ден­но, в од­ном ря­ду со вся­ки­ми Ан­то­ни­они, Шаб­ро­ля­ми, Берг­ма­на­ми, Бу­ню­эля­ми, «один из…» Ган­гут, ко­неч­но, от Ост­ро­ва обал­дел, под­дал­ся на соб­лаз­ны, пол­ностью мо­рально ра­зо­ру­жил­ся. Быть мо­жет, тог­да у не­го впер­вые и яви­лась идея, что Ост­ров Крым при­над­ле­жит все­му их по­ко­ле­нию, что это как бы воп­ло­щен­ная меч­та, мо­дель бу­ду­щей Рос­сии.

    В те вре­ме­на все го­во­ри­лось, пи­са­лось, сни­ма­лось и ста­ви­лось от име­ни по­ко­ле­ния. Где они сей­час, на­ши шес­ти­де­сят­ни­ки? Сколько их ри­ну­лось в из­ра­ильскую щель и рас­се­ялось по ми­ру? Воп­ро­сы не ри­то­ри­чес­кие, ду­мал Ган­гут. В ко­ли­чест­ве и в ге­ог­ра­фии рас­се­ле­ния - то­же при­ме­ты ка­таст­ро­фы. Отъезд - это пос­ту­пок, так го­во­рят иные. Нельзя всю жизнь быть гли­ной в ко­ря­вых ла­пах это­го го­су­дарст­ва. Од­на­ко есть ведь и дру­гие пос­туп­ки. Са­мые сме­лые си­дят в тюрьмах. Отъезд - это кли­макс, го­во­рят дру­гие и, мо­жет быть, это вер­нее. Ос­тав­ши­еся го­во­рят «ка­таст­ро­фа» и по­ку­па­ют «жи­гу­ли». Вдруг ока­зы­ва­ет­ся, что мож­но хо­ро­шие деньги де­лать в На­уч­по­пе, плю­нуть на чес­то­лю­бие и за­ни­маться са­мо­усо­вер­шенст­во­ва­ни­ем, ко­то­рое обо­ра­чи­ва­ет­ся ежед­нев­ным ки­се­лем в крес­ле пе­ред прог­рам­мой «Вре­мя». Все ре­же зво­нил у Ган­гу­та те­ле­фон, все ре­же он вы­хо­дил ве­че­ра­ми из до­ма, все меньше ос­та­ва­лось дру­зей… вот и Анд­рей Луч­ни­ков в спис­ке по­терь, да и ка­кой он рус­ский, он не наш, он за­пад­ный вы­вих­ну­тый ле­вак и по­шел бы он по­дальше… все меньше ста­но­ви­лось дру­зей, все меньше баб, впро­чем, и дру­жок в шта­нах все ре­же предъявлял тре­бо­ва­ния.

    Смутный этот фон или, как сей­час го­во­рят, «бэкг­ра­унд», ды­мил­ся за пле­ча­ми Ви­та­лия Ган­гу­та, ког­да он сто­ял, сог­нув­шись, впе­рив­шись пот­ре­во­жен­ным взгля­дом в ли­цо спорт-ком­мен­та­тор­ши Таньки Лу­ни­ной. Три или че­ты­ре ми­ну­ты она по­лы­ха­ла на эк­ра­не, а по­том сме­ни­лась свод­кой по­го­ды. Ган­гут рва­нул­ся, схва­тил пид­жак… Год на­зад он об­ле­гал фи­гу­ру, те­перь не зас­те­ги­вал­ся. Три дня не бу­ду жрать, сно­ва нач­ну бе­гать… схва­тил пид­жак, заг­ля­нул в бу­маж­ник… те преж­ние, большие деньги, «баш­ли три­ум­фа», ни­ког­да не за­ле­жи­ва­лись, эти ны­неш­ние ма­лые деньжа­та, те, что на­гор­ба­чи­ва­лись уни­же­ни­ем, всег­да в бу­маж­ни­ке… про­ша­гал по квар­ти­ре, от­ра­жа­ясь в гряз­ных ок­нах, в пыльных зер­ка­лах, га­ся за со­бой свет, то есть ис­че­зая, и, на­ко­нец, у две­рей ос­та­но­вил­ся на се­кун­ду, по­га­сил свое пос­лед­нее от­ра­же­ние и вздох­нул: к яд­ре­ной фе­не завт­ра же с ут­ра в ОВИР за фор­му­ля­ра­ми, ли­нять от­сю­да, ли­нять, ли­нять…

    Ознобец вос­тор­га, то, что в уме он на­зы­вал «мо­ло­дой от­ва­гой», ох­ва­тил Ган­гу­та на лест­нич­ной пло­щад­ке. Как он все бро­сит, все от­рях­нет, как чис­то вы­мо­ет ру­ки, как зат­ре­щат в ог­не мос­ты, ка­кие вет­ры на­пол­нят па­ру­са! Бы­ло бы, од­на­ко, не впол­не чест­но ска­зать, что «мо­ло­дая от­ва­га» впер­вые по­се­ща­ла зна­ме­ни­то­го в прош­лом ре­жис­се­ра. Вот так же ве­че­ра­ми вы­бе­гал на ули­цу, нерв­но, вос­тор­жен­но гу­лял, в кон­це кон­цов на­пи­вал­ся где-ни­будь по со­седст­ву, а ут­ром пос­ле трех ча­шек ко­фе ехал на На­уч­поп и по до­ро­ге вя­ло му­со­лил отс­туп­ные мыс­ли о кли­мак­се, о по­ко­ле­нии, о свя­зях с поч­вой, о том, что вот не­дав­но его имя мелькну­ло в ка­кой-то об­зор­ной статье, зна­чит, раз­ре­ши­ли упо­ми­нать, а по­том, гля­дишь, и фильм да­дут ста­вить, а ведь лю­бой ма­ло-мальски не­кон­фор­мистс­кий фильм по­лез­нее для об­ще­го де­ла, чем де­ся­ток «Кон­ти­нен­тов». Фальши­вое приг­ла­ше­ние в Из­ра­иль, воз­ник­шее в ко­рот­кий пе­ри­од дис­си­дент­щи­ны, тем не ме­нее тща­тельно сох­ра­ня­лось как за­лог для бу­ду­щих по­ры­вов «мо­ло­дой от­ва­ги».

    Конечно, се­год­няш­ний по­рыв был из ря­да вон вы­хо­дя­щим, в са­мом де­ле ка­кой-то прис­туп мо­ло­дос­ти, буд­то вдруг отк­ры­лись по­ро­хо­вые пог­ре­ба, буд­то за­бил где-то в ни­зах гор­мо­нальный фон­тан­чик. Преж­де все­го он най­дет Та­ню Лу­ни­ну и уз­на­ет у нее об Анд­рее. Нуж­но не­мед­лен­но ис­кать ком­му­ни­ка­цию с ним. В Кры­му мощ­ная ки­но­ин­дуст­рия. В кон­це кон­цов не ос­та­вит же ре­дак­тор «Курьера» сво­его ста­ро­го ко­ре­ша. В кон­це кон­цов он все-та­ки Ви­та­лий Ган­гут, «один яз», в кон­це кон­цов еще сов­сем не­дав­но в До­ме ки­но ска­зал ему, ког­да ик­ру-то жра­ли, тот кра­сав­чик-гол­ли­вуд­чик-мо­лод­чик: «I know, I know, you are very much di­rec­tor». В кон­це кон­цов его отъезд вы­зо­вет «звук». Итак, преж­де все­го он най­дет Та­ню Лу­ни­ну и, ес­ли бу­дет под­хо­дя­щий слу­чай, пе­рес­пит с ней.

    Красный гла­зок лиф­та ту­по взи­рал Ган­гу­ту под пра­вую клю­чи­цу. Лест­нич­ная шах­та че­тыр­над­ца­ти­этаж­но­го ко­опе­ра­тив­но­го до­ма гу­де­ла что-то как бы ави­аци­он­ное. От­ку­да-то до­но­си­лась пес­ня «Hey Judе». Две­ри лиф­та разъеха­лись, и на пло­щад­ку вы­шел со­сед Ган­гу­та, гля­дя­щий ис­под­лобья и в сто­ро­ну муж­чи­на сред­них лет с ог­ром­ной со­ба­кой по­ро­ды «мос­ковс­кая сто­ро­же­вая». Он был со­се­дом Ган­гу­та уже нес­колько лет, но Ган­гут не знал ни име­ни, ни зва­ния, и да­же за гла­за упо­ми­нал его как по сце­нар­ной за­пи­си «гля­дя­щий ис­под­лобья и в сто­ро­ну муж­чи­на сред­них лег с ог­ром­ной со­ба­кой по­ро­ды «мос­ковс­кая сто­ро­же­вая». Со­сед ни­ког­да не здо­ро­вал­ся с Ган­гу­том, больше то­го - ни­ког­да не от­ве­чал на при­ветст­вие. Од­наж­ды Ган­гут, ра­зоз­лив­шись, за­дер­жал его за пу­го­ви­цу. От­ве­чать на­до. Что? - спро­сил со­сед. Ког­да вам го­во­рят «доб­рое ут­ро», на­до что-ни­будь от­ве­тить. Да-да - ска­зал со­сед и про­шел ми­мо, гля­дя ис­под­лобья и в сто­ро­ну. Ди­алог про­изо­шел, ра­зу­ме­ет­ся, в от­сутст­вии со­ба­ки по­ро­ды «мос­ковс­кая сто­ро­же­вая». Ган­гут по­ла­гал, что урок пой­дет впрок, но это­го не слу­чи­лось. Со­сед по-преж­не­му про­хо­дил ми­мо Ган­гу­та, буд­то не ви­дел его или ви­дел впер­вые.

    - Ах, здравст­вуй­те, - вдруг ска­зал со­сед пря­мо в ли­цо.

    Собака мощ­но ви­ля­ла хвос­том. Ган­гут изу­мил­ся.

    - Здравствуйте, ес­ли не шу­ти­те. На­род­ное кли­ше весьма под­хо­ди­ло к слу­чаю. Со­сед плу­то­ва­то зас­ме­ял­ся.

    - Чудесный от­вет и в, на­род­ном ду­хе. Ка­кой он все-та­ки у нас ум­ни­ца.

    - Кто? - спро­сил Ган­гут.

    - Наш на­род. Лу­кав, сме­ка­лист.

    Сосед слег­ка при­дер­жал Ган­гу­та ру­кой за грудь. Лифт ушел.

    - Да зай­дем­те ко мне, - ска­зал со­сед.

    - Простите? - не по­нял Ган­гут.

    - Да зай­дем­те же в са­мом де­ле ко мне, - со­сед хит­ро­ва­то сме­ял­ся. - Что же в са­мом де­ле, жи­вем, жи­вем…

    Он был слег­ка пьяно­ват.

    - Никогда бы к вам не за­шел, - ска­зал Ган­гут. - Л вот се­год­ня зай­ду.

    - Именно се­год­ня, - про­дол­жал хи­хи­кать со­сед. - Гос­ти. Юби­лей. Да за­хо­ди­те же.

    Гангут был вве­ден в про­пи­тан­ную за­па­ха­ми тя­же­лой празд­нич­ной го­тов­ки квар­ти­ру. Ока­за­лось, полс­то­ле­тия ху­до­жест­вен­но­му ре­дак­то­ру Ер­шо­ву, то есть «че­ло­ве­ку, гля­дя­ще­му ис­под­лобья и в сто­ро­ну», не­лю­без­но­му со­се­ду. Большое изо­би­лие ук­ра­ша­ло стол, тор­ча­ли нож­ки вен­герс­ких ин­де­ек, не­до­раз­ру­шен­ные мра­мор­ные плос­кос­ти студ­ня отс­ве­чи­ва­ли бо­га­тую люст­ру. С пер­во­го же взгля­да на гос­тей Ган­гут по­нял, что ему не сле­до­ва­ло сю­да при­хо­дить.

    - А это наш со­сед, рус­ский ре­жис­сер Ви­та­лий Се­ме­но­вич Ган­гут, - крик­нул юби­ляр.

    Началось уп­лот­не­ние, пос­ле ко­то­ро­го Ган­гут ока­зал­ся на краю ди­ва­на меж­ду да­мой в лос­ня­щем­ся па­ри­ке и хруп­ким ре­бен­ком-школьни­ком, из тех, что сре­ди бе­ла дня зво­нят в дверь и оша­ра­ши­ва­ют твор­чес­кую ин­тел­ли­ген­цию воп­ро­сом: «Изви­ни­те, по­жа­луй­ста, нет ли у вас бу­маж­ной ма­ку­ла­ту­ры?»

    - …русский ре­жис­сер… не­бес­та­лан­ный, ода­рен­ный… мы бы, ес­ли бы… нy, пом­нишь эту шту­ку ис­то­ри­чес­кую о на­шей ро­ди­не… рус­ский ре­жис­сер… зад­ви­ну­ли на за­ды… са­ми зна­ете кто…

    С раз­ных кон­цов сто­ла на Ган­гу­та смот­ре­ли. Кув­шин­ные ры­ла.

    - Это по­че­му же та­кой упор на на­ци­ональность? - спро­сил он свою со­сед­ку.

    - А по­то­му, что вас тут раньше жи­дом счи­та­ли, Ви­та­лик, - с пол­ной неп­ри­нуж­ден­ностью и не­ко­то­рой сер­деч­ностью от­ве­ти­ла да­ма, поп­рав­ляя од­нов­ре­мен­но и грудь и па­ри­чок.

    - Ошиблись, - крик­нул мужс­кой го­лос с дру­го­го кон­ца сто­ла. Пос­лы­шал­ся об­щий смех, по­том кто-то пред­ло­жил за что-то вы­пить, все ста­ли быст­ро вы­пи­вать-за­ку­сы­вать, раз­го­вор по­шел враз­но­бой, о Ган­гу­те за­бы­ли, и лишь тог­да, то есть с весьма зна­чи­тельным опоз­да­ни­ем, он от­толк­нул лок­тем та­рел­ку, на ко­то­рую уже на­ва­ли­ли за­кус­ки - ку­сок студ­ня, ку­сок ин­дю­ша­ти­ны, ку­сок пи­ро­га, се­лед­ку, ви­нег­рет - и об­ра­тил­ся к со­сед­ке с гром­ким воп­ро­сом:

    - Что это зна­чит?

    Через стол тут про­тя­ну­лась креп­кая ру­ка, дру­жес­ки сжа­ла ла­донь Ган­гу­та. Му­жест­вен­ная уса­тая фи­зи­оно­мия - как это раньше нс за­ме­че­на - улы­ба­лась, по-свой­ски, по-то­ва­ри­щес­ки, как раньше бы ска­за­ли - от ли­ца по­ко­ле­ния.

    - Евдокия, как всег­да, все уп­ро­ща­ет. Пой­дем, Ви­та­лий, па бал­кон, по­ды­мим.

    Воздвиглась над сто­лом большу­щая и до­вольно спор­тив­ная фи­гу­ра в чер­ном ко­жа­ном пид­жа­чи­ще, ни дать ни взять ко­ман­дарм ре­во­лю­ции. Ган­гут под­нял­ся, уже хо­тя бы для то­го, что­бы выб­раться из-за сто­ла, из­ба­виться от ди­ван­но­го уг­ла и от со­сед­ки, ко­по­ша­щей­ся в сво­ем кримп­ле­не.

    - Олег Сте­па­нов, - предс­та­вил­ся на бал­ко­не мо­гу­чий муж­чи­на и вы­нул пач­ку «Мальбо­ро». - Меж­ду про­чим, оте­чест­вен­ные. Ви­ди­те, над­пись сбо­ку по-рус­ски. Вы­пус­ка­ет­ся в Моск­ве.

    - Первый раз ви­жу, - про­бор­мо­тал Ган­гут. - Слы­шал мно­го, а вот про­бую впер­вые, - за­тя­нул­ся. - Нор­мальный «Мальбо­ро».

    - Вполне. - Олег Сте­па­нов про­гу­лял­ся по об­шир­но­му бал­ко­ну, ос­та­но­вил­ся в мет­ре от Ган­гу­та. - Бу­де­те сме­яться, но мы о вас мно­го го­во­ри­ли у Ер­ша как о ев­рее.

    - Несколько воп­ро­сов, - ска­зал Ган­гут. - По­че­му вы го­во­ри­ли обо мне? По­че­му мно­го? По­че­му как о ев­рее или о не­ев­рее, о та­та­ри­не, об итальянце, что это зна­чит?

    - Сейчас лю­ди ищут друг дру­га. Идет ис­то­ри­чес­кий от­бор, - прос­то и мяг­ко по­яс­нил Олег Сте­па­нов.

    - Вы сла­вя­но­фи­лы?

    - Да, ко­неч­но, - улыб­нул­ся Олег Сте­па­нов. - Сог­ла­си­тесь, нуж­но по­мочь на­ци­онально­му ге­нию, он за­дав­лен. Ес­тест­вен­но, ищешь рус­ских лю­дей в ис­кус­стве. Вот ва­ше твор­чест­во, эти три ва­ши кар­ти­ны, нес­мот­ря на все на­нос­ные мод­ные штуч­ки, ка­за­лись лич­но мне все-та­ки рус­ски­ми, в них бы­ло здо­ро­вое яд­ро. Ко­неч­но, зву­ча­ние фа­ми­лии, от­чест­во Се­ме­но­вич, а са­мое глав­ное - ва­ше ок­ру­же­ние, вы­зы­ва­ли не­до­ве­рие, но ис­сле­до­ва­ние по­ка­за­ло, что я был прав, и я это­му рал, по­верьте, Ви­та­лий, иск­рен­не.

    - Исследование? - пе­респ­ро­сил Ган­гут. Олег Сте­па­нов серьезно кив­нул.

    - Мы вы­яс­ни­ли ва­ши кор­ни. Мо­жет быть, вы и са­ми не зна­ете, что Ган­гу­ты на Ру­си пош­ли с то­го са­мо­го дня рус­ской сла­вы, с той са­мой бит­вы у мы­са Ган­гут. Был взят в плен шведс­кий юн­га. По­том уже идет только рус­ская кровь. Что же, шве­ды, ва­ря­ги - это при­ем­ле­мо…

    - Вы это серьезно? - спро­сил Ган­гут. Они сто­яли на бал­ко­не де­ся­то­го эта­жа в че­тыр­над­ца­ти­этаж­ном до­ме. Вни­зу на пе­рек­рест­ке све­тил­ся до­рож­ный знак и ми­гал све­то­фор. Да­лее за то­ненькой по­лос­кой ре­ки гро­моз­дил­ся скальны­ми глы­ба­ми и уга­сал пе­ред ли­цом но­чи, прев­ра­ща­ясь в по­до­бие пе­щер­но­го го­ро­да, но­вый мик­ро­рай­он. Над ним бедст­вен­но уга­са­ло де­ре­венс­кое не­бо, за­кат про­зя­ба­ния, ин­дуст­ри­альные то­пи Ру­си. Жут­кая тос­ка вдруг на­ле­те­ла на Ган­гу­та. Вид тос­ки, ког­да нельзя отыс­кать при­чи­ны, ког­да те­бя уже нет, а есть лишь тос­ка. Он сде­лал да­же рез­кое дви­же­ние го­ло­вой, как буд­то бо­рол­ся с во­до­во­ро­том. Вы­ныр­нул. Олег Сте­па­нов сто­ял, об­ло­ко­тив­шись на пе­ри­ла бал­ко­на и гля­дя в те же зе­ле­но­ва­тые, ни­че­го не обе­ща­ющие хля­би.

    - Евреи - слу­чай­ные гос­ти на на­шей зем­ле, - про­го­во­рил он, не дви­га­ясь.

    «Надо уй­ти, - по­ду­мал Ган­гут. - Не­мед­лен­но вон из это­го вер­те­па». Он не ушел чуть ли не до ут­ра, нап­ро­тив, жрал из сво­ей, по­хо­жей уже на по­мой­ку та­рел­ки, пил все под­ряд и ду­рел, и слу­шал Оле­га Сте­па­но­ва, ко­то­рый все уго­ва­ри­вал его завт­ра же поз­во­нить ка­ко­му-то Дмит­рию Ва­лен­ти­но­ви­чу, ко­то­рый мо­жет ему по­мочь. Да, кто он та­кой? Ми­нистр, сек­ре­тарь ЦК, ге­не­рал? Он пта­ха не­вид­ная, да пе­ву­чая. Поз­во­ни ему завт­ра и на­зо­вись, гля­дишь, и из­ме­нит­ся твоя судьба.

    На рас­све­те тот же Сте­па­нов пе­ре­та­щил Ган­гу­та че­рез лест­нич­ную пло­щад­ку в его квар­ти­ру, по­ло­жил на тах­ту, вы­тер да­же из­вер­же­ния.

    Некоторое вре­мя он си­дел ря­дом с бес­чувст­вен­ным те­лом, пы­та­ясь пе­ре­вер­нуть его с жи­во­та на спи­ну или хо­тя бы про­лезть ру­кой под жи­вот. Все бы­ло тщет­но - глы­ба рус­ской пло­ти только со­пе­ла и ни­че­го не чувст­во­ва­ла. Олег Сте­па­нов, от­ча­яв­шись, сел в крес­ло к письмен­но­му сто­лу, по­лез в свои собст­вен­ные шта­ны и взял­ся. Пе­ред ним сто­яла фо­тог­ра­фия - двое го­лых пар­ней и од­на го­лая де­вуш­ка на фо­не морс­ко­го при­боя. Гля­дя на эту фо­тог­ра­фию и сдер­жан­но ры­ча, те­оре­тик на­чал и кон­чил. По­том ак­ку­рат­но все вы­тер и уда­лил­ся, ос­та­вив на письмен­ном сто­ле но­мер те­ле­фо­на.

    

    

    Марлен Ми­хай­ло­вич Ку­зен­ков то­же ви­дел в тот ве­чер на те­ле­эк­ра­не ком­мен­та­то­ра Татьяну Лу­ни­ну, но она не про­из­ве­ла на не­го столь ог­лу­ши­тельно­го впе­чат­ле­ния, сколь на впе­чат­ли­тельно­го ар­тис­та Ви­та­лия Ган­гу­та. Прос­то пон­ра­ви­лась. При­ят­но ви­деть в са­мом де­ле на те­ле­эк­ра­не хо­ро­шо от­дох­нув­шую, ми­ло оде­тую жен­щи­ну. Мар­лен Ми­хай­ло­вич по­ла­гал, что и все­му на­ро­ду это при­ят­но, за иск­лю­че­ни­ем сов­сем уже зам­ше­лых «тре­зо­ров», прин­ци­пи­альных про­тив­ни­ков эпо­хи те­ле­ви­де­ния. Меж­ду тем сим­па­тич­ные ли­ца на эк­ра­не не вред­ны, нап­ро­тив, по­лез­ны. Сей­час мож­но иной раз на ули­це или в те­ат­ре за­ме­тить ли­цо, не отя­го­щен­ное со­ци­альны­ми со­об­ра­же­ни­ями. На мес­те то­ва­ри­щей из те­ле­ви­де­ния Мар­лен Ми­хай­ло­вич ак­тив­но прив­ле­кал бы в свою сеть та­кие ли­ца и не только по со­об­ра­же­ни­ям аги­та­ци­он­ным, как не­ко­то­рым вер­хог­ля­дам мо­жет по­ка­заться, но и ра­ди глу­бо­ких ис­то­ри­чес­ких сдви­гов в стра­не. Та­кие ли­ца мо­гут не­за­мет­но год за го­дом, де­ся­ти­ле­тие за де­ся­ти­ле­ти­ем из­ме­нять пси­хо­ло­ги­чес­кую струк­ту­ру на­се­ле­ния.

    Эта мысль о ли­цах про­мелькну­ла в го­ло­ве Ку­зен­ко­ва, по­ка он смот­рел на Та­ню, но не ис­чез­ла нав­сег­да, а за­це­пи­лась где-то в спецх­ра­не его моз­га для бу­ду­ще­го ис­пользо­ва­ния. Та­ким свой­ст­вом об­ла­дал Мар­лен Ми­хай­ло­вич - у не­го ни­че­го не про­па­да­ло.

    Он, ко­неч­но, еще ут­ром уз­нал, что Та­ня вер­ну­лась из Кры­ма. Больше то­го, он уже знал, ко­неч­но же, что она в Кок­те­бе­ле встре­ти­лась с Анд­ре­ем Луч­ни­ко­вым и про­ве­ла с ним два дня, то есть двое су­ток, в тре­угольни­ке Фе­одо­сия - Сим­фе­ро­поль - Ял­та. Ма­те­ри­алы по этой встре­че пос­ту­пи­ли на стол Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча, сме­ем вас уве­рить, раньше те­ле­ги в пер­вый от­дел Гос­ко­ми­те­та по спор­ту и физ­вос­пи­та­нию. Та­кая уж у Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча бы­ла ра­бо­та - все знать, что ка­са­ет­ся Кры­ма. Не всег­да ему и хо­те­лось все знать, иног­да он, сек­рет­но го­во­ря, да­же хо­тел че­го-ни­будь не знать, но ма­те­ри­алы пос­ту­па­ли, и он знал все. По ха­рак­те­ру сво­ей ра­бо­ты Мар­ле­ну Ми­хай­ло­ви­чу Ку­зен­ко­ву при­хо­ди­лось «ку­ри­ро­вать» по­ня­тие, име­ну­емое офи­ци­ально Зо­ной Вос­точ­но­го Сре­ди­зем­но­морья, то есть Ост­ров Крым.

    «Итак, она здесь, а он еще в Сим­фи», - при­ки­нул Ку­зен­ков, ког­да заг­ля­нул в ком­на­ту, где же­на и де­ти рас­се­лись вок­руг те­ле­ви­зо­ра в ожи­да­нии ка­ко­го-то оче­ред­но­го фес­ти­ва­ля пес­ни «Гвоз­ди­ка-79» или «80», или на бу­ду­щее - «84».

    Предстоящий марш­рут Луч­ни­ко­ва был ему приб­ли­зи­тельно из­вес­тен: Па­риж, Да­кар, Нью-Йорк, ка­жет­ся, Же­не­ва, по­том опять Па­риж, - од­на­ко зиг­за­ги этой пер­со­ны нельзя бы­ло пред­ви­деть, и ник­то не смог бы по­ру­читься, что Анд­рей завт­ра не заб­ро­сит все де­ла и не при­ка­тит за Татьяной в Моск­ву. Ка­жет­ся, у не­го еще не ис­тек­ла ви­за мно­гок­рат­но­го ис­пользо­ва­ния. Завт­ра нуж­но бу­дет все это уточ­нить.

    «Да пе­рес­тань же ты, Мар­лен, все вре­мя ду­мать о де­лах, - одер­нул се­бя Ку­зен­ков. - По­ду­май обо всем об этом с дру­го­го уг­ла. Ведь Луч­ни­ков не только твой объект, но и друг. Ведь этот, как вы его на­зы­ва­ете меж­ду со­бой, OK, то есть Ост­ров ОКЭЙ, не только «по­ли­ти­чес­кий анах­ро­низм», но и чу­дес­ное яв­ле­ние при­ро­ды. Те­бе ли упо­доб­ляться зам­ше­лым «тре­зо­рам», ко­то­рые, по тог­даш­не­му вы­ра­же­нию, «го­ре­ли на ра­бо­те», а про­ку от ко­то­рых бы­ло чуть, од­на лишь кровь и па­кость. Ты сов­ре­мен­ный че­ло­век. Ты, взяв­ший имя от двух ве­ли­чай­ших лю­дей ты­ся­че­ле­тия».

    Сегодня днем на ули­цах Моск­вы с Мар­ле­ном Ми­хай­ло­ви­чем слу­чил­ся лю­бо­пыт­ный эпи­зод. Во­об­ще-то, по сво­ему ран­гу Мар­лен Ми­хай­ло­вич мог бы и не по­се­щать улиц Моск­вы. Кол­ле­ги его уров­ня, собст­вен­но го­во­ря, улиц Моск­вы не по­се­ща­ли, а только с вя­ло­ва­тым лю­бо­пытст­вом взи­ра­ли во вре­мя ско­рост­ных пе­ре­ме­ще­ний из дач­ных, по­сел­ков на Ста­рую пло­щадь, как за ок­на­ми «пер­со­на­лок» су­етят­ся бес­чис­лен­ные объекты их за­бот. Мар­лен Ми­хай­ло­вич, од­на­ко, счи­тал сво­им дол­гом под­дер­жи­вать жи­вую связь с на­се­ле­ни­ем. У не­го бы­ла собст­вен­ная ма­ши­на, чер­ная «вол­га», обо­ру­до­ван­ная вся­ки­ми им­порт­ны­ми штуч­ка­ми из со­той сек­ции ГУ­Ма, и он с удо­вольстви­ем ее во­дил. Ему бы­ло слег­ка за пятьде­сят, он по­се­щал тен­нис­ный корт «Ди­на­мо», но­сил анг­лий­ские тви­до­вые пид­жа­ки и бо­тин­ки с ды­роч­ным узо­ром. Эти его вку­сы не пол­ностью одоб­ря­лись в том вер­хов­ном уч­реж­де­нии, где он слу­жил, и он это знал. Ко­неч­но, сло­во «меж­ду­на­род­ник» вы­ру­ча­ло - име­ешь де­ло с бур­жу­ази­ей, нуж­на ды­мо­вая за­ве­са, - но Мар­лен Ми­хай­ло­вич от­лич­но знал, что ни­же эта­жом по его ад­ре­су мол­чат, а на его собст­вен­ном эта­же кое-кто иног­да с лег­кой улыб­кой на­зы­ва­ет его «тен­ни­сис­том» и ост­рит по по­во­ду име­ни Марк­сизм-Ле­ни­низм - этот вку­со­вой экст­ре­мизм кон­ца двад­ца­тых вы­зы­ва­ет сей­час по­нят­ное не­до­ве­рие у ап­па­ра­та, ибо по­па­хи­ва­ет ле­вым ук­ло­ном в кор­нях, а вы­ше эта­жом то­же мол­чат, но нес­колько ина­че, чем вни­зу, по­жа­луй, там мол­чат со зна­ком «плюс-ми­нус», в ко­то­ром мно­го­обе­ща­ющий крес­тик все-та­ки пре­ва­ли­ру­ет над унич­то­жа­ющим ти­ре. Вот это-то верх­нее мол­ча­ние и обод­ря­ло Ку­зен­ко­ва дер­жать свою мар­ку, хо­тя вре­ме­на­ми при­хо­ди­лось ему и по­ка­зы­вать то­ва­ри­щам кое-ка­ки­ми внеш­ни­ми приз­на­ка­ми, что он «свой» - ну, там, ма­тю­каться в тес­ном кру­гу, ну, де­монст­ри­ро­вать страсть к ры­бал­ке, сдер­жан­ное поч­те­ние к ге­не­ра­лис­си­му­су, то есть к на­шей ис­то­рии, ин­те­рес к «де­ре­венс­кой ли­те­ра­ту­ре», слег­ка де­фор­ми­ро­вать в юж­ную сто­ро­ну зву­ки «г» и «в» и, ко­неч­но же, по­се­щать… хм… гм… зам­нем для яс­нос­ти, то­ва­ри­щи… ну, в об­щем, финс­кую ба­ню. Тут сле­ду­ет за­ме­тить, что Мар­лен Ми­хай­ло­вич ни на йо­ту не кри­вил ду­шой, он был дей­ст­ви­тельно сво­им в вер­хов­ном уч­реж­де­нии, на все сто сво­им, а мо­жет быть, и больше, чем на сто. Так во вся­ком слу­чае пред­по­ла­га­ли пси­хо­ло­ги эта­жом вы­ше, но им не да­но бы­ло знать о не­ко­то­рых «тай­ни­ках ду­ши» Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча, о ко­то­рых он и сам хо­тел бы не знать, по от­ку­да иног­да выс­ка­ки­ва­ли на по­верх­ность, всег­да не­ожи­дан­но, тре­вож­ные пу­зы­ри, объясня­емые им, за­яд­лым ма­те­ри­алис­том-ди­алек­ти­ком, на­ли­чи­ем при­сутст­вия ма­ло­го тай­нич­ка в ан­ке­те. Об этом-то пос­лед­нем Мар­лен Ми­хай­ло­вич знал прек­рас­но, но мол­чал, ну хо­тя бы по­то­му, что не спра­ши­ва­ли, и только лишь га­дал: зна­ют ли о нем те, ко­му все по­ла­га­ет­ся знать. Так по не­об­хо­ди­мос­ти, вих­ля­ясь и ого­ва­ри­ва­ясь в ко­рот­кой на­шей пре­зен­та­ции Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча Ку­зен­ко­ва, мы под­хо­дим, на­ко­нец, к упо­мя­ну­то­му уже «лю­бо­пыт­но­му эпи­зо­ду» на ули­цах Моск­вы.

    Отыграв свою пар­тию в тен­нис с ге­не­ра­лом из шта­ба стра­те­ги­чес­кой ави­ации, Мар­лен Ми­хай­ло­вич Ку­зен­ков вы­шел на Пуш­кинс­кую ули­цу. Кра­са­ви­ца его «вол­га» бы­ла за­пар­ко­ва­на пря­мо под зна­ком «Оста­нов­ка зап­ре­ще­на», но ведь лю­бой ма­ло-мальски гра­мот­ный ми­ли­ци­онер, гля­нув на но­мер, тут же пой­мет, что эта ма­ши­на неп­ри­кос­но­вен­на. Тем не ме­нее, как только он по­до­шел к сво­ей кра­са­ви­це - нра­ви­лась она ему по­че­му-то больше всех «мер­се­де­сов», «пор­ше» и да­же крымс­ких «рус­со-бал­тов» - как тут же с про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­ны к не­му стал приб­ли­жаться ми­ли­ци­онер. Ку­зен­ков с улыб­кой его ждал, уже предс­тав­ляя се­бе, как от­ва­лит­ся у не­рас­то­роп­но­го слу­жа­ки че­люсть при ви­де его до­ку­мен­тов.

    - Я из­ви­ня­юсь, - ска­зал па­цан лет двад­ца­ти с сер­жантс­ки­ми по­го­на­ми. - У вас лит­ра три бен­зи­на не най­дет­ся? Мне только до от­де­ле­ния до­ехать.

    - Пожалуйста, по­жа­луй­ста, - улыб­нул­ся Мар­лен Ми­хай­ло­вич. - Бак пол­ный. Только уж вы са­ми бе­ри­те, сер­жант, у ме­ня и шлан­га-то не­ту.

    Этот пус­тя­ко­вый вро­де бы кон­такт с на­се­ле­ни­ем Моск­вы, точ­нее, с яр­ким его предс­та­ви­те­лем в ми­ли­цей­ской фор­ме, дос­та­вил Мар­ле­ну Ми­хай­ло­ви­чу зна­чи­тельное удо­вольствие. Он предс­та­вил се­бе, как вы­тя­ну­лись бы ли­ца со­се­дей по эта­жу, ес­ли бы они уз­на­ли в обык­но­вен­ном во­ди­те­ле, пре­дос­тав­ляв­шем свой бак ка­ко­му-то сер­жан­ти­ку, че­ло­ве­ка их «уров­ня». Эх, ап­па­рат­чи­ки-аппа­рат­чи­ки, вот, мо­жет быть, глав­ная на­ша бе­да - по­те­ря свя­зи с ули­цей. На это уже и Вла­ди­мир Ильич нам ука­зы­вал.

    Сержант при­нес ба­чок и шланг с гру­шей спе­ци­ально для от­со­са. Он ко­по­шил­ся воз­ле «вол­ги», но де­ло шло ту­го: то ли шланг был с дыр­кой, то ли сер­жант что-то де­лал не так, только бен­зин вы­те­кал кап­ля­ми, а вре­ме­на­ми и вов­се пе­рес­та­вал по­яв­ляться на по­верх­нос­ти.

    - Ничего-ничего, - обод­рил юно­го цен­ту­ри­она Мар­лен Ми­хай­ло­вич. - Не спе­ши. Поп­ро­буй ртом.

    Между тем ми­мо тек­ла по тро­ту­ару тол­па, и Ку­зен­ков, что­бы не те­рять вре­ме­ни, стал ее наб­лю­дать. В по­ле его зре­ния по­па­ла стран­ная па­роч­ка: шли две эпо­хи, од­на из эпох вце­пи­лась в дру­гую. Блед­ный не­оп­рят­ный ста­рик в об­вис­шем пид­жа­ке с ор­денс­ки­ми план­ка­ми во­лок­ся за длин­но­во­ло­сым джин­со­вым пар­нем. Пра­вой ру­кой ста­рик та­щил авоську с убо­ги­ми про­дук­та­ми, ле­вой с си­лой от­тя­ги­вал на­зад джин­со­вый ру­кав.

    - Сорок лет! - орал ста­рик кри­вым ртом. - Со­рок лет сра­жа­юсь за со­ци­ализм! За на­ши иде­алы! Не поз­во­лю! Ай­да, пош­ли, прой­дем!

    - Отвали, отец, - по­ни­жен­ным го­ло­сом го­во­рил длин­но­во­ло­сый. - Не ба­зарь. Ос­тавьте ме­ня в по­кое.

    Он яв­но не хо­тел прив­ле­кать вни­ма­ния про­хо­жих и си­лой ос­во­бож­дать свой ру­кав. Он, ви­ди­мо, чувст­во­вал, что ста­рик бу­дет вис­нуть на нем и орать еще сильнее, ес­ли он при­ме­нит сей­час мо­ло­дую пре­вос­хо­дя­щую си­лу, и вся си­ту­ация тог­да быст­ро по­ка­тит­ся к ка­таст­ро­фе. С дру­гой сто­ро­ны, он, ка­жет­ся, по­ни­мал, что и уве­ще­ва­ни­ями ста­ри­ка не прой­мешь, и де­ло все рав­но при­ни­ма­ет ка­таст­ро­фи­чес­кий ук­лон.

    Короче го­во­ря, этот ти­пич­ный мо­ло­дой моск­вич был рас­те­рян под на­по­ром ти­пич­но­го мос­ковс­ко­го ста­ри­ка.

    - Не ос­тав­лю в по­кое! - орал ста­рик. - Ни­ког­да в по­кое вра­га не ос­тав­лял. Сей­час те­бя на­учат, как аги­ти­ро­вать! Пош­ли в опор­ный пункт! Да­вай пош­ли ку­да сле­ду­ет!

    Задержать вни­ма­ние мос­ковс­кой тол­пы до­вольно слож­но. Хму­рые лю­ди про­хо­ди­ли ми­мо, как буд­то вов­се не за­ме­чая ни уни­зи­тельной по­зи­ции мо­ло­до­го, че­ло­ве­ка, ни ры­ча­щей ата­ки ста­ри­ка. Од­на­ко вык­ри­ки ста­ро­го бой­ца ста­но­ви­лись все бо­лее инт­ри­гу­ющи­ми, кое-кто обо­ра­чи­вал­ся, да­же за­дер­жи­вал ша­ги.

    Кузенков тог­да, не от­да­вая се­бе от­че­та и под­чи­ня­ясь, ви­ди­мо, ка­ко­му-то сиг­на­лу из ка­ко­го-то сво­его тай­ни­ка, взо­шел на мос­то­вую и ос­та­но­вил дви­же­ние стран­ной па­роч­ки.

    - Что здесь про­ис­хо­дит? - про­то­кольным го­ло­сом об­ра­тил­ся он к ста­ри­ку. - Вы по­че­му ме­ша­ете граж­да­ни­ну про­гу­ли­ваться?

    Фраза по­лу­чи­лась в зо­щен­ковс­ких тра­ди­ци­ях, и он слег­ка улыб­нул­ся. Ста­рик опе­шил, зап­нул­ся на по­лус­ло­ве, уви­дев тя­же­лую ма­ши­ну, при­сев­ше­го ря­дом с ней сер­жан­та ми­ли­ции, а глав­ное, уви­дев прох­лад­ную ус­ме­шеч­ку в гла­зах неп­рос­то­го то­ва­ри­ща. Уло­вив эти при­ме­ты лю­би­мой влас­ти, ста­рик по­те­рял на миг ко­ор­ди­на­цию и от­пус­тил ру­кав по­доз­ри­тельно­го.

    - Да вот, ви­ди­те, хо­дит по гаст­ро­но­му и ши­пит, - вко­нец сов­ла­дал с со­бой ста­рик.

    - Сами вы ши­пи­те, са­ми ши­пи­те, - без­дар­но обо­ро­ня­лась джин­со­вая эпо­ха.

    - Почему же вы к не­му прис­та­ете? - стро­го, но пат­ро­нально воп­ро­сил Мар­лен Ми­хай­ло­вич ста­ри­ка.

    - Да вот ши­пит же, порт­фель но­сит, а ши­пит… мы в лап­тях хо­ди­ли… а он порт­фель но­сит… хо­дит с порт­фе­лем по гаст­ро­но­му и ши­пит… - бор­мо­тал ста­рик.

    - Не нуж­но прис­та­вать к граж­да­нам, - тем же то­ном ска­зал Мар­лен Ми­хай­ло­вич.

    - Товарищ, вы не оце­ни­ли си­ту­ацию! - от­ча­ян­но вскри­чал ста­рик. - Ведь он же там выс­ка­зы­вал­ся, что в ма­га­зи­нах нет ни­че­го!

    Он весь тре­пе­тал, ста­рый ду­рак в об­вис­шем пид­жа­ке, под ко­то­рым бы­ла за­ля­пан­ная чем-то клет­ча­тая ру­ба­ха на­вы­пуск, в сан­да­ли­ях на бо­су но­гу. От не­го слег­ка по­па­хи­ва­ло ви­ном, но больше аце­то­ном и гнилью раз­ва­ли­ва­юще­го­ся ор­га­низ­ма. Зем­лис­тое с си­не­вой ли­цо дро­жа­ло: при­дешь тут в от­ча­яние, ес­ли свои те­бя не по­ни­ма­ют.

    - Так и го­во­рил, враг, что в ма­га­зи­нах нет ни­че­го, - он по­вер­нул­ся, что­бы сно­ва ух­ва­тить за ру­кав длин­но­во­ло­со­го, в джин­сах и с порт­фельчи­ком, вра­га, но то­го, ока­зы­ва­ет­ся, уже и след прос­тыл. Мар­лен Ми­хай­ло­вич, меж­ду про­чим, то­же не за­ме­тил, как ис­па­рил­ся смельчак-кри­ти­кан.

    - А что, раз­ве в ма­га­зи­нах ВСЕ есть? - по­лю­бо­пытст­во­вал Мар­лен Ми­хай­ло­вич.

    - Все, что на­до, есть! - во­пил уже ста­рик, ог­ля­ды­ва­ясь, ища вра­га и как бы по­ры­ва­ясь к прес­ле­до­ва­нию, и опа­дал, ви­дя, что уже не дос­тиг­нешь, и под­ни­мая к фи­зи­оно­мии Ку­зен­ко­ва свою авоську, гля­дя уже на по­ме­шав­ше­го спра­вед­ли­во­му де­лу че­ло­ве­ка с бур­но на­рас­та­ющим по­доз­ре­ни­ем.

    - Все, что на­до прос­то­му на­ро­ду, есть в ма­га­зи­нах. Вот вам ма­ка­рон­чи­ки, во­на кру­па, мас­ла трис­та грамм, ма­ка­рон­чи­ки… Бул­ки бе­лые ле­жат! - взвизг­нул он. - Это те, ко­то­рые заж­ра­лись, те ши­пят! Мы ра­бо­та­ем на них, жизнь кла­дем, а он всем не­до­во­лен!

    - А вы всем до­вольны? - хо­лод­но ос­ве­до­мил­ся Ку­зен­ков. Он сам се­бя сво­им то­ном как бы убеж­дал, что в нем го­во­рит со­ци­оло­ги­чес­кий ин­те­рес, на са­мом-то де­ле и в нем что-то уже ста­ло под­ра­ги­вать: омер­зе­ние к аг­рес­сив­ной про­топ­лаз­ме сту­ка­ча-доб­ро­вольца.

    - Я всем до­во­лен! - те­перь уже дро­жа­щие пальцы тя­ну­лись к ку­зен­ковс­ко­му тви­ду. - Я со­рок лет сра­жал­ся за пра­вое де­ло! В лап­тях… в лап­тях… а они с порт­фе­ля­ми…

    - Идите сво­ей до­ро­гой, - ска­зал Мар­лен Ми­хай­ло­вич. Он от­вер­нул­ся от ста­ри­ка и возв­ра­тил­ся к сво­ей ма­ши­не.

    Сержант про­дол­жал во­зиться со шлан­гом. Он, ка­жет­ся, и го­ло­вы не под­нял, хо­тя не мог, ко­неч­но, не слы­шать скан­дально­го ста­ри­ка.

    - Ну как? - де­ло­вым ав­то­мо­бильным го­ло­сом спро­сил Ку­зен­ков. - Тя­нет?

    Сержант, ви­ди­мо, то­же чувст­во­вал не­ко­то­рый иди­отизм си­ту­ации. Он брал шланг в рот, под­са­сы­вая бен­зин, отп­ле­вы­вал­ся, нак­ло­нял шланг к бач­ку, но от­ту­да сно­ва только лишь ка­па­ло, не по­яв­ля­лась же­лан­ная струй­ка. Ку­зен­ков об­ло­ко­тил­ся на ба­гаж­ник, ста­ра­ясь отв­лечься от ис­то­ри­чес­кой конф­рон­та­ции к прос­то­му ав­то­мо­бильно­му де­лу. Тут он по­чувст­во­вал, как ему в бок упи­ра­ет­ся мяг­кий жи­вот ста­ри­ка.

    - А вы не ра­зоб­ра­лись, то­ва­рищ, - те­перь уже ти­хо за­го­во­рил ста­рик, заг­ля­ды­вая в ли­цо Мар­ле­ну Ми­хай­ло­ви­чу. - Вы во­об­ще-то кто бу­де­те?

    В угол­ках рта у не­го за­пек­ша­яся слюн­ца, в уг­лах глаз гно­ец. При­щур и трез­вая те­перь ин­то­на­ция по­ка­за­ли Мар­ле­ну Ми­хай­ло­ви­чу, что пе­ред ним, долж­но быть, не прос­той мос­ковс­кий ду­рак, а кто-то из ста­линс­ких со­ко­лов, че­ло­ве­чек из внут­рен­ней служ­бы, по край­ней уж ме­ре, быв­ший вох­ра.

    - Послушайте, - ска­зал он с брезг­ли­вой жа­лостью. - Что вы уго­мо­ниться-то не мо­же­те? Вы всем до­вольны, а тот па­рень не всем. Лю­ди-то раз­ные бы­ва­ют, как счи­та­ете?

    - Так. Так. - Ста­рик вни­ма­тельно слу­шал Ку­зен­ко­ва и вни­ма­тельней­шим об­ра­зом его ог­ля­ды­вал. - Лю­ди, ко­неч­но, раз­ные, раз­ные… А вы, то­ва­рищ, кто бу­де­те? Сер­жант, этот то­ва­рищ от­ку­да?

    Нахлебавшийся уже из­ряд­но бен­зи­ну ми­ли­цей­ский, не под­ни­мая го­ло­вы, рявк­нул на ста­ри­ка:

    - Выпили? Про­хо­ди­те!

    Старик чуть вздрог­нул от это­го ры­ка и, как вид­но, слег­ка за­сом­не­вал­ся, ибо власть как всег­да бы­ла пра­ва - вы­пил он, а раз вы­пил, по­ло­же­но про­хо­дить. Тем нс ме­нее, он нс про­шел, а про­дол­жал смот­реть на Ку­зен­ко­ва. Ко­неч­но, анг­лий­ское про­ис­хож­де­ние ку­зен­ковс­ких одежд бы­ло ста­ри­ку не­ве­до­мо, по взгляд его яв­но го­во­рил о нап­рав­ле­нии мыс­ли: кто же этот че­ло­век, от­няв­ший у ме­ня вра­га? свой ли? Ой, что-то в нем не свое, до­ро­гие то­ва­ри­щи! А уж не враг? А уж не груп­па ли тут?

    Марлену Ми­хай­ло­ви­чу взгляд этот был пре­дельно ясен, и в тай­ни­ках его про­ис­хо­дил про­цесс ярос­ти, как вдруг от­ку­да-то из са­мых уж от­да­лен­ных глу­бин ка­кой-то са­мый тай­ный уже тай­ник вып­лес­нул фон­тан­чик стра­ха.

    Руки ста­ри­ка по­тя­ну­лись к его гру­ди, слю­ня­вые гу­бы за­ше­ве­ли­лись в ед­ва ли не бре­до­вом ле­пе­те:

    - Конечно, вы­пил…зна­чит, ва­ше пре­иму­щест­во… а я со­рок лет сра­жал­ся… в лап­тях… с порт­фе­ля­ми… про­до­вольствен­ные труд­нос­ти… пол­ми­ра кор­мим… братс­ким клас­сам и на­ци­ям… до­ку­мен­тик по­ка­жи­те… вы кто та­кой… ме­ня тут зна­ют, а вы… сер­жант, а ну…

    Марлен Ми­хай­ло­вич ра­зоз­лил­ся на се­бя за этот страх. Да не­уже­ли да­же и сей­час, да­же и на та­кой долж­нос­ти не вы­да­вить из се­бя ра­ба? Как лег­ко мож­но бы­ло бы весь этот бред обор­вать - отш­выр­нуть ста­линс­кую во­нюч­ку (так и по­ду­мал - «ста­линс­кую во­нюч­ку»), сесть в мощ­ный ав­то­мо­биль и уехать, по этот сер­жант ду­рац­кий, со сво­им ду­рац­ким шлан­гом; ко­неч­но же, че­го мне-то бо­яться, ну по­те­ряю пол­ча­са па объясне­ние в со­сед­нем от­де­ле­нии ми­ли­ции, зво­нок Ще­ло­ко­ву и - все в об­мо­ро­ке, но в то же вре­мя, ко­неч­но же, сов­сем не­нуж­ный по­лу­чит­ся ду­рац­кий не­ле­пый скан­дал, и не иск­лю­че­но, что дой­дет до верх­не­го эта­жа, к этим ма­раз­ма­ти­кам сей­час прис­лу­ши­ва­ют­ся, кое-кто да­же счи­та­ет их опо­рой об­щест­ва (пе­чальна судьба об­щест­ва с та­кой опо­рой), ну, сло­вом… Как же от не­го из­ба­виться, еще се­кун­да и он вце­пит­ся в пид­жак, забьется в при­пад­ке, и тог­да уж вся ули­ца сбе­жит­ся, при­па­доч­ных у нас лю­бят…

    Тут на­ле­те­ла на ста­ри­ка расх­рис­тан­ная ба­бен­ка лет со­ро­ка, титьки вы­ва­ли­ва­ют­ся из чер­ной дра­ной ма­еч­ки с заг­ра­нич­ной над­писью GRAND PRIX.

    - .Дядя Ко­ля, ай­да­те от­се­да! Дя­дя Ко­ля, ты что? Пош­ли, пош­ли! Смот­ри, сей­час баб­ка при­бе­жит! Те­бя уж час по дво­рам ищут!

    Старик вы­ры­вал­ся и хри­пел, ма­хал авоськой на Ку­зен­ко­ва. Из яче­ек сы­па­лись и ло­ма­лись длин­ные ма­ка­ро­ни­ны.

    - Этот! - кри­чал ста­рик. - До­ку­мен­ты по­ка­зы­вать не хо­тит! Сер­жант слу­жеб­ных обя­зан­нос­тей не вы­пол­ня­ет! На по­мощь, то­ва­ри­щи!

    - Дядя Ко­ля, пош­ли от­се­да! Но­мер за­пом­ни, бу­ма­гу на­пи­шешь! - Ба­беш­ка за­пи­хи­ва­ла в май­ку вы­ле­за­ющие гру­ди, подх­ва­ты­ва­ла сле­та­ющие с ног шле­пан­цы - ви­ди­мо, выс­ко­чи­ла из до­ма в чем бы­ла, - но умуд­ря­лась при­том под­ми­ги­вать Мар­ле­ну Ми­хай­ло­ви­чу, да еще как-то прич­мо­ки­вать ко­сым хмельным ртом.

    Упоминание о бу­ма­ге, ко­то­рую он на­пи­шет, по­дей­ст­во­ва­ло: ста­рик дал се­бя увес­ти, прав­да, все вре­мя обо­ра­чи­вал­ся и выс­ка­зы­вал­ся, все бо­лее уг­ро­жа­юще и все ме­нее раз­бор­чи­во по ме­ре уда­ле­ния.

    - Ну что у вас тут, сер­жант? - Мар­лей Ми­хай­ло­вич разд­ра­жен­но заг­ля­нул в ба­чок, там еле-еле то-то по­лос­ка­лось на до­ныш­ке. При­ят­ный и поз­на­ва­тельный кон­такт с улич­ной жизнью обер­нул­ся тя­гост­ным иди­отиз­мом. Ку­зен­ко­ва больше все­го зли­ло про­мелькнув­шее, ка­за­лось бы за­бы­тое уже, чувст­во стра­ха. Да не­уже­ли же до сих пор оно жи­вет во мне? Па­кость!

    Он выр­вал из рук сер­жан­та шланг, ос­мот­рел его: так и есть - ды­ра. Чер­тых­нул­ся, по­лез в собст­вен­ный ба­гаж­ник, вы­та­щил от­ту­да ка­кую-то труб­ку, за­су­нул один ко­нец в бак, дру­гой в рот, по­тя­нул в се­бя и зах­леб­нул­ся в бен­зи­не, за­то воз­ник­ла ус­той­чи­вая струй­ка, и очень быст­ро сер­жант при­об­рел для сво­его кур­гу­зо­го «моск­ви­чон­ка» нуж­ное ко­ли­чест­во.

    «Плата за нев­ме­ша­тельство. От­ме­на неф­тя­но­го эм­бар­го», - ус­мех­нул­ся Мар­лен Ми­хай­ло­вич.

    Сержант пог­ля­ды­вал на не­го как-то стран­но, мо­жет быть, то­же не по­ни­мал, что пе­ред ним за пти­ца. Во вся­ком слу­чае в бла­го­дар­нос­тях не рас­сы­пал­ся.

    Кузенков сел уже за руль, ког­да в зер­ка­ле зад­не­го ви­да сно­ва уви­дел дя­дю Ко­лю. Тот то­ро­пил­ся на по­ле идей­ной бит­вы, тя­же­лый его пид­жа­чи­ще за­па­ру­сил, ру­баш­ка, рас­стег­ну­лась, ви­ден был тес­то­об­раз­ный жи­вот. Авоську ста­рик, ви­ди­мо, ос­та­вил до­ма, но вмес­то нее у не­го в ру­ке бы­ла ка­кая-то крас­ная кни­жеч­ка раз­ме­ром в парт­би­лет, ко­то­рую он то и де­ло под­ни­мал над го­ло­вой, буд­то сиг­на­лил. Мар­ле­ну Ми­хай­ло­ви­чу ос­та­ва­лось сде­лать нес­колько дви­же­ний для то­го, что­бы от­ча­лить и прек­ра­тить бес­смыс­лен­ную ис­то­рию: нуж­но бы­ло от­жать сцеп­ле­ние, пос­та­вить ку­ли­су на ней­траль, вклю­чить пер­вую ско­рость и ле­вую ми­гал­ку. Ес­ли бы он сде­лал все чуть быст­рее, чем обыч­но, то как раз бы и ус­пел, но ему по­ка­за­лось, что вся­кое ус­ко­ре­ние бу­дет на­по­ми­нать бегст­во, и по­то­му он да­же за­мед­лил свои дви­же­ния, что поз­во­ли­ло дя­де Ко­ле до­бе­жать, влезть всей ха­рей в ок­но и про­тя­нуть кни­жи­цу.

    - Вот мой до­ку­мент! Чи­тай­те! И свой предъявляй­те! Не­мед­лен­но!

    - Стукач, - ска­зал вдруг Мар­лен Ми­хай­ло­вич и сильной сво­ей ла­донью вы­вел мок­рое ли­цо ста­ри­ка за пре­де­лы ма­ши­ны. - Не смей больше тро­гать лю­дей, гряз­ный сту­кач.

    С эти­ми сло­ва­ми он по­ехал. Ста­рик вдо­гон­ку за­ла­ял ма­том. В бо­ко­вом зер­кальце мелькну­ло хму­рое ли­цо сер­жан­та. Ма­ши­на мощ­но вы­нес­ла Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча на се­ре­ди­ну ули­цы, но тут за­го­рел­ся впе­ре­ди крас­ный свет. Стоя у све­то­фо­ра, Ку­зен­ков еще ви­дел в зер­ка­ле в по­лу­сот­не мет­ров сза­ди и ста­ри­ка, и сер­жан­та. Дя­дя Ко­ля раз­ма­хи­вал крас­ной книж­кой, ты­кал ру­кой вслед ушед­шей ма­ши­не, апел­ли­ро­вал к ми­ли­ции. Сер­жант с бач­ком в од­ной ру­ке, дру­гой взял ста­ри­ка за пле­чо, трях­нул и по­ка­зал под­бо­род­ком на свою ма­ши­ну - ну-ка, мол, са­дись. Тут ста­рик упал на мос­то­вую. Пос­лед­нее, что ви­дел Ку­зен­ков - дер­га­ющи­еся но­ги в го­лу­бых тре­ни­ро­воч­ных ша­ро­ва­рах. За­жег­ся зе­ле­ный.

    Приехав до­мой, Мар­лен Ми­хай­ло­вич не­мед­лен­но отп­ра­вил­ся в ван­ную мыть ру­ки. На ле­вой ла­до­ни, ка­за­лось ему, еще ос­та­лась лип­кая вла­га ста­ри­ка. По­ду­мав, стал раз­де­ваться: не­об­хо­дим душ. Раз­де­ва­ясь, он рас­смат­ри­вал се­бя в зер­ка­ло. Се­до­ва­тый, за­го­ре­лый, пол­ный сил муж­чи­на. «Не прис­та­ло так от­пус­кать тор­мо­за, Мар­лен, - ска­зал он се­бе. - Не де­ло, не де­ло. Ве­ли се­бя не в со­от­ветст­вии со сво­им по­ло­же­ни­ем, да что там по­ло­же­ние, не в со­от­ветст­вии со сво­им дол­гом, с от­ветст­вен­ностью пе­ред, не­че­го пу­гаться слов, пе­ред ис­то­ри­ей. Ве­ли се­бя, - вдруг прон­зи­ла его тре­вож­ная мысль, - ве­ли, как дис­си­дент. Ве­ли се­бя, как дис­си­дент, и чувст­во­ва­ли се­бя, как дис­си­дент, нет, это со­вер­шен­но не­поз­во­ли­тельно».

    Он пос­та­вил тут се­бя на мес­то ста­ро­го бол­ва­на-вох­ров­ца, во­об­ра­зил, как вдруг ру­шит­ся пе­ред ним выст­ро­ен­ный скуд­ным умом ло­ги­чес­кий мир; сер­жант, чер­ная «вол­га», при­щу­рен­ный глаз, как сим­во­лы мо­щи и влас­ти, ко­то­рую он сте­рег, как пес, всю свою жизнь, вдруг обо­ра­чи­ва­ют­ся про­тив не­го, ка­кая ка­таст­ро­фа. Нет, нет, отш­вы­ри­ва­ние, низ­вер­же­ние этих ста­ри­ков, а имя им ле­ги­он, бы­ло бы тра­ги­чес­кой ошиб­кой для го­су­дарст­ва, за­чер­ки­ва­ни­ем це­ло­го пе­ри­ода ис­то­рии. Не­го­су­дарст­вен­но, не­ис­то­рич­но.

    Он ду­мал весь ос­та­ток дня об этом «лю­бо­пыт­ном эпи­зо­де» (имен­но так он ре­шил обоз­на­чить его сво­ей же­не, ког­да при­дет вре­мя по­шу­шу­каться - «лю­бо­пыт­ный эпи­зод»). Ду­мал об этом и за письмен­ным сто­лом во вре­мя чте­ния крымс­ких га­зет. Нуж­но бы­ло под­го­то­вить не­большой об­зор те­ку­щих со­бы­тий на Ост­ро­ве для од­но­го из чле­нов По­лит­бю­ро. Та­кие об­зо­ры бы­ли коньком Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча, он от­но­сил­ся к ним с большой от­ветст­вен­ностью и ув­ле­че­ни­ем, но сей­час прок­ля­тый «лю­бо­пыт­ный эпи­зод» ме­шал сос­ре­до­то­читься, он меч­тал, что­бы ве­чер ско­рее про­шел, что­бы они, на­ко­нец, ос­та­лись вдво­ем с же­ной, что­бы мож­но бы­ло по­де­литься с ней сво­ими ощу­ще­ни­ями.

    Лицо Та­ни Лу­ни­ной, по­явив­ше­еся на эк­ра­не те­ле­ви­зо­ра, отв­лек­ло его, приш­ли в го­ло­ву мыс­ли об Анд­рее Луч­ни­ко­ве, о всем комп­лек­се проб­лем, свя­зан­ных с ним, но тут по ас­со­ци­атив­но­му ря­ду Мар­лен Ми­хай­ло­вич доб­рал­ся до ре­жис­се­ра Ви­та­лия Ган­гу­та, мос­ковс­ко­го дру­га ку­ри­ру­емой пер­со­ны, и по­ду­мал, что вот Ган­гут-то был бы нор­ма­лен в ду­рац­кой скло­ке па Пуш­кинс­кой ули­це. Он подс­тав­лял на свое мес­то Ган­гу­та, и по­лу­ча­лось нор­мально, ес­тест­вен­но. Он возв­ра­щал се­бя на свое мес­то и по­лу­ча­лось все не­ес­тест­вен­но, то есть, по оп­ре­де­ле­нию Ни­ко­лая Гав­ри­ло­ви­ча, бе­зоб­раз­но.

    Как всег­да, на ночь гля­дя, и, как всег­да, ни с то­го пи с се­го поз­во­нил стар­ший сын от пер­во­го бра­ка Дмит­рий. Этот двад­ца­ти­пя­ти­лет­ний па­рень был, что на­зы­ва­ет­ся, «отре­зан­ный ло­моть», со­лист по­лу­под­польной джаз-рок груп­пы «С₂Н₅ОН». Дмит­рий но­сил фа­ми­лию ма­те­ри и тре­бо­вал, что­бы его на­зы­ва­ли всег­да кон­церт­ным име­нем - Дим Ше­бе­ко. Он счи­тал по­ли­ти­ку «дрис­ней», но, ко­неч­но же, был пол­ней­шим дис­си­ден­том, ес­ли под­ра­зу­ме­вать под этим сло­вом ина­ко­мыс­лие. Мар­ле­ну Ми­хай­ло­ви­чу иног­да ка­за­лось, что Дим Ше­бе­ко сты­дит­ся родст­ва с та­ким шиш­кой, как он, и ута­ива­ет это от сво­их «френ­дов». Впро­чем, и у Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча бы­ло ма­ло ос­но­ва­ний гор­диться та­ким сы­ноч­ком пе­ред то­ва­ри­ща­ми по «эта­жу». Их от­но­ше­ния всю жизнь бы­ли из­ло­ман­ны­ми, ок­ра­шен­ны­ми не ути­ха­ющей с го­да­ми яростью бро­шен­ной же­ны, то есть ма­те­ри Ди­ма Ше­бе­ко. В пос­лед­нее вре­мя, прав­да, му­зы­кант весьма как-то ог­ру­бел, от­де­лил се­бя от обо­жа­емой ма­мы, шлял­ся по сто­ли­це с ве­ли­ко­леп­ной нап­ле­ва­тельской улыб­кой на наг­лой кра­си­вой фи­зи­оно­мии, а с от­цом ус­та­но­вил ес­тест­вен­ные, то есть пот­ре­би­тельские от­но­ше­ния, то деньжат поп­ро­сит, то бу­тыл­ку хо­ро­шей «не­го­родс­кой» вод­ки из пай­ка. В этот раз он ин­те­ре­со­вал­ся, ког­да при­едет крымс­кий ко­реш Анд­рей, ибо тот обе­щал ему в сле­ду­ющий при­езд при­вез­ти пос­лед­ние плас­тин­ки Джо­на Клам­ме­ра и Кит­са Джер­ре­та, а так­же груп­пу «Секс пис­то­ле», ко­то­рая, но мне­нию Ди­ма Ше­бе­ко, ма­ло перс­пек­тив­на, как и вся культу­ра «панк», но тем не ме­нее нуж­да­ет­ся в изу­че­нии.

    Поговорив с сы­ном, Мар­лен Ми­хай­ло­вич сно­ва вер­нул­ся к «лю­бо­пыт­но­му эпи­зо­ду», по­ду­мал о том, что на мес­те то­го длин­но­во­ло­со­го мог бы сво­бод­но ока­заться и Дим Ше­бе­ко. Впро­чем, у Ди­ма Ше­бе­ко та­кая ро­жа, что да­же бди­тельный дя­дя Ко­ля по­бо­ял­ся бы подс­ту­питься. «Да­вить та­ких на­до, дад, - ска­зал бы Дим Ше­бе­ко. - Я на тво­ем мес­те за­да­вил бы ста­рую жа­бу».

    В кон­це кон­цов Мар­лен Ми­хай­ло­вич отод­ви­нул­ся от пи­шу­щей ма­шин­ки и стал ту­по ждать, ког­да за­кон­чит­ся прок­ля­тая «Гвоз­ди­ка». Те­ле­ви­зи­он­ные страс­ти от­по­лы­ха­ли только в на­ча­ле две­над­ца­то­го. Он слы­шал, как Ве­ра Пав­лов­на про­во­жа­ла и спальню де­тей и ждал же­лан­но­го ми­га встре­чи с же­ной. У них уже приб­ли­жал­ся се­реб­ря­ный юби­лей, но чувст­ва от­нюдь не ос­ты­ли. Нап­ро­тив, ед­ва ли не каж­дый ве­чер, нес­мот­ря на ус­та­лость, Мар­лен Ми­хай­ло­вич сла­дост­но предв­ку­шал встре­чу с мяг­ким неж­ней­шим те­лом веч­но бла­го­уха­ющей Ве­ры Пав­лов­ны.

    - Что это, ла­пик, Дим Ше­бе­ко зво­нил? - спро­си­ла же­на, от­ды­шав­шись пос­ле встре­чи.

    Голова Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча ле­жа­ла на вер­ном ее пле­че. Вот мир и ми­лый и мир­ный, по­нят­ный в каж­дом квад­рат­ном сан­ти­мет­ре ко­жи - мир его же­ны, при­го­жие хол­мы и до­ли­ны. Так бы и жил в нем, так и не вы­хо­дил ни­ког­да в смут­ные прост­ранст­ва внеш­ней по­ли­ти­ки.

    - Знаешь, моя ки­сонька, се­год­ня со мной в го­ро­де слу­чил­ся лю­бо­пыт­ный эпи­зод, - еле слыш­но про­шеп­тал он, и она, по­няв, что речь идет о важ­ном, не пов­то­ри­ла сво­его воп­ро­са о звон­ке, а при­го­то­ви­лась слу­шать.

    - Что же, Мар­лен, - ска­за­ла она, ког­да рас­сказ, вер­нее, весьма обс­то­ятельный раз­бор ку­зен­ковс­ких ощу­ще­ний, цеп­ля­ющих­ся за внеш­нюю пус­тя­ко­вость со­бы­тий, был за­кон­чен. - Вот что я ду­маю, Мар­лен. Л. - Она заг­ну­ла ми­зи­нец ле­вой ру­ки, и ему, как всег­да, по­ка­за­лось, что это не ми­зи­нец ле­вой ру­ки, но вот имен­но весьма серьезный Л, за ко­то­рым пос­ле­ду­ют Б, В, Г… род­ные, конк­рет­ные и ум­ные. - Л: те­бе не нуж­но бы­ло вле­зать в эту по­та­сов­ку, то есть не сле­до­ва­ло об­ра­щать на нее вни­ма­ния; Б: раз уж ты об­ра­тил на это вни­ма­ние, то те­бе сле­до­ва­ло всту­питься, и ты пра­вильно сде­лал, что всту­пил­ся; В: всту­пив­шись, ла­пик, ты вел се­бя иде­ально как че­ло­век с вы­со­ким нравст­вен­ным по­тен­ци­алом, и воп­рос только в том, пра­вильно ли ты за­кон­чил этот лю­бо­пыт­ный эпи­зод, то есть нуж­но ли бы­ло на­зы­вать ста­ри­ка «гряз­ным сту­ка­чом». И, на­ко­нец, Г: тем­ный страх, ко­то­рый ты ис­пы­тал под взгля­дом дя­ди Ко­ли, вот что мне предс­тав­ля­ет­ся са­мым су­щест­вен­ным, ведь мы-то зна­ем с то­бой, Мар­лу­ша, ка­кой проз­рач­ный этот страх и где его кор­ни. Ес­ли хо­чешь, мне вся эта ис­то­рия предс­тав­ля­ет­ся как бур­ный под­соз­на­тельный твой про­тест про­тив жи­ву­ще­го в те­бе и во мне да и во всем на­шем по­ко­ле­нии стра­ха. Ну, а ес­ли это так, тог­да все объясни­мо и ес-тест-вен-но, ты ме­ня по­ни­ма­ешь? Что ка­са­ет­ся воз­мож­но­го до­но­са со сто­ро­ны при­па­доч­но­го ста­ри­ка, то это… - Ве­ра Пав­лов­на от­мах­ну­ла пя­тый пункт сво­их раз­мыш­ле­ний всей кистью ру­ки, лег­ко и неб­реж­но, как бы не же­лая для та­кой че­пу­хи и пальчи­ки за­ги­бать. «Ка­кая глу­би­на, ка­кая точ­ность, - ду­мал Мар­лен Ми­хай­ло­вич, с бла­го­дар­ностью пог­ла­жи­вая же­ни­но пле­чо, - как она ме­ня по­ни­ма­ет. Ка­кая строй­ная ло­ги­ка, ка­кой нравст­вен­ный по­тен­ци­ал!»

    Вера Пав­лов­на бы­ла лек­то­ром Уни­вер­си­те­та, за­мес­ти­те­лем сек­ре­та­ря фа­культетс­ко­го парт­бю­ро, чле­ном прав­ле­ния Об­щест­ва культур­ных свя­зей СССР - Вос­точ­ное Сре­ди­зем­но­морье, и дей­ст­ви­тельно ей нельзя бы­ло от­ка­зать в только что пе­ре­чис­лен­ных ее му­жем ка­чест­вах.

    Облегченно и ти­хо они об­ня­лись и зас­ну­ли как еди­ное це­лое, предс­тав­ляя со­бой не столь уж час­тое нын­че под лу­ной зре­ли­ще суп­ру­жес­ко­го сог­ла­сия. Ра­но ут­ром их раз­бу­дил зво­нок из Па­ри­жа. Это был Анд­рей Луч­ни­ков.

    - У ме­ня кон­чи­лась ви­за, Мар­лен. Не мо­жешь ли поз­во­нить в по­сольство? Не­об­хо­ди­мо быть в Моск­ве.

    

    

    «Каменный век, - по­ду­мал Луч­ни­ков, - сто­ли­цу кос­ми­чес­кой Рос­сии нуж­но за­ка­зы­вать за­ра­нее че­рез опе­ра­то­ров. Так мы зво­ни­ли в Ев­ро­пу в пя­ти­де­ся­тые го­ды. А из Моск­вы поз­во­нить, ска­жем, в Ря­занс­кую об­ласть еще труд­нее, чем в Па­риж. Так мы во­об­ще ни­ког­да не зво­ни­ли…»

    Лучников по­до­шел к ок­ну. За ок­на­ми гос­ти­ни­цы на бульва­ре Рас­пай сто­ял ред­кий час ти­ши­ны. На тро­ту­арах меж де­ревьев бо­ком к бо­ку, так что и не про­су­нешься, сто­яли ав­то­мо­би­ли. По ос­тав­шей­ся ас­фальто­вой тро­пин­ке хо­дил пе­чальный мар­ро­ка­нец с мет­лой. Не­бо ро­зо­ве­ло. Че­рез час нач­нет­ся дви­же­ние. Луч­ни­ков зак­рыл про­ти­во­шум­ные став­ни, прыг­нул в пос­тель и тут же зас­нул. Он прос­нул­ся че­рез три ча­са, ров­но в семь. Впе­ре­ди был нап­ря­жен­ный день, но в за­па­се ос­та­ва­лось три ча­са, ког­да не на­до бы­ло спе­шить. При­ез­жа­ешь в Па­риж и ни­ку­да не то­ро­пишься. Это нас­лаж­де­ние.

    Ленивая йо­га. Душ. Бритье. Завт­ра­кать пой­ду на Мон­пар­нас, в «Дом», там все ос­та­лось как преж­де, те же по­се­ти­те­ли, как всег­да: ста­рик с «Фи­га­ро», ста­рик с «Таймс», ста­рик с «Мес­сед­же­ро», все трое ку­рят си­га­ры, оди­но­кая очень по­жи­лая да­ма, чис­тенькая, как фар­фор, за­тем - кто еще? - ах да, блон­дин с брю­нет­кой или брю­нет с блон­дин­кой, или блон­дин с блон­ди­ном, брю­нет с брю­не­том - у этих цве­то­вые ком­би­на­ции ре­же, чем у раз­но­по­лых пар; бе­зус­лов­но, си­дит там и мо­ло­дая аме­ри­канс­кая семья, при­чем ма­ма на сту­ле боч­ком, по­то­му что мла­де­нец при­то­ро­чен к спи­не. Все эти ли­ца и груп­пы лиц рас­по­ло­жи­лись на большой ве­ран­де «До­ма» с пол­ным ува­же­ни­ем к че­ло­ве­чес­кой лич­нос­ти и за­ни­ма­емо­му ею прост­ранст­ву, хра­ня, ста­ло быть, и за завт­ра­ком пер­вей­шую за­по­ведь ев­ро­пей­ско­го Ре­нес­сан­са. Два вну­ши­тельных нес­та­ре­ющих и не­мо­ло­де­ющих «домс­ких» офи­ци­ан­та в длин­ных бе­лых фар­ту­ках раз­но­сят ко­фе, слив­ки и кру­аса­ны. Ря­дом с ве­ран­дой про­да­вец «фрюи де мер» раск­ла­ды­ва­ет на при­лав­ке свои уст­ри­цы. Из­ред­ка, то есть поч­ти ежед­нев­но, на ве­ран­де по­яв­ля­ет­ся ка­кой-ни­будь при­ез­жий из ка­ко­го-ни­будь оте­ля поб­ли­зос­ти, ка­кой-ни­будь мо­ло­дой джентльмен сред­них лет, де­ла­ющий вид, что он ни­ку­да не спе­шит. В ру­ках у не­го всег­да га­зе­ты. Вот в этом и сос­то­яла пре­лесть па­рижс­ких завт­ра­ков - все как обыч­но в Па­ри­же.

    В ки­ос­ке на уг­лу Мон­пар­на­са и Рас­пая Луч­ни­ков ку­пил «Ге­ральд Три­бюн» и дву­языч­ное из­да­ние сво­его «Курьера». Сде­лав пер­вый гло­ток ко­фе, он па се­кун­ду во­об­ра­зил нап­ро­тив за сто­ли­ком Татьяну Лу­ни­ну. Улыб­нув­шись во­об­ра­же­нию и этим как бы от­дав долг сво­ей так на­зы­ва­емой «лич­ной жиз­ни», он взял­ся за га­зе­ты. Сна­ча­ла «Курьер». Свод­ка по­го­ды в под­но­жии пер­вой по­ло­сы, Сим­фи - 4- 25°С, Па­риж и Лон­дон - + 29°С, Нью-Йорк - + 33°С, Моск­ва - + 9°С… Опять Моск­ва - по­люс хо­ло­да из всех сто­лиц. Экое свинст­во, да­же кли­мат ста­но­вит­ся все ху­же. Нес­колько лет под­ряд ан­ти­цик­ло­ны об­хо­дят сто­ро­ной Рос­сию, где и так все­го не хва­та­ет, ни ра­дос­тей, ни про­дук­тов, и стой­ко ви­сят над заж­рав­шей­ся Ев­ро­пой, обес­пе­чи­вая ей до­пол­ни­тельный ком­форт. Глав­ная шап­ка «Курьера» - за­пуск на ор­би­ту со­ветс­ко­го кос­ми­чес­ко­го ко­раб­ля, один из двух кос­мо­нав­тов - по­ляк, или, как они го­во­рят, «граж­да­нин Польской На­род­ной Рес­пуб­ли­ки». Большие ску­лас­тые ли­ца в шле­мо­фо­нах, ще­ки разд­ви­ну­ты де­жур­ны­ми улыб­ка­ми. На этой же по­ло­се вни­зу сре­ди про­че­го оче­ред­ное за­яв­ле­ние ака­де­ми­ка Са­ха­ро­ва и ма­ленький порт­рет. Ну, раз­ве это не спра­вед­ли­во, гос­по­да? В со­ветс­ком ко­раб­ле впер­вые по­ляк на ор­би­те, а гос­по­дин Са­ха­ров при всем на­шем к не­му ува­же­нии де­ла­ет от­нюдь не пер­вый стей­тмент. В «Ге­ральде» все на­обо­рот: большой порт­рет Са­ха­ро­ва и за­яв­ле­ние на­вер­ху, со­об­ще­ние о за­пус­ке на дне, ли­ки кос­мо­нав­тов, как две стер­тых ко­пей­ки. Так или ина­че, де­мо­ра­ли­зо­ван­ная и раз­ло­жив­ша­яся Рос­сия опять да­ет за­го­лов­ки ми­ро­вым га­зе­там. Кто же нас­то­ящие ге­рои сов­ре­мен­ной Рос­сии, кто храб­рее - кос­мо­нав­ты или дис­си­ден­ты? Воп­рос детс­кий, но да­ющий по­вод к ос­но­ва­тельным раз­мыш­ле­ни­ям.

    На сол­неч­ной сто­ро­не Мон­пар­на­са Луч­ни­ков за­ме­тил су­хо­па­рую фи­гу­ру пол­ков­ни­ка Чер­но­ка. Смеш­но, но он был одет в поч­ти та­кой же олив­ко­во­го цве­та кос­тюм, как и Луч­ни­ков. Поч­ти та­кая же го­лу­бая ру­баш­ка. Смеш­но, но он ос­та­но­вил­ся на уг­лу и ку­пил «Курьер» и «Ге­ральд». Прав­да, под­це­пил еще пальцем июльский вы­пуск «Плей­боя». За­шел в «Ро­тон­ду» и поп­ро­сил завт­рак, не за­быв, од­на­ко, и о рю­моч­ке «Мар­те­ля». Ка­жет­ся, он то­же за­ме­тил дру­га че­рез ули­цу, си­дя­ще­го, слов­но в вит­ри­не, на тер­ра­се «До­ма». За­ме­тил, но так же, как и Луч­ни­ков, не по­дал ви­ду. Че­рез час у них бы­ло наз­на­че­но сви­да­ние в двух ша­гах от­сю­да, в «Се­лек­те», но этот час был в рас­по­ря­же­нии Чер­но­ка, и он мог чуть-чуть по­хит­рить сам с со­бой, раз­ва­лив­шись на сол­ныш­ке, лис­тать га­зе­ты, прих­ле­бы­вать ко­фе, как буд­то ему, как и Луч­ни­ко­ву, вро­де бы предс­то­ит празд­ный день.

    Итак, по­еха­ли дальше. По­ли­ти­чес­кие но­вос­ти Кры­ма. Фрак­ция яки-на­ци­она­лис­тов во Вре­мен­ной Го­су­дарст­вен­ной Ду­ме вновь ярост­но ата­ко­ва­ла врэ­ва­ку­ан­тов и пот­ре­бо­ва­ла не­мед­лен­но­го вы­де­ле­ния Ост­ро­ва в от­дельное го­су­дарст­во со все­ми над­ле­жа­щи­ми инс­ти­ту­та­ми. Ре­ши­тельный от­пор СВРП, ком­му­нис­тов, с-д, к-д, «тру­до­ви­ков», «дру­зей ис­ла­ма». У всех свои со­об­ра­же­ния, но па­ра­докс в том, что вся эта гиньольная ком­па­ния с их бре­до­вы­ми или ху­до­соч­ны­ми идей­ка­ми бли­же сей­час нам, чем сим­па­тич­ные ре­бя­та из к-п. Увы, на­по­рис­тые, пол­ные жиз­ни предс­та­ви­те­ли но­вой, ост­ров­ной на­ции, о воз­ник­но­ве­нии ко­то­рой они кри­чат на всех уг­лах, сей­час опас­нее лю­бых мо­нар­хис­тов и ста­ро­рус­ских ли­бе­ра­лов для Идеи Об­щей Судьбы. Не го­во­ря уже о «ком­ми­сах» по все­му их спект­ру, о них и го­во­рить нет смыс­ла. «Мос­ковс­кие ком­ми­сы» пов­то­ря­ют за Моск­вой, «пе­кинс­кие» за Пе­ки­ном, ев­ро-ком­ми­сы си­дят в уни­вер­си­тетс­ких ка­би­не­тах, по­ка их уче­ни­ки - ге­рильеры - шу­ру­ют по прин­ци­пу еще 1905 го­да - «Хлеб съедим, а бу­лоч­ные сож­жем!» Эта идея не­из­ле­чи­ма, дрях­ла, тлет­вор­на. Быть мо­жет, глав­ным и единст­вен­ным ее дос­ти­же­ни­ем бу­дет тот здо­ро­вый рос­ток, ко­то­рый воз­ни­ка­ет сей­час в са­мой Моск­ве, то на­ча­ло, к ко­то­ро­му и тя­нет­ся ИОС. Анд­рей Ар­се­ни­евич Луч­ни­ков до­вольно час­то за ут­рен­ним ко­фе ка­зал­ся сам се­бе здо­ро­вым, ум­ным, де­ятельным и неп­ре­ду­беж­ден­ным ана­ли­ти­ком не только на­ции, но и во­об­ще че­ло­ве­чес­ко­го ро­да.

    Последний гло­ток ко­фе. Ру­ка уже тя­нет­ся к кар­ма­ну за вче­раш­ни­ми «мес­са­жа­ми». По осе­вой по­ло­се Мон­пар­на­са к бульва­ру Сен-Ми­шель не­сет­ся, ярост­но сиг­на­ля, на­ряд по­ли­цей­ских ма­шин. 9 ча­сов 40 ми­нут. На­чи­на­ет­ся но­вый су­мас­шед­ший па­рижс­кий день ре­дак­то­ра од­ной из са­мых про­ти­во­ре­чи­вых га­зет на­ше­го вре­ме­ни, сим­фе­ро­польско­го «Рус­ско­го Курьера».

    Записки в ос­нов­ном подт­верж­да­ли наз­на­чен­ные уже ра­нее апой­тмен­ты, хо­тя од­но пос­ла­ние бы­ло со­вер­шен­но не­ожи­дан­ным. Вче­ра в обе­ден­ный час в отель поз­во­нил мис­тер Джей Пи Хэ­ло­у­эй, ком­па­ния «Па­ра­ма­унт», и поп­ро­сил месье Лютш­ни­кофф свя­заться с ним по та­ко­му-то те­ле­фо­ну. Позд­нее, то есть в пос­ле­обе­ден­ное вре­мя, мис­тер Хэ­ло­у­эй, то есть ста­рый по­до­нок, друг юнос­ти Ок­то­пус лич­но за­ехал в гос­ти­ни­цу, то есть уже вдре­ба­дан, и ос­та­вил за­пис­ку: «Андрей Луч­ни­ков, вам луч­ше сло­жить ору­жие. Ка­пи­ту­ля­ция завт­ра в час дня, брас­се­ри «Ли­ли», Сен-Жер­мен-де-Пре. Ок­то­пус». Ни­че­го нс по­де­ла­ешь, при­дет­ся обе­дать с аме­ри­канс­ки­ми ки­нош­ни­ка­ми, не выб­ро­сишь ведь ста­ро­го Ок­то­пу­са на по­мой­ку, столько лет нс ви­де­лись - три, пять? Итак, да­вай­те расп­ре­де­лим­ся. Че­рез пят­над­цать ми­нут сви­да­ние с Чер­но­ком. В 11 ча­сов ЮНЕС­КО, Пе­тя Са­баш­ни­ков. К ча­су едем вмес­те па Сен-Жер­мен-де-Пре. Пос­ле обе­да на­до поз­во­нить в со­ветс­кое по­сольство, уз­нать о прод­ле­нии «ви­зы мно­гок­рат­но­го ис­пользо­ва­ния». В 5 ча­сов ве­че­ра с Са­баш­ни­ко­вым - к фон Вит­те. В 6.30 ин­тервью в сту­дии Эй Би Си. За­тем при­ем Пэн-клу­ба в честь дис­си­ден­та X. До­пус­ти­мое опоз­да­ние пол­ча­са. Ук­ла­ды­ва­юсь. Ве­чер, на­де­юсь, бу­дет сво­бо­ден. Про­ве­ду его в оди­но­чест­ве. Не­уже­ли это воз­мож­но? Пой­ду в ки­но на Бер­то­луч­чи. Или в тот джа­зо­вый ка­ба­чок в Картье Ла­тэи. На ночь по­чи­таю Пла­то­на. Не выпью ни кап­ли. Впро­чем, нс пой­ду пи в ки­но, ни в ка­ба­чок, а сра­зу за­ля­гу с Пла­то­ном… то мес­то о ти­ра­нии и сво­бо­де, проч­ту его за­но­во…

    Андрей Луч­ни­ков по­ло­жил на стол деньга, заб­рал свои га­зе­ты и вы­шел из ка­фе. То же са­мое про­де­лал на дру­гой сто­ро­не ули­цы пол­ков­ник Чер­нок, ко­ман­ду­ющий Се­вер­ным Ук­реп­рай­оном Ост­ро­ва Крым. Они дви­ну­лись в сто­ро­ну «Се­лек­та», поч­ти зер­кально от­ра­жая друг дру­га.

    Они бы­ли дей­ст­ви­тельно по­хо­жи, од­но­год­ки из од­ной замк­ну­той эли­ты врэ­ва­ку­ан­тов, один по­ши­ре в кос­ти, дру­гой пост­рой­нее, один во­ен­ный лет­чик, дру­гой пи­са­ка и по­ли­тик.

    - Ты ме­шал мне чи­тать га­зе­ты в сво­ей «Ро­тон­де», - ска­зал Луч­ни­ков.

    - А ты мне не да­вал пить ко­фе в сво­ем «До­ме», - ска­зал Чер­нок.

    - «Дом» луч­ше, - ска­зал Луч­ни­ков.

    - А у ме­ня кос­тюм луч­ше, - ска­зал Чер­нок.

    - Убил, - ска­зал Луч­ни­ков.

    - Не лезь, - ска­зал Чер­нок.

    За ди­ало­гом этим, ес­тест­вен­но, сто­яла Третья Сим­фе­ро­польская Мужс­кая Гим­на­зия Име­ни Им­пе­ра­то­ра Алек­санд­ра Вто­ро­го Ос­во­бо­ди­те­ля.

    Им при­нес­ли пи­ва.

    - Читал пос­лед­ние но­вос­ти из Сим­фи? - спро­сил Луч­ни­ков.

    - Яки?

    - Да. По пос­лед­не­му пол­лу их по­пу­ляр­ность под­ня­лась на три пунк­та. Сей­час она еще вы­ше. Идея но­вой на­ции за­ра­зи­тельна, как отк­ры­тие Но­во­го Све­та. Мой Ан­тош­ка за один день на Ост­ро­ве стал яки-на­ци­она­лис­том. Зи­мой - вы­бо­ры в Ду­му. Ес­ли мы сей­час не нач­нем пред­вы­бор­ную борьбу, Рос­сии нам не ви­деть ни­ког­да.

    - Согласен, - пол­ков­ник был нем­но­гос­ло­вен.

    Они ста­ли об­суж­дать план быст­ро­го соз­да­ния мас­со­вой пар­тии. Сто­рон­ни­ков Об­щей Судьбы на Ост­ро­ве мно­жест­во во всех сло­ях на­се­ле­ния. К ис­то­ри­чес­ки близ­ко­му вос­со­еди­не­нию с ве­ли­кой ро­ди­ной при­зы­ва­ют де­сят­ки га­зет во гла­ве с мо­гу­щест­вен­ным «Курьером». Нет сом­не­ния, что ког­да воз­ник­нет СОС - вот та­кая пред­ла­га­ет­ся аб­бре­ви­ату­ра. Со­юз Об­щей Судьбы, зву­чит маг­нит­но, ей-ей, в этом сло­ве уже за­лог ус­пе­ха, - итак, ког­да воз­ник­нет СОС, дру­гие пар­тии по­ре­де­ют. Нуж­но как мож­но ско­рее объявлять но­вую пар­тию, и де­лать это с отк­ры­тым заб­ра­лом. Да ка­кая уж там сек­рет­ность! Ес­ли да­же мул­лы за ав­то­но­мию в гра­ни­цах СССР, сек­рет­ность - вздор. Во­ен­ным раз­ре­ше­но бу­дет при­мы­кать к СО­Су? Прос­ти, но в этом слу­чае мы не мо­жем счи­тать СОС по­ли­ти­чес­кой пар­ти­ей. Что ж, мож­но и не счи­тать его по­ли­ти­чес­кой пар­ти­ей, но в вы­бо­рах участ­во­вать. Прос­ти, нет ли в этом де­ма­го­гии? По­жа­луй, в этом есть де­ма­го­гия имен­но в со­ветс­ком ду­хе или в «ти­ле на­ших мас­то­дон­тов: мы за раз­ряд­ку, но при на­рас­та­нии идей­ной борьбы; мы не го­су­дарст­во, но са­мос­то­ятельны; мы не пар­тия, но в вы­бо­рах участ­ву­ем… Нет, де­ма­го­гия нам не го­дит­ся. На­ша хит­рость - от­сутст­вие хит­рос­ти. Мы… Кто это все-та­ки мы?

    Старина, это пус­той воп­рос. Сей­час речь идет о спа­се­нии, не о спа­се­нии Кры­ма, как ты по­ни­ма­ешь… Что­бы участ­во­вать в кро­во­об­ра­ще­нии Рос­сии, на­до стать ее частью. Ну, хо­ро­шо, да­вай о прак­ти­чес­ком.

    Они еще не­ко­то­рое вре­мя го­во­ри­ли о «прак­ти­чес­ком», а по­том за­мол­ча­ли, по­то­му что за стек­лом тер­ра­сы ос­та­но­ви­лись две дев­ки.

    Две мон­пар­нас­ские хал­ды, в снобс­ких. ли­ня­лых ту­ни­ках, с не­че­са­ны­ми во­ло­са­ми, с ди­ко­ва­тым гри­мом на ли­цах. По­жа­луй, да­же хо­ро­шенькие, ес­ли от­мыть. Чер­нок и Луч­ни­ков пос­мот­ре­ли друг на дру­га и ус­мех­ну­лись. Дев­чон­ки при­жа­лись к стек­лу в воп­ро­си­тельных из­ви­вах - ну как, мол, по­ла­дим? Луч­ни­ков по­ка­зал на ча­сы - увы, дес­кать, вре­ме­ни нет, ужас­но, мол, жаль, ма­де­му­азель, но мы не при­над­ле­жим се­бе, та­ко­ва жизнь. Дев­чон­ки тог­да зас­ме­ялись, пос­ла­ли воз­душ­ные по­це­луи и бод­ренько ку­да-то за­ша­га­ли. У од­ной из них был скри­пич­ный фут­ляр под мыш­кой.

    - Вчера я поз­на­ко­мил­ся с пре­лест­ной жен­щи­ной, - мяг­ко за­го­во­рил Чер­нок. Он по­че­му-то культи­ви­ро­вал мяг­чай­ший ста­ро­мод­ный стиль в об­ра­ще­нии с жен­щи­на­ми, что, впро­чем, не ме­ша­ло ему рас­пут­ни­чать нап­ро­па­лую. - Она бы­ла вос­хи­ще­на тем, что я рус­ский, - «Ом со­вэ­тик!» - и ужас­но ра­зо­ча­ро­ва­на, ког­да уз­на­ла, что я из Кры­ма. - «Зна­чит, вы, месье, не рус­ский, а кримьен?» Мне приш­лось дол­го убеж­дать ее, что я не сли­воч­ный. Мно­гие уже за­бы­ли, что Крым - часть Рос­сии…

    - Что твои «ми­ра­жи»? - спро­сил Луч­ни­ков.

    Полковник си­дел в Па­ри­же уже це­лый ме­сяц, ве­дя пе­ре­го­во­ры о пос­тав­ках мо­де­ли зна­ме­ни­то­го ист­ре­би­те­ля-бом­бар­ди­ров­щи­ка для крымс­ких «фор­сиз».

    - На днях под­пи­шем конт­ракт. Они про­да­ют нам пол­сот­ни штук. - Чер­нок рас­сме­ял­ся. - Пол­ный вздор! К че­му нам «ми­ра­жи»? Во-пер­вых, на­ши «си­ко­ры» ни­чуть не ху­же, а по­том по­ра уже пе­ре­учи­ваться на «ми­ги»… - он вдруг заг­ля­нул Луч­ни­ко­ву в гла­за. - Мне иног­да бы­ва­ет ин­те­рес­но, нуж­ны ли им та­кие лет­чи­ки… как я.

    Лучников разд­ра­жен­но от­вел гла­за.

    - Ты же зна­ешь, Са­ша, ка­кой там мрак и ту­ман, - за­го­во­рил он че­рез ми­ну­ту. - Иног­да мне ка­жет­ся, что ОНИ ТАМ са­ми не зна­ют, че­го хо­тят. НАМ важ­но знать, че­го МЫ хо­тим. Я хо­чу быть рус­ским, и я го­тов да­же к то­му, что нас де­пор­ти­ру­ют в Си­бирь…

    - Конечно, - ска­зал Чер­нок. - Об­рат­но­го хо­да нет.

    Лучников пос­мот­рел на ча­сы. По­ра бы­ло уже ру­лить к Пляс де Фон­те­нуа.

    - Задержись на три ми­ну­ты, Анд­рей, - вдруг ска­зал Чер­нок ка­ким-то но­вым то­ном. - Есть еще один воп­рос к те­бе. -

    Бульвар Мон­пар­нас чуть-чуть поп­лыл в гла­зах Луч­ни­ко­ва, слег­ка за­ря­бил, за­пест­рел длин­ны­ми, слов­но струи дож­дя, про­ре­ха­ми: что-то осо­бен­ное бы­ло в го­ло­се Чер­но­ка, что-то ка­са­юще­еся лич­но Луч­ни­ко­ва, а та­кой при­цел со­бы­тий лич­но на не­го, вне Дви­же­ния, стал в пос­лед­нее вре­мя слег­ка зак­ли­ни­вать Луч­ни­ко­ва в его па­зах, в ко­то­рых еще не­дав­но ка­тал­ся он столь глад­ко.

    - Послушай, Анд­рей, од­но твое сло­во, и я пе­ре­ме­ню те­му… так вот, не ка­жет­ся ли те­бе… - мяг­ко, слов­но с больным или с жен­щи­ной, го­во­рил пол­ков­ник и вдруг за­кон­чил, буд­то очер­тя го­ло­ву, - что ты нуж­да­ешься в ох­ра­не?

    «Вот он о чем, - по­ду­мал Луч­ни­ков. - О по­ку­ше­нии. Вер­нее, об уг­ро­зе по­ку­ше­ния. Вер­нее, о на­ме­ках на уг­ро­зу по­ку­ше­ния. Стран­но, что я сов­сем за­был об этом. Долж­но быть, Танька вы­ме­ла эту па­кость из мо­ей го­ло­вы. Как это пос­тыд­но - быть об­ре­тен­ным, вы­зы­вать в лю­дях ос­то­рож­ную жа­лость. Впро­чем, Чер­нок ведь сол­дат, он драл­ся под Си­но­пом, а каж­дый сол­дат всег­да ос­но­ва­тельно об­ре­чен…»

    - Понимаешь ли, - про­дол­жал пос­ле не­ко­то­рой па­узы Чер­нок, - в мо­ем рас­по­ря­же­нии есть спе­ци­альная ко­ман­да…

    Они бу­дут де­ли­кат­но за то­бой прис­мат­ри­вать, и ты бу­дешь в пол­ной бе­зо­пас­нос­ти. Ка­ко­го чер­та да­вать «Волчьей сот­не» пра­во на отст­рел луч­ших лю­дей Ост­ро­ва? Ну что ты мол­чишь? Не ставь ме­ня в иди­отс­кое по­ло­же­ние!

    Лучников сжал ку­лак и слег­ка пос­ту­чал им по че­люс­ти Чер­но­ка.

    - Снимаем те­му, Са­ша.

    - Сняли, - тут же ска­зал тог­да пол­ков­ник и под­нял­ся.

    На этом их встре­ча за­кон­чи­лась. Че­рез де­сять ми­нут Луч­ни­ков уже про­ди­рал­ся на арен­до­ван­ном «ре­но-сэнк» сквозь ав­то­мо­бильные зап­ру­ды Па­ри­жа. При пе­ре­се­че­нии Сен-Жер­мен, на Кур­фюр де Бак, ма­ши­ны еле полз­ли, и там он смог да­же нем­но­го по­меч­тать, вер­нее, пог­ру­зиться в вос­по­ми­на­ния. Ка­жет­ся, три го­да на­зад он при­ле­тел в Па­риж на сви­да­ние с Та­ней и снял вот в этом оте­ле «Пон-Ро­яль» ком­на­ту. Она бы­ла тог­да в Па­ри­же со сво­ей ко­ман­дой на ка­ком-то ком­му­нис­ти­чес­ком спор­тив­ном празд­ни­ке, то ли «День «Юма­ни­те», то ли «Кросс «Юма­ни­те», и у них ока­за­лось все­го два ча­са для уеди­не­ния. Вот здесь, на третьем эта­же, Та­ня осы­па­ла его мос­ковс­ки­ми неж­нос­тя­ми. «Ла­па моя, - го­во­ри­ла она, - при­ле­тел в та­кую даль ра­ди од­но­го пис­тон­чи­ка, ла­пу­ля моя». А он был го­тов ра­ди это­го «пис­тон­чи­ка» пять раз обер­нуться вок­руг зем­но­го ша­ра. Бла­жен­ные мыс­ли, ноч­ные вос­по­ми­на­ния вновь на­чис­то вы­вет­ри­ли из го­ло­вы «по­ку­ше­ние». Он уже и преж­де за­ме­чал, что, на­чи­ная ду­мать о Таньке (они там, в Моск­ве, всю жизнь зо­вут друг дру­га Танька, Ванька, Юр­ка), он сра­зу за­бы­ва­ет вся­кие па­кос­ти. В кон­це кон­цов, хо­тя бы для хо­ро­ше­го наст­ро­ения…

    В прест­ран­ней­шем хо­ро­шем наст­ро­ении он вы­ка­тил­ся на­ко­нец из тес­ни­ны рю де Бак на на­бе­реж­ную и по­ка­тил ниж­ней до­ро­гой к Ин­ва­ли­дам. Пра­вый бе­рег Се­ны был за­лит солн­цем.

    И вот мы в ат­мос­фе­ре Юнай­тед-Нэй­шн-Эдю­кэнш-Сай­енс-Кал­ча-Орга­ни­зей­шн. Ко­неч­но же, пов­сю­ду зву­чит му­зы­ка, что­бы че­ло­век не ску­чал. Долж­но быть, глав­ная цель мо­гу­чей ор­га­ни­за­ции меж­ду­на­род­ных дар­мо­едов - не дать че­ло­ве­ку ску­чать ни ми­ну­ты.

    В овальном за­ле изыс­кан­ней­ше­го ди­зай­на, с под-ша­га­ловс­ки­ми, а мо­жет быть, и са­мо-ша­га­ловс­ки­ми рос­пи­ся­ми идет за­се­да­ние ка­ко­го-то под­ко­ми­те­та или по­лу­ко­мис­сии по воп­ро­сам ми­ро­вой ста­тис­ти­ки.

    Лучникову по­вез­ло, он уго­дил пря­мо на спек­такль, ко­то­рый поч­ти ежед­нев­но ра­зыг­ры­вал в ЮНЕС­КО крымс­кий предс­та­ви­тель Петр Са­баш­ни­ков, то­же од­нок­лас­сник и ста­рый друг. Крым, ес­тест­вен­но, не был чле­ном ООН, - СССР ни­ког­да не до­пус­тил бы та­ко­го «ко­щунст­ва», но в ор­га­нах ЮНЕС­КО ак­тив­но участ­во­вал, ибо нельзя бы­ло се­бе и предс­та­вить ка­кую-ли­бо серьезную меж­ду­на­род­ную ак­тив­ность без это­го ак­тив­ней­ше­го Ост­ро­ва. Под дав­ле­ни­ем Со­ветс­ко­го Со­юза ник­то в ми­ре не смел на­зы­вать Ост­ров тем име­нем, ко­то­рое он сам се­бе прис­во­ил, име­нем «Крым-Рос­сия», ни од­на ор­га­ни­за­ция, ни од­на стра­на не ре­ша­лись про­ти­вос­то­ять ги­ган­ту, за иск­лю­че­ни­ем сов­сем уж от­пе­тых, вся­ких там Чи­ли, ЮАР, Из­ра­иля и по­че­му-то Га­бо­на. В до­ку­мен­тах ЮНЕС­КО упот­реб­ля­лось обоз­на­че­ние «Остров Крым», но Петр Са­баш­ни­ков на все за­се­да­ния яв­лял­ся со сво­ей таб­лич­кой «Крым-Рос­сия» и пер­во-на­пер­во за­ме­нял ею уни­зи­тельную ге­ог­ра­фию ка­пи­ту­лян­тов. Пос­ле за­се­да­ния он всег­да уно­сил эту таб­лич­ку с со­бой, что­бы не выб­ро­си­ли.

    - Слово име­ет предс­та­ви­тель Ост­ро­ва Крым гос­по­дин Са­баш­ни­ков, - ска­зал пред­се­да­тель по­лу­ко­мис­сии или чет­верть-ко­ми­те­та, ког­да Анд­рей Луч­ни­ков во­шел в со­вер­шен­но пус­тую ло­жу прес­сы.

    По про­хо­ду к по­ди­уму уже не­то­роп­ли­во шест­во­вал с ко­жа­ной па­поч­кой под мыш­кой Пе­тя Са­баш­ни­ков. Все де­ле­га­ты с большим вни­ма­ни­ем сле­ди­ли за каж­дой фа­зой его дви­же­ния, а на ли­цах но­вич­ков, то есть предс­та­ви­те­лей мо­ло­дых на­ций, бы­ло на­пи­са­но изум­ле­ние. Ка­за­лось бы, что осо­бен­но­го - идет по про­хо­ду оче­ред­ной ора­тор? Пе­тя Са­баш­ни­ков, од­на­ко, да­же из это­го прос­то­го дви­же­ния де­лал ве­ли­ко­леп­ный фарс. Сло­жив бан­ти­ком губ­ки, но в то же вре­мя стро­го нах­му­рив бров­ки, выс­та­вив под­бо­ро­док с пре­тен­зи­ей на не­сок­ру­ши­мость, но в то же вре­мя раз­ве­сив пух­лые щеч­ки, гос­по­дин Са­баш­ни­ков изоб­ра­жал то ли со­ветс­ко­го ми­нист­ра Гро­мы­ко, то ли мос­ковс­ко­го ар­тис­та Та­ба­ко­ва. Луч­ни­ков без­звуч­но хо­хо­тал в ла­донь. Пе­тя не из­ме­нил­ся: по­гиб­ший в нем ак­тер еже­ми­нут­но ра­зыг­ры­ва­ет все но­вые и но­вые этю­ды.

    Вот он на три­бу­не. Кас­кад сногс­ши­ба­тельной ми­ми­ки. Яр­чай­шая улыб­ка (пре­зи­дент Кар­тер) фик­си­ру­ет­ся чуть ли не на це­лую ми­ну­ту. За­тем из кар­ма­на с ке­ханьем, чмо­каньем, про­чист­кой гор­ла и по­лос­ти рта (ген­сек Бреж­нев) изв­ле­ка­ют­ся оч­ки. Лег­кий по­во­ро­тец, псев­до­меч­та­тельный взгля­дец в сто­ро­ну и с «оча­го­ва­тельной каг­та­востью» премьера Вре­мен­но­го Пра­ви­тельства в Кры­му Куб­лиц­ко­го-Пи­от­ту­ха месье Са­баш­ни­ков на­чи­на­ет свой спич.

    - Господин пред­се­да­тель! Да­мы и гос­по­да! До­ро­гие то­ва­ри­щи! Преж­де чем прис­ту­пить к су­ти де­ла, я дол­жен внес­ти поп­рав­ку впро­то­кол ве­де­ния на­ше­го соб­ра­ния. Да­вая мне сло­во, ува­жа­емый гос­по­дин пред­се­да­тель до­пус­тил ошиб­ку, наз­вав ме­ня предс­та­ви­те­лем Ост­ро­ва Крым, меж­ду тем как я яв­ля­юсь предс­та­ви­те­лем ор­га­ни­за­ции, офи­ци­ально име­ну­ющей се­бя «Крым-Рос­сия»; Я про­сил бы гос­по­ди­на пред­се­да­те­ля и всех гос­под де­ле­га­тов при­нять это во вни­ма­ние и сде­лать все для то­го, что­бы вы­ше­упо­мя­ну­тая ошиб­ка не пов­то­ря­лась.

    Лучников пос­ле это­го за­яв­ле­ния ра­зыс­кал гла­за­ми стол со­ветс­кой де­ле­га­ции. Там про­ис­хо­ди­ло дви­же­ние. Весьма глад­кий гос­по­дин - у «со­вет­чи­ков» сей­час бо­лее бур­жу­аз­ный вид, чем у «ка­пи» - встал и сде­лал знак сек­ре­та­рю за­се­да­ния. Тот при­выч­но кив­нул. Все шло как обыч­но: пос­ле вся­ко­го выс­туп­ле­ния предс­та­ви­те­ля «Кры­ма-Рос­сии» Со­ветс­кий Со­юз тут же де­лал фор­мальный про­тест. Все к это­му при­вык­ли и от­но­си­лись ед­ва ли не как к фор­мальнос­ти юнес­ковс­ко­го про­то­ко­ла. Петр же Са­баш­ни­ков, за­кон­чив свою тра­ди­ци­он­ную пре­ам­бу­лу, иро­ни­чес­ки пок­ло­нил­ся за­лу с яв­ным все-та­ки ук­ло­ном к со­ветс­кой де­ле­га­ции, да­вая по­нять, что уж кто-кто, но он, П. Са­баш­ни­ков, меньше все­го при­да­ет зна­че­ние все­му это­му вздо­ру: как сво­ему осу­ществ­лен­но­му уже про­тес­ту, так и их, ожи­да­емо­му.

    - Господа, - пе­ре­шел те­перь Са­баш­ни­ков к су­щест­ву де­ла, - в ус­ло­ви­ях де­мо­ра­ли­за­ции сов­ре­мен­но­го об­щест­ва ста­тис­ти­ка под­верг­лась кор­ро­зии не ме­нее сильной, а мо­жет быть, и бо­лее сильной, чем дру­гие со­ци­оло­ги­чес­кие дис­цип­ли­ны. Наш долг как участ­ни­ков са­мой гу­ма­нис­ти­чес­кой ди­ви­зии меж­ду­на­род­но­го синк­ли­та на­ций, - Луч­ни­ков ви­дел, как Са­баш­ни­ков ед­ва удер­жи­ва­ет­ся или де­ла­ет вид, что ед­ва удер­жи­ва­ет­ся от хо­хо­та, - наш долг - спо­собст­во­вать воз­рож­де­нию доб­ро­го име­ни этой на­уки как не­воз­му­ти­мо­го ба­ро­мет­ра здо­ровья пла­не­ты. Увы, гос­по­да, как предс­та­ви­тель ор­га­ни­за­ции «Крым-Рос­сия», то есть как сын на­ше­го про­ти­во­ре­чи­во­го вре­ме­ни, я по­долью лишь мас­ла в огонь. Я знаю, что я это сде­лаю, но я не мо­гу это­го не сде­лать. Итак, я дер­жу в сво­их ру­ках один из не­дав­них но­ме­ров жур­на­ла «Тайм». В нём опуб­ли­ко­ва­на прост­ран­ней­шая ста­тис­ти­чес­кая кар­та ми­ра, сос­тав­лен­ная, как со­об­ща­ет жур­нал, по дан­ным раз­лич­ных об­щест­вен­ных инс­ти­ту­тов, вклю­чая и ЮНЕС­КО. Ра­зу­ме­ет­ся, я це­ню жур­нал «Тайм» как один из фо­ру­мов не­за­ви­си­мой аме­ри­канс­кой прес­сы, и это да­ет мне, как я по­ла­гаю, пра­во под­верг­нуть кри­ти­ке не­ко­то­рые про­яв­ле­ния предв­зя­тос­ти в вы­ше­упо­мя­ну­той ста­тис­ти­чес­кой кар­те. Во-пер­вых, что это за уров­ни сво­бо­ды, вы­ра­жен­ные в про­цен­тах? Где об­на­ру­жил «Тайм» точ­ку отс­че­та и по ка­ко­му пра­ву он пе­ре­во­дит свя­щен­ное фи­ло­софс­кое по­ня­тие на язык цифр? Во-вто­рых, я дол­жен ука­зать на не­точ­ность всех циф­ро­вых дан­ных, ка­са­ющих­ся Рос­сии. Ор­га­ни­за­ция «Крым-Рос­сия», ра­зу­ме­ет­ся, весьма польще­на тем, что «Тайм» вы­де­лил нам пол­ную сот­ню про­цен­тов сво­бо­ды и в рав­ной сте­пе­ни огор­че­на тем, что щед­ро­та­ми «Тай­ма» Со­ветс­кий Со­юз на­де­лен лишь во­семью про­цен­та­ми оной, од­на­ко мы в ко­то­рый уже раз за­яв­ля­ем, что все ста­тис­ти­чес­кие дан­ные «Кры­ма-Рос­сии» и Со­ветс­ко­го Со­юза долж­ны плю­со­ваться и де­литься на об­щее ко­ли­чест­во на­ше­го на­се­ле­ния. Вот вам дру­гой при­мер. В Со­ветс­ком Со­юзе, по дан­ным«Тай­ма», при­хо­дит­ся 18,5 лег­ко­во­го ав­то­мо­би­ля на ты­ся­чу на­се­ле­ния. В на­шей ор­га­ни­за­ции, ко­то­рую жур­нал не удо­су­жи­ва­ет­ся наз­вать да­же ге­ог­ра­фи­чес­ким по­ня­ти­ем, а име­ну­ет сло­веч­ком ту­рис­ти­чес­ко­го жар­го­на «Окэй», ока­зы­ва­ет­ся, 605,8 ав­то­мо­би­ля на ты­ся­чу на­се­ле­ния. Гос­по­да, ес­ли вы в ста­тис­ти­чес­ких ис­сле­до­ва­ни­ях ис­пользу­ете по­ня­тие «Рос­сия», из­вольте плю­со­вать дан­ные Со­ветс­ко­го Со­юза и ор­га­ни­за­ции «Крым-Рос­сия». При этом единст­вен­но пра­вильном ме­то­де, гос­по­да, вы уви­ди­те, что Рос­сия на те­ку­щий мо­мент ис­то­рии рас­по­ла­га­ет 25,3 ав­то­мо­би­ля на ты­ся­чу на­се­ле­ния и 16 про­цен­та­ми сво­бо­ды по шка­ле жур­на­ла «Тайм». Вот все, что я хо­тел от­ме­тить на те­ку­щий» мо­мент дис­кус­сии. На­де­юсь, что не зло­упот­ре­бил ва­шим вни­ма­ни­ем. Спа­си­бо.

    Сабашников, са­ма скром­ность, соб­рал кое-ка­кие бу­маж­ки в па­поч­ку и, чуть под­хи­хи­ки­вая с нес­лы­хан­ной фальшью, по­шел по про­хо­ду к сво­ему сто­лу. По до­ро­ге он ус­пел сде­лать пальчи­ком Луч­ни­ко­ву в ло­жу прес­сы - дес­кать, за­ме­тил - и бров­кой к вы­хо­ду - вы­хо­ди, мол, - а так­же не­ве­ро­ят­но плас­тич­но всем те­лом вы­ра­зить пол­ней­шее ува­же­ние со­ветс­ко­му кол­ле­ге, ко­то­рый уже нес­ся по про­хо­ду грудью впе­ред «да­вать от­пор фиг­лярст­ву­ющим про­во­ка­то­рам из ка­ких-то ни­ко­му не ве­до­мых дур­но по­па­хи­ва­ющих ор­га­ни­за­ций, воп­ре­ки во­ле на­ро­дов, предс­тав­лен­ных на меж­ду­на­род­ном фо­ру­ме на­ций».

    Перед тем как вый­ти из ло­жи прес­сы. Луч­ни­ков об­на­ру­жил, что он за­ме­чен со­ветс­кой и аме­ри­канс­кой де­ле­га­ци­ями. Ти­пу­сы за эти­ми сто­ла­ми смот­ре­ли на не­го и пе­ре­шеп­ты­ва­лись - ре­дак­тор «Курьера»!

    Они встре­ти­лись с Са­баш­ни­ко­вым в две­рях за­ла. Гроз­ный го­лос ле­тел с три­бу­ны:

    - …Советские лю­ди гнев­но от­вер­га­ют псев­до­на­уч­ные про­во­ка­ции бур­жу­аз­ной прес­сы, не го­во­ря уже о глум­ли­вых под­ко­выр­ках фиг­ля­ров из ка­ких-то ни­ко­му не ве­до­мых дур­но по­па­хи­ва­ющих ор­га­ни­за­ций, воп­ре­ки во­ле на­ро­дов предс­тав­лен­ных на меж­ду­на­род­ном фо­ру­ме на­ций!

    - Старается Ва­лен­тин, - по­ка­чал го­ло­вой Са­баш­ни­ков. - Л вот там, где на­до, по­ро­ха у не­го не хва­та­ет.

    - Где же? - Луч­ни­ков гля­нул уже че­рез пле­чо на из­ры­га­ющий штам­по­ван­ные прок­ля­тия квад­рат­ный ав­то­мат. Уди­ви­тельно, что эта шту­ка еще и Ва­лен­ти­ном на­зы­ва­ет­ся.

    - Мы с ним в парс иг­ра­ли ут­ром в тен­нис про­тив уруг­вай­ца и ир­ланд­ца, - по­яс­нил Са­баш­ни­ков. - Про­ду­лись, и все из-за не­го.

    Они выш­ли. Все тре­пе­та­ло под солн­цем.

    - Какой мог­ла бы быть жизнь на зем­ле, ес­ли бы не на­ши дур­ные страс­тиш­ки, - вздох­нул Са­баш­ни­ков. - Как мы за­пу­та­лись со дня пер­во­го гре­хо­па­де­ния.

    - Вот что зна­чит дух ЮНЕС­КО, - ус­мех­нул­ся Луч­ни­ков.

    - Вот ты сме­ешься, Анд­рей, а меж­ду тем я со­би­ра­юсь пост­ричься в мо­на­хи, - про­го­во­рил Са­баш­ни­ков.

    - Прости, но нап­ра­ши­ва­ет­ся еще од­на шут­ка, - ска­зал Луч­ни­ков.

    - Можешь не про­дол­жать, - вздох­нул крымс­кий дип­ло­мат. - Знаю, ка­кая.

    В Луч­ни­ковс­кой «гру­ше» они отп­ра­ви­лись на Сен-Жер­мен-де-Пре.

    Пока еха­ли, Луч­ни­ко­ву уда­лось все же сквозь неп­ре­рыв­ное фиг­лярст­во Пе­тя­ши вы­яс­нить, что тот про­де­лал за пос­лед­нее вре­мя очень важ­ную ра­бо­ту, про­яс­нял по­зи­ции Со­юза и Шта­тов в от­но­ше­нии Кры­ма. Ну, у Сов­де­па яс­ность преж­няя - ту­ман, а вот что ка­са­ет­ся ян­ки, то у них оп­ре­де­лен­но тор­жест­ву­ет те­ория ге­опо­ли­ти­чес­кой ста­бильнос­ти это­го, ты его зна­ешь, Анд­рю­ша, тип­чи­ка Сон­нен­фельда, то есть Анд­рю­ша, им как бы нас­рать на нас с вы­со­ко­го де­ре­ва, и дваж­ды о'кей. Ока­за­лось так­же, что Са­баш­ни­ков и дру­го­го за­да­ния за сво­ими «этю­да­ми» не за­был: ге­не­рал Вит­те ждет их ров­но в пять.

    Старик яв­ля­ет­ся родст­вен­ни­ком, впро­чем, не пря­мым, а весьма бо­ко­вым, премьера Вит­те. Эва­ку­иро­вал­ся с ма­те­ри­ка в чи­не штабс-ка­пи­та­на. Ос­тал­ся в строю и очень быст­ро по­лу­чил ге­не­ральскую звез­ду. К 1927 го­ду он был од­ним из са­мых мо­ло­дых и са­мых блес­тя­щих ге­не­ра­лов на Ост­ро­ве. Ба­рон его обо­жал: из­вест­но ведь, что, нес­мот­ря на ежед­нев­ный, пра­вос­лав­ный борщ. Ба­рон сох­ра­нил на всю жизнь нос­тальгию к ре­вельским со­сис­кам. Не под­ле­жит сом­не­нию, что еще год-дру­гой и мо­ло­дой фон Вит­те стал бы ко­ман­ду­ющим ВСЮ­Ра [1], но тут его бес по­пу­тал, тот же са­мый бес, что и нас всех уло­вил, Анд­рю­ша, - лю­бовь к ЕДИ­НОЙ-НЕ­ДЕ­ЛИ­МОЙ-УБО­ГОЙ и ОБИЛЬНОЙ-МО­ГУ­ЧЕЙ и БЕС­СИЛЬНОЙ, то есть, ты уж ме­ня прос­ти, лю­бовь к ЕНУ­ОМ­Бу или, по ста­рин­ке го­во­ря, к ма­туш­ке-Ру­си, что в ост­зей­ской баш­ке еще бо­лее стран­но, чем в на­ших ски­фо-сла­вянс­ких. Ко­ро­че го­во­ря, ге­не­рал примк­нул к зап­ре­щен­но­му на Ост­ро­ве «Со­юзу мла­до­рос­сов», участ­во­вал в из­вест­ном выс­туп­ле­нии Ев­па­то­рий­ских Гвар­дей­цев и еле унес но­ги от контр­раз­вед­ки в Па­риж. Ког­да же в 1930-м на­ши, Анд­рю­ша, ро­ди­те­ли ус­та­но­ви­ли ны­не цве­ту­щую де­мок­ра­тию и отп­ра­ви­ли Ба­ро­на на пен­сию, фон Вит­те по­че­му-то не по­же­лал возв­ра­щаться из изг­на­ния и вот сми­рен­но про­зя­ба­ет в го­род­ке Па­рижс­ке вплоть до се­год­няш­не­го дня. Мне ка­жет­ся, что с ним про­изош­ло то, к че­му сей­час и я под­хо­жу, Анд­рей, к. ду­хов­но­му воз­рож­де­нию, к от­ря­хи­ва­нию пра­ха с ус­та­лых ног греш­ни­ка, к сми­ре­нию внем­лю­ще­го… - го­лос Са­баш­ни­ко­ва, дос­тиг­нув зве­ня­щих вы­сот, как бы осек­ся, как бы заг­лох в ко­рот­ком, ар­тис­ти­чес­ки очень сильном и не­ве­ро­ят­ном по фальши ры­да­нии. Он от­вер­нул свою свет­лую лы­се­ющую го­ло­ву в отк­ры­тое ок­но «ре­но» и так дер­жал ее, да­вая ти­хим пря­дям раз­ве­ваться, да­вая Луч­ни­ко­ву воз­мож­ность предс­та­вить се­бе сле­зы ти­хой ра­дос­ти, глу­бо­ко­го ду­шев­но­го пот­ря­се­ния па от­вер­нув­шем­ся ли­це.

    - Чудесно выш­ло, Пе­тя­ша, - пох­ва­лил Луч­ни­ков. - Та­лант твой му­жа­ет.

    - Ты все сме­ешься, - тон­ким го­ло­сом ска­зал Са­баш­ни­ков, и пле­чи' его зат­ряс­лись: не дой­мешь - то ли пла­чет, то ли хи­хи­ка­ет.

    - Что ка­са­ет­ся фон Вит­те, то я ду­маю, что на Ост­ров он не вер­нул­ся, по­то­му что не ви­дел в на­ших па­пах со­юз­ни­ков. Ме­ня сей­час ин­те­ре­су­ет од­но - дей­ст­ви­тельно ли он встре­чал­ся со Ста­ли­ным и что ду­мал та­ра­кан о вос­со­еди­не­нии.

    - Однако я дол­жен те­бя пре­дуп­ре­дить, что ста­рик поч­ти пол­ностью «ку­ку», - ска­зал Са­баш­ни­ков.

    

    Лучникову уда­лось с хо­ду ныр­нуть в под­зем­ный пар­кинг на Сен-Жер­мен-де-Пре, да и мес­теч­ко для «гру­ши» - экое чу­до! - наш­лось уже на 3-ем уров­не. А вот «мер­се­де­су», ко­то­рый сле­до­вал за ни­ми от Пляс де Фон­те­нуа, не так по­вез­ло. Пе­ред са­мым его но­сом из пар­кин­га, как чер­тик, выс­ко­чил слу­жа­щий-нег­ри­тос и по­ве­сил цепь с таб­лич­кой «comp­let». Во­ди­тель «мер­се­де­са» очень бы­ло раз­нерв­ни­чал­ся, хо­тел бы­ло да­же бро­сить ма­ши­ну, да­же но­гу уже вы­су­нул, но тут уви­дел вы­хо­дя­щих из сен-жер­менс­ких недр двух сим­фе­ро­польских ден­ди, и но­га его по­вис­ла и воз­ду­хе. Впро­чем, путь джентльме­нов был не­до­лог, от вы­хо­да из пар­кин­га до брас­се­ри «Лишт», и по­то­му но­га смог­ла вско­ре спо­кой­но вер­нуться в «мер­се­дес» и там рас­сла­биться. Ус­по­ко­ен­ный во­ди­тель ви­дел, как двое заш­ли в рес­то­ран и как в две­рях на них с объяти­ями наб­ро­сил­ся толс­тен­ный, ши­ро­чен­ный и вы­со­чен­ный аме­ри­ка­нец.

    Джек Хэ­ло­у­эй в мо­мен­ты дру­жес­ких встреч дей­ст­ви­тельно на­по­ми­нал осьми­но­га: ко­ли­чест­во его расп­рос­тер­тых ко­неч­нос­тей, ка­за­лось, уве­ли­чи­ва­лось вдвое. Объятия отк­ры­ва­лись и зак­ры­ва­лись, жерт­вы жад­но зах­ва­ты­ва­лись, при­тя­ги­ва­лись, за­са­сы­ва­лись. Все друзья ка­за­лись ми­ни­атюр­ка­ми в ла­пах быв­ше­го дис­ко­бо­ла. Да­же ши­ро­коп­ле­чий Луч­ни­ков ка­зал­ся се­бе ба­ле­рин­кой, ког­да Ок­то­пус со­еди­нял у не­го на спи­не свой стальной за­жим. На ка­кой-то олим­пи­аде в прош­лые го­ды - ка­кой точ­но и в ка­кие го­ды, ис­то­рия умал­чи­ва­ет - Хэ­ло­у­эй за­во­евал то ли зо­ло­тую, то ли се­реб­ря­ную, то ли брон­зо­вую ме­даль по ме­та­нию дис­ка, или поч­ти за­во­евал, был бли­зок к ме­да­ли, прос­то на во­ло­сок от нее, во вся­ком слу­чае был в олим­пий­ской ко­ман­де США, или чис­лил­ся кан­ди­да­том в олим­пий­скую ко­ман­ду, или его про­чи­ли в кан­ди­да­ты, во вся­ком слу­чае, он был не­сом­нен­ным дис­ко­бо­лом. Спро­си­те лю­бо­го зав­сег­да­тая пля­жей Сан­та-Мо­ни­ки, Зу­ма-бич, Биг-Сур, Кар­мел и - вам от­ве­тят: ну, ко­неч­но, Джек был дис­ко­бо­лом, он по­лу­чил в свое вре­мя зо­ло­тую ме­даль, он и сей­час, нес­мот­ря на брю­хо, заб­ро­сит диск ку­да угод­но, по­дальше лю­бо­го уни­вер­си­тетс­ко­го ду­рач­ка. Впро­чем, что там спо­рить о ме­да­ли, ес­ли нын­че имя Хэ­ло­у­эя со­еди­ня­ет­ся с дру­гим зо­ло­том, по­тя­же­лее олим­пий­ско­го, с зо­ло­том Гол­ли­ву­да. В пос­лед­ние го­ды на сту­дии «Па­ра­ма­унт» он за­пус­тил под­ряд три блок­бас­те­ра. На­чал, мож­но ска­зать, с ну­ля, с ка­ких-то ерун­до­вых и слег­ка по­доз­ри­тельных де­нег, с ка­ки­ми-то ни­ко­му не­ве­до­мы­ми ман­хат­танс­ки­ми ум­ни­ка­ми Фрэн­си­сом Бук­невс­ки и Лей­бом Сток­сом в ка­чест­ве сце­на­рис­та и ре­жис­се­ра, од­на­ко соб­рал Млеч­ный Путь звезд и да­же нес­рав­нен­ная Лю­чия Кларк сог­ла­си­лась иг­рать ра­ди друж­бы со все­об­щим лю­бим­цем, сногс­ши­ба­тельным меж­ду­на­род­ным дру­гом, гро­мо­ки­пя­щим ро­ман­ти­ком, гур­ма­ном, по­лиг­ло­том, эро­ти­чес­ким пар­ти­за­ном Дже­ком Хэ­ло­у­э­ем Ок­то­пу­сом. И не прос­чи­та­лась, меж­ду, про­чим, чу­до-ди­ва с крымс­ких бе­ре­гов: пер­вый же фильм «На­мек», прест­ран­ней­шая лен­та, при­нес­ла ко­лос­сальный «гросс», ог­ром­ные про­цен­ты всем участ­ни­кам, но­вую сла­ву нес­рав­нен­ной Лю­чии. Пос­ле­ду­ющие два фильма «Про­ка­за» и «Эври­ди­ка, трэйд марк» - но­вый ус­пех, но­вые деньги, му­сор­ные ва­лы сла­вы…

    - Андрей и Пит! - при­ветст­во­вал зна­ме­ни­тый про­дю­сер вновь при­быв­ших в две­рях «Лип­ла». - Ес­ли бы вы зна­ли, ка­кое счастье уви­деть ва­ши греш­ные ро­жи в сол­неч­ных бли­ках, в мелька­ющих те­нях Сен-Жер­мен-де-Пре. Ей-ей, я по­чувст­во­вал ва­ше смрад­ное ды­ха­ние за нес­колько ты­сяч мет­ров сквозь все аро­ма­ты Па­ри­жа. Ту­дыт­ме­ня­рас­ту­дыт, мне хо­чет­ся в ва­шу честь сыг­рать на ро­яле, и я сыг­раю се­год­ня на ро­яле в ва­шу честь, фак-май-селф-со-все­ми-пот­ро­ха­ми.

    По ха­рак­те­ру при­ветст­вен­ной этой ти­ра­ды мож­но бы­ло уже су­дить о гра­ду­сах Дже­ка - они бы­ли вы­со­ки, но со­би­ра­лись под­няться еще вы­ше.

    На вто­ром эта­же рес­то­ра­на за большим сто­лом вос­се­да­ла вся бан­да: в цент­ре, ра­зу­ме­ет­ся, нес­рав­нен­ная Лю­чия, спра­ва от нее Лейб Стокс, ста­ло быть, ны­неш­ний ее секс-парт­нер, сле­ва Фрэн­сис Бук­невс­ки, то есть парт­нер вче­раш­ний; по бо­лее от­да­лен­ным ор­би­там кра­са­вец Крис Хан­сен, ее парт­нер по эк­ран­ной люб­ви, а с ним ря­дом его суп­руж­ник, лы­сый гу­бас­тый Макс Ру­тэн, по­том ка­ме­ра­мен Во­ло­дя Гу­са­ков из но­вых со­ветс­ких эмиг­ран­тов со сво­ей же­ной, поч­тен­ней­шей мат­ро­ной Мир­рой Лунц, ху­дож­ни­цей, я так­же «не­из­вест­ная де­вуш­ка», обя­за­тельный пер­со­наж всех зас­то­лий Ок­то­пу­са.

    - Привет, ре­бя­та! - крик­ну­ла Лю­чия Кларк по-рус­ски. Ни­че­го, собст­вен­но го­во­ря, не бы­ло уди­ви­тельно­го в том, что ми­ро­вая су­перс­тар при­бе­га­ла иног­да к ВМПСу (так на­зы­ва­ли в ком­па­нии Луч­ни­ко­ва «Ве­ли­кий и Мо­гу­чий, Прав­ди­вый и Сво­бод­ный» язык), ибо это был и ее род­ной язык, ибо зва­лась она преж­де Га­лей Бур­ки­ной и ро­ди­лась в се­мей­ст­ве врэ­ва­ку­ан­тов из Ял­ты, хо­тя и по­лу­чи­ла в нас­ледст­во от вре­мен­но­го прис­та­ни­ща сво­их ро­ди­те­лей, то есть от Ост­ро­ва Кры­ма, та­тарс­кие вы­со­кие ску­лы и стран­но­ва­тый та­тарс­кий раз­рез го­лу­бых нов­го­родс­ких глаз. Что по­де­ла­ешь, са­дов­ник Ка­рим час­то в жар­кие дни сквозь пест­рую ткань ви­ног­ра­да смот­рел на ее ма­му, а мыс­ли са­дов­ни­ков, как из­вест­но, пе­ре­да­ют­ся ску­ча­ющим да­мам на рас­сто­янии.

    Нью-йоркские ин­тел­лек­ту­алы по при­выч­ке дав­не­го со­пер­ни­чест­ва встре­ти­ли крымс­ких ин­тел­лек­ту­алов на­пуск­ным неб­ре­же­ни­ем и улы­боч­ка­ми, те, в свою оче­редь, на пра­вах ис­то­ри­чес­ко­го пре­вос­ходст­ва, как всег­да в от­но­ше­ни­ях с нью-йорк­ца­ми, бы­ли прос­ты и сер­деч­ны, долж­но быть, в той же сте­пе­ни, в ка­кой Мик­лу­хо-Мак­лай был лю­бе­зен с жи­те­ля­ми Но­вой Гви­неи. Хэ­ло­у­эй сто­ял чуть в сто­ро­не, уг­лу­бив­шись в ог­ром­ную вин­ную кар­ту, по­че­сы­вая под­бо­ро­док и со­ве­ту­ясь с не­мыс­ли­мо серьезным, как все фран­цузс­кие жре­цы гаст­ро­но­мии, метр­до­те­лем. «До че­го же жи­во­пи­сен», - по­ду­мал Луч­ни­ков об Ок­то­пу­се. Он всег­да был вы­ра­зи­те­лем вре­ме­ни и той груп­пы дву­но­гих, к ко­то­рой в тот или иной мо­мент от­но­сил­ся. В пя­ти­де­ся­тые го­ды в Анг­лии (где они поз­на­ко­ми­лись) Ок­то­пус был как бы аме­ри­канс­кой морс­кой пе­хо­той: при­чес­ка «крю­кат», аг­рес­сив­ная по­хо­доч­ка. В шес­ти­де­ся­тые гу­лял с бо­род­кой а ля Те­ло­ни­ус Монк, да и во­об­ще по­хо­дил на джаз­ме­на. Приш­ли 70-е, из­вольте: по­лу­се­дые куд­ри до плеч, ди­кой расц­вет­ки май­ка об­тя­ги­ва­ет пу­зо, жи­лет­ка из хип­по­вых ба­ра­хо­лок… чу­дак-мил­ли­он­щик с Бе­вер­ли-хил­лз. Сей­час от­го­ра­ют се­ми­де­ся­тые, не­из­вест­ность на по­ро­ге, а Джек Ок­то­пус уже под­го­то­вил­ся к встре­че, под­ре­зал во­ло­сы и об­ла­чил­ся в ос­ле­пи­тельно бе­лый кос­тюм.

    За сто­лом меж­ду тем ус­та­но­ви­лось тя­гост­ное мол­ча­ние, так как нью-йор­ке­ры уже ус­пе­ли ока­тить крым­цев пре­неб­ре­же­ни­ем и не ус­пе­ли еще пе­ре­ва­рить от­вет­но­го доб­ро­ду­шия. Лю­чия Кларк с очень нед­вус­мыс­лен­ной улыб­кой смот­ре­ла че­рез стол на Луч­ни­ко­ва, как буд­то впер­вые его уви­де­ла, яв­но про­си­лась в пос­тель. Крис и Макс мрач­но­ва­то пе­ре­го­ва­ри­ва­лись, как буд­то они не муж и же­на, но лишь «то­ва­ри­щи по ра­бо­те». Во­ло­дя Гу­са­ков, как и по­ла­га­ет­ся со­ветс­ко­му но­во­му эмиг­ран­ту, «стес­нял­ся». Же­на его Мир­ра ка­мен­ной грудью, вы­со­ко под­ня­тым под­бо­род­ком как бы го­во­ри­ла, что она бу­дет биться за честь сво­его му­жа до са­мо­го кон­ца. Луч­ни­ков ста­рал­ся не гля­деть на нью-йор­ке­ров, что­бы не ра­зоз­литься, и ус­по­ко­ительно улы­бал­ся в от­вет Лю­чии Кларк: лег­че, мол. Гал­ка, лег­че, не пер­вый день зна­ко­мы. Бук­невс­ки и Сто­ке, раз­ва­лив­шись в. крес­лах и выс­та­вив ко­ле­ни, пе­рег­ля­ды­ва­лись, под­ми­ги­ва­ли друг дру­гу, пос­ме­ива­лись в ку­лак, но яв­но чувст­во­ва­ли се­бя как-то не в сво­ей та­рел­ке, что-то им ме­ша­ло. «Не­из­вест­ная де­вуш­ка», ка­жет­ся, по­ры­ва­лась смыться. Один лишь Петр Са­баш­ни­ков чувст­во­вал се­бя пол­ностью в сво­ей та­рел­ке: он ми­гом ак­терс­ким сво­им чутьем про­ник в серд­це­ви­ну си­ту­ации и сей­час с пре­ве­ли­ким удо­вольстви­ем ра­зыг­ры­вал участ­ни­ка «тя­гост­но­го мол­ча­ния», зас­тен­чи­во со­пел, не­лов­ко пе­ре­дер­ги­вал пле­ча­ми, быст­ренько ис­под­лобья и как бы ук­рад­кой взгля­ды­вал на со­се­дей и тут же от­во­ра­чи­вал­ся и да­же как буд­то крас­нел, ско­ти­на эда­кая.

    - Да что же ты там во­зишься, Джек?! - прер­вал мол­ча­ние Луч­ни­ков.

    Хэлоуэй по­до­шел и сел во гла­ве сто­ла.

    - Мы вы­би­ра­ли ви­на, - ска­зал он. - Сей­час это очень важ­но. Ес­ли неп­ра­вильно вы­бе­решь ви­но, весь обед по­ка­тит­ся под от­кос, и все вы че­рез два ча­са бу­де­те выг­ля­деть, как свиньи.

    Тут все зас­ме­ялись, и «тя­гост­ное мол­ча­ние» уле­ту­чи­лось. Ог­ром­ная фи­гу­ра, доб­ро­душ­ные толс­тые ще­ки и ма­ленькие цеп­кие и ум­ные глаз­ки во гла­ве сто­ла внес­ли гар­мо­нию. Ви­на ока­за­лись выб­ран­ны­ми пра­вильно, обед зас­кользил по на­ка­тан­ным рельсам: аво­ка­до с лом­ти­ка­ми вет­чи­ны, шрим­пы, че­ре­па­хо­вый суп, поч­ки по-про­ван­сальски, ша­тоб­ри­аны - «Липп» под ди­ри­жерс­кую па­лоч­ку Ок­то­пу­са нс да­вал гос­тям пе­ре­дох­нуть.

    Лучников стал рас­ска­зы­вать Лю­чии и Дже­ку про дип­ло­ма­ти­чес­кий де­марш Пе­ти в под­ко­ми­те­те ЮНЕС­КО. Дип­ло­мат прит­вор­но воз­му­щал­ся - «как ты сме­ешь выс­тав­лять ме­ня в ка­ри­ка­тур­ном све­те!» Лю­чия хо­хо­та­ла. Ныо-йор­ке­ры, за­ме­тив, что рус­ские дво­ря­не не очень-то ки­чат­ся сво­ей го­лу­бой кровью, с удо­вольстви­ем по­хе­ри­ли ман­хат­танс­кий сно­бизм. Раз­го­вор шел по-англий­ски и, гля­нув на Во­ло­дю Гу­са­ко­ва, Луч­ни­ков по­ду­мал, что тот, быть мо­жет, не все по­ни­ма­ет.

    - Что-то я не все по­ни­маю, - тут же подт­вер­дил его мысль Во­ло­дя Гу­са­ков. - Что это та­кое за­бав­ное вы рас­ска­зы­ва­ете о про­цен­тах сво­бо­ды?

    Простоватое мо­ло­дое ли­цо его пок­ры­лось те­перь се­точ­кой мор­щин и вы­ра­жа­ло нас­то­ро­жен­ную неп­ри­язнь. Быть мо­жет, он как раз все по­нял, мо­жет быть, да­же больше, чем бы­ло рас­ска­за­но.

    - Джентльмен шу­тит, - лом­ким го­ло­сом, под­ни­мая под­бо­ро­док, ска­за­ла его же­на. - На­ша боль для не­го - воз­мож­ность по­ост­рить.

    Американцы не по­ня­ли ее рус­ско­го и рас­сме­ялись.

    - Мирра оф Мос­коу, - ска­зал Бук­невс­ки. - Ле­ди МХАТ. Ру­ка дис­ко­бо­ла че­рез стол лег­ла на пле­чо Во­ло­ди Гу­са­ко­ва.

    Лучников вдруг за­ме­тил, что ма­ленькие глаз­ки Дже­ка не си­я­ют, как обыч­но, а прос­ве­чи­ва­ют хо­лод­но­ва­той про­во­лоч­кой W. Только тог­да он по­нял, что это не прос­то дру­жес­кий обед, на­ча­ло оче­ред­но­го па­рижс­ко­го за­гу­ла, что у Ок­то­пу­са что-то серьезное на уме. Он смот­рел то на Дже­ка, то на Во­ло­дю Гу­са­ко­ва. Но­вые эмиг­ран­ты для все­го рус­ско­го за­ру­бежья бы­ли за­гад­кой, для Луч­ни­ко­ва же - му­ка, разд­во­ен­ность, тос­ка. По су­ти де­ла, ведь это бы­ли как раз те лю­ди, ра­ди ко­то­рых он и ез­дил все вре­мя в Моск­ву, од­ним из ко­то­рых он уже счи­тал се­бя, чью жизнь и борьбу тщил­ся он раз­де­лить. Увы, их ста­но­ви­лось все меньше в Моск­ве, все больше в па­рижс­ких ка­фе и аме­ри­канс­ких уни­вер­си­тетс­ких кам­пу­сах. В Крым они на­ве­ды­ва­лись лишь в гос­ти или для биз­не­са, ни один не осел на Ост­ро­ве Окей: не для то­го мы дра­па­ли от Сте­па­ни­ды Власьевны, что­бы сно­ва она су­ну­ла се­бе под по­дол.

    Он хо­тел бы­ло что-то ска­зать Во­ло­де Гу­са­ко­ву: дес­кать, нап­рас­но вы оби­жа­етесь, я не над ва­ми сме­юсь, а над со­бой… но вдруг прон­зи­ло, что Во­ло­дя Гу­са­ков и его же­на Мир­ра Лунц не пой­мут ни­че­го, что бы он ни ска­зал, как бы он ни ска­зал, на ка­ком бы язы­ке, хоть на са­мой кле­вой мос­ковс­кой чер­дач­ной фе­не. Вот она про­пасть, это и есть тот са­мый шес­ти­де­ся­ти­лет­ний рас­кол в глы­бе «общей судьбы».

    - Вы, рус­ские ма­зо­хис­ты, - зас­ме­ял­ся Джек. - Анд­рей и Во­ло­дя, как зна­ток сла­вянс­кой ду­ши я вас раз­во­жу на де­сять ми­нут.

    Он встал, по­ло­жил од­ну ру­ку на пле­чо «не­из­вест­ной де­вуш­ки» - пой­дем с на­ми, пус­си­кэт, - и под­миг­нул Луч­ни­ко­ву: - на­до, дес­кать, об­моз­го­вать на­ши блядс­кие де­лиш­ки. Луч­ни­ков, од­на­ко, уже по­ни­мал, что раз­го­вор пой­дет о дру­гом.

    Конечно, этот по­ход вниз, в бар, за­тя­нул­ся не на де­сять ми­нут, а на все трид­цать. Ра­зу­ме­ет­ся, в «лип­повс­ком» барс ока­за­лось у Хэ­ло­у­эя не ме­нее трех зна­ко­мых, как раз не ме­нее и не бо­лее трех че­ло­век вос­се­да­ли там на та­бу­ре­тах. Один из зна­ко­мых, не­кий гон­ку­ровс­кий ла­уре­ат, по­хо­жий ско­рее, па пьянчуж­ку-ча­сов­щи­ка, чем на утон­чен­но­го фран­цузс­ко­го пи­са­те­ля, ока­зал­ся к то­му ж луч­шим дру­гом Ок­то­пу­са, и это то­же бы­ло нор­мально, по­то­му что из трех зна­ко­мых один всег­да был его луч­шим дру­гом. С бар­ме­ном то­же бы­ло ка­кое-то об­щее прош­лое, ка­кие-то слож­ные от­но­ше­ния, воз­ник­шие в пос­лед­ний при­езд, ка­кая-то жа­ло­ба ка­ко­го-то месье Де­ла­ну, ви­зи­ты ко­мис­са­ра При­вэ, ко­то­рый все-та­ки ока­зал­ся, как и пред­по­ла­гал бар­мен, хо­ро­шим пар­нем, месье Oк­то­пу оши­бал­ся на его счет, но во вся­ком слу­чае на те­пе­реш­ний мо­мент ни­ка­кие неп­ри­ят­нос­ти в VI аран­дис­ма­не Па­ри­жа ему не уг­ро­жа­ют, по­то­му что месье При­вэ пол­ностью со­от­ветст­ву­ет сво­ему име­ни, это «При­вэ», это ста­рая Фран­ция, месье Ок­то­пу, где лю­ди уме­ли смот­реть друг дру­гу в гла­за и по­ня­тия не име­ли о кош­мар­ных чу­ди­щах со­ци­ализ­ма, компьюте­рах, месье, нас­ту­па­ющих на нас, про­шу по­нять ме­ня пра­вильно, из Аме­ри­ки, а вов­се не из Рос­сии, как по­ла­га­ют не­ко­то­рые, эти чу­ди­ща со­ци­ализ­ма, хра­ня­щие па­мять обо всех тво­их пус­тя­ко­вых прег­ре­ше­ни­ях, месье, будь это пе­ре­вер­ну­тый сто­лик в ка­фе, или по­ще­чи­на не­го­дяю, или гро­шо­вое по­ло­тен­це, про­пав­шее в оте­ле, как это слу­чи­лось с од­ним польским про­фес­со­ром, вот та­кое чу­ди­ще сыск­но­го со­ци­ализ­ма, месье, ус­та­нов­ле­но сей­час и в VI аран­дис­ма­не Па­ри­жа, месье, но вы ту­да не по­па­ли, бла­го­да­ря месье При­вэ, кор­рект­ман. Тут еще «не­из­вест­ная де­вуш­ка» ста­ла бун­то­вать, уви­де­ла в ок­не свою соб­лаз­ни­тельную под­руж­ку и хо­те­ла убе­жать вслед за ней, и Хэ­ло­у­эю приш­лось дер­жать ее обе­ими ру­ка­ми за поп­ку и го­ря­чо убеж­дать по­че­му-то по-испанс­ки в бес­смыс­лен­нос­ти и ма­лой эф­фек­тив­нос­ти лес­бий­ской люб­ви.

    - Слушай, ты мне на­до­ел, Осьми­ног, - ска­зал на­ко­нец Луч­ни­ков, он стал уже пог­ля­ды­вать на ча­сы - как бы не опоз­дать к ге­не­ра­лу Вит­те.

    Джек тог­да вы­пус­тил свою дев­чон­ку, от­вер­нул­ся от бар­ме­на, прик­рыл ла­донью ухо, в ко­то­рое вре­мя от вре­ме­ни что-то бор­мо­тал ему гон­ку­ровс­кий ла­уре­ат, ма­тюк­нул­ся на всех дос­туп­ных ему язы­ках, а их бы­ло не ме­нее де­сят­ка, за­тем в сти­ле пре­зи­ден­та Ник­со­на по­ло­жил Луч­ни­ко­ву ру­ку на пле­чо и стал вык­ла­ды­вать свое де­ло­вое пред­ло­же­ние, от ко­то­ро­го Луч­ни­ков ед­ва не сва­лил­ся на пол.

    - …Послушай ста­ри­на мне это на­до­ело ты зна­ешь сколько я баш­лей наг­реб за пос­лед­ние го­ды но я кля­нусь те­бе вот этой пра­вой сво­ей ру­кой ко­то­рой де­лаю Анд­ре все свое ос­нов­ное вот этой не­за­уряд­ной ру­чи­щей ко­то­рая мне нуж­на хо­тя бы для то­го что­бы рас­стег­нуть ши­рин­ку что я во­ро­ча­юсь в этом блядс­ком биз­не­се жи­вых кар­ти­нок вов­се не для де­нег ну я ви­жу ты уже улы­ба­ешься предв­ку­ша­ешь как ста­рый Ок­то­пус за­го­во­рит сей­час об ис­кус­стве но я не за­го­во­рю хо­тя и не ви­жу при­чин для зас­тен­чи­вос­ти не за­го­во­рю хо­тя бы по­то­му что­бы ты ста­рая ло­шадь с го­лу­бой кровью не ста­ла хи­хи­кать над ре­бен­ком фи­ла­дельфий­ско­го дна да я был ре­бе­нок фи­ла­дельфий­ско­го дна а ты не знал раз­ве о мо­ем ужас­ном детст­ве так вот я те­бе ска­жу хо­тя бы только то во что ты на­де­юсь по­ве­ришь а ес­ли не по­ве­ришь я сбро­шу те­бя со сту­ла и вы­зо­ву месье При­вэ а тот упе­чет те­бя в свой со­ци­алис­ти­чес­кий компьютер и те­бя больше уже ни­ког­да не пус­тят в Па­риж и ты бу­дешь как веч­ный жид но­ситься ты­ся­че­ле­тия по спи­ра­лям вок­руг Па­ри­жа но ни­ког­да уже сю­да не по­па­дешь из-за не­пот­реб­но­го по­ве­де­ния в ба­ре рес­то­ра­на «Липп» или бу­дешь тор­чать и выть на сво­ем Ост­ро­ве Окей по­ка не при­дут крас­ные так вот я те­бе ска­жу что я кру­чу свою ма­шин­ку не для се­бя а что­бы да­вать про­пи­та­ние всей этой бе­зоб­раз­ной сво­ло­чи ко­то­рая ме­ня ок­ру­жа­ет и что­бы осу­ществ­лять меч­ты всей этой меж­ду­на­род­ной неб­ла­го­дар­ной мра­зи то есть мо­их дру­зей и ес­ли ты и в это не по­ве­ришь кля­нусь сво­ей пя­той ко­неч­ностью те­бя ми­лей­ший се­год­ня же выш­лют из Па­ри­жа и при­ку­ют цепью к ста­туе Марк­са воз­ле гос­ти­ни­цы «Мет­ро­поль» и ты бу­дешь там си­деть вплоть до то­го как нач­нет­ся твоя лю­би­мая Об­щая Судьба а по­том ком­ми­сы в знак бла­го­дар­нос­ти вы­ебут те­бя ба­то­ном док­торс­кой кол­ба­сы и сош­лют в веч­ные льды Йош­ка­ро­лы че­го на­де­юсь ни­ког­да не слу­чит­ся по­то­му что я те­бя люб­лю и ты мой луч­ший без вся­кой брех­ни друг по всем ма­те­ри­кам и я твой раб…

    Сказав все это в бе­зуп­реч­ном сти­ле преж­них пьянок, Джек Хэ­ло­у­эй вне­зап­но за­го­во­рил, как трез­вый.

    - Я, зна­ешь ли, не­дав­но про­чел твою кни­гу «Мы - рус­ские?» Сногс­ши­ба­тельно! Все эти пси­хо­ло­ги­чес­кие курьезы. Это свой­ст­вен­но, быть мо­жет, только вам, рус­ским. Анг­ли­ча­не, ко­ло­ни­зи­руя ост­ро­ва и про­чие прост­ранст­ва, тут же на­чи­на­ли стре­миться к от­де­ле­нию от мет­ро­по­лии. У вас вто­рое по­ко­ле­ние спас­ших­ся, не го­во­ря уже о третьем, на­чи­на­ет меч­тать о су­ро­вых объяти­ях пе­ре­до­во­го, хо­тя и са­мо­го ту­по­го, на­ро­да в ис­то­рии. Су­ици­дальный комп­лекс, нравст­вен­ная дег­ра­да­ция… но как все это пре­под­но­сит­ся в тво­ей кни­ге! Бра­во, Анд­рей, ни в жур­на­листс­ком мас­терст­ве, ни в мис­ти­чес­ком чувст­ве ис­то­рии те­бе не от­ка­жешь. Ей-ей, та­тарс­кая спер­ма от­ра­ви­ла ва­шу арис­ток­ра­тию нав­сег­да. Ска­жи только чест­но - вос­со­еди­не­ние с Рос­си­ей, то есть пог­ло­ще­ние Кры­ма Со­юзом - это дей­ст­ви­тельно твоя меч­та или это… нy… или это та­кой твой по­ли­ти­чес­кий при­ем? Мы не ви­де­лись нес­колько лет, дру­жи­ще. Я хо­тел бы знать, что у те­бя за ду­шой.

    Хэлоуэй по­жи­рал Луч­ни­ко­ва гла­за­ми. Две про­во­лоч­ки W на­ка­ли­лись уже до­бе­ла, и свет их га­сил цве­то­вую ме­ша­ни­ну бу­ты­лок на сте­не ба­ра и окон, отк­ры­тых на Сен-Жер­мен-де-Пре. Мир выц­вел и те­перь по­лы­хал в чер­но-бе­лом ин­тен­сив­ном све­че­нии. Мрак бла­го­род­ны­ми склад­ка­ми ви­сел пря­мо над го­ло­вой. Луч­ни­ков ощу­щал по­жа­тия дис­то­нии.

    - Я ни­ког­да не го­во­рил с то­бой, Джек, на та­кие серьезные те­мы, - про­го­во­рил он… - Я пред­по­чел бы и дальше, Джек, дер­жать те­бя за сво­его ста­ро­го дру­га Ок­то­пу­са…

    Хэлоуэй ус­мех­нул­ся, да так, что Луч­ни­ков по­ду­мал: тот ли это че­ло­век, ко­то­ро­го он знал, вправ­ду ли это Ок­то­пус.

    - Андрей, нет-нет, нельзя так дол­го не встре­чаться. Ты, долж­но быть, нс все по­ни­ма­ешь. Ты по­ни­ма­ешь хо­тя бы то, что лю­бой дру­гой по­ли­ти­чес­кий пи­са­тель вми­ре от­дал бы мно­го за та­кую бе­се­ду со мной? Ты не по­ни­ма­ешь, ду­ра­чок, что у ме­ня к те­бе пред­ло­же­ние? Де­ло­вое пред­ло­же­ние?

    - Что у нас об­ще­го? - Луч­ни­ков на­жи­мал пальца­ми па глаз­ные яб­ло­ки, нo крас­ки ми­ра не возв­ра­ща­лись. Тог­да он вы­пил зал­пом двой­ной коньяк и сра­зу все ста­ло на мес­то. - Ес­ли те­бя ин­те­ре­су­ет рек­ла­ма, то «Курьер» и так от­во­дит мно­го мес­та тво­им фильмам. Лю­чия не схо­дит с на­ших стра­ниц… «Жем­чу­жи­на Ост­ро­ва», что ты хо­чешь…

    - Чудак! - прер­вал его Хэ­ло­у­эй. - Мое пред­ло­же­ние сто­ит по­до­ро­же та­ких бля­дей, как Лю­чия. Мы мо­жем с то­бой. Анд­ро, вос­со­еди­нить Ост­ров с Рос­си­ей!

    - Что ты ме­лешь? - Луч­ни­ков нап­ру­жи­нил­ся, схва­тил Ок­то­пу­са за за­пястье, заг­ля­нул в гла­за. - Что оз­на­ча­ет этот вздор?

    - Месье Го­бо, у вас нем­нож­ко слиш­ком от­рос­ло пра­вое ухо, - ска­зал Хэ­ло­у­эй бар­ме­ну, ко­то­рый на дру­гом кон­це стой­ки за­ни­мал­ся подс­че­та­ми. - Прой­дем­ся, Анд­рей, по чис­то­му воз­ду­ху. Тер­петь не мо­гу, ког­да у че­ло­ве­ка в мо­ем при­сутст­вии от­рас­та­ет ос­ли­ное ухо.

    На бульва­ре аме­ри­ка­нец взял Луч­ни­ко­ва под ру­ку, в не­кое по­до­бие стально­го за­жи­ма и, ув­ле­чен­но раз­ма­хи­вая сво­бод­ной ру­кой и заг­ля­ды­вая в гла­за, стал раз­ви­вать идею.

    Фильм. Они сни­мут ги­гантс­кий блок­бас­тер о вос­со­еди­не­нии Кры­ма с Рос­си­ей. Тра­ги­чес­кий, ли­ри­чес­кий, иро­ни­чес­кий, дра­ма­ти­чес­кий, ре­алис­ти­чес­кий и «сюр», в са­мом сво­ем по­сы­ле су­пер-фильм. То­та­ли­тар­ный ги­гант по­жи­ра­ет ве­се­ленько­го кро­ли­ка по во­ле пос­лед­не­го. Луч­ни­ков на­пи­шет сце­на­рий. Собст­вен­но го­во­ря, сце­на­рий поч­ти го­тов. Мас­сов­ка го­то­ва. Сни­мать бу­дет Ви­та­лий Ган­гут. Сток­са поп­рем под жо­пу ко­лен­кой, слиш­ком ге­ни­альным стал. Не­важ­но, что Ган­гут в Моск­ве, мы его вы­та­щим от­ту­да, это сей­час не проб­ле­ма. При­ни­ма­ешь пред­ло­же­ние, ста­рик?

    - Отпусти-ка мою ру­ку, - ска­зал Луч­ни­ков.

    - А в чем де­ло? - как-то стран­но уди­вил­ся Хэ­ло­у­эй, но ру­ку не от­пус­тил.

    - Закурить хо­чу, - ска­зал Луч­ни­ков. - Ка­ко­го хе­ра ты вце­пил­ся? Что я те­бе - ба­ба?

    - Ты чу­дак, ка­кой-то стран­ный тип… - бор­мо­тал вро­де бы рас­те­рян­но мо­гу­чий Ок­то­пус и так и не вы­пус­кал ру­ки Луч­ни­ко­ва. - Те­бе пред­ла­га­ют мил­ли­оны, а ты…

    - Ну-ка! - сво­бод­ной ру­кой, реб­ром ла­до­ни, Луч­ни­ков ша­рах­нул по жи­во­ту и выр­вал свою ле­вую.

    Изумленный ги­гант ос­та­но­вил­ся пос­ре­ди те­ку­щей па­рижс­кой тол­пы. На не­го ог­ля­ды­ва­лись. Луч­ни­ков ото­шел на нес­колько ша­гов, за­ку­рил свою «Пан­те­ру» и только тог­да спро­сил:

    - От чьего име­ни ты ме­ня про­во­ци­ру­ешь?

    - Сволочь! - про­ле­те­ло в от­вет над го­ло­ва­ми па­ри­жан.

    Октопус за­ша­гал прочь, но ос­та­но­вил­ся че­рез нес­колько мет­ров и сно­ва крик­нул:

    - Я те­бе как дру­гу, а ты… гов­но!

    Еще нес­колько ша­гов в сле­пой ярос­ти и гул­кой тру­бой от ка­фе «Дё Ма­го»:

    - Знать те­бя не хо­чу!

    Лучников не дви­нул­ся с мес­та.

    Хэлоуэй бух­нул­ся в крес­ло на тро­ту­аре, в пос­лед­ний раз по­ка­зал ку­лак Луч­ни­ко­ву и стал звать офи­ци­ан­та.

    Лучников уви­дел че­рез ули­цу, что из «Лип­ла» вы­шел Са­баш­ни­ков. Он мах­нул ему ру­кой, и они ста­ли дви­гаться ко вхо­ду в пар­кинг, где и встре­ти­лись че­рез ми­ну­ту. Са­баш­ни­ков, изоб­ра­жая ос­корб­лен­ную доб­ро­де­тель, по­ве­дал Луч­ни­ко­ву, как раз­ви­ва­лись за эти пол­ча­са со­бы­тия на дру­жес­ком ки­но­обе­де. Аме­ри­канс­кие зна­ме­ни­тос­ти в кон­це кон­цов обоз­ва­ли его де­ге­не­ра­том-дво­ря­ни­ном, а Во­ло­дя Гу­са­ков выс­ка­зал­ся в том ду­хе, что он, с од­ной сто­ро­ны, бе­лог­вар­дей­ский не­до­би­ток, а с дру­гой - крас­ный жо­по­лиз, а Лю­чия Кларк рас­стег­ну­ла ему под сто­лом мол­нию па ши­рин­ке. Как ты по­ни­ма­ешь, обс­та­нов­ка за сто­лом ста­ла не­вы­но­си­мой, не вы­дер­жа­ли да­же мои за­ка­лен­ные в ЮНЕС­КО нер­вы, и я ушел, не ска­зав ни еди­но­го сло­ва.

    - За иск­лю­че­ни­ем? - спро­сил Луч­ни­ков.

    - Ну, я только лишь ска­зал на про­ща­ние, что их стол - это «табль де гиньоль», вот и все. Пос­ле это­го ушел, нс ска­зав ни еди­но­го сло­ва. За иск­лю­че­ни­ем, ну… Сло­вом, все это кош­мар. Ми­аз­мы враж­ды, не­из­быв­но­го скан­да­ла от­рав­ля­ют мир. Бли­зит­ся час ха­ло­кас­та. По­ка не позд­но - в мо­нас­тырь, ку­да-ни­будь на Мальту, ку­да-ни­будь на ост­ро­ва Трис­тан-да-Кунья… Нс зна­ешь, где са­мый от­да­лен­ный и са­мый бед­ный пра­вос­лав­ный мо­нас­тырь?

    Они вы­еха­ли на по­верх­ность и те­перь нуж­но бы­ло про­би­раться че­рез все бо­лее и бо­лее са­та­не­ющее дви­же­ние па Пра­вый Бе­рег, па ули­цу Бьенфе­занс, где вот уже пятьде­сят лет жил не­удав­ший­ся де­ятель рус­ской идеи ге­не­рал фон Вит­те.

    Лучников ни сло­ва не ска­зал дру­гу о пред­ло­же­нии аме­ри­кан­ца. По су­ти де­ла, он и се­бе нс ска­зал еще ни сло­ва об этом. Он знал, что его бу­дет раз­би­рать зло­ба все больше и больше, ког­да он нач­нет раз­мыш­лять над этим ко­щунст­вен­ным, ти­пич­ным для раст­лен­ных «ма­ни-мэй­ке­ров» с хол­мов Бе­вер­ли пред­ло­же­ни­ем.

    Так или ина­че, он при­ка­зал се­бе по­ка не за­во­диться, вер­нул­ся в ка­ру­сель сво­его па­рижс­ко­го дня и вспом­нил о том, что сле­ду­ет поз­во­нить в со­ветс­кое по­сольство.

    - Алло! То­ва­рищ Та­ра­сов? С ва­ми го­во­рит Анд­рей Луч­ни­ков.

    - Добрый день, гос­по­дин Луч­ни­ков, - расп­лыл­ся в труб­ке лю­без­ней­ший го­лос. - У те­ле­фо­на Мяс­ни­чен­ко.

    - Я по по­во­ду сво­ей ви­зы, - ска­зал Луч­ни­ков, гля­дя из те­ле­фон­ной буд­ки на ос­ве­щен­ную солн­цем грань церк­ви Сен-Жер­мен-де-Пре. - Есть ли ка­кое-ни­будь дви­же­ние?

    Последнее вы­ра­же­ние, ти­пич­ное для сов­ре­мен­ной сов­бю­рок­ра­тии, бы­ло упот­реб­ле­но сей­час с мак­си­мальной точ­ностью. Ка­кое див­ное в этот мо­мент про­изош­ло в ми­ре со­еди­не­ние: гос­по­дин го­во­рит с то­ва­ри­щем на од­ном язы­ке. Див­ны де­ла Твои!

    - Все в пол­ном по­ряд­ке, гос­по­дин Луч­ни­ков, - то­ва­рищ Мяс­ни­чен­ко, долж­но быть, предс­тав­лял из се­бя не­ис­ся­ка­емый ге­не­ра­тор ду­шев­но­го теп­ла.

    - Возможно ли это? - изу­мил­ся Луч­ни­ков.

    - Более чем воз­мож­но, Анд­рей Ар­се­ни­евич. Прос­то-нап­рос­то все уже го­то­во, ос­та­лось только сде­лать по­мет­ку в ва­шем пас­пор­те. Я жду вас, Анд­рей Ар­се­ни­евич.

    - Мда-с… чест­но го­во­ря, я не ожи­дал та­кой опе­ра­тив­нос­ти… я в ди­кой за­пар­ке… - за­бор­мо­тал Луч­ни­ков.

    - Не из­вольте бес­по­ко­иться, Анд­рей Ар­се­ни­евич. Это зай­мет у вас не бо­лее де­ся­ти ми­нут.

    Товарищ Мяс­ни­чен­ко как бы пла­тит лю­без­ностью за лю­без­ность, в от­вет на луч­ни­ковс­кие со­ве­тиз­мы, вклю­ча­ющие да­же и «ди­кую за­пар­ку», от­ве­ча­ет ста­ро­ре­жим­ным «не из­вольте бес­по­ко­иться». Так, ве­ро­ят­но, он по­ла­га­ет, го­во­рят, как в клас­си­чес­кой ли­те­ра­ту­ре, ны­неш­ние пос­ле­ды­ши и не­до­бит­ки.

    И в са­мом де­ле про­це­ду­ра на рю Гре­нель за­ня­ла не бо­лее де­ся­ти ми­нут. То­ва­рищ Мяс­ни­чен­ко ока­зал­ся мо­ло­дым че­ло­ве­ком, со­ве­ти­ку­сом но­вой фор­ма­ции: лег­кая, чуть-чуть раз­вин­чен­ная по­ход­ка, слег­ка за­дым­лен­ные стильные оч­ки, лю­без­ней­шая, хо­тя нем­но­го кри­во­ва­тая улыб­ка.

    Сунув пас­порт в кар­ман, Луч­ни­ков бод­ро про­ша­гал до уг­ла бульва­ра Рас­пай, где в «ре­но» ждал его Са­баш­ни­ков. По­еха­ли.

    Дипломат Пе­тя­ша, как буд­то и не пре­ры­вал­ся, про­дол­жал сте­на­ния:

    - Послушай, Анд­рюш­ка, да­вай пош­лем все это к ед­ре­ной фе­не, да­вай уедем в Но­вую Зе­лан­дию. Ку­пим зем­лю, уст­ро­им там рус­ский фарм, за­ма­ним нес­колько дру­зей и от­ца Ле­они­да, бу­дем вы­ра­щи­вать ово­щи, встре­чать за­кат жиз­ни, чи­тать и тол­ко­вать Пи­са­ние… Не­уже­ли те­бе не на­до­ело - что? - да все это вок­руг: Па­риж, Нью-Йорк, Сим­фи, Моск­ва, все эти жен­щи­ны и муж­чи­ны, по­ли­ция, по­ли­ти­ка - здесь луч­ше ехать пря­мо на Кон­корд, - эх, ес­ли бы мож­но бы­ло соб­рать де­сят­ка два доб­рых дру­зей и сбе­жать по­дальше из это­го бар­да­ка, я бы и в мо­нас­тырь тог­да не ушел, ос­тал­ся бы в ми­ру, в ти­хом пер­во­быт­ном ок­ру­же­нии, ну вот здесь по­во­ра­чи­вай на Аве­ню Ва­шинг­тон и ищи пар­ков­ку.

    

    Лучников пред­по­ла­гал, что в до­ме ге­не­ра­ла он най­дет за­пах ма­раз­ма, вет­хос­ти, на­бор по­лу­со­нильных чу­да­честв, сон­ми­ще ко­тов, нап­ри­мер, или го­во­ря­щих птиц, отс­тав­шие от стен обои, - сло­вом, не­кий бес­стыд­ный рас­пад. Он мог, ко­неч­но, пред­по­ло­жить и об­рат­ное, то есть оп­рят­ную свет­лую ста­рость, но уж ни­как не предс­тав­лял, что по­па­дет в бю­ро по­ли­ти­чес­ко­го де­яте­ля. Меж­ду тем за мас­сив­ной рез­ной дверью с мед­ной таб­ли­цей, на ко­то­рой по-рус­ски и по-фран­цузс­ки зна­чил­ся длин­ный ти­тул ге­не­ра­ла, в прос­тор­ном хол­ле, ук­ра­шен­ном ста­ры­ми ге­ог­ра­фи­чес­ки­ми кар­та­ми Рос­сии, а так­же порт­ре­та­ми нес­кольких вы­да­ющих­ся че­ло­век, сре­ди ко­то­рых со­седст­во­ва­ли друг с дру­гом глав­но­ко­ман­ду­ющий Лавр Кор­ни­лов и пред­сов­нар­ко­ма Ле­нин, их встре­тил мо­ло­дой че­ло­век в се­ром фла­не­ле­вом кос­тю­ме, ти­пич­ный фран­цузс­кий дип­ло­мат, от­ре­ко­мен­до­вал­ся сек­ре­та­рем ба­ро­на фон Вит­те и ска­зал, что его пре­вос­хо­ди­тельство ждет гос­под Луч­ни­ко­ва и Са­баш­ни­ко­ва.

    Генерал си­дел в ка­би­не­те за ог­ром­ным письмен­ным сто­лом и что-то быст­ро пи­сал; нем­но­го слиш­ком быст­ро; чуть-чуть быст­рее, чем нуж­но бы­ло, что­бы сов­сем уже не сма­хи­вать на ба­ла­ган­щи­ка.

    Те нес­колько се­кунд, по­ка ге­не­рал как бы не за­ме­чал во­шед­ших (так­же с лиш­ком на од­ну-две се­кун­ды), Луч­ни­ков срав­ни­вал его со сво­им от­цом. Срав­не­ние яв­но в пользу Ар­се­ния, уже хо­тя бы по ма­не­ре, по жес­ту, ге­не­ра­лу яв­но да­ле­ко до бе­зу­ко­риз­нен­нос­ти вул­кан­но­го жи­те­ля, да и фи­зи­чес­ки Ар­се­ний мо­ло­же, креп­че, хо­тя, впро­чем, и ге­не­ра­ла не на­зо­вешь раз­ва­ли­ной.

    Крепкое ру­ко­по­жа­тие с за­держ­кой ла­до­ни ви­зи­те­ра и с про­ник­но­вен­ным заг­ля­ды­ва­ни­ем в гла­за: сер­деч­ность и бла­госк­лон­ность. Опять пе­ре­бор! Са­ди­тесь, мальчи­ки! Чер­товс­ки рад вас ви­деть, всег­да рад гос­тям из Рос­сии, осо­бен­но мо­ло­де­жи. Хоть и жи­ву уже поч­ти пол­ве­ка в изг­на­нии, но ду­шой всег­да на ро­ди­не, в ее прост­ранст­вах, на ее ре­ках, на ее рав­ни­нах и ос­т­ро­вах (пос­лед­нее очень точ­но и дельно под­черк­ну­то). Ост­рей­ший раз­ве­ды­ва­тельный взгляд или ими­та­ция ост­рей­ше­го взгля­да, во вся­ком слу­чае жи­вое блед­но-го­лу­бое све­че­ние на эр­ро­зи­ро­ван­ной гли­не ли­ца. Вот, по­ни­ма­ете ли, только пол­ча­са на­зад при­ни­мал сек­ре­та­ря ком­со­мольской ор­га­ни­за­ции од­но­го из сверд­ловс­ких трак­тор­ных (вну­ши­тельный спуск и подъем пра­во­го ве­ка) за­во­дов. Неп­ло­хая, неп­ло­хая сме­на под­рос­ла у нас на Ура­ле, ин­те­рес­ные идеи, си­ла, хват­ка. Л как на юге? Что в Кры­му? Как, меж­ду про­чим, здо­ровье Ар­се­ния Ни­ко­ла­еви­ча? Кла­няй­тесь ва­ше­му ба­тюш­ке, го­ря­чий ему при­вет. Ведь мы с ним бо­евые то­ва­ри­щи. Ка­хов­ка, Ка­хов­ка, род­ная вин­тов­ка… Мда-с, ва­ше счастье, мальчи­ки, что вам не приш­лось участ­во­вать в бра­то­убий­ст­вен­ной вой­не. Ну, а вы-то как? Что в ва­шей сре­де? Чем, как го­во­рит­ся, ды­ши­те? Спорт, секс?

    Тут фон Вит­те осек­ся, ка­жет­ся, по­нял, что за­ра­пор­то­вал­ся, пе­ре­иг­рал. Го­во­ря весь этот вздор, в том чис­ле и пе­ре­да­вая при­ве­ты Луч­ни­ко­ву-стар­ше­му, он на Анд­рея по­че­му-то не смот­рел, а об­ра­щал­ся к сво­ему зна­ко­мо­му Са­баш­ни­ко­ву, а тот, как всег­да, то­же уло­вив фальши­ви­ну, от­лич­но подст­ро­ил­ся под иг­ру ста­ри­ка и изоб­ра­жал «мо­ло­дежь», эда­ко­го гим­на­зис­та-пе­ре­рост­ка, пры­ща­во­го дро­чи­лу, сму­щал­ся, хи­хи­кал и да­же по­ку­сы­вал, под­лец, ног­ти. В кон­це кон­цов ге­не­рал взгля­нул все же на Луч­ни­ко­ва и тут осек­ся, по­хо­же бы­ло, что да­же вро­де бы слег­ка ис­пу­гал­ся. Луч­ни­ков в этот мо­мент стря­хи­вал пе­пел сво­ей си­га­рил­лос в пе­пельни­цу с крем­левс­кой баш­ней, зор­ко изу­чал ге­не­ра­ла и яв­но не яв­лял­ся мо­ло­дежью, а тем бо­лее «мальчи­ком».

    - Это прав­да, Ви­тольд Яков­ле­вич, что вы в 36-м го­ду встре­ча­лись со Ста­ли­ным? - спро­сил он.

    - Мальчики, мальчи­ки, - ста­рик по инер­ции по­ка­чал пальцем с лу­ка­вой уко­риз­ной, но яв­но был на­пу­ган.

    - Я ре­дак­тор и из­да­тель «Рус­ско­го Курьера», вон той га­зе­ты, что ле­жит у вас на сто­ле.

    - Помилуйте, Анд­рей Ар­се­ни­евич! - ста­рик всплес­нул ру­ка­ми, изоб­ра­жая не­ве­ро­ят­ную по­ли­ти­чес­кую хит­рость. - Да кто же не зна­ет!… Кто же не це­нит!… Вы да­же не предс­тав­ля­ете, как мы здесь, на чуж­би­не, ра­ду­ем­ся род­но­му сло­ву, будь то мос­ковс­кая «Прав­да» или сим­фе­ро­польский «Курьер»! Мы, рус…

    - Я бы вас поп­ро­сил, Ви­тольд Яков­ле­вич!… - нес­мот­ря на сос­ла­га­тельное нак­ло­не­ние и мно­го­то­чие, эта фра­за Луч­ни­ко­ва проз­ву­ча­ла не­мыс­ли­мой дер­зостью, а подк­реп­лен­ная пос­ле­ду­ющим стран­ным жес­том, лег­ким, в чет­верть си­лы, по­жа­ти­ем ста­ри­ковс­ко­го за­пястья обер­ну­лась ед­ва ли не ульти­ма­ту­мом -дес­кать, кон­чай­те ба­ла­ган.

    Генерал пос­ле этой фра­зы и жес­та рез­ко из­ме­нил­ся. Быст­рая энер­гич­ная сме­та оч­ков, вмес­то си­не­ва­той лу­ка­вой дым­ки чис­тые и сильные лин­зы - са­мо вни­ма­ние.

    - Я вас слу­шаю, гос­по­дин Луч­ни­ков.

    Начался быст­рый ди­алог, во вре­мя ко­то­ро­го Пе­тя Са­баш­ни­ков, то­же мгно­вен­но пе­рест­ро­ив­шись, жи­вей­шим об­ра­зом ре­аги­ро­вал, вски­ды­вал бро­ви, де­лал ум­ное ли­цо, энер­гич­но ки­вал или от­ри­ца­тельно пот­ря­хи­вал лег­кой дво­рянс­кой го­ло­вой.

    ЛУЧНИКОВ: Мы вы­ра­жа­ем Идею Об­щей Судьбы.

    ФОН ВИТ­ТЕ: Ко­го вы предс­тав­ля­ете?

    ЛУЧНИКОВ: Оп­ре­де­лен­ное ин­тел­лек­ту­альное те­че­ние.

    ФОН ВИТ­ТЕ: Име­ну­емое?

    ЛУЧНИКОВ: Име­ну­емое Со­юзом Об­щей Судьбы. Аб­бре­ви­ату­ра - СОС.

    ФОН ВИТ­ТЕ: Бра­во! Это дей­ст­ви­тельно на­ход­ка - СОС! Од­на­ко, ко­го же вы…

    ЛУЧНИКОВ: Ва­ше пре­вос­хо­ди­тельство, ни од­на из раз­ве­док ми­ра за на­ми не сто­ит.

    Фон Вит­те мол­чит. Гла­за за лин­за­ми бес­смыс­лен­но уве­ли­чи­ва­ют­ся.

    ЛУЧНИКОВ: Вам, долж­но быть, это труд­но предс­та­вить.

    Фон Вит­те мол­чит. Гла­за ос­мыс­лен­но су­жа­ют­ся.

    ЛУЧНИКОВ: На­ша си­ла в пол­ной глас­нос­ти и…

    ФОН ВИТ­ТЕ: По­че­му вы зап­ну­лись?

    ЛУЧНИКОВ:…и в го­тов­нос­ти к лю­бо­му по­во­ро­ту со­бы­тий.

    ФОН ВИТ­ТЕ: Я бы про­из­нес сло­во «обре­чен­ность»…

    ЛУЧНИКОВ: Те­перь моя оче­редь вас позд­ра­вить. Бра­во, ге­не­рал!

    Обмен иро­ни­чес­ки­ми улыб­ка­ми про­шел, что на­зы­ва­ет­ся, «на рав­ных».

    Петр Са­баш­ни­ков, со­об­ра­зив, что кло­уна­да сов­сем уже за­кон­чи­лась, встал и ото­шел в тот угол ка­би­не­та, где за стек­лом ак­ва­ри­ума гла­зе­ли на про­ис­хо­дя­щее де­ко­ра­тив­ные ры­бы и в клет­ках чи­ри­ка­ло нес­колько рус­ских птиц, долж­но быть, по­дар­ки ком­со­мольских ор­га­ни­за­ций Ура­ла.

    - Быть мо­жет, те­перь, ва­ше пре­вос­хо­ди­тельство, мои воп­рос о Ста­ли­не по­ка­жет­ся вам бо­лее умест­ным, - ска­зал Луч­ни­ков. - Ме­ня ин­те­ре­су­ет, как ре­аги­ро­вал вождь прог­рес­сив­но­го че­ло­ве­чест­ва на идею объеди­не­ния.

    - Вопрос, быть мо­жет, и умес­тен, но иро­ния в ад­рес Иоси­фа Вис­са­ри­оно­ви­ча со­вер­шен­но не­умест­на, - стро­го ска­зал фон Вит­те.

    - Если вы не за­хо­ти­те от­ве­тить на мой воп­рос, ге­не­рал, зна­чит, вы пол­ное гов­но, - Луч­ни­ков лю­без­но улы­бал­ся.

    Крепкое слов­цо бы­ло восп­ри­ня­то как шут­ка. Ши­ро­чай­шая улыб­ка зас­ты­ла на ли­це фон Вит­те. Пра­вая ко­лен­ка ис­то­ри­чес­ко­го де­яте­ля дер­га­лась. «Долж­но быть, сиг­на­ли­за­ция сра­ба­ты­ва­ет не сра­зу», - по­ду­мал Луч­ни­ков.

    Открылась дверь ка­би­не­та. Ря­дом с сек­ре­та­рем ма­ячи­ли те­перь два пле­чис­тых пар­ня в клет­ча­тых пид­жа­ках.

    - Ай-я-яй, Ви­тольд Яков­ле­вич, - по­ка­чал го­ло­вой Са­баш­ни­ков. - Я вас всег­да дер­жал за че­ло­ве­ка со вку­сом. Ая-я-яй, ба­тенька, фи-фи-фи…

    - Это, долж­но быть, ком­со­мольцы Ура­ла? - спро­сил Луч­ни­ков, разг­ля­ды­вая мо­ло­дых лю­дей.

    - Позвольте мне за­дать вам встреч­ный воп­рос, гос­по­дин Луч­ни­ков. Для че­го вы спра­ши­ва­ете о Ста­ли­не? - ге­не­рал взи­рал на ви­зи­те­ра с лож­ной лю­без­ностью, ко­то­рая, ра­зу­ме­ет­ся, пред­по­ла­га­ла за со­бой уг­ро­зу.

    - Нам при­хо­дит­ся иметь де­ло с нас­лед­ни­ка­ми ге­не­ра­лис­си­му­са, - ус­мех­нул­ся Луч­ни­ков.

    - Ах, Ви­тольд Яков­ле­вич, Ви­тольд Яков­ле­вич… - про­дол­жал уко­рять ге­не­ра­ла, слов­но наш­ко­див­ше­го мальчи­ка, Са­баш­ни­ков. - Пу­га­ете нас тре­мя мус­ку­лис­ты­ми го­мо­се­ка­ми. Это безв­кус­но…

    - Что за вздор, Пе­тя­ша? - фон Вит­те и в са­мом де­ле го­во­рил слег­ка шкод­ли­вым то­ном. - Мо­ло­дые лю­ди - мои слу­жа­щие…

    - Хотите знать, ге­не­рал, по­че­му я вас счи­таю гов­ном? - светс­ким то­ном ос­ве­до­мил­ся Луч­ни­ков и стал раз­ви­вать свою светс­кую мысль, про­гу­ли­ва­ясь по ка­би­не­ту, в ко­то­ром те­перь уже от­чет­ли­во ви­де­лись ему приз­на­ки упад­ка и гни­ения, уме­ло, но не бес­след­но прик­ры­тые спеш­ной убор­кой: отс­тав­шие обои с мы­ши­ным за­паш­ком, ра­ди­осис­те­ма пят­над­ца­ти­лет­ней дав­нос­ти да еще и с от­ло­ман­ны­ми руч­ка­ми, на кар­те ми­ра тре­угольник пы­ли­щи ед­ва ли не в па­лец тол­щи­ной, слу­чай­но, ви­ди­мо, обой­ден­ный мок­рой тряп­кой и сей­час под лу­чом солн­ца на­вис­ший над жел­то­ва­ты­ми от вет­хос­ти льда­ми Грен­лан­дии.

    - Вы - гов­но, по­то­му что вы слиш­ком ра­но от­да­ли свои иде­алы. Вы дра­лись за них не больше, чем Дуб­чек драл­ся за свою стра­ну. Дуб­чек, од­на­ко, хо­тя бы не про­дал­ся, а вы не­мед­лен­но про­да­лись, и по­то­му вы в сот­ни раз большее гов­но, чем он. Вы еще при­ба­ви­ли в го­вен­нос­ти, ва­ше пре­вос­хо­ди­тельство, ког­да взя­ли за свои иде­алы слиш­ком ма­лую це­ну. По­няв, что про­де­ше­ви­ли, вы за­су­ети­лись и ста­ли пред­ла­гать свои иде­алы нап­ра­во и на­ле­во, и по­то­му гов­на в вас еще при­ба­ви­лось. Итак, сей­час, к за­ка­ту жиз­ни, вы мо­же­те уви­деть в зер­ка­ле вмес­то идей­но­го че­ло­ве­ка жал­ко­го, низ­ко оп­ла­чи­ва­емо­го слу­гу трех или че­ты­рех шпи­онс­ких служб, то есть ме­шок гов­на. Кро­ме все­го про­че­го, да­же и сей­час, встре­чая сар­до­ни­чес­кой улыб­кой сло­во «иде­алы», вы уве­ли­чи­ва­ете свою го­вен­ность.

    Наемные бан­ди­ты во вре­мя это­го мо­но­ло­га воп­ро­си­тельно заг­ля­ды­ва­ли в ка­би­нет: долж­но быть, ник­то из них не по­ни­мал по-рус­ски. Ге­не­рал же яв­но сла­бел: по­ли­ти­чес­кая хват­ка по­ки­да­ла его, нап­ря­же­ние ока­за­лось слиш­ком сильным - че­люсть от­вис­ла, гла­за стек­ле­не­ли.

    Лучников и Са­баш­ни­ков бесп­ре­пятст­вен­но выш­ли из квар­ти­ры и че­рез нес­колько ми­нут ока­за­лись за сто­ли­ком ка­фе на тро­ту­аре Ели­сей­ских По­лей.

    - Мне нем­но­го стыд­но, - ска­зал Луч­ни­ков.

    - Напрасно, - ска­зал Са­баш­ни­ков. - Ста­рая сво­лочь впол­не зас­лу­жи­ла твое сло­веч­ко. Как это мог­ло ему прий­ти в го­ло­ву по­ра­зить на­ше во­об­ра­же­ние та­кой стра­жей? Да­же ес­ли пред­по­ло­жить, что он по­ба­ива­ет­ся те­бя, то ведь ме­ня-то он уже сто лет зна­ет как жан­тильно­го че­ло­ве­ка. Сколько раз в его смрад­ной но­ре иг­рал я с ним в «под­кид­ные ду­ра­ки»! А он, ви­ди­те ли, изоб­ра­жа­ет из се­бя Голд­фин­ге­ра!

    Сабашников вор­чал, дви­гая пе­ред со­бой из ру­ки в ру­ку бо­кал «кам­па­ри-со­да», в этот раз, ка­жет­ся, нс иг­рал, а на са­мом де­ле злил­ся.

    Между тем нас­ту­пал вол­шеб­ный па­рижс­кий час: ран­ний ве­чер, солн­це в ман­сард­ных эта­жах и за­го­ра­ющи­еся вни­зу в су­мер­ках вит­ри­ны, по­лу­отк­ры­тый рот Сильвии Крис­тель над раз­но­язы­кой тол­пой, бод­ро вы­ша­ги­ва­ющей по на­элект­ри­зо­ван­ным ели­сей­ским пли­там.

    - А вот те­бе, Анд­рей, я то­же при­го­то­вил сло­веч­ко, - вдруг, слов­но соб­рав­шись с ду­хом, пос­ле не­ко­то­ро­го мол­ча­ния про­го­во­рил Са­баш­ни­ков. - Пом­нишь на­ше гим­на­зи­чес­кое «мО­бил-дрО­бил»?

    - Ну, пом­ню, и что? - хму­ро ос­ве­до­мил­ся Луч­ни­ков. Ра­зу­ме­ет­ся, он пом­нил весьма обид­но­го «мо­би­ла-дро­би­ла», ко­то­рым они в гим­на­зии наг­раж­да­ли ту­по­ва­тых и ста­ра­тельных пер­вых уче­ни­ков, большей частью отп­рыс­ков вах­мист­ров и стар­шин.

    - А вот то и зна­чит, что ты, ка­жет­ся, на сво­ем ИОСе и на сво­ем СО­Се ста­но­вишься нас­то­ящим «мо­би­лом-дро­би­лом».

    Престраннейшим об­ра­зом Луч­ни­ков по­чувст­во­вал вдруг ед­кую оби­ду.

    - Кажется, ты сей­час не шу­тишь, Са­ба­ша.

    - Да вот имен­но не шу­чу, хо­тя и ред­ко это со мной бы­ва­ет, но вот сей­час, по­ни­ма­ешь ли, не шу­чу и не иг­раю и по­то­му только, что ты, мой ста­рый друг, стал та­ким «мо­би­лом-дро­би­лом»!… Не­уже­ли ты все это так серьезно, Анд­рей? С та­кой зве­ри­ной, по­ни­ма­ешь ли, серьезностью? С та­кой фа­на­ти­чес­кой мо­нар­хо-больше­вистс­кой идей­ностью? Ты ли это, Луч? Не­уже­ли вся жизнь уже кон­ча­ет­ся, вся на­ша жизнь?

    - Я всег­да дер­жал те­бя за еди­но­мыш­лен­ни­ку, Са­ба­ша, - про­го­во­рил Луч­ни­ков.

    - Да ко­неч­но же еди­но­мыш­лен­ни­ки! - вскри­чал Са­баш­ни­ков. - Но ведь имен­но по не­серьезнос­ти мы с то­бой еди­но­мыш­лен­ни­ки. Да ведь мы да­же и в Бу­да­пеш­те с то­бой шу­ти­ли, а ведь кри­ти­ки на­ши в ад­рес «мас­то­дон­тов» во­об­ще без сме­ха нельзя чи­тать. Так­же ведь и Идея Об­щей Судьбы… ко­неч­но… я не от­ри­цаю, все это серьезно… как же ина­че… но… но ведь все-та­ки… хо­тя бы… хоть нем­но­жеч­ко не­серьезно, а?

    Он вы­жи­да­тельно за­мол­чал и да­же как бы заг­ля­нул дру­гу в гла­за, но Луч­ни­ков вы­дер­жал взгляд без вся­ко­го гим­на­зи­чес­ко­го сан­ти­мен­та, с од­ной лишь на­рас­та­ющей злостью.

    - Нет, это сов­сем серьезно.

    - Ты от­рав­лен, - ти­хо, на пол­ном уже спа­де, про­го­во­рил Са­баш­ни­ков.

    Дикая злость вдруг кач­ну­ла Луч­ни­ко­ва.

    - Выродки, - про­го­во­рил он, как бы при­тя­ги­вая ус­кольза­ющие са­баш­ни­ковс­кие гла­за. - Твоя воз­люб­лен­ная «не­серьезность», Са­ба­ша, срод­ни нас­ледст­вен­но­му си­фи­ли­су. При­кинь, во что обош­лись рус­ско­му на­ро­ду на­ши утон­чен­ные реф­лек­сии. Веч­ные бат­терф­ляй­чи­ки на ло­не при­ро­ды! Да ка­ти­тесь вы все та­кие в жо­пу!

    На греб­не злос­ти он бро­сил Дру­га в шан­зе­ли­сей­ском ка­пи­ще и стал ухо­дить, мощ­но по­ка­чи­ва­ясь на греб­не злос­ти, да­же пнул но­гой чу­гун­ный стульчик, ока­зав­ший­ся на пу­ти, и, сжав ку­лак, по­вер­нул­ся на фо­товс­пыш­ку - уз­на­ли мер­зав­цы? - но не уви­дел пе­ред со­бой ни­ко­го, по­хо­же­го на ре­пор­те­ра, лишь только де­сят­ка два раз­ноп­ле­мен­ных лиц, прив­ле­чен­ных - слег­ка, слег­ка, ко­неч­но, не впол­не серьезно - не­большим рус­ским скан­да­лом, и стал ухо­дить все ни­же, все дальше от Ар­ки, все бли­же к Кон­кор­ду, все еще на греб­не злос­ти, но уже на гра­ни спа­да, сквозь рав­но­душ­но-на­элект­ри­зо­ван­ную не­серьезную тол­пу, ми­мо не­серьезнос­ти ком­мер­чес­ких твер­дынь не­серьезной ци­ви­ли­за­ции, все больше сом­не­ва­ясь в сво­ей пра­во­те, все больше сты­дясь се­бя, все больше ко­ря се­бя за гру­бость, за хамст­во по от­но­ше­нию к сво­ему ед­ва ли не бра­ту - сколько нас бы­ло, мальчи­ков-врэ­ва­ку­ан­тов из Сим­фи? Третья Клас­си­чес­кая име­ни Ца­ря-Осво­бо­ди­те­ля, се­ре­ди­на ве­ка, дю­жи­на братьев… - нас­то­ящие ре­бя­та, уж ни­как не «мо­би­лы-дро­би­лы»…

    С этим он ис­чез. Лишь только тот, кто шел за ним, не по­те­рял его из ви­ду. Еще щел­чок. Флаш-лай­т. Сни­мок длин­но­го пар­кин­га вдоль ал­лей, де­сят­ки ма­шин и сот­ни те­ней. Нуж­ная часть фо­тог­ра­фии бу­дет нуж­ным об­ра­зом уве­ли­че­на. Кто-то за­бо­тит­ся о ре­конст­рук­ции его жиз­ни. Все сох­ра­ня­ет­ся для бу­ду­ще­го, хо­тя и не­да­ле­ко­го. Сам он, хоть и но­си­тель ис­то­ри­чес­кой мис­сии, жи­вет уте­ка­ющей ми­ну­той, ни­ма­ло не за­бо­тясь о ее цен­нос­ти, раст­ра­чи­ва­ясь в на­бе­га­ющих и уте­ка­ющих ми­ну­тах, вы­ру­ли­ва­ние, нап­ри­мер, на про­ез­жую часть, зад­няя-пе­ред­няя. на­ле­во-до-отка­за-нап­ра­во-до-отка­за, черт бы поб­рал этих фран­цу­зов, им лишь бы всу­нуть, а о вы­со­вы­ва­нии ник­то и не ду­ма­ет, как буд­то, по­ка они со­сут свои апе­ри­ти­вы, все са­мо со­бой на­ла­дит­ся и все са­ми со­бой разъедут­ся… язык, по­тер­лись все же боч­ка­ми с рас­ко­ря­кой «сит­рос­ном-дэ-эс»… по­ток впус­тую про­па­да­ющих ми­нут… гнус­ней­шая вмя­ти­на на пра­вой двер­це… пла­ти те­перь мис­те­ру Хер­цу… хер­цу мис­те­ру хер­цу… да ку­да же я опять ка­чу с этим сво­им веч­ным ощу­ще­ни­ем пус­тя­ко­вос­ти, вто­рос­те­пен­нос­ти сво­их де­яний… что-то глав­ное не сде­лал, что-то са­мое важ­ное упус­тил… о чем я за­был?… по­че­му нс ос­тав­ля­ет ощу­ще­ние че­пу­хи?… ведь это же все нуж­но! - да­же и ин­тервью это ду­рац­кое на ЛВС, да­же и при­ем в честь дис­си­ден­та… ведь не для се­бя же ста­ра­юсь, для Идеи… ведь это же как раз и есть глав­ное со­дер­жа­ние жиз­ни… как же ты, гад Са­баш­ка, мог ме­ня пос­чи­тать «мо­би­лом-дро­би­лом»? Бед­ный ты бед­ный шут го­ро­хо­вый! Нет, ни­ког­да с то­бой не рас­ста­нусь. Есть ли что-ни­будь бо­лее груст­ное, чем участь веч­ных крымс­ких мальчи­ков-врэ­ва­ку­ан­тов?

    С этой ми­нор­ной, а ста­ло быть, уже и не злой но­той он ру­лил но ки­ша­щим пя­та­кам Пра­во­го Бе­ре­га, ког­да его вдруг прон­зи­ла па­ни­чес­кая мысль: завт­ра ле­чу в Моск­ву, а ни­че­го не ку­пил из то­го, че­го там нет!

    Не ку­пил: двой­ных брит­вен­ных лез­вий, цвет­ной плен­ки для ми­ни-фо­то, ку­би­ков со вспыш­ка­ми, джа­зо­вых плас­ти­нок, пе­ны для бритья, длин­ных нос­ков, джин­сов - о, Бо­же! - веч­ное со­ветс­кое зак­лятье - джин­сы! - ма­ек с над­пи­ся­ми, бе­го­вых ту­фель, женс­ких са­пог, гор­ных лыж, слу­хо­вых ап­па­ра­тов, «во­до­ла­зок», лиф­чи­ков с тру­си­ка­ми, шерс­тя­ных кол­го­ток, кос­тя­ных шпи­лек, сви­те­ров из ан­го­ры и каш­ми­ра, таб­ле­ток ал­ка­зельцер, пе­ре­ход­ни­ков для маг­ни­то­фо­нов, бу­маж­ных сал­фе­ток, талька для при­пуд­ри­ва­ния ук­ром­ных мес­те­чек, лип­кой лен­ты «скоч», да и вис­ки «скоч», то­ни­ка, джи­на, вер­му­та, чер­нил для ру­чек «пар­кер» и «монб­лан», ко­жа­ных кур­ток, кас­сет для дик­то­фо­нов, шерс­тя­но­го белья, дуб­ле­нок, зим­них бо­ти­нок, зон­ти­ков с кноп­ка­ми, пер­ча­ток, су­хих спе­ций, ку­хон­ных ка­лен­да­рей, там­пек­са для менст­ру­аций, фло­мас­те­ров, цвет­ных ни­ток, губ­ной по­ма­ды, ап­па­ра­тов hi-fi, ла­ка для ног­тей и смыв­ки, смыв­ки для ла­ка - ведь сколько уже под­чер­ки­ва­лось нас­чет смыв­ки! - об­ру­ча для во­лос, про­ти­во­за­ча­точ­ных пи­люль и детс­ко­го пи­та­ния, пре­зер­ва­ти­вов и со­сок для груд­ных, трой­ной вак­ци­ны для со­ба­ки, про­ти­воб­ло­ши­но­го ошей­ни­ка, га­зо­вых пис­то­ле­тов, иг­ры «Мо­на­поль», вык­лю­ча­те­лей с ре­ос­та­та­ми, ко­фе­мо­лок, ко­фе­ва­рок, за­дым­лен­ных оч­ков, нас­тен­ных отк­ры­ва­лок для кон­сер­вов, цвет­ных пле­нок на стол, фо­то­ап­па­ра­тов «по­ля­ро­ид», ог­не­ту­ши­те­лей для ма­ши­ны, кас­сет­ни­ка для ма­ши­ны, над­сад­ки STR для мо­тор­но­го мас­ла, га­зо­вых бал­ло­нов для за­жи­га­лок и са­мих за­жи­га­лок с пьезок­рис­тал­лом, кле­ен­ки для ван­ны - с ко­леч­ка­ми! - ча­сов «кварц», га­ло­ген­ных фар, вя­за­ных галс­ту­ков, жур­на­лов «Vo­gue», «Play boy», «Down be­at», зам­ши, зам­ши и че­го-ни­будь из жрат­вы…:

    Приедешь с пус­ты­ми ру­ка­ми, бу­дешь неп­ра­вильно по­нят. Все­ми бу­дешь неп­ра­вильно по­нят. Да­же са­мый ин­тел­ли­гент­ный и ду­хов­но уг­луб­лен­ный моск­вич смот­рит на иност­ран­ца, осо­бен­но на крымс­ко­го гос­тя, с не­мым воп­ро­сом: че­го при­нес? Лю­бая ерун­до­вая штуч­ка по­вы­ша­ет наст­ро­ение, знак при­сутст­вия в при­ро­де иной сис­те­мы жиз­ни, со­седст­ва с царст­вом «эко­но­ми­чес­кой де­мок­ра­тии». Нельзя ни­че­го не при­вез­ти, это свинст­во ни­че­го не при­во­зить в Моск­ву. Час пик - за­пад­ня, нег­де ос­та­вить ма­ши­ну, да и бес­смыс­лен­но, не за­хо­дить же в Га­ле­ри Ла­фай­ет на пол­ча­са, а че­рез пол­ча­са те­ле­ви­зи­он­щи­ки, нельзя ссо­риться с этой сво­лочью, то есть ссо­риться-то мож­но, но опаз­ды­вать нельзя… а Татьяне-то сво­ей ни­че­го не ку­пил!

    В пол­ном уже смя­те­нии он уви­дел се­бя ка­тя­щим по Фо­бур Сен-Оно­рэ и вспом­нил, что где-то здесь рас­по­ла­га­ет­ся сногс­ши­ба­тельный сен-ло­ра­новс­кий ма­га­зин. Ни­че­го не ска­жешь, по­вез­ло то­ва­ри­щу Лу­ни­ной!

    Как слав­но в са­мом де­ле за­ни­маться бур­жу­аз­ной жизнью! Зай­ти в прох­лад­ный и пус­той с ти­шай­шей ус­по­ка­ива­ющей му­зы­кой са­лон, раск­ла­няться с по­явив­шим­ся из зер­кальных глу­бин умо­пом­ра­чи­тельным соз­да­ни­ем - зе­ле­ные рес­ни­цы, ши­фо­но­вое стру­яще­еся оде­яние… Он, она, оно­мол­чит, но так смот­рит, что пе­ред то­бой отк­ры­ва­ет­ся це­лый мир та­инст­вен­ных воз­мож­нос­тей.

    Итак… ма­дам? месье?… прос­ти­те, ма­де­му­азель, при­ят­ная не­ожи­дан­ность… итак, мне нуж­но все для мо­ло­дой да­мы, блон­дин­ки, ва­ше­го рос­та, но впол­не от­чет­ли­вых очер­та­ний, все, на­чи­ная от бра, кон­чая ман­то, вклю­чая серьги, брас­лет и би­жу. Про­шу вас вклю­чить свою фан­та­зию, но не вык­лю­чать, ра­зу­ме­ет­ся, и здра­во­го смыс­ла. Го­во­ря это, ма­де­му­азель, я имею в ви­ду не фи­нан­сы, но не­ко­то­рую сох­ра­нив­шу­юся еще кое-где в ми­ре тра­ди­ци­он­ность по­ло­во­го са­мо­ощу­ще­ния и еще раз под­чер­ки­ваю, что пот­ре­би­тель - жен­щи­на. Улав­ли­ваю бли­ки смыс­ла в ва­ших очах и воз­даю вам долж­ное за то, что вы доб­ра­лись до не­го, то есть до смыс­ла, нес­мот­ря на ма­ло­удоб­ный для вас язык и веч­ную дра­му Эгей­ско­го мо­ря, в ко­то­рую вы пог­ру­же­ны по пра­ву сво­его вос­пи­та­ния. Мо­гу еще до­ба­вить, что в мо­ем рас­по­ря­же­нии все­го пят­над­цать ми­нут. К ним уже спе­ши­ла за­вот­де­лом в мужс­ком ком­му­нис­ти­чес­ком кос­тю­ме.

    Пятнадцать - не пят­над­цать, но че­рез пол­ча­са он вы­шел на ули­цу в соп­ро­вож­де­нии трех сен-ло­ра­новс­ких су­ществ, не­су­щих дю­жи­ну ко­ро­бок для удач­ли­вой моск­вич­ки. Бли­жай­шее от­де­ле­ние мо­гу­че­го «Сим­фи-кар­да» на Аве­ню Опе­ра санк­ци­они­ро­ва­ло утеч­ку лич­но­го ка­пи­та­ла на 15 899 фран­ков, ни мно­го ни ма­ло, как две с по­ло­ви­ной ты­ся­чи ти­чей, то есть два с по­ло­ви­ной мил­ли­она рус­ских во­ен­ных руб­лей. Плюс штраф под ще­точ­кой «ре­но». Пок­лон в сто­ро­ну «бак­ла­жан­чи­ка». Бра­во, ма­дам, вы то­же да­ли во­лю сво­ей фан­та­зии - 500 фран­ков, луч­ше не при­ду­ма­ешь! Ну-с, де­воч­ки, ва­ли­те всю эту дрянь сю­да, на зад­нее си­денье. Ну, вот вам всем по сот­не на зуб­ные щет­ки, а вам, то­ва­рищ ма­дам, креп­кое пар­тий­ное ру­ко­по­жа­тие. Ученье Ле­ни­на не­по­бе­ди­мо, по­то­му что оно вер­но. Оре­ву­ар, де­воч­ки. Ес­ли сре­ди, но­чи при­дет фан­та­зия по­се­тить щед­ро­го дя­дю, то есть вот это­го мальчи­ка, да-да, ме­ня, на бульва­ре Рас­пай в оте­ле «Са­вой», - ми­лос­ти про­сим. Приг­ла­ше­ние, ко­неч­но, расп­рост­ра­ня­ет­ся и на вас, то­ва­рищ.

    

    И так­же вы все, те­ле­ви­зи­он­щи­ки ABC, спи­ке­ры, гаф­фе­ры, ка­ме­ра­ме­ны, вся сво­лочь, знай­те, что Анд­рей Луч­ни­ков - не «мо­бил-дро­бил». Он - Луч, вот он кто… мо­то­цик­лист, бас­кет­бо­лист и ав­то­гон­щик, ли­дер мо­ло­де­жи 50-х, ли­дер плей­бой­ст­ва 60-х, ли­дер по­ли­ти­чес­ко­го аван­гар­да 70-х, он ли­дер. И так в ма­не­ре «зо­ло­тых пя­ти­де­ся­тых» мож­но по­ло­жить ру­ку на пле­чо од­но­му из этих сов­ре­мен­ных аме­ри­канс­ких за­нуд и ска­зать:

    - Call me Lo­otch, buddy!

    Итак, на эк­ра­не Энд­рю Луч, один из тех, ко­го на­зы­ва­ют «ньюз-мэй­ке­ра­ми», про­из­во­ди­те­ля­ми но­вос­тей.

    Интервью по­лу­ча­лось за­бав­ней­шее. За­ну­да, ка­жет­ся, рас­счи­ты­вал на серьезный ди­алог вок­руг да око­ло, вро­де бы о проб­ле­мах «Курьера», о том, как уда­ет­ся из­да­вать на от­да­лен­ном ост­ро­ве од­ну из вли­ятельней­ших га­зет ми­ра, но с на­ме­ка­ми на об­ре­чен­ность как луч­ни­ковс­кой идеи, так и га­зе­ты, так и все­го ОК. Сис­те­ма ло­ву­шек, по ко­то­рой бы­чок про­бе­жит к глав­но­му убой­но­му воп­ро­су: предс­тав­ля­ете ли вы се­бе свою га­зе­ту в СССР?

    - У нас, рус­ских, бо­га­тое во­об­ра­же­ние, гос­по­да. Не­мыс­ли­мые стра­ни­цы пар­тий­ной пе­ча­ти - это то­же про­дукт на­ше­го во­об­ра­же­ния. А что из се­бя предс­тав­ля­ет наш не­ве­ро­ят­ный Ост­ров? Ведь это же не что иное, как тот же UFO, с за­ме­ной лишь од­но­го сре­дин­но­го сло­ва - Uni­den­tif­yed Flo­ating Obj­ect. Весь наш мир зиж­дит­ся на вы­мыс­лах и на иг­ре во­об­ра­же­ния, по­это­му та­кой пус­тяк, как ежед­нев­ный «Курьер» в га­зет­ных ки­ос­ках Моск­вы, предс­та­вить нет­руд­но, но, впро­чем, еще лег­че во­об­ра­зить се­бе зак­ры­тие га­зе­ты из-за бу­маж­но­го де­фи­ци­та, ибо ес­ли мы мо­жем сей­час во­об­ра­зить се­бе Рос­сию как еди­ное це­лое, нам ни­че­го не сто­ит по­нять, по­че­му при ве­ли­чай­ших в ми­ре лес­ных мас­си­вах мы ис­пы­ты­ва­ем не­дос­та­ток в бу­ма­ге.

    Слегка обал­дев­ший от это­го сла­ло­ма хо­зя­ин ток-шоу мис­тер Хлоп­хай­т во­ле­вым уси­ли­ем под­тя­нул от­вис­шую че­люсть. Не­опоз­нан­ный Пла­ва­ющий Объект - это блес­тя­ще! Бра­во, мис­тер Луч­ни­ков. Да-да, Луч, спа­си­бо вам, бад­ди, мы на­де­ем­ся, что еще… Ко­неч­но-ко­неч­но, и я бла­го­да­рю вас, Хлоп! А сей­час… - он уви­дел, что ка­ме­ра над­ви­га­ет­ся и быст­ро улыб­нул­ся - ор­га­ни­ка и ме­тал­ло­ке­ра­ми­ка сверк­ну­ли од­ной сек­су­альной по­лос­кой. - Друж­ба те­лез­везд по всем кон­ти­нен­там. Я не приг­ла­шаю вас в стра­ну аро­ма­тов, хо­тя по­че­му бы вам ту­да не при­ехать? Чи­тай­те! Все под­роб­нос­ти в «Курьере»! Адьё!

    Щелчок. Со­фи­ты по­гас­ли. От­лич­ная кон­цов­ка. Ну, Хлоп, нет ли че­го-ни­будь вы­пить? Прос­ти­те, я не пью, мис­тер Луч­ни­ков. Да, Хлоп, я ви­жу, ты - нас­то­ящий «мо­бил-дро­бил»! Прос­ти­те, сэр? Це­лую! По­ка!

    Он уже предс­тав­лял се­бе об­лож­ку еже­не­дельни­ка - чер­ный фон, кон­ту­ры Кры­ма, крас­ные бук­вы UFO и обя­за­тельно воп­ро­си­тельный знак. Лов­кая жур­на­листс­кая ме­та­фо­ра… Сно­ва, в ко­то­рый уже раз за се­год­няш­ний день, вып­лы­ло: я - оса­та­нев­ший пот­ный меж­ду­на­род­ный ла­воч­ник, ку­да я не­сусь, по­че­му не мо­гу ос­та­но­виться, не мо­гу вспом­нить че­го-то глав­но­го? Что убе­га­ет от ме­ня? От­ку­да вдруг при­хо­дят спаз­мы сты­да?

    Слово «пот­ный», увы, не вхо­ди­ло в ме­та­фо­ри­чес­кую сис­те­му: от ут­рен­ней све­жес­ти не ос­та­лось и сле­да - олив­ко­вый пид­жак из­мят, на го­лу­бой ру­ба­хе тем­ные раз­во­ды. Ноч­ная ули­ца воз­ле те­лес­ту­дии ис­па­ря­ла в этот час свой собст­вен­ный пот и не при­нес­ла ему прох­ла­ды. Вдруг он по­чувст­во­вал, что не мо­жет ше­вельнуть ни ру­кой, ни но­гой. Иной раз уже ста­ли по­яв­ляться та­кие вот ощу­ще­ния: со­рок шесть год­ков по­вис­ли гирька­ми от плеч до пя­ток. Да­же го­ло­ва не по­во­ра­чи­ва­ет­ся, что­бы хо­тя бы про­во­дить взгля­дом мед­лен­но иду­щий ми­мо «мер­се­дес», из ко­то­ро­го, ка­жет­ся, кто-то на не­го смот­рит. По счаст­ли­вой иро­нии ули­ца на­зы­ва­лась Рю Коньяк Же. Да-да, ко­неч­но же, двой­но­го коньяка же пос­ко­рее же.

    Итак, Пла­тон. Ана­лиз ти­ра­нии. Уеди­не­ние…

    Ну вот, месье, вы уже улы­ба­етесь, ска­зал бу­фет­чик. Тя­же­лый был день? В бу­маж­ни­ке сре­ди шур­ша­щих фран­ков об­на­ру­жил­ся кар­тон­ный пря­мо­угольник - приг­ла­ше­ние на рю де Сент Пер - при­ем в честь дис­си­ден­та. Не пой­ти нельзя. Еще од­ну пор­цию, силь ву плэ.

    

    Трехэтажная квар­ти­ра в до­ме XVI ве­ка, по­ко­сив­ши­еся на­тер­тые до блес­ка по­лы, рев­ма­ти­чес­ки ис­ко­ре­жен­ные лест­ни­цы из мо­гу­че­го фран­цузс­ко­го ду­ба - оп­лот здра­во­го смыс­ла сво­его вре­ме­ни, гнез­до кра­мо­лы на­ших дней.

    Гости сто­яли и си­де­ли по всем трем эта­жам и на лест­ни­цах. Фран­цузс­кая, анг­лий­ская, рус­ская, польская и не­мец­кая речь. По­чет­ный гость, по­жи­лой со­ветс­кий че­ло­век, го­во­рил что-то хо­зяй­ке (длин­ное, ли­ло­вое, лу­пог­ла­зое), хо­зя­ину (се­дое, се­рое, иро­нич­ное), гос­тям, жур­на­лис­там, из­да­те­лям, пе­ре­вод­чи­кам, пи­са­те­лям, ак­те­рам, ультра-кон­сер­ва­то­рам и экст­ра­ра­ди­ка­лам - па­рижс­кое ме­си­во от та­по­чек-ади­да­сок до ту­фе­лек из кро­ко­ди­ло­вой ко­жи, от знач­ков с дерз­ки­ми над­пи­ся­ми до жем­чуж­ных колье… Сре­ди гос­тей бы­ла да­же и од­на звез­да ро­ка, то ли Карл Пи­те­ре, то ли Пи­тер Карл­тон, дол­го­вя­зый и ху­дой, в зо­ло­том пид­жа­ке на го­лое те­ло. Не­пос­ти­жи­мые из­ви­вы ма­ри­ху­ан­ной пси­хо­ло­гии пе­ре­ки­ну­ли его не­дав­но из Со­юза Крас­ных Кхме­ров Ев­ро­пы в Об­щест­во Со­дей­ст­вия Де­мок­ра­ти­чес­ко­му Про­цес­су Рос­сии.

    Лучников знал дис­си­ден­та, ми­лей­ше­го мос­ковс­ко­го дя­деч­ку, еще с се­ре­ди­ны 60-х го­дов, не раз у не­го си­жи­вал на кух­не, фи­ло­софст­во­вал, по­дав­ляя неп­ри­язнь к бак­ла­жан­ной ик­ре и се­ле­доч­но­му паш­те­ту. Пом­нит­ся, по­ра­жа­ло его всег­да сло­веч­ко «мы». Дис­си­дент тог­да еще не был дис­си­ден­том, пос­кольку и по­ня­тия это­го еще не су­щест­во­ва­ло, он только еще в раз­го­во­рах кра­мольни­чал, как и ты­ся­чи дру­гих мос­ковс­ких ин­тел­ли­ген­тов кра­мольни­ча­ли тог­да в сво­их кух­нях. «Да ведь как же мы все вре­мя лжем… как мы из­в­ра­ща­ем ис­то­рию… да ведь Ка­тынс­кий-то лес это же на­ших рук де­ло… вот мы и се­ли в лу­жу…и са­ми­се­бя и весь мир мы об­ма­ны­ва­ем…» Как и всех иност­ран­цев, Луч­ни­ко­ва по­ра­жа­ло тог­да пол­ней­шее отож­деств­ле­ние се­бя с властью.

    Сейчас, од­на­ко, он не по­до­шел к ви­нов­ни­ку тор­жест­ва. Бу­дет слу­чай, пож­му ру­ку, мо­жет быть, и по­це­лую, вле­зать же сей­час в са­мую гу­щу слег­ка пос­тыд­но. Опер­шись на тем­но-виш­не­вую бал­ку XVI ве­ка, по­пи­вая чу­дес­ней­шее шам­панс­кое и пе­реб­ра­сы­ва­ясь фра­за­ми с герлф­рен­ди­хой пи­са­те­ля Флой­да Ру­ана, скром­ня­жеч­кой из до­ма Ван­дер­бильдтов, он то и де­ло пог­ля­ды­вал в тот угол, где иног­да из-за го­лов и пле­чей по­яв­ля­лось ши­ро­кое мыльно­го цве­та ли­цо, из­му­чен­ное вос­тор­жен­ным при­емом «сво­бод­но­го ми­ра».

    Ему бы выс­паться, не­дельки три в Нор­ман­дии в хо­ро­шем оте­ле на бе­ре­гу. Он ни­ког­да преж­де не был на За­па­де. Семь дней как вы­са­дил­ся в Ве­не, и на пле­чах еще моск­вош­ве­евс­кий «спин­жак». Ему бы сей­час ри­нуться по ма­га­зи­нам, а не реп­ре­зен­ти­ро­вать не­по­бе­ди­мый рус­ский ин­тел­лект. Он бо­рет­ся с го­ло­вок­ру­же­ни­ем, он на гра­ни «культур­но­го шо­ка». Еще вче­ра на не­го ко­сил­ся участ­ко­вый, а се­год­ня вок­руг та­кие дру­жест­вен­ные ки­ты и аку­лы, не хва­та­ет только Бри­жит Бар­до, но за­то при­сутст­ву­ет се­на­тор Мой­ни­хен. Аку­лы и ки­ты, вы все зна­ете о его «сме­лых выс­туп­ле­ни­ях в за­щи­ту прав че­ло­ве­ка», но вы не предс­тав­ля­ете се­бе квар­ти­ру на Крас­но­ар­мей­ской с об­ре­зан­ным те­ле­фо­ном, до­маш­ние арес­ты в дни все­на­род­ных празд­ни­ков, вы­зо­вы в про­ку­ра­ту­ру, на­ме­ки на при­ну­ди­тельное ле­че­ние, это я и сам не предс­тав­ляю, хо­тя хо­ро­шо предс­тав­ляю Моск­ву.

    Так раз­мыш­лял Луч­ни­ков, гля­дя на по­яв­ля­юще­еся вре­ме­на­ми в дальнем уг­лу у сред­не­ве­ко­во­го вит­ра­жа отеч­ное пот­ное ли­цо, то ше­ве­ля­щее быст­ро гу­ба­ми, то ос­ве­ща­емое сла­бенькой, хо­тя и прин­ци­пи­альной улыб­кой. Так он раз­мыш­лял, по­ка не за­ме­тил, что и сам яв­ля­ет­ся объектом наб­лю­де­ния.

    Над блю­дом пти­цы це­лая ком­па­ния. Жрут и пе­ре­го­ва­ри­ва­ют­ся. Кто-то мо­ло­тит воз­дух ла­донью. Нек­то - бо­ро­да до скул, рас­сы­пан­ные по пле­чам пат­лы, но­вый Мэн­сон, а глаз­ки че­кистс­кие. Эй, Луч­ни­ков, а ты че­го сю­да при­пер­ся?! Гос­по­да, здесь крем­левс­кая аген­ту­ра!

    - What are they tal­king abo­ut? - спро­си­ла мисс Ван­дер­бильдт.

    Русская ком­па­ния приб­ли­жа­лась. Три му­жи­ка и две ба­бы. Ни­ко­го из них он не знал. Впро­чем, пар­дон… Вот этот сле­ва ми­лей­ший блон­дин, в та­ких изящ­ней­ших оч­ках, да ведь Сла­ва же, это же Слав­ка, джа­зо­вый пи­анист, зна­ко­мый еще с 1963-го… «КМ» на ули­це Горько­го… По­том я уст­ро­ил ему приг­ла­ше­ние в Сим­фи, да-да, это уже в 1969-м, и там он сор­вал кон­цер­ты, по­то­му что за­пил, орал в гос­ти­ни­це, го­лый го­нял­ся за жен­щи­на­ми по ко­ри­до­ру - «ма­дам, раз­ре­ши­те пи­письку по­те­реть?…» пос­ле че­го он «по­дор­вал» в Шта­ты… Ко­неч­но, это Сла­ва…

    Ятебе не Слав­ка, пад­ла Луч­ни­ков, пре­да­тель, больше­вистс­кая блядь, сколько те­бе зап­ла­ти­ли, ху­есос, за Ост­ров Крым, ман­да­вош­ка гэ­бэш­ная, я те­бе не Слав­ка, я та­ких, как ты, ра­ком на каж­дом пе­рек­рест­ке, гов­на марк­систс­ко­го ку­сок, пи­дар гной­ный, ком­мис трип­пер­ный за­раз­ный!

    Попробуйте сох­ра­нить ев­ро­пей­скую то­ле­рант­ность при раз­ви­тии мос­ковс­ко­го скан­да­ла. Улыб­ка еще дер­жит­ся на ва­шем ли­це при пер­вом вит­ке бе­зоб­раз­ной фра­зы, она, быть мо­жет, и удер­жа­лась бы на нем, па ли­це, над­мен­ная ва­ша улыб­ка, ес­ли бы фра­за не бы­ла так длин­на, столь бе­зоб­раз­на. У хо­ро­шенько­го Слав­ки оло­вян­ные гла­за. Увы, он не стал Дей­вом Бру­бе­ком, Ос­ка­ром Пи­тер­со­ном, Эр­ро­лом Гард­не­ром, увы, он им и не ста­нет, по­то­му что вы сей­час сло­ма­ете ему кисть пра­вой ру­ки. За­пад, за­ра­жен­ный мик­ро­ба­ми больше­виз­ма, не про-ре-аги-ру-ет. Храб­рые во­ите­ли сво­бо­ды, еще вче­ра ва­ляв­шие в Моск­ве «Ильичей» по оп­то­вым под­ря­дам, за­пол­няв­шие руб­ри­ки «год удар­но­го тру­да», не про­ре­аги­ру­ют то­же, по­то­му что бо­ят­ся ши­кар­но­го об­щест­ва. Про­щай­ся со сво­ей пра­вой ру­кой. Сла­ва, уже не под­ро­чишь те­перь, ею ни кла­ви­ши, ни со­лоп.

    Особым ки­тай­ским за­жи­мом (он на­учил­ся это­му на Тай­ва­не у друж­ка, май­ора войск спе­ци­ально­го наз­на­че­ния) он дер­жал сла­бую кисть аг­рес­сив­но­го пи­анис­та и мед­лен­но про­би­рал­ся (вмес­те с пи­анис­том) к сто­лу с на­пит­ка­ми - на­до все-та­ки че­го-ни­будь вы­пить. Изум­лен­ное «О» на ли­це Сла­вы, под­за­ка­тив­щи­еся глаз­ки, грань бо­ле­во­го по­ро­га. Пос­луш­но дви­га­ет­ся ря­дом. То­ва­ри­щи по ору­жию пе­ре­шеп­ты­ва­ют­ся. Од­но­го из них Луч­ни­ков оп­ре­де­лен­но пом­нит по Моск­ве: он был фо­тог­ра­фом в «Огоньке», ев­рей­чик из-под соф­ро­новс­кой жо­пы. Выпьем, Сла­ва, у те­бя од­на ру­ка сво­бод­на и у ме­ня од­на - да­вай выпьем «Хе­нес­си»? Ах, ты те­перь не пьешь? Так что же, ко­лешься? Ты, уб­лю­док, уже де­вять лет на За­па­де и мог бы до­вес­ти до све­де­ния но­вич­ков, что здесь не все прин­ци­пы соц­ре­ализ­ма име­ют хож­де­ние и, в част­нос­ти, «кто не с на­ми, тот про­тив нас» це­нит­ся только сре­ди ма­фи­ози, в их сре­де, в ма­фии, по­ни­ма­ешь ли, в ма­фии, это за­кон, а в нор­мальном об­щест­ве - вздор со­ба­чий. Те­перь тер­пи, не­до­но­сок Сла­ва. Да­вай-ка я предс­тав­лю те­бя Ка­ун­ту Бей­си. Мис­тер Бей­си, вам од­но­ру­кий пи­анист не ну­жен?

    Они дви­га­лись от од­но­го дрин­ка к дру­го­му, от сло­еных пи­рож­ков к хвос­ти­кам кре­ве­ток, то од­на шиш­ка, то дру­гая кла­ня­лись ре­дак­то­ру мо­гу­щест­вен­но­го «Курьера», и Луч­ни­ков че­сал нап­ра­во и на­ле­во по-англий­ски, по-фран­цузс­ки и по-рус­ски, до­го­ва­ри­вал­ся о ка­ких-то встре­чах, лан­чах, под­ми­ги­вал кра­сот­кам, да­же иной раз и выс­ка­зы­вал­ся, от­ве­сил, нап­ри­мер, неч­то глу­бо­ко­мыс­лен­ное о пе­ре­го­во­рах SALT, и все это вре­мя не­за­дач­ли­вый Сла­ва, спа­сая свое ору­дие про­из­водст­ва, та­щил­ся ря­дом. Ма­лей­шая по­пыт­ка ос­во­бо­диться кон­ча­лась страш­ной болью в ору­дии про­из­водст­ва, то есть в пра­вой ру­ке. Зад­ви­ну­тые пи­са­тельни­цей Фе­тонье впра­во и прод­ви­ну­тые впе­ред из­да­те­лем Ре­ну­аром, они ус­лы­ша­ли па­ру фраз дис­си­ден­та:…«да пой­ми­те же, то­ва­ри­щи, нам ни в чем нельзя ве­рить… нельзя ве­рить ни од­но­му на­ше­му сло­ву…»

    Ошеломленный пе­ре­вод­чик, юно­ша из третьего по­ко­ле­ния фран­ко-рус­сов, пос­ле мгно­вен­но­го столб­няч­ка за­нял­ся уточ­не­ни­ем мыс­ли сво­его по­до­печ­но­го, в то вре­мя как ок­ру­жав­шие дис­си­ден­та ки­ты и аку­лы, уло­вив бор­ще­ва­тое сло­во «то­ва­ри­щи», ве­ли­ко­душ­но сме­ялись: на­шел «то­ва­ри­щей».

    Тут дис­си­дент так яр­ко вдруг про­си­ял, что все ки­ты и аку­лы обер­ну­лись в ад­рес си­яния и, уви­дев по­пу­ляр­ную фи­зи­оно­мию ре­дак­то­ра «Курьера», то­же про­си­яли, да так ос­ле­пи­тельно, что наш ге­рой как бы вновь по­чувст­во­вал се­бя под со­фи­та­ми ки­носъемки.

    - Андрюша!

    Пришлось от­пус­тить ми­ленько­го Сла­ви­ка, слег­ка пред­ва­ри­тельно под­дав ему под греш­ные яго­ди­цы ко­лен­кой.

    Сплелись объятия. По-преж­не­му, нес­мот­ря на не­дельную «дольче ви­ту», из скла­док ли­ца по­па­хи­ва­ло се­ле­доч­ным паш­те­том. Нес­колько ша­ри­ков вла­ги бод­ро уже сни­жа­лись по пе­ре­се­чен­ной мест­нос­ти… как яр­ко все вспо­ми­на­ет­ся!… Так сра­зу!… Анд­рю­ша, ведь ты, на­вер­но, еще на­шу ста­рую квар­ти­ру пом­нишь в Кри­во-Арбатс­ком пе­ре­ул­ке… пом­нишь, как си­жи­ва­ли?!. нет, ты по­ду­май только - я в Па­ри­же!… Нет, ты во­об­ра­зи!

    Немыслимость пре­бы­ва­ния че­ло­ве­ка в Па­ри­же вдруг ис­ка­зи­ла доб­рей­шее ли­цо по­до­би­ем су­до­ро­ги, но тут же дру­гая не­мыс­ли­мость выз­ва­ла еще бо­лее сильные чувст­ва. Как? Ты в Моск­ву? Завт­ра - в Моск­ву? На нес­колько дней? Не­мыс­ли­мо!

    Лучников вы­ле­зал из объятий, а име­ни­тый дис­си­дент ли­хо­ра­доч­но ша­рил у се­бя по кар­ма­нам… Что же… Анд­рю­ша… да ес­ли бы знать… вот те­ле­фон­чик - 151-00-88… Та­ма­ра Фе­до­ров­на та­кая… с сы­ном Ви­тей… да ес­ли бы знал… сколько все­го бы пос­лал… но вот, хо­тя бы это… обя­за­тельно пе­ре­дай…

    Обозреватель жур­на­ла «Экспресс», пре­зи­дент из­да­тельства «Трипл Найт», суп­ру­га ми­нист­ра за­морс­ких тер­ри­то­рий, пе­вец Кларк Пипл, пи­са­тельни­ца Ма­ри Фес­тонье в не­ко­то­ром за­ме­ша­тельстве наб­лю­да­ли, как gu­est of ho­nor вы­ни­ма­ет из сво­их кар­ма­нов пач­ки чу­ин­га­ма и пе­рек­ла­ды­ва­ет их в кар­ма­ны Луч­ни­ко­ва. Обя­за­тельно, обя­за­тельно пе­ре­дай все это Та­ма­ре Фе­до­ров­не для Ви­теньки и ска­жи (бак­ла­жан­ный ше­по­ток в ухо)…только ее… всег­да… всег­да… жду… пусть по­да­ет… все уст­ро­ит­ся… по­нял, Анд­рю­ша?… а ког­да вер­нешься, най­ди ме­ня…

    Несколько вспы­шек. Кто до­пус­тил сю­да «па­парт­це»? В раз­ных уг­лах за­ла лег­кая па­ни­ка. Кто сни­мал? Ко­го сни­ма­ли? Ни охот­ник, ни цель не об­на­ру­же­ны.

    Лучников вы­шел во двор, мо­ще­ный сред­не­ве­ко­вым бес­цен­ным бу­лыж­ни­ком. Од­на сте­на замк­ну­то­го че­ты­ре­ху­гольни­ка си­яла на все три эта­жа, в трех дру­гих лишь кое-где тле­ли огоньки, срод­ни сред­не­ве­ко­вым. В не­бе ле­те­ла раст­ре­пан­ная туч­ка. От­ли­ча­ют­ся ли туч­ки на­ше­го ве­ка от ту­чек XVI? Долж­но быть, от­ли­ча­ют­ся - ис­па­ре­ния-то иные… Бы­вал ли я в XVI ве­ке? Пре­бы­ва­ет ли он во мне? Что-то про­мелькну­ло, не­кое вос­па­ре­ние ду­ши. Миг не­уло­вим, он тут же прев­ра­ща­ет­ся в ду­рац­кое оце­пе­не­ние.

    Заскрипели отк­ры­ва­емые по ра­дио сред­не­ве­ко­вые во­ро­та и во дво­ре, гал­дя, по­яви­лась вся ки­но­бан­да во гла­ве с мо­гу­чей фи­гу­рой Ок­то­пу­са. Луч­ни­ков отп­ря­нул к тем­ной сте­не, по­том прос­ко­чил на ули­цу Свя­тых От­цов. Где-то поб­ли­зос­ти всхрап­нул за­во­дя­щий­ся мо­тор. Он сде­лал нес­колько ша­гов по уз­ко­му тро­ту­ару. Ка­кая-то тем­ная мас­са - мо­то­чу­до­ви­ще - про­нес­лась ми­мо. В сдер­жан­ном ее ры­ча­нии мелькну­ло два хлоп­ка: мгно­вен­ное и сильное дав­ле­ние на вис­ки, лег­кий звон; спе­ре­ди и сза­ди вы­би­ты из сте­ны две ка­фельные плит­ки. Про­хо­жий зак­ри­чал от ужа­са и спря­тал­ся в ни­ше. Луч­ни­ков вых­ва­тил свой пис­то­ле­тик из по­тай­но­го кар­ма­на, опус­тил­ся на од­но ко­ле­но и при­це­лил­ся. В ста мет­рах впе­ре­ди на уг­лу на­бе­реж­ной ав­то­мо­биль при­тор­мо­зил. Доб­ро­по­ря­доч­но и со­лид­но зажг­лись стоп-фа­ры. Луч­ни­ков по­ло­жил пис­то­лет в кар­ман. Ав­то­мо­биль мед­лен­но сво­ра­чи­вал за угол, как бы пред­ла­гая се­бя не­су­ще­му­ся ми­мо пос­то­ян­но­му по­то­ку ма­шин.

    Голова слег­ка кру­жи­лась. Ощу­ще­ние, по­хо­жее на глу­бо­кий ны­рок под во­ду. Не­большая кон­ту­зия. Труд­но все же не по­пасть, ес­ли стре­ля­ешь в упор на уз­кой па­рижс­кой ули­це. Пу­га­ли.

    - Месье, вы­хо­ди­те! - крик­нул он че­ло­ве­ку, спря­тав­ше­му­ся в ни­ше. - Опас­ность ми­но­ва­ла!

    Скрипнула дверь, по­яви­лось блед­ное ли­цо. - В вас стре­ля­ли, месье? Вот так де­ла! Я ви­жу та­кие де­ла впер­вые. Прос­то как в ки­но!

    - Такова жизнь. - ух­мыльнул­ся Луч­ни­ков. - Идешь се­бе по ули­це, вдруг - бух-бух! - и вот ре­зультат: я вас еле слы­шу, месье.

    - Проклятые иност­ран­цы, - та­ко­ва бы­ла ре­ак­ция на­пу­ган­но­го па­ри­жа­ни­на.

    Лучников сог­ла­сил­ся:

    - Всецело на ва­шей сто­ро­не, месье, хо­тя и сам сей­час имею нес­частье от­но­ситься к этой ка­те­го­рии. Од­на­ко у се­бя, в сво­ей стра­не, я не яв­ля­юсь иност­ран­цем и, как и все про­чие граж­да­не, стра­даю от это­го сбро­да. По­меньше бы ез­ди­ли, по­больше бы си­де­ли до­ма, в ми­ре бы­ло бы го­раз­до спо­кой­нее. Сог­лас­ны, месье?

    Замки в «рэ­но-сэнк» бы­ли отк­ры­ты и все по­да­роч­ные упа­ков­ки рас­по­ро­ты но­жом. По­дар­ки, од­на­ко, как буд­то в неп­ри­кос­но­вен­нос­ти. Быть мо­жет, ру­ка у по­дон­ка не под­ня­лась ис­пор­тить до­ро­гие ве­щи? Мо­жет быть, со­лид­ный че­ло­век, зна­ющий це­ну деньгам. Так или ина­че, но Таньке опять по­вез­ло.

    Уехать с ней. От­нять, на­ко­нец, ее у де­ся­ти­бор­ца, же­ниться, уехать в Авст­ра­лию или, еще луч­ше, в Но­вую Зе­лан­дию. Нап­ле­вать на все прок­ля­тые рус­ские, ост­ров­ные и ма­те­ри­ко­вые проб­ле­мы. Пи­сать бел­лет­рис­ти­ку, уст­ро­ить фер­му, отк­рыть отель… Что за огонь жжет нас не­ус­тан­но? Да­лась мне Об­щая Судьба! Да не ду­рац­кая ли во­об­ще проб­ле­ма? Да уж не под­лая ли в са­мом де­ле? Все ча­ще слы­шит­ся сло­во «пре­да­тель»… те­перь уже и пулька­ми из бес­шум­но­го оп­ле­вы­ва­ют. Иг­натьев-Игнатьев, ко­неч­но, го­рил­ла, пи­анист Сла­ва - ла­бух, с не­го и взят­ки глад­ки, но ведь и ум­ные лю­ди, и по­ря­доч­ные, и ста­рые друзья уже смот­рят ко­со… Иде­оло­гия прет со всех сто­рон, а судьба на­ро­да, сно­ва бро­шен­но­го сво­ей ин­тел­ли­ген­ци­ей, ни­ко­го не вол­ну­ет… С мер­зостью в ду­ше и с го­лов­ной болью он про­ехал бульвар Сен-Жер­мен, где да­же в этот час ки­ше­ла тол­па; улич­ный фиг­ляр раз­ма­хи­вал язы­ка­ми ог­ня, ло­ма­лись в сус­та­вах две пан­то­ми­мист­ки.

    Возле его оте­ля в ма­леньком ка­фе си­дел на ве­ран­де один че­ло­век. При ви­де Луч­ни­ко­ва он под­нял­ся. Это был ге­не­рал ба­рон фон Вит­те собст­вен­ной пер­со­ной. Под­ня­тый во­рот­ник тя­же­ло­го пальто и де­фор­ми­ро­ван­ная шля­па род­ни­ли его с кло­ша­ра­ми.

    - Я ни ра­зу за пос­лед­ние го­ды не по­ки­дал сво­его аран­дис­ма­на, - про­го­во­рил ста­рик, вы­хо­дя из ка­фе навст­ре­чу Луч­ни­ко­ву. - Пос­ле ва­ше­го ухо­да, Анд­рей Ар­се­ни­евич, нас­то­ящий шторм ра­зыг­рал­ся в мо­ей ду­ше.

    Лучников смот­рел на ге­не­ра­ла и со­вер­шен­но не­ожи­дан­но для се­бя на­хо­дил, что он ему нра­вит­ся. Меш­ки на ли­це, под­ра­ги­ва­ющие жил­ки, оку­рок толс­той жел­той си­га­ре­ты «бо­яр» в уг­лу рта, пач­ка га­зет, тор­ча­щая из кар­ма­на об­вис­ше­го каш­ми­ро­во­го пальто - во всем этом те­перь чувст­во­ва­лось пол­ное от­сутст­вие фальши, ис­тин­ная ста­рость, не ли­шен­ная да­же оп­ре­де­лен­ной от­ва­ги.

    - Что ж, да­вай­те прой­дем в отель, - приг­ла­сил он ста­ри­ка. По ли­цу фон Вит­те проп­лы­ла смут­ная улыб­ка.

    - О нет, вряд ли это бу­дет очень лов­ко, - ска­зал он. - Там, в хол­ле, вас ждут…

    - Меня? Ждут? - Луч­ни­ков рез­ко обер­нул­ся в сто­ро­ну оте­ля.

    Сквозь стек­лян­ную дверь ви­ден был дрем­лю­щий ноч­ной портье, ку­сок ков­ра, по­ло­ви­на кар­ти­ны на сте­не, пус­тое крес­ло. Ок­но хол­ла бы­ли за­дер­ну­ты што­ра­ми.

    - Какие-то при­ят­ные пер­со­ны, - про­го­во­рил фон Вит­те. - Впро­чем, Анд­рей Ар­се­ни­евич, мне и нет нуж­ды за­хо­дить внутрь. Я прос­то хо­тел от­ве­тить на ваш воп­рос, а это зай­мет не бо­лее пя­ти ми­нут.

    Он вы­нул но­во­го «бо­яри­на», за­ку­рил, на ми­ну­ту за­ду­мал­ся, как бы отв­ле­ка­ясь в те от­да­лен­ные вре­ме­на, ког­да его при­ни­мал Ста­лин. Луч­ни­ков при­сел на ка­пот «ре­но», наг­ре­тый, слов­но приб­реж­ный ка­мень где-ни­будь на пля­же в Гре­ции. Он по­ду­мал о «при­ят­ных пер­со­нах». «Кто же эти при­ят­ные пер­со­ны, - ус­та­ло, без стра­ха, но и без от­ва­ги ду­мал он. - Сра­зу нач­ну стре­лять, без раз­го­во­ров». Он не удер­жал­ся и зев­нул.

    - Сталин ска­зал мне тог­да дос­лов­но сле­ду­ющее: «Наш на­род не­на­ви­дит бе­лог­вар­дей­ское гнез­до в Чер­ном мо­ре, но по­ка не воз­ра­жа­ет про­тив его су­щест­во­ва­ния. Нуж­но по­дож­дать ка­ких-ни­будь пятьде­сят лет. Возв­ра­щай­тесь в Па­риж, ге­не­рал, и бо­ри­тесь за пра­вое де­ло».

    Передавая речь Ста­ли­на, фон Вит­те, ко­неч­но, не удер­жал­ся от ими­та­ции гру­зинс­ко­го ак­цен­та.

    - Так я и ду­мал, - ска­зал Луч­ни­ков. - Вы ме­ня не уди­ви­ли. Не­ожи­дан­ность - только конк­рет­ность ис­то­ри­чес­ко­го сро­ка. Пятьде­сят лет, ка­жет­ся, еще не ис­тек­ли, а?

    Фон Вит­те сла­бо улыб­нул­ся сво­им вос­по­ми­на­ни­ям.

    - Это был мой пос­лед­ний ви­зит в Моск­ву. В тот ве­чер я смот­рел «Ле­бе­ди­ное озе­ро» в Большом. Бо­жест­вен­но!

    - Спасибо, Ви­тольд Яков­ле­вич, - край­ним уси­ли­ем во­ли Луч­ни­ков изоб­ра­зил по­ни­ма­ние ис­то­ри­чес­ко­го зна­че­ния этой ми­ну­ты, креп­ко по­жал большую мяг­кую ге­не­ральскую ру­ку. - Прос­ти­те нас за не­ко­то­рые рез­кос­ти, но по­верьте… я весьма це­ню… и я был уве­рен, что в кон­це кон­цов… - тут он ис­сяк.

    Старик сло­мал свою си­га­ре­ту и сра­зу же вы­нул но­вую.

    - Вы бы­ли пра­вы, Анд­рей Ар­се­ни­евич, - вдруг осип­шим го­ло­сом про­го­во­рил он. - Я про­жил жал­кую и страш­ную, пол­ностью не­дос­той­ную жизнь…

    Он от­вер­нул­ся и мед­лен­но по­шел че­рез ули­цу. Ды­мок под­ни­мал­ся из-за ле­во­го пле­ча. Под­нял трость и клик­нул так­си.

    В хол­ле «Са­воя» в крес­лах зе­ле­но­ва­той ко­жи Луч­ни­ко­ва жда­ли три кра­са­ви­цы из ма­га­зи­на «Сан-Ло­ран». Экая, по­ни­ма­ете ли, чут­кость. Вот вам но­вый мир, но­вые от­но­ше­ния меж­ду людьми. Ты в ста­ром сти­ле по­шу­тишь, бро­сишь вскользь ду­рац­кое приг­ла­ше­ние, а по­том удив­ля­ешься: восп­ри­ня­то всерьез. Пар­дон, но я не мо­гу ше­вельнуть ни ру­кой, ни но­гой. Впро­чем, что-то все-та­ки ше­ве­лит­ся. Да-да, что-то ожи­ло. Не­ожи­дан­ные ре­зер­вы ор­га­низ­ма. Про­шу ма­де­му­азель. Про­шу, ма­дам. Поз­вольте за­ме­тить, что это платье на бре­тельках и мех вок­руг ле­бе­ди­ной шеи вну­ша­ют мне го­раз­до больше оп­ти­миз­ма, чем ваш днев­ной кос­тюм в сти­ле те­оре­ти­ка ре­во­лю­ции Ан­то­нио Грам­ши. Я очень польще­на ва­шим вни­ма­ни­ем, месье Рюс, но я здесь не од­на, как ви­ди­те, с на­ми два этих див­ных соз­да­ния. Что и го­во­рить, чу­дес­ная ком­па­ния, труд­но не ра­до­ваться та­ко­му об­щест­ву. Я на­де­юсь, всем нам хва­тит в мо­ем но­ме­ре и мес­та и ра­дос­ти…

    В по­лос­ках све­та, про­ни­кав­ше­го из-за жа­лю­зи, ко­по­ши­лись вок­руг Луч­ни­ко­ва на ков­ре ка­кие-то чуд­ные, аро­мат­ные, дро­жа­щие и уп­ру­гие. Ру­ки его скользи­ли по этим штуч­кам, по­ка пра­вая не наб­ре­ла вдруг на твер­дый пульси­ру­ющий стол­бик на­по­до­бие его собст­вен­но­го. А это, поз­вольте спро­сить, чей же пе­ту­шок? На­де­юсь, не ваш, ма­дам? О нет, это на­шей ми­лой Джульетты. Она, по­ни­ма­ете ли, кор­си­кан­ка, что по­де­ла­ешь. Так-так, си­ту­ация про­яс­ня­ет­ся. В на­шем чу­дес­ном со­юзе мне вы­па­ла роль за­па­ла, и я это охот­но сде­лаю. Про­шу вас, ма­дам, ос­тавьте ва­ших де­во­чек, ра­зу­ме­ет­ся, и Джульетту с ее кор­са­ром, на не­ко­то­рое вре­мя в по­кос и раз­мес­ти­тесь тра­ди­ци­он­ным тро­пи­чес­ким спо­со­бом. Итак, всту­па­ем в дельту Ме­кон­га. Бла­го­да­рю вас, ма­дам. Это вам ог­ром­ное спа­си­бо, месье Рюс, ог­ром­ное, иск­рен­нее, са­мое ду­шев­ное спа­си­бо, наш лю­би­мый месье Рюс, от ме­ня и от мо­их де­во­чек. Де­воч­ки, ко мне, бла­го­да­ри­те джентльме­на.

    Засыпая, он дол­го еще чувст­во­вал вок­руг се­бя ко­по­ше­ние, це­ло­ва­ние, прич­мо­ки­ва­ние, всхли­пы­ва­ние, счаст­ли­вый сме­шок, ле­гонькое ры­чанье. Бла­гост­ный сон. Пла­тон, са­мо­лет, за­кат ци­ви­ли­за­ции…

    

    

    Шереметьевский аэро­порт, го­то­вясь к Олим­пий­ско­му рос­ко­шест­ву, по­ка что прев­ра­тил­ся в нас­то­ящую тол­куч­ку. Пост­ро­ен­ный ког­да-то в рас­че­те па семь рей­сов в день, сей­час он при­ни­мал и отп­рав­лял, долж­но быть, не меньше сот­ни: ни­ку­да нс де­нешься от «прок­ля­тых иност­ран­цев».

    Стоя в оче­ре­ди к конт­рольно-про­пуск­но­му пунк­ту, Луч­ни­ков, как всег­да, наб­лю­дал пог­ранст­ра­жу. Вновь, как и в прош­лый раз, ему по­ка­за­лось, что на бес­страст­ных ли­цах этих пар­ней, сре­ди ко­то­рых по­че­му-то всег­да мно­го би­ло мон­го­ло­идов, вмес­то преж­ней, слег­ка зап­ря­тан­ной ус­меш­ки в ад­рес заг­ра­нич­но­го, то есть по­тен­ци­ально враж­деб­но­го че­ло­ве­чест­ва, сей­час по­яви­лось что-то вро­де рас­те­рян­нос­ти.

    Стоял яс­ный осен­ний день. Си­я­ющий Мар­лей, соп­ро­вож­да­емый вы­со­ким чи­ном та­мож­ни, от­де­лил Луч­ни­ко­ва от тол­пы. Чин унес до­ку­мен­ты. Че­рез до­ро­гу, за всей аэро­пор­товс­кой су­етой, неж­ней­шим об­ра­зом тре­пе­та­ла под вет­ром куч­ка бе­ре­зок. Чин при­нес до­ку­мен­ты, и они пош­ли к лич­ной «вол­ге» Мар­ле­на. За ни­ми на те­леж­ке ка­ти­ли два ог­ром­ных луч­ни­ковс­ких че­мо­да­на, куп­лен­ные в са­мый пос­лед­ний мо­мент в сво­бод­ной тор­го­вой зо­не аэро­пор­та Ле Бур­же. Ве­тер дул с се­ве­ро-за­па­да, гнал клоч­ки ис­па­ре­ний псковс­ких и нов­го­родс­ких озер, в не­бе, ка­за­лось, при­сутст­во­вал нес­лыш­ный пе­рез­вон ко­ло­ко­ла сво­бо­ды. «Со­ветс­кие лю­ди твер­до зна­ют: там, где пар­тия, там ус­пех, там по­бе­да» - гла­сил ог­ром­ный щит при вы­ез­де на шос­се. Из­ре­че­ние со­седст­во­ва­ло с порт­ре­том сво­его ав­то­ра, ко­то­рый выг­ля­дел в этот день под этим вет­ром в при­сутст­вии нес­лыш­но­го ко­ло­ко­ла до­вольно стран­но, как пе­че­нег, заб­лу­див­ший­ся в до-та­тарс­кой Ру­си. Сто­ял яс­ный осен­ний день. «Сла­ва на­шей род­ной Ком­му­нис­ти­чес­кой пар­тии!» Сле­ва от шос­се од­ни на дру­гом сто­яли ку­бы ка­ко­го-то НИИ или КБ, а спра­ва в не­обоз­ри­мых проз­рач­ней­ших да­лях све­тил­ся буд­то све­же­омы­тый, крест де­ре­венс­кой церк­ви. Че­рез все шос­се крас­ны­ми ли­те­ра­ми по бе­то­ну: «Ре­ше­ния XXV съезда КПСС вы­пол­ним!» Па­ли­сад­ни­ки по­ко­сив­ших­ся де­ре­венс­ких уса­деб, сох­ра­нив­ших­ся вдоль Ле­нинг­радс­ко­го шос­се - бу­зи­на, над­ло­ман­ные ге­ор­ги­ны, лу­жи и гли­нис­тое ме­си­во меж­ду ас­фальтом и шта­кет­ни­ком - солн­це-то, ви­ди­мо, только что прог­ля­ну­ло пос­ле обыч­ной мос­ковс­кой не­по­го­ды. «На­род и пар­тия еди­ны!» Горб мос­та, с верх­ней точ­ки - два ру­ка­ва Моск­вы-ре­ки, кру­той бе­рег ост­ро­ва, ог­нен­но-ры­же­го, с пуч­ком веч­но­зе­ле­ных со­сен на ма­куш­ке. «Пя­ти­лет­ке ка­чест­ва ра­бо­чую га­ран­тию!» За буг­ром мос­та уже сто­яли неп­рис­туп­ны­ми твер­ды­ня­ми квар­та­лы жил­мас­си­вов, свер­ка­ли ты­ся­чи окон, нез­ри­мый вьюн нов­го­родс­ко­го нес­лыш­но­го ко­ло­ко­ла ви­тал меж до­мов, соб­лаз­няя бла­га­ми Ган­зей­ско­го со­юза. С кры­ши на кры­шу ша­га­ли ог­нен­ные бук­вы «Пар­тия - ум, честь и со­весть на­шей эпо­хи!»

    Дальше пош­ло все гу­ще: «Мы при­дем к по­бе­де ком­му­нис­ти­чес­ко­го тру­да!», «Пла­ны пар­тии - пла­ны на­ро­да!», «Пя­ти­лет­ке ка­чест­ва чет­кий ритм!», «Сла­ва ве­ли­ко­му со­ветс­ко­му на­ро­ду, на­ро­ду-со­зи­да­те­лю!», «Искус­ство при­над­ле­жит на­ро­ду!», «Да здравст­ву­ет вер­ный по­мощ­ник пар­тии - Ле­нинс­кий ком­со­мол!», «Прев­ра­тим Моск­ву в об­раз­цо­вый ком­му­нис­ти­чес­кий го­род!», «СССР - оп­лот ми­ра во всем ми­ре!», «Идеи Ле­ни­на веч­ны!», «Конс­ти­ту­ция СССР - ос­нов­ной за­кон на­шей жиз­ни!»… Пе­че­нег, подъявший длань, пе­че­нег в оч­ках над га­зе­той, пе­че­нег, разм­но­жа­ющий­ся с каж­дой ми­ну­той по ме­ре дви­же­ния к цент­ру, все бо­лее уве­рен­ный, все ме­нее по­те­рян­ный, все бо­лее сим­во­ли­зи­ру­ющий все лю­би­мые им сим­во­лы, все ме­нее по­хо­жий на пе­че­не­га, все бо­лее по­хо­жий на Большо­го Бра­та, круп­но­тон­наж­ный, ста­бильный, единст­вен­но воз­мож­ный… на­ко­нец над пло­щадью Бе­ло­рус­ско­го вок­за­ла воз­ник­ло пе­ред Луч­ни­ко­вым его лю­би­мое, встре­чу с ко­то­рым он всег­да предв­ку­шал, то, что ког­да-то в пер­вый при­езд пот­ряс­ло его нес­лы­хан­ным сло­во­со­че­та­ни­ем и не­дос­туп­ным смыс­лом, и то, что впос­ледст­вии ста­ло ед­ва ли не пред­ме­том нос­тальгии, пе­че­нежье из­ре­че­ние: «Га­зе­та - это не только кол­лек­тив­ный про­па­ган­дист и кол­лек­тив­ный аги­та­тор, она так­же и кол­лек­тив­ный ор­га­ни­за­тор!»

    Фраза эта, раз­вер­ну­тая над всей пло­щадью, а по но­чам за­го­ра­юща­яся не­оно­вым ог­нем, бы­ла по су­ти де­ла не так уж и слож­на, она бы­ла прос­та в сво­ей муд­рос­ти, она прос­ве­ща­ла мно­го­ты­сяч­ные пол­чи­ща не­вежд, по­ла­га­ющих, что га­зе­та - это все­го лишь кол­лек­тив­ный про­па­ган­дист, она вра­зум­ля­ла да­же и тех, кто ду­мал, что га­зе­та - это кол­лек­тив­ный про­па­ган­дист и кол­лек­тив­ный аги­та­тор, но не до­тя­ги­вал до ко­неч­ной муд­рос­ти, она опо­ве­ща­ла сон­мы мос­ковс­ких граж­дан и ту­чи «гос­тей сто­ли­цы», что га­зе­та - это так­же и кол­лек­тив­ный ор­га­ни­за­тор, она до­хо­ди­ла до точ­ки.

    - Ну, вот, ка­жет­ся, сей­час ты на­ко­нец-то про­ник­ся, -улыб­нул­ся Ку­зен­ков.

    - Сейчас ме­ня прос­то проб­ра­ло до кос­тей, - кив­нул Луч­ни­ков.

    Гостиница «Инту­рист». На крыльце груп­па фран­цу­зов, с лю­бо­пытст­вом наб­лю­да­ющая про­бе­га­ние стран­ной тол­пы, ин­те­рес­ней­шее яв­ле­ние этот рус­ский на­род, вро­де бы бе­лые, но аб­со­лют­но не ев­ро­пей­цы. Злясь и гром­ко раз­го­ва­ри­вая с Ку­зен­ко­вым, Луч­ни­ков дви­гал­ся пря­мо к нас­то­ро­жив­шим­ся швей­ца­рам. Два зас­му­рев­ших вох­ров­ца в га­лу­нах, по­чу­яв рус­скую речь и предв­ку­шая ак­цию влас­ти, улы­ба­лись и пе­рег­ля­ды­ва­лись. А вы ку­да, гос­по­да то­ва­ри­щи? Увы, жерт­ва вдруг обер­ну­лась хо­зя­ином: один из по­доз­ри­тельных ру­сач­ков дву­мя пальца­ми предъявил с ума сой­ти ка­кую кни­жеч­ку - ЦК КПСС, а третьим пальцем по­ка­зал се­бе за пле­чо - зай­ми­тесь ба­га­жом на­ше­го гос­тя. К тро­ту­ару уже приш­вар­то­вы­ва­лась ма­ши­на соп­ро­вож­де­ния, и из нее мос­со­ве­товс­кие мо­лод­чи­ки выг­ру­жа­ли фир­мен­ные сун­ду­ки. Вто­рой же ру­са­чок, а имен­но тот, зна­чит­ца, ко­то­рый гость, во­об­ще пот­ряс ин­ту­рис­товс­кую стра­жу - изв­лек, по­ни­ма­ете ли, из кро­ко­ди­ло­вой ко­жи бу­маж­ни­ка хрус­ту с двуг­ла­вым ор­лом - 10 ти­чей! Кры­мец - до­га­да­лись ве­те­ра­ны не­ви­ди­мо­го фрон­та. Этих они обо­жа­ли: во-пер­вых, по-на­ше­му ху­до-бед­но ба­ла­ка­ют, во-вто­рых, дол­лар-то нын­че как блядь дро­жит, а рус­ский рубль шты­ком тор­чит.

    - Шакалы, - ска­зал Луч­ни­ков. - Где вы только бе­ре­те та­ких гов­но­едов?

    - - Не до­га­ды­ва­ешься, где? - улыб­нул­ся Ку­зен­ков.

    Он все вре­мя улы­бал­ся, ког­да об­щал­ся с Луч­ни­ко­вым, улы­боч­ка пер­со­ны, вла­де­ющей пре­вос­ходст­вом, не­ко­ей ос­но­во­по­ла­га­ющей муд­ростью, пос­тичь ко­то­рую со­бе­сед­ни­ку не да­но, как бы он, увы, не тщил­ся. Это бе­си­ло Луч­ни­ко­ва.

    - Да что это ты, Мар­лен, все улы­ба­ешься с та­ким пре­вос­ходст­вом? - взор­вал­ся он. - В чем это вы так прев­зош­ли? В эко­но­ми­ке раз­вал, в по­ли­ти­ке чушь не­сус­вет­ная, в иде­оло­гии ту­пость!

    - Спокойно, Анд­рей, спо­кой­но.

    Они еха­ли в лиф­те на пят­над­ца­тый этаж, и по­пут­чи­ки, за­пад­ные нем­цы, удив­лен­но на них пос­мат­ри­ва­ли.

    - В ма­га­зи­нах у вас тух­ля­ти­на, на­род мрач­ный, а они, иди­те ли, так улы­ба­ют­ся снис­хо­ди­тельно. То­же мне муд­ре­цы! - про­дол­жал ра­зо­ряться Луч­ни­ков уже и на пят­над­ца­том эта­же. - Пе­рес­тань улы­баться! - гарк­нул он. - Улы­бай­ся за гра­ни­цей. Здесь ты не име­ешь пра­ва улы­баться.

    - Я улы­ба­юсь по­то­му, что предв­ку­шаю обед и доб­рую чар­ку вод­ки, - ска­зал Ку­зен­ков. - А ты злишься, по­то­му что с пох­мелья, Анд­рей.

    Кузенков с улыб­кой отк­рыл пе­ред ним две­ри люк­са.

    - Да на кой черт вы сни­ма­ете мне эти дву­хэ­таж­ные хо­ро­мы! - орал Луч­ни­ков. - Я ведь вам не ка­кой-ни­будь аф­ри­канс­кий марк­систс­кий ца­рек!

    - Опять дис­си­дентст­ву­ешь, Анд­рей? - улыб­нул­ся Ку­зен­ков. - Как в Ше­ре­метьево вы­ле­зешь, так и на­чи­на­ешь дис­си­дентст­во­вать. А, меж­ду про­чим, то­бой здесь до­вольны. Я имею в ви­ду но­вый курс «Курьера».

    Лучников ото­ро­пел.

    - Довольны но­вым кур­сом «Курьера»? - он за­дох­нул­ся бы­ло от злос­ти, но по­том со­об­ра­зил: да-да, и в са­мом де­ле, мож­но счи­тать и но­вым кур­сом… пос­ле тех уг­роз… ко­неч­но, они мог­ли по­ду­мать.

    Стол в мил­ли­онерс­ком апар­та­мен­те был уже нак­рыт, и все на нем бы­ло, чем Моск­ва мо­ро­чит го­ло­вы важ­ным гос­тям: и неж­ней­шая сем­га, и ик­ра, и вет­чи­на, и кра­бы, и вод­ка в хрус­та­ле, и крас­ное, лю­би­мое Луч­ни­ко­вым ви­но «Axa­ше­ни» в за­пы­лен­ных бу­тыл­ках.

    - Эту «крем­лев­ку» мне за но­вый курс вы­пи­са­ли? - ядо­ви­то ос­ве­до­мил­ся Луч­ни­ков.

    Кузенков сел нап­ро­тив и пе­рес­тал улы­баться, и в этом те­перь от­чет­ли­во чи­та­лось: нy, хва­тит уж ду­рить и кри­ти­канст­во­вать по де­шев­ке. Луч­ни­ков по­ду­мал, что и в са­мом де­ле хва­тит, пе­реб­рал, ду­рю, вкус из­ме­ня­ет.

    Первая рюм­ка вод­ки и впрямь тут же из­ме­ни­ла наст­ро­ение. Мос­ковс­кий уют. Ког­да-то его по­ра­зи­ло ощу­ще­ние это­го «мос­ковс­ко­го уюта». Ка­за­лось, каж­дую ми­ну­ту ты дол­жен здесь чувст­во­вать бе­ре­дя­щее вни­ма­ние «че­ки», ощу­ще­ние зыб­кос­ти в об­щест­ве без­за­ко­ния, и вдруг те­бя ох­ва­ты­ва­ет спо­кой­ст­вие, не­кая ти­ши­на ду­ши, ат­мос­фе­ра «мос­ковс­ко­го уюта». Ну, хо­ро­шо бы еще где-ни­будь это слу­ча­лось в ар­батс­ких пе­ре­ул­ках - там есть мес­та, где в по­ле зре­ния не по­па­да­ет ни­че­го «сов­де­повс­ко­го» и мож­но предс­та­вить се­бе здесь на уг­лу ма­ленько­го ка­де­ти­ка Ар­сю­шу - но нет, да­же вот и на этой прес­ло­ву­той ули­це Горько­го, где за ок­ном вни­зу на кры­ше вид­ны ка­мен­ные ис­ту­ка­ны позд­ней ста­линс­кой де­ка­дент­ши­ны, предс­та­ви­те­ли братс­ких тру­дя­щих­ся на­ро­дов, да­же вот и здесь пос­ле пер­вой рюм­ки вод­ки за­бы­ва­ешь па­рижс­кую ноч­ную тря­суч­ку и пог­ру­жа­ешься в «мос­ковс­кий уют», по­хо­жий на по­че­сы­ва­ние ста­реньким пальчи­ком по те­меч­ку - под­рем­ли, Ар­сю­шенька, по­жур­чи, Анд­рю­шенька.

    Встряхнувшись, он цап­нул труб­ку и наб­рал но­мер Татьяны. По­до­шел де­ся­ти­бо­рец. Прок­ля­тый без­дельник, ле­жит весь день на тах­те и под­жи­да­ет Татьяну. Ме­си­во крыш за ок­ном. Про­ле­те­ла нов­го­родс­кая туч­ка. Ну и на­ме­ша­ли сти­лей! Ал­ло, ал­ло… на­бе­ри­те еще раз. Он по­ве­сил труб­ку и об­лег­чен­но вздох­нул - вот я и до­ма: все со­еди­ни­лось, вод­ка и дым оте­чест­ва - это мой дом, Рос­сия, мой единст­вен­ный дом.

    - На Ост­ро­ве об­ра­зо­ван но­вый со­юз, - ска­зал он Ку­зен­ко­ву.

    Марлен Ми­хай­ло­вич при­вет­ли­во кив­нул дру­гу: ин­те­рес­но, мол, очень ин­те­рес­но. По­ло­жил ему па та­рел­ку сем­ги, ик­ры, кра­бов, под­ви­нул са­лат.

    - Союз Об­щей Судьбы, - ска­зал Луч­ни­ков.

    Марлен Ми­хай­ло­вич об­вел гла­за­ми сте­ны су­пер­люк­са и воп­ро­си­тельно скло­нил го­ло­ву - не бес­по­ко­ит? Луч­ни­ков от­мах­нул­ся. В но­мер вка­ти­ли око­ван­ные по уг­лам луч­ни­ковс­кис коф­ры. На ли­цах мос­со­ве­товс­ких мо­лод­чи­ков све­ти­лось бла­гост­ное поч­те­ние к «фир­ме».

    - Мне скры­вать не­че­го. В этом вся на­ша хит­рость - ни­че­го не скры­вать.

    - Ешь, Анд­рей. Из­ви­ни, что я за­ка­зал обед сю­да, но Ве­ра се­год­ня за­се­да­ет, - улыб­нул­ся Ку­зен­ков. - Зна­ешь, та­кой ста­ла об­щест­вен­ной де­ятельни­цей…

    Лучников взял­ся за еду, и не­ко­то­рое вре­мя они поч­ти не раз­го­ва­ри­ва­ли, на­сы­ща­лись, чо­ка­лись, тут и осет­ри­на по­дос­пе­ла, жа­ре­ная по-мос­ковс­ки, а по­том и де­серт, ну а к де­сер­ту Мар­лен Ми­хай­ло­вич за­го­во­рил о Па­ри­же, о том, как он его лю­бит, вспом­нил да­же сти­хи Эрен­бур­га: «Прос­ти, что жил я в том ле­су, Что все я пе­ре­жил и вы­жил, Что до мо­ги­лы до­не­су Большие су­мер­ки Па­ри­жа…», на­мек­нул на ка­кое-то свое ро­ман­ти­чес­кое пе­ре­жи­ва­ние в этом го­ро­де, род­ном каж­до­му рус­ско­му ин­тел­ли­ген­ту (если, ко­неч­но, ты ме­ня, ап­па­рат­чи­ка, все-та­ки при­чис­ля­ешь к та­ко­вым), и вы­ра­зил не­ко­то­рую за­висть Анд­рею Ар­се­ни­еви­чу как кос­мо­по­ли­ту и бро­дя­ге, ко­то­ро­му уж на­вер­но есть что по­рас­ска­зать о Па­ри­же, а?

    - Я не впол­не те­бя по­ни­маю, Мар­лен, - хо­лод­но за­го­во­рил в от­вет Луч­ни­ков. - Ты КУ­РА­ТОР на­ше­го Ост­ров­ка, то есть ник­то бо­лее те­бя в Моск­ве не мо­жет быть бо­лее за­ин­те­ре­со­ван в на­ших де­лах, а меж­ду тем со­об­ще­ние о СО­Се те­бя как бы и не зат­ро­ну­ло, рыть мо­жет, мне еще раз объяснить те­бе, что со мной хит­рить не нуж­но.

    Кузенков вы­тер рот сал­фет­кой и взял­ся за си­га­ру.

    - Прости, Анд­рей, это не хит­рость, но лишь свой­ст­ва ха­рак­те­ра. Я прос­то-нап­рос­то сдер­жан­ный че­ло­век, мо­жет быть, да­же и тя­же­ло­дум. Ко­неч­но же, я ду­маю о СО­Се. Ес­ли мол­чу, это вов­се не зна­чит, что мне это не ин­те­рес­но, не важ­но. Од­на­ко, ты уж прос­ти ме­ня, Анд­рей, еще бо­лее важ­ным для ме­ня - в све­те бу­ду­ще­го, ко­неч­но, - ка­жут­ся сом­не­ния пол­ков­ни­ка Чер­но­ка.

    Тут нас­та­ла оче­редь Луч­ни­ко­ва по­ка­зы­вать ана­ло­гич­ные «свой­ст­ва ха­рак­те­ра», то есть по­пы­таться скрыть изум­ле­ние, бо­лее то­го, не­ко­то­рое да­же оше­лом­ле­ние, по­пы­таться вы­ныр­нуть из то­го сос­то­яния, ко­то­рое в бок­се име­ну­ет­ся сло­веч­ком «поп­лыл». Мар­лен же Ми­хай­ло­вич очень мяг­ко, яв­но да­вая воз­мож­ность со­бе­сед­ни­ку ско­ор­ди­ни­ро­ваться, пе­рес­ка­зы­вал меж­ду тем вче­раш­нюю их бе­се­ду с Чер­но­ком в ка­фе «Се­лект» на бульва­ре Мон­пар­нас.

    - Понимаешь ли, Анд­рей, мы зна­ем пол­ков­ни­ка Чер­но­ка как са­мо­от­вер­жен­но­го рус­ско­го пат­ри­ота, зна­ем, что он пре­дан ИОСу не ме­нее те­бя са­мо­го, но вот ведь и он сом­не­ва­ет­ся от­но­си­тельно пе­ре­ме­ны «ми­ра­жей» на «ми­ги», за­да­ет воп­рос: по­на­до­бят­ся ли Со­юзу в бу­ду­щем та­кие лет­чи­ки, как он, а, ста­ло быть, мы мо­жем только се­бе предс­та­вить, сколько воп­ро­сов по­доб­но­го ро­да, сколько сом­не­ний в ду­шах ты­сяч и ты­сяч ост­ро­ви­тян, не столь цельных, нс столь идей­ных, как Алек­сандр Чер­нок.

    Лучников на­лил се­бе коньяку. Ру­ка, под­ни­мав­шая бо­кал, еще слег­ка дро­жа­ла, но опус­ти­лась она на стол уже твер­до - вып­лыл.

    - Big Brot­her watc­hes you everyw­he­re, do­esn't he? [2] - ус­мех­нул­ся он, гля­дя пря­мо в гла­за Ку­зен­ко­ву.

    В гла­зах ку­ра­то­ра пла­ва­ла улыб­ка уже не снис­хо­ди­тельная, но по-преж­не­му мяг­кая, пол­ная доб­ра. Мар­лен Ми­хай­ло­вич раз­вел ру­ка­ми.

    - Теперь ты мо­жешь по­нять, ка­кое зна­че­ние здесь при­да­ют ва­шим иде­ям.

    Лучников встал и по­до­шел к ок­ну. Уже на­чи­на­ло смер­каться. Си­лу­эты братс­ких тру­дя­щих­ся раз­мы­ва­лись на фо­не крыш. Вни­зу над пар­фю­мер­ным ма­га­зи­ном, над «Рос­сий­ски­ми ви­на­ми» и «По­дар­ка­ми» зажг­лись не­оно­вые цве­точ­ки, не­кие за­ви­туш­ки в на­род­ном сти­ле. Со вку­сом здесь по-преж­не­му бы­ло все в по­ряд­ке.

    - Значит, прис­мат­ри­ва­ете? - ти­хо спро­сил он Ку­зен­ко­ва. - Подс­лу­ши­ва­ете? По­пу­ги­ва­ете?

    - Последнего не по­нял, - с не­ожи­дан­ной быст­ро­той ска­зал Ку­зен­ков.

    Лучников гля­нул че­рез пле­чо. Ку­зен­ков сто­ял воз­ле мер­ца­юще­го те­ле­ви­зо­ра, по ко­то­ро­му ка­ти­лась мно­гоц­вет­ная мультип­ли­ка­ция и от­ку­да до­но­сил­ся детс­кий писк.

    - Разве не ва­ши ре­бя­та ба­бах­ну­ли? - ус­мех­нул­ся Луч­ни­ков.

    - Был выст­рел? - Мар­лен Ку­зен­ков пре­об­ра­зил­ся, прос­то сжа­тая пру­жи­на.

    - Два, - ве­се­ло ска­зал Луч­ни­ков, - В оба уха. - Он по­ка­зал ру­ка­ми. - Ту­да и сю­да. По тво­ей ре­ак­ции ви­жу, что ты не в кур­се.

    - Немедленно на­ве­ду справ­ки, - ска­зал Ку­зен­ков. - Од­на­ко поч­ти на сто про­цен­тов уве­рен… ес­ли, ко­неч­но… ты сам… сво­им по­ве­де­ни­ем…

    - Сволочь, - лю­без­но ска­зал Луч­ни­ков. - Сво­лочь пай­ко­вая. Ты по­ла­га­ешь, что я дол­жен быть па­инькой, ког­да за мной хо­дят по пя­там ва­ши псы?!

    - Ну зна­ешь!! - вскри­чал Ку­зен­ков. - Как же мож­но так пе­ре­дер­ги­вать! Я имел в ви­ду, что не­ко­то­рые ли­ца прос­то мог­ли вый­ти из-под конт­ро­ля, на­ру­шить пред­пи­са­ние… ес­ли это так, они по­не­сут от­ветст­вен­ность! Не­уже­ли ты не по­ни­ма­ешь, что… ну, впро­чем, прос­ти, я не все мо­гу ска­зать… я уве­рен, что это «вол­че­со­тен­цы» стре­ля­ли…

    В но­ме­ре «люкс» гос­ти­ни­цы «Инту­рист» во­ца­ри­лось на не­ко­то­рое вре­мя мол­ча­ние. Луч­ни­ков про­шел в спальню, от­щелк­нул крыш­ку «коф­ра» и дос­тал по­дар­ки для всей ку­зен­ковс­кой фа­ми­лии: «по­кит-ме­мо» для Мар­ле­на, ча­сы «устри­ца» для Ве­ры Пав­лов­ны, каш­ми­ро­вые сви­те­ра для ре­бят. Плас­тин­ки для Ди­ма Ше­бе­ко он ре­шил пе­ре­дать лич­но в ру­ки пе­ре­до­во­му му­зы­кан­ту, ибо это был уже дру­гой мир, дру­гая Моск­ва, это был ЗДО­РО­ВЫЙ мир. Так и по­ду­ма­лось - здо­ро­вый.

    Он вы­шел в гос­ти­ную и по­ло­жил пе­ред Мар­ле­ном Ми­хай­ло­ви­чем по­дар­ки.

    - Ради Бо­га, прос­ти, Мар­лен, сор­вал­ся. В лю­бом слу­чае я знаю, что ты, лич­но ты, мой друг. Вот… я при­вез… кое-что те­бе, Ве­ре и ре­бя­тиш­кам. Неп­ло­хие ве­щи. Во вся­ком слу­чае, та­ких нет здесь, - он не удер­жал­ся от улыб­ки, - да­же в со­той сек­ции ГУ­Ма.

    - Какая тро­га­тельная ос­ве­дом­лен­ность в де­та­лях на­ше­го снаб­же­ния, - ска­зал Ку­зен­ков.

    Впервые за все вре­мя их зна­комст­ва Луч­ни­ков ви­дел Ку­зен­ко­ва ос­корб­лен­ным. «Сво­лочь пай­ко­вая», «со­тая сек­ция» - долж­но быть, это бы­ли уда­ры по не­за­щи­щен­ным мес­там прог­рес­сив­но­го де­яте­ля, неч­то вро­де тех ог­лу­ша­ющих выст­ре­лов в Па­ри­же. Лег­кая кон­ту­зия.

    - Во вся­ком слу­чае спа­си­бо. Ве­щи чу­дес­ные, по­дар­ки в тво­ем си­ле, эле­гант­но и до­ро­го, по­дар­ки бо­га­ча из вы­со­ко­раз­ви­то­го об­щест­ва. Завт­ра Ве­ра ждет те­бя к обе­ду. Угос­тим сво­им спецс­наб­же­ни­ем. Ут­ром к те­бе при­едет пе­ре­вод­чик или пе­ре­вод­чи­ца, с ней или с ним ты смо­жешь об­су­дить свою прог­рам­му. Те­бе, как всег­да, бу­дет ока­за­но мак­си­мальное бла­гоп­ри­ятст­во­ва­ние, сей­час осо­бен­но, - тут про­мелькну­ла ка­пелька яд­ку-с. - Ма­ши­на в тво­ем пол­ном рас­по­ря­же­нии. Сей­час я дол­жен ид­ти.

    Говорил все это Мар­лен Ми­хай­ло­вич спо­кой­но и, как ка­за­лось Луч­ни­ко­ву, слег­ка пе­чально, на­де­вал по хо­ду де­ла плащ и шля­пу, ук­ла­ды­вал в ат­та­ше-кей­с по­дар­ки. Про­тя­нул ру­ку. В гла­зах ум и пе­чаль. Увы, как ма­ла от­дельная лич­ность пе­ред не­умо­ли­мы­ми за­ко­на­ми ис­то­рии.

    - У ме­ня есть нес­колько по­же­ла­ний, Мар­лен, - ска­зал Луч­ни­ков, при­няв ку­зен­ковс­кую ру­ку. - Ес­ли уж я та­кая пер­со­на гра­та… Во-пер­вых, мне не ну­жен пе­ре­вод­чик, пе­ре­вод­чи­ца же у ме­ня здесь уже есть. Танька Лу­ни­на от­лич­но пе­ре­ве­дет мне все, что нуж­но. Во-вто­рых, ма­ши­на с шо­фе­ром мне то­же не нуж­на, вос­пользу­юсь ус­лу­га­ми фир­мы «Авис», дер­зост­но про­ник­шей уже и в на­шу, - он на­жал на «на­шу», - сто­ли­цу. В-третьих, я хо­тел бы со­вер­шить пу­те­шест­вие по марш­ру­ту Пен­за - Там­бов - Са­ра­тов - Ка­зань - Омск - БАМ, при­чем пу­те­шест­вие без соп­ро­вож­да­ющих лиц. Про­шу этот воп­рос про-вен-ти-ли-ро­вать, - еще один на­жим. - И, в-чет­вер­тых, про­шу те­бя не удив­ляться и от­нес­тись к это­му впол­не серьезно: я хо­тел бы вмес­те с то­бой по­се­тить ва­шу ма­сонс­кую ло­жу.

    Они пос­мот­ре­ли друг дру­гу в гла­за и ве­се­ло рас­хо­хо­та­лись. Ка­жет­ся, все не­до­молв­ки, на­ме­ки и подъебки бы­ли тут же за­бы­ты.

    - Я те­бя пра­вильно по­нял? - ска­зал сквозь смех Ку­зен­ков. - Ты име­ешь в ви­ду…

    - Да-да, - кив­нул Луч­ни­ков. - Финс­кую ба­ню. Мне это не­об­хо­ди­мо. Не мо­гу быть в сто­ро­не. Бан­ный пе­ри­од со­цим­пе­рии. Рим. Де­ка­данс. Ты по­ни­ма­ешь?

    - Браво, Анд­рей! - Ку­зен­ков хлоп­нул его по пле­чу. - Все-та­ки я то­бой вос­хи­ща­юсь. Вто­ро­го та­ко­го иност­ран­ца я нс встре­чал.

    - А вот те­бе не бра­во, Мар­лен! - хо­хо­тал Луч­ни­ков. - Я то­бой сей­час не вос­хи­ща­юсь. Сколько же раз нуж­но объяснять те­бе, что я здесь вов­се не иност­ра­нец.

    Они стук­ну­ли друг дру­га по пле­чам. Их шут­ли­вые дру­жес­кие от­но­ше­ния как бы вос­ста­но­ви­лись.

    Лучников про­во­дил Ку­зен­ко­ва до лиф­та. Мяг­кий зво­нок, стрел­ка вниз. Лифт ока­зал­ся пус­тым. Луч­ни­ков во­шел внутрь вслед за Ку­зен­ко­вым.

    - На про­ща­ние все-та­ки ска­жи мне, Мар­лен, - ска­зал он. - Есть ли от­вет на воп­рос пол­ков­ни­ка Чер­но­ка.

    - Нет, - твер­до ска­зал Мар­лен. - Воп­ро­са ник­то не слы­шал, от­ве­та нет.

    

    Вечерняя ули­ца Горько­го, Пеш­ков-стрит. Про­во­див Ку­зен­ко­ва, Луч­ни­ков мед­лен­но по­шел вверх, к Те­лег­ра­фу. Впе­ре­ди за буг­ром на фо­не зо­ло­то­го за­ка­та с кры­ши уце­лев­ше­го еще Сы­тинс­ко­го до­ма све­ти­лось го­лу­бым ог­нем сло­во «Труд». Транс­порт разъезжал­ся по всем Пра­ви­лам па фильтру­ющие стрел­ки. Ог­ром­ный тер­мо­метр скром­но от­ра­жал тем­пе­ра­ту­ру ок­ру­жа­ющей сре­ды - прос­то-нап­рос­то +8°С. Те­лег­раф, эск­по­ни­руя свои го­лу­бой ша­рик, по-преж­не­му дерз­но­вен­но ут­верж­дал, что зем­ля все-та­ки вер­тит­ся, прав­да, в ок­ру­же­нии не­ких крабьих клеш­ней, то бишь ко­лосьев пше­ни­цы, Все бы­ло нор­мально и не­ве­ро­ят­но. На сту­пеньках Те­лег­ра­фа и на барьерах воз­ле си­де­ли и сто­яли мо­лод­чи­ки, сре­ди ко­то­рых по-преж­не­му мно­го бы­ло юж­ных пар­ти­зан." Все они жда­ли прик­лю­че­ний. За­ме­ча­тельно то, что все их по­лу­ча­ли. В этом го­ро­де, где столько уже лет выт­рав­лял­ся дух прик­лю­че­ния, оно тем не ме­нее жи­вет, пол­зет по ули­цам, ле­пит­ся к ок­нам, бу­до­ра­жит УВД Мос­го­рис­пол­ко­ма, ищет тех, кто его ждет и всег­да на­хо­дит.

    Лучников при­сел на барьер у Те­лег­ра­фа воз­ле под­зем­но­го пе­ре­хо­да и за­ку­рил. Ок­ру­жа­ющая фар­ца тут же по­чувст­во­ва­ла вир­гинс­кий ды­мок. Брат­цы, гляньте, вот так кент си­дит! Что за сьют на нем, не джин­со­вый, но та­кая фир­ма, что ус­сышься. Штатс­кий стиль, тра­ди­ци­он­ный штатс­кий стиль, дол­бо­еб ты не­да­ле­кий. Ко­то­рый час, мис­тер? От­ку­да, бра­ток, вэа ар ю фром? За­ку­рить не угос­ти­те? С де­воч­кой поз­на­ко­миться не хо­ти­те? Герлс, герлс! Гри­ны есть? Что во­об­ще есть? Да вы не из Кры­ма ли са­ми? Чу­ва­ки, то­ва­рищ из Кры­ма! А прав­да, что у вас там по-рус­ски по­ни­ма­ют?

    Лучников сме­ял­ся, ок­ру­жен­ный пар­ня­ми, от­дал им весь свой «Ca­mel». Из-за пле­чей рос­лых моск­ви­чей все вре­мя вып­ры­ги­вал ка­кой-то чер­ный де­сант­ник. В гла­зах у не­го зас­ты­ло от­ча­яние - не­воз­мож­но про­биться к чу­же­зем­цу.

    - Эй, друг! Эй, друг, пос­лу­шай! - он взы­вал к Луч­ни­ко­ву, по его все вре­мя оса­жи­ва­ли, по­ка он вдруг не по­вис па чьих-то пле­чах и не вы­па­лил в бесп­ре­дельной тос­ке:

    - Я все у те­бя куп­лю! Все! Все!

    Тут все ре­бя­та по­лег­ли от хо­хо­та, и Луч­ни­ков сме­ял­ся вмес­те с ни­ми. Ни­ког­да он не ис­пы­ты­вал през­ре­ния к фар­цов­щи­кам, этим из­го­ям мо­но­лит­но­го со­ветс­ко­го кол­лек­ти­ва, нап­ро­тив, по­ла­гал их чем-то вро­де сти­хий­ных бун­та­рей про­тив то­та­ли­тар­нос­ти, быть мо­жет, не ме­нее, а бо­лее от­важ­ны­ми, чем за­пад­ные юные про­тес­тан­ты.

    - А вы, ре­бя­та, не зна­ете та­ко­го Ди­ма Ше­бе­ко? - спро­сил он.

    - Сингер? С₂Н₂ОН? Кто же его не зна­ет! - Ува­жи­тельно за­ки­ва­ла фар­ца.

    - Передайте ему, что Луч при­ехал, - с мно­гоз­на­чи­тельны­ми мо­ду­ля­ци­ями в го­ло­се ска­зал он. - В «Инту­рис­те» стою.

    Фарца раск­ры­ла рты да так и зас­ты­ла в вос­хи­ще­нии. Тай­на, ев­ро­пей­ские большие де­ла, «Луч» при­ехал к Ди­му Ше­бе­ке. Де­ла-а!

    Лучников пох­ло­пал смельча­ков по пле­чам, выб­рал­ся из плот­но­го кольца и стал под­ни­маться по сту­пенькам Те­лег­ра­фа.

    Навстречу ему спус­кал­ся Ви­та­лий Ган­гут. Вот так встре­ча! В пер­вый же ве­чер в Моск­ве на са­мой «плеш­ке» встре­тить за­печ­но­го та­ра­ка­на, до­мо­се­да-ма­раз­ма­ти­ка. Гла­за меж­ду тем у та­ра­ка­на свер­ка­ли, и гри­ва ле­те­ла вдох­но­вен­но. Луч­ни­ков слег­ка да­же ис­пу­гал­ся - сто Лет уже не ви­дел Ган­гу­та в та­ком при­под­ня­том наст­ро­ении: вдруг под кай­фом, вдруг нач­нет сей­час с при­выч­ной мос­ковс­кой ту­постью об­ви­нять в пре­да­тельстве иде­алов юнос­ти, что на­зы­ва­ет­ся «пра­ва ка­чать»? Раск­ры­лись объятия.

    - Андрюшка!

    - Виталька!

    Чудо из чу­дес - от Ган­гу­та пах­ло не вод­кой и не бле­во­ти­ной, но оде­ко­ло­ном! Уж не «Фа­бер­же» ли? Ка­жет­ся, да­же под­мыш­ки про­ти­рал.

    - Андрюха, вот это да! Та­кой ве­чер, и ты пе­ре­до мной, как черт из та­ба­кер­ки. Все сра­зу!

    - Что сра­зу, Ви­та­сик? С чем те­бя еще позд­ра­вить?

    - Да ты не предс­тав­ля­ешь, с кем я сей­час го­во­рил! Ты прос­то не предс­тав­ля­ешь!

    - С Эм­мой? С Мил­кой? С Вик­то­ри­ей Пав­лов­ной?

    - Да пош­ли бы они в жо­пу, эти ба­бы! Бла­го­да­рю по­кор­но, не нуж­да­юсь! Ни­ка­кой по­ло­вой за­ви­си­мос­ти! Я с Осьми­но­гом сей­час го­во­рил! Вот, по­ни­ма­ешь ли, ут­ром по­лу­чаю меж­ду­нa­род­ную те­лег­рам­му… нет, ты не предс­тав­ля­ешь… я ле­жу, баш­ка бо­лит, жить не хо­чет­ся, и вдруг меж­ду­на­род­ная те­лег­рам­ма!

    Его прос­то би­ла дрожь, ког­да он со­вал в ру­ки Луч­ни­ко­ву дар не­бес - «меж­ду­на­род­ную те­лег­рам­му». Текст пос­ла­ния по­ра­зил и Луч­ни­ко­ва: «Му fri­end Gan­gi­it call me as so­on as pos­sib­le Pa­ris Ho­tel Gri­son te­lep­hon N… Oc­to­pus». [3]

    Как же это сра­зу не свя­за­лось, что «осьми­ног» по-рус­ски - это и есть «окто­пус». Вот так опе­ра­тив­ность, вы­хо­дит, хит­ренький Джек и в са­мом де­ле Ган­гу­та хо­чет…

    Лучников пос­мот­рел на Ган­гу­та. Тот выр­вал у не­го из рук те­лег­рам­му, тща­тельно сло­жил ее и за­су­нул в зад­ний кар­ман джин­сов, долж­но быть, са­мое на­деж­ное свое мес­то. Ну что ты ска­жешь, а? Да-да, тот са­мый мо­ща­га-аме­ри­ка­нец, с ко­то­рым ты ме­ня сам ког­да-то и поз­на­ко­мил… Пом­нишь, ку­па­лись в зап­ре­щен­ном пру­ду в Ар­хан­гельском? Хэ­ло­у­эй, вот имен­но. Ми­фо­ло­ги­чес­кая лич­ность, ей-ей! Он стал ко­лос­сальным про­дю­се­ром. Ну вот, во­об­ра­зи: ле­жу я на сво­ей про­ебан­ной тах­те с меж­ду­на­род­ной те­лег­рам­мой. Ле­жу весь день, пы­та­юсь зво­нить в Па­риж. Ни хе­ра не по­лу­ча­ет­ся. Как на­бе­ру меж­ду­на­род­ную служ­бу, мой те­ле­фон тут же отк­лю­ча­ет­ся на де­сять ми­нут. Вот что де­ла­ют пад­лы-то­ва­ри­щи, хер не про­су­нешь за же­лез­ный за­на­вес. Ну, ду­маю, вы так, а мы так: тя­нусь сю­да на ЦТ и пря­мо так, в гла­за, прос­то-нап­рос­то за­ка­зы­ваю: Го­род Па­рижск, го­во­рю, Па­рижс­кой об­лас­ти, Фран­цузс­кой Со­ветс­кой Со­ци­алис­ти­чес­кой Рес­пуб­ли­ки. Во­об­ра­зи, со­еди­ня­ют. Во­об­ра­зи, Осьми­ног у те­ле­фо­на. Ждал, го­во­рит, тво­его звон­ка, не сле­зал с кро­ва­ти. Во­об­ра­зи, Анд­рю­ша, сногс­ши­ба­тельные пред­ло­же­ния! Шпа­рит пол­ным текс­том - го­тов­лю, мол, конт­ракт. Сум­мы ка­кие-то фан­тас­ти­чес­кие, все фан­тас­ти­ка… шпа­рим пол­ным текс­том…

    - На ка­ком язы­ке? - спро­сил Луч­ни­ков.

    У Ган­гу­та ру­ка как раз ле­те­ла для вдох­но­вен­но­го внед­ре­ния в ше­ве­лю­ру и ос­та­но­ви­лась на пол­пу­ти.

    - А в са­мом де­ле, на ка­ком язы­ке шпа­рим? Я ведь по-аглиц­ки-то че­рез пень ко­ло­ду, а он по-рус­ски не тя­нет. Да это не­важ­но. Глав­ное, что по­ни­ма­ли друг дру­га. Глав­ное - прин­ци­пи­альное сог­ла­сие. Вот это я по-аглиц­ки ска­зал - ай эг­ри.

    - Что же он со­би­ра­ет­ся сни­мать? - ос­то­рож­но спро­сил Луч­ни­ков.

    - Да что бы там ни бы­ло, лю­бое гов­но. На­де­юсь, не о проб­ле­мах ПТУ, не о БА­Ме, не о си­бирс­ком га­зе. Я на сво­ей тах­те, Луч, столько по­тен­ции на­ко­пил за эти го­ды, да­же это­го ме­ри­на мо­гу трах­нуть, - он по­ка­зал на кон­ный па­мят­ник Юрию Дол­го­ру­ко­му, ми­мо ко­то­ро­го они в этот мо­мент шест­во­ва­ли. - Знал, что не бес­цельно ва­ля­юсь в сво­ей во­ни. Ког­да ху­дож­ник ле­жит на сво­ей тах­те, мир о нем ду­ма­ет. Ви­дишь - вы­ле­жал!

    - Ты ду­ма­ешь, от­пус­тит те­бя Гос­ки­но? - спро­сил Луч­ни­ков.

    Гангут да­же за­дох­нул­ся от мгно­вен­но на­ле­тев­шей ярос­ти.

    - Эти тру­сы, лже­цы, де­ма­го­ги, взя­точ­ни­ки, хан­жи, де­би­лы, са­мо­до­вольные ми­зе­раб­ли, по­дон­ки об­щест­ва, сту­ка­чи, выб­ляд­ки ста­ли­низ­ма! - про­орал он в сос­то­янии ка­ко­го-то по­лу­раз­ры­ва, буд­то бы те­ряя соз­на­ние, по­том осек­ся, наб­рал воз­ду­ху пол­ные лег­кие и за­кон­чил поч­ти мяг­ко, - бу­ду я счи­таться с этим гов­ном.

    Они сто­яли в этот мо­мент воз­ле глав­но­го не­дей­ст­ву­юще­го вхо­да в ис­то­ри­чес­кое зда­ние Мос­со­ве­та, нап­ро­тив брон­зо­во­го Ос­но­ва­те­ля. Ми­ли­ци­онер поб­ли­зос­ти с лю­бо­пытст­вом на них пос­мат­ри­вал. Сре­ди ста­бильных мос­ковс­ких не­оно­вых ху­до­жеств Луч­ни­ков вдруг за­ме­тил стран­но под­виж­ное, ог­ром­ное, на че­ты­ре эта­жа, сло­во «РЫ­БА». Од­на лишь только прест­ран­ней­шая эта РЫ­БА пульси­ро­ва­ла, сжи­ма­лась и расп­рям­ля­лась меж не­под­виж­ных вы­ве­сок Пеш­ков-стри­та.

    - Что ж… - про­го­во­рил он, -…зна­чит, и ты на­мы­лил­ся, Ви­та­лий?.

    Гангут по­та­щил вверх мол­нию курт­ки, вы­нул из од­но­го кар­ма­на кеп­ку, из дру­го­го - шарф.

    - А ты ни­ког­да, Анд­рей, не за­да­вал се­бе воп­ро­са, по­че­му ты мо­жешь в лю­бой день отп­ра­виться в Аме­ри­ку, Аф­ри­ку, в ту же Моск­ву, и по­че­му я, твой сверст­ник, всю свою жизнь дол­жен чувст­во­вать се­бя здесь кре­пост­ным?

    - Я за­даю се­бе этот воп­рос ежед­нев­но, - ска­зал Луч­ни­ков. - Этот и мно­жест­во дру­гих в та­ком же ро­де.

    - Ну вот и от­дай свой швей­царс­кий пас­порт, - про­бур­чал Ган­гут. - За­ме­ни его на крас­но­ко­жую пас­пор­ти­ну. Тог­да по­лу­чишь от­вет на все свои слож­ные воп­ро­сы.

    - Какая мощ­ная эта «Ры­ба», - ска­зал Луч­ни­ков, по­ка­зы­вая на вы­вес­ку. - Пос­мот­ри, как она сильно бьется сре­ди -мос­ковс­ко­го тор­жест­вен­но­го спо­кой­ст­вия. Жаль, что я раньше ее не за­ме­чал. Уди­ви­тельная, ве­ли­ко­леп­ная, не­по­бе­ди­мая «Ры­ба».

    - Луч! - за­хо­хо­тал Ган­гут. - Вот та­ким я те­бя люб­лю! Да­вай за­бу­дем на се­год­няш­ний ве­чер, что нам по со­рок пять лет, а? Сог­ла­сен?

    - Мне се­год­ня с ут­ра трид­цать, - ска­зал Луч­ни­ков.

    Гангут тог­да расх­ля­бан­ной по­ход­кой про­шел ми­мо ми­ли­ци­оне­ра.

    - Ваше бла­го­ро­дие, па­ра кра­са­виц здесь с ут­ра не про­хо­ди­ла?

    

    Когда ехал сю­да, ка­за­лось, что те­перь уже од­но здесь бу­дет пе­пе­ли­ще, мрак пос­ле оче­ред­ной се­рии про­цес­сов и отъездов - всех вы­ве­ли стра­жи Идеи, а ос­тав­ши­еся только и де­ла­ют, что дро­чат под во­дя­ру, пе­ре­мы­ва­ют кос­ти сво­ей зло­ве­щей Сте­па­ни­де. Ока­за­лось: стран­ная бод­рость. Пош­ло од­но за дру­гим: «чер­дач­ные ба­лы», спек­так­ли «до­маш­них те­ат­ров», кон­цер­ты Ди­ма Ше­бе­ко, Коз­ло­ва, Зу­бо­ва в ка­ких-то НИИ, в клу­бах на ок­ра­инах, сбо­ри­ща ни­щих по­этов, груп­па «Мет­ро­поль», чаи с фи­ло­со­фи­ей на кух­нях, чте­ние «са­миз­да­та», выс­тав­ки в под­ва­лах, слу­ша­ние ме­нест­ре­лей…

    Порой ему ка­за­лось, что это ра­ди не­го, сво­его лю­бим­ца Лу­ча, ста­ра­ет­ся мос­ковс­кий «андерг­ра­унд» по­ка­зать, что еще жив, но по­том по­ду­мал: нет, хоть и тя­нут из пос­лед­них жил, но так бу­дут всег­да тя­нуть: по­лю это­му не быть пус­ту.

    Сидя ря­дом с Татьяной на ка­ком-ни­будь про­дав­лен­ном ди­ва­не, за ка­ким-ни­будь оче­ред­ным зас­тольем, пос­ле выс­туп­ле­ния ка­ко­го-ни­будь но­во­го ге­ния, он ог­ля­ды­вал ли­ца вок­руг и удив­лял­ся, от­ку­да сно­ва так мно­го в сто­ли­це нап­ло­ди­лось не­иде­альных граж­дан. Вро­де бы все уже по­разъеха­лись… Вот еще не­дав­но пе­ли бу­ла­товс­кое…

    

    

    Вроде бы вся уже эта пуб­ли­ка за­се­ла в па­рижс­ких ка­фе, в Нью-Йор­ке и Тель-Ави­ве, но вот, ока­зы­ва­ет­ся, сно­ва их це­лый «кло­пов­ник», та­ких тру­же­ни­ков, весьма не­по­хо­жих на па­рад физ­культур­ни­ков пе­ред Мав­зо­ле­ем; но­вые под­рос­ли, да и ста­рых, на по­вер­ку, еще не­ма­ло.

    «Декаданс в на­шей стра­не не­ист­ре­бим», - так выс­ка­зал­ся од­наж­ды пос­ле кон­цер­та в «Сту­дии экс­пе­ри­мен­тально­го ба­ле­та» в крас­ном угол­ке об­ще­жи­тия трес­та «Мос­строй» один из тан­цо­ров, юный Ан­ти­ной в спе­цов­ке фир­мы «Wran­ge­ler». Так он не без гор­дос­ти ска­зал иност­ран­цу Луч­ни­ко­ву. В гри­му­бор­ной на­ва­ле­ны бы­ли ку­чей пальто. Все пи­ли чай и гнус­ней­шее ру­мынс­кое шам­панс­кое.

    Из гру­ды рек­ви­зи­та тут вы­лез­ла са­мая не­за­мет­ная пер­со­на, ре­жис­сер спек­так­ля, по­лу­се­дой клоч­ко­ва­тый Га­рик Поль, ко­то­ро­го раньше зна­ли лишь как пьянчу­гу из ВТО, а тут вот ока­за­лось, что та­ил­ся в нем ге­ний тан­ца и мыс­ли­тель. Бод­нув го­ло­вой про­ку­рен­ный воз­дух и прест­ран­ней­шим об­ра­зом раз­ве­дя ру­ка­ми па ма­нер пинг­ви­на. Га­рик Поль всту­пил в по­ле­ми­ку с юным Ан­ти­но­ем.

    

    

    

    

    …Декаданс для ме­ня - это моя жизнь, мое ис­кус­ство…

    …Прости ме­ня, но то, что ты счи­та­ешь де­ка­дан­сом, то, чем мы за­ни­ма­ем­ся, на са­мом де­ле здо­ро­вое ис­кус­ство, то есть жи­вое…

    …Однако же не ре­алис­ти­чес­кое же на­ше ис­кус­ство ведь же…

    …Прости ме­ня, но тут про­ис­хо­дит пол­ная под­ме­на по­ня­тий, то, что на­зы­ва­ет­ся «с больной го­ло­вы па здо­ро­вую». Де­ка­данс, мой друг, это культур­ная де­мо­ра­ли­за­ция, по­те­ря нравст­вен­ных ка­честв, вы­рож­де­ние, омерт­ве­ние, эс­те­ти­чес­кий си­фи­ля­га, а все это от­но­сит­ся к соц­ре­ализ­му, с тво­его раз­ре­ше­ния…

    …Разве ви­дим мы эти чер­ты в жи­вом, веч­но взбу­до­ра­жен­ном ис­кус­стве мо­дер­низ­ма, аван­гар­диз­ма, в кру­же­нии его спер­ма­то­зо­идов? Со­ци­алис­ти­чес­кий ока­ме­нев­ший ре­ализм - это и есть нас­то­ящая де­ка­дент­щи­на…

    …Однако же это пе­ре­во­ра­чи­ва­ет же все на­ши по­ня­тия же, ведь мы при­вык­ли же всег­да счи­тать се­бя де­ка­ден­та­ми, то есть как бы предс­та­ви­те­ля­ми за­ка­та, а с дру­гой сто­ро­ны, ви­деть как бы рас­свет, хоть он нам и га­док до рво­ты, но ис­кус­ство же но­во­го же об­щест­ва, а мы как бы дер­жим­ся же за ста­рое, ухо­дя­щее же об­щест­во, ко­то­рое как бы от нез­до­ровья чу­ра­ет­ся на­род­нос­ти, пе­ре­до­вых идей, со­ци­ально­го со­дер­жа­ния, ре­во­лю­ци­он­но­го при­зы­ва же… вот вста­ют физ­культур­ни­ки вол­на­ми от Кам­чат­ки до Брес­та, а ведь мы пох­мельем му­ча­ем­ся.

    …Прости ме­ня, но тут и в со­ци­альном пла­не все пе­ре­вер­ну­то. Мое глу­бо­кое убеж­де­ние, что здо­ровье че­ло­ве­чест­ва зак­лю­че­но в ли­бе­ра­лиз­ме, а ре­во­лю­ция - это вы­рож­де­ние; на­си­лие и кровь - суть пол­ная не­воз­мож­ность най­ти но­вые пу­ти, уви­деть но­вые ви­дал, но лишь возв­рат к мрач­нос­ти, к древ­не­му рас­па­ду… ри­гид­ность мышц, обиз­веств­ле­ние моз­га…

    …Прости ме­ня, но вся эс­те­ти­ка ре­во­лю­ци­он­ных об­ществ с ее бо­язнью (вся­ких) пе­ре­мен, все­го но­во­го, с пов­то­ря­емы­ми из го­да в год мрач­ны­ми про­па­ган­дистс­ки­ми празд­нест­ва­ми в нед­ви­жи­мых склад­ках зна­мен, в этих вол­нах физ­культур­ни­ков, в оса­та­не­ло бес­ко­неч­ной пов­то­ря­емос­ти, в са­мой оце­пе­нев­шей ве­ли­ча­вой по­зе это­го об­щест­ва - это эс­те­ти­ка вы­рож­де­ния, срод­ни позд­не­ви­зан­тий­ской зас­ты­лос­ти, ока­ме­нев­шей по­зо­ло­чен­ной пар­че, под ко­то­рой сле­жав­ша­яся грязь, вонь, вши и рас­пад…

    …Прости ме­ня, но это вов­се не при­ме­та только се­год­няш­не­го дня, вов­се не за­кат ре­во­лю­ции, это на­ча­лось все с са­мо­го на­ча­ла, ибо и са­ма ре­во­лю­ция - это не рас­свет, но за­кат, шаг на­зад к древ­не­му мра­ку, к раз­дув­шей­ся от кро­ви ве­ли­ча­вос­ти, и то, что ког­да-то при­ни­ма­лось за «ко­рен­ную лом­ку ста­ро­го бы­та» - это бы­ло как раз де­ге­не­ра­ци­ей, уп­ро­че­ни­ем древ­ней­ше­го спо­со­ба от­но­ше­ний, то есть на­си­лия, на­па­де­ни­ем ве­ли­чест­вен­но­го заг­ни­ва­юще­го чу­ди­ща на го­ри­зон­ты и лу­га ли­бе­ра­лиз­ма, то есть но­во­го че­ло­ве­чест­ва, на наш та­нец, на на­шу му­зы­ку и бо­жест­вен­ную под­виж­ность че­ло­ве­чес­ких су­ществ…

    …Однако я не мо­гу рас­статься со сло­вом «де­ка­данс», я люб­лю его…

    …Прости ме­ня, мо­жешь не рас­ста­ваться, но имей в ви­ду дру­гой смысл слов…

    

    Параллельно шла и дру­гая мос­ковс­кая жизнь, в ко­то­рой он ос­та­вал­ся ре­дак­то­ром «Курьера», мо­гу­щест­вен­ной фи­гу­рой меж­ду­на­род­но­го жур­на­лиз­ма. У них был здесь со­лид­ный кор­рес­пон­дентс­кий пункт на Ку­ту­зовс­ком прос­пек­те, чуть ли не це­лый этаж, и да­же зал для кок­тей­лей. Из трех крымс­ких сот­руд­ни­ков, один был без сом­не­ния аген­том че­ки, дру­гой цэ­рэ­уш­ни­ком, од­на­ко стар­ше­му «ко­ру» Ва­ди­му Бек­ле­ми­ше­ву мож­но бы­ло до­ве­рять пол­ностью - «однок­лас­сник», та­кой же, как Чер­нок или Са­баш­ни­ков.

    И Бек­ле­ми­шев и Луч­ни­ков по­ла­га­ли «Курьер» как бы мос­ков­с­кой га­зе­той и по­то­му в раз­го­во­рах меж­ду со­бой ве­ли­ча­ли кор­пункт фи­ли­алом. Кро­ме трех крым­цев, здесь тру­ди­лись пол­дю­жи­ны мо­ло­дых мос­ковс­ких жур­на­лис­тов, по­лу­чав­ших зарп­ла­ту на­по­ло­ви­ну в «крас­ных», на­по­ло­ви­ну в «рус­ских» руб­лях, то есть в «ти­чах». Эти шес­те­ро, три ве­се­лых пар­ня и три ми­ло­вид­ные де­ви­цы, си­де­ли в большом свет­лом офи­се, та­рах­те­ли сво­бод­но на трех язы­ках, пред­по­чи­тая, впро­чем, анг­лий­ский, ку­ри­ли и пи­ли бес­ко­неч­ный свой ко­фе, стря­па­ли ли­хие «ма­те­ри­алы» из жиз­ни мос­ковс­ких ce­leb­ri­ti­es, за­ме­няя от­сутст­ву­ющие в СССР га­зе­ты светс­ких но­вос­тей. Все они счи­та­ли ра­бо­ту в «Курьере» нес­лы­хан­ной си­не­ку­рой, обо­жа­ли Крым и бо­гот­во­ри­ли «бос­са» Анд­рея Луч­ни­ко­ва, прос­то подп­ры­ги­ва­ли от счастья, ког­да он вхо­дил в офис. Гля­дя на под­виж­ные их ве­се­лые ли­ца, Луч­ни­ков не мог се­бе предс­та­вить их аген­та­ми «че­ки», а меж­ду тем, без вся­ко­го сом­не­ния, все они бы­ли та­ко­вы­ми. Так или ина­че, они ра­бо­та­ют на ме­ня, ду­мал Луч­ни­ков, ра­бо­та­ют на га­зе­ту, па Идею, де­ла­ют то, что я хо­чу, то, че­го мы хо­тим, а сек­ре­тов у нас нет, пусть сту­чат, ес­ли ина­че у них нельзя.

    В один из дней пре­бы­ва­ния в Моск­ве сво­его из­да­те­ля кор­пункт «Курьера» уст­ро­ил «завт­рак с шам­панс­ким». Скром­ней­шее уго­ще­ние: го­ря­чие ка­ла­чи с чер­ной ик­рой и неп­рев­зой­ден­ный брют из под­ва­лов кн. Го­ли­цы­на в Но­вом Све­те. Сре­ди приг­ла­шен­ных бы­ли круп­ные дип­ло­ма­ты и, ко­неч­но, ди­рек­тор Стан­ции Культур­ных Свя­зей Вос­точ­но­го Сре­ди­зем­но­морья, то есть по­сол Кры­ма в Моск­ве Бо­рис Те­одо­ро­вич Вран­гель, вну­ча­тый пле­мян­ник то­го са­мо­го «чер­но­го ба­ро­на», «пок­рас­нев­ший», од­на­ко, к это­му дню до та­кой сте­пе­ни, что его не без ос­но­ва­ний по­доз­ре­ва­ли в при­над­леж­нос­ти к од­ной из пя­ти крымс­ких ком­пар­тий. В дип­кор­пус Кры­ма, в эту од­ну из фор­мально не­су­щест­ву­ющих ор­га­ни­за­ций, то есть во все эти «мис­сии свя­зи, наб­лю­да­тельные пунк­ты и ко­мис­сии» ком­му­нис­ты нс до­пус­ка­лись конс­ти­ту­ци­он­ным зап­ре­том, но так как конс­ти­ту­ция бы­ла вре­мен­ной, то на нее и смот­ре­ли сквозь пальцы, только груз­дем не на­зы­вай­ся, а в ку­зов по­ле­зай.

    Понаехало на завт­рак и мно­жест­во «де­яте­лей культу­ры», сре­ди ко­то­рых не­ма­ло бы­ло дру­зей по преж­ним бе­зоб­ра­зи­ям. Из офи­ци­альных лиц бю­рок­ра­тии са­мым вну­ши­тельным по­ка бы­ло ли­цо «ку­ра­то­ра» Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча Ку­зен­ко­ва. Жда­ли, од­на­ко, и не­кую не­ве­до­мую по­ка пер­со­ну, упор­ные хо­ди­ли слу­хи, что неп­ре­мен­но кто-то явит­ся чуть ли не с са­мо­го вер­ха. На­чал­ся, од­на­ко, уже вто­рой час стран­но­го сов­ре­мен­но­го дей­ст­ва, но пер­со­на не яв­ля­лась, хо­тя по прос­пек­ту под ок­на­ми про­ка­ты­ва­лись ми­ли­цей­ские «мер­се­де­сы». По не­ко­то­рым пред­по­ло­же­ни­ям - «го­то­ви­ли трас­су». На все при­емы в кор­пунк­те «Курьера» по спис­ку, сос­тав­лен­но­му лич­но ше­фом, приг­ла­ша­лись де­сят­ка пол­то­ра мос­ковс­ких кра­со­ток, не-чле­нов, не-де­яте­лей, не-предс­та­ви­те­лей, по большей час­ти бед­ных по­лу-бля­ду­шек, де­во­чек - увы - уже не пер­вой све­жес­ти, да­мо­чек с чуд­ны­ми зна­ка­ми увя­да­ния. Где-то они еще по­зи­ро­ва­ли, фо­тог­ра­фи­ро­ва­лись, де­монст­ри­ро­ва­ли мо­де­ли Сла­вы Зай­це­ва, пе­ре­хо­ди­ли из пос­те­ли в пос­тель и на­ко­нец ло­ви­ли фор­ту­ну - за­муж за иност­ран­ца! Здесь на при­емах «Курьера» им от­во­ди­лась роль пе­ред­ви­га­ющих­ся бу­ке­тов. Раз­вяз­ные мо­лод­чи­ки Бек­ле­ми­ше­ва да­же сог­ла­со­вы­ва­ли с ни­ми по те­ле­фо­ну цве­та ту­але­тов. Кра­сот­ки, впро­чем, не оби­жа­лись, а ра­до­ва­лись, что хоть ко­му-то нуж­ны. Татьяна Лу­ни­на, на сей раз в тви­до­вой де­ло­вой трой­ке с ули­цы Сент-Оно­рэ, изоб­ра­жа­ла при по­мо­щи су­жен­но­го взгля­да эда­кую щуч­ку-суч­ку, зор­ко сле­ди­ла за пе­ре­ме­ще­ни­ями в тол­пе сво­его Анд­рея. Роль, ко­то­рую она тут иг­ра­ла, при­ят­но ще­ко­та­ла са­мо­лю­бие: вро­де бы ник­то, вро­де бы слу­чай­ный гость ни к се­лу ни к го­ро­ду, но в то же вре­мя поч­ти все зна­ют, что она здесь ой-ой как не слу­чай­на, что она здесь вот имен­но пер­вая да­ма, и что за кос­тюм на ней, из чьих рук по­лу­чен. Си­ту­ация пьяня­щая, и «щуч­ку» иг­рать ин­те­рес­но… Как вдруг во вре­мя раз­го­во­ра с бра­зильским дип­ло­ма­том она пой­ма­ла на се­бе вни­ма­тельней­ший, ана­ли­зи­ру­ющий взгля­дец не­кой нез­на­ко­мой пер­со­ны. Вдруг ее под этим взгля­дом прон­зи­ло ощу­ще­ние зыб­кос­ти, не­ус­той­чи­вос­ти, пол­ней­шей не­обос­но­ван­нос­ти ее се­год­няш­ней вот та­кой уве­рен­ной и при­ят­ной по­зи­ции… бли­зость неп­редс­ка­зу­емых пе­ре­мен. Луч­ни­ко­ва кто-то отв­лек, му­жа кто-то зас­ло­нил, ма­лоз­на­ко­мая пер­со­на на­де­ла за­дым­лен­ные оч­ки, «ла­тинс­кий лю­бов­ник» из Бра­зи­лии с удив­ле­ни­ем об­на­ру­жил ря­дом с со­бой вмес­то меж­ду­на­род­ной кур­вы рас­те­рян­ную рус­скую про­вин­ци­алоч­ку.

    Тут как раз на­ча­лось су­ет­ли­вое дви­же­ние - при­бы­ли, при­бы­ли! Кто при­был? Не кто иной, как то­ва­рищ Про­то­по­пов! Та­кой чес­ти ник­то да­же и не ждал. На­ибо­лее, по­жа­луй, энер­ге­ти­чес­кая лич­ность в ком­па­нии ус­та­лых его кол­лег. Не­ве­ро­ят­ное ожив­ле­ние в за­ле - что бы это мог­ло оз­на­чать? Вош­ли те­лох­ра­ни­те­ли и быст­ро сме­ша­лись с тол­пой. Бо­рис Те­одо­ро­вич Вран­гель в пар­тий­ном рве­нии, не ху­же лю­бо­го сек­ре­та­ря об­ко­ма, ри­нул­ся навст­ре­чу гос­тю. У. Про­то­по­по­ва был ма­ленький, гор­до под­ня­тый в клас­со­вом са­мо­соз­на­нии под­бо­ро­до­чек. Вран­ге­лю, как сво­ему по пар­тий­ной иерар­хи­чес­кой эти­ке, ткнул, не гля­дя, ру­ку, за­то ше­фа «Курьера», как предс­та­ви­те­ля вре­мен­но не­за­ви­си­мых «прог­рес­сив­ных кру­гов пла­не­ты», об­ла­го­де­тельство­вал улыб­кой и зна­чи­тельным ру­ко­по­жа­ти­ем.

    - Вот, уда­лось выр­вать де­ся­ток ми­ну­то­чек. - Лю­бовь к уменьши­тельным жи­ла, ока­зы­ва­ет­ся, и на мос­ковс­ком олим­пе. -…Очень мно­го сей­час ра­бо­ты в свя­зи с над­ви­га­ющи­ми­ся… - чем? чем? что над­ви­га­ет­ся? лег­кий сту­пор в тол­пе -…над­ви­га­ющим­ся юби­ле­ем… - от­лег­ло - ка­ким юби­ле­ем? - не­важ­но, де­ло обыч­ное - юби­лей­ное -…одна­ко ре­шил зас­ви­де­тельство­вать… га­зе­ту ва­шу чи­таю… не все в ней, уж из­ви­ни­те, рав­но­цен­но… од­на­ко в пос­лед­нее вре­мя… да-да, чи­таю не - без ин­те­ре­са… - па­уза, улыб­ка, по­ни­май, как зна­ешь, -…мы всег­да при­ветст­во­ва­ли раз­ви­тие прог­рес­сив­ной мыс­ли в… - да не­уже­ли же про­из­не­сет сло­во «Крым», не­уже­ли что-то сдви­ну­лось? -…в Вос­точ­ном Сре­ди­зем­но­морье… - нет, ни­че­го не сдви­ну­лось; нет? ни­че­го не сдви­ну­лось? мо­жет быть, все-та­ки чу­точ­ку хоть что-то?

    Подано шам­панс­кое - проз­рач­ней­ший, дра­го­цен­ный «Но­вый Свет», цве­та пред­за­кат­но­го не­ба. То­ва­рищ Про­то­по­пов сде­лал гло­ток и щелк­нул язы­ком - оце­нил! По слу­хам, ОНИ ТАМ ес­ли уж и пьют что-то, то лишь это. От пред­ло­жен­но­го ка­ла­ча с ик­рой от­ка­зал­ся с мяг­ким юмо­рис­ти­чес­ким ужа­сом, - сле­жу, дес­кать, за фи­гу­рой. Нет-нет, что-то все-та­ки сдви­ну­лось: та­кая че­ло­веч­ность!

    - Мечтаем о том дне, Ти­мо­фей Лу­кич, ког­да на­ша га­зе­та бу­дет про­да­ваться в Моск­ве ря­дом с «Извес­ти­ями» и «Ве­чер­кой», - гром­ко ска­зал Луч­ни­ков.

    Замерли все. Да­же «бу­ке­ти­ки» зас­ты­ли в кра­си­вых по­зах. Лишь «вол­ко­да­вы» из ох­ра­ны про­дол­жа­ли свое де­ло - бес­шум­ную зри­тельную инс­пек­цию. То­ва­рищ Про­то­по­пов сде­лал еще гло­ток. Чу­дес­ная воз­мож­ность - комп­ли­мент «Но­во­му Све­ту», и дер­зость Луч­ни­ко­ва от­ле­та­ет в ан­на­лы по­ли­ти­чес­ких бес­такт­нос­тей. Все ждут. По­щел­ки­ва­ют ис­то­ри­чес­кие мгно­ве­ния.

    - Это за­ви­сит от… - то­ва­рищ Про­то­по­пов улы­ба­ет­ся, - от вза­им­нос­ти, гос­по­дин Луч­ни­ков… - под­ни­ма­ет­ся на­кат сдер­жан­но-воз­буж­ден­но­го ше­по­та. - Я ведь ска­зал, что не все в ва­шей га­зе­те рав­но­цен­но, не так ли?… - так, так, вот имен­но так и бы­ло ска­за­но, за ру­ку то­ва­ри­ща Про­то­по­по­ва не пой­ма­ешь. -…Так вот, в дальней­шем все, ко­неч­но, бу­дет за­ви­сеть от вза­имо­по­ни­ма­ния… - «бу­ке­ти­ки» про­си­яли, чувст­вуя все­об­щую на­рас­та­ющую эк­зальта­цию, - пла­не­та у нас од­на… мо­ре у нас од­но, то­ва­ри­щи… мно­го у нас об­ще­го, друзья… - все тут ра­зом улыб­ну­лись об­щей, отк­ры­той улыб­кой, -…но мно­го и раз­но­го, гос­по­да… - улыб­ка по­гас­ла - не веч­но же ей си­ять, -…итак, я под­ни­маю бо­кал за вза­имо­по­ни­ма­ние!

    Крепчайшее ру­ко­по­жа­тие вре­мен­но не­за­ви­си­мым си­лам пла­не­ты, стро­гий одоб­ря­ющий взгляд Вран­ге­лю, и, не то­ро­пясь, по­ни­мая и за­бо­ты ох­ра­ны, под­го­тав­ли­ва­ющей путь, и сох­ра­няя, ес­тест­вен­но, клас­со­вую со­лид­ность, то­ва­рищ Про­то­по­пов от­был.

    После от­бы­тия за бод­ря­щим завт­ра­ком во­ца­ри­лась мерт­вая зыбь. Офи­ци­альные гос­ти быст­ро пе­ре­шеп­ты­ва­лись меж­ду со­бой. По­лу­офи­ци­альные и не-офи­ци­альные пи­са­те­ли (а сре­ди приг­ла­шен­ных. бы­ли и та­кие, ед­ва ли не под­за­бор­ные предс­та­ви­те­ли рус­ской твор­чес­кой мыс­ли) хи­хи­ка­ли меж­ду со­бой. Кто из них пред­по­ла­гал, что вбли­зи уви­дит один из порт­ре­ти­ков? та­кое воз­мож­но только в «Курьере», ре­бя­та, нет-нет, в са­мом де­ле мы жи­вем во вре­ме­на чу­дес. Дип­ло­ма­ты, за­га­доч­но улы­ба­ясь, за­го­во­ри­ли тут же о ба­ле­те, о спор­те, о рус­ском шам­панс­ком, пос­те­пен­но на­ча­ли под­тя­ги­ваться к вы­хо­ду - та­кая ра­бо­та. Жур­на­лис­ты соб­ра­лись вок­руг Луч­ни­ко­ва, де­лая вид, что за­ня­ты светс­кой бол­тов­ней, а на са­мом де­ле пог­ля­ды­ва­ли на не­го, жда­ли sta­te­ment.

    - Господа! - ска­зал Луч­ни­ков. - Фор­му­ла вза­им­нос­ти, пред­ло­жен­ная Ти­мо­фе­ем Лу­ки­чом Про­то­по­по­вым, ре­дак­цию га­зе­ты «Курьер» впол­не уст­ра­ива­ет.

    ЮПИ, АП, Рей­тер, РТА, Франс Пресс, АН­СА и про­чие, вклю­чая трех япон­цев, чирк­ну­ли в блок­но­тах но­во­мод­ны­ми «монб­ла­на­ми» в сти­ле «рет­ро».

    Завтрак за­кан­чи­вал­ся.

    - Что же ты, Анд­рей, так уни­жа­ешься, смот­реть на те­бя про­тив­но, - ска­зал на про­ща­ние Ган­гут, - при­чис­лил-та­ки се­бя к прог­рес­сив­но­му че­ло­ве­чест­ву.

    - Скоро ли на Ост­ров возв­ра­ща­етесь, Анд­рей Ар­се­ни­евич? - спро­сил на про­ща­ние меж­ду­на­род­ный обоз­ре­ва­тель из «Прав­ды» и хмык­нул, не до­жи­да­ясь от­ве­та, дес­кать, «по­ра, по­ра».

    - Как в це­лом? - спро­сил на про­ща­ние Луч­ни­ков Ку­зен­ко­ва.

    Тот только улыб­нул­ся на про­ща­ние; улыб­ка бы­ла обод­ря­ющей.

    - Почему вы ни­ког­да не поз­во­ни­те, Анд­рю­ша? - спро­сил на про­ща­ние один из «бу­ке­ти­ков». - Поз­во­ни­ли бы, по­си­де­ли бы, по­бол­та­ли бы, вспом­ни­ли бы бы­лое.

    Зал очень быст­ро пус­тел, а за ок­ном на­чи­нал­ся мо­ро­ся­щий дождь. Уд­ру­ча­ющий день тлел в кон­це Ку­ту­зовс­ко­го прос­пек­та. Не­лов­кость, вздор, пол­ная ник­чем­ность и бес­смыс­лен­ность «обще­го де­ла», об­щей идеи, об­щей судьбы, вся­кой де­ятельнос­ти, вся­кой ак­тив­нос­ти, глу­хая тос­ка и пос­тыд­ность тер­за­ли Л. Луч­ни­ко­ва, в мол­ча­нии сто­яще­го у ок­на. Пус­тые бу­тыл­ки и ош­мет­ки еды, обг­ры­зен­ный ка­лач со сле­дом губ­ной по­ма­ды, буд­то менст­ру­альный ма­зок, - вот ре­зульта­ты бес­смыс­лен­но­го «завт­ра­ка с шам­панс­ким». Бе­жать в Но­вую Зе­лан­дию.

    Тут го­лос Татьяны дос­тиг его слу­ха:

    - Пока, Анд­рей!

    Он вздрог­нул, от­вер­нул­ся от ок­на. Впер­вые мысль о фер­ме в Но­вой Зе­лан­дии не со­еди­ни­лась у не­го с Та­ней, и это его ис­пу­га­ло.

    Зал был поч­ти уже пуст. Лишь в дальнем уг­лу в крес­ле вы­зы­ва­юще хо­хо­тал на­пив­ший­ся все же один «бу­ке­тик» (ка­жет­ся, Ло­ра, быв­шая тан­цор­ка мю­зик-хол­ла) да воз­ле нее трое ка­ких-то мо­лод­чи­ков де­ло­ви­то об­суж­да­ли воп­рос - кто возьмет на се­бя джентльменс­кие обя­зан­нос­ти по дос­тав­ке «бу­ке­ти­ка» в бо­лее под­хо­дя­щую дис­по­зи­цию.

    Таня сто­яла в две­рях. Де­ся­ти­бо­рец дер­жал ее под ру­ку. Она смот­ре­ла на не­го рас­те­рян­но, и по­за ка­кая-то бы­ла не­лов­кая и ско­ван­ная. Мог­ла бы, ко­неч­но, уй­ти, не про­ща­ясь, но вот - на­по­ми­наю о се­бе. Ни­че­го больше - только лишь на­по­ми­на­ние. Ко­неч­но, она по­чувст­во­ва­ла, что он на­чис­то за­был про нее. Чутье у Татьяны Лу­ни­ной бы­ло сверхъестест­вен­ное.

    Десятиборец веж­ли­во, по­лу­дип­ло­ма­ти­чес­ки-по­лу­то­ва­ри­щес­ки улы­бал­ся. Луч­ни­ков по­ду­мал, что из это­го кра­сав­ца-атле­та нас­той­чи­во уже вы­пи­ра­ет кто-то дру­гой - очень не­мо­ло­дой и не очень здо­ро­вый че­ло­век. Мо­жет быть, ил­лю­зия эта воз­ник­ла из-за из­лиш­ней его бы­ко­ва­тос­ти, бы­ко­ва­тос­ти яв­но пре­уве­ли­чен­ной ны­неш­ней от-вет-ствен-ностью как предс­та­ви­те­ля со­ветс­ких спор­тив­ных ор­га­ни­за­ций.

    «Неужели не зна­ет он о на­ших от­но­ше­ни­ях?» - по­ду­ма­лось тут Луч­ни­ко­ву.

    - Хотите, Анд­рей, по­едем к нам чай пить, - ска­за­ла Татьяна.

    Десятиборец с зас­тыв­шей улыб­кой по­вер­нул к ней мо­ну­мен­тальное ли­цо, яв­но не сра­зу до не­го до­шел смысл приг­ла­ше­ния. Ре­дак­то­ра бур­жу­аз­ной га­зе­ты - к чаю?

    - Чай? К вам? - рас­те­рял­ся слег­ка и Луч­ни­ков.

    - Почему бы нет? У нас от­лич­ный есть анг­лий­ский чай. По­си­дим по-до­маш­не­му… - Не­ожи­дан­ный для нее са­мой дер­зост­ный ход на гла­зах пе­ре­ме­нил Татьяну. Луч­ни­ков уви­дел ту, ко­то­рая по­ра­зи­ла его де­сять лет на­зад - ли­хую мос­ковс­кую дев­ку, ко­то­рая мо­жет и как шлю­ха дать где-ни­будь в ван­ной, а мо­жет и влю­бить в се­бя на всю жизнь.

    - Ах, как это ми­ло с ва­шей сто­ро­ны, - за­бор­мо­тал он. - Как это кста­ти. Мне что-то, зна­ете ли, тош­но как-то ста­ло…

    - Ну вот и по­едем­те чай пить… - пря­мо вся све­тясь, ска­за­ла Татьяна.

    - На ме­ня, зна­ете ли, всег­да рас­тер­зан­ные сто­лы тос­ку на­во­дят, - про­го­во­рил Луч­ни­ков.

    - Знаю, знаю, - ска­за­ла ему Татьяна без­звуч1шм ше­ве­ле­ни­ем губ.

    - Пожалуйста, по­жа­луй­ста. На чай, по­жа­луй­ста, - на­ко­нец выс­ка­зал­ся де­ся­ти­бо­рец.

    «Ты что, рех­ну­лась?» - взгля­дом спро­сил он же­ну.

    «Катись!» - от­ве­ти­ла она ему тем же пу­тем.

    У Луч­ни­ко­ва в арен­до­ван­ном «жи­гу­лен­ке» всег­да ле­жа­ло на вся­кий слу­чай нес­колько «фир­мен­ных» бу­ты­лок и бло­ков си­га­рет. Все это он сей­час сва­лил на сто­лик в при­хо­жей татьяни­ной квар­ти­ры. Сва­лил и, ус­лы­шав из глу­би­ны квар­ти­ры детс­кие го­ло­са, ужас­нул­ся: о де­тях-то он за­был - ни жвач­ки, ни ко­ка-ко­лы, ни ав­то­мо­бильчи­ков «горд­жи» с со­бой нет. Он по­че­му-то ни­ког­да не ду­мал о Татьяни­ных де­тях, и она са­ма ни­ког­да не го­во­ри­ла с ним ни о две­над­ца­ти­лет­ней Мил­ке, ни о де­ся­ти­лет­нем Са­ше.

    Дети приш­ли поз­на­ко­миться с иност­ран­цем. Мил­ка - ним­фе­точ­ка, дру­гой и не мог­ла быть дочь Татьяны. А вот Са­ша: Ар­сю­ша, Анд­рю­ша, Ан­то­ша и Са­ша - вдруг выст­ро­илась в го­ло­ве Луч­ни­ко­ва та­кая схе­ма. Он ис­пу­гал­ся. Ло­бас­тый строй­ненький мальчик, ка­жет­ся, груст­ный. Как раз де­сять лет на­зад мы с Танькой и встре­ти­лись. Тог­да я уво­лок ее с ка­кой-то пьянки и без вся­ких це­ре­мо­ний… Да не­уже­ли? Гла­за се­рые, и у ме­ня се­рые, но и у де­ся­ти­бор­ца се­рые. Че­люсть креп­кая, и у ме­ня креп­кая, а у де­ся­ти­бор­ца-то прос­то утюг… В пол­ной рас­те­рян­нос­ти Луч­ни­ков по­да­рил Са­ше свой «монб­лан» с зо­ло­тым пе­ром. В про­еме ку­хон­ной две­ри по­яви­лась Татьяна.

    - Ну как, уже поз­на­ко­ми­лись? - Звон­кая бод­рая спортс­ме­ноч­ка.

    Лучников гла­за­ми спро­сил ее о Са­ше. Она ко­ми­чес­ки раз­ве­ла ру­ка­ми и од­нов­ре­мен­но по­жа­ла пле­ча­ми и так зас­ты­ла с обезьяньей гре­хов­ной мор­доч­кой. Это бы­ло очень смеш­но, и все зас­ме­ялись - и Луч­ни­ков, и де­ти, а Танька еще поп­ры­га­ла, под­тан­це­ва­ла на мес­те: елоч­ка-де­ше­воч­ка.

    Десятиборец ото­шел к так на­зы­ва­емо­му «ба­ру» и вер­нул­ся с дву­мя бу­тыл­ка­ми фран­цузс­ко­го коньяка, - дес­кать, мы то­же не лы­ком ши­ты.

    Тут та­кая уж пош­ла фальшив­ка! Де­ся­ти­бо­рец сел за по­ли­ро­ван­ным сто­лом нап­ро­тив Луч­ни­ко­ва и на­лил хрус­тальные рюм­ки - всем рас­по­ла­га­ем, и коньяк и хрус­таль, - вро­де он имен­но к не­му при­шел, этот лю­бо­пыт­ный иност­ра­нец; муж­чи­на же, зна­чит, к муж­чи­не.

    - Ну, со сви­даньицем, - ска­зал он. - Татьяна, выпьешь?

    - Сейчас! - до­нес­лось из кух­ни.

    - Л вы где ра­бо­та­ете? - спро­сил Луч­ни­ков.

    - Как где? - уди­вил­ся де­ся­ти­бо­рец.

    - Ну, вы ра­бо­та­ете во­об­ще-то где-ни­будь или… или «фри­ланс»?

    - Как вы ска­за­ли? - нап­ряг­ся де­ся­ти­бо­рец.

    - Внештатно! - пе­ре­ве­ла из кух­ни Татьяна.

    - Ну, я во­об­ще-то за­мес­ти­тель на­чальни­ка Глав­ка, - ска­зал де­ся­ти­бо­рец. - Глав­ное уп­рав­ле­ние спор­тив­ных еди­но­борств.

    Лучников зас­ме­ял­ся - шут­ка ему пон­ра­ви­лась. Ви­ди­мо, па­рень все же не так уж и туп.

    - А что вы сме­етесь, Анд­рей? - спро­си­ла, вхо­дя с под­но­сом, Татьяна.

    - Понравилась шут­ка ва­ше­го му­жа. Глав­ное уп­рав­ле­ние спор­тив­ных еди­но­борств - это зву­чит!

    - Что же тут смеш­но­го? - уди­вил­ся Суп.

    - Такой Главк и в са­мом де­ле есть в на­шем ко­ми­те­те, - ска­за­ла Та­ня. - Все нор­мально. Главк как Главк. Глав­ное уп­рав­ле­ние спор­тив­ных еди­но­борств…

    Лучников чувст­во­вал се­бя прис­ты­жен­ным вся­кий раз, ког­да со­ветс­кая явь по­во­ра­чи­ва­лась к не­му еще ка­ким-ни­будь сво­им не­поз­нан­ным бо­ком. Все же как ни сли­вай­ся с ней, до кон­ца не пос­тиг­нешь.

    - Юмор все-та­ки су­щест­ву­ет: он в том… - ска­зал он, ста­ра­ясь на Татьяну не гля­деть, - что вы ра­бо­та­ете в Глав­ке еди­но­борств, а са­ми-то де­ся­ти­бо­рец.

    - Так что? - спро­сил муж.

    Татьяна рас­хо­хо­та­лась. Она уже ус­пе­ла «мах­нуть» большую рюм­ку коньяку.

    - А мне как-то и в го­ло­ву раньше не при­хо­ди­ло, - ска­за­ла она. - В са­мом де­ле смеш­но. Де­ся­ти­бо­рец в еди­но­борст­ве.

    Хохот был нес­колько тре­во­жа­ще­го свой­ст­ва.

    - Насчет де­ся­ти­борья, так у нас преж­них зас­луг не за­бы­ва­ют, - ска­зал муж. - Вот гляньте! Вот мои эта­пы. Во­семь лет в пер­вой де­сят­ке дер­жал­ся…

    Кубки и брон­зо­вые фи­гу­ры вен­ча­ли югос­лавс­кий сер­вант. Луч­ни­ко­ва нем­но­го разд­ра­жа­ла за­уряд­ность квар­тир­но­го сти­ля - все-та­ки дом Татьяны предс­тав­лял­ся ему в во­об­ра­же­нии (если ког­да-ни­будь предс­тав­лял­ся) ка­ким-то иным.

    Пошла вто­рая рюм­ка. Про чай и ду­мать за­бы­ли.

    - Вот по­это­му я так от­лич­но сей­час тру­до­уст­ро­ен, - по­яс­нил муж. - Вы по­ни­ма­ете?"

    Лучников пос­мот­рел на Татьяну - как, дес­кать, се­бя вес­ти? - но она как буд­то и не ду­ма­ла ему подс­ка­зы­вать, хо­хо­та­ла, нас­лаж­да­лась си­ту­аци­ей.

    - Понимаете, о чем я го­во­рю? - де­ся­ти­бо­рец нас­той­чи­во пя­лил на Луч­ни­ко­ва гла­за над сво­ей чет­вер­той рюм­кой.

    - Понимаю.

    - Ни чер­та вы не по­ни­ма­ете. У вас там спортс­ме­нов сра­зу за­бы­ва­ют, наг­лу­хо, а у нас пос­то­ян­ная за­бо­та. Это по­нят­но?

    - Понятно.

    - Что-то не за­ме­чаю, что вам по­нят­но. По ли­цу та­ко­го не оп­ре­де­ля­ет­ся.

    - Ой, ум­ру. - Татьяна за­ва­ли­ва­лась за спин­ку сту­ла. - Анд­рю­ша, сде­лай ум­ное ли­цо.

    - Напрасно сме­ешься, - де­ся­ти­бо­рец взял же­ну за пле­чи­ко. - У них од­но, у нас дру­гое. Вон то­ва­рищ те­бе подт­вер­дит без вся­кой про­па­ган­ды.

    - У нас, ко­неч­но, не то, не так масш­таб­но, - подт­верж­дал Луч­ни­ков, ис­ко­са пог­ля­ды­вая на Са­шу, ко­то­рый си­дел на тах­те, под­жав но­гу. - У нас там Ко­ми­те­та по спор­ту вов­се нет. Все пу­ще­но на са­мо­тек. Мно­гие ви­ды из­ряд­но хро­ма­ют.

    - Вот! - вскри­чал де­ся­ти­бо­рец, гля­дя в ли­цо сво­ей же­не, ко­то­рая в этот мо­мент, на­дув уко­риз­нен­но губ­ки, ки­ва­ла чу­же­зем­цу - как, мол, вам не ай-я-яй.

    - Что и тре­бо­ва­лось до­ка­зать! - чет­вер­тая рюм­ка ух­ну­лась в без­дон­ные глу­би­ны. - А те­перь ты еще ска­жи, что со­ветс­кие спортс­ме­ны - про­фес­си­она­лы!

    - Никогда это­го не ска­жу, - Луч­ни­ков ре­ши­тельно отк­рес­тил­ся от та­ко­го приг­ла­ше­ния.

    - А ты ска­жи, ска­жи, - на­пи­рал Суп. - Ду­ма­ешь, не зна­ем, что от­ве­тить?

    - Он не­дав­но на се­ми­на­ре был по контрп­ро­па­ган­де, - лю­без­но по­яс­ни­ла Татьяна.

    Милочка в курт­ке и шап­ке с сум­кой че­рез пле­чо прош­ла че­рез ком­на­ту к вы­хо­ду и сер­ди­то там хлоп­ну­ла дверью - ей, ви­ди­мо, не нра­ви­лась бур­но раз­ви­ва­юща­яся ро­ди­тельская пьянка.

    - Фи-гу-рист-ка, - за­поз­да­ло по­ка­зал ей вслед слег­ка уже не­вер­ным пальцем де­ся­ти­бо­рец. - Сколько на ва­шей бе­лог­вар­дей­щи­не ис­кус­ствен­ных кат­ков?

    - Три, - ска­зал Луч­ни­ков.

    - А у нас сто три!

    Саша вы­та­щил но­гу из-под поп­ки и нап­ра­вил­ся в при­хо­жую. «Моя по­ход­ка, - по­ду­мал Луч­ни­ков, - или его?» Гор­до не­ся гор­дый луч­ни­ковс­кий нос, Са­ша зак­рыл за со­бой дверь плот­но и ре­ши­тельно. Яв­но де­ти здесь в оп­по­зи­ции к коньячным бе­се­дам ро­ди­те­лей.

    - Хоккей, - кив­нул ему вслед па­па Суп. - Большое бу­ду­щее!

    - Ну, вот мы и од­ни, - поч­ти бес­смыс­лен­но за­хо­хо­та­ла Татьяна.

    - Так по­че­му же ты не от­ве­ча­ешь на мой воп­рос? - Де­ся­ти­бо­рец прид­ви­нул свой стул бли­же к Луч­ни­ко­ву и сно­ва на­лил рюм­ки. - Ну! Про­фес­си­она­лы мы или лю­би­те­ли?

    - Ни то, ни дру­гое, - ска­зал Луч­ни­ков.

    - То есть?

    - Спортсмены в СССР - го­су­дарст­вен­ные слу­жа­щие, - ска­зал Луч­ни­ков.

    Шестая рюм­ка по­вис­ла в воз­ду­хе. Че­люсть у де­ся­ти­бор­ца от­ва­ли­лась. Та­ня заш­лась от вос­тор­га.

    - Андрюшка, бра­во! Суп! Ты го­тов! Сей­час ля­гуш­ку прог­ло­тишь! К та­ко­му по­во­ро­ту их на се­ми­на­ре не под­го­то­ви­ли!

    Она рас­ка­ча­лась на сту­ле и вле­пи­ла Луч­ни­ко­ву по­це­луй в ще­ку. Стул из-под нее вы­ле­тел, но она не упа­ла (атле­ти­чес­кие ре­ак­ции!), а пе­ре­ле­те­ла на ко­ле­ни к Луч­ни­ко­ву и вле­пи­ла ему еще один по­це­луй, уже в гу­бы.

    - Ты, од­на­ко, Татьяна… - про­бор­мо­тал де­ся­ти­бо­рец. -…Все же не­веж­ли­во, меж­ду про­чим… чу­жо­го че­ло­ве­ка в гу­бы…

    - Да он же нам не чу­жой, - сме­ялась Та­ня и ще­ко­та­ла Луч­ни­ко­ва. - Он нам иде­оло­ги­чес­ки чу­жой, а по кро­ви свой. Рус­ский же.

    - В са­мом де­ле рус­ский? - уди­вил­ся суп­руг. Луч­ни­ков чрез­вы­чай­но вдруг уди­вил­ся, об­на­ру­жив се­бя в

    зеркале сто­ящим с отк­ры­тым гнев­ным ли­цом и с ру­кой, в собст­вен­ни­чес­ком жес­те воз­ло­жен­ной па пле­чи Татьяны.

    - Да я в сто раз бо­лее рус­ский, чем вы, то­ва­рищ Суп! Мы от Рю­ри­ко­ви­чей род ве­дем!…

    - Рюриковичи… бе­ло­ру­сы… - хмык­нул де­ся­ти­бо­рец. - Де­ло не в этом. Глав­ное, что­бы внут­рен­не был чест­ный, что­бы ты был нс ре­ак­ци­он­ный! Хо­ди за мной!

    Железной ла­пой он взял Луч­ни­ко­ва за пле­чо. Та­ня, не пе­рес­та­вая сме­яться, на­жа­ла кла­ви­шу му­зы­кальной сис­те­мы. В квар­ти­ре заз­ву­ча­ла «Бал­ла­да о Джонс и Ёко». Под эти зву­ки тро­ица прос­ле­до­ва­ла в тем­ную спальню, где слов­но ги­гантс­кая надг­роб­ная пли­та све­ти­лось, под улич­ным фо­на­рем суп­ру­жес­кое ло­же.

    - Мне хо­чет­ся до­мой в ог­ром­ность квар­ти­ры, на­во­дя­щей грусть, - вдруг нор­мальным че­ло­ве­чес­ким то­пом про­из­нес де­ся­ти­бо­рец.

    Лучников ушам сво­им не по­ве­рил.

    - Что? Что? Ушам сво­им не ве­рю.

    - Суп у нас лю­би­тель по­эзии, - ска­за­ла Та­ня. - Суп, это чье ты сей­час про­чел?

    - Борис Ман­дельштам, - ска­зал де­ся­ти­бо­рец.

    - Видишь! - ли­куя, подп­ры­ги­ва­ла уже на суп­ру­жес­ком ло­же Татьяна. - У не­го да­же тет­рад­ка есть с из­ре­че­ни­ями и сти­ха­ми, не ха­ла-ба­ла! Ин­тел­ли­ген­ция!

    - Смотри сю­да! - уг­ро­жа­юще ска­зал де­ся­ти­бо­рец. - Вот они и здесь - эта­пы большо­го пу­ти. Мес­та не хва­та­ет.

    Вдоль всей сте­ны на пол­ке под улич­ным фо­на­рем све­ти­лись ста­ту­эт­ки и куб­ки.

    - Почему ты зо­вешь его Суп? - спро­сил Анд­рей. - По­че­му ты так мет­ко его наз­ва­ла?

    - Это сок­ра­ще­ние от «суп­руж­ник», - хи­хик­ну­ла Татьяна.

    - Л по­че­му ты ее зо­вешь па ты, а ме­ня на вы? - вдруг взре­вел де­ся­ти­бо­рец. - Под­чер­ки­ва­ешь пре­вос­ходст­во?

    Он мах­нул ог­ром­ной сво­ей ру­чи­щей - крюк по воз­ду­ху.

    - Что же ты впус­тую ма­шешь? - ска­зал Луч­ни­ков. - Бей мне в грудь!

    - Ха-ха, - ска­зал Суп. - Вот это по-на­ше­му, по-то­ва­ри­щес­ки. Без дво­рянс­ких подъебок.

    - Вот оно, - спор­тив­ное еди­но­борст­во двух сис­тем! - сме­ялась Та­ня, си­дя па суп­ру­жес­ком ло­же.

    В ком­на­те, ос­ве­щен­ной только улич­ным фо­на­рем, она по­ка­за­лась сей­час Луч­ни­ко­ву нас­то­ящей пад­лой, суч­кой, жду­щей, ка­ко­му ко­бе­лю дос­та­нет­ся. Скотс­кое же­ла­ние прод­ра­ло его до кос­тей, как оше­лом­ля­ющий мо­роз.

    - Ну, бей, Суп! - ти­хо ска­зал он, при­ни­мая тай­ваньскую стой­ку.

    Началась дра­ка в луч­ших тра­ди­ци­ях. Луч­ни­ков пе­рех­ва­ты­вал от­лич­но пос­тав­лен­ные уда­ры де­ся­ти­бор­ца и швы­рял его на кро­вать. Тот яв­но не по­ни­мал, что с ним про­ис­хо­дит, од­на­ко по-спор­тив­но­му оце­ни­вал лов­кость парт­не­ра и да­же вос­хи­щен­но кря­кал.

    - Прекрати, Анд­рей, - вдруг ска­за­ла Та­ня трез­вым го­ло­сом. - Прек­ра­ти это свинст­во.

    - Пардон, по­че­му это я дол­жен прек­ра­тить? - ска­зал Луч­ни­ков. - Я не толс­то­вец. На ме­ня на­па­да­ют, я за­щи­ща­юсь, вот и все. При­емы до кон­ца нс до­во­жу. Суп твой цел и по­су­да це­ла…

    Вдруг у не­го взор­ва­лась го­ло­ва, и в сле­ду­ющий мо­мент он оч­нул­ся, си­дя на по­лу, в ос­кол­ках, в об­ла­ке коньячных па­ров. Ли­цо бы­ло за­ли­то ка­кой-то жид­костью.

    - Жив? - до­ле­тел с суп­ру­жес­ко­го ло­жа го­лос де­ся­ти­бор­ца. Зна­чит, швыр­нул ему бу­тыл­ку «Кур­ву­азье» пря­мо в ли­цо. В ры­ло. В ха­ва­лы­ник. В ха­рю. В буд­ку. Как они здесь еще на­зы­ва­ют че­ло­ве­чес­кое ли­цо?

    - Таня? - поз­вал Луч­ни­ков. Она мол­ча­ла.

    Он по­нял, что по­бит, и с тру­дом, цеп­ля­ясь за пред­ме­ты, за стулья и стел­ла­жи, стал под­ни­маться.

    - Поздравляю, - ска­зал он. - Я по­бит. Чест­ный по­еди­нок за­кон­чил­ся в твою пользу, Суп.

    - Теперь ка­тись от­сю­да, - ска­зал Суп. - Вы­ка­ты­вай­ся. Сей­час я бу­ду жен­щи­ну свою лю­бить.

    Таня ле­жа­ла ли­цом в по­душ­ку. Луч­ни­ков в тем­ном зер­ка­ле ви­дел пра­вую по­ло­ви­ну сво­его ли­ца, за­ли­тую кровью.

    - Женщина со мной уй­дет, - ска­зал он. - У ме­ня раз­би­та го­ло­ва, а у жен­щин сильно раз­вит инс­тинкт жа­лос­ти.

    Таня не дви­га­лась.

    - Я так рад, что не убил те­бя, - ска­зал Суп. - Не хва­та­ло только ре­дак­то­ра «Курьера» убить. По го­лов­ке бы за это нс пог­ла­ди­ли.

    - Таня! - поз­вал Луч­ни­ков. Она не дви­га­лась.

    - Послушай, ухо­ди по-че­ло­ве­чес­ки, - ска­зал Суп. - Мы пят­над­цать лет с Танькой жи­вем в за­кон­ном бра­ке.

    - Татьяна, пой­дем со мной! - крик­нул Луч­ни­ков. - Не­уже­ли ты ее пой­дешь сей­час?

    - Слушай, бе­лый, ес­ли ты где-ни­будь трах­нул Таньку, не во­об­ра­жай, что она твоя, - мир­но ска­зал Суп. - Она моя. Иди, бе­лый, иди доб­ром. У те­бя, в Кры­му, гер­лы та­бу­на­ми хо­дят, а у ме­ня она - од­на.

    - Таня, ска­жи ему, что ты моя, - поп­ро­сил Луч­ни­ков. - Да встань же ты, хоть выт­ри мне ли­цо. Оно раз­би­то.

    Она не ше­ве­ли­лась.

    Десятиборец скло­нил­ся над ней и про­су­нул ла­донь ей под жи­вот, ка­жет­ся, рас­стег­нул там пу­го­ви­цу. Фи­гу­ра его ка­за­лась сей­час не­мыс­ли­мо ог­ром­ной над то­ненькой жен­щи­ной.

    - А ты не по­ду­мал. Суп, что я то­же мо­гу те­бя хва­тить чем-ни­будь по баш­ке? - спро­сил Луч­ни­ков. - Ка­ким-ни­будь тво­им спор­тив­ным тро­фе­ем? Вот, ска­жем, Ни­кой этой Са­моф­ра­кий­ской.

    Десятиборец хрип­ло зас­ме­ял­ся.

    - Это бы­ло бы уже по­те­рей тем­па.

    - Да, ты прав, - ска­зал Луч­ни­ков. - Ты не так прост, как ка­жешься. Ну что ж, ва­ляй. Еби мою лю­бовь.

    - Хочешь смот­реть? - про­бор­мо­тал Суп. - Хо­чешь при­сутст­во­вать? По­жа­луй­ста, по­жа­луй­ста…

    Танины пле­чи вздрог­ну­ли и го­ло­ва отор­ва­лась от по­душ­ки.

    - Таня! - ти­хо поз­вал Луч­ни­ков. - Оч­нись!

    - Сейчас ты уви­дишь… сей­час… сей­час… - бор­мо­тал, на­ви­сая над жен­щи­ной ог­ром­ный му­жик. - Сей­час ты уви­дишь, как мы с ней… как у нас… бей, чем хо­чешь… не рас­та­щишь… у ме­ня в жиз­ни ни­че­го нет, кро­ме нее… все из ме­ня Ро­ди­на вы­жа­ла, вы­со­са­ла… только Таньку ос­та­ви­ла… я без нее ноль…

    - Уходи, Анд­рей, - нез­на­ко­мым го­ло­сом ска­за­ла Татьяна.

    

    Он дол­го сто­ял воз­ле ог­ром­но­го жи­ло­го до­ма и чувст­во­вал, как быст­ро рас­пу­ха­ет у не­го пра­вая по­ло­ви­на ли­ца. Пол­ней­шая бес­смыс­лен­ность. Звон в го­ло­ве. Умо­пом­ра­чи­тельная боль. На пят­над­ца­ти эта­жах жи­ло­го ги­ган­та в каж­дой квар­ти­ре, в тем­но­те И при све­те. Суп па за­кон­ных ос­но­ва­ни­ях ебал его не­за­кон­ную лю­бовь. Мою лю­бовь, ос­ве­щен­ную крымс­ким лун­ным си­яни­ем. Вот моя ро­ди­на и вот мое счастье - Ост­ров Крым пос­ре­ди волн сво­бо­ды. Мы ни­ког­да нс сольемся с ва­ми, за­ко­но­пос­луш­ные, мно­го­мил­ли­он­ные, се­вер­ная уны­лая рус­ская сво­лочь. Мы не рус­ские по иде­оло­гии, мы не ком­му­нис­ты по на­ци­ональнос­ти, мы яки-остро­ви­тя­не, у нас своя судьба, на­ша судьба - кар­на­вал сво­бо­ды, мы сильней вас, ка­ким бы толс­тым стек­лом вы, су­ки, не бро­са­ли нам в го­ло­ву!

    Пошел снег.

    Сентябрь, ког­да по всем ми­ре, во всей Ев­ро­пе лю­ди си­дят под каш­та­на­ми и слу­ша­ют му­зы­ку, а в Ял­те ним­фы с еле прик­ры­ты­ми срам­ны­ми губ­ка­ми вы­ле­за­ют из волн пря­мо на на­бе­реж­ную… Без­на­деж­ный, про­мозг­лый и сле­пой рос­сий­ский сен­тябрь… про­па­ди все про­па­дом вмес­те с про­пав­шей лю­бовью… Так­си, так­си!

    Забытый у под­но­жия жи­ло­го ги­ган­та ин­ту­рис­товс­кий «жи­гу­ле­нок» с бро­шен­ным на спин­ку крес­ла анг­лий­ским двухс­то­рон­ним рег­ла­ном.

    

    Через три дня Татьяну Лу­ни­ну приг­ла­си­ли в пер­вый от­дел. И обя­за­тельно, по­жа­луй­ста, с суп­ру­гом. А суп­ру­га-то за­чем? Ну, не бу­дем уточ­нять, Татьяна Ни­ки­тич­на. Раз­го­вор очень важ­ный и для вас и для ва­ше­го ува­жа­емо­го суп­ру­га.

    Она не уди­ви­лась, уви­дев в ка­би­не­те на­чальни­ка от­де­ла то­го ти­па, что гип­но­ти­зи­ро­вал ее на при­еме в «Курьере»: бо­род­ка, за­дым­лен­ные оч­ки - вер­вольф пос­лед­ней мо­де­ли. Оба­ятельный муж­чи­на! Он да­же снял оч­ки, ког­да зна­ко­мил­ся, про­де­монст­ри­ро­вал Татьяне чис­то­ту и чест­ность сво­их глаз, ни­ка­ких ух­мы­лок, ни­ка­ких око­лич­нос­тей - пе­ред ва­ми друг. На­чальник, ста­рый ста­ли­нист со­от­ветст­ву­ющей на­руж­нос­ти, предс­та­вил гос­тя: то­ва­рищ Сер­ге­ев, обоз­ре­ва­тель агентст­ва но­вос­тей, он бу­дет при­сутст­во­вать при на­шей бе­се­де.

    Таня гля­ну­ла на сво­его бла­го­вер­но­го. Суп си­дел по стой­ке «смир­но», вы­пи­рая ос­ле­пи­тельно бе­лой грудью и ман­же­та­ми из тес­но­ва­то­го блей­зе­ра. Он так вол­но­вал­ся, что да­же как-то по­мо­ло­дел, что-то мальчи­шес­кое зат­рав­лен­ное выг­ля­ды­ва­ло из ог­ром­но­го, те­ла. Она всег­да по­ра­жа­лась, ка­ки­ми бес­по­мощ­ны­ми пуп­си­ка­ми ока­зы­ва­ют­ся со­ветс­кие су­пер­ме­ны, ме­та­те­ли, бор­цы, бок­се­ры пе­ред все­ми эти­ми хмы­ря­ми-пер­во­от­дельца­ми и вот та­ки­ми «обоз­ре­ва­те­ля­ми». Она обоз­ли­лась.

    - А я, меж­ду про­чим, ни­ка­ких ин­тервью для агентст­ва но­вос­тей да­вать не со­би­ра­юсь!

    - Татьяна Ни­ки­тич­на… - с мир­ной дру­жес­кой улыб­кой на­чал бы­ло то­ва­рищ Сер­ге­ев.

    Она его обор­ва­ла.

    - А вы, меж­ду про­чим, но ка­ко­му пра­ву ме­ня гип­но­ти­зи­ро­ва­ли да­ве­ча на при­еме «Курьера»? То­же мне Штир­лиц! Пси­хо­ло­ги­чес­кое дав­ле­ние, что ли, де­монст­ри­ро­ва­ли?

    - Просто смот­рел на кра­си­вую жен­щи­ну, - то­ва­рищ Сер­ге­ев чуть-чуть от­ки­нул­ся на сту­ле и как бы вновь слег­ка по­лю­бо­вал­ся Татьяной.

    - Между про­чим, мно­гим рис­ко­ва­ли! - вык­рик­ну­ла она, рва­ну­ла су­моч­ку, вы­та­щи­ла си­га­ре­ту.

    Два ку­ла­ка с языч­ка­ми га­зо­во­го ог­ня тут же про­тя­ну­лись к ней.

    - Таня, Та­ня, - еле слыш­но про­бор­мо­тал Суп. Он си­дел не дви­га­ясь, буд­то бо­ял­ся при ма­лей­шем дви­же­нии лоп­нуть.

    - Напрасно вы так раз­вол­но­ва­лись, - ска­зал то­ва­рищ Сер­ге­ев. - У нас к вам дру­жес­кий воп­рос о…

    - О гос­по­ди­не Луч­ни­ко­ве! - уг­ро­жа­ющим бас­ком за­вер­шил фра­зу на­чальник от­де­ла.

    Тут по ста­ро­дав­ней тра­ди­ции та­ких дру­жес­ких бе­сед долж­но бы­ло нас­ту­пить оше­лом­ле­ние, раз­мяг­че­ние и ка­пи­ту­ля­ция. Увы, тра­ди­ции не сра­бо­та­ли - Татьяна еще больше обоз­ли­лась.

    - А ес­ли о нем, так тем бо­лее с обоз­ре­ва­те­ля­ми но­вос­тей го­во­рить не бу­ду! Яви­лись тут то­же мне обоз­ре­ва­те­ли! Нет уж! Обоз­ре­вай­те ко­го-ни­будь…

    - Престань', Лу­ни­на! - на­чальник от­де­ла шлеп­нул здо­ро­вен­ной ла­донью по письмен­но­му сто­лу. - Ты что, не по­ни­ма­ешь? Пе­рес­тань ду­ра­ка ва­лять!

    - Это вы пе­рес­таньте ду­ра­ка ва­лять! - крик­ну­ла она и да­же вста­ла. - Обоз­ре­ва­те­ли! Ес­ли хо­ти­те бе­се­до­вать, так пе­рес­таньте тем­нить! Это мое пра­во знать, с кем я бе­се­дую!

    - Да ты, Татьяна, го­во­ришь, как нас­то­ящая дис­си­дент­ка! - воз­му­щен­но, но по-оте­чес­ки за­гу­дел на­чальник, в да­ле­ком прош­лом один из пас­ту­хов клу­ба ВВС, спор­тив­ной ко­нюш­ни Васьки Ста­ли­на.

    - Где ж это ты под­наб­ра­лась та­ких иде­ек? Пра­ва! Смот­ри, Татьяна!

    Татьяна ви­де­ла, что то­ва­рищ Сер­ге­ев пре­бы­ва­ет в не­ко­то­ром за­ме­ша­тельстве. Это ее раз­ве­се­ли­ло. Она спо­кой­но се­ла в крес­ло и пос­мот­ре­ла на не­го уже как хо­зя­ин по­ло­же­ния. Ну? То­ва­рищ Сер­ге­ев, по­мор­щив­шись, предъявил со­от­ветст­ву­ющую кни­жеч­ку.

    - Я по­ла­гал, Татьяна Ни­ки­тич­на, что мы свои лю­ди и мо­жем не на­зы­вать не­ко­то­рые ве­щи в лоб. Ес­ли же вы хо­ти­те ина­че… - он мно­гоз­на­чи­тельно по­вел гла­за­ми в сто­ро­ну Су­па.

    Тот си­дел, по­лу­зак­рыв гла­за, на по­лу­из­ды­ха­нии.

    - Давайте, да­вай­те, - ска­за­ла Та­ня. - Ес­ли уж так пош­ло, то только в лоб. По за­тыл­ку - это пре­да­тельство.

    - Позвольте вы­ра­зить вос­хи­ще­ние, - ска­зал то­ва­рищ Сер­ге­ев.

    - Не нуж­да­юсь, - ог­рыз­ну­лась она.

    Любопытно, что в кни­жеч­ке имен­но эта фа­ми­лия и зна­чи­лась - Сер­ге­ев, но вмес­то сло­ва «обоз­ре­ва­тель» про­пи­са­но бы­ло «пол­ков­ник».

    - Up to you, - вздох­нул пол­ков­ник Сер­ге­ев.

    - Как вы ска­за­ли, то­ва­рищ пол­ков­ник? - Татьяна ши­ро­ко отк­ры­ла гла­за, дес­кать, нс ос­лы­ша­лась ли. Он по­ка­зал ось в этот мо­мент, что она и в са­мом де­ле име­ет не­ко­то­рую бабс­кую власть над пол­ков­ни­ком Сер­ге­евым, а по­том она по­ду­ма­ла, что чувст­во­ва­ла это с са­мо­го на­ча­ла, очень ин­ту­итив­но и глу­бо­ко, и, быть мо­жет, имен­но это, только сей­час рас­поз­нан­ное ощу­ще­ние и поз­во­ли­ло ей го­во­рить с та­кой не­мыс­ли­мой дер­зостью.

    - Я ска­зал: как хо­ти­те, - улыб­нул­ся пол­ков­ник. - Мно­го­лет­няя при­выч­ка, от нее труд­но из­ба­виться.

    Ей по­ка­за­лось, что он вро­де бы да­же слег­ка как бы бла­го­да­рен ей за воп­рос, за­дан­ный с лу­ка­вой женс­кой ин­то­на­ци­ей. Воп­ро­сец этот дал ему воз­мож­ность проз­рач­но на­мек­нуть па свое за­конс­пи­ри­ро­ван­ное за­ру­беж­ное, то есть ро­ман­ти­чес­кое, с его точ­ки зре­ния, прош­лое и по­ка­зать да­ме, что он да­ле­ко нс всег­да за­ни­мал­ся внут­рен­ним сыс­ком.

    Затем он на­чал из­ла­гать суть де­ла. Нач­нем с то­го, что он ис­пы­ты­ва­ет пол­ное ува­же­ние к Анд­рею Луч­ни­ко­ву и как к од­но­му из круп­ней­ших ми­ро­вых жур­на­лис­тов, и как к че­ло­ве­ку. Да, у не­го есть оп­ре­де­лен­ное пра­во на­зы­вать это­го че­ло­ве­ка прос­то по име­ни. Но это лишь к сло­ву, да-да, так-так… Ко­ро­че го­во­ря, в от­ветст­вен­ных ор­га­ни­за­ци­ях па­шей стра­ны при­да­ют Луч­ни­ко­ву большое зна­че­ние. Мы… да­вай­те я для прос­то­ты бу­ду го­во­рить «мы»… мы по­ни­ма­ем, что в оп­ре­де­лен­ной ис­то­ри­чес­кой си­ту­ации та­кая фи­гу­ра, как Луч­ни­ков, мо­жет сыг­рать ре­ша­ющую роль. Ис­то­рия сплошь и ря­дом оп­ро­вер­га­ет вздор на­ших те­оре­ти­ков о ну­ле­вой ро­ли лич­нос­ти. Так вот… так вот, Татьяна Ни­ки­тич­на, у нас есть су­щест­вен­ные ос­но­ва­ния опа­саться за Анд­рея Ар­се­ни­еви­ча. Во-пер­вых, вся­кий изу­чав­ший его би­ог­ра­фию мо­жет лег­ко уви­деть, как из­ви­лист его по­ли­ти­чес­кий путь, как под­виж­на его пси­хо­ло­ги­чес­кая струк­ту­ра. Да­вай­те нап­ря­мик: мы опа­са­ем­ся, что в ка­кой-то весьма от­ветст­вен­ный мо­мент Луч­ни­ков мо­жет пой­ти на со­вер­шен­но неп­ред­ви­ден­ный вольт, про­явить то, что мож­но бы­ло бы наз­вать реф­лек­си­ями твор­чес­кой на­ту­ры и внес­ти не­кий аб­сурд в ис­то­ри­чес­кую си­ту­ацию. В этой свя­зи нам, ра­зу­ме­ет­ся, хо­те­лось бы, что­бы с Луч­ни­ко­вым всег­да на­хо­дил­ся пре­дан­ный, ум­ный и, как я се­год­ня убе­дил­ся, сме­лый и гор­дый друг… Он сно­ва тут зор­ко и быст­ро гля­нул на Су­па и по­том воп­ро­си­тельно и до­ве­ри­тельно - сов­сем уж свои! - на Татьяну.

    Та не морг­ну­ла и гла­зом, си­де­ла ка­мен­ная и враж­деб­ная.

    Пришлось «обоз­ре­ва­те­лю» дви­нуться дальше.

    - Однако то, что я ска­зал, все­го лишь пре­ам­бу­ла, Татьяна Ни­ки­тич­на. В кон­це кон­цов, глав­ная на­ша за­бо­та - это сам Анд­рей Ар­сеньевич, его лич­ная бе­зо­пас­ность. Де­ло в том, что… де­ло в том, что… по­ни­ма­ете ли, Татьяна… - глу­бо­кое че­ло­ве­чес­кое вол­не­ние пог­ло­ти­ло пус­тую фор­мальность от­чест­ва, то­ва­рищ Сер­ге­ев встал и быст­ро про­шел­ся по ка­би­не­ту, как бы ста­ра­ясь взять се­бя в ру­ки. - Де­ло в том, что на Луч­ни­ко­ва го­то­вит­ся по­ку­ше­ние. Ре­ак­ци­он­ные си­лы в Кры­му… - Он сно­ва осек­ся и ос­та­но­вил­ся в уг­лу ка­би­не­та, сно­ва с не­мым воп­ро­сом гля­дя на Та­ню.

    - Да знаю-знаю, - ска­за­ла она с не­по­нят­ной са­мой се­бе неб­реж­ностью.

    - Что все это зна­чит? - вдруг про­го­во­рил де­ся­ти­бо­рец и в пер­вый раз об­вел всех при­сутст­ву­ющих ос­мыс­лен­ным взгля­дом.

    - Может быть, вы са­ми объясни­те суп­ру­гу си­ту­ацию? - ос­то­рож­но спро­сил то­ва­рищ Сер­ге­ев.

    - А за­чем вы его сю­да приг­ла­си­ли? - Гу­бы Та­ни рас­тя­ги­ва­лись в кри­вую улыб­ку.

    - Чтобы пос­та­вить все точ­ки над и, - хму­ро и ба­со­ви­то выс­ка­зал­ся за­вот­де­лом.

    - Ну, хо­ро­шо. - Она по­вер­ну­лась к му­жу. - Ты же знал прек­рас­но: Луч­ни­ков уже мно­го лет мой лю­бов­ник.

    Суп на нее да­же и не взгля­нул.

    - Что все это зна­чит? - пов­то­рил он свой неп­рос­той воп­рос.

    Непосредственное на­чальство мол­ча­ло, что-то пе­ре­ка­ты­вая во рту, раз­ми­ная склад­ки ли­ца и чер­тя ка­ран­да­шом по бу­ма­ге бес­ко­неч­ную крип­тог­рам­му бю­ро­со­ци­ализ­ма: ему что-то яв­но не пра­ви­лось в этой си­ту­ации, то ли тон бе­се­ды, то ли са­мо ее со­дер­жа­ние.

    Сергеев еще раз про­шел­ся по ка­би­не­ту. Та­не по­ду­ма­лось, что все здесь раз­ви­ва­ет­ся в тем­пе мно­го­се­рий­но­го те­ле­фильма. Не­то­роп­ли­вый про­ход в ин­терьере спец­ка­би­не­та и рез­кий по­во­рот в дальнем уг­лу. Мо­но­лог из дальне­го уг­ла.

    - Из это­го вы­те­ка­ет, брат­цы, не­об­хо­ди­мость оп­ре­де­лен­ных дей­ст­вий. По­верьте уж мне, что я не чу­до­ви­ще ка­кое-ни­будь, не го­су­дарст­вен­ная ма­ши­на… - Сер­ге­ев сно­ва за­ку­рил, яв­но вол­но­вал­ся, по­че­му-то по­ма­хал за­жи­гал­кой, слов­но это бы­ла спич­ка. - Впро­чем, мо­же­те и не ве­рить, - ус­мех­нул­ся не без го­ре­чи. - Чем я это до­ка­жу? Так или ина­че, да­вай­те вмес­те ду­мать. Вы, Глеб, ведь бы­ли на­шим ку­ми­ром, - улыб­нул­ся он Су­пу. - Ког­да вы впер­вые пе­ре­шаг­ну­ли за 8000 оч­ков, это для нас всех был празд­ник. Вы - ги­гант, Глеб, чест­ное сло­во, вы для ме­ня ка­кой-то иде­ал сла­вянс­кой или, ес­ли хо­ти­те, ва­ряжс­кой му­жест­вен­нос­ти. Я по­то­му и поп­ро­сил вас прий­ти вмес­те с Та­ней, по­то­му что прек­ло­ня­юсь пе­ред ва­ми, по­то­му что счи­таю не­дос­той­ной вся­кую иг­ру за ва­шей спи­ной, по­то­му что на­де­юсь на ва­ше му­жест­во и по­ни­ма­ние си­ту­ации, ну а ес­ли мы не най­дем об­ще­го язы­ка, ес­ли вы ме­ня пош­ле­те сей­час по­дальше, я и это пой­му, по­верьте, я только сам се­бя по­чувст­вую в гов­не, по­верьте, мне только и ос­та­нет­ся, что раз­вес­ти ру­ка­ми. Что де­лать? Прок­ля­тая ис­то­рия только и де­ла­ет, что зас­тав­ля­ет нас ру­ка­ми раз­во­дить… - Он вдруг смял го­ря­щую си­га­ре­ту в ку­ла­ке и не по­мор­щил­ся, тут же вы­та­щил и за­ку­рил дру­гую. - Вздор… дичь… как все по­во­ра­чи­ва­ет­ся по-иди­отс­ки… ей-ей, нам бы луч­ше с ва­ми за коньячком по­си­деть или… или… - Сер­ге­ев глу­бо­ко вздох­нул, ка­жет­ся, наб­рал­ся ре­ши­мос­ти. - Ко­ро­че го­во­ря, у нас счи­та­ют, что в ин­те­ре­сах го­су­дарст­вен­ных дел чрез­вы­чай­ной важ­нос­ти бы­ло бы по­лез­но, ес­ли бы Татьяна Ни­ки­тич­на Лу­ни­на ста­ла же­ной Анд­рея Ар­се­ни­еви­ча Луч­ни­ко­ва, за­кон­ной суп­ру­гой, или дру­гом, это на ва­ше ус­мот­ре­ние, но обя­за­тельно его не­от­луч­ным спут­ни­ком.

    Монолог за­кон­чил­ся, и в ка­би­не­те во­ца­ри­лась стран­ная ат­мос­фе­ра ка­кой-то расп­лыв­ча­тос­ти, про­изош­ла как бы утеч­ка кис­ло­ро­да, во вся­ком слу­чае про­из­ве­де­но бы­ло нес­колько стран­ных дви­же­ний: начс­пец, нап­ри­мер, встал и отк­рыл ок­но, хо­тя, ра­зу­ме­ет­ся, улич­ный шум только лишь ме­шал зап­ря­тан­ным его маг­ни­то­фо­нам, тов. Сер­ге­ев вы­пил сра­зу два ста­ка­на ши­пуч­ки, при­чем вто­рой пил яв­но с ка­ким-то отв­ра­ще­ни­ем, по до­пил до кон­ца, Татьяна для че­го-то отк­ры­ла сум­ку и ста­ла в ней как бы что-то ис­кать, на са­мом же де­ле прос­то пе­ре­би­ра­ла пу­зырьки, ко­ро­боч­ки, деньги и клю­чи. Суп по­че­му-то заг­ля­нул к ней в су­моч­ку, а по­том стя­нул с шеи галс­тук и на­мо­тал его се­бе на ле­вый ку­лак…

    - Мне еще по­ру­че­но вам со­об­щить сле­ду­ющее, - вро­де бы сов­сем че­рез си­лу про­го­во­рил то­ва­рищ Сер­ге­ев. - В лю­бом слу­чае, ка­кое бы ре­ше­ние вы ни при­ня­ли, Татьяна Ни­ки­тич­на и Глеб, это нис­колько не от­ра­зит­ся на ва­ших де­лах, на слу­жеб­ном по­ло­же­нии или там на этих… ну… - яв­но не без нот­ки през­ре­ния, - ну на этих по­езд­ках за ру­беж, сло­вом, ни­ка­кой неп­ри­яз­ни у нас к вам не воз­ник­нет. Это мне по­ру­че­но вам пе­ре­дать, а мне лич­но по­ру­че­но быть чем-то вро­де га­ран­та… - он сно­ва как бы обор­вал фра­зу, как бы не спра­вив­шись с эмо­ци­ями, впро­чем, наб­лю­да­тельный со­бе­сед­ник, бе­зус­лов­но, за­ме­тил бы, что эмо­ци­онально эти об­ры­вы про­ис­хо­ди­ли вся­кий раз, ког­да все уже бы­ло ска­за­но.

    В Та­не этот наб­лю­да­тель прос­нул­ся зад­ним чис­лом к ве­че­ру это­го дня, ког­да ста­ра­лась вспом­нить все де­та­ли, сей­час она ни­че­го не за­ме­ча­ла, а только лишь смот­ре­ла па Гле­ба, ко­то­рый сво­бод­но и мощ­но про­гу­ли­вал­ся по ка­би­не­ту, с не­ко­то­рой да­же неб­реж­ностью по­ма­хи­вая сор­ван­ным галс­ту­ком. Она вспом­ни­ла их пер­вую встре­чу, ког­да он прос­то по­ра­зил ее мощью, мо­ло­достью и сво­бо­дой дви­же­ний. Он тре­ни­ро­вал­ся в сек­то­ре прыж­ков с шес­том, а она от­ра­ба­ты­ва­ла ви­раж па двух­сот­мет­ров­ке и вся­кий раз, про­бе­гая ми­мо, нак­ло­ня­ла го­ло­ву, как бы не за­ме­чая юно­го ги­ган­та, как бы пог­ло­щен­ная ви­ра­жом и взма­ха­ми сво­их чуд­ных ле­тя­щих ко­неч­нос­тей, по­ка он, на­ко­нец, не бро­сил свой шест и не по­бе­жал с ней ря­дом, хо­хо­ча и заг­ля­ды­вая ей в ли­цо. Впер­вые за дол­гие го­ды вспом­нил­ся этот ве­чер в Луж­ни­ках. Не­муд­ре­но - впер­вые за дол­гие го­ды в дви­же­ни­ях одут­ло­ва­то­го Су­па про­мелькнул преж­ний по­бе­до­нос­ный Глеб. В лю­бов­ных де­лах тот юно­ша был да­лек от ре­кор­дов, то ли весь вык­ла­ды­вал­ся в де­ся­ти сво­их ви­дах, то ли опы­та не хва­та­ло, но она ни на ко­го, кро­ме не­го, тог­да не смот­ре­ла, са­ма еще не­дос­та­точ­но «рас­ко­че­га­ри­лась», вос­хи­ща­лась им бе­зу­держ­но, и ког­да они шли ря­дом, сдер­жан­но си­яя друг на дру­га, все вок­руг ос­та­нав­ли­ва­лись - ну и па­ра! - и это был ПОЛ­НЫЙ «отпад».

    Он про­мелькнул на миг, тот юно­ша, буд­то бы го­то­вый к бою, рож­ден­ный по­бе­ди­те­лем, и ис­чез, и сно­ва пос­ре­ди ка­би­не­та не­ле­по на­бы­чил­ся ее ны­неш­ний до­маш­ний Суп, сок­ру­ши­тельная секс-дро­бил­ка, одут­ло­ва­тый пьянчу­га, тру­со­ва­тый спор­тив­ный чи­нов­ник, бес­по­мощ­ный и род­ной.

    Набычившись, он пос­то­ял с ми­ну­ту пос­ре­ди ка­би­не­та, пе­ре­во­дя взгляд с начс­пе­ца па то­ва­ри­ща Сер­ге­ева, а же­ну свою как бы нс ви­дя, вы­ро­нил из ку­ла­ка галс­тук и, тя­же­ло сту­пая, вы­шел из ка­би­не­та, не­ук­лю­жий и пот­ный.

    - Я сог­лас­на, - ска­за­ла Та­ня то­ва­ри­щу Сер­ге­еву.

    Старый ста­ли­нист су­жен­ны­ми гла­за­ми де­монст­ри­ро­вал през­ре­ние - стра­те­гия, мол, стра­те­ги­ей, а бе­лог­вар­дей­ская, мол, кой­ка для со­ветс­кой див­чи­ны все рав­но - по­мой­ка.

    Сергеев стро­го кив­нул, сел нап­ро­тив и про­тя­нул Та­не ру­ку. Та ве­се­ло по­ма­ха­ла ла­дош­кой пе­ред его но­сом. Ес­ли уж су­ка, то су­ка - пусть ви­дит, ка­кая она ве­се­лая, наг­лая и ци­нич­ная суч­ка. Ве­се­лая и наг­лая - ну и ба­ба, мол, пе­ре­ша­ги­ва­ет че­рез тру­пы, вот цен­ный кадр.

    - Поздравляю, - ска­за­ла она Сер­ге­еву.

    - С чем? - спро­сил он.

    - С ус­пеш­ным на­ча­лом опе­ра­ции. Для пол­но­го ус­пе­ха не хва­та­ет те­перь только од­ной де­та­ли - са­мо­го Луч­ни­ко­ва. Ну, по­да­вай­те мне его, и я тут же ри­нусь в бой.

    - Разве вы не зна­ете, где сей­час Анд­рей? - ос­то­рож­но спро­сил Сер­ге­ев.

    - Уже три дня ни слу­ху, ни ду­ху, - ска­за­ла Татьяна. - А вы, Сер­ге­ев, вы­хо­дит, то­же не зна­ете?

    Сергеев улыб­нул­ся с при­выч­ной тон­костью «мы все зна­ем», но бы­ло со­вер­шен­но оче­вид­но, что рас­те­рян.

    - Ай-я-яй, - по­ка­ча­ла го­ло­вой Татьяна. - Про­ко­ло­лись, ка­жет­ся?

    Тут вдруг нер­вы у раз­вед­чи­ка сда­ли, он да­же сде­лал не­оп­ре­де­лен­ное дви­же­ние к те­ле­фо­ну.

    - Я вас про­шу, Татьяна, вы мне го­ло­ву не мо­рочьте; - очень жест­ким на этот раз то­ном за­го­во­рил он. - Вы не мо­же­те не знать, где на­хо­дит­ся ваш лю­бов­ник. Вы встре­ча­етесь с ним ежед­нев­но. Хо­ти­те, я на­зо­ву все ва­ши ад­ре­са, хо­ти­те я…

    - Снимочки, что ли, по­ка­же­те? - ус­мех­ну­лась она. - Вы­хо­дит, все-та­ки хал­ту­ри­те, Сер­ге­ев, ес­ли не зна­ете, где уже три дня оши­ва­ет­ся ре­дак­тор «Курьера»…

    - Машина его воз­ле ва­ше­го до­ма уже три дня, - быст­ро ска­зал Сер­ге­ев.

    - А са­мо­го-то в ней нет, - зас­ме­ялась Татьяна.

    - Номер в «Инту­рис­те» он не сдал.

    - Но и не по­яв­ля­ет­ся там.

    - Беклемишеву дваж­ды зво­нил.

    - Откуда? - ис­те­ри­чес­ки за­во­пи­ла Татьяна.

    Сорвалась. Вско­чи­ла и вы­да­ла обо­им ти­пам по пер­вое чис­ло. Они ее уте­ша­ли, Сер­ге­ев да­же ру­ки грел, - те­перь ведь уже своя, вот только под­пись на­до здесь пос­та­вить… На че­пец на­ли­вал в ста­кан­чик вис­ки, вновь - пос­ле под­пис­ки - пре­ис­пол­нил­ся оте­чес­ки­ми чувст­ва­ми. А сам Сер­ге­ев внут­рен­не не­мыс­ли­мо тре­пе­тал - что те­перь бу­дет? Най­дем, най­дем, ко­неч­но же, най­дем, где угод­но най­дем, по как же это про­изош­ло та­кое не­ве­ро­ят­ное - на три дня упус­ти­ли из ви­ду!!!

    

    Это был то ли Вол­гог­радс­кий, прос­пект, то ли шос­се Эн­ту­зи­ас­тов, то ли Се­вас­то­польский бульвар, то ли Проф­со­юз­ная, - неч­то ши­ро­чен­ное, с оди­на­ко­вы­ми до­ма­ми по обе сто­ро­ны, в крас­ной окан­тов­ке ог­ром­ных ло­зун­гов, с аги­та­ци­он­ны­ми клум­ба­ми, увен­чан­ны­ми мо­гу­чи­ми сим­во­ла­ми, скле­пан­ны­ми и сва­рен­ны­ми хоть и нас­пех, но из нер­жа­ве­юще­го ме­тал­ла - серн, мо­лот, звез­да с пятью лу­ча­ми, ра­ке­та­ми и с ги­гантс­ки­ми ли­ца­ми Ильичей, взи­ра­ющи­ми из са­мых не­ожи­дан­ных мест на трех, бре­ду­щих в пя­том ча­су ут­ра по этой ма­гист­ра­ли пох­мельных пер­сон.

    Лучников об­ни­мал за зяб­кие пле­чи­ки Ло­ру Ле­ро­ву, од­ну из тех увя­да­ющих «бу­ке­ти­ков», что ук­ра­ша­ли не­дав­ний празд­ник «Курьера». Де­ся­ток лет на­зад - звез­да Моск­вы, ма­не­кен­щи­ца Ми­нис­терст­ва лег­кой про­мыш­лен­нос­ти, по­оче­ред­ная лю­бов­ни­ца дю­жи­ны ге­ни­ев, сей­час яв­но вы­хо­ди­ла в ти­раж. Все на ней бы­ло еще са­мое пос­лед­нее, ши­ро­кое, па­рижс­кое, ли­ло­ва­тое, по при­хо­ди­ло это ли­ло­ва­тое к ней уже не от бес­ко­рыст­ных мос­ковс­ких ге­ни­ев, а от ка­ких-то сом­ни­тельных му­зы­кан­тов, по­доз­ри­тельных ху­дож­ни­ков, ко­ро­че го­во­ря, от мо­лод­чи­ков фар­цы и сыс­ка, а по­то­му и но­си­ло ка­кой-то от­пе­ча­ток сом­ни­тельнос­ти.

    Она пла­ка­ла, кло­нясь к луч­ни­ковс­кой гру­ди, чуть за­ва­ли­ва­ясь, ее би­ла пох­мельная дрожь - еще бо­лее яв­ный приз­нак за­ка­та. Раньше, пос­ле но­чи гре­ха, Ло­ра Ле­ро­ва только бой­ко под­мы­ва­лась, под­ма­зы­ва­лась, под­тя­ги­ва­лась и с хо­ду уст­рем­ля­лась к но­вым бо­ям. Сей­час ду­ша ее яв­но ал­ка­ла ка­ко­го-ни­будь пой­ла, пусть да­же гнус­но­го, порт­вей­но­го.

    - У ме­ня уже все уеха­ли, - пла­ка­ла она, раз­ма­зы­вая свою пар­фю­ме­рию по неб­ри­тым ще­кам Луч­ни­ко­ва. - Ир­ка В Па­ри­же, у нее там «бу­тик»… Ал­ка за бо­га­то­го бра­зильца выш­ла за­муж… Лен­ка у Те­да Ла­пи­ду­са ра­бо­та­ет в Нью-Йор­ке… Ве­ра и та в Лон­до­не, хоть и скром­ная ма­ши­нис­точ­ка, но счаст­ли­ва, пос­вя­ти­ла свою жизнь Льву, а ведь он больше лю­бил ме­ня, и я… ты зна­ешь, Анд­рей… я мог­ла бы пос­вя­тить ему свою жизнь, ес­ли бы не тот прок­ля­тый серб… Все, все, все уеха­ли… Лев, Ос­кар, Эр­нест, Юра, Ди­ма - все, все… все мои мальчи­ки… не по­ве­ришь, прос­то иног­да не­ко­му поз­во­нить… в сля­ко­ти мерз­кой си­жу в Моск­ве… ник­то ме­ня уже и на Пи­цун­ду не приг­ла­ша­ет… только жулье за­ез­жа­ет па пис­тон… все уеха­ли, все уеха­ли, вес уеха­ли…

    Лучников сжи­мал ее пле­чи­ки и иног­да вы­ти­рал мок­рое опух­шее ли­цо быв­шей кра­са­ви­цы но­со­вым плат­ком, ко­то­рый по­том ком­кал и со­вал в кар­ман бол­та­юще­го­ся пид­жа­ка. За три дня мос­ковс­ко­го свинст­ва он так по­ху­дел, что пид­жак бол­тал­ся те­перь на нем, слов­но на ве­шал­ке. Жа­лость к заб­луд­шим мос­ковс­ким ду­шам, от ко­то­рых он и се­бя не от­де­лял, тер­за­ла его. Он очень пра­вил­ся се­бе та­ким - ху­дым и ис­пол­нен­ным жа­лос­ти.

    Дружище его Ви­та­лий Ган­гут, нап­ро­тив, как-то весь опух, ок­руг­лил­ся, на­лил­ся мрач­ной през­ри­тельной спесью. Он, ви­ди­мо, не нра­вил­ся се­бе в та­ком сос­то­янии, а по­то­му ему не нра­вил­ся и весь мир.

    На пред­рас­свет­ном со­ци­алис­ти­чес­ком прос­пек­те не вид­но бы­ло пи ду­ши, только по­щел­ки­ва­ли бес­чис­лен­ные фла­ги, флаж­ки и фла­жи­ща.

    - Нс плачь, Лор­ка, - го­во­рил Луч­ни­ков. - Мы те­бя ско­ро за­муж от­да­дим за бо­га­ча, за итальянско­го ком­му­нис­та. Я те­бе шмо­ток приш­лю це­лый ящик.

    Гангут шел на нес­колько ша­гов впе­ре­ди, под­няв во­рот­ник и нах­ло­бу­чив на уши «фе­до­ру», вы­ра­жая спи­ной пол­ное през­ре­ние и к стра­да­ли­це и к уте­ши­те­лю.

    - Ах, Анд­рю­ша, возьми ме­ня на Ост­ров, - зап­ла­ка­ла еще пу­ще Ло­ра. - Мне страш­но. Я бо­юсь Аме­ри­ки и Фран­ции! На Ост­ро­ве хо­тя бы рус­ские жи­вут. Возьми бед­ную пьянчуж­ку па Ост­ров, я там вы­ле­чусь и бля­до­вать не бу­ду…

    - Возьму, возьму, - уте­шал ее Луч­ни­ков. - Ты - на­ша жерт­ва, Лор­ка. Мы из те­бя всю твою кра­со­ту вы­со­са­ли, но мы те­бя на по­мой­ку не выб­ро­сим, мы те­бя…

    - Ты луч­ше спро­си у нее, сколько она баш­лей из Вах­тан­га Чарк­ви­ани вы­со­са­ла, - ска­зал Ган­гут не обо­ра­чи­ва­ясь. - Жерт­ва! Сколько ге­нов она са­ма вы­со­са­ла из на­ше­го по­ко­ле­ния!

    - Скот! - вскри­ча­ла Ло­ра.

    - Скот, - подт­вер­дил Луч­ни­ков. - Ви­та­ся - скот, ему ни­ко­го не жал­ко. Рас­пу­щен­ный и наг­лый ки­но­ге­ний. Пусть гни­ет в сво­ем Гол­ли­ву­де, а мы бу­дем друг дру­га жа­леть и спа­сать.

    - Л ты Ост­ров свой ско­ро то­ва­ри­щам по­да­ришь, уб­лю­док, - вор­чал Ган­гут. - Квис­линг, - дерьмо, иди­те вы все в жо­пу…

    Вдруг он ос­та­но­вил­ся и по­ка­зал па не­большую груп­пу лю­дей, сто­ящих в оче­ре­ди пе­ред зак­ры­той дверью. Нес­колько ста­ри­ков и ста­рух в чер­ных кос­тю­мах и платьях, уве­шан­ные ор­де­на­ми и ме­да­ля­ми от клю­чиц до жи­во­та.

    - Ну, что те­бе? - спро­сил, пред­по­ла­гая оче­ред­ной ан­ти­пат­ри­оти­чес­кий под­вох. Луч­ни­ков.

    - Ты, ка­жет­ся, Рос­сию лю­бишь? - спро­сил Ган­гут. - Ты, ка­жет­ся, большой зна­ток на­шей стра­ны? Ты вро­де бы да­же и сам рус­ский, а? Ты прос­то та­кой же со­ветс­кий, как мы, да? Тог­да от­га­дай, что это за оче­редь, тво­рец Об­щей Судьбы?

    - Мало ли за чем оче­редь, - про­бор­мо­тал Луч­ни­ков. - Мно­го­го не хва­та­ет. Мо­жет, за фрук­та­ми, мо­жет быть, за­пись на ков­ры…

    - Знаток! - тор­жест­ву­юще за­хо­хо­тал Ган­гут. - Это оче­редь в из­би­ра­тельный учас­ток. То­ва­ри­щи приш­ли сю­да за два ча­са до отк­ры­тия, что­бы пер­вы­ми от­дать го­ло­са за кан­ди­да­тов бло­ка ком­му­нис­тов и бес­пар­тий­ных. Се­год­ня у нас вы­бо­ры в Вер­хов­ный Со­вет!

    Старики в ор­де­нах, до это­го мир­но бе­се­до­вав­шие у мо­ну­мен­тальных ко­лонн Двор­ца Культу­ры, те­перь враж­деб­но смот­ре­ли на трех иност­ран­цев, на двух мер­зав­цев и од­ну прос­ти­тут­ку, на тех, кто ме­ша­ет нам жить.

    - Это ба­буш­ки и де­душ­ки из на­ше­го до­ма, - ска­за­ла Ло­ра. - Они все ге­рои пер­вых пя­ти­ле­ток.

    - Для ме­ня это прос­то на­ход­ка, - ска­зал Луч­ни­ков. - Сей­час я возьму у них ин­тервью.

    - Рискуешь по­пасть в ми­ли­цию, - ска­зал Ган­гут.

    - Журналист дол­жен рис­ко­вать, - кив­нул Луч­ни­ков. - Та­кая про­фес­сия. Я рис­ко­вал и во Вьетна­ме, и в Ли­ва­не. Риск­ну и здесь.

    - Л я те­бя не ос­тав­лю, Анд­рей, - ска­за­ла Ло­ра. - В кои-то ве­ки и го­лос свой от­дам.

    - Мы, ка­жет­ся, опох­ме­литься со­би­ра­лись, - ска­зал Ган­гут, ко­то­рый был уже не рад, что за­ва­рил эту ка­шу.

    - Ты наз­вал ме­ня Квис­лин­гом, - ска­зал Луч­ни­ков, - а сам ты трус и де­зер­тир. Иди и опох­ме­ляй­ся сре­ди сво­ей лю­би­мой бур­жу­азии, иди в го­вен­ный свой ОВИР, а мы опох­ме­лим­ся здесь, в из­би­ра­тельном участ­ке.

    Он об­нял за та­лию свой увя­да­ющий бу­ке­тик и по­вел ее на под­ла­мы­ва­ющих­ся каб­луч­ках к бди­тельным со­зи­да­те­лям пер­вых пя­ти­ле­ток.

    В дальней­шем все раз­ви­ва­лось по сце­на­рию Ган­гу­та. Луч­ни­ков со­би­рал ин­тервью. Ло­ра ин­те­ре­со­ва­лась, не прип­ря­тал ли кто-ни­будь из ста­рич­ков в кар­ма­не че­куш­ку, и пред­ла­га­ла за нее брил­ли­ан­то­вое кольцо. Она пла­ка­ла и но­ро­ви­ла встать на ко­ле­ни, что­бы отб­ла­го­да­рить этим стран­ным дви­же­ни­ем твор­цов все­го то­го, что их в этот миг ок­ру­жа­ло - пла­ка­тов, стен­дов, ди­аг­рамм и скульптур. Луч­ни­ков пы­тал­ся вы­яс­нить, че­го больше за­ло­же­но в ста­рых эн­ту­зи­ас­тах - па­ла­ча или жерт­вы, и сам, ко­неч­но, расп­рост­ра­нял­ся о сво­ем не­из­ле­чи­мом комп­лек­се ви­ны пе­ред за­мо­ро­чен­ным на­се­ле­ни­ем ис­то­ри­чес­кой ро­ди­ны. Ган­гут пы­тал­ся ос­та­но­вить так­си, что­бы всем им вов­ре­мя смыться, но не за­бы­вал, од­на­ко, и вы­яв­лять рабс­кую при­ро­ду стар­чес­ко­го эн­ту­зи­аз­ма, а за­од­но и выс­ме­ивать вы­бо­ры без вы­бо­ра.

    Наряд из шта­ба Бо­евых Ком­со­мольских Дру­жин, выз­ван­ный од­ним из ста­ри­ков, при­был вов­ре­мя. Де­жу­ри­ли в эту ночь са­мые от­бор­ные дру­жин­ни­ки, де­ти дип­ло­ма­тов, сту­ден­ты инс­ти­ту­та меж­ду­на­род­ных от­но­ше­ний в джин­со­вых кос­тю­мах. Они при­ме­ни­ли к про­во­ка­то­рам се­рию хо­ро­шо от­ра­бо­тан­ных при­емов, скру­ти­ли им ру­ки, швыр­ну­ли на дно «ра­фи­ка» и се­ли па них мус­ку­лис­ты­ми за­да­ми.

    В пос­лед­ний мо­мент Ло­ра, од­на­ко, бы­ла спа­се­на - ста­руш­ка-лиф­тер­ша, пер­вая доб­ро­вол­ка Ком­со­мольска-на-Аму­ре, объяви­ли ее сво­ей пле­мян­ни­цей. Этот факт поз­во­лил Анд­рею Луч­ни­ко­ву ду­мать о том, что на­род все же сох­ра­нил «ду­шу жи­ву». Об этом он ду­мал всю до­ро­гу до шта­ба, в то вре­мя, ког­да один из сту­ден­тов-меж­ду­на­род­ни­ков, ко­то­ро­му он все же ус­пел вса­дить в реб­ро тай­ваньский при­ве­тик, пос­та­ны­вая, бил его в жи­вот креп­ким каб­лу­ком им­порт­но­го бо­тин­ка.

    В шта­бе БКД пос­ре­ди­не ка­би­не­та с порт­ре­том Дзер­жинс­ко­го обо­их про­во­ка­то­ров по­са­ди­ли на стулья, а ру­ки им свя­за­ли шпа­га­том за спин­ка­ми стульев. Тот, с тай­ваньским си­ня­ком под реб­ра­ми, пле­вал се­бе на ла­донь, под­но­сил пле­вок ко рту Луч­ни­ко­ва и пред­ла­гал этот пле­вок сли­зать. Слиз­нешь пле­вок, мо­рально ра­зо­ру­жишься, по­лу­чишь снис­хож­де­ние. Не слиз­нешь, пе­няй на се­бя. В кон­це кон­цов Луч­ни­ков из­лов­чил­ся и ко­лен­кой вы­вел из иг­ры под­тя­ну­то­го!, чис­тенько­го и ста­ра­тельно­го меж­ду­на­род­ни­ка. Пос­ле это­го уже и но­ги ему при­вя­за­ли шпа­га­том к сту­лу.

    

    Между тем пол­ков­ник Сер­ге­ев про­во­дил вто­рую бес­сон­ную ночь под­ряд. Ра­зу­ме­ет­ся, и все­му сво­ему сек­то­ру, двум под­пол­ков­ни­кам, трем май­орам и че­ты­рем ка­пи­та­нам он то­же спать нс да­вал. С тех пор, как вы­яс­ни­лось ис­чез­но­ве­ние глав­но­го объекта, па ко­то­рый весь сек­тор и ра­бо­тал, ра­ди ко­то­ро­го, собст­вен­но го­во­ря, он и был соз­дан, пол­ков­ник Сер­ге­ев стал пос­мат­ри­вать на сво­их сот­руд­ни­ков осо­бым гла­зом, по­доз­ре­вая всех в хал­ту­ре. Хо­дил по трем ка­би­не­там сек­то­ра, вне­зап­но рас­па­хи­вая две­ри - на­вер­ня­ка, не­го­дяи, разг­ля­ды­ва­ют крымс­кую пор­ног­ра­фию! На­до умуд­риться - упус­тить в Моск­ве из ви­ду та­ко­го че­ло­ве­ка, как Луч­ни­ков. Это на­до умуд­риться!

    Однажды пой­мал на се­бе скре­щи­ва­ющи­еся взгля­ды - ста­ро­го за­ма и са­мо­го мо­ло­до­го по­ма - и вдруг по­нял, что и он сам под тем же по­доз­ре­ни­ем - ис­хал­ту­рил­ся, мол, Сер­ге­ев, раз­мяк в Моск­ве.

    Между про­чим, и вер­но, са­мок­ри­тич­но ду­мал он о се­бе, за де­сять лет заг­ра­нич­но­го под­полья при­вык к ка­пи­та­лиз­му, от­вык от ро­ди­ны, ве­се­ло, энер­гич­но шу­ро­ва­ли, бы­ва­ло, и за шир­ма­ми и под по­лом, и вот сей­час вхо­жу во­лей-не­во­лей в ко­лею, вос­ста­нав­ли­ваю свя­зи по про­до­вольствен­ным за­ка­зам, по ка­на­лам де­фи­ци­та, би­ле­ты в мод­ные те­ат­ры, кни­ги, про­чая му­ра… ло­вишь се­бя все вре­мя на под­лом оте­чест­вен­ном афо­риз­ме - «ра­бо­та не волк…» А ведь ра­бо­та-то поч­ти са­пер­ная: раз ошиб­ся - раз­не­сет, яй­ца не пой­ма­ешь!

    Все эти дни опе­ра­тив­ные груп­пы сек­то­ра про­че­сы­ва­ли Моск­ву но всем луч­ни­ковс­ким воз­мож­ным яв­кам, подк­лю­ча­лись к те­ле­фо­нам, под ма­ши­ны под­со­вы­ва­ли подс­лу­ши­ва­ющие «сар­ди­ны», ве­ли и пря­мое наб­лю­де­ние за ря­дом лиц. Все без­ре­зультат­но. По­пут­но вы­яс­ни­лось, что функ­ци­они­ру­ет только по­ло­ви­на «сар­дин». При­чи­на - яв­ное во­ровст­во: мальчиш­ки из сек­рет­ной ла­бо­ра­то­рии рас­тас­ки­ва­ют до­ро­гос­то­ящие им­порт­ные уз­лы.

    Короче го­во­ря, по­ло­же­ние бы­ло кри­ти­чес­кое. Ге­не­рал, шеф от­де­ла, поч­ти уже «отпа­дал» в па­ни­ке, но на­верх по­ка нс со­об­щал. Там, од­на­ко, что-то уже по­чувст­во­ва­ли, ка­кую-то стран­ную ак­тив­ность «луч­ни­ковс­ко­го» сек­то­ра, поз­во­нил нап­ря­мую ре­фе­рент и по­ин­те­ре­со­вал­ся - нее ли ОК с объектом ОК? Сер­ге­еву уда­лось тог­да за­пуд­рит!» ре­фе­рен­ту моз­ги под­роб­ным рас­ска­зом о пло­дот­вор­ной встре­че с Лу­ни­ной, но вот сей­час, пос­ле вто­рой бес­сон­ной но­чи, пия отв­ра­ти­тельный из тер­мо­са ко­фий, щу­пая свое нес­ве­жее ли­цо и с отв­ра­ще­ни­ем ози­рая ли­ца сот­руд­ни­ков, сте­пы ка­би­не­та и да­же порт­ре­ты па сте­нах, он по­ни­мал, что приб­ли­жа­ет­ся еще один зво­нок ре­фе­рен­та и на этот раз при­дет­ся уже вык­ла­ды­вать всю прав­ду - прог­ля­де­ли, по­те­ря­ли в сво­ей собст­вен­ной сто­ли­це ре­дак­то­ра круп­ней­шей меж­ду­на­род­ной га­зе­ты, не­ус­той­чи­во­го ли­бе­ра­ла, не­на­деж­но­го дру­га, ис­то­ри­чес­кую лич­ность, поп­рос­ту го­во­ря, неп­ло­хо­го че­ло­ве­ка.

    Произошло, од­на­ко, еще бо­лее страш­ное, чем зво­нок ре­фе­рен­та. Как раз в тот час, ког­да Ган­гу­та и Луч­ни­ко­ва от­вя­за­ли от стульев и по­ве­ли на доп­рос к на­чальни­ку шта­ба ком­со­мольских дру­жин, в этот имен­но мо­мент к Сер­ге­еву поз­во­нил не ре­фе­рент ка­кой-ни­будь, поз­во­ни­ли че­рез пло­щадь, из са­мо­го большо­го до­ма. Поз­во­нил не кто иной, как сам Мар­лен Ми­хай­ло­вич Ку­зен­ков, по­ин­те­ре­со­вал­ся, где пре­бы­ва­ет в дан­ный мо­мент Анд­рей Ар­се­ни­евич Луч­ни­ков. Ока­за­лось, что ве­че­ром это­го дня Ку­зен­ко­ву вмес­те с Луч­ни­ко­вым наз­на­че­но стро­го при­ват­ное сви­да­ние в од­ной из са­мых тай­ных са­ун, с пер­со­ной, ко­то­рая и наз­ва­на-то быть не мо­жет. Все. Пиз­дец. Фулл краш, то­ва­рищ Сер­ге­ев.

    

    При обыс­ке у од­но­го из двух про­во­ка­то­ров, пы­тав­ших­ся сор­вать на­род­ное во­ле­изъявле­ние, был отоб­ран про­пуск на ки­нос­ту­дию «Мос­фильм» и один­над­цать руб­лей де­нег. У вто­ро­го в бу­маж­ни­ке бы­ла об­на­ру­же­на ог­ром­ная сум­ма иност­ран­ной ва­лю­ты в дол­ла­рах и ти­чах, ви­зит­ки иност­ран­ных жур­на­лис­тов и за­пис­ная книж­ка с те­ле­фо­на­ми Сим­фе­ро­по­ля, Нью-Йор­ка, Па­ри­жа и дру­го­го за­ру­бежья. Пот­ря­сен­ный та­кой на­ход­кой на­чальник шта­ба выс­ко­чил из ка­би­не­та то ли для то­го, что­бы с кем-ни­будь по­со­ве­то­ваться, то ли прос­то что­бы дух пе­ре­вес­ти.

    Руки у «про­во­ка­то­ров» бы­ли сей­час раз­вя­за­ны, в мет­ре от них на сто­ле сто­ял те­ле­фон, в две­рях де­жу­рил все­го один ком­со­мо­лец.

    - Ну, поз­во­ни сво­ему Мар­ле­ну, - ска­зал хму­ро Ган­гут. - Хва­тит уж…

    - Да ни за что на све­те не бу­ду зво­нить, - ска­зал Луч­ни­ков.

    - Хватит вы­ебы­ваться, - пе­ре­ко­сив­шись, ска­зал Ган­гут. - Сей­час нас в ГБ по­во­ло­кут, а мне это сов­сем некс­та­ти.

    - Я ни­ко­му не бу­ду зво­нить, - ска­зал Луч­ни­ков.

    - Ты мне все меньше пра­вишься, Анд­рей, - вдруг ска­зал Ган­гут.

    - Это не­из­беж­но, - про­бур­чал Луч­ни­ков.

    - Тогда я поз­во­ню, - Ган­гут снял те­ле­фон­ную труб­ку.

    - Положите труб­ку! - рявк­нул де­жур­ный бэ­ка­деш­ник.

    Да, рве­ние у доб­ро­вольных ка­ра­те­лей бы­ло большое, но вот уме­ния еще не хва­та­ло. Луч­ни­ко­ву не приш­лось осо­бен­но тру­диться, что­бы дать воз­мож­ность Ган­гу­ту поз­во­нить ка­ко­му-то Дмит­рию Ва­лен­ти­но­ви­чу и в двух сло­вах опи­сать то­му си­ту­ацию.

    Физически уни­жен­ный юный ат­лет, еще се­кун­ду на­зад ка­зав­ший­ся се­бе су­пер­сол­да­том бу­ду­щих кос­ми­чес­ких войн за тор­жест­во со­ци­ализ­ма, скор­чив­шись, си­дел на по­лу, ког­да при­бе­жал за­пы­хав­ший­ся на­чальник шта­ба. За ним вва­ли­лась це­лая тол­па сту­ден­чес­кой мо­ло­де­жи МИ­МО.

    - Нс тро­гать! - за­орал на них на­чальник, ког­да у юно­шей об­на­ру­жи­лось ес­тест­вен­ное же­ла­ние всту­питься за фи­зи­чес­кую честь то­ва­ри­ща.

    Одновременно заз­во­ни­ли два те­ле­фо­на на сто­ле под порт­ре­том Дзер­жинс­ко­го. Рух­ну­ло, за­де­тое чьей-то ру­кой, тя­же­лое бар­хат­ное зна­мя. На­ча­лось то, что в рос­сий­ском ны­неш­нем оби­хо­де на­зы­ва­ет­ся ЧП, в хо­де ко­то­ро­го судьба на­ших ге­ро­ев то и де­ло ме­ня­лась с ли­хо­ра­доч­ной пос­пеш­ностью. То их та­щи­ли в ка­кую-то мрач­ную, про­пи­тан­ную хлор­кой ку­туз­ку и швы­ря­ли на оск­лиз­лый иол, то вдруг про­си­ли пе­рей­ти в дру­гое по­ме­ще­ние, уса­жи­ва­ли в мяг­кие крес­ла, при­но­си­ли ко­фе и га­зе­ты. То вдруг по­яв­лял­ся ка­кой-ни­будь нев­рас­те­ник с дер­га­ющи­ми­ся гу­ба­ми и на­чи­нал­ся гру­бый доп­рос. То вдруг его сме­нял при­ят­ный ка­кой-ни­будь спортс­мен-пу­те­шест­вен­ник, уго­щал их си­га­ре­та­ми «Мальбо­ро», из­да­ле­ка за­во­дил раз­го­вор о воз­мож­ных пу­тях миг­ра­ции древ­них пле­мен, о па­пи­рус­ных лод­ках, о пло­тах из пальмо­вых де­ревьев, о при­шельцах.

    Вдруг яви­лась уго­лов­ная бри­га­да и на­ча­ла их фо­тог­ра­фи­ро­вать со вспыш­ка­ми в про­филь и ан­фас. По­том вдруг де­вуш­ки с не­ве­ро­ят­но пу­шис­ты­ми, разб­ро­сан­ны­ми по пле­чам во­ло­са­ми, при­нес­ли дур­но пах­ну­щие кот­ле­ты и пол­дю­жи­ны чешс­ко­го пи­ва. Все вре­мя где-то в глу­би­не зда­ния гре­ме­ла му­зы­ка, то пат­ри­оти­чес­кая, то разв­ле­ка­тельная - вы­бо­ры в Вер­хов­ный Со­вет шли свои че­ре­дом.

    Наконец, во­шел здо­ро­вен­ный муж­лан в ко­жа­ном френ­че, фи­зи­оно­мия ук­ра­ше­на ви­ся­щи­ми уса­ми и длин­ны­ми тон­ки­ми ба­кен­бар­да­ми, гла­зи­щи сви­ре­пые, но и нс без хит­ре­цы. Он про­тя­нул обе ру­ки Ган­гу­ту и, не по­лу­чив в от­вет ни од­ной, об­нял то­го за пле­чи.

    - Ну, вот ви­дишь, Ви­та­лий, пта­ха-то на­ша не под­ве­ла, все ула­же­но, - лас­ко­во за­ур­чал он. - Все в по­ряд­ке, не­за­дач­ли­вый мой дру­жи­на, пош­ли, пош­ли…

    «Хорошие «дру­жи­ны» по­яви­лись у Ган­гу­та», - по­ду­мал Луч­ни­ков. Ус­меш­ка не ос­та­лась не­за­ме­чен­ной и яв­но не поп­ра­ви­лась спа­си­те­лю.

    - Олег Сте­па­нов, - ска­зал он и про­тя­нул Луч­ни­ко­ву ру­ку, вни­ма­тельно рас­смат­ри­вая его, да­же, воз­мож­но, срав­ни­вая с ка­ки­ми-то стан­дар­та­ми.

    - Андрей Луч­ни­ков, - звук ока­зал­ся при­ят­ным для спа­си­те­ля. Он улыб­нул­ся и приг­ла­сил обо­их не­дав­них «про­во­ка­то­ров» сле­до­вать за со­бой. На­чальник шта­ба дру­жи­ны пос­пе­шал ря­дом, буб­нил что-то о не­до­ра­зу­ме­нии, из­ви­ня­ясь за го­ря­чие свой­ст­ва мо­ло­де­жи и за ту­пость ста­ри­ков-энту­зи­ас­тов. Он яв­но нс впол­не по­ни­мал, что про­ис­хо­дит.

    В ма­ши­не, а их жда­ла чер­пая ма­ши­на с ан­тен­ной на кры­ше, Олег Сте­па­нов еще раз вни­ма­тельно ог­ля­дел Луч­ни­ко­ва и ска­зал:

    - Имя ва­ше зву­чит хо­ро­шо для рус­ско­го уха.

    - Что осо­бен­но хо­ро­ше­го слы­шит в мо­ем име­ни рус­ское ухо? - лю­без­но по­ин­те­ре­со­вал­ся Луч­ни­ков.

    Гангут на­суп­лен­но мол­чал, ему, ка­жет­ся, бы­ло стыд­но.

    - Позвольте, Луч­ни­ко­вы - ста­рый рус­ский род, гвар­дей­цы, участ­ни­ки мно­гих войн за Оте­чест­во, - гла­за Сте­па­но­ва су­зи­лись, впи­ва­ясь.

    - В том чис­ле Граж­данс­кой вой­ны, - ус­мех­нул­ся Луч­ни­ков.

    - Да-да, в том чис­ле и Граж­данс­кой… - очень ува­жи­тельно про­из­нес Сте­па­нов. - Что ж, это ес­тест­вен­но, ку­да пош­ло вой­ско, ту­да пош­ли и они. Л вы, слу­чай­но, не родст­вен­ник тем, ост­ров­ным Луч­ни­ко­вым? Этот род там проц­ве­та­ет - один, ка­жет­ся, «ду­мец», дру­гой - вла­де­лец га­зе­ты… Да вы не по­ду­май­те, что вас за язык тя­нут. Ви­та­лий ме­ня зна­ет, я нс из тех… Лич­но я только бы гор­дил­ся та­ким родст­вом.

    Лучников и Ган­гут пе­рег­ля­ну­лись.

    Степанов си­дел впе­ре­ди, по­вер­нув­шись всем ли­пом к ним, вни­ма­тельно их наб­лю­дая, пок­ро­ви­тельствен­но и дру­жест­вен­но улы­ба­ясь - два больших жел­тых зу­ба вид­не­лись из-под усов. Шо­фер со­вер­шен­но не­оп­ре­де­лен­ной внеш­нос­ти и те­ле­фон В ма­ши­не не­оп­ре­де­лен­но­го наз­на­че­ния. «Вот так сла­вя­но­фи­лиш­ки», - по­ду­мал Ган­гут.

    - Андрей как раз и есть тот са­мый вла­де­лец га­зе­ты с Ост­ро­ва, - про­го­во­рил он.

    Тренированный шо­фер только го­ло­вой дер­нул, за­то у Оле­га Сте­па­но­ва гла­за вы­ка­ти­лись и ли­цо ста­ло за­ли­ваться вы­ра­же­ни­ем та­ко­го не­под­дельно­го счастья, ка­кое, на­вер­ное, у крош­ки Алад­ди­на по­яви­лось при вхо­де в пе­ще­ру.

    С это­го мо­мен­та ЧП ста­ло при­ни­мать все бо­лее вол­ну­ющие фор­мы. Вна­ча­ле они при­бы­ли ту­да, ку­да еха­ли, на завт­рак в квар­ти­ру, где жда­ли «рус­ско­го ре­жис­се­ра» Ган­гу­та. Од­на­ко че­рез ми­ну­ту в квар­ти­ре, где был завт­рак этот нак­рыт, во­ца­ри­лась не­мыс­ли­мая су­ма­то­ха - масш­та­бы ме­ня­лись, завт­рак те­перь го­то­вил­ся уже в честь ог­ром­ной пер­со­ны Луч­ни­ко­ва, твор­ца Идеи Об­щей Судьбы, о ко­то­рой мос­ковс­кая на­ци­она­лис­ти­чес­кая сре­да бы­ла, ес­тест­вен­но, весьма нас­лы­ша­на. Тут уже по­па­хи­ва­ло, брат­цы мои, ис­то­ри­ей, еe ды­ха­ни­ем, зер­нис­той ик­рой по­па­хи­ва­ло, то­ва­ри­щи. Завт­рак те­перь ока­зал­ся нс ос­нов­ным со­бы­ти­ем, а как бы про­ме­жу­точ­ным, да и участ­ни­ки завт­ра­ка, в том чис­ле и са­ма все­мо­гу­щая «пта­ха» Дмит­рий Ва­лен­ти­но­вич, плю­га­венький тип­чик, по­че­му-то со знач­ком жур­на­ла «Кро­ко­дил» в пет­ли­це, то­же ока­за­лись как бы про­ме­жу­точ­ны­ми, о чем весьма убе­ди­тельны­ми ин­то­на­ци­ями да­вал по­нять по­чет­но­му гос­тю Олег Сте­па­нов.

    Телефон зво­нил неп­ре­рыв­но, в пе­ред­ней тол­пи­лись ка­кие-то лю­ди, гу­де­ли воз­буж­ден­ные го­ло­са. Го­то­вил­ся пе­ре­езд с завт­ра­ка на обед в бо­лее вы­со­кие сфе­ры.

    Обед сос­то­ял­ся дей­ст­ви­тельно очень вы­со­ко, над кры­ша­ми ста­рой Моск­вы, в за­ле, ко­то­рую, ко­неч­но, на­зы­ва­ли тра­пез­ной, с ико­на­ми в бо­га­тых ок­ла­дах и с ико­но­по­доб­ной порт­рет­ной жи­во­писью Гла­зу­но­ва. Тут бы­ли уже и бли­ны с ик­рой, и рас­сте­гаи с вя­зи­гой, и по­ро­ся­та с греч­не­вой ка­шей, как буд­то па дво­ре сто­ял не зре­лый со­ци­ализм, а са­мый расц­вет рос­сий­ской куп­ли-про­да­жи. За сто­лом бы­ло не бо­лее двад­ца­ти лиц, из ут­рен­ней ком­па­нии удос­то­ились при­сутст­во­вать только Дмит­рий Ва­лен­ти­но­вич и Олег Сте­па­нов, они и ве­ли се­бя здесь как млад­шие. Ос­тальные предс­тав­ля­лись по име­ни-отчест­ву - Иван Ильич, Илья Ива­ныч, Фе­дор Ва­сильевич, Ва­си­лий Фе­до­ро­вич, был да­же один Арон Из­ра­иле­вич и Фат­тах Гай­ну­ло­вич, ко­то­рые как бы де­монст­ри­ро­ва­ли сво­им при­сутст­ви­ем ши­ро­ту взгля­дов по час­ти нац.меньшинств.

    Всем на­ро­дам на на­шей зем­ле мы да­дим, Анд­рей Ар­се­ни­евич, то, в чем они нуж­да­ют­ся, мяг­ко, спо­кой­но го­во­рил Илья Ива­ныч, вро­де бы са­мый здесь ве­со­мый. Го­во­рил так, как буд­то не все еще да­но на­ро­дам, как буд­то не нас­лаж­да­ют­ся на­ро­ды уже шесть де­сят­ков лет всем са­мым не­об­хо­ди­мым. Но преж­де, Анд­рей Ар­сеньич, по­лу­чит нуж­ное ему ос­нов­ной наш на­род, мно­гост­ра­дальный ру­сак - и это мы по­ла­га­ем спра­вед­ли­вым.

    Все бы­ли, что на­зы­ва­ет­ся в со­ку, от 50 до 60, о долж­нос­тях, офи­ци­ально за­ни­ма­емых, ник­то не го­во­рил, но по ма­не­рам, по взгля­дам, по ин­то­на­ци­ям и так бы­ло яс­но, что долж­нос­ти твер­дые.

    Поднимались тос­ты за вер­ность. Все тос­ты бы­ли за вер­ность. За вер­ность зем­ле, за вер­ность на­ро­ду, фла­гу, дол­гу, за вер­ность дру­гу. Фе­дор Ва­сильевич пред­ло­жил тост за рус­ских лю­дей за ру­бе­жом, сох­ра­нив­ших вер­ность ис­то­рии. Все вста­ли и чок­ну­лись с Луч­ни­ко­вым.

    Один ли­ца Ган­гут прит­во­рил­ся пьяным и не встал, но это­го снис­хо­ди­тельно не за­ме­ти­ли - что возьмешь с отв­ле­чен­но­го ар­тис­та.

    Гангут меж­ду тем то и де­ло бро­сал дру­гу крас­но­ре­чи­вые взгля­ды - по­ра, мол, ли­нять, Луч­ни­ков же и пс ду­мал ли­нять. Неж­дан­но-не­га­дан­но он по­пал в серд­це­ви­ну мос­ковс­ко­го «Рус­ско­го Клу­ба», а упус­кать та­кие воз­мож­нос­ти жур­на­лис­ту уже ни­как нельзя. К то­му же и связь тут с де­лом его жиз­ни са­мая что ни на есть пря­мая. Кто же со­юз­ни­ки для ИОСа, ес­ли не эти пат­ри­оты? И ни­ка­кие они не юдо­фо­бы, не шо­ви­нис­ты, вот, по­жа­луй­ста, и Арон Из­ра­иле­вич и Фат­тах Гай­ну­ло­вич за сто­лом. Да и кон­цеп­ция рус­ско­го на­ро­да как жерт­вы в зна­чи­тельной сте­пе­ни близ­ка ИОСу, и, ес­ли на­чать раз­го­вор в отк­ры­тую, ес­ли, при­ню­хав­шись, мы по­ве­дем впря­мую раз­го­вор о вос­со­еди­не­нии, о но­вой жиз­ни еди­ной Рос­сии…

    Между тем ЧП от­нюдь не за­ти­ха­ло, а, нап­ро­тив, раз­ви­ва­лось все ши­ре. Луч­ни­ков не слы­шал, как в от­да­лен­ных ком­на­тах над­мос­ковс­ких апар­та­мен­тов ве­лись те­ле­фон­ные пе­ре­го­во­ры, и все по его ду­шу.

    

    ЧП, ес­тест­вен­но, нс обош­ло и то­го уч­реж­де­ния, где су­щест­во­вал спе­ци­альный луч­ни­ковс­кий сек­тор во гла­ве с пол­ков­ни­ком Сер­ге­евым. Собст­вен­но го­во­ря, имен­но на это уч­реж­де­ние и вы­шел скром­ня­га-кро­ко­ди­лец Дмит­рий Ва­лен­ти­но­вич, имен­но от­ту­да и при­еха­ла ма­ши­на с ан­тен­ной на кры­ше, от­ту­да и на­чальник шта­ба дру­жи­ны по­лу­чал со­от­ветст­ву­ющие рас­по­ря­же­ния - как же ина­че, от­ку­да же еще?

    Конечно, и в этом уч­реж­де­нии на­ча­лась су­ма­то­ха, ког­да вы­яс­ни­лось, что один из двух ти­пов, за­дер­жан­ных ду­рач­ка­ми-ком­со­мольца­ми и ос­во­бож­ден­ных, чест­но го­во­ря, прос­то по са­мо­му обык­но­вен­но­му бла­ту, ока­зал­ся та­кой важ­ной за­ру­беж­ной пти­цей.

    Пикантность зак­лю­ча­лась, од­на­ко, в том, что тот от­дел уч­реж­де­ния, где на­ча­лась су­ма­то­ха, ни­как не соп­ри­ка­сал­ся с сек­то­ром пол­ков­ни­ка Сер­ге­ева, хо­тя и рас­по­ла­гал­ся с ним на од­ном эта­же, в од­ном ко­ри­до­ре и да­же дверьми нап­ро­тив.

    Весь те­ку­щий ра­бо­чий день сек­тор Сер­ге­ева в пол­ном уже от­ча­янии ме­тал­ся по Моск­ве и ок­рест­нос­тям, пы­та­ясь на­щу­пать хоть ма­лей­шие сле­ды про­пав­ше­го «бе­лог­вар­дей­ца» и тре­пе­ща в ожи­да­нии оче­ред­но­го звон­ка от Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча Ку­зен­ко­ва, в то вре­мя как в ком­на­тах нап­ро­тив со­лид­ный штат дру­го­го сек­то­ра смеж­но­го от­де­ла де­ятельно «вел» ис­ко­мую пер­со­ну от завт­ра­ка к обе­ду и да­лее, фик­си­руя бук­вально все ее дви­же­ния, фра­зы, взгля­ды и, ко­неч­но, подс­чи­ты­вая ко­ли­чест­во вы­пи­тых рю­мок.

    Что по­де­ла­ешь, та­кие слу­ча­ют­ся ог­ре­хи в сов­ре­мен­ных вы­со­ко­раз­ви­тых струк­ту­рах при раз­де­ле­нии спе­ци­али­за­ции тру­да.

    В один мо­мент, прав­да, воз­ник­ла воз­мож­ность ком­му­ни­ка­ции, ког­да во вре­мя обе­ден­но­го пе­ре­ры­ва ма­ши­нист­ка Сер­ге­евс­ко­го сек­то­ра се­ла за один стол с сек­ре­тар­шей со­сед­не­го от­де­ла. У нас се­год­ня все с ума пос­хо­ди­ли, ска­за­ла ма­ши­нист­ка. И у нас се­год­ня все с ума пос­хо­ди­ли, ска­за­ла сек­ре­тар­ша. Сиг­нальные ог­ни в бу­шу­ющем мо­ре сбли­зи­лись. Где бы мне ку­пить мо­ющи­еся обои, ска­за­ла ма­ши­нист­ка. Сиг­нальные ог­ни ра­зош­лись.

    

    Вечерело. Го­ре­ли над Моск­вой крес­ты рес­тав­ри­ро­ван­ных церк­вей. Обед уга­сал и пе­ре­хо­дил в дру­гую фа­зу - в по­езд­ку ку­да-то «на ло­но». Нет-нет, мы вас так не от­пус­тим, до­ро­гой Анд­рей Ар­се­ни­евич, мо­жет, на Ост­ро­ве вы ма­лость и за­ра­зи­лись анг­ли­чанст­вом, по в мет­ро­по­лии рус­ское гос­теп­ри­имст­во-то жи­во, тра­ди­ции мы сей­час блю­дем, воз­рож­да­ем. Ку­да те­перь? Те­перь - на ло­но! Ло­но бы­ло соп­ря­же­но с нес­колько стран­ны­ми под­ми­ги­ва­ни­ями, ух­мы­лоч­ка­ми, по­ти­ра­ни­ем ла­до­ней. На ло­но! На ло­но!

    Неужели ты и па ло­но по­едешь с этой код­лой? за­шеп­тал Ган­гут Луч­ни­ко­ву. А что та­кое это «ло­но»? Да гос­да­ча ка­кая-ни­будь с финс­кой ба­ней и толс­то­жо­пы­ми блядьми. Ко­неч­но, по­еду, ни­ког­да не упу­щу та­ко­го слу­чая. А ты, Ви­та­ся, не­уж­то отс­та­нешь от сво­их дру­зей? Ка­кие они в зад­ни­цу мне друзья, пре­зи­раю всю эту оли­гар­хию, ли­няю с кон­ца­ми, бле­вать хо­чет­ся.

    Вполне ус­пеш­но «рус­ский ре­жис­сер» Ви­та­лий Ган­гут «сли­нял», ник­то, собст­вен­но го­во­ря, и не за­ме­тил его ис­чез­но­ве­ния. Все бы­ли ос­но­ва­тельно уже под хмельком, ра­дост­но воз­буж­де­ны и на­це­ле­ны на до­ро­го­го чуд­но­го гос­тя, чу­до-мил­ли­оне­ра с ис­кон­но рус­ской жем­чу­жи­ны Ост­ро­ва Кры­ма.

    Поехали раз­ны­ми ма­ши­на­ми. Луч­ни­ков по­че­му-то ока­зал­ся на мяг­ких по­душ­ках но­венько­го японс­ко­го «дат­су­на».

    На ло­не за тре­мя про­ход­ны­ми со стра­жей ока­зал­ся див­ный ланд­шафт, зе­ле­ные хол­ми­ки, оза­рен­ные за­кат­ным солн­цем, до­рож­ки, по­сы­пан­ные крас­ным ут­рам­бо­ван­ным кир­пи­чом, гос­теп­ри­им­ные «па­ла­ты» в тра­ди­ци­ях, но со всем, что нуж­но, и преж­де все­го, ко­неч­но, с финс­кой ба­ней. За­кат Третьего Ри­ма - финс­кие ба­ни за семью пе­ча­тя­ми.

    Обнаженное об­щест­во выг­ля­де­ло еще бо­лее ра­душ­ным, еще бо­лее бла­госк­лон­ным, не только к гос­тю, но и друг к дру­гу. Рас­тут, рас­тут на­ши соц­на­коп­ле­ния, го­во­рил один, пох­ло­пы­вая дру­го­го по сви­са­ющим бо­ко­ви­нам. Вот об­ра­ти­те вни­ма­ние на Анд­рея Ар­сеньича, вот за­пад­ная шко­ла, вот тре­наж, ни жи­ри­ноч­ки. Арис­ток­ра­ты, хе-хе. а мы му­жиц­кая кость. На­ши пред­ки тю­рей пу­зи­ща на­би­ва­ли, а Луч­ни­ко­вы, - как вы ду­ма­ете? - сколько по­ко­ле­ний на луч­ших сор­тах мя­са?

    - А где Арон Из­ра­иле­вич? - по­ин­те­ре­со­вал­ся Луч­ни­ков.

    Все эти Ильи Ива­но­ви­чи, Ва­си­лии Фе­до­ро­ви­чи, Дмит­рии Ва­лен­ти­но­ви­чи в су­хой финс­кой жа­ре ро­зо­ве­ли, ув­лаж­ня­лись, по­ры на их ко­же отк­ры­ва­лись, гру­ди их вольгот­но взды­ма­лись, глаз поб­лес­ки­вал.

    Из па­рил­ки бу­ха­лись в бас­сей­н, по­том пе­ре­хо­ди­ли к сто­лам, ус­тав­лен­ным с тра­ди­ци­он­ной рос­сий­ской щед­ростью. Пос­ле каж­до­го се­ан­са в пар­ной и ап­пе­тит улуч­шал­ся, и вы­пи­вальный эн­ту­зи­азм уве­ли­чи­вал­ся, и да­же ин­те­рес к шуст­рым дев­ча­там-по­да­вальщи­цам в мах­ро­вых ха­ла­ти­ках по­яв­лял­ся.

    - А где же Фат­тах Гай­ну­ло­вич? - по­ин­те­ре­со­вал­ся Луч­ни­ков.

    Какой же все-та­ки спорт вы прак­ти­ку­ете, Анд­рей Ар­се­ни­евич? - ин­те­ре­со­ва­лись ок­ру­жа­ющие. Лю­бой, ка­кой под­вер­нет­ся, от­ве­чал он. Блуд­ные гла­за не­вольно сле­ди­ли за пе­ре­ме­ще­ни­ем шуст­рых по­да­вальщиц. Я до­вольно ха­оти­чес­кий спортс­мен. Ха­оти­чес­кий спортс­мен, ха-ха-ха! Слы­ши­те, то­ва­ри­щи, Анд­рей Ар­се­ни­евич - ха­оти­чес­кий спортс­мен. Оно и вид­но, оно и вид­но. Лю­да, поз­на­комьтесь с на­шим гос­тем. Ха­оти­чес­кий спортс­мен, ну, у те­бя, Ва­си­лий Спи­ри­до­но­вич, од­но на уме, ста­рый гре­хо­вод­ник. Меж­ду про­чим, об­ра­ти­те вни­ма­ние, у гос­тя-то крес­тик па шее, а вро­де сов­ре­мен­ный че­ло­век. Эко­но­ми­ка у них там ос­но­ва­тельная, а фи­ло­со­фия, ко­неч­но, отс­та­лая.

    Лучников ста­рал­ся то­же наб­лю­дать сво­их хо­зя­ев. Он по­ни­мал, что вок­руг не­го ре­альная со­ветс­кая власть, уро­вень вы­ше сред­не­го, а мо­жет быть, и очень вы­ше. Лю­без­но об­ща­ясь и сох­ра­няя нем­но­гос­лов­ность (это ка­чест­во яв­но им­по­ни­ро­ва­ло при­сутст­ву­ющим) он ста­рал­ся прис­лу­ши­ваться к об­рыв­кам раз­го­во­ров, ко­то­рые вре­ме­на­ми ве­ли меж­ду со­бой эти ис­пол­нен­ные дос­то­инст­ва об­на­жен­ные осо­бы с ге­ни­та­ли­ями в се­до­ва­том пу­ху. Уро­вень - это и бы­ла глав­ная те­ма раз­го­во­ров…Он вы­хо­дит на уро­вень Ми­ха­ила Алек­се­еви­ча… нет, это уро­вень Фе­лик­са Фи­ли­мо­но­ви­ча… да ведь не на уров­не же Ки­рил­ла Ки­ре­еви­ча ре­ша­ют­ся та­кие воп­ро­сы…

    В ка­кой-то мо­мент он гля­нул на них со сто­ро­ны, вы­ле­зая из бас­сей­на, и по­ду­мал: ко­го же мне вся эта ша­тия на­по­ми­на­ет. Че­ло­век во­семь, неб­реж­но прик­ры­тые по­ло­тен­ца­ми, си­де­ли за длин­ным псев­дог­ру­бым сто­лом из до­ро­го­го де­ре­ва. Кто-то не­то­роп­ли­во раз­ли­вал «Гор­дон-джин», кто-то на­ли­вал из бан­ки пи­во «Ту­борг», кто-то нак­ру­чи­вал на вил­ку проз­рач­ней­ший лом­тик сем­ги, кто-то ле­гонько об­нял за мах­ро­вый за­дик по­до­шед­шую с под­но­сом тро­пи­чес­ких фрук­тов Лю­доч­ку. Шла ка­кая-то не­то­роп­ли­вая и яв­но де­ло­вая бе­се­да, ко­то­рая, ко­неч­но, сей­час же обор­ва­лась при приб­ли­же­нии «до­ро­го­го на­ше­го гос­тя». Нет, па римс­ких се­на­то­ров они все же ма­ло по­хо­жи. Ма­фия! Да, ко­неч­но, это - Чи­ка­го, ком­па­ния из фильма о «Ре­ву­щих Двад­ца­тых» - все эти сви­ре­пые жлобс­кие но­со­губ­ные склад­ки, стран­ней­шее сре­ди ис­тэб­лиш­мен­та ощу­ще­ние не впол­не ле­гальной влас­ти.

    - А где же Арон Из­ра­иле­вич?

    Во вре­мя оче­ред­но­го пе­ре­хо­да в па­рил­ку к Луч­ни­ко­ву приб­ли­зил­ся не­пос­редст­вен­ный се­год­няш­ний спа­си­тель Олег Сте­па­нов. Без вся­ко­го сом­не­ния, этот ог­ром­ный, как ло­шадь, ак­ти­вист впер­вые на­хо­дил­ся в та­ком вы­со­ком об­щест­ве. Он был слег­ка не­ук­люж, слег­ка зас­тен­чив, как мальчик, впер­вые до­пу­щен­ный в ком­па­нию муж­чин, он, ка­жет­ся, слег­ка был сму­щен пре­вос­ходст­вом сво­его рос­та, су­ту­лил­ся и пах прик­ры­вал по­ло­тен­чи­ком, но был яв­но счаст­лив, ох, как счаст­лив! Ра­достью, по­до­бост­рас­ти­ем и вдох­но­ве­ни­ем си­яли его обыч­но мрач­но­ва­то-лу­ка­вые гла­за. Он чувст­во­вал свой звезд­ный час. Вот он при­шел, и так не­ожи­дан­но, и бла­го­да­ря ко­му - ка­ко­му-то жал­ко­му пьянчу­ге Ган­гу­ту! Рус­ская ис­то­ри­чес­кая арис­ток­ра­тия, ше­фы пар­тии, ар­мии и тор­гов­ли - и он сре­ди них, Олег Сте­па­нов, ря­до­вой на­ци­онально­го дви­же­ния. Се­год­ня ря­до­вой, а завт­ра…

    - Я знаю, Луч­ни­ков, по­че­му вы спра­ши­ва­ете про Аро­на Из­ра­иле­ви­ча и про Фат­та­ха Гай­ну­ло­ви­ча, - за­го­во­рил он. - Вам лю­бо­пыт­но: до­пус­ка­ют­ся ли сю­да ино­род­цы. У вас реф­лек­сы за­пад­но­го жур­на­лис­та, Луч­ни­ков, по­ра с ни­ми рас­статься, ес­ли хо­ти­те быть в на­шей сре­де… - Он го­во­рил как бы при­ват­но, как бы только для Луч­ни­ко­ва, но го­лос его все по­вы­шал­ся и по до­ро­ге в па­рил­ку па не­го кое-кто из нем­но­гос­лов­ных бос­сов как-то ко­со стал пог­ля­ды­вать. Сте­па­нов бро­сил свое по­ло­тен­це в крес­ло, и Луч­ни­ков с лю­бо­пытст­вом за­ме­тил, что длин­ный и тон­кий сте­па­новс­кий член на­хо­дит­ся как бы на по­лувз­во­де.

    Вошли, и рас­се­лись в па­рил­ке по ма­ло­му ам­фи­те­ат­ру до­ща­тых отш­ли­фо­ван­ных по­лок - и впрямь се­нат. На­ча­ли ро­зо­веть, ис­па­рять не­нуж­ные шла­ки, для то­го, что­бы еще но­вые вкус­ные эти шла­ки без­бо­лез­нен­но при­нять. Так ведь и гос­ти Лу­кул­ла бле­ва­ли в осо­бом за­ле, что­бы сно­ва воз­лечь к яст­вам.

    - Мы не при­ми­тив­ные шо­ви­нис­ты, - все гром­че го­во­рил Олег Сте­па­нов, - тем бо­лее не ан­ти­се­ми­ты. Мы только хо­тим ог­ра­ни­чить не­ко­то­рую ев­рей­скую спе­ци­фи­ку. В кон­це кон­цов это на­ша зем­ля, и мы на ней хо­зя­ева. У ев­ре­ев раз­ви­та кру­го­вая по­ру­ка, сквозь нее труд­но прор­ваться. Ме­ня, нап­ри­мер, триж­ды, ру­би­ли с дис­сер­та­ци­ей только по на­ци­онально­му приз­на­ку, и я бы не прор­вал­ся ни­ког­да, ес­ли бы не на­шел дру­зей. Ев­ре­ям нуж­но на­учиться вес­ти се­бя здесь скром­нее, и тог­да их ник­то не тро­нет. Мы хо­зя­ева на на­шей зем­ле, а им мы да­ли лишь на­деж­ное про­ле­тарс­кое убе­жи­ще…

    - Как вы ска­за­ли - про­ле­тарс­кое убе­жи­ще? - спро­сил Луч­ни­ков.

    - Да-да, я не ого­во­рил­ся. Не ду­май­те, что с воз­рож­де­ни­ем на­ци­онально­го ду­ха отом­рет на­ша иде­оло­гия. Ком­му­низм - это путь рус­ских. Хо­ти­те знать, Луч­ни­ков, как транс­фор­ми­ру­ет­ся в на­ши дни рус­ская ис­то­ри­чес­кая три­ада?

    - Хочу, - ска­зал Луч­ни­ков.

    На ска­мей­ках ам­фи­те­ат­ра раз­го­вор­чи­ки об уров­нях по­нем­но­гу за­тих­ли. Го­лос Оле­га Сте­па­но­ва все креп­чал. Он спус­тил­ся вниз и по­вер­нул­ся ли­цом к ауди­то­рии, большой и неск­лад­ный, че­ло­век-ло­шадь, по­хо­жий на опи­сан­но­го Ору­эл­лом Ко­ня, но с го­ря­щим от нес­лы­хан­ной ве­зу­хи взгля­дом и по­лувз­ве­ден­ным чле­ном.

    - Православие, са­мо­дер­жа­вие и на­род­ность! Рус­ская ис­то­ри­чес­кая три­ада жи­ва, но транс­фор­ми­ро­ва­на в при­ме­не­нии к единст­вен­но­му на­ше­му пу­ти - Ком­му­низ­му!

    - Кто это та­кой? - спро­сил чей-то го­лос с лен­цой за спи­ной Луч­ни­ко­ва.

    В от­вет кто-то что-то быст­ро шеп­нул.

    - Декларирует, - с ус­меш­кой то ли одоб­ри­тельной, то ли уг­ро­жа­ющей, про­го­во­рил «ле­ни­вый».

    Олег Сте­па­нов, без сом­не­ния, слы­шал эти выс­ка­зы­ва­ния я сме­ло от­мах­нул со лба длин­ные чер­ные пря­ди а-ля Ма­яковс­кий. Он не на­ме­рен был упус­кать се­год­няш­ний шанс, для не­го уй­ти из этой баньки не­за­ме­чен­ным страш­нее бы­ло лю­бо­го рис­ка.

    - Христианство - это ев­рей­ская вы­дум­ка, а пра­вос­ла­вие - осо­бен­но, изощ­рен­ная ло­вуш­ка, пред­наз­на­чен­ная муд­ре­ца­ми Си­она для та­ко­го ги­ган­та, как рус­ский на­род. Имен­но по­это­му наш на­род с та­кой лег­костью в пе­ри­од ис­то­ри­чес­ко­го сло­ма отб­ро­сил хрис­ти­анс­кие сказ­ки и обер­нул­ся к сво­ей из­веч­ной муд­рос­ти, к иде­оло­гии общ­нос­ти, ар­тельнос­ти, то есть к ком­му­низ­му! Са­мо­дер­жа­вие, са­ма по се­бе поч­ти иде­альная фор­ма влас­ти, в си­лу слу­чай­нос­тей бра­ков и рож­де­ний, увы, к ис­хо­ду сво­ему то­же по­те­ря­ла на­ци­ональный ха­рак­тер. В пос­лед­нем на­шем го­су­да­ре бы­ла од­на шестьде­сят чет­вер­тая часть рус­ской кро­ви. И на­род наш в кор­не­вой на­шей муд­рос­ти сомк­нул иде­оло­гию и власть, ве­ру и ру­ку, изу­мив весь мир со­ветс­кой фор­мой влас­ти, Со­ве­том! Итак, вот она, рус­ская три­ада на­ших дней - ком­му­низм, Со­ветс­кая власть и на­род­ность! Не­зыб­ле­мая на все ве­ка на­род­ность, ибо на­род­ность - эго на­ша кровь, наш дух, на­ша мощь и тай­на!

    - Братцы, мои, да у не­го торч­ком тор­чит! - ска­зал со смеш­ком ле­ни­вый го­ло­сок за спи­ной Луч­ни­ко­ва, - Вот так ма­ячит! Ай да Сте­па­нов!

    Степанов и сам не за­ме­тил, как у не­го в по­ры­ве вдох­но­ве­ния под­нял­ся член. Ах­нув, он по­пы­тал­ся зак­рыть его ла­до­ня­ми, по эрек­ция бы­ла нас­только мощ­ной, что крас­ная го­лов­ка по­бе­до­нос­но тор­ча­ла из пальцев.

    Общество па финс­ких по­ла­тях по­ка­ти­лось от хо­хо­та. Вот так дрын у те­оре­ти­ка! К Лю­доч­ке бе­ги быст­рей, брат Сте­па­нов. Да у не­го не на Лю­доч­ку, у не­го на три­аду ма­ячит! Ну, Сте­па­нов! Ну, да­ешь, Сте­па­нов!

    «Теоретик» зат­рав­лен­но взи­рал на хо­хо­чу­щие ли­ца, по­ка вдруг не по­нял, что смех дру­жест­вен­ный, что он те­перь за­ме­чен раз и нав­сег­да, что он те­перь - один из них. По­няв это, он по­хо­хо­тал над со­бой, пок­ру­тил го­ло­вой и да­же слег­ка про­гал­ло­пи­ро­вал, дер­жа в ку­ла­ке свой не­пос­луш­ный ор­ган.

    Тут в па­рил­ке отк­ры­лась дверь и на по­ро­ге по­явил­ся еще один че­ло­век - го­лыш с креп­кой спор­тив­ной фи­гу­рой.

    Смех за­тих.

    - А вот как раз и Арон Из­ра­иле­вич, - ти­хо ска­зал кто-то.

    Лучников уз­нал сво­его дру­га Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча Ку­зен­ко­ва. Кто-то ти­хонько хи­хик­нул. Луч­ни­ков ог­ля­нул­ся и ог­ля­дел всех. Все смот­ре­ли на вновь при­быв­ше­го с лю­без­ны­ми улыб­ка­ми. Бы­ло оче­вид­но, что он, хоть и до­пу­щен­ный­, но не сов­сем свой.

    Марлен Ми­хай­ло­вич приб­ли­жал­ся к по­ла­тям, гля­дя по­верх го­ло­вы Луч­ни­ко­ва, как-то не­уве­рен­но улы­ба­ясь и раз­во­дя ру­ка­ми, яв­но чем-то обес­ку­ра­жен­ный и ви­но­ва­тый. По­том он сни­зил свой взгляд и вдруг уви­дел Луч­ни­ко­ва. Изум­ле­нию его не бы­ло пре­де­ла.

    - Андрей! Ну, зна­ешь! Ну, по­ни­ма­ешь ли! Да, как же? Ка­ким же об­ра­зом? Да это прос­то фан­тас­ти­ка! Нет-нет, это фан­тас­ти­ка, ина­че и не ска­жешь! Ты - здесь? Да это прос­то по­во­рот в де­тек­тив­ном ду­хе!

    - Какой же тут по­во­рот? - улыб­нул­ся Луч­ни­ков.

    Они выш­ли из па­рил­ки и прыг­ну­ли в бас­сей­н. Здесь Мар­лен и по­ве­дал Анд­рею, как раз­ви­ва­лось вок­руг не­го трехд­нев­ное ЧП, как по­те­ря­ли его со­от­ветст­ву­ющие ор­га­ны, как ис­ка­ли по всей Моск­ве и не мог­ли най­ти, как он сам на эти ор­га­ны на­орал се­год­ня по те­ле­фо­ну, да-да, приш­лось и ему к ним об­ра­щаться, ты ведь, Анд­рей, дос­та­точ­но ре­алис­ти­чес­кий че­ло­век, что­бы по­ни­мать, что к осо­бе та­ко­го полс­та, как ты, не мо­жет не быть при­ко­ва­но вни­ма­ние со­от­ветст­ву­ющих ор­га­нов, ну вот и приш­лось об­ра­титься, по­то­му что ты про­пал, не зво­нишь, не по­яв­ля­ешься, а у нас ведь с то­бой не­ре­шен­ные воп­ро­сы, нс го­во­ря уже о нор­мальных че­ло­ве­чес­ких от­но­ше­ни­ях, я уже к Татьяне зво­нил и в кор­пункт и да­же сво­ему Ди­му Ше­бе­ко, но ник­то не знал, где ты - я так по­ни­маю, что это ты из-за Татьяны ушел на дно, да? - ну, вот и приш­лось поз­во­нить в со­от­ветст­ву­ющие ор­га­ны, по­то­му что се­год­ня долж­на бы­ла сос­то­яться твоя встре­ча с очень вид­ным ли­пом, на­по­ми­наю те­бе твою же шут­ку о ма­сонс­кой ло­же, так вот - бы­ла дос­тиг­ну­та пол­ная до­го­во­рен­ность, а те­бя нет, это, по­ни­ма­ешь ли, в на­шей су­бор­ди­на­ции пол­ней­ший скан­дал, вот по­че­му и приш­лось к со­от­ветст­ву­ющим ор­га­нам об­ра­щаться, и вдруг вы­яс­ни­лось, ка­кой пас­саж, что и они не зна­ют, где ты, так до сих пор и не зна­ют ни­че­го, не зна­ют да­же, что ты здесь прох­лаж­да­ешься, а ведь им все по­ла­га­ет­ся знать, ха-ха-ха, это прос­то умо­ра!

    - А я-то ду­мал, что здесь каж­дый стул со­еди­нен с со­от­ветст­ву­ющи­ми ор­га­на­ми, - про­го­во­рил Луч­ни­ков. - Да­же этот бас­сей­н не­пос­редст­вен­но вы­те­ка­ет в со­от­ветст­ву­ющие ор­га­ны.

    - Страна чу­дес! - воз­дел слег­ка к по­тол­ку ру­ки Мар­лен Ми­хай­ло­вич и слег­ка уто­нул в проз­рач­ной зе­ле­ной обо­га­щен­ной морс­ким ка­ли­ем во­ди­це.

    - Что ж, вы­хо­дит, моя встре­ча с этим ва­шим ма­гист­ром не сос­то­ялась? - спро­сил Луч­ни­ков.

    - Увы, она сос­то­ялась, - Мар­лен Ми­хай­ло­вич опять слег­ка утоп, - увы, од­на­ко, без мо­его учас­тия. По дру­гим ка­на­лам ты сю­да прип­лыл, Анд­рей, а это, к со­жа­ле­нию, от­ра­зит­ся в дальней­шем на мно­гом…

    - Что же и ма­гистр ваш, ста­ло быть?… - спро­сил Луч­ни­ков.

    - Ну, ко­неч­но же, он там, - Ку­зен­ков по­вел гла­за­ми в сто­ро­ну па­рил­ки.

    Лучников вы­лез из бас­сей­на. Ку­зен­ков пос­ле­до­вал за ним.

    - Марлен, я три дня не ме­нял ру­баш­ки, - ска­зал Луч­ни­ков. - Ты не мог бы мне одол­жить свою? У ме­ня… у ме­ня… по­ни­ма­ешь ли, се­год­ня при­ем в бри­танс­ком по­сольстве, я не ус­пею в гос­ти­ни­цу за­ехать.

    - Да-да, ко­неч­но, - Ку­зен­ков за­дум­чи­во смот­рел на Луч­ни­ко­ва.

    - Кроме то­го, - Луч­ни­ков по­ло­жил ру­ку на пле­чо че­ло­ве­ку, ко­то­рый на­зы­вал здесь се­бя его дру­гом. - Ты не мог бы вы­вез­ти ме­ня от­сю­да на сво­ей ма­ши­не? Я со­вер­шен­но по­те­рял ори­ен­та­цию.

    Кузенков за­ду­мал­ся еще больше.

    Из па­рил­ки вы­шел и ми­гом об­мо­тал чрес­ла по­ло­тен­цем Олег Сте­па­нов. В глу­би­не хол­ла под сенью веч­но­зе­ле­ных пальм три по­да­вальщи­цы, бой­ко пог­ля­ды­вая, нак­ры­ва­ли на стол. За стек­лян­ной сте­ной во внеш­ней сре­де под ел­ка­ми пе­ред­ви­га­лись бе­зу­част­ные фи­гу­ры ох­ра­ны. Олег Сте­па­нов сто­ял не­под­виж­но с ли­цом, ис­ка­жен­ным гри­ма­сой ост­рей­ше­го счастья.

    - Хорошо, Анд­рей, по­еха­ли, - ре­ши­тельно ска­зал Ку­зен-ков.

    

    Трудно ска­зать, преж­ние ли ре­бя­та ра­бо­та­ли или Сер­ге­евс­кий сек­тор, на­ко­нец, взял на се­бя все за­бо­ты, но опе­ра­тив­ная ма­ши­на исп­рав­но сле­до­ва­ла за ку­зен­ковс­кой «вол­гой» всю до­ро­гу до го­ро­да, дер­жась, впро­чем, впол­не так­тич­ной дис­тан­ции. Ку­зен­ков иног­да пос­мат­ри­вал в зер­кальце зад­не­го ви­да и мор­щил­ся. Он и не ста­рал­ся скрыть эту ми­ми­ку от Луч­ни­ко­ва, ско­рее да­же под­чер­ки­вал, под­соз­на­тельно, как бы по­ка­зы­вая дру­гу, что ему лич­но это все глу­бо­ко про­тив­но…

    - Твой марш­рут, Анд­рей, в прин­ци­пе поч­ти сог­ла­со­ван, - го­во­рил Ку­зен­ков по до­ро­ге. - Од­на­ко на по­езд­ку в оди­но­чест­ве не рас­счи­ты­вай. Иност­ран­цам та­ко­го ран­га, как ты, по­ла­га­ет­ся пе­ре­вод­чик, ну и ты по­лу­чишь пе­ре­вод­чи­ка. Пос­та­ра­юсь, впро­чем, что­бы вы­де­ли­ли ка­ко­го-ни­будь нор­мально­го пар­ня…

    Он опас­ли­во пос­мот­рел на Луч­ни­ко­ва, но тот только сми­рен­но кив­нул. Сог­ла­сен на пе­ре­вод­чи­ка! Что это с ним?

    - Можно да­же поп­ро­сить ка­кую-ни­будь нор­мальную де­вуш­ку, - улыб­нул­ся Ку­зен­ков. - Это за­ви­сит от те­бя. Кста­ти, что у те­бя с Та­ней?

    - Да ни­че­го осо­бен­но­го, - про­мям­лил Луч­ни­ков. - Этот ее суп­руг…

    - Порядочный де­бил, прав­да? - быст­ро спро­сил Ку­зен­ков.

    - Нет, впол­не нор­мальный ма­лый, но он, по­ни­ма­ешь ли… ну, в об­щем, он уж слиш­ком на суп­руж­ни­це сво­ей зад­ви­нул­ся…

    - Ты ра­зо­ча­ро­вал­ся в ней? - спро­сил Мар­лен.

    - Ничуть. Я только не знаю, ну­жен ли я ей, вот в чем воп­рос.

    - Хочешь, я по­го­во­рю с ней? Впро­чем, луч­ше, ес­ли Ве­ра это сде­ла­ет. У них прек­рас­ные от­но­ше­ния.

    - Может быть, с ней со­от­ветст­ву­ющие ор­га­ны по­го­во­рят? - не­вин­но спро­сил Луч­ни­ков.

    - Ну, зна­ешь! - за­дох­нул­ся от воз­му­ще­ния Ку­зен­ков. - Ты ме­ня, Анд­рей, иног­да прос­то бе­сишь! Ты уж прос­то ри­су­ешь се­бе нас­то­ящее ору­эл­ловс­кое об­щест­во! Ты го­во­ришь, как чу­жой! Те­бе буд­то бы нап­ле­вать на то, ка­кой мы путь прош­ли от ста­лин­щи­ны, что это сто­ило нам… та­ким лю­дям, как я… ты… Где же твой ИОС?

    - Прости ме­ня, друг. - Луч­ни­ков и в са­мом де­ле по­чувст­во­вал уг­ры­зе­ния со­вес­ти. Он по­ни­мал, что этим сво­им не­ожи­дан­ным отъездом с гос­да­чи, уво­зом его, Луч­ни­ко­ва, от­ту­да без вся­ко­го «сог­ла­со­ва­ния» Ку­зен­ков на­ру­ша­ет их ма­фи­оз­ную эти­ку, идет на серьезный риск. - Нам нуж­но с то­бой, Мар­лен, как-ни­будь по­го­во­рить обо всем, раз и нав­сег­да, все вы­яс­нить, на­чис­то­ту до кон­ца, без хох­мо­чек и без улы­бо­чек, - ска­зал он. - Бо­юсь, что ес­ли мы это­го не сде­ла­ем, это от­ра­зит­ся не только на на­ших с то­бой от­но­ше­ни­ях.

    Кузенков пос­мот­рел на не­го с бла­го­дар­ностью.

    - Что ка­са­ет­ся этой баньки, - ска­зал Луч­ни­ков, - то я только рад, что на­ше фор­мальное зна­комст­во с пер­со­ной не сос­то­ялось. Ес­ли вок­руг не­го та­кие ре­бя­та, ка­ких я се­год­ня уз­рел, по­шел бы он на хер. Это ре­бя­та не в мо­ем вку­се. Это ре­бя­та не из мо­его клу­ба.

    Кузенков еще раз пос­мот­рел на не­го и мол­ча улыб­нул­ся.

    - Останови, по­жа­луй­ста, Мар­лен, и по­рез­че, где-ни­будь воз­ле так­си, - ска­зал Луч­ни­ков.

    Они еха­ли по Ку­ту­зовс­ко­му прос­пек­ту. «Вол­га» соп­ро­вож­де­ния дер­жа­лась на преж­нем рас­сто­янии, что бы­ло нет­руд­но, по­то­му что в этот час дви­же­ние бы­ло ред­ким, лишь так­си шмы­га­ли, да иног­да про­ка­ты­вал ка­кой-ни­будь дип­ло­мат.

    Выскочив из рез­ко за­тор­мо­зив­шей ма­ши­ны, Луч­ни­ков вдруг сно­ва с изум­ле­ни­ем по­чувст­во­вал ми­мо­лет­ный ры­вок мо­ло­дос­ти: то ли алые прос­ве­ты в ту­чах за шпи­лем гос­ти­ни­цы «Укра­ина», то ли са­ма си­ту­ация оче­ред­но­го бегст­ва, бли­зость но­во­го, пусть и пус­тя­ко­во­го прик­лю­че­ния…

    «Оперативка» пром­ча­лась ми­мо и рас­те­рян­но ос­та­но­ви­лась пос­ре­ди мос­та над Моск­вой-ре­кой. Отъеха­ла и пе­ре­ва­ли­ла за горб мос­та ма­ши­на Мар­ле­на. Луч­ни­ков влез в так­си и наз­вал ад­рес Татьяни­но­го ко­опе­ра­тив­но­го квар­та­ла.

    Когда про­ез­жа­ли ми­мо опер-«вол­ги», трое ти­пу­сов, си­дя­щих там, сде­ла­ли вид, что им нет до не­го ни­ка­ко­го де­ла. Так­си прок­ру­ти­лось под мос­том, рез­во прос­ко­чи­ло по подъему на зе­ле­ную стрел­ку ми­мо зда­ния СЭВ. Стрел­ка, ви­ди­мо, тут же по­гас­ла, по­то­му что Луч­ни­ков уви­дел, как на­ча­лось по­пе­реч­ное дви­же­ние, как по­шел на зе­ле­ный огонь ог­ром­ный ин­ту­рис­товс­кий «ика­рус» и как из-за не­го, на­ру­шая все пра­ви­ла, вы­ныр­ну­ла на зверс­ком ви­ра­же опер­ма­ши­на.

    Видимо, они там мо­би­ли­зо­ва­лись и ве­ли те­перь прес­ле­до­ва­ние очень тол­ко­во, про­фес­си­онально, точ­но вы­хо­дя к све­то­фо­рам и не вы­пус­кая из ви­ду луч­ни­ковс­кое дре­без­жа­щее так­си.

    Вдруг он со­об­ра­зил, что у не­го нет ни руб­ля внут­рен­них де­нег. Возьмет ли дол­ла­ры так­сист?

    - Спасибо вам большое, - ска­зал так­сист, бе­ря зе­ле­ную де­сят­ку. - Сенкью, мис­тер, ве­ри мач.

    Лучников, не то­ро­пясь, во­шел в подъезд и выз­вал лифт. Дверь подъезда ос­та­лась отк­ры­той, и в ее стек­ле от­ра­жал­ся поч­ти весь двор, замк­ну­тый мно­го­этаж­ны­ми сте­на­ми. От­чет­ли­во бы­ло вид­но, как мед­лен­но прод­ви­га­ет­ся по дво­ру чер­пая «вол­га», вы­би­рая удоб­ную по­зи­цию для наб­лю­де­ния. По ас­фальто­вой до­рож­ке она про­еха­ла ми­мо стро­ений детс­кой пло­щад­ки и ос­та­но­ви­лась пря­мо нап­ро­тив подъезда. Зажг­ли дальний свет, уви­де­ли Луч­ни­ко­ва воз­ле лиф­та и ус­по­ко­ились, по­га­си­ли свет.

    В это вре­мя во двор въехал хлеб­ный фур­гон и, ос­та­но­вив­шись на за­дах бу­лоч­ной, за­пер «вол­гу» меж­ду кус­та­ми и детс­кой пло­щад­кой. Та­кой уда­чи Луч­ни­ков не ждал. Не раз­ду­мы­вая, он пом­чал­ся че­рез детс­кую пло­щад­ку к хлеб­но­му фур­го­ну. Опе­ра­тив­ни­ки выс­ко­чи­ли из «вол­ги» только в тот мо­мент, ког­да ключ за­жи­га­ния фур­го­на ока­зал­ся у Луч­ни­ко­ва в кар­ма­не.

    Длинноволосый хлеб­ный шо­фе­рю­га, раск­рыв рот, наб­лю­дал не­ве­ро­ят­ную сце­ну по­го­ни «топ­ту­нов» за «фир­мен­ным че­ло­ве­ком».

    Фирмач рва­нул под ар­ку и скрыл­ся, топ­ту­ны, ста­вя ре­кор­ды по барьерно­му бе­гу, по­нес­лись че­рез детс­кую пло­щад­ку и то­же скры­лись. Опе­ра­тив­ная «вол­га» сва­ли­ла сло­ни­ка, ка­че­ли и заст­ря­ла меж­ду ка­ру­селью и шведс­кой стен­кой. Хле­бо­воз, опом­нив­шись, то­же по­бе­жал под ар­ку пос­мот­реть, как сца­па­ют фир­ма­ча - ведь от та­ких ле­га­вых все рав­но не уй­дешь. И на фиг только он ключ-то мой увел?

    Однако ока­за­лось, что за­ду­ма­но все го­раз­до кру­че, что фир­мач-то ока­зал­ся сов­сем неп­рос­тым то­ва­ри­щем. За до­мом-то у не­го, ока­зы­ва­ет­ся, «жи­гу­ли» сто­яли с бе­лым но­ме­ром «ТУР-00-77». Сел фир­мач в свои жи­гу­ли, про­ехал ми­мо топ­ту­нов, с улы­боч­кой, а шо­фе­рю­ге бро­сил его ключ, да еще и крик­нул «спа­си­бо, друг».

    Топтуны, ко­неч­но, шо­фе­рю­гу схва­ти­ли за груд­ки - уби­рай, кри­чат, свою по­мой­ку, заб­ло­ки­ро­вал опер­ма­ши­ну, ши­пят, по тво­ей ви­не упус­ти­ли го­су­дарст­вен­но­го прес­туп­ни­ка! Шо­фе­рю­га, нор­мально, воз­му­ща­ет­ся - ка­кая же, го­во­рит, это вам по­мой­ка, ес­ли в ней хлеб, на­ше бо­гатст­во. Они ему по шее, са­ми к фур­го­ну, по­ка раз­во­ра­чи­ва­лись из-под ар­ки, ки­оск «Со­юз­пе­ча­ти» сво­ро­ти­ли. Выс­ко­чи­ла «вол­га» на опе­ра­тив­ный прос­тор, а прос­тор, ко­неч­но, он и есть прос­тор - пус­ты­ня, только ми­гал­ки жел­тые ра­бо­та­ют. Ни­че­го, го­во­рит один топ­тун, да­ле­ко не уй­дет. Ну, те­перь да­дут нам, ре­бя­та, по пиз­де ме­шал­кой, го­во­рит вто­рой топ­тун. Эй, го­во­рит тре­тий топ­тун шо­фе­рю­ге, дай-ка нам све­же­го хле­ба по ба­то­ну. На­те, ска­зал шо­фе­рю­га, и при­нес им три го­ря­чих бул­ки, пусть пож­рут му­жи­ки пе­ред слу­жеб­ны­ми неп­ри­ят­нос­тя­ми.

    

    Лучников ос­та­но­вил сво­его «жи­гу­лен­ка» на Ста­ром Ар­ба­те, об­ла­чил­ся в най­ден­ное на зад­нем си­де­нии двус­то­рон­нее анг­лий­ское пальто, по­чувст­во­вал се­бя по­че­му-то весьма ком­форт­но и

    углубился в пе­ре­ул­ки, в те са­мые, ко­то­рые вы­зы­ва­ли у не­го всег­да об­ман­чи­вое ощу­ще­ние нор­мальнос­ти, ра­зум­нос­ти и на­деж­нос­ти рус­ской жиз­ни.

    На уг­лу Сив­це­ва Враж­ка и Ста­ро­ко­ню­шен­но­го (сло­ва-то ка­кие нор­мальные!) зиж­дил­ся ста­рый дом, во дво­ре ко­то­ро­го зиж­дил­ся дом еще бо­лее ста­рый, а во дво­ре это­го до­ма, то есть за третьей уже про­ход­ной, по­ме­щал­ся сов­сем уже по­лу­ава­рий­ный шес­ти­этаж­ный па­мят­ник се­реб­ря­но­го ве­ка, в ко­то­ром на пос­лед­нем эта­же жил му­зы­кант Дим Ше­бе­ко в квар­ти­ре, ко­то­рую он на­зы­вал «ком­му­нальным убе­жи­щем» или сок­ра­щен­но «ко­му­бе­жа­лов­кой».

    Был вто­рой час но­чи, весь дом спал, но из «ко­му­бе­жа­лов­ки» до­но­си­лись го­ло­са и смех. Об­ра­зо­ва­лось это ло­го­во мо­ло­дой Моск­вы до­вольно лю­бо­пыт­ным об­ра­зом. Ког­да-то Дим Ше­бе­ко со сво­ей ма­терью за­ни­мал здесь две ком­на­ты в большой ком­му­нальной квар­ти­ре, где шла обыч­ная ком­му­нальная жизнь со все­ми дряз­га­ми, скло­ка­ми и ку­хон­ны­ми бо­ями. Меж­ду тем Дим Ше­бе­ко под­рас­тал в «рок-му­зы­кан­та», и в кон­це кон­цов стал им, вот имен­но Ди­мом Ше­бе­кой. Па­рал­лельно под­рас­та­ли де­ти и в дру­гих ком­на­тах квар­ти­ры и все пос­те­пен­но ста­но­ви­лись ли­бо му­зы­кан­та­ми, ли­бо фа­на­ти­ка­ми му­зы­ки. Тог­да ре­ше­но бы­ло все старье по­пе­реть из «ко­му­бе­жа­лов­ки», на­ча­лась слож­ней­шая сис­те­ма об­ме­нов под лич­ным ру­ко­водст­вом Ди­ма Ше­бе­ко и в ре­зульта­те об­ра­зо­ва­лась «сво­бод­ная тер­ри­то­рия Ар­ба­та». Участ­ко­вый только ру­ка­ми раз­во­дил - у всех квар­ти­росъемщи­ков ли­це­вые сче­та на за­кон­ном ос­но­ва­нии.

    Дверь в «ко­му­бе­жа­лов­ку» всег­да бы­ла отк­ры­та. Луч­ни­ков толк­нул ее и уви­дел, что шаг­нуть нег­де: вся пе­ред­няя ус­тав­ле­на ап­па­ра­ту­рой, за­ва­ле­на рюк­за­ка­ми и че­мо­да­на­ми. «С2Н5ОН» яв­но со­би­ра­лась в до­ро­гу. Мальчи­ки и де­воч­ки вы­тас­ки­ва­ли из ком­нат и сва­ли­ва­ли в при­хо­жей все больше и больше доб­ра. Рос­кош­но поб­лес­ки­ва­ли в туск­лом све­те два ба­ра­ба­на «Премьер» и три ги­та­ры «Джон­сон». За пос­лед­ний год груп­па яв­но раз­бо­га­те­ла.

    - Где Дим Ше­бе­ко? - спро­сил Луч­ни­ков у нез­на­ко­мой де­ви­цы в май­ке с над­писью «As dirty as ho­nest».

    - Чай пьет, - де­ви­ца мот­ну­ла го­ло­вой в сто­ро­ну яр­ко ос­ве­щен­ной две­ри.

    Дим Ше­бе­ко был, ко­неч­но, не только му­зы­кальным ли­де­ром ор­кест­ра, но и ду­хов­ным его от­цом, гу­ру.

    Он си­дел во гла­ве сто­ла и пил зе­ле­ный уз­бекс­кий чай из пи­алы. Все ос­тальные при­сутст­ву­ющие то­же пи­ли чай. Па­ра­докс зак­лю­чал­ся в том, что груп­па, наз­ван­ная мо­ле­ку­лой спир­та, по идей­ным со­об­ра­же­ни­ям не упот­реб­ля­ла спирт­ных на­пит­ков, та­ко­во бы­ло ны­неш­нее нап­рав­ле­ние Ди­ма Ше­бе­ко - ни­ка­ких до­пин­гов, кро­ме му­зы­ки.

    Многие му­зы­кан­ты зна­ли Луч­ни­ко­ва: он им уже нес­колько лет при­во­зил са­мые све­жие дис­ки и жур­нал «Down be­at». Но­вич­кам он был тут же предс­тав­лен как «Луч Све­та в Тем­ном Царст­ве». Весь ор­кестр, за­быв о сбо­рах в до­ро­гу, сгру­дил­ся вок­руг сто­ла.

    - Мы уез­жа­ем на гаст­ро­ли, Луч, - не без не­ко­то­рой гор­дос­ти ска­зал Дим Ше­бе­ко. - Едем на гаст­ро­ли в го­род Ков­ров,-

    - Что это за го­род та­кой? - спро­сил Луч­ни­ков.

    - Город Ков­ров зна­ме­нит мо­то­цик­ла­ми «Ков­ро­вец», - объясни­ли ему.

    - Нормальные гаст­ро­ли, Луч, - ска­зал сов­сем уже важ­но Дим Ше­бе­ко. - Го­род Ков­ров пла­тит нам большие баб­ки и да­ет ав­то­бус. Мо­жешь се­бе предс­та­вить, Луч, го­род Ков­ров жаж­дет ус­лы­шать сов­ре­мен­ный джаз-рок.

    - Возьмите ме­ня с со­бой, ре­бя­та, - поп­ро­сил Луч­ни­ков. - Мне нуж­но смыться от ГБ.

    - Возьмем Лу­ча с со­бой, чу­ва­ки? - спро­сил Дим Ше­бе­ко.

    - Конечно, возьмем, - ска­за­ли все и за­улы­ба­лись Луч­ни­ко­ву.

    - Постараемся вас спря­тать, гос­по­дин Луч­ни­ков.

    - А че­го они от те­бя хо­тят? - спро­сил Дим Ше­бе­ко.

    - Да ни­че­го осо­бен­но­го, - по­жал пле­ча­ми Луч­ни­ков. - Ок­ру­жа­ют за­бо­той. Хо­тят все знать. А я хо­чу без них по­ез­дить по сво­ей род­ной стра­не. Мне ин­те­рес­но знать, как жи­вет моя род­ная стра­на. Что я, не рус­ский?

    - Луч - нас­то­ящий рус­ский, - по­яс­нил Дим Ше­бе­ко сво­им но­вич­кам. - Он - ре­дак­тор рус­ской га­зе­ты в Сим­фи.

    - Во кайф! - вос­хи­ти­лись сов­сем юные но­вич­ки. - Го­во­рят, там у вас на Ост­ро­ве сплош­ной кайф, это прав­да?

    - Частично, - ска­зал Луч­ни­ков.

    Нежнейшая све­жай­шая де­вуш­ка по­це­ло­ва­ла его в гу­бы и усы.

    - Это как по­ни­мать? - спро­сил Луч­ни­ков.

    - Это как по­ни­мать, Гал­ка? - под­нял бро­ви Дим Ше­бе­ко.

    - По на­ци­онально­му приз­на­ку, - нес­колько ту­ман­но по­яс­ни­ла де­вуш­ка.

    - А раз­ве это воз­мож­но - убе­жать от ГБ? - спро­сил ка­кой-то мальчик с ко­жа­ной лен­той па лбу. - Мне ка­жет­ся, это прос­то не­воз­мож­но.

    - Ха-ха-ха! - вскри­чал Дим Ше­бе­ко. - По это­му по­во­ду все справ­ки у на­ше­го тром­бо­нис­та Бен-Ива­на. Сколько раз ты пе­ре­се­кал го­су­дарст­вен­ную гра­ни­цу, Бен-Иван?

    Все пос­мот­ре­ли на ма­ленько­го тем­но­го во­ло­са­ти­ка в сол­датс­кой ру­баш­ке, ко­то­рый на кра­еш­ке сто­ла ти­хо ел ку­со­чек чер­но­го хле­ба.

    - Два ра­за, - ти­хо ска­зал Бен-Иван. - По­ка два ра­за. Осенью, мо­жет быть, в тре­тий раз отп­рав­люсь.

    - Вы шу­ти­те, Бен-Иван? - спро­сил Луч­ни­ков.

    - Нет-нет, не шу­чу, - ска­зал Бен-Иван. - У ме­ня есть друзья в сре­де вен­герс­ких конт­ра­бан­дис­тов, и я вмес­те с ни­ми пе­ре­се­каю го­су­дарст­вен­ную гра­ни­цу в Кар­па­тах.

    Бенджамен Ива­нов ро­дил­ся в 1952 го­ду, в раз­гар трав­ли «без­род­ных кос­мо­по­ли­тов». Стран­ные лю­ди, его ро­ди­те­ли, как раз в от­вет на эту кам­па­нию и впи­са­ли ему в мет­ри­ку анг­лий­ское имя.

    Тихо и не­на­вяз­чи­во Бен-Иван объяснил соб­рав­шим­ся, что го­су­дарст­вен­ную гра­ни­цу СССР пе­ре­сечь труд­но, но воз­мож­но. Он с венг­ра­ми уже дваж­ды бы­вал в Мюн­хе­не, те по сво­им ком­мер­чес­ким де­лам, а он из лю­бо­пытст­ва. Этой осенью, пос­ле гаст­ро­лей, он, меж­ду про­чим, со­би­ра­ет­ся в Сток­гольм. Зна­ко­мый швед при­ле­тит за ним в Ка­ре­лию на ма­леньком са­мо­ле­те…

    - Да ведь ра­да­ры же, ло­ка­то­ры! - ска­зал Луч­ни­ков.

    - Часто ло­ма­ют­ся, - ска­зал Бен-Иван. - Ко­неч­но, мо­гут и сбить, но этот швед уже ле­тал сю­да ра­за три, вы­во­зил дис­си­ден­тов. Здесь нуж­на склон­ность к рис­ку и… - он сов­сем уже как-то весь съежил­ся. - Ну и, ко­неч­но, не­ко­то­рый опыт эзо­те­ри­чес­ко­го ха­рак­те­ра.

    - Эзотерического? - спро­сил Луч­ни­ков. - Ушам сво­им не ве­рю…

    Бен-Иван по­жал пле­ча­ми. Ча­епи­тие тут прек­ра­ти­лось, и все ста­ли вы­тас­ки­вать ап­па­ра­ту­ру.

    В Ста­ро­ко­ню­шен­ном пе­ре­ул­ке воз­ле ка­надс­ко­го по­сольства му­зы­кан­тов ждал ог­ром­ный «ика­рус» Ков­ровс­ко­го мо­то­цик­лет­но­го за­во­да.

    - Все здесь? - спро­сил Дим Ше­бе­ко. - Брас­секшн на мес­те? Гал­ка, пе­ре­сядь-ка по­дальше от Лу­ча. Ну, по­еха­ли.

    

    В мощ­ных фа­рах «ика­ру­са» нес­лась че­рез лес уз­кая ас­фальто­вая по­ло­са. На обо­чи­нах пе­ре­жи­да­ли ночь ог­ром­ные реф­ри­же­ра­то­ры и гру­зо­ви­ки дальне­го сле­до­ва­ния.

    Ребята все уже спа­ли, раз­ва­лив­шись в крес­лах. Луч­ни­ков и Дим Ше­бе­ко си­де­ли сза­ди и бе­се­до­ва­ли.

    - Я все за­бы­ваю те­бя спро­сить, - ска­зал Луч­ни­ков. - В прош­лом го­ду ты слу­чай­но не поз­на­ко­мил­ся с мо­им сы­ном Ан­то­ном?

    Дим Ше­бе­ко хлоп­нул се­бя по лбу.

    - Ба! Да это как раз то, о чем я те­бя, Луч, за­бы­ваю спро­сить. Как де­ла у тво­его Тош­ки?

    - Значит, поз­на­ко­ми­лись?

    - Две не­де­ли шля­лись вмес­те. Он тут та­кой кайф пой­мал, твой па­рень, на ис­то­ри­чес­кой ро­ди­не.

    - Л мне ска­зал, что Моск­ва - бле­во­ти­на.

    - Это мы ему ска­за­ли, что Моск­ва - бле­во­ти­на.

    - Вот те­перь по­ни­маю, - ус­мех­нул­ся Луч­ни­ков.

    - Я его на сак­со­фо­не учил иг­рать, - ска­зал Дим Ше­бе­ко. - У пар­ня есть врож­ден­ный свищ.

    - Твои уро­ки ему при­го­ди­лись, - Луч­ни­ков стал рас­ска­зы­вать Ди­му Ше­бе­ко об улич­ных му­зы­кан­тах в Па­ри­же и о пе­ре­сад­ке на Шат­ле, где его сын как раз и «сши­бал кус­ки», ис­пользо­вал мос­ковс­кие уро­ки.

    - Ох, как кле­во, - шеп­тал Дим Ше­бе­ко, слу­шал, слов­но мальчиш­ка, и улы­бал­ся ни­ког­да не ви­ден­но­му им Па­ри­жу. - Как же там у вас кле­во, в большом ми­ре, и как у нас хе­ро­во… - он за­ду­мал­ся па миг и трях­нул го­ло­вой. - И все-та­ки ни за что не­от­ва­лю. Мне тут не­дав­но «штат­ни­ки» га­ран­ти­ро­ва­ли мес­то в Син­ди­ка­те му­зы­кан­тов, но я не от­ва­лю и ре­бя­там от­ва­ли­вать не по­со­ве­тую.

    - Почему? - спро­сил Луч­ни­ков.

    - Потому что рус­ская мо­ло­дежь долж­на в Рос­сии ла­бать, - убеж­ден­но ска­зал Дим Ше­бе­ко и до­ба­вил с не­ко­то­рым ожес­то­че­ни­ем.

    - Пусть oни от­сю­да от­ва­ли­ва­ют.

    - Кто?

    - Все эти сту­ка­чи во­ню­чие! - Дим Ше­бе­ко слег­ка ос­ка­лил­ся.

    - Слушай, Дим Ше­бе­ко, а у те­бя в ор­кест­ре, как ты по­ла­га­ешь, кто сту­чит?

    - Никто. У нас нет!

    - Но ведь это же не­воз­мож­но.

    - Невозможно, ты ду­ма­ешь?

    - Абсолютно не­воз­мож­но. У те­бя здесь двад­цать че­ло­век, и это прос­то иск­лю­че­но. У те­бя здесь на­вер­ня­ка нес­колько сту­ка­чей.

    Дим Ше­бе­ко за­ду­мал­ся, по­том зак­рыл гла­за ла­донью, по­том уб­рал ла­донь. Гла­за его бы­ли изум­лен­ны­ми.

    - А, по­жа­луй, ты прав. Луч. Ведь это дей­ст­ви­тельно не­воз­мож­но. В та­ком кол­лек­ти­ве без сту­ка­ча? Нет, это не­воз­мож­но. Фу - да­же не по се­бе ста­ло. Кто-ни­будь из нас, ко­неч­но же, сту­кач.

    - Может быть, тот, что в Мюн­хен хо­дит? Как его? Бен-Иван?

    - Бен? Да ты рех­нул­ся, Луч? Впро­чем, по­че­му бы нет?

    - А Га­ля? Ко­то­рая так слад­ко це­лу­ет­ся?

    - Галка? Да я же с ней сплю иног­да. Это че­ло­век очень иск­рен­ний в сек­се.

    - Вот та­кие-то де­воч­ки… - про­дол­жал Луч­ни­ков свою жес­то­кую иг­ру.

    - Ну, ко­неч­но. - Гла­за Ди­ма Ше­бе­ко су­зи­лись. - Она поч­ти на­вер­ня­ка сту­кач­ка.

    - Герка, Ви­тя, Изя, Ас­кар, Ни­на… - пе­ре­чис­лял ше­по­том Дим Ше­бе­ко сво­их мо­ло­дых дру­зей. - Они ведь, на­вер­ное, там са­мых не­ожи­дан­ных вер­бу­ют… Да-да… они, меж­ду про­чим… и ме­ня са­мо­го один раз кад­ри­ли… в «Бом­бо­убе­жи­ще»… зна­ешь бар на Сто­леш­ни­ко­вом? Ре­бя­та го­во­ри­ли, что у них там спе­ци­альный от­дел по ла­бу­хам и хип­пи… так­же офи­це­ры хи­пу­юшие име­ют­ся… в Ле­нинг­ра­де па Крес­товс­ком в прош­лом ме­ся­це «ком­му­ну» за­ва­ли­ли… сколько там бы­ло сту­ка­чей? И не уз­на­ешь ведь ни­ког­да, и не по­ду­ма­ешь. Возьми, нап­ри­мер, мо­ею па­па­шу.

    - Ты счи­та­ешь Мар­ле­на сту­ка­чом? - спро­сил Луч­ни­ков.

    - А кто же он, по-тво­ему? Сту­кач большо­го ран­га. А Ве­ра Пав­лов­на? В выс­шей сте­пе­ни меж­ду­на­род­ный сту­кач. А ты сам-то, Луч, не сту­кач?

    Лучников рас­сме­ял­ся.

    - Тут у вас, вер­нее, тут у нас, уже и в се­бе-то ста­но­вишься не уве­рен. Сту­кач я или не сту­кач? Ка­кой же я сту­кач, ес­ли они за мной го­ня­ют­ся? Впро­чем, мо­жет быть, в ка­ком-то кос­вен­ном смыс­ле я и сту­кач…

    Дим Ше­бе­ко раск­рыл рот, зах­лоп­нул его ла­донью и за­шеп­тал Луч­ни­ко­ву че­рез ла­донь в ухо:

    - Знаешь, ка­кая мысль ме­ня по­ра­зи­ла, Луч! А мо­жет быть, в кос­вен­ном смыс­ле у нас каж­дый граж­да­нин - сту­кач? Все ведь что-то де­ла­ют, что-то го­во­рят, а все ведь к ним сте­ка­ет­ся…

    - Значит, и ты, Дим Ше­бе­ко, сту­кач?

    - В кос­вен­ном смыс­ле я, ко­неч­но же, сту­кач, - по­ра­жен­ный сво­им отк­ры­ти­ем бор­мо­тал Дим Ше­бе­ко. - Возьми наш ор­кестр. Иг­ра­ем ан­ти­со­ветс­кую му­зы­ку. Иност­ран­цы к нам та­бу­ном ва­лят и, зна­чит, мы их, вро­де, объебы­ва­ем, что у нас тут вро­де бы кайф, сво­бо­да. Едем в Ков­ров на гаст­ро­ли, па­ца­ны-мо­то­цик­лет­чи­ки ва­реж­ки раск­ро­ют, бал­деть нач­нут, а их по­ти­хоньку и за­се­кут. Да-да, у нас, Луч, в на­шей с то­бой Рос­сии сей­час, - он тор­жест­вен­но каш­ля­нул, - каж­дый че­ло­век пря­мой или кос­вен­ный сту­кач.

    - Мерзко так ду­мать, - ска­зал Луч­ни­ков. - И ты уж прос­ти ме­ня, Дим Ше­бе­ко, я сам те­бя па­вел на эти мыс­ли. Мне на­до бы­ло про­ве­рить свои со­об­ра­же­ния, и я те­бя не­вольно спро­во­ци­ро­вал. Прос­ти.

    - Перестань! - от­мах­нул­ся Дим Ше­бе­ко. - Те­перь мне все яс­но, все сту­ка­чи… - Он за­ду­мал­ся и за­мы­чал что-то, по­том ска­зал в сто­ро­ну еле слыш­но. - Кро­ме од­но­го че­ло­ве­ка.

    - Кого? - Луч­ни­ков по­ло­жил ему ру­ку на пле­чо.

    - Моя ма­ма не сту­кач, ни в ка­ком смыс­ле, - про­шеп­тал Дим Ше­бе­ко.

    Промелькнули огоньки ка­ко­го-то по­сел­ка, пьяный па­рень, во­ло­ку­щий сбо­ку свой мо­пед, ос­ве­щен­ная стек­ляш­ка «То­ва­ры пов­сед­нев­но­го спро­са». Ав­то­бус сно­ва ушел в лес.

    - Ты не мог бы мне одол­жить руб­лей сто? - спро­сил Луч­ни­ков. - Ес­ли хо­чешь, мо­гу об­ме­нять на ва­лю­ту по кур­су «Извес­тий».

    - На хе­ра мне твоя ва­лю­та, - за­бор­мо­тал Дим Ше­бе­ко. - Я те­бе мо­гу хоть двес­ти дать. Луч, хоть трис­та. У нас сей­час баш­лей на­ва­лом. Нам сей­час за на­шу му­зы­ку пла­тят кле­во. То­же па­ра­докс, прав­да? Мы про­тив них иг­ра­ем, а они нам пла­тят. Смеш­но, а? Мы от них убе­га­ем, а они ря­дом с на­ми бе­гут, да еще деньги нам пла­тят. Что нам де­лать, Луч, а? Ку­да нам те­перь убе­гать?

    Лучников взял у Ди­ма Ше­бе­ко пач­ку де­ся­ток и поп­ро­сил его ос­та­но­вить ав­то­бус. Они прош­ли впе­ред.

    - Поссать, что ли, ре­бя­та? - спро­сил во­ди­тель.

    У не­го в ка­бин­ке при­ем­ник ти­хо ве­ре­щал го­ло­сом Пу­га­че­вой.

    Кто-то из му­зы­кан­тов под­нял го­ло­ву, ког­да ав­то­бус ос­та­но­вил­ся. Что, при­еха­ли?

    - Куда нам те­перь убе­гать, Луч? - спро­сил Дим Ше­бе­ко пьяным го­ло­сом.

    - У вас путь один, - ска­зал Луч­ни­ков. - В му­зы­ку вам на­до убе­гать и по­дальше. Я те­бе за­ви­дую. Дим Ше­бе­ко. Вот ко­му я всег­да за­ви­дую - вам, ла­бу­хам, вам все-та­ки есть ку­да убе­гать. Ес­ли по­дальше в му­зы­ку убе­жать, не дос­та­нут.

    - Думаешь? - спро­сил Дим Ше­бе­ко. - Уве­рен? А ты-то сам ку­да убе­га­ешь?

    Лучникову то­же по­ка­за­лось, что он мерт­вец­ки пьян., Из отк­ры­той две­ри ав­то­бу­са, из чер­но­ты Рос­сии нес­ло сы­ростью. Ему ка­за­лось, что оба они мерт­вец­ки пьяны, вмес­те с мо­ло­дым му­зы­кан­том, как буд­то два бу­ха­ри­ка у ка­ко­го-ни­будь ларька, свинс­кие нев­нят­ные отк­ро­ве­ния.

    - Я бе­гу ку­да гла­за гля­дят, - про­го­во­рил он. - Только гла­за у ме­ня ста­ли хе­ро­вые. Дим Ше­бе­ко. Я нем­но­го слеп­ну на ис­то­ри­чес­кой ро­ди­не, друг. По­ка я вон ту­да по­бе­гу, - по­ка­зал он жес­том Ле­ни­на в тем­но­ту. - Бег но пе­ре­се­чен­ной мест­нос­ти. Гуд бай нау!

    Он спрыг­нул на обо­чи­ну, и ав­то­бус сра­зу отъехал. Об­лег­ча­ясь над кю­ве­том, Луч­ни­ков смот­рел ему вслед. Ог­ром­ный ком­фор­та­бельный че­мо­дан ка­зал­ся со­вер­шен­но не­умест­ным на уз­кой до­ро­ге с раз­би­ты­ми кра­ями и ди­ко наш­ле­пан­ны­ми ас­фальто­вы­ми зап­ла­та­ми. Тем не ме­нее он шел с большой ско­ростью и вско­ре га­ба­рит­ные ог­ни ис­чез­ли за не­ви­ди­мым по­во­ро­том.

    Вдруг ус­та­но­ви­лась ти­ши­на и ока­за­лось, что в Рос­сии не так тем­но в этот час. Сто­яла пол­ная лу­на. Шос­се слег­ка се­реб­ри­лось. Из­гиб реч­ки под на­сыпью се­реб­рил­ся сильно. От­чет­ли­во был ви­ден кру­той хлеб­ный холм и за ним по­се­ле­ние с раз­ва­ли­на­ми церк­ви.

    Он под­нял во­рот­ник пальто и по­шел по ле­вой сто­ро­не до­ро­ги. Сза­ди, да, ка­жет­ся, и впе­ре­ди уже приб­ли­жал­ся рев мо­то­ров. За буг­ром на­рас­та­ло си­яние фар. Че­рез ми­ну­ту с жут­ким гро­хо­том прош­ли од­на за дру­гой встреч­ные гру­ды гряз­но­го ме­тал­ла.

    Он под­нял­ся по скло­ну шос­се и уви­дел па обо­чи­не ма­ленький кос­те­рок. В бли­ках кос­тер­ка ше­ве­ли­лось нес­колько фи­гур. Трое муж­чин, все в бя­зе­вых ша­поч­ках с цел­лу­ло­ид­ны­ми ко­зырька­ми, в рас­пу­щен­ных ру­ба­шон­ках, в так на­зы­ва­емых «тре­ни­ро­воч­ных» шта­нах, сви­са­ющих меш­ка­ми с вы­пя­чен­ных за­дов, тол­ка­ли заст­ряв­шую ма­ши­ну. Очень толс­тая мо­ло­дая жен­щи­на, одер­ги­вая цве­тас­тое платье, под­ки­ды­ва­ла под ко­ле­са вет­ки.

    - Эй, то­ва­рищ! То­ва­рищ! - зак­ри­ча­ла она, уви­дев фи­гу­ру Луч­ни­ко­ва.

    Он по­до­шел и уви­дел на­по­ло­ви­ну сва­лив­ший­ся в кю­вет «ка­ра­ван», ту мо­дель, ко­то­рую здесь по­че­му-то на­зы­ва­ют «ра­фик». У ма­ши­ны бы­ли раз­би­ты стек­ла и изу­ро­до­ва­на кры­ша.

    - Вот как раз од­но­го му­жич­ка не хва­та­ет, - ска­зал кто-то из при­сутст­ву­ющих. - По­мо­ги толк­нуть, друг.

    Он со­шел на обо­чи­ну, баш­ма­ки ста­ли пу­до­вы­ми, на­лип­ла мок­рая гли­на. На­ва­ли­лись впя­те­ром. Ко­ле­са сна­ча­ла про­бук­со­вы­ва­ли, по­том вдруг за­це­пи­лись, «ра­фик» по­ти­хоньку по­шел. Все сра­зу по­ве­се­ле­ли.

    - Вот ко­го нам не хва­та­ло, ебе­на мать, - ды­шал в ухо Луч­ни­ко­ва пых­тя­щий ря­дом па­рень. - Во, бля, ко­го нам, на хуй, не хва­та­ло.

    - Возле те­бя, друг, за­ку­сы­вать мож­но, - улыб­нул­ся ему Луч­ни­ков.

    - А ты, по-мо­ему, хо­ро­шее пил, друг, - ска­зал па­рень. - Чую по за­па­ху, этот то­ва­рищ се­год­ня хлеб­ную пил. Оши­ба­юсь?

    - Отгадал, - кив­нул Луч­ни­ков.

    «Рафик» вы­ехал па ас­фальт. Па­рень по­ка­зал Луч­ни­ко­ву на изу­ро­до­ван­ную кры­шу,

    - Понял, на хуй, блядь ка­кая, тру­бы на при­це­пе по но­чам во­зит и нс кре­пит их, ху­есос. Од­на тру­ба, в пиз­ду, по­пе­рек до­ро­ги у не­го ви­сит и встреч­ный транс­порт ху­ячит.

    - Хоть жи­вы-то ос­та­лись, сла­ва-те­бе-гос­по­ди, - визг­ли­во выс­ка­за­лась жен­щи­на, от­тя­ги­вая соб­рав­ше­еся на гру­ди платье вниз на жи­вот.

    - Слава Бо­гу, вы жи­вы ос­та­лись, - ска­зал Луч­ни­ков, встал на ко­ле­ни и ши­ро­ко пе­рек­рес­тил­ся.

    

    

    Вот уже нес­колько лет, как Пло­щадь Лей­те­нан­та Бей­ли-Лэн­да на на­бе­реж­ной Ял­ты прев­ра­ти­лась в ог­ром­ное, зна­ме­ни­тое на весь мир ка­фе. На всем прост­ранст­ве от фе­ше­не­бельной ста­рой гос­ти­ни­цы «Оре­ан­да» до стек­лян­ных от­ко­сов ультра­сов­ре­мен­но­го «Ялта-Хил­тон» сто­яли бе­лые чу­гун­ные сто­ли­ки под па­ру­си­но­вы­ми яр­чай­ши­ми зон­ти­ка­ми. Пять ги­гантс­ких пла­та­нов бро­са­ли веч­но тре­пе­щу­щие те­ни на цвет­ной ка­фель, по ко­то­ро­му шуст­ро но­си­лись мо­ло­дые офи­ци­ан­ты, шар­ка­ла по­лу­го­лая кос­мо­по­ли­ти­чес­кая тол­па и, при­тан­цо­вы­вая, про­гу­ли­ва­лись от сто­ли­ков до мо­ря и об­рат­но сногс­ши­ба­тельные ял­тинс­кие де­вуш­ки, ко­то­рые са­ми се­бя на­зы­ва­ли на со­ветс­кий ма­нер «кад­ра­ми». Бы­ли они не то что­бы по­лу­го­лы­ми, но поп­рос­ту го­во­ря, не­оде­ты­ми - цвет­ная мар­ля на сос­ках и лоб­ках, по срав­не­нию с ко­то­рой лю­бой са­мый сме­лый би­ки­ни прош­ло­го де­ся­ти­ле­тия ка­зал­ся мо­на­шес­ким оде­яни­ем.

    - Сексуальная ре­во­лю­ция по­кон­чи­ла с прос­ти­ту­ци­ей, - го­во­рил Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич Луч­ни­ков сво­ему дру­гу нью-йоркс­ко­му бан­ки­ру Фре­ду Бакс­те­ру. - Не­ожи­дан­ный ре­зультат, прав­да? Ты ви­дишь, ка­кое здесь вы­рос­ло по­ко­ле­ние де­виц? Да­же ме­ня они удив­ля­ют вся­кий раз, ког­да я при­ез­жаю в Ял­ту. Ка­кие-то все неж­ные, чуд­ные, с доб­рым нра­вом и хо­ро­шим юмо­ром. О по­ло­вых кон­так­тах они го­во­рят, слов­но о тан­цах. Внук мне рас­ска­зы­вал, что мож­но по­дой­ти к де­вуш­ке и ска­зать ей: «…Поз­вольте приг­ла­сить вас на «пис­тон». Это со­ветс­кий слэнг, мод­ный в этом се­зо­не. То же са­мое и в пол­ном ра­венст­ве поз­во­ля­ют се­бе и де­ви­цы. Как в дан­син­ге.

    Бакстер хи­хи­кал, весь лу­чи­ка­ми по­шел под сво­ей па­на­мой.

    - Однако, Ар­сен, та­ким-то, как мы с то­бой, ста­рым пер­ду­нам, вряд ли мож­но рас­счи­ты­вать на бу­ги-ву­ги.

    - Я до сих пор пред­по­чи­таю тан­го, - улыб­нул­ся Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич.

    - До сих пор? - Бакс­тер юмо­рис­ти­чес­ки по­ко­сил­ся на не­го.

    - Изредка. Приз­на­юсь, не час­то.

    - Поздравляю, - ска­зал Бакс­тер. - Вдох­нов­ля­ешься, на­вер­ное, на сво­их кон­ных за­во­дах?

    - Бак, мне ка­жет­ся, ты сек­су­альный контр­ре­во­лю­ци­онер, - ужас­нул­ся Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич.

    - Да, и гор­жусь этим. Я контр­ре­во­лю­ци­онер во всех смыс­лах, и ес­ли мпе взбре­дет в ста­рую во­ню­чую баш­ку по­тан­це­вать, я пла­чу за это хо­ро­шие деньги. Впро­чем, дол­жен приз­наться, дру­жи­ще, что эти рас­хо­ды у ме­ня сок­ра­ща­ют­ся каж­дый год, нев­зи­рая на инф­ля­цию.

    Два вы­со­ких ста­ри­ка, один в сво­их не­из­мен­ных выц­вет­ших оде­яни­ях, дру­гой в но­во­мод­ной па­рижс­кой одеж­де, по­хо­жей на ро­бу стро­ительно­го ра­бо­че­го, наш­ли сво­бод­ный сто­лик в те­ни и за­ка­за­ли до­ро­гос­то­ящей во­ды из мест­но­го во­до­па­да Учан-Су.

    Солнце поч­ти, до­пи­са­ло свою ежед­нев­ную ду­гу над раз­ве­се­лым кар­на­вальным го­ро­дом и сей­час кло­ни­лось к тем­но-си­ней сте­не гор, на греб­не ко­то­рых свер­ка­ли зна­ме­ни­тые ял­тинс­кие «кли­ма­ти­чес­кие шир­мы».

    - Что они до­бав­ля­ют в эту во­ду? - по­ин­те­ре­со­вал­ся Бакс­тер. - По­че­му так бод­рит?

    - Ничего не до­бав­ля­ют. Та­кая во­да, - ска­зал Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич.

    - Черт зна­ет что, - про­вор­чал Бакс­тер. - Вся­кий раз у вас здесь я по­па­да­юсь на эту рек­лам­ную удоч­ку «ялтинс­ко­го чу­да». Неч­то гип­но­ти­чес­кое. Я в са­мом де­ле на­чи­наю здесь как-то стран­но мо­ло­деть и да­же ду­маю о жен­щи­нах. Это прав­да, что в «Оре­ан­де» про­изош­ла та че­ховс­кая ис­то­рия? «Да­ма с со­бач­кой» - так? Ка­кая со­бач­ка у нее бы­ла - пе­ки­нес?

    - Неужели ты Че­хо­ва стал чи­тать, ста­рый Бак? - зас­ме­ял­ся Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич.

    - Все сей­час чи­та­ют что-то рус­ское, - про­вор­чал Бакс­тер. - Пов­сю­ду только и го­во­рят о ва­ших прок­ля­тых проб­ле­мах, как буд­то в ми­ре все ос­тальное в пол­ном по­ряд­ке - нефть, нап­ри­мер, аятол­ла в Ира­не, це­ны на зо­ло­то… - Бакс­тер вдруг быст­ро вы­та­щил из фут­ля­ра оч­ки, вод­ру­зил их на мя­сис­тый нос и впе­рил­ся взгля­дом в жен­щи­ну, си­дев­шую оди­но­ко че­рез нес­колько сто­ли­ков от них. - Это она, - про­бор­мо­тал он. - Пос­мот­ри, Ар­сен, вот про­то­тип той че­ховс­кой да­моч­ки, мо­гу спо­рить, не хва­та­ет только пе­ки­не­са.

    Арсений Ни­ко­ла­евич, в от­ли­чие от бес­такт­но­го бан­ки­ра, не стал на­хально взи­рать на нез­на­ко­мую да­му, а обер­нул­ся только спус­тя не­ко­то­рое вре­мя, и как бы слу­чай­но. При­ят­ная мо­ло­дая жен­щи­на с при­ят­ной гри­вой во­лос в ши­ро­ком платье пе­соч­но­го цве­та, си­дев­шая в пол­ном оди­но­чест­ве пе­ред бо­кальчи­ком мар­ти­ни, по­ка­за­лась ему да­же зна­ко­мой, но уж ни­как не че­ховс­кой ге­ро­иней.

    - Фреди, Фре­ди, - по­ка­чал он го­ло­вой. - Вот как в ва­ших аме­ри­канс­ких фи­нан­со­вых моз­гах пре­лом­ля­ет­ся рус­ская ли­те­ра­ту­ра? Ни­ка­кая со­ба­ка, да­же ньюфа­унд­ленд, не приб­ли­зит эту да­му к Че­хо­ву. Ли­цо ее мне яв­но зна­ко­мо. Ду­маю, это ка­кая-то фран­цузс­кая ки­но­акт­ри­са. Наш Ост­ров, меж­ду про­чим, стал сплош­ной съемоч­ной пло­щад­кой.

    - Во вся­ком слу­чае вот с ней я бы по­тан­це­вал, - вдруг выс­ка­зал­ся ста­рый Бакс­тер. - Я бы по­тан­це­вал с ней и не по­жа­лел бы хо­ро­ших де­нег.

    - А вдруг она бо­га­че те­бя? - ска­зал Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич. Это пред­по­ло­же­ние очень раз­ве­се­ли­ло Бакс­те­ра. У не­го да­же слез­ки брыз­ну­ли и оч­ки за­по­те­ли от сме­ха.

    Друзья за­бы­ли о да­ме без со­бач­ки и ста­ли го­во­рить во­об­ще о фран­цу­жен­ках, вспо­ми­нать фран­цу­же­нок в раз­ные вре­ме­на, а осо­бен­но в 44-м го­ду, ког­да они вмес­те ос­во­бож­да­ли Па­риж от на­цис­тов и под­ру­жи­лись со мно­жест­вом ос­во­бож­ден­ных фран­цу­же­нок; в том го­ду, не­сом­нен­но, бы­ли са­мые луч­шие фран­цу­жен­ки.

    Между тем оди­но­кая да­ма бы­ла вов­се не фран­цу­жен­кой и не ки­но­акт­ри­сой, что же ка­са­ет­ся пред­по­ла­га­емо­го бо­гатст­ва, то уз­най о нем Бакс­тер сра­зу прек­ра­тил бы сме­яться. Та­ня Лу­ни­на, а это бы­ла она, по­лу­ча­ла ста­ра­ни­ями то­ва­ри­ща Сер­ге­ева су­точ­ные и квар­тир­ные по са­мо­му выс­ше­му со­ветс­ко­му та­ри­фу, од­на­ко в бе­ше­но до­ро­гой Ял­те этих де­нег еле-еле хва­та­ло, что­бы жить в де­ше­вом оте­ле «Ва­сильевский Ост­ров» ок­на­ми во двор и пи­таться там же па чет­вер­том уров­не Ял­ты в бли­жай­шем итальянском рес­то­ран­чи­ке. Ко­неч­но, и но­мер был хо­ро­ший, и кон­ди­ци­онер за­ме­ча­тельный, и ков­ры на по­лу, и ван­ная с го­лу­бо­ва­той аро­мат­ной во­дой, и еда у итальянцев та­кая, ка­кой в Моск­ве прос­то-нап­рос­то ниг­де не сы­щешь, но… но… спус­тив­шись на три квар­та­ла к мо­рю, она по­па­да­ла в мир, где ее деньги прос­то не су­щест­во­ва­ли, а пе­ред вит­ри­на­ми на на­бе­реж­ной Та­тар воз­ни­ка­ли за­но­во, но уже как злая нас­меш­ка.

    Словом, ес­ли бы до Та­ни до­ле­те­ли сло­ва ста­ри­ка Бакс­те­ра и ес­ли бы ее анг­лий­ско­го дос­та­ло, что­бы их по­нять, она, воз­мож­но, и не от­ка­за­лась бы по­тан­це­вать со ста­ри­ка­ном. «Хох­мы ра­ди» она да­же ду­ма­ла иног­да о ми­мо­лет­ном «ро­ма­неш­ти» с ка­ким-ни­будь меч­та­тельным ка­пи­та­лис­том, мелька­ло та­кое в Та­ни­ной ли­хой баш­ке, но она тут же на­чи­на­ла над со­бой из­де­ваться - где, мол, мне, ста­рой ду­ре, ес­ли тут по пло­ща­ди Лей­те­нан­та та­кие дев­чон­ки раз­гу­ли­ва­ют. Сло­вом, только и ос­та­ва­лось си­деть в пред­ве­чер­ний час под пла­та­на­ми, изоб­ра­жать из се­бя что-то вро­де Си­мо­ны Синьоре, по­том ид­ти по Та­та­рам, неб­реж­но заг­ля­ды­вая в вит­ри­ны, а по­том неб­реж­но, как бы из ту­рис­ти­чес­ко­го лю­бо­пытст­ва, сво­ра­чи­вать в пе­ре­улок, возв­ра­щаться в свой «Ва­сильевский Ост­ров» и зво­нить по всем те­ле­фо­нам Анд­рея и всю­ду по­лу­чать один и тот же от­вет: «гос­по­дин Луч­ни­ков от­сутст­ву­ет, ни­ка­ки­ми све­де­ни­ями не рас­по­ла­га­ем, пар­дон, ма­дам…»

    Счет за те­ле­фон­ные раз­го­во­ры был уже ог­ром­ным, и она со­би­ра­лась завт­ра же или пос­ле­завт­ра плю­нуть на ос­то­рож­ность, зай­ти в мест­ную кон­то­ру «Фильмо­экс­порт СССР», то есть к кол­ле­гам то­ва­ри­ща Сер­ге­ева, и пе­ре­дать им этот сче­тик. То­же мне ры­жую наш­ли, ра­бо­таю на вас, так из­вольте рас­ко­ше­ли­ваться. И так уже при­ба­ви­ла не меньше двух ки­лог­рам­мчи­ков на этих пиц­цах, а о хо­ро­шем бифш­тек­се не мо­гу да­же и меч­тать… Га­ды, жад­ные и ни­щие га­ды!

    Тане бы­ло ока­за­но ве­ли­чай­шее до­ве­рие - ин­ди­ви­ду­альная по­езд­ка в Ял­ту! Все со­ветс­кие ту­рис­ти­чес­кие, спор­тив­ные и де­ле­га­ци­он­ные марш­ру­ты об­хо­ди­ли этот го­род сто­ро­ной, счи­та­лось по­че­му-то, что соб­лаз­ны кос­мо­по­ли­ти­чес­ко­го это­го ка­пи­ща сов­сем уже не­вы­но­си­мы для со­ветс­ко­го че­ло­ве­ка. Счи­та­лось по­че­му-то, что Сим­фе­ро­поль с его наг­ро­мож­де­ни­ем ультра­сов­ре­мен­ной ар­хи­тек­ту­ры, стильная Фе­одо­сия, не­боск­ре­бы меж­ду­на­род­ных ком­па­ний Се­вас­то­по­ля, сногс­ши­ба­тельные вил­лы Ев­па­то­рии и Гур­зу­фа, ми­на­ре­ты и ба­ни Бах­чи­са­рая, аме­ри­ка­ни­зи­ро­ван­ные Джан­кой и Керчь, кру­же­во стальных ав­тост­рад и по­се­ле­ния бо­га­тей­ших яки - ме­нее опас­ны для идей­ной стой­кос­ти со­ветс­ко­го че­ло­ве­ка, чем веч­но при­тан­цо­вы­ва­ющая, бес­сон­ная, сто­языч­ная Ял­та, прис­та­ни­ще ки­нош­ной и ли­те­ра­тур­ной шпа­ны со все­го ми­ра. По мне­нию муд­ре­цов из Агитп­ро­па, в Ял­те зна­чи­тельно расп­лав­ля­ют­ся та­кие свя­щен­ные для со­ветс­ко­го че­ло­ве­ка по­ня­тия, как «го­су­дарст­вен­ная гра­ни­ца», «сер­пас­тый-мо­лот­кас­тый пас­порт», «бди­тельность», «пат­ри­оти­чес­кий долг», что имен­но здесь со­ветс­кий люд на­чи­на­ет те­рять «собст­вен­ную гор­дость», «свер­ка­ющие крылья», на­чи­на­ет меч­тать об анар­хи­чес­ких блуж­да­ни­ях и на бур­жу­ев он здесь смот­рит не очень свы­со­ка. Ско­рее все­го, это бы­ли до­су­жие вы­мыс­лы ту­го­дум­но­го Агитп­ро­па, и ни­че­го осо­бен­но опас­но­го для все­по­беж­да­ющих идей со­ци­ализ­ма в Ял­те не бы­ло. Весь не­су­щест­ву­ющий в при­ро­де Ост­ров Крым - или, как офи­ци­ально он на­зы­вал­ся в со­ветс­кой прес­се, «Зо­на Вос­точ­но­го Сре­ди­зем­но­морья» - предс­тав­лял из се­бя ужас­ную яз­ву для. Агитп­ро­па, на­чи­ная еще с Граж­данс­кой вой­ны (не­ожи­дан­ное, сок­ру­ши­тельное по­ра­же­ние не­по­бе­ди­мой Крас­ной Ар­мии) и кон­чая ны­неш­ним проц­ве­та­ни­ем. Луч­ше бы­ло бы для Агитп­ро­па, что­бы ост­ров этот дей­ст­ви­тельно не су­щест­во­вал, но, увы, где-то за пре­де­ла­ми Агитп­ро­па, в ка­ких-то дру­гих, от­де­лен­ных от Агитп­ро­па сфе­рах, этот Ост­ров по­че­му-то са­мым оп­ре­де­лен­ным об­ра­зом су­щест­во­вал, и был объектом ка­ких-то не­яс­ных раз­мыш­ле­нии и уси­лий. От­ту­да, из от­де­лен­ных от Агитп­ро­па сфер, приш­ла неп­ре­ре­ка­емая идея раз­ви­тия кон­так­тов на дан­ном ис­то­ри­чес­ком эта­пе, и хо­чешь не хо­чешь кон­так­ты приш­лось раз­во­ра­чи­вать и нап­ря­гать тя­же­лые умы для про­ве­де­ния разъясни­тельной ра­бо­ты, и вот как ре­зультат нап­ря­же­ния агитп­ро­повс­ких умов - Ял­та бы­ла нег­лас­но объявле­на иде­оло­ги­чес­ким «та­бу».

    Конечно, и в Ял­ту ез­ди­ли, од­на­ко только са­мые вы­со­кие чи­ны, да са­мые зна­ме­ни­тые ар­тис­ты, да де­тиш­ки са­мых вы­со­ких чи­пов - по­разв­лечься.

    И вот Та­ня Лу­ни­на спо­до­би­лась, обык­но­вен­ный тре­нер но лег­кой ат­ле­ти­ке, обык­но­вен­ный ком­мен­та­тор те­ле­ви­де­ния си­дит без соп­ро­вож­де­ния, со­вер­шен­но од­на, эда­кая дра­ма­ти­чес­кая да­ма в сти­ле Си­мо­ны Синьоре из ста­рых фильмов, под пла­та­на­ми па пло­ща­ди Лей­те­нан­та. Смот­ри, Татьяна, ка­кие перс­пек­ти­вы отк­ры­ва­ют­ся пе­ред то­бой, сто­ит только примк­нуть к тай­но­му ор­де­ну. Од­на в Кры­му! Од­на в Ял­те! Пьешь мар­ти­ни на пло­ща­ди Лей­те­нан­та!

    Напутствуя в до­ро­гу, Сер­ге­ев, ко­неч­но, проз­рач­но на­ме­кал, что все­ви­дя­щее око бу­дет сле­дить каж­дый ее шаг, но Та­ня пос­ле пол­но­го, «с кон­ца­ми» ис­чез­но­ве­ния Анд­рея Луч­ни­ко­ва из-под но­са спе­ци­ально соз­дан­но­го для не­го сек­то­ра, уже не очень-то ве­ри­ла в эти мо­гу­щест­ва. Уже и от­ту­да, и из этой выс­шей ка­те­го­рии, тя­нет хал­тур­кой, так ду­ма­ла она и сей­час, пог­ля­ды­вая па двух ста­рых су­хо­па­рых анг­ли­чан, си­дя­щих не­по­да­ле­ку (один из них ка­зал­ся ей зна­ко­мым, на­вер­ное, ак­тер ка­кой-ни­будь), на кли­ма­ти­чес­кие шир­мы, соз­да­ющие на греб­не Яй­лы фан­тас­ти­чес­кий си­лу­эт ка­ко­го-то ми­раж­но­го и веч­но ма­ня­ще­го в путь го­ро­да, на го­лых де­ву­шек, выс­ка­ки­ва­ющих из мо­ря и в брыз­гах бе­гу­щих пря­мо к сто­ли­кам ка­фе, на кра­сав­цев-офи­ци­ан­тов-яки, ко­то­рые обс­лу­жи­ва­ли нес­мет­ное чис­ло по­се­ти­те­лей ка­фе, слов­но иг­ра­ли в ка­кой-то ве­се­лый бей­сбол, на бро­дя­щих по на­бе­реж­ной му­зы­кан­тов и фо­кус­ни­ков, на ка­ча­ющи­еся мач­ты ту­рец­ких, гре­чес­ких, итальянских, из­ра­ильских, крымс­ких су­дов, на две бе­лые глы­бы кру­из­ных лай­не­ров, на под­хо­дя­щие к пор­ту оке­анс­кие ях­ты, па па­ру вер­то­ле­тов со стек­лян­ны­ми брюш­ка­ми, не­су­щих над го­ро­дом не­из­мен­ное «Ко­ка-ко­ла не под­ве­дет!», на рус­ские, анг­лий­ские и та­тарс­кие над­пи­си, на­чи­на­ющие уже за­го­раться над кры­ша­ми вто­рой, не­боск­реб­ной ли­нии Ял­ты, пог­ля­ды­вая на все это и по­пи­вая су­хой мар­ти­ни, ко­то­рый дав­но бы уж хва­ти­ла зал­пом, ес­ли бы

    была в Моск­ве. По­пи­вая ма­леньки­ми глот­ка­ми су­точ­ное свое со­дер­жа­ние, она и ду­мать за­бы­ла о все­ви­дя­щем оке, о то­ва­ри­ще Сер­ге­еве ду­ма­ла только в свя­зи с прок­ля­ты­ми те­ле­фон­ны­ми сче­та­ми.

    Честно го­во­ря, она уже од­наж­ды бы­ва­ла тай­но в Ял­те, ког­да Анд­рей в оче­ред­ной раз ук­рал ее пос­ле от­боя из пан­си­она в Лас­пи, где жи­ла их ко­ман­да. На бе­ше­ном его «тур­бо-питс­ре» они прим­ча­лись сю­да, ужи­на­ли на ка­ча­ющей­ся кры­ше оте­ля «Невс­кий Прос­пект», там же и пе­рес­па­ли. Пом­нит­ся, ее по­ра­зи­ла рас­свет­ная Ял­та. Вый­дя из гос­ти­ни­цы, она уви­де­ла, что за сто­ли­ка­ми отк­ры­то­го ка­фе на ма­ленькой пло­ща­ди си­дят и раз­го­ва­ри­ва­ют раз­ноп­ле­мен­ные лю­ди, под пальмой де­ви­ца в ост­ром кол­пач­ке еле слыш­но иг­ра­ет на флей­те, а на ве­ран­де «Клу­ба Бе­ло­го Бон­на» кру­жат­ся нес­колько кос­тю­ми­ро­ван­ных под прош­лое пар. Мек­ка все­мир­но­го анар­хиз­ма, су­масб­родст­ва, гре­ха, ша­лая и бес­пут­ная Ял­та!

    Между про­чим, в раз­го­во­рах с то­ва­ри­щем Сер­ге­евым ока­за­лось, что она сту­ка­чи­шек сво­их спор­тив­ных все же не­до­оце­ни­ва­ла. Все эти ро­ман­ти­чес­кие по­бе­ги в «тур­бо-ли­те­ре», ока­зы­ва­ет­ся, бы­ли у то­ва­ри­ща Сер­ге­ева за­ре­гист­ри­ро­ва­ны, рав­но как и при­ле­ты Анд­рея в Па­риж, в То­кио, в Сан-Ди­его на сви­да­ния. Мяг­ко, без вся­ко­го на­жи­ма то­ва­рищ Сер­ге­ев дал ей по­нять, что по­то­му и не бы­ло «да­но хо­да» этим те­ле­гам, что они в ко­неч­ном сче­те к не­му, Сер­ге­еву, по­па­да­ли, а у не­го, Сер­ге­ева, бы­ли свои на Та­ню ви­ды, на­деж­да на твор­чес­кое сот­руд­ни­чест­во.

    Таня чувст­во­ва­ла, что ду­рац­кая пьянка и дра­ка с Су­пом ста­ла - кри­зис­ным мо­мен­том в их от­но­ше­ни­ях с Анд­ре­ем. Раньше-то он ле­тел за ты­ся­чи ки­ло­мет­ров ра­ди единст­вен­но­го пис­тон­чи­ка, те­перь вот про­пал. Про­пал в Рос­сии, в Моск­ве, ис­чез сов­сем, как буд­то ее и не су­щест­ву­ет. Что с ним про­ис­хо­дит? Не­уже­ли он эту бе­зоб­ра­зию сце­ну при­нял всерьез? Раньше он ей все про­щал, счи­тал ее мос­ковс­кой ху­ли­ган­кой, лю­бил ее и все про­щал. А те­перь, ви­ди­те ли, рас­сер­дил­ся. По­ду­ма­ешь, на­ки­ря­лась, с кем это­го не бы­ва­ет. А сам-то, меж­ду про­чим, хо­рош! Мож­но предс­та­вить, сколько баб про­хо­дит сквозь его во­ло­са­тые ры­жие ла­пы.

    Только один раз за все вре­мя он поз­во­нил ей в Моск­ву. Слы­ши­мость бы­ла отв­ра­ти­тельная. Она еле уз­на­ла его го­лос. От­ку­да ты, спро­си­ла и тут же ис­пу­га­лась. Воп­рос был вро­де бы са­мый ес­тест­вен­ный, по в но­вом сво­ем ка­чест­ве Татьяна пой­ма­ла се­бя на по­зор­ном - вы­пы­ты­ваю. Из Ря­за­ни, от­ве­тил Анд­рей, сол­же­ни­ценс­кие мес­та. Ка­кие мес­та? не рас­слы­ша­ла Татьяна. Сол­же­ни­цынс­кие, пов­то­рил Анд­рей. Ка­кие, ка­кие? На этот раз Та­ня рас­слы­ша­ла, но не по­ня­ла. Она, чест­но го­во­ря, и ду­мать-то за­бы­ла о Сол­же­ни­цы­не пос­ле его вы­сыл­ки, ес­ли и ду­ма­ла о нем раньше. До­вольно ду­рац­кий по­лу­чил­ся раз­го­вор. Суп си­дел за ку­хон­ным сто­лом и вро­де бы ни­че­го не слы­шал, не об­ра­щал вни­ма­ния, вдум­чи­во ел кро­хот­ную пор­цию тво­ро­га: пос­ле дра­ма­ти­чес­кой сце­ны в пер­вом от­де­ле взял­ся по­че­му-то за ди­ету, за тре­ни­ров­ки, стал сбра­сы­вать вес. Я сей­час в Ря­за­ни, а по­том бу­ду в Ка­за­ни, а по­том в Бе­ре­за­ни. Из-за отв­ра­ти­тельной слы­ши­мос­ти уга­дать его наст­ро­ение бы­ло труд­но, го­лос, ка­жет­ся, зву­чал ве­се­ло. Ког­да мы уви­дим­ся, спро­си­ла Татьяна. Мо­не­ты кон­ча­ют­ся, зак­ри­чал Анд­рей. Ког­да уви­дим­ся? Бо­юсь, что не ско­ро, до­нес­лось до нее. Анд­рей, пе­рес­тань ду­ра­ка ва­лять, зак­ри­ча­ла она. При­ез­жай не­мед­лен­но. Ка­кая те­бе еще Ка­зань-Бе­ре­зань! Я ви­деть те­бя хо­чу! Я со-ску-чи-лась! Сос­ку­чи­лась! Что? Мо­нет­ки кон­ча­ют­ся! По­ка! Ког­да ты бу­дешь в Моск­ве? Бо­юсь, что не ско­ро. Я на Ост­ров возв­ра­ща­юсь. Ког­да ты ле­тишь? Ког­да в Моск­ве? Не ско­ро. Мо­нет­ки кон… Хо­тя она и по­ни­ма­ла, что про­изош­ло разъеди­не­ние, она еще ми­ну­ту или больше го­во­ри­ла о том, что сос­ку­чи­лась, и в го­ло­се ее яв­но зву­ча­ло, что сос­ку­чи­лась фи­зи­чес­ки, это к то­му же и не­ко­то­рый был вы­зов Су­пу, ко­то­рый пос­ле сдел­ки у осо­бис­та пальцем к ней нс прит­ро­нул­ся. Ког­да же, на­ко­нец, она по­ве­си­ла труб­ку и обер­ну­лась, уви­де­ла Су­па сквозь две отк­ры­тые две­ри с пла­щом че­рез пле­чо и с тя­же­лен­ной сум­кой «Ади­дас» в пра­вой ру­ке. Ты-то ку­да, отв­ра­ти­тельным ус­та­лым го­ло­сом спро­си­ла вдо­гон­ку. В Цах­кад­зор, был от­вет, и Суп про­пал на­дол­го.

    Сергеев со­об­ще­ни­ем о ду­рац­ком те­ле­фон­ном раз­го­во­ре был пот­ря­сен и воз­му­щен. Пот­ря­се­ние ему как про­фес­си­она­лу уда­лось скрыть, а вот воз­му­ще­ние прор­ва­лось на­ру­жу. Не­серьезно, глу­по ве­дет се­бя Анд­рей Ар­се­ни­евич. Что это за ду­рац­кие кош­ки-мыш­ки? Не­уже­ли он не по­ни­ма­ет, что каж­дый его шаг… Та­ня смот­ре­ла пря­мо в ли­цо Сер­ге­еву и неп­ри­ят­но улы­ба­лась. На­вер­ное, он не по­ни­ма­ет, на­вер­ное, не до­га­ды­ва­ет­ся, что вы зна­ете каж­дый его шаг. Та­кой на­ив­ный. Да-да, он всег­да был на­ив­ным. Он, на­вер­ное, пол­ностью убеж­ден, что вы его по­те­ря­ли, то­ва­рищ Сер­ге­ев. За­пад­ный че­ло­век, что по­де­ла­ешь, ко все­му от­но­сит­ся не­серьезно, не­до­оце­ни­ва­ет на­ши ор­га­ны.

    Оставшись од­на, Та­ня ста­ла за­ни­маться детьми сна­ря­жать их в пи­онер­ла­герь, выб­ро­си­ла из го­ло­вы сво­их му­жи­ков и да­же но­вую эту тя­гост­ную связь с сер­ге­евс­ким сек­то­ром как бы за­бы­ла.

    И вдруг на­чал­ся вне­зап­ный ди­кий шу­хер. Сер­ге­ев при­ехал к ней пря­мо до­мой и вы­ло­жил на стол но­венький заг­ран­пас­порт, ко­ман­ди­ро­воч­ное удос­то­ве­ре­ние от «Ко­ми­те­та со­ветс­ких жен­щин» и пач­ку «бе­лых» руб­лей, ко­то­рая ей в тот мо­мент да­же по­ка­за­лась до­вольно вну­ши­тельной. Не­мед­лен­но отп­рав­ляй­тесь.

    Да ку­да же? Сей­час ска­жу - за­ка­ча­етесь: в Ял­ту! С кем? Од­на по­еде­те, мы вам впол­не до­ве­ря­ем. А что мне там де­лать? Шпи­онить за кем-ни­будь? Я все рав­но не умею… За­сып­люсь! Стран­ный вы че­ло­век, Татьяна, ведь мы же с ва­ми ого­во­ри­ли ва­шу за­да­чу. Ва­шу впол­не бла­го­род­ную и прос­тую за­да­чу - быть с Луч­ни­ко­вым, с ва­шим воз­люб­лен­ным, вот и все. Да по­че­му же мне с ним здесь сна­ча­ла не встре­титься? Он ведь здесь? Это не ва­ше де­ло. Сер­ге­ев за­мет­но рас­сер­дил­ся. Не ва­ше де­ло, где он сей­час. Ва­ше де­ло сей­час - отп­ра­виться в Ял­ту, по­се­литься в гос­ти­ни­це «Ва­сильевский Ост­ров» и каж­дый день зво­нить Анд­рею Ар­се­ни­еви­чу в «Курьер», в пент­ха­уз его ду­рац­кий и в по­местье его от­ца «Ка­хов­ку». Ког­да встре­ти­те его, не­мед­лен­но дай­те нам знать. Да по­че­му же?… на­ча­ла оче­ред­ной воп­рос Та­ня, но бы­ла тут гру­бо обор­ва­на: вам что, в Ял­ту нс хо­чет­ся по­пасть? Хо­чет­ся, хо­чет­ся, и мыс­лен­но да­же зак­ри­ча­ла, слов­но дев­чон­ка, - в Ял­ту, од­на, ту­але­ты прек­рас­ные и деньги по выс­ше­му та­ри­фу! Мгно­вен­ный подъем наст­ро­ения. Ура! Ну, вот и ре­зультат всех на­ших ду­рац­ких «ура», ма­дам: оди­но­чест­во и ди­кая злость, злость па Анд­рея, ко­то­рый про­пал, буд­то ее и нс су­щест­ву­ет…

    По на­бе­реж­ной к пла­та­нам подъеха­ли два крас­но-бе­ло-си­них фур­го­на с вра­ща­ющи­ми­ся на кры­шах фо­на­ря­ми тре­во­ги. Из них выс­ко­чи­ли и пост­ро­ились в две ше­рен­ги го­ро­до­вые в бе­лых шле­мах с проз­рач­ны­ми щи­та­ми и длин­ны­ми бе­лы­ми же ду­бин­ка­ми. Ос­тав­ше­еся от ста­рой Рос­сии сло­во «го­ро­до­вой» (хрес­то­ма­тий­ное предс­тав­ле­ние Та­ни - пу­за­тый, толс­то­мор­дый обор­мот в са­по­жи­щах вро­де их участ­ко­во­го) очень ма­ло под­хо­ди­ло к крымс­кой по­ли­ции в ее си­них ру­баш­ках с ко­рот­ки­ми ру­ка­ва­ми, все как один - аме­ри­канс­кие ше­ри­фы из вес­тер­нов.

    За по­ли­цей­ски­ми ма­ши­на­ми тут же воз­ник отк­ры­тый «ленд­ро­вер» с вез­де­су­щей прес­сой. Длин­но­фо­кус­ная оп­ти­ка на­це­ли­лась на по­ли­цей­ские ше­рен­ги и на на­бе­реж­ную, где про­ис­хо­ди­ло ка­кое-то не­обыч­ное дви­же­ние тол­пы. Нес­колько фо­тог­ра­фов спрыг­ну­ли с «ленд­ро­ве­ра» и по­бе­жа­ли меж­ду сто­ли­ка­ми ка­фе, неп­ре­рыв­но щел­кая зат­во­ра­ми. Один из них вдруг за­ме­тил двух су­хо­па­рых ста­ри­ков, си­дя­щих не­по­да­ле­ку от Та­ни, и наг­ло, ли­хо­ра­доч­но стал их в упор сни­мать, по­ка ста­рик в джин­со­вой ру­баш­ке не на­дел па нос тем­ные оч­ки, а вто­рой нс над­ви­нул на си­зый нос пе­соч­но­го цве­та «фе­до­ру» с цвет­ной лен­той. Вдруг прек­ра­ти­лось обс­лу­жи­ва­ние. Офи­ци­ан­ты соб­ра­лись тол­пой па ор­кест­ро­вой эст­ра­де, вы­ки­ну­ли ка­кой-то флаг, яр­ко-зе­ле­ный, с очер­та­ни­ями Ост­ро­ва и с над­писью «ЯКИ», ло­зунг на не­по­нят­ном язы­ке и за­пе­ли что-то не­по­нят­ное, но ве­се­лое. Они прих­ло­пы­ва­ли в ла­до­ши, прип­ля­сы­ва­ли и сме­ялись, трое или чет­ве­ро тру­би­ли в тру­бы. Го­лые де­воч­ки ап­ло­ди­ро­ва­ли им и кру­жи­лись, вок­руг эст­ра­ды.

    Подъехали фур­го­ны Ти-Ви-Ми­га, «мгно­вен­но­го те­ле­ви­де­ния», се­реб­рис­тые с фир­мен­ной эмб­ле­мой: кры­ла­тый глаз. Ше­рен­ги го­ро­до­вых, прик­рыв­шись щи­та­ми, пош­ли в мед­лен­ное нас­туп­ле­ние. Тол­па на Та­та­рах уже ки­пе­ла в ха­оти­чес­ком дви­же­нии. Бух­ну­ли под­ряд три взры­ва. Под­нял­ся в ве­чер­нее не­бо клу­бя­щий­ся пар за­го­рев­ше­го­ся бен­зи­на.

    Таня вста­ла на стул и уце­пи­лась ру­кой за край зон­та. Она уви­де­на, что на на­бе­реж­ной бу­шу­ет мас­со­вая дра­ка и раз­ли­чи­ла, что де­рут­ся друг с дру­гом три мо­ло­деж­ных бан­ды: па­рии в май­ках, по­хо­жих на флаг, вы­ки­ну­тый офи­ци­ан­та­ми, пар­ни в май­ках с сер­пом-мо­ло­том на гру­ди и пар­ни в прест­ран­ней­ших оде­яни­ях, то ли ки­мо­но, то ли чер­кес­ках с га­зы­ря­ми и с волчьими хвос­та­ми за спи­ной. Дра­ка яв­но бы­ла не­шу­точ­ная: мелька­ли бей­сбольные би­ты, про­ле­та­ли бу­тыл­ки с го­рю­чей смесью, «мо­ло­товс­кий кок­тей­ль»…

    С дру­гой сто­ро­ны Та­тар от пор­та на бу­шу­ющую мо­ло­дежь, ви­ди­мо, то­же нас­ту­па­ли ше­рен­ги по­ли­ции, поб­лес­ки­ва­ли в пос­лед­них сол­неч­ных лу­чах пласт­мас­со­вые щи­ты.

    - Что про­ис­хо­дит? - по­лю­бо­пытст­во­вал Бакс­тер.

    - Третье по­ко­ле­ние ост­ро­ви­тян вы­яс­ня­ет от­но­ше­ния, - улыб­нул­ся Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич. - Нас­колько я по­ни­маю, на ми­тинг «яки» на­па­ли с двух сто­рон, очень спра­ва и очень сле­ва. «Мо­ло­дая Волчья Сот­ня», ес­ли не оши­ба­юсь, с од­ной сто­ро­ны, и «Крас­ный Фронт» с дру­гой. На­ши офи­ци­ан­ты, как ви­дишь, на сто­ро­не «яки», по­то­му что они и са­ми нас­то­ящие «яки». Меж­ду про­чим, мой внук то­же стал ак­ти­вис­том «яки». Не иск­лю­че­но, что и он там бьется за идею но­вой на­ции.

    - Недурно при­ду­ма­но, - ска­зал Бакс­тер. - Неп­ло­хая изю­мин­ка для все­го это­го ве­че­ра на на­бе­реж­ной. Чувст­вую се­бя все луч­ше и луч­ше.

    - Ребята, од­на­ко, зве­ре­ют не по дням, а по ча­сам, - за­дум­чи­во про­го­во­рил Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич.

    - Да ведь это пов­сю­ду, - про­го­во­рил Бакс­тер. - В Лон­до­не де­рут­ся и в Па­ри­же, я не­дав­но сам ви­дел на Ели­сей­ских По­лях. - Под­ра­жая «фран­цу­жен­ке», он взгро­моз­дил­ся на свой стул и пос­мот­рел из-под ру­ки.

    - Кажется, за­ти­ха­ет, - ска­зал он че­рез нес­колько ми­нут. - Идет на спад. Сго­ре­ла па­ра ав­то­мо­би­лей, вы­би­то нес­колько вит­рин. Ви­жу сме­ющи­еся ли­ца. По­ли­ция от­тес­ня­ет пар­ней на пляж. Ну, на­ча­лось - ку­па­ние! Чу­дес­но!

    Он слез со сту­ла и нап­ра­вил­ся к «фран­цу­жен­ке». Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич гла­зам сво­им не ве­рил. Ста­ри­кан Бакс­тер, поч­ти его ро­вес­ник, по­до­шел к вы­тя­нув­шей­ся на сту­ле мо­ло­дой строй­ной да­ме и взял ее за ло­коть. Впол­не бес­це­ре­мон­но, черт возьми. Всег­да все-та­ки бы­ли ха­ма­ми эти аме­ри­кан­цы на­ше­го по­ко­ле­ния. Под­хо­дит к утон­чен­ной изящ­ной да­ме и бе­рет ее за ло­коть, слов­но дев­ку. Вот сей­час он по­лу­чит дос­той­ный аф­ронт, вот пос­ме­юсь над ду­би­ной.

    Таня спрыг­ну­ла со сту­ла. Над ней воз­вы­шал­ся ши­кар­ный ста­ри­кан, мор­да крас­ная, вся лу­чи­ка­ми пош­ла, и нос как кар­то­фе­ли­на. Они се­ли за стол. Та­ня воп­ро­си­тельно под­ня­ла бро­ви. Ста­ри­кан вы­нул из кар­ма­на за­пис­ную книж­ку кро­ко­ди­ло­вой ко­жи, по­том ста­ро­мод­ный, на­по­ло­ви­ну зо­ло­той «Монб­лан», черк­нул что-то в блок­но­те и, оте­чес­ки улы­ба­ясь, под­ви­нул его Та­не.

    Она гля­ну­ла: дол­ла­ро­вый жу­чок, по­том еди­нич­ка с тре­мя ну­ля­ми и воп­ро­си­тельный знак. Пос­мот­ре­ла в ли­цо ста­ри­ку. Го­лу­бенькие детс­кие глаз­ки.

    - Сава? - спро­сил ста­рик.

    - Сава па, - ска­за­ла Та­ня, поп­ро­си­ла «Монб­лан», за­черк­ну­ла еди­ни­цу и пос­та­ви­ла над ней жир­ную треш­ку.

    - Сава! - вскри­чал ра­дост­но хрыч.

    Тогда она еще раз об­ве­ла «Монб­ла­ном» ну­ли - для пу­щей важ­нос­ти - и вста­ла.

    - Куда пред­по­чи­та­ете? - спро­сил ста­рик. - «Оре­ан­да»? - он по­ка­зал ру­кой на гос­ти­ни­цу. - Или ях­та? - он по­ка­зал ру­кой на порт.

    - Ваша собст­вен­ная ях­та? - спро­си­ла Та­ня. Она бы­ла очень спо­кой­на и по-англий­ски спро­си­ла поч­ти пра­вильно, и во­ло­сы неб­реж­но от­мах­ну­ла, арис­ток­рат­ка сек­са, но внут­ри у нее все тряс­лось - ну и ну, ну, ты да­ешь, Татьяна!

    Бакстер уве­рил ее, что это его собст­вен­ная ях­та, на ней он и при­был сю­да, впол­не ком­фор­та­бельное пла­ву­чее мес­теч­ко. Жес­том он по­ка­зал Ар­се­нию Ни­ко­ла­еви­чу, что поз­во­нит поз­же, взял под ру­ку чу­дес­ную «фран­цу­жен­ку» и они пош­ли к пор­ту по пли­там на­бе­реж­ной, на ко­то­рых еще ос­та­лись сле­ды не­дав­ней бит­вы - клоч­ки пор­ван­ных ло­зун­гов и ма­ек, бей­сбольные би­ты и раз­би­тые бу­тыл­ки.

    Арсений Ни­ко­ла­евич смот­рел им вслед с чувст­вом сильной до­са­ды, да­же го­ре­чи. Дав­но уж за свою дол­гую жизнь, в ко­то­рой че­го только не бы­ло, ка­за­лось, дол­жен был из­ба­виться от иде­али­за­ции жен­щин, но вот ока­зы­ва­ет­ся и сей­час до­сад­но, горько, да и про­тив­но, по­жа­луй, да­же нем­но­го и про­тив­но, что эта жен­щи­на с та­ким ми­лым ли­цом ока­за­лась де­шев­кой, тут же пош­ла с нез­на­ко­мым ста­ри­ком, бу­дет сей­час де­лать все, что разв­рат­ный Бак ей пред­ло­жит, а ведь на про­фес­си­онал­ку не по­хо­жа…

    Огорченный и рас­стро­ен­ный, Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич ос­та­вил на сто­ли­ке деньги за «Учан-Су», по­шел че­рез пло­щадь к пар­кин­гу, сел в свой ста­рый отк­ры­тый «бент­ли» и по­ехал в Ар­тек, где сей­час име­ла мес­то «пят­ни­ца у Нес­сельро­де».

    Будет сен­са­ция, не­ве­се­ло ду­мал он, мед­лен­но сни­жа­ясь в край­нем пра­вом ря­ду в за­кат­ную тем­но-си­нюю безд­ну к под­но­жию Аю-Да­га, где в этот час уже за­жи­га­лись ог­ни од­но­го из са­мых ста­рых арис­ток­ра­ти­чес­ких по­сел­ков врэ­ва­ку­ан­тов. Луч­ни­ков-стар­ший на пят­ни­це у Нес­сельро­де! Он дав­но уже стал ман­ки­ро­вать тра­ди­ци­он­ны­ми врэ­ва­ку­антс­ки­ми са­ло­на­ми, ими­ти­ру­ющи­ми «нор­мальную рус­скую светс­кую жизнь». Дав­но уже, по край­ней ме­ре, па­ру де­ся­ти­ле­тий на­зад ста­ла чувст­во­ваться в этих «сре­дах», «чет­вер­гах» и «пят­ни­цах» нес­тер­пи­мая фальшь: па Ост­ро­ве соз­да­ва­лось сов­сем иное об­щест­во, но в замк­ну­том мир­ке врэ­ва­ку­ан­тов все еще под­дер­жи­вал­ся стиль и дух се­реб­ря­но­го ве­ка Рос­сии. Его уже и приг­ла­шать пе­рес­та­ли, то есть нс на­по­ми­на­ли, по оби­жа­лись до сих пор - экий, мол, ви­ди­те ли, меж­ду­на­род­ный ев­ро­пей­ский этот Луч­ни­ков, гну­ша­ет­ся рус­ской жизнью. Труд­но бы­ло не стать кос­мо­по­ли­том на та­кой кос­мо­по­ли­ти­чес­кой «плеш­ке», как Ост­ров Крым, но на­хо­ди­лись, од­на­ко, «мас­то­дон­ты», как их на­зы­вал Анд­рей, ко­то­рые умуд­ря­лись под­дер­жи­вать в сво­их до­мах из по­ко­ле­ния в по­ко­ле­ние вы­вет­ри­ва­ющий­ся дух Рос­сии. Та­ким и был ста­рый Нес­сельро­де, член Вр. Гос. Ду­мы от мо­нар­хис­тов, сов­ла­де­лец обо­рон­но­го комп­лек­са за­во­дов на Си­ва­ше.

    Вдруг этот Нес­сельро­де стал наз­ва­ни­вать: что же вы, Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич? Как-то вы отор­ва­лись от на­ше­го об­щест­ва. По­че­му бы вам не за­ехать как-ни­будь на на­шу «пят­ни­цу» в Ар­тек? Бы­ли бы счаст­ли­вы, ес­ли бы и Анд­рей Ар­се­ни­евич вам со­путст­во­вал… У нас сей­час, зна­ете ли, вок­руг Ли­доч­ки груп­па мо­ло­де­жи, и ваш сын, так ска­зать, ед­ва ли не ку­мир в их сре­де… Эти, зна­ете ли, но­вые идеи… не до­ве­дут они до хо­ро­ше­го на­шу ар­мию… но что по­де­ла­ешь, и нам отс­та­вать нельзя…

    До сих пор мас­то­дон­ты не го­во­ри­ли: «на­шу стра­ну» и да­же «наш Ост­ров», но только лишь па­шу «рус­скую вре­мен­но эва­ку­иро­ван­ную ар­мию», на­шу «ба­зу эва­ку­ации»…

    Арсений Ни­ко­ла­евич что-то мы­чал в от­вет на эти приг­ла­ше­ния, он и не ду­мал ими вос­пользо­ваться, тем бо­лее, что ост­ров­ные сплет­ни до­нес­ли, что да­моч­ки Нес­сельро­де на­це­ли­лись па хо­лос­тя­ка Анд­рея.

    И вот те­перь вдруг сел в свой ста­рый «бент­ли» и ме­лан­хо­ли­чес­ки по­ехал в Ар­тек, приз­на­ва­ясь се­бе, что де­ла­ет это из-за ка­ко­го-то сме­хот­вор­но­го про­тес­та пе­ред сов­ре­мен­ной амо­ральностью, ког­да ци­нич­ный бо­гач без лиш­них слов по­ку­па­ет мо­ло­дую изящ­ную да­му… Как все это пош­ло и гнус­но… луч­ше уж хоть на ми­ну­ту, хоть фик­тив­но, хоть фальши­во оку­нуться в век ми­нув­ший…

    На да­че у Нес­сельро­де шла их обыч­ная «пят­ни­ца», но в то же вре­мя ца­ри­ло не­обыч­ное воз­буж­де­ние. В глу­би­не гос­ти­ной ве­ли­ко­леп­ный пи­анист Са­ша Бу­тур­лин иг­рал пьесу Рах­ма­ни­но­ва. Это бы­ло тра­ди­ци­ей. Су­щест­во­ва­ла ле­ген­да, что Рах­ма­ни­нов, бы­вая в Кры­му, ос­та­нав­ли­вал­ся только у Нес­сельро­де. Ес­ли не бы­ло про­фес­си­ональных пи­анис­тов, са­ма ма­дам Нес­сельро­де са­ди­лась за инст­ру­мент и иг­ра­ла с эксп­рес­си­ей, вре­ме­на­ми об­ры­ва­ла иг­ру, как бы пог­ру­жа­ясь в стра­ну грез или да­же, как го­во­ри­ли по­лу­ше­по­том, в стра­ну вос­по­ми­на­ний. В крес­лах си­де­ли ста­ри­ки в ге­не­ральских мун­ди­рах и в пар­ти­ку­ляр­ном платье. В смеж­ном са­ло­не - сред­нее по­ко­ле­ние, фи­нан­сис­ты и да­мы иг­ра­ли в бридж. На отк­ры­той ве­ран­де сме­шан­ное об­щест­во, пре­иму­щест­вен­но мо­ло­дежь, об­ща­лись уже в сов­ре­мен­ном сти­ле - стоя, с кок­тей­ля­ми. Там был бу­фет. Вот там-то, на ве­ран­де, над мо­рем и ца­ри­ло, как сра­зу за­ме­тил Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич, не­обы­чай­ное ожив­ле­ние.

    Когда Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич во­шел в гос­ти­ную, ему, ко­неч­но же, бы­ло ока­за­но чрез­вы­чай­ное вни­ма­ние, но от­нюдь не столь чрез­вы­чай­ное, как он пер­во­на­чально пред­по­ла­гал. Ми­ха­ил Ми­хай­ло­вич, рос­кош­ный, во фра­ке, раск­рыл, ко­неч­но, объятия, и Вар­ва­ра Алек­санд­ров­на пре­дос­та­ви­ла все еще ве­ли­ко­леп­ную ру­ку для по­це­луя, но оба суп­ру­га выг­ля­де­ли взвол­но­ван­ны­ми и да­же рас­те­рян­ны­ми.

    Оказалось, что мир­ное те­че­ние нес­сельро­довс­кой «пят­ни­цы» бы­ло прер­ва­но се­год­ня са­мым не­ве­ро­ят­ным об­ра­зом. Кос­тю, млад­ше­го сы­на Нес­сельро­де, при­вез­ли из Ял­ты сильно по­би­то­го, в ра­зор­ван­ной - во­об­ра­зи­те - одеж­де, да и одеж­да, предс­тавьте, Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич, ка­кая-то вар­варс­кая - джин­сы и май­ка со зна­ка­ми этих не­воз­мож­ных яки.

    Должно быть, Кос­тя участ­во­вал в се­год­няш­ней по­та­сов­ке на Та­та­рах. Вот имен­но, и это со­вер­шен­но не­воз­мож­но, Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич, что­бы юно­ша из хо­ро­шей семьи ввя­зы­вал­ся в гряз­ные улич­ные ис­то­рии. И вот вы, Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич, при­еха­ли к нам се­год­ня так не­ожи­дан­но, но очень кста­ти. Но по­че­му же «кста­ти», поз­вольте уз­нать, ми­лая Вар­ва­ра Алек­санд­ров­на. Ка­кое же, поз­вольте, я имею от­но­ше­ние к??. Ах, Бо­же мой, ex­cu­se moi, са­мое пря­мое. Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич, как это ни пе­чально, но имен­но ваш внук Ан­тон… прос­ти­те, но имен­но все­ми на­ми лю­би­мый ваш То­ша и вов­лек на­ше­го Кос­теньку в это ди­кое дви­же­ние «яки-на­ци­о­и­ализ­ма», он его се­год­ня и по­та­щил на Та­та­ры. Мы про­чим Кос­теньке дип­ло­ма­ти­чес­кое поп­ри­ще, но это, вы по­ни­ма­ете, не вя­жет­ся с улич­ны­ми по­та­сов­ка­ми. Да ведь это и опас­но для жиз­ни, в кон­це кон­цов… Там бы­ла «Волчья Сот­ня».

    - Там бы­ла «Волчья Сот­ня», - хму­ро ска­зал Ми­ха­ил Ми­хай­ло­вич, - и ху­ли­га­ны из «Крас­ной Стра­жи». Сбе­жа­лась вся­чес­кая шваль - и про­со­вет­чи­ки, и про­ки­тай­цы, и мла­до­тур­ки уже еха­ли, по, к счастью, опоз­да­ли. Я зво­нил пол­ков­ни­ку Ма­мо­но­ву в ОСВЛГ и завт­ра же бу­ду ста­вить воп­рос на думс­кой фрак­ции. Вот вам пер­вые цве­точ­ки на­ше­го прес­ло­ву­то­го ИОСа, ягод­ки бу­дут по­том… Л вы зна­ете, что они на­зы­ва­ют се­бя «со­сов­ца­ми»? Но­вая пар­тия - СОС, Со­юз Об­щей Судьбы. Нет, их там се­год­ня не бы­ло, но имен­но они и за­ва­ри­ли всю эту по­ли­ти­чес­кую ка­шу на на­шем Ост… прос­ти­те, в Зо­не Вре­мен­ной Эва­ку­ации…

    - СОС? - пе­респ­ро­сил Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич.

    - Разве ваш сын не го­во­рил вам об этой но­вой пар­тии? - впол­не неб­реж­но ос­ве­до­мил­ся по­до­шед­ший вы­ло­щен­ный гос­по­дин с мо­нок­лем в глаз­ни­це, яв­ный «осва­го­вец».

    - Позвольте предс­та­вить, - тут же ска­за­ла Вар­ва­ра Алек­санд­ров­на. - Это наш дальний родст­вен­ник Ва­дим Ана­тольевич Вос­то­ков, слу­жа­щий ОС­ВА­Га.

    - Я не ви­дел сво­его сы­на уже нес­колько пе­дель, - ска­зал Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич. - Он при­ле­та­ет только се­год­ня ночью.

    - Разумеется, из Моск­вы? - В. А. Вос­то­ков был улыб­чив и лю­бе­зен.

    - Рейсом из Сток­гольма, - су­хо от­ве­тил Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич и вы­шел на ве­ран­ду. Он дав­но уже за­ме­тил там свою собст­вен­ную кост­ля­вую, длин­ную, чуть су­ту­ло­ва­тую фи­гу­ру с его собст­вен­ным длин­но­ва­тым но­сом, то есть сво­его обо­жа­емо­го вну­ка. Ан­тон яв­но был в цент­ре вни­ма­ния. Он что-то ве­щал, раз­ма­хи­вая ру­ка­ми, то под­хо­дил к пост­ра­дав­ше­му Кос­теньке и опус­кал на пле­чо со­рат­ни­ку ру­ку вож­дя, то уса­жи­вал­ся с бо­ка-, лом вис­ки на пе­ри­лах ве­ран­ды и ве­щал от­ту­да, а Ли­доч­ка Нес­сельро­де и еe гос­ти, все в гре­чес­ких ту­ни­ках (так, ве­ро­ят­но, бы­ла за­ду­ма­на се­год­няш­няя «пят­ни­ца» - мо­ло­дежь в гре­чес­ких ту­ни­ках), сле­до­ва­ли за ним и вни­ма­ли.

    - Яки! - вскри­чал Ан­тон, уви­дев де­да. - Гра­на­та ка­минг, ка­ба­хет, сюрп­риз! Си­гим-са-фак!

    Подразумевалось, что он как бы изъясня­ет­ся на язы­ке яки. Гос­ти, вос­тор­жен­но пе­рег­ля­ды­ва­ясь, пов­то­ря­ли рос­кош­ное ру­га­тельство «си­гим-са-фак».

    Арсений Ни­ко­ла­евич об­нял вну­ка за пле­чи и заг­ля­нул ему в ли­цо. Под гла­зом у не­го был си­няк, на ще­ке сса­ди­на. Май­ка-флаг пор­ва­на на пле­че.

    Герой ве­че­ра Кос­тенька Нес­сельро­де выг­ля­дел впол­не пла­чев­но - май­ка у не­го бы­ла рас­по­ло­со­ва­на, по­вяз­ка на­мок­ла от сук­ро­ви­цы, че­люсть взду­лась, но oн, тем не ме­нее, ге­рой­ски улы­бал­ся.

    - Мы им да­ли, дед! - пе­ре­шел на рус­ский Ан­тон. - И крас­ным и чер­ным вы­да­ли по пер­вое чис­ло! Они - жал­кие хлю­пи­ки, дед, а у нас нас­то­ящие ре­бя­та, яки, ры­ба­ки, пар­ни с бен­зо­ко­ло­нок, нес­колько быв­ших рей­нд­же­ров. Мы им вы­да­ли! Сей­час уви­дишь. Сей­час, ка­жет­ся, Ти-Ви-Миг.

    Раздались по­зыв­ные этой са­мой по­пу­ляр­ной ост­ров­ной прог­рам­мы, ко­то­рая ста­ра­лась пе­ре­да­вать пря­мую транс­ля­цию с мес­та чрез­вы­чай­ных со­бы­тий, а по­том пов­то­ря­ли их уже в под­мон­ти­ро­ван­ном дра­ма­ти­зи­ро­ван­ном ви­де.

    Все обер­ну­лись к све­тя­ще­му­ся в уг­лу ве­ран­ды ог­ром­но­му эк­ра­ну те­ле­ви­зо­ра. Три раз­бит­ных ком­мен­та­то­ра, один по-рус­ски, дру­гой по-англий­ски, тре­тий по-та­тарс­ки, неп­ри­нуж­ден­но, с улы­боч­ка­ми, пе­ре­би­вая друг дру­га, рас­ска­зы­ва­ли о слу­чив­шем­ся два ча­са на­зад па на­бе­реж­ной в Ял­те столк­но­ве­нии мо­ло­де­жи. За­мелька­ли кад­ры ми­тин­га яки, мелькнул взби­ра­ющий­ся на столб Ан­тош­ка Луч­ни­ков. «Кто этот юно­ша из хо­ро­шей семьи?» - ехид­но спро­сил ком­мен­та­тор. На эк­ра­не по­яви­лись сто­ли­ки ка­фе «Под пла­та­на­ми», и Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич ви­дел са­мо­го се­бя и Фре­да Бакс­те­ра, по­тя­ги­ва­ющих на­пи­ток «Учан-Су». - Быть мо­жет, член «Вре­ду­мы» гос­по­дин Луч­ни­ков-стар­ший смог бы да­же уви­деть сво­его энер­гич­но­го вну­ка, ес­ли бы не был столь пог­ло­щен бу­тыл­кой «Учан-Су» (мгно­вен­ный кадр рек­ла­мы на­пит­ка), в об­щест­ве Фре­да Бакс­те­ра, вновь ос­част­ли­вив­ше­го наш Ост­ров сво­им при­бы­ти­ем». Ах, мер­зав­цы, они да­же фран­цу­жен­ку ус­пе­ли снять с ее вы­пя­чен­ной из-за не­удоб­ной по­зи­ции оча­ро­ва­тельной поп­кой! Круп­ный план - за­мас­лен­ные глаз­ки Бакс­те­ра. «Мис­тер Бакс­тер, мис­тер Бакс­тер, ва­ши ак­ции сно­ва под­ни­ма­ют­ся, сэр?»

    - Подонки, - зак­ри­чал Ан­тон, - ни сло­ва о на­ших ло­зун­гах, сплош­ная по­хаб­ная буф­фо­на­да!

    Вот эф­фект­ные кад­ры: не­су­ща­яся в ата­ку «Волчья Сот­ня». Рты ос­ка­ле­ны, шаш­ки над го­ло­вой. Шаш­ки за­туп­ле­ны, ими нельзя убить, но по­ка­ле­чить - за ми­лую ду­шу! Не­су­щи­еся с дру­гой сто­ро­ны и пры­га­ющие в тол­пу с бал­ко­нов ста­рин­ных оте­лей пер­вой ли­нии Ял­ты ос­тер­ве­нев­шие «крас­ные страж­ни­ки». «Кок­тей­ль-Мо­ло­тов» сно­ва в мо­де!» Ка­ме­ра па­но­ра­ми­ру­ет де­ру­щу­юся на­бе­реж­ную, сред­ний план, круп­ный. «Ка­кая вай­оленс!» - воск­ли­ца­ют все трое ком­мен­та­то­ров од­нов­ре­мен­но.

    - Это я! Я! - зак­ри­чал тут ра­дост­но Кос­тенька Нес­сельро­де, хо­тя вро­де бы гор­диться не­чем: ди­кий крас­ный ох­ран­ник, при­жав его к сте­не, мо­ло­тит ру­ка­ми и но­га­ми.

    Промелькнул и Ан­тон, пы­та­ющий­ся при­ме­нить тай­ваньские при­емы сво­его па­па­ши и по­лу­ча­ющий удар ту­пой шаш­кой по ску­ле. Вновь на эк­ра­не вдруг по­яви­лись Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич и Фред Бакс­тер. Пер­вый на­дел тем­ные оч­ки, вто­рой опус­тил на гла­за пе­соч­но­го цве­та па­на­му с цвет­ной лен­той. «Не ме­шай­те нам, джентльме­ны, - сар­кас­ти­чес­ки ска­зал рус­ский ком­мен­та­тор, - мы нас­лаж­да­ем­ся во­дой «Учан-Су». Вновь: мгно­вен­ный кадр рек­ла­мы на­пит­ка. Сдви­ну­тые ря­ды го­ро­до­вых, слов­но римс­кие ко­гор­ты, нас­ту­па­ют со всех сто­рон. Струи во­ды, сле­зо­то­чи­вые га­зы. Бегст­во. Опус­тев­шая на­бе­реж­ная с ос­тат­ка­ми «бит­вы», с до­го­ра­ющи­ми ма­ши­на­ми и вы­би­ты­ми вит­ри­на­ми. Все три ком­мен­та­то­ра за круг­лым сто­лом. Смот­рят друг на дру­га с двус­мыс­лен­ны­ми улы­боч­ка­ми. «Чьи же идеи взя­ли верх? Кто по­бе­дил? Как го­во­рят в та­ких слу­ча­ях в Со­ветс­ком Со­юзе - по­бе­ди­ла друж­ба!»

    На эк­ра­не по­яви­лись вдруг кольца до­ро­ги, спус­ка­ющей­ся к Ар­те­ку, и на ней мед­лен­но ка­тя­щий в отк­ры­той ста­рой ма­ши­не Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич. «Быть мо­жет, как раз в этом клю­че и раз­мыш­ля­ет о се­год­няш­них со­бы­ти­ях наш поч­тен­ный «вре­ду­мец» Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич Луч­ни­ков. А где, кста­ти, его сын, ре­дак­тор «Курьера»? Не­уже­ли опять в…»

    Передача за­кон­чи­лась на мно­го­то­чии.

    «Больше ни­ког­да не при­еду в этот бед­лам, - по­ду­мал Луч­ни­ков. - Бу­ду си­деть на сво­ей го­ре и подст­ре­ли­вать ре­пор­те­ров».

    - Свиньи! - рявк­нул Ан­тон. - То­же мне не­бо­жи­те­ли! Из­де­ва­ют­ся над мирс­ки­ми де­ла­ми! Сле­ду­ющий ми­тинг яки - воз­ле те­ле­ви­де­ния! Мы трях­нем эту шай­ку ин­тел­лек­ту­алов, ко­то­рые ра­ди сво­их улы­бо­чек го­то­вы от­дать на рас­тер­за­ние наш на­род!

    - Тряхнем! - сла­бо, но с эн­ту­зи­аз­мом воск­лик­нул Кос­тенька Нес­сельро­де.

    - Что ка­са­ет­ся ме­ня, то я - сто­рон­ни­ца СО­Са! - с сильным эн­ту­зи­аз­мом выс­ка­за­лась Ли­доч­ка Нес­сельро­де. Она сто­яла в уг­лу ве­ран­ды, на фо­не тем­но­го мо­ря, ту­ни­ка ее па­ру­си­ла, об­леп­ляя изящ­ную ли­нию бед­ра, каш­та­но­вые во­ло­сы раз­ве­ва­лись.

    Остальные «гре­ки» разб­ре­лись от те­ле­ви­зо­ра с иро­ни­чес­ки­ми улы­боч­ка­ми, им как раз больше им­по­ни­ро­ва­ла «шай­ка ин­тел­лек­ту­алов» на TV. Те­перь гос­ти с ин­те­ре­сом пос­мат­ри­ва­ли на Ли­доч­ку, как она хо­чет пон­ра­виться и Ан­то­ну, и де­ду Ар­сю­ше, ка­кой эн­ту­зи­азм! Мальчиш­ки, кри­ча­щие о но­вой на­ции, это хоть смеш­но, но по­нят­но, но - трид­ца­ти­лет­няя по­тас­куш­ка, ре­шив­шая за­ар­ка­нить ре­дак­то­ра «Курьера» и уда­рив­ша­яся в ро­ман­ти­ку Об­щей Судьбы - это уж, прос­ти­те, юмор выс­ше­го клас­са! Пред­по­ло­жи­те, гос­по­да, что меч­та Ли­доч­ки Нес­сельро­де, осу­щест­вит­ся и она по­род­нит­ся с Луч­ни­ко­вы­ми. Что про­изой­дет с бед­ной ба­рыш­ней в но­вом се­мей­ном ком­по­те? Па­па Нес­сельро­де мах­ро­вый мо­нар­хист, а ведь она бла­го­го­ве­ет пе­ред сво­им па­пой, по­то­му что он дал ей жизнь! Ма­ма Нес­сельро­де за конс­ти­ту­ци­он­ную мо­нар­хию, а ведь и ма­ма - это Ли­доч­ки­но вто­рое я, да и вос­пи­та­ние она по­лу­чи­ла анг­лий­ское. Бу­ду­щий тесть ее - один из от­цов ост­ров­ной де­мок­ра­тии, конс­ти­ту­ци­она­лист-де­мок­рат. Бу­ду­щий муж - тво­рец Идеи Об­щей Судьбы, со­ве­ти­за­ции Кры­ма. Бу­ду­щий же ее па­сы­нок и сей­час пе­ред на­ми - граж­да­нин Яки-лэн­да! Бед­ная ба­рыш­ня, ка­кой на­деж­дой ос­ве­ще­но ее ли­цо, как ро­ман­ти­чес­ки тре­пе­щут ее одеж­ды на фо­не Пон­та Эвк­синс­ко­го! Она уже ви­дит, долж­но быть, на­ше­го мо­нар­ха в ро­ли Ген­се­ка ЦК КПСС, и По­лит­бю­ро, ува­жа­ющее конс­ти­ту­цию, пред­ло­жен­ную им «Пар­ти­ей на­род­ной сво­бо­ды» и Яки АССР в сос­та­ве ЕНУ­ОМ­Ба, обаг­рен­но­го жерт­вен­ны­ми зна­ме­на­ми Об­щей Судьбы…

    Арсения Ни­ко­ла­еви­ча приг­ла­си­ли к те­ле­фо­ну и он ус­лы­шал в труб­ке го­лос Бакс­те­ра:

    - Хэлло, Ар­си, - бор­мо­тал в труб­ке ста­рый разв­рат­ник, - по­хо­же на то, что мы с то­бой еще не выш­ли в ти­раж.

    - Поздравляю, - су­хо ска­зал Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич. - На ме­ня твои ус­пе­хи со­вер­шен­но не расп­рост­ра­ня­ют­ся.

    Бакстер сму­щен­но хо­хот­нул.

    - Ты не по­нял, ста­рый Ар­си. Имею в ви­ду прок­ля­тые средст­ва мас­со­вой ин­фор­ма­ции. У вас в Кры­му они сов­сем обе­зу­ме­ли, да­же по срав­не­нию со Шта­та­ми. О те­бе уже со­об­щи­ли на весь Ост­ров, что ты у Нес­сельро­де, а мою по­су­ди­ну би­тый час фо­тог­ра­фи­ру­ет с пир­са ка­кая-то сво­лочь. Что им на­до от двух раз­ва­лин?

    - Ты для это­го мне сю­да зво­нишь? - спро­сил Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич. - Что­бы я те­бе от­ве­тил?

    - Не злись, олд­шу, ты злишься, как буд­то я у те­бя де­воч­ку увел. Ведь она же ничья бы­ла, со­вер­шен­но од­на и ничья, я ни­ко­му не нас­ту­пил на хвост, прос­ти уж мне мои контр­ре­во­лю­ци­он­ные за­маш­ки, - ка­ню­чил Бакс­тер.

    - Послушай, мне это на­до­ело, - Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич на­роч­но ни ра­зу не наз­вал име­ни сво­его со­бе­сед­ни­ка, по­то­му что не­по­да­ле­ку про­гу­ли­вал­ся Ва­дим Вос­то­ков и яв­но прис­лу­ши­вал­ся. - Се­год­ня ночью я возв­ра­ща­юсь на свою го­ру. Ес­ли хо­чешь, при­ез­жай, по­ды­шишь све­жим воз­ду­хом. Мо­жешь взять с со­бой, - он под­черк­нул, - ко­го хо­чешь.

    - Нам нуж­но уви­деться, - вдруг де­ло­вым и да­же стро­гим го­ло­сом ска­зал Бакс­тер. - Я те­бе не ска­зал, что от­сю­да ле­чу в Моск­ву. Ше­ре­метьево да­ет мне ут­рен­ний час для по­сад­ки. Ты едешь в Аэро-Сим­фи встре­чать сы­на. О'кей, вы­ез­жай сей­час же, и мы встре­тим­ся в Аэро-Сим­фи хо­тя бы на час. Бар «Импе­рия» те­бя уст­ро­ит?

    Лучников-старший по­ве­сил труб­ку, вер­нул­ся на ве­ран­ду, на­шел вну­ка и пред­ло­жил ему вмес­те встре­тить от­ца. Внук не­ожи­дан­но сог­ла­сил­ся, да­же не без ра­дос­ти. От­ку­да едет мой ста­рый атац? по­ин­те­ре­со­вал­ся он. Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич по­жал пле­ча­ми. Я ждал его из Моск­вы, но он возв­ра­ща­ет­ся че­рез Сток­гольм. От мо­его ста­ри­ка мож­но все­го ждать, ска­зал Ан­тон. Не удив­люсь, ес­ли он из кос­мо­са к нам сва­лит­ся. Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич по­ра­до­вал­ся теп­лым нот­кам в го­ло­се вну­ка. Все-та­ки он лю­бит от­ца, сом­не­ний нет. Вот только ког­да возв­ра­ща­ет­ся из Ита­лии, от сво­ей ма­мы, ны­неш­ней гра­фи­ни Малько­ван­ти, ста­но­вит­ся враж­деб­ным, от­чуж­ден­ным, но по­жи­вет нем­но­го вда­ли от до сих пор еще злобст­ву­ющей синьоры, и сно­ва все тот же слав­ный Ан­тош­ка Луч­ни­ков.

    С умо­ля­ющи­ми гла­за­ми по­дош­ла Ли­доч­ка Нес­сельро­де. Нельзя ли со­путст­во­вать? Прос­то хо­чет­ся оку­нуться в ат­мос­фе­ру аэро­пор­та. Дав­но как-то ни­ку­да не ле­та­ла, за­си­де­лась в Кры­му, ат­мос­фе­ра ноч­но­го аэро­пор­та всег­да ее вдох­нов­ля­ет, а ведь она еще нем­но­го и по­эт.

    - Еще и по­эт? - уди­вил­ся Ан­тон. - Кто же ты еще, Лид­ка? Не­уже­ли это прав­да то, что о те­бе го­во­рят?

    - Противный Ан­тош­ка! - Ли­доч­ка за­мах­ну­лась на не­го ку­лач­ком. - Я те­бе в ма­те­ри го­жусь! - ост­рый взгля­дик бро­шен на Ар­се­ния Ни­ко­ла­еви­ча.

    Пришлось брать ду­ри­щу в ту­ни­ке с со­бой. Ее по­са­ди­ли на зад­ний ши­ро­чен­ный ди­ван в «бент­ли», а са­ми се­ли впе­ре­ди, Ан­тон за ру­лем.

    Пока еха­ли, Ан­тон без умол­ку бол­тал о сво­ей но­вой иде­оло­гии, мо­жет быть, он ре­шил за до­ро­гу до аэро­пор­та об­ра­тить и де­душ­ку в свою ве­ру. Шестьде­сят про­цен­тов на­се­ле­ния на Ост­ро­ве - сфор­ми­ро­вав­ши­еся яки. Вы, ста­рые врэ­ва­ку­ан­ты, отор­ва­лись от жиз­ни, не зна­ете жиз­ни на­ро­да, не зна­ете тен­ден­ций сов­ре­мен­ной жиз­ни. Долг сов­ре­мен­ной мо­ло­де­жи - спо­собст­во­вать про­буж­де­нию на­ци­онально­го соз­на­ния. Все рус­ское на Ост­ро­ве - это вче­раш­ний день, все та­тарс­кое - по­зав­че­раш­ний день, анг­ло­языч­ное на­се­ле­ние - это во­об­ще вздор. Нельзя цеп­ляться за приз­ра­ка, на­до ис­кать но­вые пу­ти.

    Дед сог­ла­шал­ся, что в рас­суж­де­ни­ях вну­ка есть оп­ре­де­лен­ный ре­зон, но, по его мне­нию, они слиш­ком преж­дев­ре­мен­ны. Что­бы го­во­рить о но­вой на­ции, нуж­но про­ка­титься по меньшей ме­ре еще че­рез па­ру по­ко­ле­ний. Сей­час нет ни культу­ры яки, ни язы­ка яки. Это прос­то ме­ша­ни­на, ис­ко­вер­кан­ные рус­ские, та­тарс­кие и анг­лий­ские сло­ва с вкрап­ле­ни­ями ро­манс­ких и гре­чес­ких эле­мен­тов.

    Внук воз­ра­жал. Ско­ро бу­дут учеб­ни­ки по язы­ку яки, сло­ва­ри, га­зе­ты на яки, жур­на­лы, ка­нал те­ле­ви­де­ния. Есть уже ин­те­рес­ные пи­са­те­ли, один из них он сам, пи­са­тель Тон Луч…

    - Ваше дви­же­ние, - ска­зал Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич, - ес­ли уж оно су­щест­ву­ет, долж­но быть го­раз­до скром­нее, оно долж­но но­сить прос­ве­ти­тельский ха­рак­тер, а не…

    - Если мы бу­дем скром­нее, бу­дет позд­но, - вдруг ска­зал Ан­тон ти­хо и за­дум­чи­во. - Мо­жет быть, ты и прав, дед, мы ро­ди­лись слиш­ком ра­но, но ес­ли мы бу­дем ждать, все бу­дет кон­че­но очень быст­ро. Нас сож­рет Сов­де­пия, или здесь ус­та­но­вит­ся фа­шизм… Сло­вом… - Он за­мол­чал.

    Арсений Ни­ко­ла­евич впер­вые серьезно пос­мот­рел на сво­его лю­би­мо­го мальчиш­ку, впер­вые по­ду­мал, что он его не­до­оце­ни­ва­ет, впер­вые по­ду­мал, что тот стал взрос­лым, сов­сем взрос­лым.

    Лидочка Нес­сельро­де в мужс­ких раз­го­во­рах учас­тия не при­ни­ма­ла, она бы­ла под­черк­ну­то женст­вен­на и ро­ман­тич­на. От­ки­нув­шись на ко­жа­ные си­денья, она как бы меч­та­ла, гля­дя на про­ле­та­ющие звез­ды, лу­ну, об­ла­ка.

    Аэро-Симфи рас­ки­нул­ся к се­ве­ру от сто­ли­цы, сра­зу за скло­на­ми крымс­ких гор, це­лый, от­дельный го­род с мик­рог­руп­па­ми раз­но­этаж­ных све­тя­щих­ся стро­ений, с пе­ре­се­че­ни­ем ав­тот­расс и бес­чис­лен­ны­ми пар­кин­га­ми, ус­тав­лен­ны­ми ма­ши­на­ми. В цент­ре на гра­ни ран­ве­ев, как на­зы­ва­ют здесь взлет­ные до­рож­ки, воз­вы­ша­ет­ся ги­гантс­кий све­тя­щий­ся гриб (если бы мож­но бы­ло приб­ли­зи­тельно так наз­вать дан­ную ар­хи­тек­тур­ную фор­му) цент­ральной баш­ни Аэро-Сим­фи.

    Администрация Аэро-Сим­фи гор­ди­лась тем, что от­сю­да пас­са­жи­рам не хо­чет­ся уле­тать. В са­мом де­ле, по­па­дая в бес­ко­неч­ные за­лы, хол­лы, гос­ти­ные, круг­ло­су­точ­но ра­бо­та­ющие эле­гант­ные ма­га­зи­ны и бес­чис­лен­ные ин­тим­ные ба­ры, сту­пая по пру­жи­ня­щим мяг­ким по­лам, вби­рая еле слыш­ную ус­по­ка­ива­ющую му­зы­ку, кра­ем уха слу­шая очень от­чет­ли­вую, но очень не­на­вяз­чи­вую речь дик­то­ров, пред­ва­ря­емую мяг­ким, как бы бар­ха­том по бар­ха­ту, гон­гом, вы чувст­ву­ете се­бя в на­деж­ных, за­бот­ли­вых и не­на­вяз­чи­вых ру­ках сов­ре­мен­ной гу­ма­нис­ти­чес­кой ци­ви­ли­за­ции, и вам в са­мом де­ле не очень-то хо­чет­ся уле­тать в ка­кую-ни­будь кош­мар­ную сля­кот­ную Моск­ву или в веч­но бас­ту­ющий Па­риж, где ваш че­мо­дан мо­гут зап­рос­то выб­ро­сить на ули­цу. Собст­вен­но го­во­ря, мож­но и не уле­тать, мож­но здесь жить не­де­ля­ми, гу­лять по ги­гантс­ко­му зда­нию, наб­лю­дать взле­ты и по­сад­ки, вкус­но обе­дать в раз­лич­ных уют­ных на­ци­ональных рес­то­ран­чи­ках, зна­ко­миться с тран­зит­ны­ми лег­ко­мыс­лен­ны­ми пас­са­жи­ра­ми, но­че­вать в зву­ко­неп­ро­ни­ца­емых, об­ду­ва­емых ве­ли­ко­леп­ней­шим воз­ду­хом но­ме­рах, ни­ку­да не ехать, но чувст­во­вать се­бя тем не ме­нее в ат­мос­фе­ре пу­те­шест­вия.

    В ба­ре «Импе­рия» в этот час не бы­ло ни­ко­го, кро­ме Фре­да Бакс­те­ра с его да­мой. Гре­хо­вод­ник предс­та­вил свою прос­ти­ту­точ­ку очень це­ре­мон­но:

    - Тина, это мой ста­рый друг, еще по вой­не, ста­рый Ар­си. Ар­си, поз­на­комься с ма­де­му­азель Ти­ной из Фин­лян­дии. Ты го­во­ришь по-финс­ки, Ар­си? Жаль. Впро­чем, ма­де­му­азель Ти­на по­ни­ма­ет по-англий­ски, по-не­мец­ки и да­же нем­но­го по-рус­ски. И да­же слег­ка по-фран­цузс­ки, - до­ба­вил он, улыб­нув­шись.

    Тина (то есть, ра­зу­ме­ет­ся, Та­ня) про­тя­ну­ла ру­ку Ар­се­нию Ни­ко­ла­еви­чу и улыб­ну­лась очень отк­ры­то, спо­кой­но и, как по­ка­за­лось ста­ро­му дво­ря­ни­ну, слег­ка през­ри­тельно. Они си­де­ли в по­лук­руг­лом алько­ве, об­тя­ну­том сафьяно­вой ко­жей, вок­руг сто­ла, над ко­то­рым ви­се­ла ста­ро­мод­ная лам­па с бах­ро­мой.

    - Мне нуж­но ска­зать те­бе пе­ред от­ле­том нес­колько слов, - Бакс­тер выг­ля­дел груст­но­ва­тым и ус­та­лым. - Мо­жет быть, ма­де­му­азель Ти­на по­си­дит с мо­ло­дежью у стой­ки?

    - Хелло, - ска­зал Ан­тон. - Пош­ли с на­ми, мис­сис.

    Он по­вел «жен­щин к стой­ке, за ко­то­рой ску­чал оди­но­кий кра­са­вец-бар­тен­дер с се­ды­ми вис­ка­ми, хо­дя­чая рек­ла­ма «Вы­пей «Смир­нофф» и у те­бя пе­рех­ва­тит ды­ха­ние». Он, ко­неч­но, ока­зал­ся (или при­чис­лял се­бя к) яки, и по­то­му пор­ван­ная май­ка Ан­то­на выз­ва­ла у не­го внеп­ро­фес­си­ональные сим­па­тии. Он вклю­чил те­ле­ви­зор за стой­кой и на од­ном из две­над­ца­ти ка­на­лов на­шел пов­тор Ти-Ви-Ми­га. Ан­тон ком­мен­ти­ро­вал изоб­ра­же­ние, го­ря­чил­ся, пы­тал­ся до­нес­ти и до «фин­ки» с ее об­ры­воч­ны­ми язы­ка­ми смысл про­ис­хо­дя­ще­го, апел­ли­ро­вал и к Ли­доч­ке Нес­сельро­де, но та только улы­ба­лась - она смот­ре­ла на се­бя со сто­ро­ны: ноч­ной аэро­порт, поч­ти пус­той бар, мо­ло­дая жен­щи­на-арис­ток­рат­ка ждет при­ле­та сво­его же­ни­ха-арис­ток­ра­та. В ми­ре пле­бей­ских страс­тей - две арис­ток­ра­ти­чес­кие ду­ши приб­ли­жа­ют­ся друг к дру­гу.

    Таня прит­во­ря­лась, что она поч­ти ни­че­го не по­ни­ма­ет по-рус­ски и го­раз­до больше, чем на са­мом де­ле, по­ни­ма­ет по-англий­ски. Раз­го­вор, как это обыч­но в Кры­му, лег­ко пе­рес­ка­ки­вал с рус­ско­го на анг­лий­ский, мелька­ли и та­тарс­кие, и итальянские, и еще ка­кие-то, сов­сем уж не­по­нят­но­го про­ис­хож­де­ния сло­ва.

    - Сложная проб­ле­ма, сэр, - го­во­рил бар­тен­дер. - Возьми­те ме­ня. Ба­тя мой - чис­тый ку­банс­кий ка­зак, а ани­ма на­по­ло­ви­ну гре­чан­ка, на­по­ло­ви­ну бри­тиш. Же­нил­ся я на та­та­роч­ке, а доч­ка моя сей­час за­муж выш­ла за сер­ба с од­ной чет­вертью итальянской кро­ви. Слож­ный кок­тей­ль тут у нас по­лу­ча­ет­ся, сэр, на на­шем Ост­ро­ве.

    - Этот кок­тей­ль на­зы­ва­ет­ся «Яки», - ска­зал Ан­тон. Бар­тен­дер хлоп­нул се­бя по лбу.

    - Блестящая идея, сэр. Это бу­дет мой фир­мен­ный на­пи­ток. Кок­тей­ль «Яки»! Я возьму па­тент!

    - Мне за идею бесп­лат­ная вы­пив­ка, - зас­ме­ял­ся Ан­тон.

    - Whenever you want sir! - за­хо­хо­тал бар­тен­дер.

    - Вы здесь ту­рист­ка, ми­лоч­ка? - лю­без­но спро­си­ла Ли­доч­ка Нес­сельро­де Та­ню. - Иа!Чу­дес­но! А я, зна­ете ли, жду сво­его же­ни­ха, он дол­жен вер­нуться из дальних странст­вий. Нихт ферш­те­ен? Фи­ан­сей, комп­рэ­нэ ву? Май брай­дг­рум…

    

    За сто­ли­ком под бах­ром­ча­той лам­пой меж­ду тем не­то­роп­ли­во бе­се­до­ва­ли друг с дру­гом два ста­ри­ка.

    - Жизнь на­ша кон­ча­ет­ся, Ар­се­ний, - го­во­рил Бакс­тер. - Да­вай напьемся, как в ста­рые го­ды?

    - Я и в ста­рые го­ды ни­ког­да не на­пи­вал­ся, как ты, - ска­зал Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич. - Ни­ког­да до скотс­ко­го уров­ня не до­ка­ты­вал­ся.

    - Понимаю, что ты хо­чешь ска­зать, - пе­чально и ви­но­ва­то про­бор­мо­тал Бакс­тер. - Но это не скотст­во, Ар­си. Это мои пос­лед­ние шан­сы, прос­ти, при­вык пла­тить жен­щи­нам за лю­бовь. Не злись на ме­ня. Я опять влю­бил­ся, Ар­си. Я пом­ню, как вы сме­ялись на­до мной во Фран­ции. По­ку­паю ка­кую-ни­будь блядь за сто фран­ков и сра­зу влюб­ля­юсь. А сей­час… сей­час я сов­сем стал раз­маз­ня, Ар­си… Ста­рый сен­ти­мен­тальный ки­сель… Ты зна­ешь, эта Ти­на, она чу­до, по­верь мне, ни­ког­да у ме­ня не бы­ло та­кой жен­щи­ны. Что-то осо­бен­ное, Ар­си. То, что на­зы­ва­ет­ся слад­кая…

    - Заткнись! - брезг­ли­во по­мор­щил­ся Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич. - Вов­се не ин­те­рес­но выс­лу­ши­вать приз­на­ния слю­ня­во­го ма­раз­ма­ти­ка.

    - Ладно. - Бакс­тер по­ло­жил ему на длин­ную ла­донь свою бок­серс­кую чуть де­фор­ми­ро­ван­ную ла­пу с пят­ныш­ка­ми стар­чес­кой пиг­мен­та­ции.

    «У ме­ня вот до сих пор эта мерз­кая пиг­мен­та­ция не по­яви­лась», - со стран­ным удов­лет­во­ре­ни­ем по­ду­мал Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич.

    - Арси, ты зна­ешь, сколько в жи­вых ос­та­лось из на­ше­го по­ко­ле­ния к се­год­няш­не­му дню? - спро­сил Бакс­тер.

    Арсений Ни­ко­ла­евич по­жал пле­ча­ми.

    - Я ста­ра­юсь об этом не ду­мать, Бак. Жи­ву на сво­ей го­ре и ду­маю о них как о жи­вых. Осо­бен­но о Мак­се…

    - Я хо­тел бы жить ря­дом с то­бой на тво­ей го­ре, - ска­зал Бакс­тер. - Ря­дом с Мак­сом…

    - Ты все-та­ки на­ди­ра­ешься, - Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич заг­ля­нул в его ста­кан. - Что ты пьешь?

    - Арси, по­верь, весь биз­нес и вся по­ли­ти­ка для ме­ня сей­час - зо­ла, глав­ное на за­ка­те жиз­ни - че­ло­ве­чес­кие от­но­ше­ния. Мне го­во­рят: ты - Ной, ты мо­жешь вес­ти наш ков­чег! Вздор, го­во­рю я. Ка­кой я вам Ной, я лишь ста­рый ко­зел, ко­то­ро­го по­ра выб­ра­сы­вать за борт. Пусть ме­ня гром уда­рит, но я при­ехал сю­да пе­ред скуч­ней­шей фи­нан­со­вой по­езд­кой в Моск­ву только для то­го, что­бы те­бя уви­деть, ста­рый мой доб­рый Ар­си.

    Он от­ки­нул­ся на сафьяно­вые по­душ­ки и вдруг зор­ко пос­мот­рел на ста­ро­го дру­га, на ко­то­ро­го вро­де и не об­ра­щал осо­бо­го вни­ма­ния, ко­то­рый до это­го был для не­го как бы лишь восп­ри­ни­ма­ющим уст­рой­ст­вом.

    - Вот кто Ной, - ска­зал он тор­жест­вен­но. - Ной - это ты, Ар­се­ний Луч­ни­ков! Пос­лу­шай, - он опять на­ва­лил­ся лок­тя­ми на стол в ма­не­ре во­ди­те­ля гру­зо­ви­ка… - ты ведь, ко­неч­но, зна­ешь, что в ми­ре су­щест­ву­ет та­кая шту­ка - Трехс­то­рон­няя Ко­мис­сия. Я на ней час­то при­сутст­вую и де­лаю вид, что все по­ни­маю, что очень ува­жаю всех этих джентльме­нов, за­ня­тых спа­се­ни­ем че­ло­ве­чест­ва. Си­мы, ха­мы и яфе­ты стро­ят ков­чег в от­сутст­вие Ноя. Сло­вом, там вдруг уз­на­ли, что мы с то­бой друзья, и ста­ли ме­ня под­зу­жи­вать. Ты хо­чешь знать, что ду­ма­ют в Трехс­то­рон­ней Ко­мис­сии о си­ту­ации на Ост­ро­ве Крым? Ви­дишь ли, мне са­мо­му на все это нап­ле­вать, мне важ­но как-то вмес­те с то­бой и с ос­тав­ши­ми­ся сверст­ни­ка­ми до­жить свой срок и «при­со­еди­ниться к большинст­ву» в доб­ром ста­ром анг­лий­ском смыс­ле, но они мне ска­за­ли: на­ша Ко­мис­сия - это Ной, мы стро­им ков­чег сре­ди крас­но­го по­то­па… Они про­си­ли ме­ня по­го­во­рить с то­бой, они го­во­рят, ты - крымс­кий Ной, - что-то они зад­ви­ну­лись там на этой идее ков­че­га, - но од­но мо­гу те­бе ска­зать, я не из-за них к те­бе при­ехал, при­ехал прос­то по­ви­даться…

    - Бак, ты и в са­мом де­ле впа­да­ешь в ма­разм… - до­сад­ли­во прер­вал его Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич.

    - Хорошо, из­ла­гаю суть де­ла. - Бакс­тер за­ку­рил «га­ва­ну» и на­чал го­во­рить не­то­роп­ли­во, де­ло­ви­то и чет­ко, так, долж­но быть, он и выс­ту­пал на прес­ло­ву­той Трехс­то­рон­ней Ко­мис­сии или в прав­ле­нии сво­его бан­ка.

    - Ситуация на Ост­ро­ве и вок­руг не­го ста­но­вит­ся не­уп­рав­ля­емой. Со­ветс­ко­му Со­юзу дос­та­точ­но по­ше­ве­лить пальцем, что­бы при­со­еди­нить вас к се­бе. Ост­ров на­хо­дит­ся в ес­тест­вен­ной сфе­ре со­ветс­ко­го вли­яния. На­се­ле­ние де­мо­ра­ли­зо­ва­но не­ис­товст­вом де­мок­ра­тии. Идея Об­щей Судьбы ов­ла­де­ва­ет ума­ми. Большинст­во не предс­тав­ля­ет се­бе и нс хо­чет предс­тав­лять пос­ледст­вий анш­лю­са. Стра­те­ги­чес­кая ост­ро­та в сов­ре­мен­ных ус­ло­ви­ях ут­ра­че­на. Речь идет только лишь о бес­соз­на­тельном фи­зи­оло­ги­чес­ком ак­те пог­ло­ще­ния ма­ло­го большим. Не про­изош­ло это­го до сих пор только по­то­му, что в Рос­сии очень вли­ятельные си­лы не хо­тят вас заг­ла­ты­вать, больше то­го, эти си­лы от­ра­жа­ют мас­со­вое подс­пуд­ное наст­ро­ение, ко­то­рое, ко­неч­но, ни­ког­да не мо­жет явиться на по­верх­ность в си­лу иде­оло­ги­чес­ких при­чин. Этим си­лам не нуж­на но­вая ав­то­ном­ная рес­пуб­ли­ка, они не зна­ют, как пос­ту­пить с пятью мил­ли­она­ми лиш­них лю­дей, не снаб­жен­ных к то­му же спе­ци­фи­чес­кой со­ветс­кой пси­хо­ло­ги­ей, они по­ни­ма­ют, что эко­но­ми­чес­кое проц­ве­та­ние Кры­ма кон­чит­ся на сле­ду­ющий же день пос­ле при­со­еди­не­ния. Сей­час их ри­гид­ная сис­те­ма кое-как прис­по­со­би­лась к су­щест­во­ва­нию у се­бя под бо­ком ма­ленькой фальши­вой Рос­сии, прис­по­со­би­лась и иде­оло­ги­чес­ки, и стра­те­ги­чес­ки, и, осо­бен­но, эко­но­ми­чес­ки. По сек­рет­ным све­де­ни­ям, треть ва­лю­ты идет к со­вет­чи­кам че­рез Крым. Сло­вом, «ста­тус кво» как бы уст­ра­ива­ет всех, не го­во­ря уже о том, что он вно­сит ка­кую-то ми­лую пи­кант­ность в меж­ду­на­род­ные от­но­ше­ния. Од­на­ко си­ту­ация вы­хо­дит из-под конт­ро­ля. Про­со­ветс­кие и пан­ру­систс­кие наст­ро­ения на Ост­ро­ве - это единст­вен­ная ре­альность. Ос­тальное: все эти «яки», «ки­тай­цы», «албан­цы», «волчьи сот­ни» - детс­кие иг­ры. Со­ветс­кая сис­те­ма, как это ни стран­но, ма­ло уп­рав­ля­ема по срав­не­нию с за­пад­ны­ми струк­ту­ра­ми, ей дви­жут за­час­тую ма­ло­изу­чен­ные сти­хий­ные си­лы, срод­ни тек­то­ни­чес­ким сдви­гам. Бли­зит­ся день, ког­да СССР пог­ло­тит Ост­ров.

    - Никто у нас и не сом­не­ва­ет­ся в этом, - вста­вил Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич.

    - Прости, но он бу­дет вы­нуж­ден пог­ло­тить Ост­ров. Он сде­ла­ет это воп­ре­ки сво­ему же­ла­нию. Трехс­то­рон­няя Ко­мис­сия по­лу­чи­ла дос­та­точ­но яс­ные на­ме­ки на это не­пос­редст­вен­но из Моск­вы.

    Некоторое вре­мя они мол­ча смот­ре­ли друг на дру­га, по­том Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич, на­ру­шая свой за­рок, поп­ро­сил у Бакс­те­ра си­га­ру.

    - Далее? - ска­зал он, ло­вя сквозь дым жест­кие го­лу­бенькие глаз­ки бан­ди­та за­пад­ной пус­ты­ни Фре­да Бакс­те­ра.

    - Далее на­чи­на­ет­ся ху­до­жест­вен­ная ли­те­ра­ту­ра, - ус­мех­нул­ся тот. - За­пад вро­де бы со­вер­шен­но не за­ин­те­ре­со­ван в су­щест­во­ва­нии не­за­ви­си­мой рус­ской тер­ри­то­рии. Стра­те­ги­чес­ки Крым, как я уже ска­зал, в на­ше вре­мя пол­ный ноль. При­род­ных ре­сур­сов вам са­мим ед­ва хва­та­ет, а «Ара­бат-ойл-Ком­па­ни» уже про­би­ра­ет­ся в Пер­сидс­кий За­лив. Про­мыш­лен­ность ва­ша - лиш­ний кон­ку­рент на на­ших су­жи­ва­ющих­ся рын­ках. Ка­за­лось бы, нап­ле­вать и за­быть, од­на­ко За­пад, ну и, ко­неч­но, Трехс­то­рон­няя Ко­мис­сия в пер­вую оче­редь ока­зы­ва­ет­ся все-та­ки за­ин­те­ре­со­ва­на в су­щест­во­ва­нии не­за­ви­си­мо­го Кры­ма. В со­от­ветст­вии с сов­ре­мен­ным сос­то­яни­ем умов, мы за­ин­те­ре­со­ва­ны в ва­шем су­щест­во­ва­нии нравст­вен­но и эс­те­ти­чес­ки. За­па­ду, ви­ди­те ли, важ­но, что­бы в то­та­ли­тар­ном по­то­пе дер­жал­ся на пла­ву та­кой кра­си­вый ков­чег, как Ост­ров Окей. Как те­бе нра­вит­ся этот бред?

    - Не так уж глу­по, - ска­зал Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич.

    - Ага, - тор­жест­ву­юще ска­зал Бакс­тер. - В те­бе, я ви­жу, за­ра­бо­тал дво­рянс­кий ро­ман­тизм. Так знай, что ва­ша дво­рянс­кая рус­ская ста­ро­мод­ная сен­ти­мен­тальность, так на­зы­ва­емые «вы­со­кие по­ры­вы», сей­час счи­та­ют­ся сов­ре­мен­ны­ми фу­ту­ро­ло­га­ми на­ибо­лее по­зи­тив­ной и праг­ма­ти­чес­кой по­зи­ци­ей че­ло­ве­чест­ва.

    - И по­то­му я - Ной? - ус­мех­нул­ся Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич.

    - Sure, - кив­нул Бакс­тер. - Только ты и ник­то дру­гой.

    - Где же ваш Ара­рат? - спро­сил Луч­ни­ков.

    - North At­lan­tic Tre­aty Or­ga­ni­sa­ti­on, - ска­зал Бакс­тер. - Рез­кое и ре­ши­тельное уси­ле­ние за­пад­ной и да­же про­аме­ри­канс­кой ори­ен­та­ции. За­пад­ный во­ен­ный га­рант. Ста­бильность вос­ста­но­вит­ся, и с об­лег­че­ни­ем вздох­нут преж­де все­го в Моск­ве. Бу­дет ярост­ная про­па­ган­дистс­кая ком­па­ния, за­да­вят де­сят­ка два дис­си­ден­тов, по­том все ус­по­ко­ит­ся. Ко­мис­сия по­лу­чи­ла дос­та­точ­но яс­ные на­ме­ки из тех же мос­ковс­ких ис­точ­ни­ков. В кон­це кон­цов, там же то­же есть лю­ди, по­ни­ма­ющие, что мы все свя­за­ны од­ной це­поч­кой… Ты Са­ха­ро­ва чи­тал? Предс­тавь се­бе, в Крем­ле есть лю­ди, ко­то­рые его то­же чи­та­ют.

    - Я не го­жусь, - ска­зал ре­ши­тельно Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич. - Я слиш­ком стар, у ме­ня слиш­ком мно­го, Бак, на­ко­пи­лось грус­ти, я не хо­чу те­рять свою го­ру, Бак, я бу­ду си­деть на сво­ей го­ре, Бак, мне поч­ти во­семьде­сят лет, Бак, я мо­лод только по срав­не­нию со сво­ей го­рой, ста­рый Бак. И, на­ко­нец, я не хо­чу враж­до­вать со сво­им сы­ном.

    - Понимаю, - кив­нул Бакс­тер. - Возьми ме­ня на свою го­ру, Ар­си. Мне то­же все на­до­ело, мне смеш­но си­деть на этой Трехс­то­рон­ней Ко­мис­сии, где все та­кие праг­ма­ти­ки и оп­ти­мис­ты, мне прос­то смеш­но на них смот­реть и их слу­шать. По­ло­жит ка­кой-ни­будь Гар­ри Кис­сельбур­гер ла­донь на лоб, вро­де бы ми­ро­вая проб­ле­ма ре­ша­ет­ся, а я ви­жу ске­лет, че­реп и кость… Ухо­дя­щая жизнь… Как бы я хо­тел ве­рить, что ос­нов­ные со­бы­тия нач­нут­ся за гранью жиз­ни. Ста­рый Ар­си, в са­мом де­ле, про­дай мне ку­сок тво­ей го­ры. Я бы плю­нул на все, что­бы жить с то­бой ря­дом и по ве­че­рам иг­рать в ка­нас­ту. Взял бы Ти­ну и жил бы с ней на тво­ей го­ре…

    - Так бы и ос­та­лась она с то­бой на на­шей го­ре, - ус­мех­нул­ся Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич и дру­жес­ки по­ло­жил ру­ку ста­ро­му Бакс­те­ру на за­ты­лок.

    У них и преж­де так бы­ва­ло: ес­ли де­ло­вой раз­го­вор не по­лу­ча­ет­ся, они как бы тут же о нем за­бы­ва­ли, де­ла­ли вид, что его и не бы­ло, по­ка­зы­вая этим, что лич­ные свои от­но­ше­ния они ста­вят вы­ше вся­кой эко­но­ми­ки и по­ли­ти­ки.

    - Почему бы ей не бы­вать хоть часть го­да у ме­ня на го­ре, - на­ив­но рас­ши­рил го­лу­бые бан­дитс­кие гла­за ста­рый Бак. - Ес­ли ей за­хо­чет­ся све­женько­го хе­ра, я сам ее от­пу­щу в Ниц­цу или в Май­ями, ку­да угод­но. Я ведь к ней час­тич­но бу­ду от­но­ситься как к доч­ке. Час­тич­но, - под­черк­нул он. - Ар­си, - он за­шеп­тал в ухо ста­ро­му дру­гу, - ска­жу те­бе чест­но, я уже сде­лал ей та­кое пред­ло­же­ние, что-то вро­де это­го. Я пред­ло­жил ей стать мо­ей спут­ни­цей, дру­гом. Уве­рен, что прос­ти­ту­ция для нее - прос­то иг­ра. Она - осо­бая жен­щи­на, та­ких не мно­го в ми­ре, по­верь мне, ты зна­ешь мой опыт…

    В этот мо­мент мяг­ко, бар­ха­том по бар­ха­ту проз­ву­чал гонг и ми­лей­ший го­лос объявил, что са­мо­лет Сток­гольм - Сим­фе­ро­поль за­хо­дит на по­сад­ку. Сле­ва от ба­ра ос­ве­тил­ся большой эк­ран, на ко­то­ром в тем­ных не­бе­сах по­явил­ся сни­жа­ющий­ся, ми­га­ющий де­сят­ком по­са­доч­ных ог­ней и подс­ве­чи­ва­ющий се­бе но­со­вым про­жек­то­ром «джам­бо-джет» ком­па­нии SAS.

    Ультрасовременная, еще ниг­де, кро­ме Сим­фи, не оп­ро­бо­ван­ная сис­те­ма вклю­чи­ла те­ле­ка­ме­ры на бор­ту ог­ром­но­го воз­душ­но­го ко­раб­ля, во всех че­ты­рех ог­ром­ных са­ло­нах, где пас­са­жи­ры, улы­ба­ясь, пе­ре­шу­чи­ва­лись или, нап­ро­тив, сос­ре­до­то­чи­ва­ясь и пог­ру­жа­ясь как бы в сос­то­яние ана­би­оза, го­то­ви­лись к по­сад­ке. Ни в выс­шем, ни в сред­нем клас­сах Анд­рея Луч­ни­ко­ва яв­но не бы­ло, но в пе­ре­пол­нен­ном «эко­но­ми­чес­ком» как буд­то где-то на за­дах мелькну­ло зна­ко­мое, но по­че­му-то дьявольски неб­ри­тое ли­цо.

    Вдруг «Ти­на» спрыг­ну­ла с та­бу­рет­ки и по­бе­жа­ла прочь от ба­ра.

    - Тина! - вскри­чал ис­пу­ган­ный Бакс­тер и вско­чил, прос­ти­рая ру­ки.

    Она да­же не обер­ну­лась.

    

    Дело в том, что по­ка два ста­рых джентльме­на раз­го­ва­ри­ва­ли на по­ли­ти­чес­кие те­мы, Та­ня-Ти­на, си­дя у стой­ки ба­ра, на­ча­ла улав­ли­вать не­ве­ро­ят­ный для нее смысл про­ис­хо­дя­ще­го. Ан­тон и Ли­доч­ка Нес­сельро­де иног­да об­ме­ни­ва­лись реп­ли­ка­ми по-рус­ски, и ей пос­те­пен­но ста­ло яс­но, кто есть кто и для че­го вся ком­па­ния при­бы­ла ночью в Аэро-Сим­фи. Длин­ный па­рень, ко­то­рый меж­ду про­чим па­ру раз как бы слу­чай­но пог­ла­дил ее по спи­не, ока­зал­ся сы­ном Анд­рея. Иди­от­ка с ро­ман­ти­чес­ки­ми при­ды­ха­ни­ями, ока­зы­ва­ет­ся, счи­та­ет­ся не­вес­той Анд­рея, а вы­со­кий се­дой ста­рик, друг ее се­год­няш­не­го кли­ен­та (упот­ре­бив в уме это сло­во, она пок­ры­лась ис­па­ри­ной) прос­то-нап­рос­то отец Анд­рея, тот са­мый зна­ме­ни­тый Ар­се­ний Луч­ни­ков. Тут Та­ня, что на­зы­ва­ет­ся, «поп­лы­ла», а ког­да на эк­ра­не по­явил­ся «джам­бо», ког­да она уви­де­ла или убе­ди­ла се­бя, что уви­де­ла ух­мы­ля­ющу­юся фи­зи­оно­мию Анд­рея, она не вы­дер­жа­ла и по­бе­жа­ла, ку­да гла­за гля­дят - прочь!

    Больше по­лу­ча­са она сло­ня­лась по бес­чис­лен­ным ко­ри­до­рам, тор­го­вым ар­ка­дам, под­ни­ма­лась и спус­ка­лась по эс­ка­ла­то­рам Аэро-Сим­фи. Вез­де иг­ра­ла ти­хая му­зы­ка, то тут, то там по­яв­ля­лись пре­дуп­ре­ди­тельно улы­ба­ющи­еся ли­ца с воп­ро­сом - не нуж­на ли ка­кая-ни­будь по­мощь. У Та­ни дро­жа­ли гу­бы, ей ка­за­лось, что она сей­час ку­да-то по­бе­жит, вле­пит­ся в ка­кую-ни­будь стен­ку, и бу­дет по ней полз­ти, как по­лу­раз­дав­лен­ная му­ха. Ху­ли­ганс­кое ее «прик­лю­че­ние» те­перь ста­но­ви­лось для нее имен­но тем, чем и бы­ло на са­мом де­ле, - прос­ти­ту­ци­ей. Она от­го­ня­ла от се­бя столь не­дав­ние вос­по­ми­на­ния - как брал ее этот ста­рик, как он сна­ча­ла ее раз­дел и тро­гал все ее мес­та, не­то­роп­ли­во и за­дум­чи­во, а по­том вдруг сов­сем по-мо­ло­до­му очень креп­ко сжал и взял ее, и брал дол­го и сильно, бор­мо­ча ка­кую-то аме­ри­канс­кую по­хаб­щи­ну, ко­то­рую она, к счастью, не по­ни­ма­ла, а по­том… она от­го­ня­ла, от­го­ня­ла от се­бя эти пос­тыд­ные вос­по­ми­на­ния… а по­том он ей в люб­ви, ви­ди­те ли, стал объясняться… ко­му - шлю­хе? а по­том он еще кое-че­го за­хо­тел… мо­жет быть, ему обезьянью же­ле­зу трансп­лан­ти­ро­ва­ли… прочь-прочь эти мерз­кие вос­по­ми­на­ния… и с ли­цом, ис­ка­жен­ным зло­бой, она вош­ла в отк­ры­тый и пус­той офис «Край­миа-бэнк» и предъяви­ла ис­пу­ган­но­му мо­ло­до­му клер­ку чек, под­пи­сан­ный Бакс­те­ром.

    Чек ока­зал­ся не на три, а на пять ты­сяч дол­ла­ров. Щед­рая ста­рая го­рил­ла! Клерк, пре­ис­пол­нен­ный поч­те­ния к го­рил­ловс­кой под­пи­си, вы­дал ей круп­ные хрус­тя­щие ас­сиг­на­ции Во­ору­жен­ных Сил Юга Рос­сии; Та­кую сум­му ти­чей она ни­ког­да и в ру­ках-то не дер­жа­ла. Вот мое бу­ду­щее - блядью бу­ду. Только кто мне те­перь та­кие деньги зап­ла­тит? По вок­за­лам бу­ду про­бав­ляться, по сор­тир­ным ка­бин­кам. Гряз­ная тварь. Вид­но, что-то рух­ну­ло во мне сра­зу, ког­да да­ла под­пись Сер­ге­еву, а мо­жет быть, и раньше, ког­да Суп из­бил Анд­рея. Та­кие шту­ки не про­хо­дят да­ром. Ка­ки­ми им­пульса­ми, ка­ки­ми реф­лек­си­ями ни оп­рав­ды­вай свое по­ве­де­ние - ты прос­то-нап­рос­то на­ем­ная сту­кач­ка и гряз­ная блядь. Ты не дос­той­на и сто­ять ря­дом с Анд­ре­ем, ты не име­ешь пра­ва и с му­жем сво­им спать, еще не­из­вест­но - не наг­ра­ди­ла ли те­бя чем-ни­будь ста­рая го­рил­ла на сво­ей ях­те, где весь эки­паж так вы­тя­ги­вал­ся, слов­но она Грейс Кел­ли, не «прос­ти-гос­по­ди» из при­морс­ко­го ка­фе; ты не име­ешь пра­ва и с детьми сво­ими об­щаться; как ты бу­дешь вос­пи­ты­вать сво­их де­тей, гряз­ное чу­до­ви­ще?

    Она ос­та­но­ви­лась воз­ле «Пос­та бе­зо­пас­нос­ти», где два во­ору­жен­ных ко­рот­ки­ми ав­то­ма­та­ми го­ро­до­вых вни­ма­тельно наб­лю­да­ли по те­ле­ви­зо­ру по­ток пас­са­жи­ров, вы­те­ка­ющий из брю­ха скан­ди­навс­ко­го лай­не­ра пря­мо в яр­ко ос­ве­щен­ный ко­ри­дор аэро­пор­та. Го­ро­до­вые веж­ли­во под­ви­ну­лись, что­бы ей луч­ше бы­ло вид­но.

    - Франсэ, ма­дам? - спро­сил один из них.

    - Москва, - ска­за­ла она.

    - О! - ска­зал го­ро­до­вой. - Уд­ра­ли, су­да­ры­ня?

    - С ка­кой ста­ти? - сер­ди­то ска­за­ла Та­ня. - Я в ко­ман­ди­ров­ке.

    - Браво, су­да­ры­ня, - ска­зал го­ро­до­вой. - Я не одоб­ряю лю­дей, ко­то­рые уди­ра­ют из ве­ли­ко­го Со­ветс­ко­го Со­юза.

    Второй го­ро­до­вой мол­ча под­ви­нул Та­не крес­ло.

    Она сра­зу уви­де­ла Анд­рея, иду­ще­го по ко­ри­до­ру с зе­ле­ным урод­ли­вым рюк­за­ком за пле­ча­ми. Он был одет во все со­ветс­кое. Хлип­кие джин­сы из тка­ни «пла­не­та», яв­но с чу­жой зад­ни­цы, ви­се­ли меш­ком. На го­ло­ве у не­го кра­со­ва­лась так на­зы­ва­емая ту­ристс­кая ша­поч­ка, бес­фор­мен­ный ко­мо­чек бельевой тка­ни с над­писью «Ле­нинг­рад» и с пласт­мас­со­вым ко­зырьком цве­та чер­нич­но­го ки­се­ля. Ней­ло­но­вая ку­цая те­лог­рей­ка рас­стег­ну­та, и из-под нее выг­ля­ды­ва­ет гнус­ней­шая син­те­ти­чес­кая цве­тас­тая рас­па­шон­ка. Ры­жих его сногс­ши­ба­тельных усов не вид­но, по­то­му что весь по гла­за за­рос гус­той ры­жей с клоч­ка­ми се­ди­ны ще­ти­ной. Сме­ял­ся, ве­се­лый, как черт. Раз­ма­хи­вал ру­ка­ми, при­ветст­вуя не­ви­ди­мых на эк­ра­не встре­ча­ющих, сво­его бла­го­род­но­го па­пеньку, сво­его кра­сав­чи­ка-сы­ноч­ка, свою ро­ман­ти­чес­кую жи­лис­тую выд­ру-не­вес­ту и, долж­но быть, дру­га до­ма, аме­ри­канс­ко­го мерз­ко­го бо­га­тея с пе­ре­са­жен­ной обезьяньей же­ле­зой.

    - Не ваш, мэм? - прер­вав бес­ко­неч­ное же­ва­ние га­ма, спро­сил вто­рой го­ро­до­вой.

    Лучников про­шел ми­мо ка­ме­ры.

    Таня, не от­ве­тив го­ро­до­во­му, рез­ко вста­ла, отб­ро­си­ла стул и по­бе­жа­ла в ко­нец ко­ри­до­ра, где све­ти­лась на раз­ных язы­ках над­пись «Вы­ход», где чер­не­ла спа­си­тельная или ги­бельная ночь и мед­лен­но пе­ред­ви­га­лись жел­тые крымс­кие так­си мар­ки «форд-пи­тер».

    

    - Почему ты из Сток­гольма? - спро­сил сы­на Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич. - Мы жда­ли те­бя из Моск­вы.

    - Вы не предс­тав­ля­ете, ре­бя­та, ка­кие у ме­ня бы­ли прик­лю­че­ния на ис­то­ри­чес­кой ро­ди­не, - ве­се­ло рас­ска­зы­вал Луч­ни­ков, об­ни­мая за пле­чи от­ца и сы­на и с не­ко­то­рым удив­ле­ни­ем, но впол­не бла­госк­лон­но пог­ля­ды­вая на си­я­ющую Ли­доч­ку Нес­сельро­де. - Во-пер­вых, я обор­вал хвост, я скво­за­нул от них с кон­ца­ми. Две не­де­ли я мо­тал­ся по цент­ральным гу­бер­ни­ям без ка­кой-ни­будь сто­ящей кси­вы в кар­ма­не. Все ду­ма­ют, что это не­воз­мож­но в на­шей дер­жа­ве, но это воз­мож­но, ре­бя­та! По­том на­ча­лось са­мое фан­тас­ти­чес­кое. Вы не по­ве­ри­те, я не­ле­гально пе­ре­сек гра­ни­цу, я сде­лал из них пол­ных кло­унов!

    Арсений Ни­ко­ла­евич снис­хо­ди­тельно слу­шал по­ток жар­гон­ных со­ветс­ких эксп­рес­сий, ис­тор­га­емый Анд­ре­ем. До­жил до се­дых во­лос и ни­как не из­ба­вит­ся от мальчи­шест­ва - вот и сей­час яв­но фи­гу­ря­ет сво­ей со­ветс­костью, этой не­мыс­ли­мой за­то­ва­рен­ной боч­ко­та­рой.

    - Нет-нет, на­ша ро­ди­на по­ис­ти­не стра­на чу­дес, - про­дол­жал Луч­ни­ков. Он стал рас­ска­зы­вать о том, как це­лую не­де­лю с ка­ким-то «чок­ну­тым» джа­зис­том про­би­рал­ся на бай­дар­ке к озе­ру Пу­ху-ярве где-то в неп­ро­хо­ди­мых деб­рях Ка­ре­лии, как там, на этом озе­ре, они еще це­лую не­де­лю жи­ли, пи­та­ясь брус­ни­кой и ры­бой, и как, на­ко­нец, на озе­ро при­ле­тел швед, друг это­го джа­зис­та, Кель Лар­сон на собст­вен­ном са­мо­ле­ти­ке, и как они втро­ем на этом са­мо­ле­ти­ке, ко­то­рый ед­ва ли не цеп­лял брю­хом за вер­хуш­ки елей, пе­ре­ле­те­ли бесп­ре­пятст­вен­но го­су­дарст­вен­ную гра­ни­цу. Бен-Иван, этот джа­зист, по­че­му-то счи­тал, что имен­но в этот день все пог­ра­нич­ни­ки бу­дут «бу­хие», ка­жет­ся, вод­ку и порт­вей­н «за­вез­ли» в бли­жай­шее «сельпо» - и точ­но, нич­то не ше­лох­ну­лось на свя­щен­ной зем­ле, по­ка они над ней ле­те­ли - вот вам же­лез­ный за­на­вес, - а от фин­нов - у этих сук ведь до­го­вор с со­ветс­ки­ми о вы­да­че бег­ле­цов, - от «фи­ни­ков» они от­ку­пи­лись зап­рос­то, ящи­ком той же са­мой гнус­ной «во­дя­ры»… и вот при­ле­те­ли сво­бод­но в Сток­гольм, а Бен-Иван че­рез па­ру не­дель та­ким же пу­тем со­би­ра­ет­ся возв­ра­титься. Он эзо­те­ри­чес­кий тип.

    - Да за­чем те­бе все это по­на­до­би­лось? - уди­вил­ся нес­ка­зан­но Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич. - Ведь ты, мой друг, в Сов­де­пии «пер­со­на гра­та». Мо­жет быть, ты пе­ре­ме­нил свои убеж­де­ния?

    Андрей Ар­се­ни­евич с неск­ры­ва­емым нас­лаж­де­ни­ем осу­шил бо­кал нас­то­яще­го «Но­во­го Све­та», об­вел всех при­сутст­ву­ющих ве­се­лым взгля­дом и выс­ка­зал­ся нес­колько вы­со­ко­пар­но:

    - Я вер­нул­ся из Рос­сии, пре­ис­пол­нен­ный на­дежд. Это­му по­лю не быть пус­ту!

    

    Таня бро­ди­ла по ноч­ной Ял­те и не за­ме­ча­ла ее кра­со­ты: ни зад­ви­ну­тых на ночь и от­ра­жа­ющих сей­час лун­ный свет кли­ма­ти­чес­ких ширм на ог­ром­ной вы­со­те над го­ро­дом, ни рос­сы­пи ог­ней по скло­нам гор, ни взды­ма­ющих­ся один за дру­гим стек­лян­ных ги­ган­тов вто­рой ли­нии, ни ка­мен­ных львов, ор­лов, на­яд и ат­лан­тов пер­вой ис­то­ри­чес­кой ли­нии вдоль на­бе­реж­ной Та­тар. Она ни­че­го не за­ме­ча­ла, и только па­ни­ка, внут­рен­няя дрожь тре­па­ли ее. Па­ру раз она уви­де­ла в вит­ри­не свое ли­цо, ис­ка­жен­ное бе­зот­чет­ным стра­хом, и не уз­на­ла его, она как буд­то бы да­же и не ощу­ща­ла са­мое се­бя, не впол­не осоз­на­ва­ла свое при­сутст­вие в ноч­ном го­ро­де, где ни на ми­ну­ту не за­ми­ра­ла жизнь. Ма­ши­нально она вош­ла в яр­ко ос­ве­щен­ный пус­той су­пер­мар­кет, прош­ла его наск­возь, ма­ши­нально прит­ра­ги­ва­ясь к ка­ким-то ве­щам, ко­то­рые ей бы­ли по­че­му-то не­по­нят­ны, на вы­хо­де ку­пи­ла со­вер­шен­но не­ле­пей­ший пред­мет, ка­кую-то бо­ли­вий­скую шля­пу, на­де­ла ее торч­ком на го­ло­ву и, вый­дя из су­пер­мар­ке­та, ока­за­лась на ма­ленькой пло­ща­ди, ок­ру­жен­ной ста­рин­ны­ми до­ма­ми, на кры­ше од­но­го из них на гло­бу­се Си­дел, рас­ки­нув крылья, орел, у подъезда дру­го­го ле­жа­ли львы, ат­лант и ка­ри­ати­да под­дер­жи­ва­ли пор­тик третьего. Здесь ей ста­ло чуть спо­кой­нее, она вдруг по­чувст­во­ва­ла го­лод. Это об­ра­до­ва­ло ее - мне прос­то хо­чет­ся есть. Не то­питься, не ве­шаться, не тра­виться, прос­то пож­рать нем­но­жеч­ко.

    На пло­ща­ди у под­но­жия больших ки­па­ри­сов, вер­хуш­ки ко­то­рых слег­ка сги­бал эгей­ский ве­те­рок, был за­пар­ко­ван фур­гон-дом с но­мер­ным зна­ком ФРГ. Всё две­ри в нем бы­ли отк­ры­ты, нес­колько лю­дей иг­ра­ли внут­ри в кар­ты, а го­лый, в од­них ку­пальных тру­си­ках че­ло­век си­дел на под­нож­ке фур­го­на и ку­рил. Уви­дев Та­ню, он веж­ли­во ок­лик­нул ее и ос­ве­до­мил­ся, как нас­чет сек­са.

    - Сволочь! - крик­ну­ла ему Та­ня.

    - Энтшульдиген, - из­ви­нил­ся че­ло­век и что-то еще доб­ро­душ­но до­ба­вил, дес­кать, за­чем так сер­диться.

    Через пло­щадь све­ти­лись стек­лян­ные сте­ны круг­ло­су­точ­но­го ка­фе под за­бав­ным, ис­тин­но ял­тинс­ким наз­ва­ни­ем «Вил­кин­сон, сын вил­ки». Вид­на бы­ла толс­то­за­дая осо­ба, ко­то­рая, упи­сы­ва­ла ог­ром­ный торт со взби­ты­ми слив­ка­ми и клуб­ни­кой. Та­ня вош­ла в ка­фе, се­ла за нес­колько стульчи­ков от толс­ту­хи и поп­ро­си­ла пор­цию ке­ба­бов. Два улы­ба­ющих­ся «юга», у ко­то­рых то­же, ко­неч­но, только секс и был на уме, за нес­колько ми­нут со­ору­ди­ли ей блю­до чуд­но под­жа­рен­ных ке­ба­бов, пос­та­ви­ли ря­дом де­ре­вян­ную мис­ку с са­ла­том, мас­ло, прип­ра­вы, бу­тыл­ку ми­не­ральной во­ды.

    - У вас это нерв­ное? - спро­си­ла по-рус­ски толс­ту­ха, расп­рав­ля­юща­яся с тор­том.

    - Что нерв­ное? - Та­ня враж­деб­но на не­епос­мот­ре­ла: не­ряш­ли­вое су­щест­во, ляж­ки вы­пи­ра­ют из шор­тов, пу­зо сви­са­ет меж­ду ног, шлеп­ки взби­тых сли­вок на гру­дях, рот мок­рый - то ли по­ма­да раз­ма­за­лась, то ли клуб­ни­ка рас­тек­лась.

    - Вот эти ноч­ные, - толс­ту­ха хи­хик­ну­ла, - за­ку­соч­ки. Раньше у ме­ня это­го не бы­ло, кля­нусь вам. Я бы­ла строй­нее вас, су­да­ры­ня. На Та­та­рах все «то­ня­ги» пос­вис­ты­ва­ли мне вслед. У ме­ня был эро­ти­чес­кий свинг, всем на удив­ле­ние. Те­перь пе­ре­жи­ваю нерв­ный стресс - днем сплю, а по но­чам жру тор­ты. За ночь я съедаю семь. Ка­ко­во? - она всмот­ре­лась в Та­ню, про­из­ве­ла ли на нее впе­чат­ле­ние каб­ба­лис­ти­чес­кая циф­ра, и, за­ме­тив, что ни­ка­ко­го, до­ба­ви­ла поч­ти уг­ро­жа­юще: - Иног­да до дю­жи­ны! Дю­жи­на тор­тов! Ка­ко­во! И это все из-за муж­чин! - она вни­ма­тельно смот­ре­ла на Та­ню.

    Наглый по­роч­ный взгляд рус­ской толс­ту­хи свер­лил Та­ню. Она уже чувст­во­ва­ла, что сей­час пос­ле­ду­ет лес­бий­ское приг­ла­ше­ние. «Мер­зость, - ду­ма­ла она. - В са­мом де­ле, вот мер­зость ка­пи­та­лиз­ма. Все­го пол­но, в кар­ма­нах мас­са де­нег, все прос­ти­ту­иру­ют и жаж­дут нас­лаж­де­ний. По­ги­ба­ющий мир, - ду­ма­ла она. - Мне нуж­но выб­раться от­сю­да как мож­но ско­рее. Уле­чу завт­ра в Моск­ву, пош­лю к чер­ту Луч­ни­ко­ва, Сер­ге­ева с его фир­мой прос­то на хуй, за­бе­ру де­тей из пи­онер­ла­ге­ря, по­чи­ню ма­ши­ну и все по­едем к Су­пу в Цах­кад­зор. Бу­ду тре­ни­ро­ваться вмес­те с ним. Только он один ме­ня иск­рен­не лю­бит, и я его же­на, а он мой муж, он мне все прос­тит, и я бу­ду жить в на­шем, в мо­ем ми­ре, где все­го не хва­та­ет, где все все­го бо­ят­ся, да-да, это бо­лее нор­мальный мир; пос­туп­лю ку­да-ни­будь про­дав­щи­цей или кла­дов­щи­ком на прод­ба­зу, бу­ду во­ро­вать и чувст­во­вать се­бя нор­мальным че­ло­ве­ком».

    Между тем она быст­ро и, ка­жет­ся, то­же очень не­ряш­ли­во ела, прип­ра­ва «Ты­ся­ча ост­ро­вов» уже дваж­ды кап­ну­ла на эле­гант­ное платье, куп­лен­ное ей этой вес­ной Анд­ре­ем в фе­одо­сий­ском «Мюр и Ме­ри­ли­зе».

    На дру­гом кон­це длин­ной по­лук­руг­лой стой­ки си­де­ла ху­денькая де­вуш­ка в тем­ной ма­еч­ке, с ог­ром­ны­ми ис­пу­ган­ны­ми гла­за­ми, с го­ло­вой, по­хо­жей на по­лу­ощи­пан­ную ку­ри­цу. В ка­кой-то мо­мент Та­не по­ка­за­лось, что это она са­ма там си­дит, что это ее от­ра­же­ние, она сно­ва ис­пу­га­лась, но по­том вспом­ни­ла, что она и оде­та ина­че, и го­ло­ва у нее в по­ряд­ке, и к то­му же ке­ба­бы жрет…

    Из ку­хон­но­го за­ла, свер­ка­юще­го ка­фе­лем и алю­ми­ни­ем, вы­шел му­жик лет со­ро­ка пя­ти, пе­рег­нул­ся че­рез стой­ку и стал что-то го­во­рить, скаб­рез­но улы­ба­ясь, де­воч­ке с ис­пу­ган­ны­ми гла­за­ми. Та зак­ры­ва­лась сал­фет­кой, ди­ко пос­мат­ри­ва­ла ог­ром­ны­ми сво­ими гла­за­ми и как бы со­би­ра­лась бе­жать.

    В за­ве­де­ние во­шел нек­то в за­дым­лен­ных оч­ках, спро­сил ко­фе и стал пить стоя, не гля­дя на Та­ню, но иног­да под­ни­мая гла­за к зер­кально­му по­тол­ку, где все про­ис­хо­дя­щее от­ра­жа­лось. «Ну вот, они ме­ня уже на­щу­па­ли, - по­ду­ма­ла Та­ня. - Это, ко­неч­но, Сер­ге­ев. Его по­вад­ки, его оч­ки, только бо­ро­да ка­кая-то опер­ная, как у Ра­да­ме­са, да раз­ве труд­но прик­ле­ить бо­ро­ду? Уж бо­ро­ду-то они там мо­гут прик­ле­ить. Нет, я вам не дам­ся. Я ни­ко­му не дам­ся. Хва­тит с ме­ня, убе­гу се­год­ня. Убе­гу се­год­ня ту­да, где вы ме­ня не дос­та­не­те, где ме­ня ник­то не бу­дет счи­тать ни прос­ти­тут­кой, ни шпи­он­кой…»

    - Ха-ха-ха, - ска­за­ла толс­ту­ха. - Нет-нет, вы ме­ня не об­ма­не­те, су­да­ры­ня, я ви­жу, я опыт­ный пси­хо­лог, я ви­жу, это у вас то­же нерв­ное…

    - Оставьте ме­ня в по­кое! - рявк­ну­ла на нее Татьяна. - Я прос­то есть хо­чу. Не ела весь день. Ес­ли вы псих, это не зна­чит…

    - Ну что, по­пал­ся? - Толс­ту­ха, ока­зы­ва­ет­ся, вов­се не слу­ша­ла Та­ни­ной воз­му­щен­ной ти­ра­ды. Ог­ром­ной ру­кой она, пе­рег­нув­шись че­рез стой­ку, лов­ко ух­ва­ти­ла за ру­баш­ку мальчиш­ку-юга и сей­час при­тя­ги­ва­ла его к се­бе. - Вче­ра ты ме­ня об­ма­нул, Лю­ба Лу­кич, но се­год­ня не уй­дешь. Се­год­ня те­бе при­дет­ся по­ка­чаться на бар­ха­нах пус­ты­ни Са­ха­ры… - она су­ну­ла мальчиш­ке в рот лож­ку со слив­ка­ми и клуб­ни­кой. - Ешь, пре­да­тель!

    Человек в за­дым­лен­ных оч­ках, дер­жа у рта свою ча­шеч­ку ко­фе, мед­лен­но по­вер­нул го­ло­ву.

    У Та­ни дер­нул­ся ло­коть. Блю­до с ос­тат­ка­ми ке­ба­ба съеха­ло со стой­ки и вдре­без­ги рас­ко­ло­лось на ка­фельном по­лу.

    Мужчина в за­дым­лен­ных оч­ках быст­ро вы­шел из ка­фе и раст­во­рил­ся во мра­ке.

    Девочка с су­мас­шед­ши­ми гла­за­ми при­жа­ла ко рту сал­фет­ку, слов­но пы­та­ясь за­да­вить вы­ры­ва­ющий­ся из нее крик ужа­са.

    Повар в ос­ле­пи­тельно бе­лой уни­фор­ме, яв­ный ее му­чи­тель, ли­хо, слов­но в ков­бой­ском фильме, пе­реп­рыг­нул че­рез стой­ку, схва­тил дев­чон­ку и при­жал ее чрес­ла к сво­ему па­ху. «Обжо­ра на нерв­ной поч­ве» мощ­ной ру­кой та­щи­ла че­рез стой­ку югос­лавс­ко­го по­ва­рен­ка, дру­гой же за­пи­хи­ва­ла ему в рот ком­ки тор­та.

    Таня вдруг по­ня­ла, что кри­чит, виз­жит вмес­те с той нес­част­ной дев­чон­кой в тем­ной май­ке и со­вер­шен­но не по­ни­ма­ет, ку­да ей бе­жать - вы­ход на чер­ную пло­щадь, ка­за­лось, та­ил еще больше бе­зу­мия и опас­нос­ти, чем эта ос­ле­пи­тельно свер­ка­ющая ноч­ная жральня.

    Только кас­сир, кра­си­вый по­жи­лой «юг», си­дя­щий в цент­ре за­ла, был не­воз­му­тим. Он ку­рил гол­ландс­кую си­га­ру и иног­да пос­мат­ри­вал в дальний угол за­ла, где, ока­зы­ва­ет­ся, си­де­ли еще двое, то­же в тем­ных оч­ках.

    - О'кей? - спра­ши­вал иног­да кас­сир тех дво­их. Те ска­ли­ли зу­бы и по­ка­зы­ва­ли большие пальцы.

    Таня швыр­ну­ла ка­кую-то ку­пю­ру кас­си­ру, и бро­си­лась к вер­тя­щей­ся стек­лян­ной две­ри. Здесь она столк­ну­лась и с нес­част­ной зат­рав­лен­ной де­воч­кой. Юб­ка у той бы­ла ис­тер­за­на, пор­ва­на в клочья. Жут­кий по­ва­ри­ще, го­лый по по­яс, но только сни­зу, прес­ле­до­вал ее. Де­воч­ка выс­ко­чи­ла на пло­щадь пер­вая и тут же раст­во­ри­лась во мра­ке. Та­ня вы­бе­жа­ла за ней.

    Мирно стру­ил­ся фон­тан, два ку­пи­до­на за­бав­ля­лись в брон­зо­вой ча­ще. Све­ти­лись ок­на гер­манс­ко­го кем­пе­ра. Все бы­ло аб­со­лют­но спо­кой­но. Та­ня ог­ля­ну­лась. Ноч­ное ка­фе выг­ля­де­ло впол­не спо­кой­но. Эро­то­ман спо­кой­но уда­лял­ся, по­ви­ли­вая нозд­ре­ва­той зад­ни­цей. Толс­ту­ха спо­кой­но до­еда­ла торт. Мальчик за стой­кой спо­кой­но пе­ре­ти­рал круж­ки. Кас­сир, сме­ясь, раз­го­ва­ри­вал с те­ми дву­мя, что выш­ли те­перь из уг­ла и сто­яли у кас­сы. Ей по­ка­за­лось, что она на миг зас­ну­ла, что это был все­го лишь мгно­вен­ный кош­мар.

    Она при­се­ла на край фон­та­на. Мир­но стру­илась во­да. Сре­ди­зем­но­морс­кий ве­тер тро­гал во­ло­сы, сги­бал вер­хуш­ки ки­па­ри­сов, се­реб­рил лист­ву большо­го пла­та­на. Орел, львы, ат­лант и ка­ри­ати­ды, ми­лые сим­во­лы спо­кой­но­го прош­ло­го. Ее ник­то сей­час не ви­дел, и она лег­ко, по-детс­ки раз­ры­да­лась. Она нас­лаж­да­лась сво­ими сле­за­ми, по­то­му что зна­ла, что вслед за этим в детст­ве всег­да при­хо­ди­ло об­лег­че­ние.

    На пло­щадь эту вы­хо­ди­ли три уз­ких ули­цы, и из од­ной вдруг поч­ти бес­шум­но, чуть-чуть лишь жуж­жа ве­ли­ко­леп­ным мо­то­ром, вы­ехал отк­ры­тый «ленд­ро­вер». Он ос­та­но­вил­ся воз­ле кем­пе­ра, и лю­ди в «ленд­ро­ве­ре» ста­ли про­сить нем­цев спеть хо­ром ка­кую-ни­будь на­цистс­кую пес­ню.

    - Мы не зна­ем ни­ка­ких на­цистс­ких пе­сен, - от­не­ки­ва­лись нем­цы. - Мы и не зна­ли их ни­ког­да.

    - Ну «Хорс­та Вес­се­ля»-то вы не мо­же­те не знать, - го­во­ри­ли лю­ди в «ленд­ро­ве­ре». - Спой­те, как вы это де­ла­ете, об­няв­шись и рас­ка­чи­ва­ясь.

    Разговор шел на ло­ма­ном анг­лий­ском, и Та­ня поч­ти все по­ни­ма­ла.

    - Не бу­дем мы петь эту га­дость! - сплю­нул один не­мец.

    - Хандред бакс, - пред­ло­жи­ли из «ленд­ро­ве­ра». - До­го­во­ри­лись? Итак, об­ни­май­тесь и пой­те. Сло­ва - не важ­но. Глав­ное, рас­ка­чи­вай­тесь в такт. Вот вам сот­ня за это удо­вольствие.

    «Лендровер» быст­ро дал зад­ний ход и ис­чез. Нем­цы об­ня­лись и за­пе­ли ка­кую-то дичь. В трех тем­ных ули­цах по­яви­лись мед­лен­но приб­ли­жа­ющи­еся сло­ны. Жут­кий женс­кий крик про­ре­зал стру­ящу­юся сре­ди­зем­но­морс­кую ночь. Та­ня уви­де­ла, что из брон­зо­вой ча­щи, в ко­то­рой только что иг­ра­ли лишь два брон­зо­вых ку­пи­до­на и больше не бы­ло ни­ко­го, под­ни­ма­ет­ся ис­ка­жен­ное ужа­сом ли­цо той де­воч­ки с ог­ром­ны­ми бе­зум­ны­ми гла­за­ми. Та­ня ус­лы­ша­ла тут и свой собст­вен­ный ди­кий крик. Она за­жа­ла рот ла­до­ня­ми и за­дер­га­лась, не зная, ку­да бе­жать. Сло­ны приб­ли­жа­лись, у всех на гор­бу си­дел все тот же сек­су­альный маньяк. Нем­цы пе­ли, рас­ка­чи­ва­ясь, все больше вхо­дя во вкус и, ка­жет­ся, да­же вспо­ми­ная сло­ва.

    - Stop! - вдруг прог­ре­мел на всю пло­щадь ра­ди­ого­лос. - That's eno­ugh for to­night! All pe­op­le are off till Wed­nes­day! Thank you for sho­oting! [4]

    Съемка кон­чи­лась, все выш­ли на пло­щадь. В тем­ных ста­рых до­мах за­го­ре­лись ог­ни, взад-впе­ред ста­ли ез­дить «ленд­ро­ве­ры» с ап­па­ра­ту­рой, на­ча­лась су­ета. Де­воч­ку с су­мас­шед­ши­ми гла­за­ми изв­лек­ли из фон­та­на, за­ку­та­ли в рос­кош­ней­ший ха­лат из альпа­ки. В этом ха­ла­те она и уеха­ла од­на за ру­лем бе­ло­го «фер­ра­ри». Только тог­да Та­ня уз­на­ла в ней зна­ме­ни­тую акт­ри­су.

    К Та­не по­дош­ли нес­колько ки­нош­ни­ков и что-то, сме­ясь, на­ча­ли го­во­рить ей. Она поч­ти ни­че­го не по­ни­ма­ла. На край фон­та­на при­сел че­ло­век с внеш­ностью Ра­да­ме­са. Он улы­бал­ся ей очень дру­жест­вен­но.

    - Они го­во­рят, су­да­ры­ня, что ва­ше по­яв­ле­ние на съемоч­ной пло­щад­ке внес­ло осо­бую изю­мин­ку. Вы бы­ли как бы от­ра­же­ни­ем кри­зи­са их ге­ро­ини. Они бла­го­да­рят вас и да­же что-то пред­ла­га­ют. Из­ме­не­ние в сце­на­рии. Не­ма­лые деньги.

    - Пошлите их к чер­ту, - ска­за­ла из­му­чен­ная вко­нец Та­ня. Ког­да все ра­зош­лись, «Ра­да­мес» ос­тал­ся и ти­хо за­го­во­рил: прок­ля­тые ки­но­бан­ди­ты! Об­лю­бо­ва­ли наш Ост­ров и сни­ма­ют здесь свою бес­ко­неч­ную без­дар­ную по­хаб­щи­ну… Ма­дам Лу­ни­на, мое имя Ва­дим Вос­то­ков. Пол­ков­ник Вос­то­ков. Я предс­та­ви­тель мест­ной раз­вед­ки ОС­ВАГ, я хо­тел бы по­го­во­рить с ва­ми…

    - Какие у вас по­вад­ки сход­ные, - ска­за­ла Та­ня. - Вы да­же оде­ва­етесь по­хо­же.

    - Вы име­ете в ви­ду на­ших кол­лег из Моск­вы? - улыб­нул­ся Вос­то­ков. - Вы пра­вы. Раз­вед­ка в на­ше вре­мя - меж­ду­на­род­ный большой биз­нес, и при­над­леж­ность к ней нак­ла­ды­ва­ет, ес­тест­вен­но, ка­кой-то об­щий от­пе­ча­ток.

    - Разведка, - ядо­ви­то ус­мех­ну­лась Та­ня. - Ска­за­ли бы луч­ше слеж­ка, сог­ля­да­тай­ст­во.

    - Сударыня, - не без пе­ча­ли за­ме­тил Вос­то­ков. - Сог­ля­да­тай­ст­во - это не са­мое мерз­кое де­ло, ко­то­рым при­хо­дит­ся за­ни­маться на­шей служ­бе.

    - Борода-то у вас нас­то­ящая? - спро­си­ла Та­ня.

    - Можете дер­нуть, - улыб­нул­ся Вос­то­ков.

    Она с удо­вольстви­ем дер­ну­ла. Вос­то­ков да­же и гла­зом не по­вел. Нес­колько се­до­ва­тых во­лос­ков ос­та­лось у нее в ку­ла­ке. Она брезг­ли­во от­рях­ну­ла ла­до­ни и вста­ла. Вос­то­ков де­ли­кат­но взял ее под ру­ку.

    Они по­ки­ну­ли ста­рин­ную пло­щадь и, прой­дя мет­ров сто вниз, ока­за­лись на на­бе­реж­ной Та­тар. Спус­ти­лись еще ни­же, пря­мо к пля­жу. Здесь бы­ло по­лу­отк­ры­тое ка­фе, ни­ши с пле­те­ны­ми крес­ла­ми. Ви­ден был порт, где вдоль нес­кольких пир­сов сто­яли большие про­гу­лоч­ные ка­те­ра оке­анс­кие ях­ты. Од­на из них бы­ла «Элис», ях­та Фре­да Бакс­те­ра, на ко­то­рой еще нес­колько ча­сов на­зад Та­ня, по мос­ковс­ко­му вы­ра­же­нию, так «бод­ро выс­ту­пи­ла», Вос­то­ков за­ка­зал ко­фе и джин-физ.

    - Красивая эта «Элис», - ска­зал он за­дум­чи­во. - У мис­те­ра Бакс­те­ра, бес­спор­но, от­мен­ный вкус.

    - Ну, да­вай­те, да­вай­те, вык­ла­ды­вай­те, - ска­за­ла Та­ня. - Уч­ти­те только, что я ни­че­го не бо­юсь, - она вы­пи­ла зал­пом кок­тей­ль и вдруг ус­по­ко­илась.

    - Понимаю при­чи­ны ва­ше­го бес­стра­шия, су­да­ры­ня, - улыб­нул­ся Вос­то­ков.

    В са­мом де­ле, ка­кое сходст­во на­вы­ков у крымс­ких и мос­ковс­ких «кол­лег»: и еле за­мет­ные, но очень еле за­мет­ные улы­боч­ки, и оше­лом­ля­ющая иск­рен­ность, сме­ня­юща­яся тут же не­уло­ви­мы­ми, но все же уло­ви­мы­ми нот­ка­ми уг­ро­зы, и вдруг по­яв­ля­юща­яся ус­та­лость, не­кий вро­де бы нап­ле­визм - что, мол, де­лать, та­ко­ва судьба, та­ков мой биз­нес, но в че­ло­ве­чес­ком пла­не вы мо­же­те пол­ностью рас­счи­ты­вать на мою сим­па­тию.

    - Сударыня, я вов­се не хо­чу вас оше­ло­мить сво­им всез­най­ст­вом, как это де­ла­ет­ся в дур­ных со­ветс­ких де­тек­ти­вах, - про­дол­жал Вос­то­ков, - да его и нет, это­го всез­най­ст­ва. Всез­най­ст­во раз­вед­ки всег­да пре­уве­ли­чи­ва­ет­ся са­мой раз­вед­кой.

    «Вот по­яви­лось не­ко­то­рое раз­ли­чие, - ус­мех­ну­лась Та­ня. - На­ши-то че­кис­ты ни­ког­да не приз­на­ют­ся в не­пол­ном всез­най­ст­ве».

    - Однако, - про­дол­жал Вос­то­ков, - при­чи­ны ва­шей уве­рен­нос­ти в се­бе мне из­вест­ны. Их две. Во-пер­вых, это Анд­рей Луч­ни­ков, фи­гу­ра на на­шем Ост­ро­ве очень мо­гу­щест­вен­ная. Во-вто­рых, это, ко­неч­но, пол­ков­ник Сер­ге­ев, - Вос­то­ков не удер­жал­ся - сде­лал па­узу, быст­ро гля­нул на Та­ню, но она только ус­мех­ну­лась, - меж­ду про­чим, очень ком­пе­тент­ный спе­ци­алист. Кста­ти, кла­няй­тесь ему, ес­ли встре­ти­те в близ­кое вре­мя. - Он за­мол­чал, как бы да­вая воз­мож­ность Та­не пе­ре­ва­рить «оше­лом­ля­ющую ин­фор­ма­цию».

    - Браво, - ска­за­ла Та­ня. - Че­го же при­бед­ня­етесь-то, ма­эст­ро Вос­то­ков? Та­кая сногс­ши­ба­тельная ин­фор­ма­ция, а вы при­бед­ня­етесь.

    - Нет-нет, не то сло­во, Татьяна Ни­ки­тич­на, - улыб­нул­ся Вос­то­ков. - От­нюдь я не при­бед­ня­юсь. Ин­фор­ма­ция в на­ше вре­мя - это вто­рос­те­пен­ное, не ах­ти ка­кое труд­ное де­ло. Го­раз­до важ­нее и го­раз­до труд­нее про­ник­нуть в пси­хо­ло­гию изу­ча­емо­го объекта. Мне, нап­ри­мер, очень труд­но по­нять при­чи­ну ва­шей ис­те­ри­ки в «Вил­кин­со­не, сы­не вил­ки». Изу­чая вас в те­че­ние уже ря­да лет, не мо­гу ду­мать о спон­тан­ной дис­то­нии, ка­кой-ли­бо ве­ге­та­тив­ной бу­ре…

    Да, гос­по­дин Вос­то­ков на нес­колько оч­ков опе­ре­жа­ет то­ва­ри­ща Сер­ге­ева.

    - …В та­ком слу­чае, Татьяна Ни­ки­тич­на, не этот ли пус­тяк стал при­чи­ной ва­ше­го сры­ва?

    Востоков вы­нул из кар­ма­на пид­жа­ка эле­гант­ней­шее порт­мо­не и разб­ро­сал по сто­лу нес­колько ве­ли­ко­леп­ных фо­тос­ним­ков. Та­ня и Бакс­тер в мяг­ком сум­ра­ке ка­юты, улы­ба­ют­ся друг дру­гу с бо­ка­ла­ми шам­панс­ко­го. Раз­де­ва­ние Та­ни и Бакс­те­ра. Го­лая Та­ня в ру­ках ста­ри­ка. Ис­ка­жен­ные ли­ца с кап­ля­ми по­та на лбу. Вы­пи­сы­ва­ние че­ка. Оте­чес­кая улыб­ка Бакс­те­ра.

    Снова все по­му­ти­лось в ее го­ло­ве и крик ско­пил­ся в глот­ке за ка­кой-то про­ги­ба­ющей­ся на пре­де­ле мемб­ра­ной. Тем­ное мо­ре ко­лы­ха­лось в по­лу­сот­не мет­ров от них. Уст­ре­миться ту­да, ис­чез­нуть, обер­нуться вод­ной тварью без мыс­лей и чувств…

    - …я вам уже ска­зал, что сог­ля­да­тай­ст­во не са­мое мерз­кое де­ло, ко­то­рым нам при­хо­дит­ся за­ни­маться, - стал до­ле­тать до нее го­лос Вос­то­ко­ва. - Увы, то, что я предъявляю вам сей­час - это прос­то шан­таж, ина­че не на­зо­вешь. Мо­гу вас только уве­рить, впро­чем, это вряд ли важ­но для вас, что я за­ни­ма­юсь сво­им гряз­ным де­лом из идей­ных со­об­ра­же­ний. Я рус­ский арис­ток­рат, Татьяна Ни­ки­тич­на, и мы, Вос­то­ко­вы, прос­ле­жи­ва­ем свою ли­нию вплоть до…

    - Аристократ, - хрип­ло, слов­но в нее бес все­лил­ся, про­ры­ча­ла Та­ня. - Ты хоть бы бо­ро­ду свою вши­вую сбрил, по­до­нок. Да я с та­ким арис­ток­ра­том, как ты… - в го­ло­ву вдруг приш­ло мос­ковс­кое «по­мо­еч­ное» вы­ра­же­ние, - да я с та­ким, как ты, и срать ря­дом не ся­ду.

    Она смах­ну­ла со сто­ла плот­ненькие, буд­то бы по­ля­ро­ид­ные сним­ки, и они го­лу­би­ной стай­кой взле­те­ли в чер­но­морс­кую чер­но­ту, преж­де чем опасть на пляж­ную гальку или уле­теть в тар­та­ра­ры, в ка­зар­му не­чис­той си­лы, где им мес­то, преж­де, чем про­пасть, рас­та­ять в чер­ной слад­кой но­чи ка­пи­та­лис­ти­чес­ких джунг­лей, где и воз­дух сам - сплош­ная пор­ног­ра­фия. Она с си­лой сжа­ла ве­ки, что­бы не ви­деть ни­че­го, и ла­до­ня­ми за­ле­пи­ла уши, что­бы и не слы­шать ни­че­го, в го­ло­ве у нее мелькну­ла ма­ленькая стран­ная мыс­лиш­ка, что в тот миг, ког­да она раз­ле­пит уши и раск­ро­ет гла­за, мир из­ме­нит­ся и нач­нет­ся вос­ход, над теп­лым и мир­ным мо­рем вста­нет ут­ро со­ци­ализ­ма, то ле­то в пи­онерс­ком ла­ге­ре на кав­казс­ком по­бе­режье, пос­лед­нее ле­то ее де­ви­чест­ва, за час до то­го, как ее ли­шил не­вин­нос­ти тре­нер по гим­нас­ти­ке, та­кой же гру­дас­тый, по­хо­жий на пол­ков­ни­ка Вос­то­ко­ва тип, только без древ­не­еги­петс­кой бо­ро­ды.

    Когда она отк­ры­ла гла­за и раз­ле­пи­ла уши, пол­ков­ни­ка Вос­то­ко­ва и в са­мом де­ле пе­ред ней не бы­ло. Вмес­то не­го си­дел кост­ля­вый муж­лан с мок­рым ртом, с бес­смыс­лен­ной улыб­кой, отк­ры­ва­ющей не только длин­ные ло­ша­ди­ные зу­бы, но и блед­ные нез­до­ро­вые дес­ны, с рас­па­да­ющи­ми­ся на два во­ро­ных кры­ла сальны­ми во­ло­са­ми.

    - Ты, су­ка че­кистс­кая, - от­чет­ли­во про­го­во­рил он, - ну-ка вста­вай! Сей­час мы по­ка­жем те­бе и тво­ему ха­ха­лю, крем­левс­ко­му жо­по­ли­зу, что они еще ра­но­ва­то празд­ну­ют. Встать!

    Три фи­гу­ры в тем­ных курт­ках с на­ки­ну­ты­ми на го­ло­вы баш­лы­ка­ми воз­ник­ли в про­еме ни­ши и зак­ры­ли сво­ими вну­ши­тельны­ми пле­ча­ми мо­ре.

    Она вста­ла, ли­хо­ра­доч­но об­ду­мы­вая, что же де­лать, что­бы не даться этим ти­пам живьем. Сей­час не вы­ры­ваться. Нуж­но под­чи­ниться, усы­пить их бди­тельность, а по­том бро­ситься с па­ра­пе­та на кам­ни или под ко­ле­са ма­ши­ны или выр­вать у ко­го-ни­будь из них нож, пис­то­лет, и…за­са­дить се­бе в пу­зо…

    - Выходи! - ско­ман­до­вал глав­ный с со­бачьей улыб­кой и то­же нак­рыл го­ло­ву баш­лы­кам.

    Окруженная че­тырьмя за­мас­ки­ро­ван­ны­ми субъекта­ми, Та­ня выш­ла из ка­фе. Кра­ем гла­за уви­де­ла, что хо­зя­ин и два офи­ци­ан­та ис­пу­ган­но выг­ля­ды­ва­ли из-за ос­ве­щен­ной стой­ки. Кра­еш­ком ума по­ду­ма­ла, а вдруг и это ка­кая-ни­будь оче­ред­ная съемка, в ко­то­рую она слу­чай­но вля­па­лась, и сей­час пос­лы­шит­ся ог­лу­ши­тельное:

    - Stop! Thank you for sho­oting!

    Увы, это бы­ла не съемка. На на­бе­реж­ной сто­ял ог­ром­ный чер­ный «рус­со-балт» с за­мут­нен­ны­ми и, оче­вид­но, неп­ро­би­ва­емы­ми стек­ла­ми. Та­ню швыр­ну­ли на зад­нее си­денье, ту­да же впрыг­ну­ли и три бан­ди­та, глав­ный же по­мес­тил­ся впе­ре­ди ря­дом с шо­фе­ром и снял с го­ло­вы баш­лык. Ма­ши­на мяг­ко прош­ла по на­бе­реж­ной и по за­ви­ва­ющей­ся ас­фальто­вой лен­те, мощ­но и бес­шум­но ста­ла на­би­рать вы­со­ту, ухо­дя то ли к ак­ве­ду­кам ав­тост­ра­ды, то ли в не­из­вест­ные гор­ные улоч­ки Ял­ты.

    Бандиты за­ле­пи­ли Та­не рот плот­ной ре­зи­но­вой лен­той. По­том один из них рас­стег­нул ей платье и стал жать и со­сать гру­ди. Дру­гой зад­рал ей юб­ку, но­жом раз­ре­зал тру­си­ки и по­лез всей пя­тер­ней в про­меж­ность. Все де­ла­лось в пол­ной ти­ши­не, без еди­но­го зву­ка, только чуть-чуть всхли­пы­вал от нас­лаж­де­ния си­дя­щий впе­ре­ди гла­варь. Та­ня по­ня­ла, что на этот раз ей сов­сем уж ни­ку­да не выр­ваться, что с ней про­ис­хо­дит неч­то сов­сем уже ужас­ное, и, к со­жа­ле­нию, это не ко­нец, а только на­ча­ло.

    Лимузин мощ­но шел по уз­кой улоч­ке сре­ди спя­щих до­мов, ког­да вдруг впе­ре­ди из пе­ре­ул­ка на пол­ной ско­рос­ти выс­ко­чи­ла во­ен­ная пят­нис­тая ма­ши­на и вста­ла пе­ред «рус­со-бал­том» как вко­пан­ная. Как всег­да при ав­то­ка­таст­ро­фах, пер­вое вре­мя ник­то не мог со­об­ра­зить, что про­изош­ло. Внут­рен­нос­ти «рус­со-бал­та» бы­ли оби­ты мяг­чай­шей обив­кой, по­это­му ни Та­ня, ни ее на­сильни­ки осо­бен­но не пост­ра­да­ли, под­ле­те­ли только к по­тол­ку и рас­сы­па­лись в раз­ные сто­ро­ны на мяг­кие по­душ­ки. Впе­ре­ди сто­нал, ед­ва ли не ры­дал раз­бив­ший­ся о ло­бо­вое стек­ло гла­варь. Шо­фер, в грудь ко­то­ро­го въехал руль, от­ва­лил­ся без соз­на­ния. Из во­ен­ной ма­ши­ны сра­зу выс­ко­чи­ли трое пар­ней в ком­би­не­зо­нах де­сант­ни­ков. В зад­нем стек­ле бы­ла вид­на стре­ми­тельно приб­ли­жа­юща­яся еще од­на точ­но та­кая же ма­ши­на, из ко­то­рой на хо­ду, дер­жа над го­ло­вой ав­то­ма­ты, вып­рыг­ну­ли еще трое. Грох­нул нег­ром­кий взрыв, дверь «рус­со-бал­та» рух­ну­ла, де­сант­ни­ки мол­ни­енос­но вы­та­щи­ли на­ру­жу всех. Не прош­ло и ми­ну­ты, как все чет­ве­ро бан­ди­тов ока­за­лись в на­руч­ни­ках. Без осо­бых це­ре­мо­ний их втас­ки­ва­ли в ма­ши­ну, подъехав­шую сза­ди, бес­чувст­вен­ное те­ло шо­фе­ра швыр­ну­ли ту­да же.

    К Та­не по­до­шел один из ее спа­си­те­лей и при­ло­жил ла­донь к вис­ку. Она за­ме­ти­ла на его бе­ре­те ра­дуж­ный овал и вспом­ни­ла, что это знак во­ен­ной ави­ации до­ре­во­лю­ци­он­ной Рос­сии.

    - Просим про­ще­ния, ле­ди, - ска­зал сол­дат, - мы чуть-чуть опоз­да­ли. Ва­ша су­моч­ка, ле­ди. Про­шу сю­да. На­ша ма­ши­на в по­ряд­ке. Мо­же­те ни­че­го не опа­саться, ле­ди. Мы дос­та­вим вас в гос­ти­ни­цу.

    Загорелое ли­цо, бе­ло­зу­бая улыб­ка, мощь и спо­кой­ст­вие. Из ка­ко­го ми­ра яви­лись эти шес­те­ро, один к од­но­му, здо­ро­вые и лад­ные пар­ни?

    Она за­пах­ну­ла рас­тер­зан­ное па гру­ди платье.

    - Кто эти мер­зав­цы? - тря­су­щи­ми­ся гу­ба­ми еле-еле вы­го­во­ри­ла Та­ня.

    - Простите, ле­ди, нам это не­из­вест­но, - ска­зал де­сант­ник.

    - А вы-то кто? - спро­си­ла Та­ня.

    - ЭР-ФОРСИЗ, ле­ди. Под­раз­де­ле­ние Ка­чинс­ко­го пол­ка спе­ци­альных опе­ра­ций, - улыб­нул­ся па­рень. - Нас под­ня­ли по тре­во­ге. Лич­ный при­каз пол­ков­ни­ка Чер­но­ка. Ус­по­кой­тесь, ле­ди, те­перь все в по­ряд­ке.

    

    Все бы­ло не в пол­ном по­ряд­ке. В бе­зо­пас­ном и ком­фор­та­бельном но­ме­ре «Ва­сильевско­го Ост­ро­ва» Та­ня упа­ла на пол и по­полз­ла к ван­ной. Дол­гое вре­мя она пы­та­лась обог­нуть мяг­кий на­ду­тый пуф, ва­ляв­ший­ся пос­ре­ди но­ме­ра, но это у нее не по­лу­ча­лось, по­то­му что го­ло­ва по­па­да­ла под те­ле­фон­ный сто­лик, а но­га бе­зыс­ход­но заст­ре­ва­ла под кро­ватью. В этом по­ло­же­нии она дер­га­лась нес­колько ми­нут и ти­хо виз­жа­ла, по­ка вдруг в ярос­ти не бро­си­лась в ата­ку пря­мо на крас­ный пуф, и ока­за­лось, что отб­ро­сить его в сто­ро­ну смог бы и ко­те­нок. Она доб­ра­лась, на­ко­нец, до ван­ной и отк­ру­ти­ла до от­ка­за все кра­ны. В ре­ве во­ды раз­де­лась и вста­ла пе­ред зер­ка­лом. Из­мож­ден­ная бе­зум­ная дев­ка, вро­де той, из «Сы­на Вил­ки», смот­ре­ла на нее. Ей лет 18, ду­ма­ла Та­ня про се­бя, она прос­ти­тут­ка и шпи­он­ка, вер­ну­лась пос­ле гряз­ной но­чи вся в си­ня­ках от гряз­ных дьявольских лап, чем ее наг­ра­ди­ли за ту ночь - си­фи­ли­сом, трип­пе­ром, лоб­ко­вы­ми вша­ми? Ко­му она еще про­да­лась, ка­кой по­дон­чес­кой служ­бе? Пус­ти­ла всю во­ду и пы­та­ет­ся от­мыться. Пре­об­ла­да­ет го­ря­чая во­да, пар сгу­ща­ет­ся, зер­ка­ло за­мут­ня­ет­ся. Это не она там сто­ит, не гряз­ная кур­ва, ко­то­рую все ку­да-то та­щат и рвут на час­ти. Это я там стою и за­мут­ня­юсь, 38-лет­няя мать двух лю­би­мых де­тей, же­на лю­би­мо­го и мо­гу­че­го му­жа, быв­шая ре­кордс­мен­ка ми­ра, лю­бов­ни­ца блес­тя­ще­го рус­ско­го джентльме­на, нас­то­ящая рус­ская жен­щи­на, спо­соб­ная к са­мо­по­жерт­во­ва­нию, «ко­ня на ска­ку ос­та­но­вит, в го­ря­щую из­бу вой­дет…»'. В зер­ка­ле ее очер­та­ния бы­ли уже еле-еле вид­ны, а по­том и сов­сем ис­чез­ли. Ван­на пе­ре­ли­лась. Она сто­яла по щи­ко­лот­ки в го­ря­чей во­де, не в си­лах дви­нуться. Во­да тек­ла в но­мер на мяг­кий пру­жи­ня­щий нас­тил. С удив­ле­ни­ем она уви­де­ла, как воз­ле кро­ва­ти пла­ва­ют ее шле­пан­цы. Она выш­ла из ван­ной, по­дош­ла к ноч­но­му сто­ли­ку, ста­ла вы­ни­мать из не­го ка­кие-то без раз­бо­ра таб­лет­ки, снот­вор­ные, сла­би­тельные, спаз­мо­ли­ти­чес­кие, раз­ры­вать об­лат­ки и вы­сы­пать все в пус­той ста­кан. Наб­ра­лось две тре­ти ста­ка­на. Сей­час все сха­ваю це­ли­ком, по­ду­ма­ла она со смеш­ком, и запью ко­ка-ко­лой из хо­ло­дильни­ка. На­до то­ро­питься, по­ка хо­ло­дильник не уто­нул. Ког­да сю­да при­дут, уви­дят, что те­ло пла­ва­ет под по­тол­ком. Вот бу­дет шут­ка. Вот в Моск­ве-то по­хо­хо­чут. Хох­ма выс­ше­го по­ряд­ка. Гор­нич­ная за­хо­дит, а Танька Лу­ни­на пла­ва­ет под по­тол­ком. Дох­лая чу­ви­ха пла­ва­ет вок­руг люст­ры, вот хох­ма в сти­ле… В чьем сти­ле? В ка­ком сти­ле?

    В ле­вой ру­ке у нее был ста­кан с таб­лет­ка­ми, в пра­вой вскры­тая и слег­ка ды­мя­ща­яся бу­тыл­ка ко­ка-ко­лы. Во­да до­хо­ди­ла до ко­лен. В дверь ко­ло­ти­ли, неп­ре­рыв­но зво­нил те­ле­фон. Вот чер­ти, хи­хи­ка­ла она, не да­ют до­вес­ти до кон­ца шу­точ­ку чер­но­го юмо­ра.

    - Мадам, ма­дам, су­да­ры­ня! - кри­ча­ли за дверью гор­нич­ные.

    Дверь тряс­лась. Она сня­ла труб­ку.

    - Мадам Лу­ни­на, в хол­ле вас ждет джентльмен, - мяг­чай­шим го­ло­сом ска­зал портье.

    Еще один джентльмен. Сколько вок­руг джентльме­нов. Все рав­но, те­перь уже ник­то ее не ос­та­но­вит. Од­ним ма­хом таб­лет­ки - в пасть и обя­за­тельно тут же за­пить ко­ка-ко­лой. Пос­лед­нее нас­лаж­де­ние - хо­лод­ная ко­ка-ко­ла.

    Дверь сор­ва­ли, и тут же с виз­гом отп­рыг­ну­ли в сто­ро­ну. Та­ня, хи­хи­кая, заш­ле­па­ла по ко­ри­до­ру. В кон­це ко­ри­до­ра был бал­кон­чик, от­ку­да мож­но бы­ло обоз­реть весь холл. В пос­лед­ний раз взгля­ну на джентльме­на. Лю­бо­пытст­во не по­рок, но большое свинст­во. Пос­лед­нее свинст­во в жиз­ни - взгляд на мужс­кую свинью, ко­то­рая вни­зу ждет свинью женс­кую.

    Внизу в крес­ле, за­ки­нув но­гу на но­гу и вни­ма­тельно изу­чая пос­лед­ний но­мер «Курьера», си­дел бе­зу­ко­риз­нен­но выб­ри­тый и при­че­сан­ный Анд­рей Ар­се­ни­евич Луч­ни­ков в ве­ли­ко­леп­ном от Сен-Ло­ра­на по­лот­ня­ном кос­тю­ме. Он был так ув­ле­чен га­зе­той, что не за­ме­чал ни па­ни­ки, воз­ник­шей сре­ди отельной прис­лу­ги, ни струй во­ды, льющих­ся с бал­ко­на в холл, ни ручья, ка­тя­ще­го­ся уже по лест­ни­це вниз, ни го­лой Та­ни, гля­дя­щей на не­го свер­ху.

    - Андрей! - от­ча­ян­но зак­ри­ча­ла она.

    Хлопнулась вниз и раз­би­лась вдре­без­ги бу­тыл­ка ко­ка-ко­лы и ста­кан. Рас­сы­па­лись по мок­ро­му ков­ру де­сят­ки раз­но­ка­ли­бер­ных таб­ле­ток.

    Он мгно­вен­но все по­нял и взле­тел на­верх, обх­ва­тил бьющу­юся Та­ню за пле­чи и при­жал к, се­бе.

    За стой­кой ре­цеп­ции от­лич­но выш­ко­лен­ные про­фес­си­она­лы портье и его по­мощ­ник де­ла­ли вид, что ни­че­го осо­бен­но­го не про­изош­ло. Меж­ду со­бой они ти­хо пе­ре­го­ва­ри­ва­лись.

    - Обратите вни­ма­ние, Мух­тар-ага, ка­кие не­ве­ро­ят­ные да­мы ста­ли при­ез­жать к нам из Моск­вы.

    - Да-да, там оп­ре­де­лен­но про­ис­хо­дят очень серьезные из­ме­не­ния, Флинч, ес­ли на­чи­на­ют по­яв­ляться та­кие не­ве­ро­ят­ные да­мы.

    - Что вы ду­ма­ете, Мух­тар-ага, нас­чет Идеи Об­щей Судьбы?

    - Я уве­рен, Флинч, что мы при­не­сем большую пользу ве­ли­ко­му Со­ветс­ко­му Со­юзу. Я, хо­тя и не рус­ский, но гор­жусь ог­ром­ны­ми ус­пе­ха­ми СССР. Это мно­го­на­ци­ональная стра­на и, меж­ду про­чим, там на Вол­ге жи­вут на­ши братья-та­та­ры. А вы, Флинч? Мне лю­бо­пыт­но, что вы, анг­ло-крым­ча­не, ду­ма­ете о вос­со­еди­не­нии?

    - Я ду­маю, что мы хо­ро­шо смо­жем по­мочь со­ветс­ким то­ва­ри­щам в ор­га­ни­за­ции отельно­го де­ла.

    - Браво, Флинч, я рад, что ра­бо­таю с та­ким прог­рес­сив­ным че­ло­ве­ком, как вы.

    - Господа! - крик­нул им свер­ху Луч­ни­ков. - По­мо­ги­те, по­жа­луй­ста, пог­ру­зить ба­гаж да­мы в мою ма­ши­ну!

    Через чет­верть ча­са они уже нес­лись в хвос­та­том «тур­бо-пи­те­ре» по Глав­но­му фри­у­эю в сто­ро­ну сто­ли­цы. Анд­рей каж­дую ми­ну­ту це­ло­вал Та­ню в ще­ку.

    - Вместо всех тех таб­ле­ток при­ми вот эту од­ну, - го­во­рил он ей, про­тя­ги­вая на ла­до­ни ро­зо­вую пи­лю­леч­ку транк­ви­ли­за­то­ра. - Все по­за­ди, Та­ню­ша. Это я во всем ви­но­ват. Я ув­лек­ся сво­ими рос­сий­ски­ми прик­лю­че­ни­ями и заб­ро­сил те­бя. Хо­чешь знать, что про­изош­ло с то­бой этой ночью?

    - Нет! - вскри­ча­ла Та­ня. - Ни­че­го не хо­чу знать! Ни­че­го не про­изош­ло!

    Таблетка вдруг на­пол­ни­ла ее ра­достью и ми­ром. Прост­ранст­во ос­ве­ти­лось. Бла­го­дат­ная и мир­ная стра­на про­ле­та­ла вни­зу под стальным гор­бом фри­у­эя, проп­лы­ва­ли по го­ри­зон­ту зе­ле­ные хол­мы, яр­ко-се­рые ка­мен­ные лбы и клы­ки древ­них гор, стра­на на­ив­ной и оча­ро­ва­тельной ро­ман­ти­ки, осу­щест­вив­ша­яся меч­та бе­лой гвар­дии, вы­мыш­лен­ные го­ро­да и го­ры Гри­на.

    - Со мной ни­че­го не про­ис­хо­ди­ло, лю­би­мый, - бор­мо­та­ла она. - С то­го дня, как ты ушел из на­ше­го до­ма, со мной не про­ис­хо­ди­ло ни­че­го. Был пус­той и бес­смыс­лен­ный бред. Со мной только се­год­ня что-то про­изош­ло. Ты при­ехал за мной - вот это и про­изош­ло, а больше ни­че­го.

    Лучников улыб­нул­ся и еще раз по­це­ло­вал ее в ще­ку.

    - Дело в том, что те­бя выс­ле­ди­ла «Волчья Сот­ня», это за­конс­пи­ри­ро­ван­ное (ну, впро­чем, в на­ших ус­ло­ви­ях лю­бая конс­пи­ра­ция - это ли­па) край­не пра­вое кры­ло СВРП, Со­юза Воз­рож­де­ния Ро­ди­ны и Прес­то­ла. На Ро­ди­ну и Прес­тол они, чест­но го­во­ря, прос­то кла­дут с при­бо­ром. Это прос­то са­мые нас­то­ящие фа­шис­ты, бан­дю­ги, спе­ку­ли­ру­ющие на ро­ман­ти­ке «бе­ло­го дви­же­ния», от­сю­да и хвос­ты волчьи, как у кон­ни­ков ге­не­ра­ла Шку­ро. Они ма­ло­чис­лен­ны, вли­яние их на мас­сы поч­ти ну­ле­вое, но ору­жие и деньги у них есть, а глав­ное - наг­лое ху­ли­ганс­кое бе­зу­мие. Де­ло тут еще в том, что во гла­ве их сто­ит сей­час не­кий Иг­натьев-Игнатьев, быв­ший мой од­нок­лас­сник и не­на­вист­ник в те­че­ние всей мо­ей жиз­ни, у не­го ко мне ка­кой-то комп­лекс, ско­рее все­го, го­мо­сек­су­ально­го ха­рак­те­ра. Вот он и ор­га­ни­зо­вал на­па­де­ние на те­бя. Они сле­ди­ли за то­бой все эти дни и на­ко­нец уст­ро­или кид­нэп­пинг. Со­би­ра­лись из­на­си­ло­вать те­бя и оск­вер­нить только лишь для то­го, что­бы отомс­тить мне и приг­ро­зить лиш­ний раз. К счастью, это ста­ло из­вест­но еще од­но­му на­ше­му од­нок­лас­сни­ку Ва­ди­му Вос­то­ко­ву, ос­ва­гов­цу, и тот не­мед­лен­но со­еди­нил­ся еще с од­ним на­шим од­нок­лас­сни­ком Са­шей Чер­но­ком, во­ен­ным лет­чи­ком, ко­то­рый

    и под­нял по тре­во­ге свою спец­ко­ман­ду. Те­перь все эти суб­чи­ки си­дят на га­упт­вах­те Ка­чинс­ко­го пол­ка и бу­дут пре­да­ны су­ду. Вот и все.

    - Вот и все? - пе­респ­ро­си­ла Та­ня.

    - Вот и все, - но­вый по­це­луй в ще­ку. - Двой­ной Иг­натьев - вы­ро­док. Все мои од­нок­лас­сни­ки по Третьей Сим­фе­ро­польской Гим­на­зии Ца­ря-Осво­бо­ди­те­ля - друзья и еди­но­мыш­лен­ни­ки. Нас де­вят­над­цать че­ло­век и мы здесь, на, Ост­ро­ве, не пос­лед­ние лю­ди. Ты в пол­ной бе­зо­пас­нос­ти, де­воч­ка моя. Как я рад, что мы на­ко­нец-то вмес­те. Те­перь не рас­ста­нем­ся ни­ког­да.

    Они уже кру­жи­ли над Сим­фе­ро­по­лем, го­то­вясь ныр­нуть в один из тун­не­лей Под­зем­но­го Уз­ла. Не­ве­ро­ят­ный го­род прос­ти­рал­ся под ни­ми.

    - Видишь, в цент­ре тор­чит ка­ран­даш? - спро­сил Луч­ни­ков. - Это не­боск­реб «Курьера», а на­вер­ху, в «обстру­ган­ной» час­ти, моя собст­вен­ная квар­ти­ра. Она до­вольно за­бав­на. Мы бу­дем там жить вмес­те три дня, а по­том по­едем от­дох­нуть к мо­ему от­цу на Сю­рю-Кая, а там, гля­дишь, и Ан­тош­ка соб­ла­го­во­лит поз­на­ко­миться с но­вой ма­че­хой.

    - Нет! - вскри­ча­ла Та­ня. - Ни­ку­да мы не по­едем. Ниг­де мы вмес­те не бу­дем жить. Отп­равь ме­ня в Моск­ву, Анд­рей. Умо­ляю те­бя.

    - Ну-ну, - он про­тя­нул ей еще од­ну ро­зо­вую пи­лю­лю. - При­ми еще од­ну. Ведь ты же бо­евая дев­ка, Татьяна, возьми се­бя в ру­ки. По­ду­ма­ешь, «урла» на­па­ла. В Со­юзе ведь то­же та­кое бы­ва­ет, и очень не­ред­ко, ска­жу те­бе по ве­ли­ко­му сек­ре­ту. Сек­рет­ней­шая ста­тис­ти­ка по не­мо­ти­ви­ро­ван­ной прес­туп­нос­ти: мы - чем­пи­оны ми­ра. Все бу­дет хо­ро­шо, бэ­би…

    Через нес­колько ми­нут они уже под­ни­ма­лись в ско­рост­ном" лиф­те на вер­ши­ну обст­ру­ган­но­го ка­ран­да­ша.

    Похожая на ша­лаш, од­но­ком­нат­ная, но ог­ром­ная квар­ти­ра Луч­ни­ко­ва бы­ла за­ду­ма­на как чу­до плей­бой­ско­го ин­терьера: мно­жест­во не­ожи­дан­ных лест­ниц, ант­ре­со­лей, ка­ких-то по­ла­тей, рас­ка­чи­ва­ющих­ся кро­ва­тей, оча­гов; ван­на, ес­тест­вен­но, ви­се­ла над кры­шей. Та­ня ус­мот­ре­ла для се­бя но­ру меж­ду выс­ту­па­ми стен, за­ве­шан­ных тиг­ри­ны­ми шку­ра­ми. Пе­ред ней был стек­лян­ный скат кры­ши, за ко­то­рым вид­но бы­ло только не­бо с близ­ко про­ле­та­ющи­ми об­ла­ка­ми.

    . - Я хо­чу ту­да. Только не прит­ра­ги­вай­ся се­год­ня ко мне, Анд­рей. Про­шу те­бя, не прит­ра­ги­вай­ся. За­ва­ли ме­ня ка­ки­ми-ни­будь пле­да­ми, дай мо­ло­ка и вклю­чи те­ле­ви­зор. Луч­ше все­го спор­тив­ную прог­рам­му. Не тро­гай ме­ня, по­жа­луй­ста, я са­ма те­бя по­зо­ву, ког­да смо­гу.

    Он сде­лал все, как она хо­те­ла: уст­ро­ил уют­ней­шую бер­ло­гу, по­дотк­нул под Татьяну мек­си­канс­кие и шот­ландс­кие пле­ды, как под ре­бен­ка, при­нес кув­шин го­ря­че­го мо­ло­ка и под­жа­рен­ные бу­лоч­ки. Ог­ром­ный те­ле­ви­зор вел бес­ко­неч­ную спор­тив­ную пе­ре­да­чу на один­над­ца­том спор­тив­ном ка­на­ле.

    - Чудо спор­тив­но­го дол­го­ле­тия, - го­во­рил оба­ятельный се­до­ва­тый дик­тор. - Быв­ший чем­пи­он по де­ся­ти­борью, ме­да­лист 60-го го­да на­ме­рен участ­во­вать в Олим­пи­аде в ка­чест­ве тол­ка­те­ля яд­ра.

    - Ну, вот, - ска­зал Луч­ни­ков. - Все о'кей?

    - О'кей, - про­шеп­та­ла она. - Иди, иди, те­бя ждут од­нок­лас­сни­ки и еди­но­мыш­лен­ни­ки…

    

    

    Конец ле­та в Кры­му: ис­па­ря­ющий­ся за­пах по­лы­ни на вос­то­ке, теп­лый дух пер­во­сорт­ной пше­ни­цы в цент­ральных об­лас­тях, пря­ные аро­ма­ты та­тарс­ких ба­за­ров в Бах­чи­са­рае, Ка­ра­су­ба­за­ре, Чу­фут-ка­ле, бу­до­ра­жа­щая сек­ре­ция субт­ро­пи­ков.

    Готовилось тра­ди­ци­он­ное ав­то­рал­ли по так на­зы­ва­емой Ста­рой римс­кой до­ро­ге от Алуш­ты до Суг­деи. По ней дав­но уже ник­то не ез­дил, а сох­ра­ня­лась она только для это­го еже­год­но­го сногс­ши­ба­тельно­го рал­ли, на ко­то­рое съезжа­лись са­мые от­ча­ян­ные гон­щи­ки ми­ра. До­ро­га эта бы­ла пост­ро­ена вла­ды­ка­ми Бос­порс­ко­го царст­ва как бы спе­ци­ально для римс­ких ле­ги­оне­ров, ко­то­рые это царст­во и раз­ру­ши­ли. Во­семьде­сят ки­ло­мет­ров еле при­сы­пан­но­го гра­ви­ем грун­то­во­го пу­ти с вы­би­ты­ми сто­ле­тия на­зад ко­ле­ями, осы­па­ющи­ми­ся обо­чи­на­ми, трис­та во­сем­над­цать зак­ры­тых ви­ра­жей над про­пас­тя­ми и ска­ла­ми. Не бы­ло бо­лее лю­би­мых ге­ро­ев у яки, чем по­бе­ди­те­ли это­го так на­зы­ва­емо­го «Анти­ка-рал­ли». Анд­рей Луч­ни­ков од­наж­ды, пят­над­цать лет на­зад, ока­зал­ся пер­вым: обо­шел ми­ро­вых асов на го­ноч­ном «пи­те­ре» мест­ной пост­рой­ки. Это при­нес­ло ему тог­да нес­лы­хан­ную по­пу­ляр­ность.

    На этой трас­се ка­жет­ся, что ты лет­чик в воз­душ­ном бою, де­лил­ся он вос­по­ми­на­ни­ями с друзьями. Ле­тишь пря­мо в про­пасть и нельзя прит­ра­ги­ваться к тор­мо­зам, сза­ди и сбо­ку на­се­да­ет враг. На­до быть очень аг­рес­сив­ным ти­пом, что­бы участ­во­вать в этой гон­ке. Сей­час я уже на это не спо­со­бен.

    Перед ка­ми­ном в пент­ха­узе в тот ве­чер соб­ра­лось семь или во­семь дру­зей, од­нок­лас­сни­ков. Они ели шаш­лы­ки, дос­тав­лен­ные с пы­лу с жа­ру из под­ва­лов «Курьера» и пи­ли свой из­люб­лен­ный «Но­вый Свет». Та­ня смот­ре­ла на муж­чин свер­ху, из об­лю­бо­ван­ной ею в пер­вый ве­чер пе­ще­ры, от­ку­да она, на­до ска­зать, до сих пор ста­ра­лась спус­каться как мож­но ре­же. Те­ле­ви­зор пе­ред ней вот уже нес­колько не­дель был вклю­чен на один­над­ца­тый ка­нал, и она без кон­ца смот­ре­ла бас­кет­больные и фут­больные мат­чи, ин­тервью и лег­ко­ат­ле­ти­чес­кие стар­ты со все­го ми­ра. Это по­че­му-то ее ус­по­ка­ива­ло. Иног­да крымс­кие те­ле­ви­зи­он­щи­ки да­ва­ли ин­фор­ма­цию и из Цах­кад­зо­ра. С Су­пом и в са­мом де­ле про­ис­хо­ди­ло ка­кое-то чу­до. Он по­яв­лял­ся на эк­ра­не, ог­ром­ный, мощ­ный и бе­ло­зу­бый, хо­хо­тал, бла­го­да­рил, ко­неч­но, пар­тию за за­бо­ту о со­ветс­ком спор­те, за­тем со­об­щал о сво­их на­рас­та­ющих с каж­дым днем ре­зульта­тах, а ре­зульта­ты дей­ст­ви­тельно бы­ли оше­лом­ля­ющие: ему в этом го­ду ис­пол­ня­лось со­рок лет, а яд­ро ле­те­ло ста­бильно за двад­цать один метр, хо­чешь не хо­чешь, а при­хо­ди­лось отод­ви­гать мо­ло­дежь и вклю­чать Гле­ба в сбор­ную.

    Таня смот­ре­ла вниз на дру­зей Анд­рея. Ос­но­ва­тельно уже по­дер­жан­ная вре­ме­нем ком­па­ния - лы­си­ны, се­до­ва­тые про­бо­ры, нес­ве­жие куд­ри. Все это об­щест­во дер­жа­лось, од­на­ко, так, слов­но ина­че и нельзя, яко­бы без этих, лы­син и се­дин и выг­ля­деть-то смеш­но. Су­пер­ме­ны вши­вые, ду­ма­ла о них Та­ня с разд­ра­же­ни­ем, вот это имен­но и есть нас­то­ящие вши­вые су­пер­ме­ны: през­ре­ние к не­мо­ло­дым, ес­ли ты еще мо­лод, през­ре­ние к мо­ло­дым, ес­ли ты уже не­мо­лод.

    Разговор как раз и шел о том, как луч­ше уни­зить мо­ло­дежь, аг­рес­сив­ных и яр­ких «Яки-Ту­ган-Фьюча». Бли­жай­ший друг Анд­рея Во­ло­деч­ка, граф Но­во­сильцев, вдруг за­явил, что на­ме­рен в этом го­ду сно­ва вый­ти на Ста­рую римс­кую до­ро­гу. За­яв­ле­ние бы­ло столь не­ожи­дан­ным, что все за­мол­ча­ли и ус­та­ви­лись на гра­фа, а тот только по­пи­вал свое шам­панс­кое да пог­ля­ды­вал на дру­зей по­верх бо­ка­ла волчьим гла­зом.

    В от­ли­чие от Луч­ни­ко­ва граф Но­во­сильцев был нас­то­ящим про­фес­си­ональным гон­щи­ком, кро­ме всех про­чих сво­их го­нок, он не ме­нее се­ми раз участ­во­вал в «Анти­ка-рал­ли» и три ра­за вы­хо­дил по­бе­ди­те­лем.

    Когда Анд­рей предс­та­вил Та­не гра­фа как сво­его луч­ше­го дру­га, она только ус­мех­ну­лась. «Луч­ший друг» смот­рел на нее отк­ро­вен­но и уве­рен­но, как буд­то не сом­не­вал­ся, что в кон­це кон­цов они встре­тят­ся в пос­те­ли. Вол­чиш­ка этот твой друг, ска­за­ла она по­том Анд­рею. Волк, поп­ра­вил он ее с ува­же­ни­ем. Ты бы пос­ле­дил за ним, ска­за­ла она. Я и сле­жу, ус­мех­нул­ся он.

    - Не позд­но­ва­то ли уже, Во­ло­деч­ка? - ос­то­рож­но спро­сил пол­ков­ник Чер­нок. - В со­рок шесть, хо­чешь не хо­чешь, реф­лек­сы не те.

    - Я сде­лаю их всех, - хо­лод­но ска­зал граф. - Мо­же­те не сом­не­ваться, я сде­лаю всю эту ме­люз­гу на обыч­ных «жи­гу­лях».

    Довольный эф­фек­том, он до­пил до дна бо­кал и по­ки­вал неб­реж­но друзьям, не за­быв мет­нуть слу­чай­ный взгляд и к Та­ни­ной вер­хо­ту­ре. Да-да, он сде­ла­ет их всех, и сво­их, и иност­ран­ных «пуп­си­ков», на на­ших (он под­черк­нул) обык­но­вен­ных со­ветс­ких «жи­гу­лях» мо­де­ли «06». Ко­неч­но, он спе­ци­ально под­го­то­вил ма­ши­ну, в этом мо­же­те не сом­не­ваться. Он пос­та­вил на нее мо­тор са­мо­го пос­лед­не­го «пи­те­ра» и до­ба­вил к не­му еще кое-что из сек­рет­ной ави­а­элект­ро­ни­ки (Са­ша, спа­си­бо), он пе­ре­де­лал так­же шас­си и прис­по­со­бил жал­ко­го ита­ло-со­ветс­ко­го бас­тар­да к ши­нам го­ноч­но­го «хан­те­ра». Ши­ны ши­ри­ной в фут, ми­лос­ти­вые го­су­да­ри, и с осо­бой ши­пов­кой собст­вен­но­го изоб­ре­те­ния.

    - Вот так граф! - воск­лик­нул лы­сенький мальчик Ти­мо­ша Меш­ков, са­мый бо­га­тый из всех при­сутст­ву­ющих, ны­неш­ний сов­ла­де­лец неф­тя­но­го спру­та «Ара­бат-ойл-Ком­па­ни». - Вос­хи­ща­юсь то­бой, Во­ло­деч­ка! - Все тут вспом­ни­ли, что ма­ленький Ти­мо­ша, на­чи­ная еще с под­го­то­ви­тельно­го клас­са, вос­хи­щал­ся мо­гу­чим Во­ло­деч­кой. - Л го­во­рят, что арис­ток­ра­тия вы­рож­да­ет­ся!

    - Аристократы ни­ког­да не вы­рож­да­лись, - нра­во­учи­тельно ска­зал граф Но­во­сильцев. - Арис­ток­ра­тия воз­ник­ла в древ­нос­ти из са­мых сильных, са­мых храб­рых и са­мых хит­рых во­инов, а древ­ность, гос­по­да, это вре­ме­на сов­сем не­дав­ние.

    - В чем, од­на­ко, смысл тво­его вы­зо­ва? - спо­кой­но по­ин­те­ре­со­вал­ся толс­тяк-про­фес­сор Фо­фа­нов, от­ветст­вен­ный сот­руд­ник Вре­мен­но­го Инс­ти­ту­та Иност­ран­ных Свя­зей, то есть ми­нис­терст­ва иност­ран­ных дел Ост­ро­ва Крым.

    - Смысл-то ог­ром­ный, - за­дум­чи­во про­из­нес Луч­ни­ков.

    - Яки! - воск­лик­нул граф. - Наш ли­дер зна­ет, где со­ба­ка за­ры­та. Для ме­ня-то лич­но это чис­то спор­тив­ный шаг, пос­лед­няя, ко­неч­но, эс­ка­па­да, - он сно­ва как бы невз­на­чай бро­сил взгляд на Та­ни­ны по­ла­ти, - но ли­дер-то, Анд­рюш­ка-то, зна­ет, где за­ры­та по­ли­ти­чес­кая дох­ля­ти­на. Не­уже­ли вы не по­ни­ма­ете, что нам не­об­хо­ди­мо по­бе­дить на Ста­рой римс­кой до­ро­ге, сре­зать на­шу юную ост­ров­ную на­цию, на­ших кра­сав­чи­ков яки и сде­лать это на­до имен­но сей­час, в мо­мент объявле­ния СО­Са, за три ме­ся­ца до вы­бо­ров в Ду­му. Вы что, за­бы­ли, брат­цы, кто ста­но­вит­ся глав­ным ге­ро­ем Ост­ро­ва пос­ле гон­ки и как на­ше уни­кальное на­се­ле­ние прис­лу­ши­ва­ет­ся к сло­вам чем­пи­она? Чем­пи­он мо­жет стать пре­зи­ден­том, кон­су­лом, ко­ро­лем, во вся­ком слу­чае, до бу­ду­ще­го се­зо­на. Кро­ме то­го - «жи­гу­ли»! Уч­ти­те, по­бе­дит со­ветс­кая ма­ши­на!

    Все за­мол­ча­ли. Кто-то пус­тил по кру­гу еще бу­тыл­ку. Та­ня при­ба­ви­ла гром­кос­ти в те­ле­ви­зо­ре. По­ка­зы­ва­ли скуч­ней­ший фут­больный матч на Ку­бок УЕФА, ка­кая-то мос­ковс­кая ко­ман­да вя­ло от­би­ва­лась от нас­тыр­ных, на­ли­тых пи­вом гол­ланд­цев.

    - Ты уже де­лал при­кид­ки? - спро­сил Луч­ни­ков гра­фа.

    - Я эту трас­су прой­ду с зак­ры­ты­ми гла­за­ми, Анд­рей, - ска­зал граф. - Но ес­ли ты по­ла­га­ешь…

    Он вдруг за­мол­чал и все мол­ча­ли, ста­ра­ясь не смот­реть на Анд­рея.

    - Я то­же пой­ду в гон­ке, - вдруг ска­зал он.

    Таня мгно­вен­но вык­лю­чи­ла те­ле­ви­зор. Тог­да все пос­мот­ре­ли на Луч­ни­ко­ва.

    - Только уж не на «жи­гу­лях», ко­неч­но, - улыб­нул­ся Луч­ни­ков. - Пой­ду на сво­ем «пи­те­ре». Трях­ну ста­ри­ной.

    - А это еще за­чем, Анд­рю­ша? - ти­хо спро­сил граф Но­во­сильцев.

    - Чтобы быть вто­рым, Во­ло­деч­ка, - от­ве­тил Луч­ни­ков. - Или пер­вым, ес­ли… ес­ли ты гро­ба­нешься…

    Возникла то­ми­тельная па­уза, по­том кто-то бряк­нул: «Вот му­че­ни­ки идеи!» - и на­чал­ся хо­хот и бес­ко­неч­ные шут­ки на те­му о том, ко­го ку­да упе­кут больше­ви­ки, ког­да идея их жиз­ни осу­щест­вит­ся и жал­кий три­тон, их ник­чем­ная прек­рас­ная ро­ди­на, сольется с ве­ли­ким урод­ли­вым ле­ви­афа­ном, их пра­ро­ди­ной.

    Далее пос­ле­до­ва­ло об­суж­де­ние де­та­лей про­ек­та. Пой­ти на край­ний риск и выс­та­вить на гон­ку ма­ши­ны с ло­зун­га­ми СОС на бор­тах? Вот и бу­дет фор­мальная за­яв­ка но­во­го со­юза. Ко­неч­но, весь Ост­ров уже зна­ет о СО­Се, га­зе­ты пи­шут, на «раз­го­вор­ных шоу» по те­ле­ви­де­нию фи­гу­ри­ру­ет те­ма СО­Са: счи­тать ли его но­вой пар­ти­ей или дис­кус­си­он­ным клу­бом, од­на­ко фор­мально он не за­яв­лен.

    - Учитывая на­ши дальней­шие пла­ны, - ска­зал Луч­ни­ков, - это бу­дет ге­ни­альная за­яв­ка. Во­ло­деч­ка ока­зал­ся не только му­че­ни­ком, но и про­вид­цем. Бра­во, граф!

    «Какие дальней­шие пла­ны? - по­ду­ма­ла Та­ня. - Ка­кие у этой вши­вой ком­па­нии дальней­шие пла­ны?» Она за­да­ла се­бе этот воп­рос и тут же пой­ма­ла се­бя на том, что это воп­рос - шпи­он­с­кий.

    - Интересно, что ду­ма­ет по это­му по­во­ду ма­дам Татьяна? - граф Но­во­сильцев под­нял вверх свои жел­тые волчьи гла­за.

    - Я ду­маю, что вы все са­мо­убий­цы, - хо­лод­но выс­ка­за­лась Татьяна.

    Она жда­ла ус­лы­шать смех, но в от­вет пос­ле­до­ва­ло мол­ча­ние та­ко­го стран­но­го ха­рак­те­ра, что она не вы­дер­жа­ла, под­ка­ти­лась к краю сво­их по­ла­тей и гля­ну­ла вниз. Они все, семь или во­семь муж­чин, сто­яли и мол­ча смот­ре­ли вверх на нее, и она впер­вые по­ду­ма­ла, что они уди­ви­тельно кра­си­вы со все­ми их плеш­ка­ми и се­ди­на­ми, мо­ло­ды, как де­каб­рис­ты.

    - Таня, вы да­ле­ко не пер­вая, ко­му это в го­ло­ву при­хо­дит, - на­ко­нец прер­вал мол­ча­ние граф.

    Андрей на­тя­ну­то рас­сме­ял­ся:

    - Сейчас она ска­жет: вы уб­люд­ки, с жи­ру бе­си­тесь…

    - Вы уб­люд­ки, - ска­за­ла Та­ня. - Я ва­ших за­ум­нос­тей не по­ни­маю, а с жи­ру вы точ­но бе­си­тесь.

    Она при­ба­ви­ла зву­ка фут­больно­му ком­мен­та­то­ру, уш­ла в глу­би­ну сво­ей «пе­ще­ры», взя­ла ки­пу фран­цузс­ких жур­на­лов с мо­да­ми. Не пер­вый уже раз она га­си­ла в се­бе вспы­хи­ва­ющее вдруг разд­ра­же­ние про­тив Луч­ни­ко­ва, но вот сей­час впер­вые осоз­на­ла чет­ко - он ее разд­ра­жа­ет. Про­хо­дит лю­бовь. Не­уже­ли про­хо­дит лю­бовь? Уны­ние ста­ло ов­ла­де­вать ею, за­ли­вать се­ря­ти­ной глян­це­вые стра­ни­цы жур­на­лов и эк­ран те­ле­ви­зо­ра, где на­ши как раз по­лу­чи­ли ду­рац­кий гол и сей­час бре­ли к цент­ру, что­бы на­чать сно­ва всю эту во­лын­ку-игру про­тив за­ве­до­мо бо­лее сильно­го про­тив­ни­ка.

    Андрей при­хо­дил к ней каж­дую ночь и она всег­да при­ни­ма­ла его, и они синх­рон­но дос­ти­га­ли ор­газ­ма, как и преж­де, и пос­ле это­го нас­ту­па­ло нес­колько ми­нут неж­нос­ти, а по­том он ухо­дил ку­да-то в глу­би­ны сво­его ог­ром­но­го виг­ва­ма, где-то там бро­дил, го­во­рил по ви­де­оте­ле­фо­ну с сот­руд­ни­ка­ми, зво­нил в раз­ные стра­ны, что-то пи­сал, пил скоч, плес­кал­ся в ван­ной, и ей на­чи­на­ло ка­заться, что это не лю­би­мый ее только что по­бы­вал у нее, а прос­то ка­кой-то му­жи­чок с ней по­ра­бо­тал, слав­но так по­ебал­ся, на впол­не при­лич­ном уров­не, уб­ла­гот­во­рил и се­бя и ее, а сей­час ей до не­го, да и ему до нее, ни­ка­ко­го нет де­ла. Она по­ни­ма­ла, что нуж­но все рас­ска­зать Анд­рею: и о Сер­ге­еве, по­че­му она при­ня­ла пред­ло­же­ние, и о сво­ей злос­ти, о Бакс­те­ре, о Вос­то­ко­ве, только эта иск­рен­ность по­мо­жет про­тив от­чуж­де­ния, но не мог­ла она го­во­рить о сво­их му­ках с этим «чу­жим му­жич­ком», и воз­ни­кал по­роч­ный круг: от­чуж­де­ние уве­ли­чи­ва­лось.

    Лучникову и в са­мом де­ле не очень-то бы­ло до Та­ни. Пос­ле возв­ра­ще­ния из Со­юза он на­шел га­зе­ту свою не впол­не бла­го­по­луч­ной. По-преж­не­му она проц­ве­та­ла и по-преж­не­му ти­раж рас­ку­пал­ся, но, увы, она по­те­ря­ла тот нерв, ко­то­рый только он один и мог ей дать. Идея Об­щей Судьбы и без Луч­ни­ко­ва во­лок­лась со стра­ни­цы на стра­ни­цу, но имен­но во­лок­лась, тя­ну­лась, а не пульси­ро­ва­ла жи­вой ар­те­ри­альной кровью. Со­ветс­кие со­об­ще­ния и со­ветс­кие те­мы ста­но­ви­лись скуч­ны­ми и фор­мальны­ми, как бы от­пи­соч­ны­ми, и для то­го, что­бы взгля­нуть на Со­ветс­кий Со­юз взгля­дом сво­бод­но­го крым­ча­ни­на, луч­ше бы­ло бы взять в ру­ки «Солн­це Рос­сии» или да­же ре­ак­ци­он­но­го «Рус­ско­го Ар­тил­ле­рис­та».

    Вернувшись в га­зе­ту, Анд­рей Луч­ни­ков преж­де все­го сам взял­ся за пе­ро. На стра­ни­цах «Курьера» ста­ли по­яв­ляться его очер­ки о пу­те­шест­вии в «стра­ну чу­дес», об убо­жест­ве сов­ре­мен­ной со­ветс­кой жиз­ни, о бегст­ве ин­тел­ли­ген­ции, о за­дав­лен­нос­ти ос­тав­ших­ся и о рож­де­нии но­вой «не­за­дав­лен­нос­ти», о мас­со­вой лжи средств мас­со­вой ин­фор­ма­ции, о кос­нос­ти ру­ко­водст­ва. Он ежед­нев­но зво­нил в Моск­ву Бек­ле­ми­ше­ву и тре­бо­вал все больше и больше кри­ти­чес­ких ма­те­ри­алов. Нег­лас­ный по­ка центр еще не­объявлен­но­го, но уже су­щест­ву­юще­го СО­Са счи­тал, что на­ка­ну­не ис­то­ри­чес­ко­го вы­бо­ра они не име­ют пра­ва скры­вать ни гра­на прав­ды об этой стра­не, об их стра­не, о той ве­ли­кой дер­жа­ве, в ко­то­рую они зо­вут влиться ост­ров­ной на­род, тот на­род, ко­то­рый они до сих пор по­ла­га­ют рус­ским на­ро­дом, тот на­род, ко­то­рый дол­жен был от­дать се­бе пол­ностью от­чет в том, чью судь­бу он со­би­ра­ет­ся раз­де­лить.

    Когда он спит, удив­ля­лась Та­ня, но ни­ког­да его не спра­ши­ва­ла - ког­да ты спишь? Здесь, на кры­ше ги­гантс­ко­го алю­ми­ни­ево-стек­лян­но­го ка­ран­да­ша, он был пол­ным хо­зя­ином, она впер­вые ви­де­ла его в этом ка­чест­ве, ей ка­за­лось, что он и ее хо­зя­ин то­же, вро­де бы она ему не друг, не воз­люб­лен­ная, а прос­то та­кое до­маш­нее удоб­ное прис­по­соб­ле­ние для сек­су­альной гим­нас­ти­ки.

    Опять он не спит? по­ду­ма­ла она, ког­да гос­ти ра­зош­лись, и выг­ля­ну­ла из сво­ей «пе­ще­ры». Она не сра­зу наш­ла Анд­рея. Виг­вам вро­де бы был пуст, но вот она уви­де­ла его вы­со­ко над со­бой, на се­вер­ном скло­не баш­ни, в од­ной из его де­ло­вых «пе­щер». Он си­дел там за пи­шу­щей ма­шин­кой, уют­но ос­ве­щен­ный ма­ленькой лам­пой, и пи­сал оче­ред­ной хит для «Курьера».

    

    

    

    В ссыл­ке над ним сме­ялись: Ко­ба опять не снял нос­ки; Ко­ба спит в нос­ках; то­ва­ри­щи, у Ко­бы но­ги пах­нут, как сыр «бри»… Ко­неч­но, все, кто тог­да, в Ту­ру­ханс­ке, сме­ял­ся, впос­ледст­вии бы­ли унич­то­же­ны, но в то вре­мя ря­бой ма­ленький Иосиф мол­чал и те­рял­ся в до­гад­ках, что де­лать: снять нос­ки, пос­ти­рать - зна­чит приз­нать по­ра­же­ние, не сни­мать нос­ки, во­нять - зна­чит, прев­ра­щаться все бо­лее в коз­ла от­пу­ще­ния. Ре­шил не сни­мать и во­нял с мрач­ностью и упорст­вом нич­то­жест­ва.

    Нам ка­жет­ся, не до кон­ца еще ос­ве­щен один би­оп­си­хо­ло­ги­чес­кий ас­пект Ве­ли­кой Рус­ской Ре­во­лю­ции - пос­те­пен­ное, а впос­ледст­вии мо­гу­чее по­бе­до­нос­ное дви­же­ние без­дар­нос­тей и нич­то­жеств.

    Революция на­ко­пи­лась в ге­не­ти­чес­ком ко­де рус­ско­го на­ро­да как ярость ор­ди­нар­нос­ти (имя ко­то­рой всег­да и вез­де - большинст­во) про­тив раз­вяз­но­го, без­дум­но­го и, в ко­неч­ном сче­те, наг­ло­го по­ве­де­ния эли­ты, на­зо­вем ее дво­рянст­вом, ин­тел­ли­ген­ци­ей, но­во­бо­га­чест­вом, твор­чес­ким на­ча­лом, за­пад­ным вли­яни­ем, как угод­но.

    Переводя всю эту ог­ром­ную проб­ле­му в этот план, мы вов­се не ста­ра­ем­ся пе­ре­черк­нуть со­ци­альное, по­ли­ти­чес­кое, эко­но­ми­чес­кое воз­му­ще­ние, мы хо­тим лишь при­ба­вить к этим ас­пек­там упо­мя­ну­тый би­оп­си­хо­ло­ги­чес­кий ас­пект и, имея в ви­ду дальней­шее раз­ви­тие со­бы­тий, ос­ме­ли­ва­ем­ся наз­вать его ре­ша­ющим. О нем и бу­дем вес­ти речь в пред­две­рии тор­жест­вен­но­го юби­лея, к ко­то­ро­му сей­час го­то­вит­ся на­ша стра­на. За­ра­нее пред­по­ла­га­ем, что в дни юби­лея в офи­ци­альной со­ветс­кой пе­ча­ти по­явит­ся сред­не­го раз­ме­ра статья, в ко­то­рой бу­дут соб­лю­де­ны все па­ра­мет­ры, бу­дут от­ме­че­ны и «ошиб­ки» это­го, в об­щем, вы­да­юще­го­ся ком­му­нис­та, свя­зан­ные с пре­вы­ше­ни­ем лич­ной влас­ти,.

    Между тем мы име­ли воз­мож­ность наб­лю­дать, что стра­на и на­род со­би­ра­ют­ся не­офи­ци­ально от­ме­тить сто­ле­тие этой иск­лю­чи­тельной пос­редст­вен­нос­ти, как ве­ли­ко­го че­ло­ве­ка. На ло­бо­вых стек­лах про­но­ся­щих­ся ми­мо нас гру­зо­ви­ков и не в юж­ных, не в гру­зинс­ких, а в цент­ральных рус­ских об­лас­тях, ед­ва ли не на каж­дом вто­ром кра­со­вал­ся порт­рет ге­не­ра­лис­си­му­са в его вар­варс­кой фор­ме.

    Цель этой статьи - по­ка­зать, что этот ком­му­нист был не вы­да­ющим­ся, а са­мым обыч­ным предс­та­ви­те­лем би­оп­си­хо­ло­ги­чес­ко­го сдви­га, выб­ро­шен­ным на по­верх­ность нич­то­жест­вом. Сре­ди ли­де­ров больше­вистс­кой ре­во­лю­ции бы­ли ода­рен­ные лю­ди, та­кие, как Ле­нин, Троц­кий, Бу­ха­рин, Ми­ро­нов, Ту­ха­чевс­кий. Ве­дя воз­му­щен­ные мас­сы, они ру­ко­водст­во­ва­лись сво­ими марк­систс­ки­ми те­ори­ями, но они не зна­ли, что все они об­ре­че­ны, что глав­ная си­ла ре­во­лю­ции - это би­оп­си­хо­ло­ги­чес­кий сдвиг и что этот сдвиг не­из­беж­но ра­но или позд­но унич­то­жит лич­ность и воз­вы­сит без­лич­ность, и из их сре­ды вос­ста­нет, что­бы возг­ла­вить, са­мый нич­тож­ный и са­мый без­дар­ный.

    Есть хо­дя­чее вы­ра­же­ние: «Ре­во­лю­ция по­жи­ра­ет сво­их де­тей». Ос­ме­лим­ся его ос­по­рить: она по­жи­ра­ет де­тей чу­жих. Троц­кий, Бу­ха­рин, Блю­хер, Ту­ха­чевс­кий - это чу­жие де­ти, от­ча­ян­ные греб­цы, на мгно­ве­ние воз­ни­ка­ющие в по­то­ке. Де­ти ре­во­лю­ции - это мо­ло­то­вы, ка­ли­ни­ны, во­ро­ши­ло­вы, жда­но­вы, под­ни­ма­ющий­ся со дна оса­док би­оп­си­хо­ло­ги­чес­кой бу­ри.

    Мы час­то со сме­хом от­ма­хи­ва­ем­ся от ху­до­жест­вен­ных ки­но­фильмов, сде­лан­ных на вер­ши­не ста­линс­ко­го вла­ды­чест­ва та­ки­ми мас­те­ра­ми со­ветс­ко­го ки­но, как Ромм, Ко­зин­цев, Тра­уберг (впос­ледст­вии, в пе­ри­од от­те­пе­ли, обер­нув­ши­ми­ся к клас­си­ке и став­ши­ми «больши­ми ху­дож­ни­ка­ми» и да­же «ли­бе­ра­ла­ми»), от всех этих «Юнос­тей Мак­си­ма» и «Че­ло­ве­ков с ружьем». И нап­рас­но от­ма­хи­ва­ем­ся. Прос­ти­ту­иру­ющая ин­тел­ли­ген­ция ис­пол­ня­ла так на­зы­ва­емый «со­ци­альный за­каз», точ­нее же ска­зать, она чут­ко улав­ли­ва­ла наст­ро­ения и по­же­ла­ния пол­ностью сфор­ми­ро­вав­ше­го­ся тог­да прав­ле­ния се­ря­ти­ны и без­дар­нос­тей. Наг­лая ту­пая че­ло­ве­чес­кая особь, кри­во­но­гая и при­дур­ко­ва­тая, ста­но­ви­лась в со­ветс­ком ис­кус­стве цент­ральной фи­гу­рой, и это бы­ло от­ра­же­ни­ем жиз­нен­ной прав­ды, ибо и в жиз­ни она ста­ла глав­ной - без­ли­кая фи­гу­ра, вы­ра­же­ние ог­ром­ной кол­лек­тив­ной наг­лос­ти без­дар­нос­тей. Лю­бая, от­ли­ча­юща­яся от мас­сы нич­то­жеств, фи­гу­ра, не го­во­ря уже об ин­тел­ли­ген­те, но и лю­бая яр­кая на­род­ная фи­гу­ра, мат­рос или анар­хист, еди­но­лич­ный ли креп­кий хо­зя­ин, так на­зы­ва­емый «ку­лак», ста­но­ви­лась в этом ис­кус­стве объектом из­де­ва­тельства, нас­меш­ки и при­зы­ва­лась к раст­во­ре­нию в без­дар­ной мас­се или же об­ре­ка­лась на унич­то­же­ние.

    Так шла и в жиз­ни, хо­луй­ское ис­кус­ство точ­но от­ра­жа­ло би­оп­си­хо­ло­ги­чес­кую тен­ден­цию жиз­ни. Шло ярост­ное унич­то­же­ние под­ни­ма­ющих­ся над мно­го­мил­ли­он­ной ота­рой го­лов. Унич­то­жа­лись и ре­во­лю­ци­он­ные на­род­ные вож­ди, на­де­лен­ные та­лан­том, та­кие, как Со­ро­кин, Ми­ро­нов, Мах­но, по су­ти де­ла спас­ший больше­вистс­кую Моск­ву, на­нес­ший не­поп­ра­ви­мый удар по ты­лам Доб­ро­вольчес­кой Ар­мии. Би­оп­си­хо­ло­ги­чес­кий про­цесс вы­тал­ки­вал на по­верх­ность без­дар­нос­тей ти­па Во­ро­ши­ло­ва, Ти­мо­шен­ко, Ка­ли­ни­на и, на­ко­нец, нич­тож­ней­ше­го из нич­тож­ных, без­дар­ней­ше­го из без­дар­ных, Иоси­фа Ста­ли­на. Меч или, ско­рее, пи­ла, би­оп­си­хо­ло­ги­чес­кой ре­во­лю­ции де­лал свое де­ло: сле­та­ли вы­со­вы­ва­ющи­еся го­ло­вы Троц­ко­го, Бу­ха­ри­на, Ту­ха­чевс­ко­го, меч шел по го­ро­дам и ве­сям, по гу­бер­ни­ям и уез­дам, единст­вен­ной ви­ной жертв бы­ли блест­ки та­лант­ли­вос­ти, хоть ма­лая, но бро­са­юща­яся в гла­за ода­рен­ность. И вот ус­та­но­ви­лась власть ми­зе­раб­ля, низ­ше­го из ми­зе­раб­лей, са­мо­го де­бильно­го де­би­ла на­ше­го вре­ме­ни.

    Нет ни од­но­го де­яния Ста­ли­на, не от­ме­чен­но­го иск­лю­чи­тельной, по­ра­жа­ющей ум без­дар­ностью. Он унич­то­жил спа­си­тельный ле­нинс­кий план но­вой эко­но­ми­чес­кой по­ли­ти­ки и вверг стра­ну в но­вое убо­жест­во и го­лод. С целью ор­га­ни­зо­вать сельское хо­зяй­ст­во он унич­то­жил мил­ли­оны де­ес­по­соб­ных крестьян и ор­га­ни­зо­вал выс­шую фор­му сельско­хо­зяй­ст­вен­ной без­дар­нос­ти - «рас­ку­ла­чи­ва­ние» и кол­хо­зы. Не­пос­редст­вен­ным следст­ви­ем это­го бы­ли мно­го­мил­ли­он­ные жерт­вы го­ло­да на Ук­ра­ине, в По­волжье, по всей стра­не, ги­бель ты­сяч и ты­сяч на­сильствен­но пе­ре­се­лен­ных с од­них зе­мель на дру­гие.

    Чувствуя на­рас­та­ющее не­до­вольство в пар­тии, бо­ясь под­ни­ма­ющей­ся над ота­рой фи­гу­ры кре­пы­ша Ки­ро­ва, не предс­тав­ляя се­бе ино­го, бо­лее гиб­ко­го, бо­лее ум­но­го пу­ти для уп­рав­ле­ния стра­ной, Ста­лин сно­ва идет по са­мо­му прос­тей­ше­му - убий­ст­во Ки­ро­ва, при­ми­тив­ней­шие про­во­ка­ции про­цес­сов и мас­со­вый тер­рор в пар­тии - быть мо­жет, выс­шее про­яв­ле­ние его без­дар­нос­ти. К нес­частью для стра­ны все это про­ис­хо­ди­ло на подъеме би­оп­си­хо­ло­ги­чес­ко­го сдви­га, то есть бы­ло не­из­беж­ным.

    Перед наз­ре­ва­ющей ми­ро­вой вой­ной Ста­лин ли­хо­ра­доч­но ищет родст­вен­ную ду­шу, вер­нее, близ­кую би­ост­рук­ту­ру, и на­хо­дит ее, ес­тест­вен­но, в Гит­ле­ре. Ор­ды обол­ва­нен­ных нем­цев и ор­ды обол­ва­нен­ных рус­ских де­лят меж со­бой Вос­точ­ную Ев­ро­пу. Нельзя бы­ло бо­лее без­дар­но под­го­то­виться к вой­не, чем это сде­лал Ста­лин. Унич­то­жив та­лант­ли­вых мар­ша­лов, пол­ностью през­рев ге­опо­ли­ти­чес­кий (слож­ный для ана­ли­за) ас­пект над­ви­га­ющих­ся со­бы­тий и по­ло­жив­шись на би­оп­си­хо­ло­ги­чес­кую общ­ность со вто­рым по ран­гу нич­то­жест­вом сов­ре­мен­нос­ти Гит­ле­ром, он пос­ле пре­да­тельства пос­лед­не­го прак­ти­чес­ки уст­рем­ля­ет­ся в па­ни­чес­кое бегст­во, от­да­вая на сож­же­ние на­ши го­ро­да, а мил­ли­оны жиз­ней на унич­то­же­ние и за­ка­ба­ле­ние. Мо­гу­чая без­дар­ность Гит­ле­ра по­ме­ша­ла Гер­ма­нии одер­жать сок­ру­ши­тельную и лег­кую по­бе­ду. В са­мом де­ле, сколько блат­но­го нич­то­жест­ва нуж­но иметь, что­бы встать про­тив все­го ми­ра, да­же не во­об­ра­зив се­бе (отсутст­вие во­об­ра­же­ния очень род­нит обо­их «па­ха­нов»), что нор­мальные лю­ди мо­гут иног­да за­щи­щаться.

    Между тем по­ка два сла­бо­ум­ных ду­ши­ли друг дру­га (вер­нее. Адольф ду­шил Иоси­фа), у анг­ло­сак­сов по­яви­лась воз­мож­ность сма­нев­ри­ро­вать, выб­рать, ре­шить, ка­кая га­ди­на в этот мо­мент ' опас­нее. Вот вам и сла­бые, вот вам и хи­лые за­пад­ные де­мок­ра­тии! Пе­ре­пу­ган­ный до смер­ти Ста­лин, смо­тав­ший­ся уже из Моск­вы, ес­тест­вен­но, при­нял не­ожи­дан­ную по­мощь. Ну, для это­го не нуж­но ни ума, ни та­лан­та.

    Величие на­шей стра­ны про­яви­лось в том, что пе­ред ли­цом на­ци­ональной ка­таст­ро­фы она, да­же пос­ле де­ся­ти­ле­тий унич­то­же­ния вся­кой не­ор­ди­нар­нос­ти, смог­ла выд­ви­нуть в хо­де борьбы та­лант­ли­вых мар­ша­лов и во­ен­ных конст­рук­то­ров, от­важ­ных лет­чи­ков и тан­кис­тов.

    - Ничтожество на­шей би­оп­си­хо­ло­ги­чес­кой вер­хуш­ки про­яви­лось в том, что Рос­сия, стра­на-по­бе­ди­тель, по­те­ря­ла в три ра­за больше мил­ли­онов жиз­ней, чем да­же спа­лен­ная до пос­лед­них угольков со­юз­ной ави­аци­ей Гер­ма­ния.

    Период пос­ле­во­ен­ной ре­конст­рук­ции, быть мо­жет, - ве­нец без­дар­нос­ти и нич­тож­нос­ти ге­не­ра­лис­си­му­са Ста­ли­на. Ни­ка­кие но­вые про­ек­ты, ни­ка­кие ре­фор­мы ему и в го­ло­ву не при­хо­ди­ли. Вмес­то них он соз­дал двад­ца­ти­мил­ли­он­ную ар­мию ра­бов. Древ­ний фа­ра­онс­кий си­фи­ля­га бу­ше­вал в ту­пой баш­ке. Дре­наж­ная сис­те­ма ГУ­ЛА­Га быст­ро от­ка­ча­ла из­бы­ток та­лан­та и твор­чест­ва, яв­лен­ный к жиз­ни вой­ной. Нич­то­жест­ва сно­ва тор­жест­во­ва­ли, пи­ро­ва­ли, ибо шел еще их пир, еще не на­чал­ся их упа­док, еще да­ле­ко бы­ло до выз­до­ров­ле­ния. Пик их влас­ти ес­тест­вен­но сов­па­да­ет с би­оло­ги­чес­кой смертью их ку­ми­ра. Дальше на­чал­ся спад, кри­вая пош­ла вниз, та­инст­вен­ный че­ло­ве­чес­кий про­цесс, так без­дар­но не уга­дан­ный Марк­сом, всту­пил в но­вую фа­зу.

    Конечно, Ста­лин не умер в 1953. Он жив и сей­час в не­мыс­ли­мой по сво­ей то­тальнос­ти «наг­ляд­ной аги­та­ции», в ста­линс­ких сес­си­ях т.н. вер­хов­но­го Со­ве­та и в про­ве­де­нии т.н. вы­бо­ров, в ри­гид­нос­ти и нес­по­соб­нос­ти к ре­фор­мам сов­ре­мен­но­го со­ветс­ко­го ру­ко­водст­ва (во вся­ком слу­чае, тех из них, кто нас­ле­ду­ет Ка­ли­ни­на и Жда­но­ва), в на­рас­та­ющем раз­ва­ле че­ло­ве­чес­кой эко­но­ми­ки (еда, одеж­да, обс­лу­жи­ва­ние, все об­лас­ти че­ло­ве­чес­кой жиз­ни по­ра­же­ны ста­линс­ким сла­бо­уми­ем) и в раз­рас­та­нии не­че­ло­ве­чес­кой эко­но­ми­ки (тан­ки и ра­ке­ты в бе­зум­ном чис­ле как фан­том си­фи­ли­ти­чес­ко­го бре­да), в неп­ри­ятии лю­бо­го ина­ко­мыс­лия и в на­вя­зы­ва­нии все­му на­ро­ду иде­оло­ги­чес­ких штам­пов пре­уст­ра­ща­юще­го ха­рак­те­ра, в экс­пан­сии все­го то­го, что име­ну­ет­ся сей­час «зре­лым со­ци­ализ­мом», то бишь ду­хов­но­го и со­ци­ально­го про­зя­ба­ния…

    И все-та­ки пик би­оп­си­хо­ло­ги­чес­ко­го сдви­га ми­но­вал, Ста­лин как глав­ное нич­то­жест­во сов­ре­мен­нос­ти, по­ды­ха­ет. Выз­до­ров­ле­ние на­ча­лось.

    ГУЛАГ раз­ру­шен, и ны­неш­няя ла­гер­ная сис­те­ма не идет, ко­неч­но, с ним в срав­не­ние. Не­на­висть к ина­ко­мыс­лию го­во­рит о том, что ина­ко­мыс­лие су­щест­ву­ет. По­яви­лись пи­са­те­ли, ре­жис­се­ры, ху­дож­ни­ки, ком­по­зи­то­ры. Гра­ни­цы ста­ли бо­лее про­ни­ца­емы­ми. Са­мое же глав­ное про­яв­ле­ние ре­кон­ва­лес­цен­ции сос­то­ит в том, что да­же и в ру­ко­во­дя­щих кру­гах стра­ны по­яви­лись лю­ди, пы­та­ющи­еся пре­одо­леть гло­бальную ста­линс­кую ту­пость. Быть ста­ли­нис­том в «раз­ви­том со­ци­ализ­ме» не опас­но, а да­же как бы по­чет­но, во вся­ком слу­чае, нет­руд­но. Ан­тис­та­ли­нис­там в ру­ко­во­дя­щей сре­де при­хо­дит­ся ту­го, они скры­ва­ют­ся за на­бо­ром фра­зе­оло­гии офи­ци­альной лжи, но они хо­тя бы пы­та­ют­ся во­ро­чать моз­га­ми, пы­та­ют­ся на­щу­пать пу­ти к спа­се­нию Рос­сии от раз­ва­ла. Они по­ка мол­чат о ре­фор­мах, но они ду­ма­ют о них. Они лгут, но на ли­цах их жаж­да прав­ды. Преж­няя ста­линс­кая Рос­сия сто­яла на кро­ви, ны­неш­няя ста­линс­кая Рос­сия сто­ит на лжи. Про­ви­де­нию бы­ло угод­но про­вес­ти на­шу ро­ди­ну че­рез ве­ли­кую кровь к ве­ли­кой лжи. Мы не мо­жем, от­ка­зы­ва­ем­ся ду­мать, что шесть де­ся­ти­ле­тий под пя­той ста­линс­ко­го нич­то­жест­ва по­доб­ны ко­ровьей жвач­ке и ни­ко­му не нуж­ны, и что на­ша свя­щен­ная ко­ро­ва все рав­но по­ды­ха­ет. Ложь - это все-та­ки луч­ше, чем кровь. Не го­во­рит ли это о том, что нич­то­жест­во «за­ги­ба­ет­ся» все больше, а моз­ги за­ше­ве­ли­лись? Ка­ким бу­дет сле­ду­ющий пе­ри­од? Всех прав­до­ис­ка­те­лей не уп­ря­чешь в пси­хуш­ке. Все больше лю­дей ста­но­вит­ся в Рос­сии, для ко­то­рых от­де­ле­ние прав­ды от лжи - са­мый ес­тест­вен­ный и пре­дельно прос­той про­цесс. Же­ле­зо­бе­тон ком­му­низ­ма, нес­мот­ря на «пос­то­ян­ное уси­ле­ние и рас­ши­ре­ние форм иде­оло­ги­чес­кой ра­бо­ты», раз­мяг­ча­ет­ся. На­род жаж­дет «кай­фа», этим ду­рац­ким сло­веч­ком име­нуя ка­кой-то иной, сов­сем еще ту­ман­ный, но же­лан­ный об­раз жиз­ни.

    Пересеките вос­точ­ную часть на­ше­го ма­ленько­го Чер­но­го мо­ря и про­гу­ляй­тесь по на­бе­реж­ной «все­со­юз­ной здрав­ни­цы» Со­чи. Под бес­ко­неч­ны­ми и мо­гу­чи­ми ло­зун­га­ми «зре­ло­го со­ци­ализ­ма» (пос­лед­ний ше­девр - «Здо­ровье каж­до­го - это здо­ровье всех») вы уви­ди­те тол­пы со­ветс­ких граж­дан, жад­но взи­ра­ющих друг на дру­га - у ко­го ка­кие джин­сы, оч­ки, май­ки или что-ни­будь еще «фир­мен­ное», то есть за­пад­ное. Над го­ло­ва­ми у них возд­виг­ну­ты вро­де бы не­зыб­ле­мые звез­ды, сер­пы, мо­ло­ты, сно­пы, шес­те­рен­ки, вся бре­до­ви­на трид­ца­тых го­дов, а на гру­ди у них кра­су­ют­ся аме­ри­канс­кие звез­ды и по­ло­сы, анг­лий­ские над­пи­си. Мож­но уви­деть да­же двуг­ла­во­го ор­ла на май­ках с рек­ла­мой вод­ки «Смир­нофф».

    Пик ре­во­лю­ци­он­но­го би­оп­си­хо­ло­ги­чес­ко­го сдви­га по­за­ди. Ста­лин из­ды­ха­ет, это не­сом­нен­но, вся на­ша стра­на сто­ит на гра­ни но­во­го, мо­жет быть, еще бо­лее та­инст­вен­но­го, чем ре­во­лю­ция, ис­то­ри­чес­ко­го пе­ри­ода, уго­то­ван­но­го пам Про­ви­де­ни­ем. За­быть ли нам нич­тож­но­го Ста­ли­на? Нет, за­быть нельзя, ибо и окон­ча­тельно из­дох­нув, он мо­жет по­бе­дить.

    Нам предс­тав­ля­ет­ся, что в Рос­сии сей­час идет борьба двух мо­гу­чих те­че­ний. По­бе­дит Ста­лин - и воз­ник­нет страш­ное об­щест­во то­та­ли­та­риз­ма, без­дум­ные ота­ры, за­быв­шие о Ста­ли­не, не соз­на­ющие сво­его ста­линс­ко­го нич­то­жест­ва, не­су­щие ги­бель во все прос­то­ры зем­ли. Про­иг­ра­ет Ста­лин, и Рос­сия мо­жет прев­ра­титься в ве­ли­кое твор­чес­кое сод­ру­жест­во лю­дей, ве­ду­щих раз­го­вор с Бо­гом, не за­бы­ва­ющих ни сво­их, ни чу­жих стра­да­ний и нав­сег­да сох­ра­нив­ших па­мять о влас­ти нич­то­жеств, о кро­ви и лжи, о ста­лин­щи­не.

    Каждое со­бы­тие, про­ис­хо­дя­щее сей­час в Рос­сии, долж­но рас­смат­ри­вать с точ­ки зре­ния бо­ре­ния двух этих те­че­ний. Возьмем, к при­ме­ру, од­но из са­мых при­ме­ча­тельных: эмиг­ра­ция ев­ре­ев и про­ис­хо­дя­щее под этим фла­гом бегст­во из­му­чен­ной все­ми ста­линс­ки­ми де­ся­ти­ле­ти­ями об­щест­вен­но­го през­ре­ния ин­тел­ли­ген­ции. С од­ной сто­ро­ны, это как бы ан­тис­та­линс­кий по­ток - кто бы мог по­ду­мать еще де­сять лет на­зад, что лю­дям бу­дет поз­во­ле­но со срав­ни­тельной лег­костью по­ки­дать «твер­ды-

    ню со­ци­ализ­ма» и пе­ре­се­ляться в дру­гие стра­ны? С дру­гой же сто­ро­ны. - это по­ток в рус­ле ста­лин­щи­ны: выб­ра­сы­ва­ние за пре­де­лы стра­ны кри­ти­чес­ки мыс­ля­щей груп­пы лю­дей, всех, «кто вы­со­вы­ва­ет­ся», всех, кто ме­ша­ет то­му же са­мо­му би­оп­си­хо­ло­ги­чес­ко­му про­цес­су. Бу­дет ли поз­во­ле­но уехав­шим возв­ра­щаться, уез­жать и возв­ра­щаться вновь, пре­одо­ле­ем ли мы ксе­но­фо­бию, осоз­на­ем ли мы се­бя в семье лю­дей, где не бьют по лбу об­ли­зан­ной иде­оло­ги­чес­кой лож­кой?

    Трудно предс­та­вить се­бе бо­лее от­ветст­вен­ный и важ­ный пе­ри­од в бу­ду­щей жиз­ни на­ше­го не­мыс­ли­мо­го об­щест­ва. Юби­лей по­дон­ка И.В.Ста­ли­на - еще один по­вод для раз­мыш­ле­ний. Хва­тит ли сил у на­ше­го на­ро­да пе­ре­за­хо­ро­нить зло­вон­ные ос­тан­ки и об­ра­тить их из ис­точ­ни­ка эпи­де­мии в сво­его ро­да удоб­ре­ние для бу­ду­щей де­мок­ра­тии?

    В гар­мо­ни­чес­ком об­щест­ве не­об­хо­ди­мо и большинст­во и меньшинст­во, как в со­ци­альном, так и в би­оло­ги­чес­ком ас­пек­тах. Оче­ред­ная по­те­ря сво­его меньшинст­ва мо­жет стать гу­би­тельной для но­вой Рос­сии. Смо­жет ли но­вая большая и сильная груп­па лю­дей не раст­во­риться в ба­лан­де «зре­ло­го со­ци­ализ­ма», но стать фер­мен­том но­вых жи­вых про­ти­вос­та­линс­ких про­цес­сов?

    Господи, ук­ре­пи!

    

    

    В опи­сан­ной уже вы­ше баньке за семью пе­ча­тя­ми «Курьер» со статьей «Нич­то­жест­во» пе­ре­хо­дил из рук в ру­ки. Вслух не чи­та­ли, по­то­му что каж­дый бан­ник как бы осоз­на­вал, что чи­тать эда­кое вслух - ко­щунст­во. Тон­кие го­лу­бо­ва­тые стра­ни­цы за­морс­ко­го из­да­ния, изв­ле­чен­но­го для ны­неш­ней встре­чи из «спецх­ра­на», пох­рус­ты­ва­ли в ру­ках. Хо­ро­ша бу­маж­ка! С та­ки­ми га­зе­та­ми и ту­алет­ный де­фи­цит не стра­щен. Кто-то слег­ка кря­кал при изу­че­нии статьи, кто-то чуть-чуть хмы­кал,са­мые вы­дер­жан­ные, и сре­ди них, ко­неч­но, «Вид­ное ли­цо», прос­то мол­ча­ли, чи­тая: нер­вы, хва­ла Ал­ла­ху, из гвоз­де­вой ста­ли ко­ва­лись, в хо­де ис­то­рии.

    Марлен Ми­хай­ло­вич, за­вер­нув­шись в мах­ро­вое шведс­кое пок­ры­ва­ло, от­ки­нув­шись в крес­ле и по­пи­вая пи­во «Ле­винб­рау», тем не ме­нее вни­ма­тельно сле­дил за ли­ца­ми всей ком­па­нии, свя­зан­ной ни­ког­да не наз­ван­ной об­щей по­ру­кой, сов­мест­ной об­на­жен­ностью и по­хаб­щин­кой, ко­то­рая по ны­неш­ним вре­ме­нам не прак­ти­ку­ет­ся в офи­ци­альных ка­би­не­тах. Ча­ще все­го взгляд Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча за­дер­жи­вал­ся на «Вид­ном ли­це» и вся­кий раз он от­да­вал ему долж­ное - ни­как не про­ник­нешь за эту мас­ку.

    Кузенков, ко­неч­но, луч­ни­ковс­кую статью знал уже на­изусть - «Курьер» был по­зав­че­раш­ний. Он ус­пел уже пси­хо­ло­ги­чес­ки под­го­то­виться к ны­неш­ней баньке и те­перь спо­кой­но ждал воп­ро­сов, ибо к ко­му же, как не к не­му, ку­ра­то­ру Кры­ма и «лич­но­му дру­гу» Луч­ни­ко­ва бу­дут об­ра­ще­ны воп­ро­сы.

    - Ну-с, Мар­лу­ша, как ты на это де­ло взи­ра­ешь? - на­ко­нец воп­ро­си­ло «Вид­ное ли­цо».

    И сно­ва ни ми­ми­кой, ни ин­то­на­ци­ей не вы­да­ло сво­его к статье от­но­ше­ния. Мар­лен Ми­хай­ло­вич оп­ре­де­лен­ным дви­же­ни­ем те­ла как бы на­чал уже свой от­вет, но раск­ры­вать ус­та не то­ро­пил­ся: знал, что зву­ки, ис­торг­ну­тые «Вид­ным ли­цом», во­лей-не­во­лей на­ру­шат об­щее мол­ча­ние, и в пос­ле­ду­ющих реп­ли­ках хоть что-то, да про­явит­ся, про­мелькнут ка­кие-то на­ме­ки, про­жуж­жит не­кое нас­т­ро­ение.

    Так оно и слу­чи­лось - прор­ва­лось: все-та­ки и во­доч­ки бы­ло уже вы­пи­то, и пив­ка, и по­ры пос­ле су­хо­го пар­ку уже ды­ша­ли сво­бод­нее.

    - Поворот на сто во­семьде­сят гра­ду­сов? - по­лу­воп­ро­сом выс­ка­зал­ся Иван Мит­ро­фа­но­вич.

    - Диалектик, - про­бур­чал Фе­дор Сер­ге­евич, яв­но сер­дясь на ав­то­ра.

    - И к бо­женьке апел­ли­ру­ет, - улыб­нул­ся Ак­тин Фи­ли­мо­но­вич.

    - Революция-то, ока­зы­ва­ет­ся, чу­жих де­тей жрет, - хмык­нул Ар­тур Лу­кич.

    - 'Единственное, с чем го­тов сог­ла­ситься, - с ус­та­но­вив­шей­ся уже пыл­костью выс­ка­зал­ся Олег Сте­па­нов, став­ший за пос­лед­ние не­де­ли здесь зав­сег­да­та­ем.

    Кто-то что-то еще про­бур­чал, про­бор­мо­тал, но «Вид­ное ли­цо» смот­ре­ло пря­мо на Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча, еле за­мет­ной улыб­кой по­ка­зы­вая, что су­ме­ло оце­нить его так­ти­чес­кую па­узу.

    Марлен Ми­хай­ло­вич знал, что из всех сле­тев­ших и впол­не как бы неб­реж­ных реп­лик для «Вид­но­го ли­ца» са­мой важ­ной бы­ла «по­во­рот на сто во­семьде­сят гра­ду­сов».

    Лучниковская проб­ле­ма не­ве­ро­ят­но тя­го­ти­ла Ку­зен­ко­ва. Во всех сво­их уст­ных док­ла­дах и за­пис­ках он предс­тав­лял Анд­рея как слож­ную про­ти­во­ре­чи­вую лич­ность, ко­то­рой еще не отк­ры­лась окон­ча­тельная муд­рость Уче­ния, но ко­то­рый яв­ля­ет­ся иск­рен­ним и са­мо­от­вер­жен­ным дру­гом Со­ветс­ко­го Со­юза и страст­ным сто­рон­ни­ком объеди­не­ния Кры­ма с Рос­си­ей, то есть «поч­ти сво­им».

    Как «поч­ти свой» (да еще та­кой важ­ный «поч­ти свой») Луч­ни­ков и был при­нят в свя­тая свя­тых, в дру­жес­ком эр­ми­та­же су­хо­го па­ра. То, что вро­де не оце­нил до­ве­рия, еще мож­но бы­ло как-то объяснить осо­бен­нос­тя­ми за­пад­ной пси­хо­ло­гии, дво­рянс­ко­го вос­пи­та­ния. Но пос­ле­ду­ющие вольты? Его ис­чез­но­ве­ние? Бегст­во в глубь Рос­сии? Мальчи­шес­кая иг­ра в «ка­за­ки-раз­бой­ни­ки» с на­шей серьезней­шей ор­га­ни­за­ци­ей? Все его прик­лю­че­ния на пе­ри­фе­рий­ных прос­то­рах? И, на­ко­нец, не­мыс­ли­мое, до сих пор не­по­нят­ное, чу­до­вищ­ное - ис­чез­но­ве­ние из стра­ны, ка­кое-то фан­тас­ти­чес­кое про­ник­но­ве­ние че­рез гра­ни­цу (где? ког­да? ка­ким об­ра­зом?) и по­яв­ле­ние в Кры­му. Впро­чем, да­же и «вольты» эти мож­но бы­ло бы еще как-то объяснить кое-ко­му в ру­ко­водст­ве, не всем, ко­неч­но, но не­ко­то­рым - не­из­жи­тое мальчи­шест­во, аван­тю­ризм, сле­ды то­го же по­роч­но­го вос­пи­та­ния… Но… Но глав­ное зак­лю­ча­лось в том, что пос­ле возв­ра­ще­ния Луч­ни­ко­ва в Крым «Курьер» рез­ко пе­ре­ме­нил нап­рав­ле­ние. Из от­чет­ли­во про­со­ветс­кой, то есть прог­рес­сив­ной га­зе­ты, он обер­нул­ся нас­то­ящим ор­га­ном дис­си­дент­щи­ны. Од­на за дру­гой по­яви­лись сов­сем не­нуж­ные, чрез­вы­чай­но од­нос­то­рон­ние ин­фор­ма­ции, за­мет­ки, ком­мен­та­рии и, са­мое глав­ное, все на­пи­са­но с под­ко­выр­ка­ми, в иро­ни­чес­ком, а то и прос­то в из­де­ва­тельском то­не. И на­ко­нец - «Нич­то­жест­во»! Это уж, дей­ст­ви­тельно, слиш­ком. Только лишь чуж­дый че­ло­век, имен­но пос­ле­дыш бе­лог­вар­дей­щи­ны или внут­рен­ний нравст­вен­ный уб­лю­док мо­жет так под­ло об­ра­титься с на­шей ис­то­ри­ей, с че­ло­ве­ком, имя ко­то­ро­го для по­ко­ле­ний со­ветс­ких лю­дей оз­на­ча­ет по­бе­ду, по­ря­док, власть, пусть да­же и на­си­лие, но ве­ли­чест­вен­ное, пусть да­же мрак, но гран­ди­оз­ный. Низ­ве­де­ние к нич­то­жест­ву де­яте­лей на­шей ис­то­рии (да и ны­неш­нее ру­ко­водст­во то­же не под­ня­то) - это вра­жес­кий, эли­тар­ный, клас­со­во и на­ци­онально чуж­дый вы­пад. Что же слу­чи­лось с Луч­ни­ко­вым? ес­тест­вен­но удив­ля­ют­ся то­ва­ри­щи. Цэ­рэ­уш­ни­ки, что ли, пе­ре­ку­пи­ли? По­хе­рил он свою Идею Об­щей Судьбы?

    Марлен Ми­хай­ло­вич спо­кой­но взял в ру­ки уве­сис­тый «Курьер» (откро­вен­но го­во­ря, обо­жал он этот пе­чат­ный ор­ган, ду­ши в нем не ча­ял), быст­ро про­ше­лес­тел стра­ни­ца­ми и сра­зу за ог­ром­ным, во всю по­ло­су, объявле­ни­ем о предс­то­ящих «Анти­ка-рал­ли» на­шел статью «Нич­то­жест­во».

    - Я бы вам, брат­цы, хо­тел про­честь пос­лед­ний аб­зац. Вот, об­ра­ти­те вни­ма­ние: «Смо­жет ли но­вая большая и сильная груп­па лю­дей не раст­во­риться…» Ну, дальше эта не­ум­ная ме­та­фо­ра… «Но стать фер­мен­том но­вых… мм… ммм… про­цес­сов?»

    - Ну так что? - спро­сил Фатьян Ива­но­вич. - Дальше-то на бо­женьку вы­хо­дит! Не зря крес­тик но­сит. Ре­ли­ги­оз­ник.

    - Подожди, Фатьян Ива­но­вич, - от­мах­нул­ся от не­го Мар­лен Ми­хай­ло­вич (от Фатьяна Ива­но­ви­ча мож­но бы­ло от­мах­нуться). - В этой фра­зе большой смысл, брат­цы.

    Он как-то всег­да был нес­колько стес­нен в бан­ном об­ра­ще­нии к ком­па­нии - офи­ци­альное «то­ва­ри­щи» тут яв­но не го­ди­лось, а «ре­бя­та» ска­зать (или еще луч­ше ро­бя­ты) как-то язык не по­во­ра­чи­вал­ся. По­это­му вот и по­яви­лось на вы­руч­ку спа­си­тельное «брат­цы», хо­тя и оно зву­ча­ло как-то слег­ка не­ес­тест­вен­но и в ком­па­нии не при­жи­ва­лось.

    - Из этой фра­зы, брат­цы, я де­лаю со­вер­шен­но оп­ре­де­лен­ный вы­вод, что Луч­ни­ков ни на йо­ту не из­ме­нил свою по­зи­цию, а, нап­ро­тив, го­то­вит­ся ко все бо­лее и бо­лее ре­ши­тельным дей­ст­ви­ям в рам­ках фор­ми­ру­емо­го им и всей этой мо­гу­щест­вен­ной груп­пой «однок­лас­сни­ков» Со­юза Об­щей Судьбы.

    Вновь воз­ник­ло ско­ван­ное мол­ча­ние: во-пер­вых, ви­ди­мо, да­ле­ко не все вник­ли в смысл ска­зан­но­го, во-вто­рых, «Вид­ное ли­цо»-то до сих пор не выс­ка­за­лось.

    - Какого хуя? - раз­ве­ло тут ру­ка­ми «Вид­ное ли­цо». (Кра­си­вое сло­во яв­но бы­ло про­из­не­се­но для то­го, что­бы снять нап­ря­же­ние, на­пом­нить всем бан­ни­кам, что они в ба­не, что не на пле­ну­ме, не на со­ве­ща­нии). - Од­но­го я, ро­бя­ты, не возьму в толк: на что этот еба­ный Луч­ни­ков сам-то рас­счи­ты­ва­ет в этой сво­ей «Общей Судьбе»? На что он рас­счи­ты­ва­ет, - щелч­ком отод­ви­га­ет­ся ко­пия «Курьера», - с та­ки­ми-то взгля­да­ми?

    Цель бы­ла дос­тиг­ну­та - все ра­зу­лы­ба­лись. Ка­ко­го, в са­мом де­ле, хуя? Еба­ный дво­рян­чик - об­наг­лел в пиз­ду. Свя­ты­ни на­ши ма­ра­ет - Ре­во­лю­цию, Ста­ли­на… Да он в Венг­рии был, ре­бя­та, в на­ших во­инов из-под бо­чек стре­лял. На ка­ко­го хуя он рас­счи­ты­ва­ет в со­ветс­ком Кры­му?

    - В том-то и де­ло, брат­цы, что он ни на что не рас­счи­ты­ва­ет, - ска­зал Мар­лен Ми­хай­ло­вич. - Пе­ре­вер­ну­тая внек­лас­со­вая пси­хо­ло­гия. Иног­да вста­ешь в ту­пик, ис­те­ри­чес­кий иде­ализм, еб ва­шу мать.

    Ах, как не к мес­ту и как неп­ра­вильно бы­ла упот­реб­ле­на тут Мар­ле­ном Ми­хай­ло­ви­чем­к­ра­си­вая эксп­рес­сия, этот сгус­ток на­род­ной энер­гии. Еще и еще раз Мар­лен Ми­хай­ло­вич по­ка­зал, что он не сов­сем свой, что он ка­кой-то стран­но не свой в баньке.

    - Позволь те­бя спро­сить, Мар­лен Ми­хай­ло­вич? - вдруг взял его за пле­чо Олег Сте­па­нов и ярост­но заг­ля­нул в гла­за. Ку­зен­ков знал, что име­ет уже пра­во этот но­ви­чок и на «ты», и на «пле­чо», и да­же на та­кое вот заг­ля­ды­ва­ние в гла­за. За ис­тек­шие не­де­ли Олег Сте­па­нов стал ди­рек­то­ром иде­оло­ги­чес­ко­го инс­ти­ту­та и чле­ном бю­ро гор­ко­ма.

    - Позволь те­бя спро­сить, - пов­то­рил Олег Сте­па­нов. - «Но­вая и сильная груп­па лю­дей» - это, ста­ло быть, на­се­ле­ние Кры­ма, влив­ше­еся в СССР?

    , - Да, вы по­ня­ли пра­вильно, - Мар­лен Ми­хай­ло­вич пре­воз­мочь се­бя не смог и ру­ку сте­па­новс­кую дви­же­ни­ем пле­ча от се­бя уда­лил, хо­тя и по­ни­мал, что вот это-то как раз и не­вер­но, и бес­такт­но, и да­же вред­но, и «Вид­но­му ли­цу» та­кое вы­со­ко­ме­рие к но­во­му лю­бим­чи­ку вряд ли пон­ра­вит­ся.

    - Значит, пя­ти­мил­ли­он­ная пя­тая ко­лон­на дис­си­дент­щи­ны? - от жгу­чих сте­па­новс­ких глаз уже не от­мах­нешься. - Хо­чет из­нут­ри нас взор­вать ваш Луч­ни­ков, как ког­да-то Ти­то хо­тел в Кремль въехать со сво­ими гай­ду­ка­ми?

    - Не нуж­но пе­ре­во­ра­чи­вать слож­ней­шую проб­ле­му с ног на го­ло­ву, - по­мор­щил­ся Ку­зен­ков. - Вы же нег­лу­пый че­ло­век, Сте­па­нов…

    - Это вас ва­ша ма­ма, Ан­на Мар­ков­на, на­учи­ла так ви­лять? - лю­без­но улы­ба­ясь спро­сил Сте­па­нов.

    Вот оно. Не­ожи­дан­но и хлест­ко под сол­неч­ное спле­те­ние. Они всег­да все обо мне зна­ли. Всег­да и все. И про бед­ную мою ма­моч­ку, ко­то­рая лиш­ний раз бо­ит­ся поз­во­нить из Сверд­ловс­ка, как бы не за­сек­ли ее еле слыш­ный ак­цент, и про всех родст­вен­ни­ков с той сто­ро­ны. Ну, что ж, на­до при­ни­мать бой с отк­ры­тым заб­ра­лом.

    - Моя мать, - ска­зал он, вста­вая и сбра­сы­вая пу­шис­тое пок­ры­ва­ло в крес­ло, то есть весь об­на­жа­ясь, и слег­ка нак­ло­ня­ясь в сто­ро­ну Сте­па­но­ва. - Моя мать Ан­на Ма­ка­ров­на Сыс­ки­на…

    - Сискинд. - Сте­па­нов хи­хик­нул, хо­тя и вид­но бы­ло, что струх­нул, что дьявольски бо­ит­ся по­ще­чи­ны, по­то­му что не от­ве­тит на нее, не зна­ет, как ве­дут се­бя здесь в этих слу­ча­ях. - Ан­на Мар­ков­на Сис­кинд… ну что же вы, Мар­лен Мих…

    - Так вот моя мать на­учи­ла ме­ня не ви­лять, а да­вать от­пор зар­вав­шим­ся на­ха­лам, да­же и одер­жи­мым иде­ями «чер­ной сот­ни»…

    Бесстрашная ру­ка бы­ла за­не­се­на, а пос­тыд­но дрог­нув­шая ще­ка прик­ры­лась лок­тем, то есть по­ще­чи­на фак­ти­чес­ки сос­то­ялась, хо­тя, к счастью, и не сов­сем, ибо тут как раз и по­дос­пел ле­ни­вый ба­сок «Вид­но­го ли­ца».

    - Да пош­ли бы вы на хуй, ро­бя­ты, - про­ба­си­ло оно. - Взя­ли мо­ду га­зе­тен­ки бе­лог­вар­дей­ские в ба­не чи­тать… Да га­зе­тен­ка­ми эти­ми моз­ги се­бе ебать в пиз­ду. Не де­ло, Оле­ша, не де­ло… - мяг­кий, лас­ко­вый уп­рек в ад­рес Сте­па­но­ва, как буд­то бы это он при­нес «бе­лог­вар­дей­скую» га­зе­ту, а вов­се не Ку­зен­ков по просьбе са­мо­го же «Вид­но­го ли­ца». - Да и ты, Мар­лу­ша, - лас­ка в го­ло­се вро­де бы слег­ка по­уба­ви­лась, но ос­та­ва­лась еще, ко­неч­но, ос­та­ва­лась. - Ты бы луч­ше сле­ду­ющий раз «Хо­до­ка» нам сю­да при­нес, пос­мот­ре­ли бы на ба­бе­шек, срав­ни­ли бы с на­ши­ми…

    «Ходоком» на­зы­вал­ся рус­ский ва­ри­ант «Плей­боя», ко­то­рый из­да­вал­ся на Ост­ро­ве зна­ме­ни­тым Хью Хеф­не­ром не без учас­тия «Ком­па­нии Курьера», ра­зу­ме­ет­ся, собст­вен­но го­во­ря, имен­но Луч­ни­ков и вы­вез из оче­ред­но­го мос­ковс­ко­го пу­те­шест­вия сло­веч­ко «хо­док» как ана­лог «плей­боя». В свое вре­мя Мар­лен Ми­хай­ло­вич, ку­ра­тор Ост­ро­ва, имев­ший, ста­ло быть, в сей­фах у се­бя и это из­да­ние, при­та­щил «Хо­до­ка» в финс­кую ба­ню и выз­вал див­ный взрыв жи­ви­тельной же­ре­бя­ти­ны. Эх, жур­нальчик, вот жур­нальчик! Ка­бы мож­но бы­ло бы та­кое для внут­рен­не­го пользо­ва­ния, не для масс, ко­неч­но, на­род отв­ле­кать нельзя, но ру­ко­водст­ву та­кое впол­не по­лез­но.

    Все тут рас­хо­хо­та­лись, очень до­вольные. Конф­ликт был сгла­жен, но все-та­ки сос­то­ял­ся, и это бы­ло очень важ­но - сос­то­яв­ший­ся, но сгла­жен­ный конф­ликт да­вал безд­ну воз­мож­нос­тей для раз­мыш­ле­ний и пред­по­ло­же­ний.

    Тут вдруг «Вид­ное ли­цо» со­вер­шен­но замк­ну­лось, уш­ло в се­бя, вста­ло и нап­ра­ви­лось к вы­хо­ду, за­кан­чи­вая та­ким об­ра­зом се­год­няш­нее за­се­да­ние и ос­тав­ляя всех в не­до­уме­нии.

    Тема «Хо­до­ка» бы­ла смя­та, смех умолк, и все ста­ли разъезжаться по до­мам, на­хо­дясь в ос­но­ва­тельной не­до­па­рен­нос­ти.

    

    

    Однажды ут­ром в пент­ха­узе «Курьера» заз­во­нил те­ле­фон, и Та­ня, ка­жет­ся, впер­вые за все вре­мя, сня­ла труб­ку. Обыч­но в от­сутст­вие Анд­рея она вык­лю­ча­ла всю сис­те­му свя­зи с внеш­ним ми­ром, чем нес­колько разд­ра­жа­ла сво­его воз­люб­лен­но­го: не­воз­мож­но уз­нать, ви­ди­те ли, как она там get­ting along.

    В это вот ут­ро как раз за­бы­ла вык­лю­чить сис­те­му, как раз и сня­ла тру­боч­ку ма­ши­нально, слов­но в Моск­ве, и как раз на сногс­ши­ба­тельный зво­но­чек и нар­ва­лась:

    - Татьяна Ни­ки­тич­на? - про­го­во­рил пу­га­юще зна­ко­мый мужс­кой го­лос. - При­вет, при­вет!

    - Господин Вос­то­ков, что ли? - бурк­ну­ла чрез­вы­чай­но нед­ру­же­люб­но Та­ня.

    - Ого, вы уже и с Вос­то­ко­вым поз­на­ко­ми­лись? Позд­рав­ляю, - ска­зал го­лос. - Дельный ра­бот­ник.

    - Кто зво­нит? - спро­си­ла гру­бо Та­ня, хо­тя уже по­ня­ла, кто зво­нит.

    - Да это Сер­гей зво­нит, Та­ню­ша, - чрез­вы­чай­но дру­жес­ки за­го­во­рил пол­ков­ник Сер­ге­ев, ко­то­рый, как ни стран­но, так точ­но и име­но­вал­ся - Сер­гей Сер­ге­ев. - Сов­сем ты про­па­ла, ла­пу­ля.

    - Без ла­пуль, - про­ры­ча­ла Та­ня.

    - Ох, что с то­бой де­лать, - хо­хот­нул Сер­ге­ев. - Та­кой же - ежик.

    - Без ежи­ков, - рявк­ну­ла Та­ня.

    - Ну, лад­но, лад­но, я ведь прос­то так зво­ню, прос­то уз­нать, как твое ни­че­го? Я не­дав­но, меж­ду про­чим, в Цах­кад­зо­ре повст­ре­чал Гле­ба. Ну, я ска­жу, он да­ет! Ста­бильно тол­ка­ет за «очко».

    - За ка­кое еще «очко»? - выр­ва­лось у Та­ни.

    - Ну, за 21. А ты-то как жи­вешь? Ве­се­ло?

    - Я, ка­жет­ся, не обя­за­лась вам да­вать от­че­тов о лич­ной жиз­ни.

    - Б-р-р, - про­из­нес Сер­ге­ев. - Мо­роз от ва­ше­го то­на про­би­ра­ет. Как буд­то не в Крым зво­нишь, а на Шпиц­бер­ген.

    - А вы что же, из Моск­вы, что ли, зво­ни­те? - от это­го пред­по­ло­же­ния у Та­ни наст­ро­ение слег­ка по­вы­си­лось.

    - Из нее, из бе­ло­ка­мен­ной, - по­че­му-то вздох­нул Сер­ге­ев. - Ав­то­ма­ти­ка, Та­ню­ша. До­ро­гое удо­вольствие, од­на­ко на что только не пой­дешь, что­бы на­пом­нить о се­бе хо­ро­ше­му че­ло­ве­ку.

    - Вас за­бу­дешь, - ска­за­ла Та­ня.

    - Ну вот и прек­рас­но, спа­си­бо, что пом­нишь. - Сер­ге­ев го­во­рил, слов­но уве­ще­вал кап­риз­но­го ре­бен­ка. - Зак­руг­ля­юсь. Гле­бу при­вет пе­ре­дать?

    - Передайте, - не­ожи­дан­но для се­бя скром­но и ми­ло поп­ро­си­ла Та­ня.

    Отбой. В пер­вую ми­ну­ту она, как ни стран­но, только о Су­пе сво­ем и ду­ма­ла. Од­но только упо­ми­на­ние о нем выз­ва­ло сла­дост­ный спазм, ох­ва­тив­ший чрес­ла и вол­ной про­шед­ший по спи­не вверх. Взя­ла си­га­ре­ту и се­ла пос­ре­ди опос­ты­лев­ше­го стек­лян­но­го виг­ва­ма.

    Востоков зна­ет Сер­ге­ева и ува­жи­тельно о нем от­зы­ва­ет­ся. Сер­ге­ев зна­ет Вос­то­ко­ва и то­же хо­ро­ше­го о нем мне­ния. Од­на­ко Сер­ге­ев зап­рос­то го­во­рит о Вос­то­ко­ве по те­ле­фо­ну из Моск­вы, а ведь он не мо­жет не ду­мать, что ОС­ВАГ прос­лу­ши­ва­ет луч­ни­ковс­кие те­ле­фо­ны. Го­во­ря так, он пря­мо «зас­ве­чи­ва­ет» Та­ню, не ос­тав­ля­ет ни ма­лей­ше­го сом­не­ния у ос­ва­гов­цев в том, кто дер­жит ее на крюч­ке. Зна­чит… впро­чем, ка­кие тут мо­гут быть «зна­чит»… мо­жет быть… вот это луч­ше… мо­жет быть, это вов­се и не Сер­ге­ев зво­нил, а «осва­гов­цы» его так лов­ко ими­ти­ро­ва­ли? Или аме­ри­кан­цы? Или, мо­жет быть, Сер­ге­ев не бо­ит­ся Вос­то­ко­ва? Мо­жет быть, он го­во­рит отк­ры­то, по­то­му что вся луч­ни­ковс­кая ин­фор­ма­ция по­па­да­ет к Вос­то­ко­ву, к сво­ему че­ло­ве­ку? А мо­жет быть, Сер­ге­еву для че­го-то нуж­но вы­дать ее про­ти­во­борст­ву­ющей раз­вед­ке? А мо­жет быть… Впро­чем, все эти ва­ри­ан­ты не рас­счи­та­ешь и ста­раться не на­до. Нуж­но се­год­ня же ве­че­ром все рас­ска­зать Анд­рею. Ведь пой­мет же он, что она только ра­ди не­го и «про­да­лась дьяво­лу», только ра­ди лю­би­мо­го че­ло­ве­ка и сог­ла­си­лась на эту ду­рац­кую и опас­ную иг­ру, только, что­бы быть с ним ря­дом, что­бы раз­де­лить с ним опас­ность, что­бы от­вес­ти от не­го. Да по­че­му же до сих пор ни­че­го ему не рас­ска­за­ла? По­че­му с каж­дым днем отк­ро­вен­ность эта ка­жет­ся ей все больше - не­мыс­ли­мой. Тог­да ей ду­ма­лось - ни­че­го, бу­дет лег­че, все сра­зу вы­ло­жу ему, и тя­жесть рух­нет. Не­уже­ли он не пой­мет, что это бы­ла лишь хит­рость с ее сто­ро­ны, прос­то финт? Не бы­ло ни­ка­ко­го вто­ро­го смыс­ла в этом дви­же­нии, ни­ка­ко­го, ни ма­лей­ше­го; как ни ко­пай се­бя, ни­че­го дру­го­го не сы­щешь.

    Однако по­че­му он сам ме­ня ни о чем не спра­ши­ва­ет? Она ис­пы­та­ла вдруг ост­рую и как бы же­лан­ную неп­ри­язнь к Луч­ни­ко­ву. Ни­ког­да ни о чем ее не спра­ши­вал, ду­ма­ла она вдруг эту но­вую для се­бя мысль со смесью жа­лос­ти к се­бе и злос­ти к не­му. Ни­ког­да не спра­ши­вал о ее прош­лом, о ее ро­ди­те­лях, нап­ри­мер, о ее спор­те, о де­тях, да­же о Са­ше, ко­то­рый впол­не мо­жет быть его собст­вен­ным сы­ном. Тра­ха­ет ее только, да от­шу­чи­ва­ет­ся, ни од­но­го серьезно­го сло­ва и так - всег­да, он - ни­ког­да… Упот­реб­ляя в уме эти окон­ча­тельные сло­ва, Та­ня по­ни­ма­ла, что ес­ли го­во­рить о прош­лом, то они несп­ра­вед­ли­вы - он спра­ши­вал ее рань­ше о раз­ном, это сей­час он ее ни о чем не спра­ши­ва­ет.

    Вообще, как он се­бя ве­дет, этот са­мо­уве­рен­ный «хо­зя­ин жиз­ни», и все его друзья? Как они прос­то и лег­ко все эти де­лиш­ки свои де­ла­ют, все де­ла­ют та­кое, от че­го у нор­мальных лю­дей го­ло­ва бы зак­ру­жи­лась? Су­пер­ме­ны и глав­ный сре­ди них су­пер - Анд­рей. Этот во­об­ще чувст­ву­ет се­бя не­пог­ре­ши­мым, ни­ког­да ни в чем не сом­не­ва­ет­ся, вро­де не бо­ит­ся ни­че­го, вро­де и не ду­ма­ет ни ми­ну­ты, что вок­руг не­го пле­тут се­ти все эти так на­зы­ва­емые раз­вед­ки, что они слу­ша­ют, быть мо­жет, каж­дое его сло­во и фо­тог­ра­фи­ру­ют, быть мо­жет, каж­дое дви­же­ние, что они и лю­би­мую, мо­жет быть, к не­му в пос­тель под­ло­жи­ли, что, мо­жет быть, да­же вон тот вер­то­ле­тик, го­лу­бой, сли­ва­ющий­ся с не­бом, каж­дый день тас­ка­ющий ми­мо баш­ни «Курьера» рек­ла­му ка­ко­го-то ду­рац­ко­го мы­ла «Алфу­зов - all fu­si­on», фо­тог­ра­фи­ру­ет ка­кой-ни­будь ди­кой оп­ти­кой все пред­ме­ты в виг­ва­ме, все эти ду­рац­кие бу­маж­ки на «дес­ке», то есть на сто­ле письмен­ном, да­же, мо­жет быть, и ган­дон­чик, ко­то­рый он се­год­ня ут­ром так неб­реж­но отб­ро­сил пос­ле упот­реб­ле­ния на ка­фель воз­ле ван­ны, а ван­на-то ви­сит над го­ло­ва­ми; во всей этой «ха­ви­ре» ни од­ной стен­ки, только ка­кие-то сдви­га­ющи­еся и разд­ви­га­ющи­еся эк­ра­ны, во всех этих кноп­ках сам черт не раз­бе­рет­ся, при­дет же фан­та­зия по­се­литься в та­ком чу­ди­ще, лишь бы по­ра­зить мир зло­дей­ст­вом, ну и ти­пы, ну и по­ка­зуш­ни­ки!

    Так, дав пол­ную во­лю сво­ему на­ко­пив­ше­му­ся разд­ра­же­нию и ис­пы­тав от это­го да­же не­ко­то­рое удов­лет­во­ре­ние, Та­ня до­ку­ри­ла си­га­ре­ту, по­ка­за­ла ку­киш не­вин­но­му мыльно­му вер­то­ле­ти­ку и отп­ра­ви­лась за по­куп­ка­ми.

    Вот эти де­ла в Сим­фи дос­тав­ля­ли ей до сих пор еще ост­рое удо­вольствие и на вре­мя при­ми­ря­ли с жизнью. Свер­хи­зо­би­лие гаст­ро­но­ми­чес­ких ар­кад «Ели­се­ев - Фо­шон»; лег­чай­шее уми­рот­во­ря­ющее дви­же­ние с ми­лей­шим про­во­лоч­ным кар­тин­гом ми­мо стен, ус­тав­лен­ных яр­чай­ши­ми упа­ков­ка­ми все­воз­мож­ней­ших яств, на­чи­ная от вет­чин по­лу­сот­ни сор­тов че­рез не­мыс­ли­мые по све­жес­ти и ост­ро­те «да­ры мо­ря» и кон­чая га­вай­ским оре­хом «ма­ка­да­мия», а ско­рее все­го, только на­чи­ная им; дви­же­ние под ти­хую и весьма при­ят­ней­шую му­зы­ку; Татьяна го­то­ва бы­ла тут хо­дить бес­ко­неч­но. У лю­бой мос­ковс­кой хо­зяй­ки в этих ар­ка­дах без вся­ко­го сом­не­ния слу­чил­ся бы об­мо­рок, о хо­зяй­ках пе­ри­фе­рий­ных страш­но и по­ду­мать.

    Татьяна мно­го лет уже бы­ла «вы­езд­ной» и для нее эти об­мо­роч­ные сос­то­яния в ка­пи­та­лис­ти­чес­ких «жральнях» дав­но прой­ден­ный этап. Раньше, в до-андре­евс­кой жиз­ни, су­пер­мар­ке­ты эти вос­хи­ща­ли, но разд­ра­жа­ли не­дос­туп­ностью. Поп­ро­буй ку­пи, к при­ме­ру, кре­ве­точ­ный кок­тей­ль, ес­ли он сто­ит столько же, сколько тен­нис­ка «Ла­кост». Сей­час эти про­гул­ки для нее - пол­ный кайф! О деньгах прос­то не ду­ма­ешь, да­же, собст­вен­но го­во­ря, их и нет у те­бя вов­се. Про­тя­ги­ва­ешь кас­сир­ше, ко­то­рая из­да­ли уже те­бе улы­ба­ет­ся, пласт­мас­со­вую кар­точ­ку «Сим­фи-кар­да» с ка­кой-то пер­фо­ра­ци­ей, та су­ет эту кар­точ­ку в ка­кой-то компьютер, и все де­ла! Ос­тав­ля­ешь по­куп­ки и пе­ре­хо­дишь че­рез ули­цу в ка­фе «Анич­ков Мост» вол­но­вать со­би­ра­ющих­ся там на апе­ри­тив крымс­ких (или, как здесь го­во­рят, «рус­ских») офи­це­ров. Ря­дом по­ме­щал­ся Глав­ный штаб «фор­сиз», и офи­це­ры, га­лант­ней­шие и лов­кие джентльме­ны, сов­сем вро­де бы нет­ро­ну­тые проц­ве­та­ющим на Ост­ро­ве го­мо­сек­су­ализ­мом, лю­би­ли со­би­раться здесь. По­куп­ки свои ты на­хо­дишь уже до­ма - дос­тав­ле­ны кол­лбо­ем, то есть по­сыльным.

    Кассирша вер­ну­ла Та­не кар­точ­ку, еще раз ши­ро­ко улыб­ну­лась - от ба­беш­ки этой всег­да нес­ло «Ша­нелью N 5», - и ска­за­ла на сво­ем не­мыс­ли­мом «яки», ко­то­рый Та­ня на­чи­на­ла уже по­ни­мать:

    - Ханам, сам­ван ждет ю на «Анич­ков Мост».

    - Что? Кто ме­ня ждет? - рас­те­ря­лась Та­ня. - Ник­то там ме­ня ждать не мо­жет.

    Кассирша улыб­ну­лась ей на этот раз ка­ким-то осо­бен­ным об­ра­зом, как-то по-свой­ски, очень уж по-свой­ски, слиш­ком по-свой­ски.

    - Фрейда, - ска­за­ла она. - Бис - траб­ла, ха­нам. Френ­да-га, ка­дер­ле, яки, мэм…

    Переходя ули­цу под сле­пя­щим солн­цем, под па­да­ющи­ми листьями пла­та­нов, Та­ня, ко­неч­но, свя­за­ла ут­рен­ний зво­нок с этим ожи­да­ющим ее в ка­фе не­из­вест­ным френ­дом; ско­рее все­го, Вос­то­ков, мо­жет быть, кто-то и из «на­ших», из «Фильмо­экс­пор­та» или да­же из ИПУ… Ни­как она не пред­по­ла­га­ла, од­на­ко, уви­деть в уг­лу под фо­тог­ра­фи­ей од­но­го из ко­ней Клод­та са­мо­го пол­ков­ни­ка Сер­ге­ева.

    Тот выг­ля­дел как са­мый обык­но­вен­ный биз­нес­мен сред­ней ру­ки; фла­не­ле­вый кос­тюм, ру­баш­ка в мел­кую по­ло­соч­ку, од­ноц­вет­ный галс­тук, до­ро­гие оч­ки. Спо­кой­но, яв­но чувст­вуя се­бя в сво­ей та­рел­ке, чи­тал «Ге­ральд», при­чем ко­лон­ку бир­же­вых ин­дек­сов, а ря­дом на сто­ле ле­жа­ли «Курьер» и «Фи­га­ро», ды­ми­лась тон­кая гол­ландс­кая си­гар­ка, ста­кан «кам­па­ри» со льдом и ли­мо­ном за­вер­шал кар­ти­ну нас­лаж­да­юще­го­ся ти­ши­ной и по­ко­ем (Та­не по­ка­за­лось, что Сер­ге­ев имен­но нас­лаж­да­ет­ся) гос­по­ди­на. Час апе­ри­ти­вов еще не на­чал­ся, офи­це­ров по­ка в ка­фе не бы­ло, и только в дальнем от Сер­ге­ева уг­лу неж­но гу­гу­ка­лись друг с дру­гом жи­во­пис­ный мо­гу­чий негр и пух­ленький блон­дин­чик. Ка­жет­ся, оба бы­ли ху­дож­ни­ка­ми, один аме­ри­ка­нец, дру­гой не­мец, и справ­ля­ли на Ост­ро­ве что-то вро­де ме­до­во­го ме­ся­ца.

    - Извини, Та­ня, что ра­зыг­рал, - прос­то и сер­деч­но ска­зал Сер­ге­ев. - Прос­то по­ду­мал, что нуж­но сна­ча­ла пе­ред этой встре­чей как бы на­пом­нить о се­бе, как бы пси­хо­ло­ги­чес­ки те­бя под­го­то­вить…

    - Как всег­да пси­хо­ло­ги­чес­ки ошиб­лись, - хо­лод­но ска­за­ла Та­ня.

    Хозяин ка­фе, не спра­ши­вая, тут же при­нес Та­не рюм­ку мар­те­ля и ко­фе-бра­зиль. Дру­жес­ки улыб­нул­ся и ис­чез.

    - Не бо­итесь здесь си­деть? - спро­си­ла Та­ня. - Здесь ведь ря­дом Главш­таб.

    Сергеев улыб­нул­ся, по­ка­зы­вая, что вос­хи­щен ее на­ив­ностью.

    - Просто я люб­лю это ка­фе и всег­да здесь по­си­жи­ваю, ког­да при­ле­таю из сво­его То­рон­то.

    - Из сво­его То­рон­то? - ус­мех­ну­лась Та­ня, но тут как раз за­ме­ти­ла ат­та­ше-кей­с с не­отор­ван­ным еще яр­лыч­ком «TWA, рейс та­кой-то, То­рон­то - Сим­фи».

    Сергеев прос­ле­дил ее взгляд и улыб­нул­ся сов­сем уже до­вольный.

    - Ты не предс­тав­ля­ешь, как мы все за те­бя вол­но­ва­лись в сек­то­ре, - он чуть по­ни­зил го­лос, хо­тя эта пре­дос­то­рож­ность бы­ла вро­де бы из­лиш­ней для гос­по­ди­на, го­во­ря­ще­го на чис­том рус­ском язы­ке, ко­то­рый лю­бит по­си­жи­вать в ка­фе «Анич­ков Мост», при­ле­тая из сво­его То­рон­то.

    - Трогательно. Чут­кие лю­ди у вас там в сек­то­ре, - ска­за­ла Та­ня.

    - Коллектив, меж­ду про­чим, неп­ло­хой, - кив­нул Сер­ге­ев. - Пос­ле на­па­де­ния на те­бя Иг-Игнатьева не­ко­то­рые ре­бя­та пред­ла­га­ли да­же ре­ши­тельные ме­ры про­тив это­го уб­люд­ка… Хо­ро­шо, что Вос­то­ков вел те­бя в эту ночь. Мо­ло­дец, от­лич­ная ин­ту­иция у пар­ня. Ус­пел пре­дуп­ре­дить Чер­но­ка, и тот пос­лал свою спецг­руп­пу, - Сер­ге­ев яв­но ще­го­лял сво­ей ос­ве­дом­лен­ностью.

    - А сам-то он ку­да про­пал? - спро­си­ла Та­ня. - И по­че­му Чер­но­ку зво­нил, а не сво­им ос­ва­гов­цам?

    - Почему же ты са­ма его об этом не спро­си­ла? - в го­ло­се Сер­ге­ева зад­ро­жа­ли ка­кие-то тай­ные стру­ноч­ки. - Ведь он же у вас бы­ва­ет. Ведь он то­же из «однок­лас­сни­ков».

    - Он го­дом млад­ше, - бурк­ну­ла Та­ня.

    - Вот как? - Сер­ге­ев да­же прик­рыл на се­кун­ду гла­за. Та­ня по­ня­ла, что в этот мо­мент от нее к не­му пе­реш­ла

    какая-то важ­ная ин­фор­ма­ция.

    - Рады? - спро­си­ла она. - По­лу­чи­ли ин­фор­ма­цию?

    - Спасибо, Та­ня, - прос­то ска­зал он. - И про­шу те­бя, ос­тавь этот ядо­ви­тый тон. Он, из­ви­ни ме­ня, не сов­сем как-то умес­тен, осо­бен­но здесь, за ру­бе­жом.

    - Ах, зна­чит, мы с ва­ми здесь вро­де как бы зем­ля­ки, - «яду» у Та­ни только при­ба­ви­лось.

    - Да, мы с то­бой здесь зем­ля­ки, - вдруг очень стро­го ска­зал Сер­ге­ев. - Нас­то­ящие зем­ля­ки. Да, мне нуж­на от те­бя кое-ка­кая ин­фор­ма­ция. В ин­те­ре­сах об­ще­го де­ла.

    - А ка­кое у нас с ва­ми об­щее де­ло?

    - Безопасность Анд­рея - вот ка­кое об­щее де­ло, - про­го­во­рил Сер­ге­ев. - По­верь мне, Та­ня, про­шу, по­верь. Ко­неч­но, у ме­ня есть и дру­гое де­ло, глу­по бы­ло бы это от те­бя скры­вать, ведь ты же не ду­ра - ох, ка­кая не ду­роч­ка! - но в от­но­ше­нии Анд­рея на­ше де­ло, Та­ня, кля­нусь те­бе, об­щее.

    - Так что же вас ин­те­ре­су­ет? - спро­си­ла Та­ня.

    - Тебя ин­те­ре­су­ет то, что ме­ня ин­те­ре­су­ет? - В го­ло­се Сер­ге­ева по­явил­ся ме­тал­ли­чес­кий зву­чок. - Или ты по­ве­ри­ла мне?

    - Понимайте, как хо­ти­те, - неб­реж­но бро­си­ла она и жес­том поп­ро­си­ла хо­зя­ина «Анич­ко­ва Мос­та» при­нес­ти еще рю­моч­ку.

    Хозяин тут же по­явил­ся с рю­моч­кой на под­но­си­ке. Он приб­ли­жал­ся, но Сер­ге­ев как бы не за­ме­чал его. Он го­во­рил спо­кой­но, без вся­кой опас­ки.

    - Меня ин­те­ре­су­ет, о чем сей­час го­во­рят меж­ду со­бой «однок­лас­сни­ки». Они со­би­ра­ют­ся все ча­ще и ча­ще. Ка­кое у них наст­ро­ение? Что они пла­ни­ру­ют?

    - Гонки, - ска­за­ла Татьяна. - Они го­то­вят­ся к «Анти­ка-рал­ли». Граф Но­во­сильцев и Анд­рей со­би­ра­ют­ся выс­ту­пить, пси­хи прок­ля­тые.

    - Я го­во­рю не об этом вздо­ре, - жест­ко ска­зал Сер­ге­ев.

    - Но они го­во­рят только об этом вздо­ре, - ска­за­ла Та­ня. - Все эти дни они только и тал­ды­чат о сво­их «пи­те­рах», «фер­ра­ри», «ма­за­рат­ти», а Но­во­сильцев го­то­вит, во­об­ра­зи­те, «жи­гу­ли». Только и слы­шишь - ци­линд­ры, кла­па­на, тор­мо­за, топ­ли­во…

    - Ты ду­роч­ку-то тут не ва­ляй! - Сер­ге­ев впер­вые за­го­во­рил с Та­ней уг­ро­жа­ющим то­ном. - Вспом­ни-ка по­луч­ше, а пе­ред этим и о се­бе по­луч­ше по­ду­май.

    - Что же вы у Вос­то­ко­ва не спро­си­те? - Та­ня да­же още­ри­лась, но, за­ме­тив свое ли­цо' в зер­ка­ле, взя­ла се­бя в ру­ки. - Он ведь у нас бы­ва­ет. Они ведь его в друзьях дер­жат.

    Она уже по­ни­ма­ла, что Сер­ге­ев по­то­му и спра­ши­ва­ет у нее сей­час про все эти де­ла, про наст­ро­ение и пла­ны, ибо не на­де­ет­ся на ин­фор­ма­цию Вос­то­ко­ва. На­вер­ное, тог­да и при­ле­тел, ког­да по­нял, что Вос­то­ков не все зна­ет об «однок­лас­сни­ках», что он не всег­да у них бы­ва­ет, что он не сов­сем друг. Про­ник­нув так глу­бо­ко, она да­же воз­гор­ди­лась.

    Сергеев вдруг рас­хо­хо­тал­ся поч­ти из­де­ва­тельски, во вся­ком слу­чае с яв­ным пре­вос­ходст­вом.

    - Востоков?! - хо­хо­тал он. - Да ты ме­ня прос­то умо­ри­ла, Татьяна! Вос­то­ко­ва спра­ши­вать? Ха-ха-ха! Да ведь Вос­то­ков же - это кон­ку­ри­ру­ющая фир­ма! - Он обор­вал хо­хот с той же ве­ли­ко­леп­ной про­фес­си­ональной вне­зап­ностью. - Дру­гое де­ло, что мы о нем все зна­ем. О те­бе же, Та­ня, мы зна­ем больше, чем все, и ты это уч­ти.

    - Снимочки, что ли, вос­то­ковс­кие име­ете в ви­ду? - Та­ня да­же за­ши­пе­ла от злос­ти.

    В ли­це Сер­ге­ева нич­то не дрог­ну­ло, но до Та­ни вдруг дош­ло, что он, мо­жет быть, оша­ра­шен, что он, воз­мож­но, ни­че­го и не зна­ет о «сни­моч­ках», о ях­те «Элис».

    - Да, сни­моч­ки, - ска­зал он бес­страст­но.

    - Ну так знай­те на вся­кий слу­чай, что я их вот на столько не бо­юсь, - она по­ка­за­ла на длин­ном сво­ем ног­те ми­зер­ней­шую до­лю опас­ки. - Не­уже­ли вы ду­ма­ете, Сер­ге­ев, что у нас с Анд­ре­ем есть ка­кие-ни­будь тай­ны друг от дру­га?

    Теперь уже он был яв­но оше­лом­лен и взбе­шен, и ши­пел зме­ем-го­ры­ны­чем:

    - Уж не хо­ти­те ли вы ска­зать, ма­дам, что и на­ши с ва­ми от­но­ше­ния для гос­по­ди­на Луч­ни­ко­ва не сек­рет?

    - Вот имен­но это и хо­чу ска­зать, - сме­ло бряк­ну­ла Татьяна.

    - Ну, зна­ешь, - Сер­ге­еву нуж­но бы­ло вы­пус­тить ту­чу гол­ландс­ко­го ды­ма, что­бы хоть на миг скрыть рас­те­рян­ность. - Ну, зна­ешь… Пе­ре­ки­ды­ва­ешься? Пе­ре­вер­ты­ва­ешься? Да ты предс­тав­ля­ешь се­бе, на что идешь?…

    Тут вдруг ка­фе «Анич­ков Мост» на­пол­ни­лось шу­мом, сме­хом, ве­се­лы­ми го­ло­са­ми: вош­ла це­лая тол­пи­ща офи­це­ров Главш­та­ба, пять лет­чи­ков и три мо­ря­ка. Все они рас­се­лись вок­руг круг­лой стой­ки. Все зна­ли Та­ню. Обо­ра­чи­ва­лись и са­лю­то­ва­ли ей бо­кальчи­ка­ми.

    - Татьяна Ни­ки­тич­на, хо­ти­те но­вый анек­дот из Моск­вы? - спро­сил кто-то.

    Она заб­ра­ла свою рюм­ку и по­дош­ла к стой­ке. В зер­ка­ле очень кра­си­во от­ра­жа­лась - блес­тя­щая ле­ди в ок­ру­же­нии блес­тя­щих офи­це­ров. В зер­ка­ло же уви­де­ла, как Сер­ге­ев расп­ла­тил­ся за свои удо­вольствия, ак­ку­рат­но спря­тал «билъ» в че­мо­дан­чик (для от­че­та) и по­ки­нул ка­фе. Во­ен­ные тай­ны Кры­ма его, оче­вид­но, не ин­те­ре­со­ва­ли.

    

    

    Прошла не­де­ля пос­ле ссо­ры в баньке, и сто­ила она Мар­ле­ну Ми­хай­ло­ви­чу, как го­во­рит­ся, не­ма­лых нер­вов. Ежед­нев­но он ло­вил на се­бе ко­сые взгля­ды то­ва­ри­щей: ви­ди­мо, слу­хи уже на­ча­ли про­са­чи­ваться. Те­ле­фо­ны в ка­би­не­те зво­ни­ли го­раз­до ре­же, а верх­ний этаж прос­то мол­чал. Звон­ки, од­на­ко, кое-ка­кие все же бы­ли. «Со­се­ди» поз­ва­ни­ва­ли час­тенько. По сог­ла­со­ва­нию с «со­се­дя­ми» ре­ше­но бы­ло пос­лать на Ост­ров на­ибо­лее ком­пе­тент­но­го сот­руд­ни­ка «луч­ни­ковс­ко­го» сек­то­ра, луч­ше все­го са­мо­го Сер­ге­ева. Тот, ес­тест­вен­но, не воз­ра­жал, и Мар­лен Ми­хай­ло­вич от­лич­но его по­ни­мал. С ка­ки­ми бы про­тив­ны­ми де­ла­ми не отп­рав­ля­ешься на Ост­ров, все рав­но как-то там све­же­ешь, то ли клас­со­вое чувст­во обост­ря­ет­ся, то ли все эти мел­кие пов­сед­нев­ные удо­вольствия ка­пи­та­лиз­ма, а ско­рее все­го - кли­мат, солн­це, осо­бен­ный этот вол­ну­ющий ве­те­рок. Мар­лен Ми­хай­ло­вич да­же заж­му­рил­ся, во­об­ра­зив се­бя са­мо­го в этот мо­мент где-ни­будь на на­бе­реж­ной Се­вас­то­по­ля или на пе­ре­ва­ле в Лас-пи. В мо­мент заж­му­ри­ва­ния как раз и проз­ву­чал зво­нок, ко­то­ро­го он ждал все дни. «Вид­ное ли­цо» очень офи­ци­ально, как буд­то и не па­ри­лись ни­ког­да вмес­те, пред­ла­га­ло в те­че­ние су­ток под­го­то­виться для встре­чи на та­ком уров­не, от ко­то­ро­го прос­то дух зах­ва­ты­ва­ет. Завт­ра в этот же час над­ле­жит быть в том кры­ле зда­ния, ку­да да­же та­ким, как он, за­ка­зы­вал­ся спе­ци­альный про­пуск. Го­товьтесь к раз­го­во­ру о ны­неш­ней си­ту­ации на Ост­ро­ве, ми­нут 40 - 50, не ме­нее, но и не бо­лее, пре­дуп­ре­ди­ло его «Вид­ное ли­цо».

    Кузенков тут же соб­рал всех сво­их по­мощ­ни­ков, ска­зал, что за­дер­жи­ва­ет всех до позд­не­го ча­са, сам бу­дет но­че­вать у се­бя в ка­би­не­те (по ран­гу ему по­ла­га­лась здесь смеж­ная «ком­на­та от­ды­ха с са­нуз­лом»), а ут­ром про­сит всех прий­ти за час до офи­ци­ально­го на­ча­ла ра­бо­че­го дня. Нуж­но бы­ло под­го­то­вить пре­дельно сжа­тую, но дос­та­точ­но пол­ную ин­фор­ма­цию с циф­ро­вы­ми дан­ны­ми о по­ли­ти­чес­ких де­лах, ар­мии, про­мыш­лен­нос­ти, тор­гов­ле, фи­нан­сах Зо­ны Вос­точ­но­го Сре­ди­зем­но­морья, Ор­га­ни­за­ции Крым-Рос­сия, Ба­зы Вре­мен­ной Эва­ку­ации ВСЮР, Ост­ро­ва Окей или «гнез­да бе­лог­вар­дей­ских пос­ле­ды­шей», в за­ви­си­мос­ти от то­го, ка­кое на­име­но­ва­ние пред­поч­тут в за­об­лач­ных сфе­рах. По­мощ­ни­ки ра­бо­та­ли, те­ле­фон­чи­ки трез­во­ни­ли, сек­ре­тар­ши бе­га­ли, и сам Мар­лен Ми­хай­ло­вич го­ло­вы от письмен­но­го сто­ла не от­ры­вал, хо­тя и ду­мал иног­да, ка­кая это все нап­рас­ли­на, за­чем все эти циф­ро­вые дан­ные, ес­ли единст­вен­ная цель со­ве­ща­ния - приз­нать его ра­бо­ту не­удов­лет­во­ри­тельной и пе­ре­мес­тить по­ни­же или, в луч­шем слу­чае, к флан­гу отыг­рать.

    Увидев, од­на­ко, на сле­ду­ющий день участ­ни­ков со­ве­ща­ния, он по­нял, что все не так прос­то, во вся­ком слу­чае не од­ноз­нач­но. «Вид­ное ли­цо» здесь вов­се не гла­венст­во­ва­ло, оно си­де­ло, прав­да, в чрез­вы­чай­но вы­год­ной по­зи­ции, за од­ним сто­лом, в од­ном ря­ду с тре­мя «вид­ней­ши­ми ли­ца­ми», од­на­ко соб­лю­да­ло эти­чес­кую дис­тан­цию дли­ной в два сту­ла. За от­дельным сто­лом в уг­лу ог­ром­но­го ка­би­не­та по­ме­ща­лись три по­мощ­ни­ка «вид­ней­ших лиц» и один по­мощ­ник «Вид­но­го ли­ца». Пос­лед­ний дру­жес­ки улыб­нул­ся Мар­ле­ну Ми­хай­ло­ви­чу, это был один из под­ра­зу­ме­ва­емых со­юз­ни­ков, ум­ни­ца, док­тор на­ук. Все при­сутст­ву­ющие по­жа­ли ру­ку Мар­ле­ну Ми­хай­ло­ви­чу, пос­ле че­го ему бы­ло пред­ло­же­но за­нять мес­то за глав­ным сто­лом, нап­ро­тив «порт­ре­тов».

    Сев и по­ло­жив пе­ред со­бой свою пап­ку, Мар­лен Ми­хай­ло­вич под­нял гла­за. «Порт­ре­ты» смот­ре­ли на не­го хму­ро и де­ло­ви­то, с каж­дым го­дом чер­ты ус­та­лос­ти и воз­раст­ные из­ме­не­ния все больше прос­ту­па­ли на них, нес­мот­ря на все большие ус­пе­хи Сис­те­мы и Уче­ния в ми­ро­вом масш­та­бе. Взгляд Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча пол­ностью со­от­ветст­во­вал ус­та­но­вив­шей­ся внут­ри это­го уч­реж­де­ния нег­лас­ной эти­ке, он был в ме­ру де­ло­вит и в ме­ру вы­ра­жал сдер­жан­ное, но не­об­хо­ди­мое обо­жа­ние. Так по­ла­га­лось. Нуж­на бы­ла де­ло­ви­тость вку­пе с лег­кой, как бы не­вольно воз­ник­шей вла­гой обо­жа­ния.

    Марлен Ми­хай­ло­вич по­ду­мал о том, что это у не­го вов­се не прит­вор­ное, не ис­кус­ствен­ное, это у не­го ес­тест­вен­но, как ды­ха­ние, что у не­го прос­то не мо­жет не по­явиться это­го чуть-чуть дро­жа­ще­го обо­жа­ния при встре­че с «порт­ре­та­ми», ибо для не­го это и есть встре­ча с са­мым важ­ным, с пар­ти­ей, с тем, что до­ро­же жиз­ни. Это ощу­ще­ние на­пол­ни­ло его теп­ло­той соп­ри­част­нос­ти, он по­чувст­во­вал се­бя здесь сво­им, что бы ни слу­чи­лось - он всег­да здесь свой, он сол­дат пар­тии, ку­да бы его ни пе­ре­мес­ти­ли, пусть да­же в рай­ком.

    Затем он по­нял, что иск­рен­ность его для всех оче­вид­на и, ка­жет­ся, да­же оце­не­на. В гла­зах од­но­го из «порт­ре­тов» про­мелькну­ло неч­то оте­чес­кое и то­же не ис­кус­ствен­ное, то­же иду­щее от ду­ши, по­то­му, долж­но быть, что для них, «порт­ре­тов», ни­жес­то­ящие то­ва­ри­щи то­же бы­ли сво­его ро­да сим­во­ла­ми ве­ли­ко­го, мо­гу­че­го и веч­но­го, как си­бирс­кая тай­га, по­ня­тия «пар­тия».

    Затем этот се­кунд­ный и уло­ви­мый только скры­ты­ми стру­на­ми ду­ши об­мен чувств за­кон­чил­ся и на­чал­ся де­ло­вой раз­го­вор.

    Вот то­ва­рищ Ку­зен­ков, соб­ра­лись о тво­ем Ост­ро­ве по­ка­ля­кать, ска­зал один из «порт­ре­тов», ока­ющий во все сто­ро­ны и как бы ис­пы­ты­ва­ющий еще не­дос­та­ток в этом ок­руг­лом зву­ке. Столько уж год­ков за­но­зой он у нас в гла­зу тор­чит. Письма при­хо­дят в Цент­ральный Ко­ми­тет от ра­бо­че­го клас­са, не по­ра ли, дес­кать, ре­шать воп­рос.

    Марлен Ми­хай­ло­вич, ло­вя каж­дый звук, ки­вал го­ло­вой, вы­ра­жая, во-пер­вых, пол­ную оцен­ку то­го фак­та, что та­кие осо­бы соб­ра­лись для ре­ше­ния судьбы скром­но­го объекта его пат­ро­на­жа, во-вто­рых, пол­ное по­ни­ма­ние клас­со­во­го не­до­уме­ния по по­во­ду «за­но­зы» и, на­ко­нец, пол­ную го­тов­ность пре­дос­та­вить ис­чер­пы­ва­ющую ин­фор­ма­цию по все­му про­фи­лю проб­ле­мы «Остров­ка». Да­же па­поч­ку отк­рыл и да­же слег­ка от­каш­лял­ся.

    Информация, од­на­ко, в этот мо­мент не по­на­до­би­лась. Вто­рой «порт­рет», с ли­цом, как бы вы­ра­жа­ющим сильный ха­рак­тер, на де­ле же на­хо­дя­щий­ся в пос­то­ян­ном ожес­то­ча­ющем­ся про­ти­во­борст­ве со сви­са­ющи­ми дряб­лы­ми скла­доч­ка­ми, над­мен­но и разд­ра­жен­но на­чал ко­рот­ки­ми пальца­ми что-то тол­кать на сто­ле, отб­ра­сы­вать бес­цельны­ми, но твер­ды­ми дви­же­ни­ями ка­кие-то блок­но­ты и выс­ка­зы­ваться об­ры­воч­ны­ми фра­за­ми в том смыс­ле, что проб­ле­ма раз­ду­та, что проб­ле­мы фак­ти­чес­ки нет, что есть го­раз­до бо­лее важ­ные проб­ле­мы, что опыт на­коп­лен, ис­то­ри­чес­ки мо­мент наз­рел и… Тут он об­на­ру­жил, что блок­но­ты свои уже от­толк­нул на та­кое рас­сто­яние, что дальней­шее их от­тал­ки­ва­ние ста­ло бы ка­ким-то на­ро­чи­тым, это выз­ва­ло как бы еще большее его разд­ра­же­ние, он за­ба­ра­ба­нил ко­рот­ки­ми пальца­ми по краю по­ли­ро­ван­ной час­ти сто­ла, вро­де бы по­те­рял нить мыс­ли, по­том ре­ши­тельно про­тя­нул ру­ку к зе­ле­но­му сук­ну: под­та­щил к се­бе поб­ли­же свои блок­но­ты и сно­ва на­чал их от­тал­ки­вать. Ка­кой в прин­ци­пе неп­ри­ят­ней­ший че­ло­век, ес­ли отв­лечься от то­го, что он в се­бе воп­ло­ща­ет, не­ожи­дан­но по­ду­мал Мар­лен Ми­хай­ло­вич и ус­ты­дил­ся сво­ей мыс­ли. В воз­ник­шей на миг па­узе он сно­ва всем ли­цом и ма­лым дви­же­ни­ем ру­ки вы­ра­зил пол­ное по­ни­ма­ние ма­лоз­на­чи­тельнос­ти его, ку­зен­ковс­кой, проб­ле­мы пе­ред ли­цом гло­бальной по­ли­ти­ки ми­ра и со­ци­ально­го прог­рес­са и пол­ную свою го­тов­ность не­мед­лен­но пред­ло­жить сжа­тую, но ем­кую ин­фор­ма­цию, но тут «Пре­неп­ри­ят­ней­ший порт­рет», как бы да­же не за­ме­чая Ку­зен­ко­ва, во вся­ком слу­чае, не счи­тая для се­бя воз­мож­ным об­ра­титься к не­му да­же с воп­ро­сом, слег­ка нак­ло­нил­ся к сто­лу, чуть-чуть по­вер­нул­ся к то­му, ко­го мы все вре­мя на­зы­ва­ем «Вид­ное ли­цо» и ко­то­рое бы­ло для не­го лишь ли­цом за­мет­ным и спро­сил нап­ря­мую - дос­та­точ­но ли бу­дет для ре­ше­ния этой так на­зы­ва­емой крымс­кой проб­ле­мы де­сант­но­го со­еди­не­ния ге­не­ра­ла N?

    Марлен Ми­хай­ло­вич вздрог­нул от мгно­вен­но про­ни­зав­ше­го ужа­са. В сле­ду­ющий миг он по­нял, что все за­ме­ти­ли этот ужас, что все гла­за сей­час уст­рем­ле­ны на не­го: и «Ока­ющий порт­рет» бес­страст­но по-рыбьи взи­ра­ет на не­го сквозь сильные оч­ки, и все по­мощ­ни­ки смот­рят на не­го серьезно, вни­ма­тельно, про­фес­си­онально, и «Вид­ное ли­цо», чуть ско­со­бо­чив­шись в крес­ле (впол­не, меж­ду про­чим, не­за­ви­си­мая по­за), вы­жи­да­ющим ле­вым гла­зом дер­жит его под при­це­лом, и да­же «Пре­неп­ри­ят­ней­ший порт­рет» быст­ро и ост­ренько, с еле уло­ви­мой ух­мы­лоч­кой ско­сил на не­го гла­за, не ме­няя, од­на­ко, по­зы и ожи­дая от­ве­та от «Вид­но­го ли­ца». Только один че­ло­век в ка­би­не­те не пос­мот­рел на Ку­зен­ко­ва в этот мо­мент - тре­тий «порт­рет», обоз­на­чим его сло­вом «Замк­ну­тый». Тот, как на­чал с са­мо­го на­ча­ла что-то ри­со­вать, ка­кой-то ор­на­мент на чис­том лис­те бу­ма­ги, так и про­дол­жал свое де­ло.

    - Что ска­жешь, Мар­лен Ми­хай­ло­вич? - спро­си­ло «Вид­ное ли­цо». - Дос­та­точ­но это­го для ре­ше­ния проб­ле­мы?

    - В во­ен­ном от­но­ше­нии? - за­дал Мар­лен Ми­хай­ло­вич встреч­ный воп­рос.

    - В ка­ком же еще? - ска­зал «Пре­неп­ри­ят­ней­ший» «Вид­но­му», на Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча по-преж­не­му не обо­ра­чи­ва­ясь. - За­од­но и оп­ро­бо­ва­ли бы тан­ки на воз­душ­ной по­душ­ке.

    - В во­ен­ном от­но­ше­нии де­сант­но­го со­еди­не­ния ге­не­ра­ла N для ре­ше­ния проб­ле­мы Ост­ро­ва Крым со­вер­шен­но не­дос­та­точ­но, - с не­ожи­дан­ной для се­бя твер­достью ска­зал Ку­зен­ков. - В во­ен­ном от­но­ше­нии во­ору­жен­ные си­лы Ост­ро­ва - это очень серьезно, - ска­зал он еще бо­лее твер­до. - Не­дав­няя вой­на с Тур­ци­ей, то­ва­ри­щи, поз­вольте мне на­пом­нить, про­де­монст­ри­ро­ва­ла их ди­на­мич­ность и бо­евую де­ес­по­соб­ность.

    - Мы не тур­ки, - хо­хот­нул «Пре­неп­ри­ят­ней­ший».

    Все, ес­тест­вен­но, этой шут­ке рас­сме­ялись. По­мощ­ни­ки по­во­ра­чи­ва­лись друг к дру­гу, по­ка­зы­вая, что оце­ни­ли юмор. Дре­без­жа­щим ко­ло­кольчи­ком рас­ка­тил­ся гром­че всех хо­хо­ток «Ока­юще­го». Не тур­ки, ох уж, не тур­ки! «Вид­ное ли­цо» то­же зас­ме­ялось, но яв­но для про­фор­мы. Оно, на удив­ле­ние, дер­жа­лось не­за­ви­си­мо и смот­ре­ло на Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча при­цельным взгля­дом. Не рас­сме­ял­ся и не про­ро­нил ни зву­ка лишь «Замк­ну­тый». По-преж­не­му тру­дил­ся над ор­на­мен­том. Не рас­сме­ял­ся и Мар­лен Ми­хай­ло­вич.

    - ОНИ, - ска­зал он очень спо­кой­но (вдруг приш­ло к не­му пол­ное спо­кой­ст­вие) и да­же с не­ко­то­рой злин­кой. - Они то­же не тур­ки.

    Возникла па­уза. Оше­лом­ле­ние. Не­ко­то­рый ко­рот­кий сту­пор. Ку­зен­ков сре­зал шут­ку од­но­го из «порт­ре­тов»! Лов­кой реп­ли­кой ли­шил ее да­ле­ко иду­ще­го смыс­ла! Все участ­ни­ки со­ве­ща­ния тут же уг­лу­би­лись в бу­ма­ги, ос­тав­ляя Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча на­еди­не с «Пре­неп­ри­ят­ней­шим». Тот си­дел на­бы­чив­шись и гля­дя на свои зас­тыв­шие пальцы - все ме­шоч­ки на его ли­це об­вис­ли, кар­ти­на бы­ла поч­ти неп­ри­лич­ная.

    И вдруг - с не­большим опоз­да­ни­ем - в ка­би­не­те проз­ву­чал смех. Сме­ялось «Вид­ное ли­цо», кру­ти­ло го­ло­вой, не без лу­ка­вин­ки и с яв­ным одоб­ре­ни­ем пог­ля­ды­ва­ло на Ку­зен­ко­ва.

    - А ведь и впрямь, то­ва­ри­щи, они ведь то­же не тур­ки, - за­го­во­ри­ло «Вид­ное ли­цо». - Мар­лен-то Ми­хай­ло­вич прав, вой­ско там рус­ское, а рус­ские тур­кам, - он пос­мот­рел на «Пре­неп­ри­ят­ней­ше­го», - зав­сег­да встав­ля­ли.

    В оч­ках «Ока­юще­го» про­мелькнул не­опоз­нан­ный ого­нек. «Замк­ну­тый» за­ни­мал­ся ор­на­мен­том.

    Марлен Ми­хай­ло­вич вдруг по­нял, что «Вид­ное ли­цо» и «Пре­неп­ри­ят­ней­ший» - оче­вид­ные со­пер­ни­ки.

    - Что же тут пред­по­ла­га­ет­ся? - «Пре­неп­ри­ят­ней­ший» смот­рел опять на «Вид­ное ли­цо», хо­тя ад­ре­со­вал­ся к Мар­ле­ну Ми­хай­ло­ви­чу. - Что же тут, срав­ни­ва­ет­ся на­ша мощь с си­лен­ка­ми бе­лых? Ста­вит­ся под воп­рос ус­пех во­ен­но­го ре­ше­ния проб­ле­мы? - го­лос креп­чал с каж­дым сло­вом. - Аме­ри­ка пе­ред на­ми дро­жит, а тут ка­кая-то мел­кая сво­лочь. Да на­ши батьки поч­ти бе­зо­руж­ные, саб­ля­ми да шты­ка­ми гна­ли их по ук­ра­инс­ким сте­пям, как зай­цев! «Во­ору­жен­ные си­лы Ост­ро­ва - это очень серьезно», - про­ци­ти­ро­вал он с из­дев­кой Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча.

    Марлену Ми­хай­ло­ви­чу по­ка­за­лось, что «Вид­ное ли­цо» еле за­мет­но ему под­миг­ну­ло, но он и без этой под­держ­ки стран­ным об­ра­зом ста­но­вил­ся все твер­же, не тру­сил пе­ред «Пре­неп­ри­ят­ней­шим» и на­пол­нял­ся ре­ши­мостью вы­ра­зить свою точ­ку зре­ния, то есть еще и еще раз под­черк­нуть не­од­ноз­нач­ность, слож­ность ост­ров­ной проб­ле­мы.

    - Сейчас я объясню, - ска­зал он. - Бо­евая мощь крымс­кой ар­мии дей­ст­ви­тельно на­хо­дит­ся на очень вы­со­ком уров­не и, ес­ли пред­по­ло­жить, что де­сант­ное со­еди­не­ние ге­не­ра­ла N - тур­ки (или, ска­жем, аме­ри­кан­цы), то мож­но не сом­не­ваться в том, что оно бу­дет раз­би­то крым­ча­на­ми на­го­ло­ву. Од­на­ко, - он уви­дел, что «Пре­неп­ри­ят­ней­ший» уже отк­рыл рот, что­бы его прер­вать, но не за­мол­чал, а про­дол­жил, - од­на­ко с пол­ной уве­рен­ностью мо­гу ска­зать: ни­ког­да, ни один крымс­кий сол­дат не выст­ре­лит по со­ветс­ко­му сол­да­ту. Речь идет не о во­ен­ной проб­ле­ма­ти­ке, а о сос­то­янии умов. Не­ко­то­рые вли­ятельные во­ен­ные в Кры­му да­же счи­та­ют сво­их «фор­сиз» частью Со­ветс­кой Ар­мии. В прин­ци­пе, на­ше Ми­нис­терст­во Обо­ро­ны мог­ло бы уже сей­час по­сы­лать им свои цир­ку­ля­ры.

    - Что за чушь! - вскри­чал тут «Пре­неп­ри­ят­ней­ший». - Да ведь они же бе­лые!

    - Они бы­ли бе­лы­ми, - воз­ра­зил Мар­лен Ми­хай­ло­вич, в ду­ше ужа­са­ясь не­ос­ве­дом­лен­нос­ти «вож­дя». - Их де­ды бы­ли бе­лы­ми, то­ва­рищ (фа­ми­лия «Пре­неп­ри­ят­ней­ше­го»).

    - Да ведь там все эти пар­тии ос­та­лись, - брезг­ли­во скри­вил­ся «Пре­неп­ри­ят­ней­ший», - и ка­де­ты, и ок­тяб­рис­ты…

    - В Кры­му за­ре­гист­ри­ро­ва­но свы­ше со­ро­ка по­ли­ти­чес­ких пар­тий, сре­ди ко­то­рых есть и упо­мя­ну­тые, - су­хо ска­зал Мар­лен Ми­хай­ло­вич.

    Дерзость его, зак­лю­чав­ша­яся в этой су­хос­ти, ви­ди­мо, по­ра­зи­ла «Пре­неп­ри­ят­ней­ше­го», он да­же рот слег­ка при­отк­рыл. Впро­чем, воз­мож­но, он был пот­ря­сен рас­па­дом од­но­го свя­щен­но­го ве­ли­чест­вен­но­го сло­ва на со­рок рав­ноз­вуч­ных, но нич­тож­ных. Ку­зен­ков за­ме­тил за стек­ла­ми «Ока­юще­го» поч­ти не-стар­чес­кое лю­бо­пытст­во. Яв­ное одоб­ре­ние скво­зи­ло во взгля­де «Вид­но­го ли­ца».

    - Не за­будьте упо­мя­нуть о Со­юзе Об­щей Судьбы, Мар­лен Ми­хай­ло­вич, - ска­за­ло оно.

    - Да-да, са­мым важ­ным со­бы­ти­ем в по­ли­ти­чес­кой жиз­ни Ост­ро­ва яв­ля­ет­ся воз­ник­но­ве­ние Со­юза Об­щей Судьбы, - ска­зал Мар­лен Ми­хай­ло­вич, - во гла­ве ко­то­ро­го сто­ят вли­ятельные ли­ца сред­не­го по­ко­ле­ния рус­ской груп­пы на­се­ле­ния.

    - Очень важ­ное со­бы­тие, - иро­ни­чес­ки про­из­нес «Пре­неп­ри­ят­ней­ший» и, от­ки­нув­шись в крес­ле, впер­вые об­ра­тил­ся с воп­ро­сом, пре­неб­ре­жи­тельным и гру­бым, пря­мо к Ку­зен­ко­ву. - Ну и че­го они хо­тят, этот ваш Со­юз Об­щей Судьбы?

    - Воссоединения Кры­ма с Рос­си­ей, - чет­ко от­ве­тил Мар­лен Ми­хай­ло­вич.

    - Наши, что ли? - кри­во, ус­мех­нул­ся «Пре­неп­ри­ят­ней­ший». - Прог­рес­сив­ные си­лы?

    - Ни в ко­ей ме­ре нельзя наз­вать этих лю­дей прог­рес­сив­ны­ми си­ла­ми в на­шем по­ни­ма­нии, - ска­зал Мар­лен Ми­хай­ло­вич.

    - О-хо-хо, мо­ро­ки-то с этим вос­со­еди­не­ни­ем, - вдруг за­го­во­рил «Ока­ющий». - Ку­да нам всех этих ост­ро­ви­тян де­вать? Со­рок пар­тий, да и на­ций, по­чи­тай, столько же… кро­ме ко­рен­ных-то, та­тар-то, и на­ших ру­са­ков пол­но, и гре­ков, и ара­бов, иудеи то­же, итальянцы… охо­хо… да­же, го­во­рят, анг­ли­ча­не там есть…

    - В ре­ше­нии по­доб­ных воп­ро­сов пар­тия на­ко­пи­ла большой опыт, - выс­ка­зал­ся «Пре­неп­ри­ят­ней­ший». - Мно­го­пар­тий­ность, как вы, ко­неч­но, по­ни­ма­ете, это воп­рос нес­кольких дней. С на­ци­ональнос­тя­ми слож­нее, од­на­ко, ду­маю, что гре­кам мес­то в Гре­ции, итальянцам - в Ита­лии, рус­ским - в Рос­сии, и так да­лее.

    Все по­мощ­ни­ки, и Мар­лен Ми­хай­ло­вич, и да­же «Вид­ное ли­цо» те­перь чут­ко мол­ча­ли. Раз­го­вор те­перь по­шел меж­ду «порт­ре­та­ми», и нуж­но бы­ло только над­ле­жа­щим об­ра­зом вни­мать.

    - Высылка? - проск­ри­пел «Ока­ющий». - Ох, не­охо­та опять та­ки­ми де­ла­ми за­ни­маться.

    - Не вы­сыл­ка, а хо­ро­шо сба­лан­си­ро­ван­ное пе­ре­се­ле­ние, - ска­зал «Пре­неп­ри­ят­ней­ший». - Не так, как раньше. - Он ус­мех­нул­ся. - С соб­лю­де­ни­ем всех гу­ма­нис­ти­чес­ких норм. Пе­ре­се­ле­ние всех приш­лых нацг­рупп. Ко­рен­ное на­се­ле­ние, то есть крымс­кие та­та­ры, ко­неч­но,- бу­дут нет­ро­ну­ты и об­ра­зу­ют ав­то­но­мию в сос­та­ве, ска­жем, Гру­зинс­кой ССР.

    - Красивая идея-то, - ска­зал «Ока­ющий» и по­че­сал за­ты­лок. - Ох, од­на­ко, мо­ро­ки-то бу­дет! С аме­ри­кан­ца­ми до­го­ва­ри­ваться… -

    - Договоримся; - над­мен­но улыб­нул­ся «Пре­неп­ри­ят­ней­ший». - Де­ло, ко­неч­но, неп­рос­тое, но не сле­ду­ет и пе­ре­оце­ни­вать. Иде­оло­ги­чес­кий вы­иг­рыш от лик­ви­да­ции ос­тат­ков дру­гой Рос­сии бу­дет ог­ром­ным.

    - А эко­но­ми­чес­кий-то, - прок­рях­тел «Ока­ющий». - Сколько доб­ра-то к нам с Ост­ро­ва те­чет - ва­лю­та, элект­ро­ни­ка…

    - На иде­оло­гии мы не эко­но­мим, - ска­зал «Пре­неп­ри­ят­ней­ший».

    - Ваши пред­ло­же­ния, то­ва­рищ Ку­зен­ков, - вдруг про­из­нес «Замк­ну­тый», отод­ви­нул от се­бя пол­ностью за­вер­шен­ный ор­на­мент и под­нял на Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча очень спо­кой­ные и очень не­доб­ренькие гла­за.

    Заряд ад­ре­на­лин­чи­ка вып­лес­нул­ся в кровь Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча от это­го не­ожи­дан­но­го воп­ро­са. На мгно­ве­ние он как бы по­те­рял ори­ен­та­цию, но, нак­ло­нив го­ло­ву и сжав под сто­лом ку­ла­ки, весь нап­ряг­шись, взял се­бя в ру­ки. «Спа­си­бо тен­ни­су, на­учил со­би­раться», - мелькну­ла сов­сем уж не­нуж­ная мысль.

    - Прежде все­го, то­ва­ри­щи, - за­го­во­рил он, - я хо­тел бы под­черк­нуть, что в ме­ру сво­их сил на сво­ем пос­ту я ста­ра­юсь воп­ло­щать в жизнь во­лю пар­тии. Лю­бое ре­ше­ние, при­ня­тое пар­ти­ей, бу­дет для ме­ня единст­вен­но пра­вильным и единст­вен­но воз­мож­ным.

    Он сде­лал па­узу.

    - Иначе бы вы здесь не си­де­ли, - ус­мех­нул­ся «Пре­неп­ри­ят­ней­ший».

    Какая ус­ме­шеч­ка, по­ду­мал Мар­лен Ми­хай­ло­вич, мож­но ли предс­та­вить се­бе бо­лее наг­лую ан­ти­че­ло­ве­чес­кую ус­ме­шеч­ку.

    Все ос­тальные мол­ча­ли, ре­ак­ции на «за­ве­ре­ние в люб­ви» со сто­ро­ны ос­тальных как бы не бы­ло ни­ка­кой, но по­мощ­ник «Вид­но­го ли­ца» одоб­ри­тельно прик­рыл гла­за, и Мар­лен Ми­хай­ло­вич ра­дост­но осоз­нал, что не прос­чи­тал­ся с этой фра­зой.

    - Что ка­са­ет­ся мо­их пред­по­ло­же­ний как спе­ци­алис­та по «остров­ной проб­ле­ме», а я пос­вя­тил ей уже двад­цать лет жиз­ни, то я пре­дос­те­рег бы в дан­ный ис­то­ри­чес­кий мо­мент от ка­ких-ли­бо оп­ре­де­лен­ных ша­гов окон­ча­тельно­го свой­ст­ва. По­ли­ти­чес­кая си­ту­ация на Ост­ро­ве сей­час чрез­вы­чай­но за­пу­та­на и ус­лож­не­на. Есть симп­то­мы по­яв­ле­ния но­во­го на­ци­онально­го соз­на­ния. В чет­вер­том по­ко­ле­нии рус­ской эмиг­ра­ции, то есть сре­ди мо­ло­де­жи, расп­рост­ра­ня­ют­ся идеи сли­яния эт­ни­чес­ких групп в но­вую на­цию, так на­зы­ва­емых яки. На­ме­ча­ет­ся по­ля­ри­за­ция. Эта вдох­но­вен­ная, но не­ор­га­ни­зо­ван­ная груп­па мо­ло­де­жи про­ти­во­пос­тав­ля­ет се­бя Со­юзу Об­щей Судьбы, ко­то­рый вы­ра­жа­ет то, что я наз­вал здесь сос­то­яни­ем умов. Сим­па­тия к Со­ветс­ко­му Со­юзу и да­же тен­ден­ция к сли­янию с ним - гла­венст­ву­ющая идея на Ост­ро­ве, нес­мот­ря ни на что. Ес­тест­вен­но, в этом рус­ле идут и мно­го­чис­лен­ные ле­вые и ком­му­нис­ти­чес­кие пар­тии, ко­то­рые, к со­жа­ле­нию, все вре­мя бо­рют­ся друг с дру­гом. Вли­яние ки­тай­цев сла­бое, хо­тя и оно в на­ли­чии. Анар­хи­чес­кие груп­пы по­яв­ля­ют­ся, ис­че­за­ют и сно­ва по­яв­ля­ют­ся. Не сле­ду­ет, ра­зу­ме­ет­ся, за­бы­вать и об ос­кол­ках инс­ти­ту­тов Ста­рой Рос­сии, об ад­ми­нист­ра­тив­ном ап­па­ра­те так на­зы­ва­емых врэ­ва­ку­ан­тов. Груп­пу та­тарс­ких на­ци­она­лис­тов то­же нельзя сбра­сы­вать со сче­та, хо­тя в ней с каж­дым днем уси­ли­ва­ет­ся вли­яние «яки». Для та­тар яки - это хо­ро­шая альтер­на­ти­ва рус­ской идее. Су­щест­ву­ют и по­лу­уго­лов­ные, а сле­до­ва­тельно, опас­ные груп­пи­ров­ки рус­ских край­не-пра­вых, «Волчья Сот­ня». Что ка­са­ет­ся За­па­да, то в стра­те­ги­чес­ких пла­нах НА­ТО Кры­му сей­час уже не от­во­дит­ся серьезно­го мес­та, но тем не ме­нее дей­ст­вия на­товс­ких раз­ве­док го­во­рят о прис­тальном вни­ма­нии к Ост­ро­ву как к воз­мож­но­му оча­гу дес­та­би­ли­за­ции. Сло­вом, по мо­ему мне­нию, ес­ли бы в дан­ный мо­мент про­вес­ти со­от­ветст­ву­ющий ре­фе­рен­дум, то не ме­нее 70 про­цен­тов на­се­ле­ния выс­ка­за­лось бы за вхож­де­ние в СССР, од­на­ко 30 про­цен­тов - это то­же не­ма­ло, и лю­бое не­ос­то­рож­ное вклю­че­ние в сеть мо­жет выз­вать ко­рот­кое за­мы­ка­ние и по­жар. Че­рез три ме­ся­ца на Ост­ро­ве предс­то­ят вы­бо­ры. Ес­тест­вен­но, они долж­ны хоть в ка­кой-то сте­пе­ни про­яс­нить кар­ти­ну. Нам нуж­но ис­пользо­вать это вре­мя для ин­тен­сив­но­го наб­лю­де­ния, дальней­ше­го уси­ле­ния на­ше­го вли­яния пу­тем рас­ши­ре­ния все­воз­мож­ных кон­так­тов по спе­ци­альным сфе­рам, расп­рост­ра­не­ния на­шей со­ветс­кой иде­оло­гии, в част­нос­ти, уве­ли­че­ния про­да­жи по­ли­ти­чес­кой ли­те­ра­ту­ры. Дол­жен, в скоб­ках, за­ме­тить, что эта ли­те­ра­ту­ра, так ска­зать, хо­до­вой то­вар на Ост­ро­ве, но, опять же в скоб­ках, хо­тел бы пре­дос­те­речь от ил­лю­зий - тя­га к со­ветс­ким из­да­ни­ям сей­час сво­его ро­да мо­да на Ост­ро­ве, и она мо­жет в один прек­рас­ный мо­мент из­ме­ниться. В ин­те­ре­сах на­ше­го де­ла, мне ка­жет­ся, бу­дет по­бе­да на вы­бо­рах Со­юза Об­щей Судьбы, од­на­ко мы долж­ны воз­дер­жаться от пря­мой под­держ­ки этой ор­га­ни­за­ции. Де­ло в том, что СОС (так чи­та­ет­ся аб­бре­ви­ату­ра Со­юза) яв­ле­ние весьма не­од­ноз­нач­ное. Во гла­ве его сто­ит тес­но спло­чен­ная ком­па­ния вли­ятельных лиц, так на­зы­ва­емые «однок­лас­сни­ки», сре­ди ко­то­рых мож­но наз­вать из­да­те­ля Луч­ни­ко­ва, пол­ков­ни­ка Чер­но­ка, по­пу­ляр­но­го спортс­ме­на гра­фа Но­во­сильце­ва, про­мыш­лен­ни­ка Ти­мо­фея Меш­ко­ва. Мне хо­те­лось бы, то­ва­ри­щи, осо­бен­ным об­ра­зом под­черк­нуть поч­ти не­ре­альную в на­ше вре­мя си­ту­ацию. Эта груп­па лиц дей­ст­ви­тельно со­вер­шен­но не­за­ви­си­ма от вли­яния ка­ких бы то ни бы­ло внеш­них сил, это нас­то­ящие иде­алис­ты. Дви­же­ние их ба­зи­ру­ет­ся на иде­алис­ти­чес­ком пред­ме­те, так на­зы­ва­емом комп­лек­се ви­ны пе­ред ис­то­ри­чес­кой ро­ди­ной, то есть пе­ред Рос­си­ей. Они зна­ют, что ус­пех де­ла их жиз­ни обер­нет­ся для них пол­ной по­те­рей всех при­ви­ле­гий и пол­ным раз­ру­ше­ни­ем их дво­рянс­ко­го клас­са и сод­ру­жест­ва врэ­ва­ку­ан­тов. Взгля­ды их вы­зо­вут улыб­ку у ре­ально­го по­ли­ти­ка, но тем не ме­нее они су­щест­ву­ют и мощ­но расп­рост­ра­ня­ют свое вли­яние. Най­ти ис­тин­но на­уч­ную, то есть марк­систс­кую ос­но­ву это­го дви­же­ния не­лег­ко, но воз­мож­но. Впро­чем, это пред­мет осо­бо­го и очень скру­пу­лез­но­го ана­ли­за, и я сей­час не мо­гу за­ни­мать этим ва­ше вни­ма­ние, то­ва­ри­щи. Те­оре­ти­чес­кий ана­лиз - де­ло бу­ду­ще­го, сей­час пе­ред на­ми ак­ту­альные за­да­чи, и в этом смыс­ле СОС дол­жен стать пред­ме­том са­мо­го прис­тально­го и очень ос­то­рож­но­го вни­ма­ния. Как лю­бое иде­алис­ти­чес­кое дви­же­ние, СОС под­вер­жен эмо­ци­ональным ли­хо­рад­кам. Вот и в нас­то­ящее вре­мя он пе­ре­жи­ва­ет неч­то вро­де по­доб­ной ли­хо­рад­ки, ко­то­рая па пер­вый взгляд мо­жет по­ка­заться рез­кой пе­ре­ме­ной по­зи­ции, по­во­ро­том на 180 гра­ду­сов.

    Марлен Ми­хай­ло­вич пе­ре­вер­нул стра­ни­цу и, вдруг уло­вив в воз­ду­хе неч­то осо­бен­ное, за­тор­мо­зил на ми­ну­ту и под­нял гла­за. То, что он уви­дел, по­ра­зи­ло его. Все при­сутст­ву­ющие зас­ты­ли в нап­ря­жен­ном вни­ма­нии. Все, не от­ры­ва­ясь, смот­ре­ли на не­го и да­же «Пре­неп­ри­ят­ней­ший» по­те­рял свою ми­ну пре­неб­ре­же­ния, да­же ме­шоч­ки на его ли­це как бы по­доб­ра­лись и об­на­ру­жи­лись ост­ренькие чер­ты его ос­нов­но­го ли­ца. Тут, на­ко­нец, до Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча дош­ло: вот она - глав­ная при­чи­на се­год­няш­не­го вы­со­ко­го со­ве­ща­ния. Обес­по­ко­ены «по­во­ро­том на 180 гра­ду­сов», пе­ре­пу­га­лись, как бы не отп­лыл от них в не­до­ся­га­емые да­ли Ост­ров Крым, как бы не от­ня­ли то­го, что дав­но уже счи­та­лось лич­ной собст­вен­ностью. Ага, ска­зал он се­бе не без тор­жест­ва, шап­ка­ми тут нас не за­ки­да­ешь.

    Впоследствии Мар­лен Ми­хай­ло­вич, ко­неч­но, са­мо­едст­во-вал, клял се­бя за сло­веч­ко «нас», каз­нил­ся, что в ми­ну­ту ту как бы отож­дест­вил се­бя с «иде­алис­та­ми», встал как бы в сто­ро­не от пар­тии, но в эту конк­рет­ную ми­ну­ту он ис­пы­тал тор­жест­во. Ишь ты, де­сант­ни­ка­ми де­ло хо­тел ре­шить! Ка­кой прыт­кий! Ни­ко­го он, ви­ди­те ли, не зна­ет и знать не хо­чет, ли­дер че­ло­ве­чес­ких масс, фа­ра­он сов­ре­мен­ный! Зна­ешь, бо­ишься, тре­пы­ха­ешься в рас­те­рян­нос­ти, да­же и со­се­да сво­его че­рез два сту­ла бо­ишься. Впро­чем, со­се­да-то, мо­жет быть, больше все­го на све­те.

    «Пренеприятнейший» со­об­ра­зил, что пой­ман, вновь скри­вил­ся в над­мен­ной гри­ма­се, от­ки­нул­ся в крес­ле, за­ра­бо­тал ко­рот­ки­ми пальчи­ка­ми, да­же зев­нул слег­ка и пос­мот­рел на ча­сы, но это уже бы­ло яв­ное прит­ворст­во, и он по­ни­мал, что прит­ворст­во - пус­тое.

    Марлен Ми­хай­ло­вич про­дол­жал:

    - На са­мом де­ле по­во­ро­та нет. Есть только не­ко­то­рое ув­ле­че­ние идей­ка­ми на­ших дис­си­ден­тов, но­вой эмиг­ра­ции, ти­пич­но иде­алис­ти­чес­кая реф­лек­сия. Ре­дак­тор «Рус­ско­го Курьера» Луч­ни­ков, не­сом­нен­ный ли­дер дви­же­ния, не бо­ит­ся пу­ли «вол­че­со­тен­цев», но бо­ит­ся през­ри­тельно­го взгля­да ка­ко­го-ни­будь джа­зис­та или ху­дож­ни­ка, мос­ковс­ких дру­зей его мо­ло­дос­ти. Имен­но этим объясня­ет­ся не­ко­то­рый сдвиг в ос­ве­ще­нии со­ветс­кой жиз­ни на стра­ни­цах «Курьера». - Он сде­лал еще од­ну па­узу пе­ред тем, как про­из­нес­ти за­вер­ша­ющую фра­зу сво­его со­об­ще­ния, фра­зу, ко­то­рая еще и вче­ра ка­за­лась ему опас­ной, а сей­час ста­ла опас­ней вдвое, втрое, чрез­вы­чай­но опас­ной под ще­лоч­ка­ми глаз «Пре­неп­ри­ят­ней­ше­го». - Я глу­бо­ко убеж­ден, что пе­ред ре­ши­тельны­ми со­бы­ти­ями на Ост­ро­ве «однок­лас­сни­ки», опа­са­ясь об­ви­не­ния в пре­да­тельстве, хо­тят по­ка­зать сво­ему на­се­ле­нию так на­зы­ва­емую прав­ду о со­ветс­ком об­ра­зе жиз­ни, хо­тят, что­бы лю­ди, при­вык­шие к од­но­му из са­мых вы­со­ких в ми­ре жиз­нен­ных стан­дар­тов и к ус­ло­ви­ям од­ной из са­мых отк­ры­тых бур­жу­аз­ных псев­до­де­мок­ра­тий, пол­ностью от­да­ва­ли се­бе от­чет, на что они идут, го­ло­суя за вос­со­еди­не­ние с ве­ли­ким Со­ветс­ким Со­юзом. Без это­го эпи­те­та, то­ва­ри­щи, имя на­шей стра­ны в ши­ро­ких мас­сах на Ост­ро­ве не упот­реб­ля­ет­ся. Уве­рен так­же, что сле­ду­ющим ша­гом «однок­лас­сни­ков» бу­дет ата­ка на прог­нив­шие инс­ти­ту­ты ста­рой Рос­сии, на За­пад, а так­же сильная по­ле­ми­ка с на­ци­она­лис­та­ми яки. Учи­ты­вая всю эту слож­ную си­ту­ацию, я пред­ло­жил бы в нас­то­ящий мо­мент воз­дер­жаться от окон­ча­тельно­го ре­ше­ния проб­ле­мы, не сни­мать ру­ку с пульса и про­дол­жать ос­то­рож­ное, но все уси­ли­ва­юще­еся наб­лю­де­ние со­бы­тий и лю­дей.

    Марлен Ми­хай­ло­вич зак­рыл па­поч­ку и не­ко­то­рое вре­мя си­дел, гля­дя на лжи­во-кро­ко­ди­ло­вую по­верх­ность с от­тис­ком трех римс­ких цифр в уг­лу - XXV.

    - Будут ли воп­ро­сы к Мар­ле­ну Ми­хай­ло­ви­чу? - спро­си­ло «Вид­ное ли­цо».

    - Вопросов-то мно­го, ох, мно­го, - про­пел «Ока­ющий». - Нач­нем спра­ши­вать - до ут­ра до­си­дим­ся.

    - Марлен Ми­хай­ло­вич, - вдруг мяг­ко поз­вал «Пре­неп­ри­ят­ней­ший».

    Марлен Ми­хай­ло­вич да­же слег­ка вздрог­нул и под­нял гла­за. «Пре­неп­ри­ят­ней­ший» смот­рел на не­го с лю­без­ной, как бы светс­кой улыб­кой, по­ка­зы­вая, что смот­рит те­перь на не­го ина­че, что он вро­де бы его раз­га­дал, рас­ку­сил, по­нял его иг­ру, и те­перь Мар­лен Ми­хай­ло­вич для не­го «не-свой», а по­то­му и дос­то­ин лю­без­ной улы­боч­ки.

    - Вы, ко­неч­но, по­ни­ма­ете, Мар­лен Ми­хай­ло­вич, как мно­го у ме­ня к вам воп­ро­сов, - лю­без­но про­го­во­рил он. - Безд­на воп­ро­сов. Ог­ром­ное ко­ли­чест­во не­яс­ных и яс­ных… - па­уза… - воп­ро­сов. Вы, ко­неч­но, это пре­вос­ход­но по­ни­ма­ете.

    - Готов к лю­бым воп­ро­сам, - ска­зал Мар­лен Ми­хай­ло­вич. - И хо­тел бы еще раз под­черк­нуть, что глав­ное для ме­ня - ре­ше­ние пар­тии. Ис­то­рия по­ка­за­ла, что спе­ци­алис­ты мо­гут оши­баться. Пар­тия - ни­ког­да.

    По бес­страст­но­му ли­цу по­мощ­ни­ка Мар­лен Ми­хай­ло­вич по­нял, что в этот мо­мент он слег­ка пе­ре­жал, проз­ву­чал слег­ка - не-сов­сем-в-ту-степь, но ему как-то уже бы­ло все рав­но.

    - Есть та­кое мне­ние, - ска­зал «Замк­ну­тый». - Ко­ман­ди­ро­вать Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча Ку­зен­ко­ва в ка­чест­ве ге­не­рально­го кон­сультан­та Инс­ти­ту­та по Изу­че­нию Вос­точ­но­го Сре­ди­зем­но­морья на дли­тельный срок. Это поз­во­лит нам еще луч­ше вник­нуть в проб­ле­му на­шей ост­ров­ной тер­ри­то­рии и ос­ве­тить ее из­нут­ри. - «Замк­ну­тый» ску­по­ва­то улыб­нул­ся. - Вот вы-то, Мар­лей Ми­хай­ло­вич, и бу­де­те те­перь на­шей ру­кой на пульсе. Не­пос­редст­вен­ные рас­по­ря­же­ния к вам бу­дут пос­ту­пать от то­ва­ри­ща… - он наз­вал фа­ми­лию «Вид­но­го ли­ца», по­том поб­ла­го­да­рил всех при­сутст­ву­ющих за ра­бо­ту и встал.

    Совещание за­кон­чи­лось.

    Марлен Ми­хай­ло­вич вы­шел в ко­ри­дор. Го­ло­ва у не­го слег­ка кру­жи­лась, и весь он вре­ме­на­ми чуть под­ра­ги­вал от пе­ре­жи­то­го нап­ря­же­ния. «Спа­си­бо тен­ни­су, - опять по­ду­мал он, - на­учил рас­слаб­ляться». Вдруг его ох­ва­ти­ла ди­кая ра­дость - уехать на Ост­ров «на дли­тельный срок», да ведь это же уда­ча, счастье! Пусть это по­ни­же­ние, сво­его ро­да ссыл­ка, но на­до судьбу бла­го­да­рить за та­кой по­да­рок. Мог­ли бы ведь по-иди­отс­ки и пос­лом отп­ра­вить в ка­кой-ни­будь Чад или Ма­ли. Нет-нет, это уда­ча, а пе­ре­нос «ку­ра­торст­ва» пря­мо в ру­ки «Вид­но­го ли­ца» оз­на­ча­ет, что это да­же и не по­ни­же­ние, что это прос­то пе­ре­нос всей проб­ле­мы на бо­лее вы­со­кий уро­вень.

    «Видное ли­цо» взя­ло его под ру­ку, шеп­ну­ло на ухо: «Рад, пиз­дюк?» и под­толк­ну­ло со смеш­ком лок­тем в бок.

    - Не скрою, рад, - ска­зал Мар­лен Ми­хай­ло­вич. - Ре­ше­ние муд­рое. В этот мо­мент мне бу­дет по­лез­нее быть там. Ну и Ве­ра, зна­ешь… она ведь ум­ни­ца, очень по­мо­жет…

    - Нет, брат, же­на те­бе там только обу­зой бу­дет, - ус­мех­ну­лось «Вид­ное ли­цо». - В Ту­лу-то со сво­им са­мо­ва­ром? Эх, Мар­лу­ша, я те­бе да­же нем­но­го за­ви­дую. Выр­вусь на не­дельку, по­гу­ля­ем?

    Марлен Ми­хай­ло­вич заг­ля­нул в гла­за «Вид­но­му ли­цу» - сво­ему но­во­му не­пос­редст­вен­но­му ше­фу, и по­нял, что дис­ку­ти­ро­вать воп­рос о Ве­ре Пав­лов­не и ре­бя­тах бес­смыс­лен­но - уже об­суж­де­но и ре­ше­но: «яко­ря» у Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча долж­ны ос­таться до­ма. Что же, пос­ле де­ла Шев­чен­ко мож­но по­нять бес­по­кой­ст­во иных то­ва­ри­щей, да­же и по по­во­ду лю­дей вы­со­ко­го ран­га.

    - Гарантирую, что по­гу­ля­ем неп­ло­хо. - Мар­лен Ми­хай­ло­вич улыб­нул­ся в ду­хе баньки.

    - Нельзя мне, - с иск­рен­ней до­са­дой ска­за­ло «Вид­ное ли­цо». - За­мет­ный я. Там ведь в баньке, не­бось, не спря­чешься?

    - Не спря­чешься, - подт­вер­дил Мар­лен Ми­хай­ло­вич. - Вез­де­су­щая прес­са. Су­мас­шед­шее те­ле­ви­де­ние.

    - Ты и сам смот­ри, - стро­го ска­за­ло «Вид­ное ли­цо».

    - Можешь не вол­но­ваться, - ска­зал Мар­лен Ми­хай­ло­вич.

    Они дош­ли до кон­ца пус­тын­но­го ко­ри­до­ра и сей­час сто­яли на краю зе­ле­ной ков­ро­вой до­рож­ки. Пе­ред ни­ми бы­ла только бе­лая стен­ка и бюст Ле­ни­на, вы­пол­нен­ный из чер­но­го кам­ня и по­то­му нес­колько стран­ный. «Вид­ное ли­цо» по­ло­жи­ло ру­ку на пле­чо Мар­лен Ми­хай­ло­ви­чу.

    - Ну, а ма­му свою Ан­ну Ма­ка­ров­ну Сыс­ки­ну ты нап­рас­но от об­щест­ва пря­чешь. Та­ких, как она, ко­мин­тер­но­вок, счи­тан­ные еди­ни­цы ос­та­лись.

    Марлен Ми­хай­ло­вич от­ве­тил сво­ему пок­ро­ви­те­лю блед­ной бла­го­дар­ной улыб­кой.

    

    

    Старт «Анти­ка-рал­ли» обыч­но да­вал­ся в Сим­фе­ро­по­ле у ис­то­ков Юго-Вос­точ­но­го фри­у­эя, но до на­ча­ла древ­ней до­ро­ги Алуш­та - Суг­дея спортс­ме­нам пре­дос­тав­ля­лось пра­во вы­бо­ра: мож­но бы­ло уст­ре­миться к про­ме­жу­точ­но­му фи­ни­шу по стальной восьми­ряд­ной до­ро­ге, про­но­ся­щей­ся, как стре­ла, ми­мо са­мой вы­со­кой крымс­кой го­ры Ча­тыр-Даг, и мож­но бы­ло при же­ла­нии по­ки­нуть фри­у­эй по лю­бо­му из де­ся­ти съездов и по­пы­тать счастья на за­пу­тан­ных ас­фальто­вых кольцах вни­зу. Глав­ная цель каж­до­го участ­ни­ка - выс­ко­чить раньше дру­гих на Ста­рую до­ро­гу, ибо там, на ее сер­пан­ти­нах, каж­дый об­гон прев­ра­щал­ся ед­ва ли не в иг­ру со смертью. Ко­неч­но, 70 ки­ло­мет­ров пря­мо­го фри­у­эя для лю­бо­го во­ди­те­ля, ка­за­лось бы, бла­го­дать, жми на же­лез­ку да и только, но там, на фри­у­эе, меж­ду гон­щи­ка­ми на­чи­на­лась та­кая жес­то­кая по­зи­ци­он­ная борьба, та­кая «под­рез­ка», та­кое ма­нев­ри­ро­ва­ние, что мно­гие вы­бы­ва­ли из со­рев­но­ва­ний, вле­пив­шись в барьеры или друг в дру­га, и по­то­му на­ибо­лее хит­ро­ум­ные пред­по­чи­та­ли пок­ру­тить по ви­ра­жам ас­фальто­во­го ла­би­рин­та ми­мо Ма­шут-Сул­та­на, Ан­га­ры, Та­ма­ка, что­бы вы­ныр­нуть пе­ред но­сом ре­ву­щей раз­но­маст­ной тол­пы ма­шин уже в Алуш­те и уст­ре­миться сра­зу на Де­мерд­жи по са­мое «Анти­ке», во­ло­ча за со­бой хвост гра­вий­ной пы­ли, ко­то­рая са­ма по се­бе дос­тав­ля­ет со­пер­ни­кам ма­ло удо­вольствия.

    Лучников и Но­во­сильцев раз­ра­бо­та­ли хит­рый план. Граф ныр­нет в пер­вый же «рэмп» и ис­чез­нет из по­ля зре­ния, а Анд­рей пос­та­ра­ет­ся на сво­ем «тур­бо» сни­зить ско­рость ос­нов­но­го по­то­ка ма­шин на фри­у­эе нас­колько воз­мож­но, бу­дет под­ре­зать но­сы ли­де­рам, ме­нять ря­ды, не­ожи­дан­но тор­мо­зить. Ес­ли граф выс­ко­чит пер­вым на «Анти­ку», его не удаст­ся обс­та­вить ни Бил­ли Хан­ту, ни Кон­ту Пор­та­го, не го­во­ря уже о мест­ных ге­ни­ях.

    Прибыли и на этот раз луч­шие гон­щи­ки ми­ра, не меньше де­сят­ка су­перз­везд, де­сят­ка три прос­то звезд, а ос­тальные все звез­доч­ки, но го­ря­щие яр­чай­шей дер­зостью и чес­то­лю­би­ем. Все­го к стар­ту бы­ло до­пу­ще­но 99 ма­шин. «Сто ми­нус еди­ни­ца» - рек­лам­ные циф­ры для ма­ек, кур­ток, си­га­рет, на­пит­ков… На гро­мад­ном пар­кин­ге воз­ле «Юго-Вос­то­ка» раз­но­маст­ные ма­ши­ны все­воз­мож­ных ма­рок про­ве­ря­ли тор­мо­за и ру­ле­вое уп­рав­ле­ние, пос­те­пен­но за­ни­ма­ли мес­та на ли­нии стар­та, от­ку­да вся ре­ву­щая мас­са низ­верг­нет­ся на фри­у­эй. За ли­ни­ей стар­та ки­пе­ла мно­го­ты­сяч­ная тол­па. Три­бу­ны вок­руг Ста­туи Лей­те­нан­та бы­ли пе­ре­пол­не­ны ши­кар­ной пуб­ли­кой. Вер­то­ле­ты те­ле­ви­де­ния ви­се­ли над пло­щадью. Пов­сю­ду сно­ва­ла прес­са, «па­па­рат­це» и ка­ме­ра­ме­ны. «Анти­ка-рал­ли» дав­но уже ста­ло в Кры­му чем-то вро­де на­ци­онально­го празд­ни­ка. Оно объеди­ня­ло всех и в то же вре­мя обост­ря­ло со­пер­ни­чест­во меж­ду эт­ни­чес­ки­ми груп­па­ми: та­та­рам, ко­неч­но, хо­те­лось, что­бы вы­иг­рал та­та­рин, анг­ло-крым­ча­не де­ла­ли став­ку на сво­их, врэ­ва­ку­ан­ты, то есть рус­ские, рас­счи­ты­ва­ли на сво­их ге­ро­ев и так да­лее… В пос­лед­ние го­ды на «Анти­ка-рал­ли» по­беж­да­ли меж­ду­на­род­ные «тиг­ры», вро­де при­сутст­ву­ющих сей­час Бил­ли Хан­та и Кон­та Пор­та­го.

    У Бил­ли Хан­та, бе­ло­зу­бо­го, мед­но­го от за­га­ра кра­сав­ца, ма­ши­на так и на­зы­ва­лась «хан­тер», то есть «охот­ник». Труд­но бы­ло оп­ре­де­лить, ка­кая мо­дель взя­та за ос­но­ву это­го чу­до­ви­ща. Вдоль кор­пу­са ее кра­со­ва­лись знач­ки раз­ных фирм: «Альфа-Ро­мео-транс­мис­сия», «Тор­мо­за Пор­ше», «Мус­танг-кар­бю­рей­тер»… и за каж­дый та­кой зна­чок фир­мы от­ва­ли­ва­ли Хан­ту ог­ром­ные пре­мии, но тот пле­вать хо­тел на деньги. Бил­ли был нас­то­ящий фа­на­тик ав­тос­пор­та или, как в Моск­ве го­во­рят, «зад­ви­ну­тый». Вся­кий раз к каж­дой гон­ке он сам конст­ру­иро­вал сво­их «охот­ни­ков», за­ка­зы­вая фир­мам раз­ные уз­лы по собст­вен­ным чер­те­жам. Жизнь вне ав­тос­пор­та про­хо­ди­ла для Хан­та чем-то вро­де че­ре­ды ту­ман­ных ми­ра­жей. В не­го влюб­ля­лись ми­ро­вые кра­са­ви­цы, вро­де мил­ли­он­ной мо­де­ли Мар­го Фицд­же­ральд, и он снис­хо­ди­тельно при­ни­мал их лю­бовь, но не ус­пе­ва­ли жур­на­лы ос­ве­тить ме­до­вые де­неч­ки, как тут же им при­хо­ди­лось опи­сы­вать раз­ры­вы: кра­сот­ки не вы­дер­жи­ва­ли го­ло­вок­ру­жи­тельной жиз­ни Хан­та, а тот, не за­ду­мы­ва­ясь, от­дал бы их всех за од­ну-единст­вен­ную све­чу за­жи­га­ния. Кста­ти го­во­ря, Бил­ли на­зы­вал сво­их ло­ша­док «охот­ни­ка­ми» несп­рос­та. На всех гон­ках он вы­би­рал жерт­ву, ли­де­ра, на­чи­нал за ним охо­ту, шел на хвос­те, бе­сил бес­ко­неч­ным плот­ным прес­ле­до­ва­ни­ем, а по­том, не­да­ле­ко уже до фи­ни­ша, «брал зве­ря».

    Конт Пор­та­го, ху­дой и над­мен­ный юно­ша (впро­чем, ему ис­пол­ни­лось уже 36 лет), был гон­щи­ком сов­сем дру­гой ма­не­ры. Он как бы ни­ко­го не за­ме­чал в сво­ей «испа­но-сю­иза-фла­мен­ко» се­ре­бя­но-се­рой ок­рас­ки, он как бы бо­рол­ся только со вре­ме­нем, его вол­но­ва­ла только ско­рость, и он только лишь слег­ка кри­вил тон­кие кас­тильские гу­бы, ког­да кто-ни­будь «пу­тал­ся под но­га­ми». На нес­кольких пос­лед­них гон­ках вот он-то как раз и ока­зал­ся до­бы­чей «охот­ни­ка» Хан­та, од­на­ко все рав­но как бы не за­ме­чал его и ни­ког­да не ком­мен­ти­ро­вал свои по­ра­же­ния. Лич­ная жизнь Кон­та ос­та­ва­лась для прес­сы за­гад­кой.

    Лучников си­дел за ру­лем сво­его «пи­те­ра», сто­яв­ше­го уже на ли­нии стар­та, и спо­кой­но смот­рел, как ре­пор­те­ры кру­жат­ся вок­руг «хан­те­ра» и «фла­мен­ко». Вок­руг не­го то­же шла нап­ря­жен­ная ра­бо­та средств мас­со­вой ин­фор­ма­ции. Сен­са­ци­ей бы­ло уже то, что 46-лет­ний из­да­тель вли­ятельной га­зе­ты участ­ву­ет в гон­ке. Еще од­ной и, по­жа­луй, еще большей сен­са­ци­ей бы­ли над­пи­си на его бор­тах: «СОС! Со­юз Об­щей Судьбы! При­со­еди­няй­тесь к СО­Су! СОС!» Нес­колько че­ло­век под­ле­за­ли с воп­ро­са­ми, со­ва­ли в ок­но мик­ро­фон­чи­ки, но Луч­ни­ков отод­ви­гал их ла­донью и спо­кой­но ку­рил. Ра­зу­ме­ет­ся, за­га­доч­но улы­бал­ся. Это не­об­хо­ди­мо - за­га­доч­ная улыб­ка.

    И вот он уви­дел глав­ную сен­са­цию дня - ав­то­мо­биль гра­фа Но­во­сильце­ва под но­ме­ром «87» и под эк­зо­ти­чес­ким наз­ва­ни­ем «жи­гу­ли-кам­чат­ка». По­хо­же бы­ло, что от Волжс­ко­го ав­то­за­во­да ос­та­лась в этом ап­па­ра­те только жес­тя­ная ко­роб­ка, эмб­ле­ма с ладьей да пер­вая часть наз­ва­ния, за­то «Кам­чат­ка», лич­ная Кам­чат­ка гра­фа, мо­гу­щест­вен­но пре­об­ла­да­ла. Ав­то­мо­биль предс­тав­лял из се­бя отк­ры­тое ку­пе с од­ним лишь во­ди­тельским си­деньем. За счет ос­тально­го прост­ранст­ва, ви­ди­мо, про­изош­ло уве­ли­че­ние мощ­нос­ти дви­га­те­ля, там, ви­ди­мо, бы­ли рас­по­ло­же­ны ка­кие-то но­вые уз­лы, пок­ры­тые стальным ко­жу­хом и теп­ло­изо­ля­ци­ей. Сис­те­ма фар собст­вен­ной конст­рук­ции, приз­ван­ная про­ре­зать гра­вий­ную пыль ан­тич­ной до­ро­ги, ук­ра­ша­ла пе­ре­док. Жи­гу­левс­кий кор­пус был пос­тав­лен на шас­си так­же собст­вен­ной гра­фа Но­во­сильце­ва конст­рук­ции. Ши­ро­чен­ные ши­ны с тор­ча­щи­ми ши­па­ми и мас­сив­ные ка­учу­ко­вые яр­ко раск­ра­шен­ные бам­пе­ры, ок­ру­жа­ющие весь кор­пус ма­ши­ны и пред­наз­на­чен­ные для рас­тал­ки­ва­ния кон­ку­рен­тов. Тор­ча­щая из-под зад­не­го бам­пе­ра вых­лоп­ная тру­ба, по­хо­жая на ре­ак­тив­ное соп­ло. Не­ви­дан­ная до­се­ле сис­те­ма больших и ма­лых зер­кал, поз­во­ля­ющая гра­фу ви­деть и вдаль и пря­мо под ко­ле­са­ми. Луч­ни­ков впер­вые уви­дел это чу­ди­ще только сей­час, на стар­те: Но­во­сильцев ни­ко­му не по­ка­зы­вал ма­ши­ну, да­же «однок­лас­сни­кам». Луч­ни­ков улыб­нул­ся. «Кам­чат­кой» Во­ло­деч­ку на­зы­ва­ли в гим­на­зии вплоть до седьмо­го клас­са за его прист­рас­тие к зад­ним пар­там, там он веч­но ко­по­шил­ся: или до­маш­нее за­да­ние «сду­вал», или бу­ма­гу же­вал, что­бы бро­сить ко­мок отв­ра­ти­тельной мас­сы в от­лич­ни­ка Ти­мо­шу Меш­ко­ва, или что-то мас­те­рил, ка­кую-ни­будь оче­ред­ную па­кость, или, на­обо­рот, что-ни­будь весьма ми­лое и за­бав­ное, сло­вом, жил на за­дах сво­ей «отдельной, част­ной» жизнью, да­же, ка­жет­ся, она­низ­мом за­ни­мал­ся. По­том вдруг это проз­ви­ще мгно­вен­но за­бы­лось. Пос­ле ка­ни­кул, про­ве­ден­ных у те­ти в Сан-Фран­цис­ко, пры­ща­вый шкод­ли­вый граф вер­нул­ся в Сим­фи су­пер­ме­ном, спортс­ме­ном, мо­ло­дым муж­чи­ной. Тог­да и на­ча­лось - бокс, ка­ра­тэ, прыж­ки с выш­ки и ав­то­гон­ки, гон­ки, гон­ки. Тог­да у гра­фа по­яви­лась дру­гая клич­ка, при­ми­тив­но воз­ник­шая из фа­ми­лии, «Но­во-Си­ла», но она-то зак­ре­пи­лась, да­же и сей­час упот­реб­ля­ет­ся иног­да «однок­лас­сни­ка­ми».

    То, что Во­ло­деч­ка вдруг вспом­нил детст­во и «Кам­чат­ку», по­ка­за­лось Луч­ни­ко­ву и тро­га­тельным и умест­ным. Он по­ма­хал Но­во­сильце­ву пер­чат­ка­ми, но тот не за­ме­тил. Ре­пор­те­ры и «па­па­рат­це» кру­ти­лись вок­руг его ма­ши­ны, и он яв­но по­зи­ро­вал в сво­ем го­лов­ном убо­ре, ос­тав­шем­ся от преж­них го­нок, неч­то, по­хо­жее на древ­ний галльский шлем с кры­лыш­ка­ми. Ло­зун­ги СО­Са кра­со­ва­лись и на его бор­тах, но труд­но бы­ло ска­зать, что больше ин­те­ре­со­ва­ло ре­пор­те­ров - ло­зун­ги ли эти, сам ли ле­ген­дар­ный граф или его но­вая ма­ши­на.

    Новосильцев мед­лен­но ка­тил к сво­ему мес­ту стар­та, иног­да ос­та­нав­ли­вал­ся и что-то го­во­рил, за­га­доч­но улы­ба­ясь. Не­по­да­ле­ку на отк­ры­той плат­фор­ме Ти-Ви-Ми­га был те­ле­ви­зор, и Луч­ни­ков мог ви­деть круп­но его за­га­доч­но улы­ба­юще­еся ли­цо, сме­ня­юще­еся изоб­ра­же­ни­ем «жи­гу­ли-кам­чат­ки» свер­ху из вер­то­ле­та. Граф вдруг поп­ро­сил ре­пор­те­ров отой­ти от ма­ши­ны и про­де­монст­ри­ро­вал один из сво­их сек­ре­тов - раз­во­рот. Это дей­ст­ви­тельно бы­ло сногс­ши­ба­тельно - не­ук­лю­жая на вид конст­рук­ция раск­ру­ти­лась бук­вально вок­руг сво­ей оси. Луч­ни­ков на­шел взгля­дом Бил­ли Хан­та. Тот вни­ма­тельно смот­рел на ма­ши­ну Но­во­сильце­ва. Конт Пор­та­го, ес­тест­вен­но, ни на ко­го не смот­рел, по­ли­ро­вал ног­ти, что-то нас­вис­ты­вал.

    - Хей, чел­ло! - ус­лы­шал вдруг Луч­ни­ков об­ра­щен­ный к се­бе ве­се­лый возг­лас. Он уви­дел тор­ча­щую над тол­пой го­ло­ву сво­его сы­на Ан­тош­ки. Тот про­би­рал­ся к не­му и ма­хал кеп­кой с над­писью «ЯКИ!». Луч­ни­ков и об­ра­до­вал­ся и ус­ты­дил­ся. Со­вер­шен­но не ду­маю ни о ком из близ­ких: ни о сы­не, ни об от­це, ни о ма­те­ри Ан­то­на, про­зя­ба­ющей в Ри­ме, ни, меж­ду про­чим, да­же о но­вой сво­ей же­не, ко­то­рая сей­час, на­вер­ное, на три­бу­нах не сво­дит би­нок­ля с мо­ей ма­ши­ны. В са­мом де­ле, я сов­сем «зад­ви­нул­ся», за­по­ли­ти­канст­во­вал­ся, чок­нул­ся на этой прок­ля­той Рос­сии, вот уж, дей­ст­ви­тельно, Са­ба­ша прав - стал нас­то­ящим «мо­би­лом-дро­би­лом».

    - Хей, чел­ло! - кри­чал ему сын, слов­но не­ожи­дан­но уви­ден­но­му при­яте­лю.

    Обращение «чел­ло» так глу­бо­ко вош­ло в оби­ход, что да­же врэ­ва­ку­ан­ты иног­да им пользо­ва­лись, хо­тя большинст­во из них ре­ши­тельно от­вер­га­ло жар­гон яки. Об­ра­зо­ва­лось оно из обык­но­вен­но­го рус­ско­го «че­ло­ве­ка». С се­ве­ра, од­на­ко, из анг­ло-крымс­ких по­се­ле­ний полз­ло «фел­лоу», а из мно­го­чис­лен­ных в пя­ти­де­ся­тые го­ды на Ост­ро­ве аме­ри­канс­ких во­ен­ных баз го­ро­хом сы­па­лось энер­гич­но-ха­мо­ва­тое сло­во «мэн». Об­ра­зо­вал­ся оча­ро­ва­тельный гиб­рид «чел­лоу-мэн» (Андрей с ком­па­ни­ей в мо­ло­дос­ти вос­хи­ща­лись этим сло­веч­ком), а за­тем и «чел­ло», че­ло­век прев­ра­тил­ся в сво­е­об­раз­ную ви­олон­чель.

    Лучников отк­рыл пра­вую дверь, и Ан­тон влез в ма­ши­ну.

    - Атац, - ска­зал Ан­тон и за­час­тил да­лее на яки, яв­но ще­го­ляя сво­ими поз­на­ни­ями.

    Лучников не по­ни­мал и по­ло­ви­ны это­го сло­во­из­вер­же­ния, но из дру­гой по­ло­ви­ны уло­вил, что он, атац - мо­ло­дец, что «Анти­ки-рал­ли» - это яки, это хо­ли­туй («хо­ли­дэй» плюс «са­бан­туй», то есть «празд­ник») для всех, но на вик­то­ри пусть не рас­счи­ты­ва­ет: по­бе­дит сильней­ший, фа­во­рит яки двад­ца­тит­рех­лет­ний Мас­та Фа на двух­сот­сильном «игле».

    - На иг­ле или на иг­ле? - спро­сил Луч­ни­ков и взъеро­шил Ан­то­ну за­ты­лок. - Ты рус­ский-то еще не за­был? Да­вай по-рус­ски.

    Антон не без скры­то­го об­лег­че­ния пе­ре­шел на язык пред­ков.

    - Забавно, что мы с то­бой ста­ли чем-то вро­де по­ли­ти­чес­ких про­тив­ни­ков, па­па, - ска­зал он.

    - Да ни­ка­кие мы не про­тив­ни­ки, - ска­зал Луч­ни­ков.

    - Ты что же нас и за си­лу не счи­та­ешь? - спро­сил Ан­тон. - По-тво­ему, у яки-на­ци­она­лиз­ма нет перс­пек­тив?

    - Слишком ра­но, - не без не­ко­то­рой грус­ти ска­зал Анд­рей. - Че­рез три по­ко­ле­ния это мог­ло бы стать серьезным, ес­ли бы Ост­ров су­щест­во­вал.

    - Куда он де­нет­ся? - ска­зал Ан­тон. - Не уто­нет же.

    - Его при­тя­нет ма­те­рик, - ска­зал Анд­рей.

    - А вот мы, мо­ло­дежь, счи­та­ем ва­шу идею бре­до­вой, - без вся­кой злос­ти за­дум­чи­во ска­зал Ан­тон. - Как мож­но объявлять Ост­ров рус­ским? Это им­пе­ри­ализм. Ты зна­ешь, что рус­ской кро­ви у нас меньше по­ло­ви­ны.

    - В Со­юзе, меж­ду про­чим, уже то­же меньше по­ло­ви­ны, - про­го­во­рил Анд­рей.

    Громовой го­лос по ра­дио объявил, что до стар­та ос­та­лось де­сять ми­нут и приг­ла­сил всех участ­ни­ков за­нять мес­та.

    Лучников пус­тил мо­тор и стал наб­лю­дать при­бо­ры. Кра­ем гла­за за­ме­тил, что сын смот­рит на не­го с ува­же­ни­ем.

    - Дед се­год­ня да­ет при­ем? - спро­сил Анд­рей.

    - Конечно! - воск­лик­нул Ан­тон и пе­ре­шел на анг­лий­ский. - It's go­ing to be what the ame­ri­cans call a swell party! [5]

    Все участ­ни­ки рал­ли и мас­са ши­кар­ной пуб­ли­ки. Кста­ти, твоя ма­дам бу­дет? Я ведь с ней слег­ка зна­ком. Ее зо­вут Ти­на?

    - Таня, - ска­зал Анд­рей.

    - Тина или Та­ня? - пе­респ­ро­сил Ан­тон.

    - Таня. Ка­кая, к чер­ту Ти­на?

    - Яки, атац! До ве­че­ра! Не то­ро­пись на трас­се. Мас­та Фа все рав­но не­по­бе­дим.

    - Яки, чел­ло! - ска­зал Луч­ни­ков.

    Осталось пол­то­ры ми­ну­ты до стар­та. Он вклю­чил свое СВ-ра­дио и ска­зал Та­не:

    - Привет.

    - Как де­ла? - спро­си­ла она.

    - Нормально, - ска­зал он. - Най­ди Бру­ка и вы­ле­тай на его вер­то­ле­те в Суг­дею.

    - Но мы же ина­че пла­ни­ро­ва­ли, - зап­ро­тес­то­ва­ла она.

    - Найди Бру­ка и вы­ле­тай к фи­ни­шу, - ска­зал он хо­лод­но. - Все. Вык­лю­ча­юсь.

    Еще за нес­колько се­кунд до стар­та он по­ду­мал о том, что лю­би­мая его ста­ла как-то стран­но строп­ти­ва, вот и се­год­ня да­же не хо­те­ла ид­ти на празд­ник, ед­ва не по­ру­га­лись.

    - Старт!

    Взлетели ра­ке­ты, и все ма­ши­ны тро­ну­лись.

    Правила это­го со­рев­но­ва­ния не ог­ра­ни­чи­ва­ли ни объем ци­линд­ров, ни га­ба­ри­ты ма­шин. Хо­чешь - го­нись на ог­ром­ном «рус­со-бал­те», этом чу­де сов­ре­мен­но­го ком­фор­та, хо­чешь - на двух­мест­ном, по­хо­жем ско­рее на штиб­ле­ту, чем на ав­то­мо­биль «мид­жи­ете». При же­ла­нии да­же все эти ужас­ней­шие «го­лу­бые аку­лы» и «жел­тые дра­ко­ны», раз­ви­ва­ющие по дну со­ля­но­го озе­ра поч­ти зву­ко­вую ско­рость, мог­ли вый­ти на старт «Анти­ка-рал­ли», только что бы они де­ла­ли на ви­ра­жах Ста­рой до­ро­ги?

    Лучников не го­то­вил свою ма­ши­ну спе­ци­ально к гон­кам, не вно­сил в нее ни­ка­ких ухищ­ре­ний, как де­ла­ет большинст­во гон­щи­ков. Его «тур­бо-пи­тер» и без это­го был ед­ва ли не уни­ка­лен, но­вин­ка и гор­дость ав­то­кон­цер­на «Пи­тер-Авто» в Джан­кое. Прош­лой вес­ной бы­ла вы­пу­ще­на ма­лая пар­тия, не бо­лее по­лу­сот­ни штук, ра­зос­ла­на по все­му ми­ру пе­ред на­ча­лом рек­лам­ной кам­па­нии. Все важ­ные уз­лы ап­па­ра­та бы­ли зап­лом­би­ро­ва­ны прес­тиж­ной фир­мой, да­же мас­ло пред­ла­га­лось сме­нить только пос­ле пер­вых ста ты­сяч верст про­бе­га. Ко­неч­но, в преж­ние вре­ме­на Луч­ни­ков не удер­жал­ся бы и влез в брю­хо сво­ему «тур­бо», но сей­час он иног­да с го­речью ду­мал, что в прин­ци­пе ему и на гон­ку-то эту нап­ле­вать, не будь она нуж­на СО­Су, он ее бы да­же и не за­ме­тил: он из­ме­нил­ся, он ду­мал о се­бе преж­нем поч­ти как о дру­гом че­ло­ве­ке, оча­ро­ва­ние, воз­ник­шее прош­лой вес­ной в Кок­те­бе­ле, больше не возв­ра­ща­лось к не­му, как мно­го он по­те­рял и что он при­об­ре­та­ет вза­мен - си­лу, власть, ре­ши­мость? Грош это­му це­на по срав­не­нию с еди­ным ми­гом прош­ло­го оча­ро­ва­ния.

    Яки, ска­зал он се­бе, раз­го­няя ма­ши­ну в го­лу­бое с зо­ло­том си­яние, в ко­то­ром уже че­рез пять ми­нут гон­ки стал про­яв­ляться си­лу­эт Ча­тыр-Да­га. Яки, мне нуж­но вы­вес­ти впе­ред Во­лодьку, вот моя цель, сей­час нет дру­гих це­лей, нет дру­гих мыс­лей, нет ни­че­го.

    Впереди, мет­рах в двад­ца­ти, шли все­го три ма­ши­ны. Бил­ли Хант в пят­нис­том сво­ем «охот­ни­ке» стре­мил­ся прист­ро­иться в хвост гор­до ле­тя­щей тор­пе­де Кон­та Пор­та­го. Од­на­ко меж­ду ни­ми нес­ся яр­ко-оран­же­вый с зе­ле­ным опе­ре­ни­ем ав­то­мо­биль. Это был, как до­га­дал­ся Луч­ни­ков, тот са­мый «игл» фа­во­ри­та яки «не­по­бе­ди­мо­го» Ма­ета Фа. Эта птич­ка бы­ла яв­ной не­ожи­дан­ностью для Хан­та. Он, ка­жет­ся, нерв­ни­чал.

    Лучников со­об­ра­жал: Кон­та Пор­та­го тор­моз­нуть мне уже не удаст­ся. Он, бе­зус­лов­но, выс­ко­чит пер­вым на сер­пан­тин. Од­на­ко Бил­ли с его пос­то­ян­ной так­ти­кой охо­ты, сей­час для ме­ня уяз­вим, и Мас­та Фа мне по­мо­жет. Ес­ли же Пор­та­го ос­та­нет­ся один, Но­во-Си­ла на сер­пан­ти­не возьмет его без вся­ко­го сом­не­ния.

    Маста Фа нес­ся с пре­дельной ско­ростью и не да­вал Хан­ту обой­ти его, что­бы пе­рест­ро­иться и сесть на хвост Пор­та­го. Бил­ли на­чал чуть-чуть отс­та­вать, яв­но на­ме­ре­ва­ясь про­пус­тить впе­ред «игла» и выс­ко­чить к же­лан­ной под­жа­рой зад­ни­це сво­его со­пер­ни­ка. Луч­ни­ков под­жал ак­се­ле­ра­тор и прист­ро­ил­ся в са­мый хвост Мас­та Фа. Уви­дел сле­ва ос­ка­лен­ный рот Хан­та. Те­перь, для то­го, что­бы выс­ко­чить сза­ди к Пор­та­го, юж­но-афри­кан­цу на­до бы­ло при­тор­мо­зить слиш­ком сильно, и он рис­ко­вал по­пасть в су­мас­шед­шую борьбу, пе­рест­рой­ки и под­рез­ки, ос­нов­ной груп­пы гон­щи­ков. Вы­ход у не­го был один - вы­жать все из ма­ши­ны и обой­ти Мас­та Фа хо­тя бы на де­сять мет­ров. «Хан­тер» ушел вле­во, пря­мо к бор­ту фри­у­эя, за­зор меж­ду ним и «иглом» уве­ли­чил­ся, но это поз­во­ли­ло «иглу» еще нем­но­го уй­ти впе­ред. Бил­ли, ка­жет­ся, уже на пре­де­ле, по­ду­мал Луч­ни­ков, а у ме­ня еще есть за­пас обо­ро­тов. Он ри­нул­ся в за­зор меж­ду «хан­те­ром» и «иглом».

    Несколько мгно­ве­ний все три ма­ши­ны шли вро­вень. Луч­ни­ков не удер­жал­ся от лю­бо­пытст­ва, ско­сил гла­за на­ле­во и уви­дел скло­нив­шу­юся к ру­лю го­ло­ву Хан­та - тот яв­но злил­ся. Ско­сил гла­за впра­во - вдох­но­вен­ное, с пы­ла­ющи­ми гла­за­ми ли­цо юно­го та­тар­чон­ка. Мус­та­фа, по­ду­мал Луч­ни­ков, вот как его зо­вут. Ка­кой же он яки - нас­то­ящий крымс­кий та­та­рин, мо­жет быть, с кап­лей гре­чес­кой кро­ви. Они сей­час все пе­ре­де­лы­ва­ют свои име­на, фор­ми­ру­ют на­цию, на­ив­ные ре­бя­та - мой Тон Луч, этот Мас­та Фа… Он чувст­во­вал, что об­хо­дит обо­их, и у не­го все еще был за­пас. В пос­лед­ний мо­мент Бил­ли ре­шил слег­ка его пу­га­нуть и чуть-чуть пе­ре­ло­жил впра­во. Бам­пер его чир­ка­нул по бор­ту «пи­те­ра». За­пах­ло жже­ной ре­зи­ной, «пи­тер» рявк­нул, и «хан­тер» ос­тал­ся по­за­ди. Те­перь Луч­ни­ков уже от­тес­нял «игла». В зер­ка­ло уви­дел, что Хант сбра­сы­ва­ет ско­рость, ви­ди­мо, ре­шив все-та­ки бро­ситься сза­ди по ди­аго­на­ли фри­у­эя к сво­ей жерт­ве, по-преж­не­му не­су­ще­му­ся на су­мас­шед­шей ско­рос­ти Кон­ту Пор­та­го. Не ус­пе­ва­ет Хант! Сза­ди на не­го на­ле­та­ют «фер­ра­ри», «маз­ды», «мус­тан­ги», «спит­фай­еры» и «пи­те­ры» ос­нов­ной груп­пы. Еще се­кун­да - «хан­тер» пог­ло­щен ос­нов­ной груп­пой. Пол­де­ла сде­ла­но - не ме­нее ми­ну­ты вы­иг­ра­но для гра­фа.

    Обходя до­вольно лег­ко Ма­ета Фа, Луч­ни­ков ус­пел гля­нуть вниз с ави­аци­он­ной вы­со­ты фри­у­эя. На кру­том за­вит­ке до­ро­ги он уви­дел яр­кое пят­но «жи­гу­ли-кам­чат­ки». Над ним ви­сел вер­то­лет Ти-Ви-Ми­га, ви­ди­мо, ре­жис­сер ре­пор­та­жа до­га­дал­ся, где со­ба­ка за­ры­та.

    Лучников наг­ло на­жал на тор­мо­за и уви­дел в зер­ка­ло, как рас­ши­ри­лись от ужа­са гла­за ма­ло­опыт­но­го яки. Рас­сто­яние меж­ду ни­ми не сок­ра­ти­лось. Ви­ди­мо, Мас­та Фа то­же уда­рил по тор­мо­зам. Еще нес­колько се­кунд. На­ле­те­ла свер­ка­ющая вол­на ос­нов­ной груп­пы.

    Маста Фа пе­ре­ло­жил руль и стал ухо­дить впра­во. В ос­нов­ной груп­пе, ви­ди­мо, на­ча­лось неч­то вро­де па­ни­ки, кто-кто яв­но тор­мо­зил, кто-то пы­тал­ся выр­ваться, но дру­гие при­ти­ра­ли его и под рис­ком вы­хо­да из гон­ки вы­нуж­да­ли сбро­сить ско­рость. Выж­дав еще нес­колько се­кунд, ког­да в груп­пе все бо­лее-ме­нее ут­ряс­лось, Луч­ни­ков рва­нул впра­во, подс­тав­ляя свой борт, как бы ста­ра­ясь наг­нать Кон­та Пор­та­го, на са­мом же де­ле имея од­ну лишь цель - тор­моз­нуть всю гон­ку. Еще нес­колько се­кунд! Пе­рей­дя на пра­вую сто­ро­ну фри­у­эя и ви­дя пе­ред со­бой сей­час мет­рах в трид­ца­ти про­дол­жав­шую по­бе­до­нос­ный по­лет «фла­мен­ко», Луч­ни­ков сно­ва гля­нул вниз и уви­дел, как мощ­но и сме­ло ухо­дит граф Но­во­сильцев в зе­ле­ные деб­ри рас­ще­ли­ны, где на­чи­нал­ся сер­пан­тин на Ан­гарс­кий пе­ре­вал. Нес­колько дру­гих хит­ре­цов, что пред­поч­ли Ниж­нюю до­ро­гу, ос­та­лись да­ле­ко по­за­ди. Так прош­ло еще нес­колько ми­нут. Вся­кий раз, ког­да из ос­нов­ной груп­пы вы­ры­ва­лась ка­кая-ни­будь ма­ши­на, пе­ред ней на­чи­нал ма­ячить яр­ко-крас­ный «тур­бо» Луч­ни­ко­ва, и удач­ли­во­му гон­щи­ку при­хо­ди­лось ме­нять ряд или сбра­сы­вать ско­рость. Соз­да­ва­лось впе­чат­ле­ние, буд­то Луч­ни­ков обе­ре­га­ет по­бе­до­нос­ный по­лет Кон­та Пор­та­го. Фри­у­эй про­ле­тел над про­пастью, и при оче­ред­ной сме­не по­зи­ции Луч­ни­ков уви­дел ле­тя­щий вро­вень с ним ог­ром­ный вер­то­лет Ти-Ви-Ми­га. Там бы­ли отк­ры­ты две­ри. Нес­колько пар­ней в вер­то­ле­те ска­ли­ли зу­бы и по­ка­зы­ва­ли большие пальцы. Яки!

    Вдруг в ма­ши­не пос­лы­шал­ся щел­чок и вслед за ним спо­кой­ный го­лос Та­ни:

    - Мы ле­тим над то­бой. Что ты де­ла­ешь, Анд­рей? Ты сей­час вре­жешься.

    - Больше, по­жа­луй­ста, не вклю­чай­ся, - ска­зал Луч­ни­ков.

    Он уви­дел, как от ле­во­го флан­га ос­нов­ной груп­пы пос­те­пен­но на­чи­на­ет от­де­ляться пят­нис­тый «охот­ник» и идет он те­перь уже не к Пор­та­го, а к не­му. Он по­нял, что Бил­ли раз­га­дал его иг­ру и те­перь уже он, Луч­ни­ков, стал для не­го дичью и что от не­го не уй­дешь. Он пе­ре­ло­жил руль и ус­мех­нул­ся, уви­дев в зер­ка­ле, как точ­но ре­аги­ру­ет ге­ни­альный гон­щик Хант на каж­дое его дви­же­ние. Рас­те­рян­ность Бил­ли уже прош­ла, иг­ра за­кон­чи­лась, и те­перь Луч­ни­ко­ву на­до бы­ло только жать на же­лез­ку - к счастью, шли пос­лед­ние ки­ло­мет­ры фри­у­эя. Вда­ли се­реб­рил­ся ог­ром­ной ду­гой рэмп на Алуш­ту, от­ку­да ма­ши­ны долж­ны бы­ли, про­де­лав го­ло­вок­ру­жи­тельный ви­раж, выр­ваться на Ста­рую римс­кую до­ро­гу.

    Рэмп был в три ра­за уже фри­у­эя, и здесь Луч­ни­ко­ву уда­лось не про­пус­тить впе­ред Хан­те­ра. «Фла­мен­ко» пер­вая выс­ко­чи­ла на гра­вий и сра­зу под­ня­ла за со­бой ог­ром­ный шлейф крас­но­ва­той пы­ли. Вслед за ней от­ку­да-то, буд­то черт из та­ба­кер­ки, воз­ник и ри­нул­ся вверх по сер­пан­ти­ну граф Но­во­сильцев. План «однок­лас­сни­ков» удал­ся. Ма­ши­на Луч­ни­ко­ва те­перь прик­ры­ва­ла «жи­гу­ли-кам­чат­ку» от «хан­те­ра». Еще мгно­ве­ние, и его собст­вен­ные ко­ле­са заск­ре­же­та­ли по гра­вию. Сза­ди Хант вклю­чил свои мощ­ные, сле­пя­щие да­же сквозь пыль, бьющие в луч­ни­ковс­кие зер­ка­ла фа­ры. Впе­ре­ди ма­ячил си­лу­эт «Кам­чат­ки», вид­на бы­ла пле­чис­тая фи­гу­ра гра­фа, его галльский шлем. На мгно­ве­ние граф под­нял пра­вую ру­ку, при­ветст­вуя Анд­рея.

    Начались су­мас­шед­шие ви­ра­жи за­би­ра­юще­го вверх сер­пан­ти­на. То с од­ной сто­ро­ны, то с дру­гой отк­ры­ва­лись про­пас­ти. Сле­ва в бла­го­дат­ных зе­ле­ных до­ли­нах и по скло­нам бы­ли разб­ро­са­ны вил­лы и оте­ли Де­мерд­жи, спра­ва отк­ры­ва­лось мо­ре, од­на за дру­гой ска­лис­тые бух­ты и кро­хот­ные при­морс­кие по­сел­ки, яр­кие пят­ныш­ки спор­тив­ных яхт, кру­из­ный лай­нер, иду­щий к Ял­те. Кое-где на ви­ра­жах над про­пас­тя­ми Ста­рая до­ро­га бы­ла ог­раж­де­на до­по­топ­ны­ми, тор­ча­щи­ми вкривь и вкось ко­лыш­ка­ми. Ча­ще все­го от­сутст­во­ва­ло вся­кое ог­раж­де­ние. Про­но­си­лись ми­мо опас­ные мес­та - осы­пав­ши­еся, про­ва­лив­ши­еся обо­чи­ны, тре­щи­ны, ополз­ни. До­ро­га за пос­лед­ние го­ды приш­ла сов­сем уж в пла­чев­ное сос­то­яние, то есть имен­но в то сос­то­яние, ко­то­рое и де­ла­ло эту гон­ку - этой гон­кой. Из-за нех­ват­ки вре­ме­ни, да и от не­ко­то­ро­го лег­ко­мыс­лия Луч­ни­ков не сде­лал пред­ва­ри­тельно ни од­ной при­кид­ки, впро­чем, он точ­но знал, что Во­ло­деч­ка ка­тал по этой до­ро­ге за пос­лед­ний ме­сяц не ме­нее пят­над­ца­ти раз, зна­ет здесь каж­дую тре­щин­ку, а зна­чит, СОС - впе­ред! Те­перь граф ви­сел на хвос­те «фла­мен­ко», но не то­ро­пил­ся его об­го­нять. Конт Пор­та­го прос­то вы­жи­мал из сво­его ап­па­ра­та все воз­мож­ное. Луч­ни­ков же бро­сал свою ма­ши­ну то впра­во, то вле­во, ста­ра­ясь как мож­но дольше не вы­пус­тить впе­ред Хан­та. Гон­ка шла.

    

    Сверху все это выг­ля­де­ло до­вольно бе­зо­бид­но. Ка­ра­ван ма­шин рас­тя­нул­ся на нес­колько ки­ло­мет­ров, об­ла­ка пы­ли и про­ни­зы­ва­ющие их, свер­ка­ющие все­ми крас­ка­ми, вспы­хи­ва­ющие на солн­це стек­ла­ми и зер­ка­ла­ми ап­па­ра­ты. Иног­да гон­щи­ки ме­ня­лись мес­та­ми, ка­за­лось, сог­ла­со­ван­но ус­ту­па­ли друг дру­гу. Впе­ред, сильно отор­вав­шись, нес­лись «фла­мен­ко» и «Кам­чат­ка». Не ме­нее по­лу­ки­ло­мет­ра от­де­ля­ло ли­де­ров от крас­но­го «пи­те­ра-тур­бо», ко­то­рый «гу­лял» по шос­се, от од­ной обо­чи­ны к дру­гой, не да­вая се­бя обог­нать пят­нис­то­му «хан­те­ру». И это то­же выг­ля­де­ло свер­ху до­вольно бе­зо­бид­но, хо­тя вре­ме­на­ми, ког­да на эк­ра­не те­ле­ви­зо­ра в вер­то­ле­те по­яв­лял­ся сред­ний план не­су­щих­ся поч­ти вплот­ную ма­шин Луч­ни­ко­ва и Хан­та, а по­том круп­но - ос­ка­лен­ные и как бы сплю­щен­ные от нап­ря­же­ния ли­ца гон­щи­ков, еле вид­ные сквозь стек­ла, пок­ры­тые крас­но­ва­той пылью, Та­не ста­но­ви­лось не по се­бе. Она ви­де­ла, как си­дя­щие вок­руг Брук, Меш­ков, Фо­фа­нов, Са­баш­ни­ков, Вос­то­ков, Бек­ле­ми­шев, Ну­лин, Ка­рет­ни­ков, Де­ни­кин пос­ле каж­до­го ма­нев­ра луч­ни­ковс­кой ма­ши­ны вы­ти­ра­ют пот со лбов и пе­рег­ля­ды­ва­ют­ся. Все бы­ли в край­нем воз­буж­де­нии. Нер­вы подк­ру­чи­ва­ла су­мас­шед­шая пу­ле­мет­ная дробь те­ле­ком­мен­та­то­ра:

    - …Сложнейшая из­ну­ря­ющая борьба идет сей­час меж­ду Анд­ре­ем Луч­ни­ко­вым и Бил­ли Хан­том. Кто бы мог по­ду­мать, что из­да­тель «Курьера», ко­то­ро­го мы уже мно­го лет на­зад вы­черк­ну­ли из спис­ка на­ших гон­щи­ков, ока­жет та­кое соп­ро­тив­ле­ние прос­лав­лен­но­му ав­то­охот­ни­ку из бе­ло­го пле­ме­ни Аф­ри­ки? Ма­ши­ны пош­ли вниз к Ту­аку, ско­рость уве­ли­чи­ва­ет­ся. Ви­раж. Хант ухо­дит вле­во, пы­та­ясь по осы­пав­шей­ся бров­ке, сми­ная на­вис­шие ки­зи­ло­вые кус­ты, обой­ти «пи­тер-тур­бо». Луч­ни­ков то­же ухо­дит вле­во, а вот те­перь он, как бы пред­ви­дя оче­ред­ной ма­невр Бил­ли, швы­ря­ет свою ма­ши­ну впра­во. Впе­ре­ди ко­рот­кий пря­мой учас­ток до­ро­ги. Луч­ни­ков опе­ре­жа­ет Хан­та на пол­то­ра кор­пу­са. Меж­ду тем ли­де­ры про­дол­жа­ют стре­ми­тельное дви­же­ние, граф Но­во­сильцев ви­сит на хвос­те Кон­та Пор­та­го. Обе ма­ши­ны вы­хо­дят из ре­корд­но­го гра­фи­ка «Анти­ка-рал­ли». Об­ра­ти­те вни­ма­ние, ми­лос­ти-да­ри-и-да­ры­ни, на ав­тост­ра­дах, ве­ду­щих к Ку­чук-Узе-ню, Ту­аку и Кап­си­хо­ру, фак­ти­чес­ки прек­ра­ти­лось дви­же­ние. Пуб­ли­ка, ос­та­вив свои ма­ши­ны, как за­во­ро­жен­ная наб­лю­да­ет ка­ра­ван гон­ки, про­но­ся­щий­ся вни­зу по до­ро­ге римс­ких ле­ги­оне­ров. Вни­ма­ние! Ви­раж на спус­ке в 14 гра­ду­сов! «Фла­мен­ко» и «жи­гу­ли-кам­чат­ка» про­хо­дят его в преж­нем по­ряд­ке. Вни­ма­ние, вни­ма­ние, вни­ма­ние! С бе­ше­ной ско­ростью, буд­то ста­ра­ясь взле­теть над мо­рем, к ви­ра­жу приб­ли­жа­ет­ся «пи­тер-тур­бо». Но что де­ла­ет Хант? Гос­по­да, он сре­за­ет! «Охот­ник» бук­вально пе­реп­ры­ги­ва­ет че­рез кам­ни за обо­чи­ной до­ро­ги, над го­ло­вок­ру­жи­тельной про­пастью, и выс­ка­ки­ва­ет на подъем впе­ре­ди Луч­ни­ко­ва! Нет, не­да­ром весь мир го­во­рит об уди­ви­тельном чутье бе­ло­го охот­ни­ка Хан­та! Он чувст­ву­ет до­ро­гу каж­дым мил­ли­мет­ром сво­их ко­лес, каж­дым мил­ли­мет­ром сво­ей собст­вен­ной ко­жи! Итак, впе­ре­ди по-преж­не­му Конт Пор­та­го, за ним по пя­там граф Но­во­сильцев, их мощ­но до­го­ня­ет «охот­ник». Луч­ни­ков еще пы­та­ет­ся спас­ти по­ло­же­ние, но, ка­жет­ся, он уже вы­дох­ся. Кста­ти, что по­бу­ди­ло выс­ту­пить в рал­ли двух на­ших ве­те­ра­нов? Не ка­жет­ся ли вам, гос­по­да, что здесь по­ли­ти­чес­кая по­доп­ле­ка? Вы, ко­неч­но, за­ме­ти­ли на бор­тах не­ко­то­рых ма­шин при­зы­вы к СО­Су? Прос­ти­те, я отв­лек­ся. Ли­де­ры прош­ли по­ло­ви­ну ан­тич­ной змеи, те­перь им уже вид­ны ро­зо­вые ус­ту­пы Кап­си­хо­ра…

    У Луч­ни­ко­ва не бы­ло вре­ме­ни от­да­вать долж­ное «уди­ви­тельно­му» чутью мис­те­ра Хан­та. Чест­но го­во­ря, он был оша­ра­шен, ког­да уви­дел, как вы­ва­ли­лось из кам­ней и зак­ры­ло ему вы­ход из ви­ра­жа пят­нис­тое чу­до­ви­ще. Он по­те­рял обо­ро­ты, и те­перь «хан­тер» стре­ми­тельно ухо­дил вверх вдо­гон­ку за «Кам­чат­кой», а сза­ди уже приб­ли­жа­лись два итальянца, «фер­ра­ри» и «ма­за­рат­ти», и под­пи­ра­ющий их на «пор­ше» не­мец. До­ро­га оги­ба­ла глу­бо­кий ов­раг, они с Хан­том шли вверх и ви­де­ли по дру­гую сто­ро­ну про­пас­ти не­су­щих­ся вниз Пор­та­го и Но­во­сильце­ва. Граф ещё раз под­нял ру­ку, по­ка­зы­вая Анд­рею, что все ви­дел и оце­нил си­ту­ацию. Во­ло­де те­перь при­хо­дит­ся рас­счи­ты­вать только на са­мо­го се­бя» Ему нуж­но сей­час опе­ре­дить «фла­мен­ко» - вот его за­да­ча. Как мож­но ско­рее опе­ре­дить Кон­та Пор­та­го и зас­та­вить ис­пан­ца и юж­но­аф­ри­кан­ца бо­роться друг с дру­гом.

    Лучников пе­рек­лю­чил ско­рость, тре­мя толч­ка­ми по пе­да­ли фор­си­ро­вал тур­би­ну. Ряв­кая, «тур­бо-пи­тер» на­би­рал обо­ро­ты. До­ро­га те­перь нес­лась пря­мо в про­пасть, впе­ре­ди ма­ячи­ли три жал­ких бе­лых стол­би­ка ог­раж­де­ния, а за ни­ми яр­ко-си­няя безд­на мо­ря. Зак­ры­тый по­во­рот. Скре­жет тор­мо­зов, за­пах го­ря­щих шин. По­во­рот прой­ден, и но­вая про­пасть пе­ред гла­за­ми. Рас­сто­яние меж­ду «охот­ни­ком» и «Кам­чат­кой» сок­ра­ща­лось. Луч­ни­ков от­чет­ли­во ви­дел все: здесь, ви­ди­мо, не­дав­но про­шел ли­вень и пыль при­би­ло. Он ви­дел да­же тре­щи­ны в гли­нис­то-ка­ме­нис­той обо­чи­не на внут­рен­ней ду­ге по­во­ро­та и ус­пел по­ду­мать, что здесь, в этом мес­те, у гра­фа по­яви­лась пер­вая, по­жа­луй, воз­мож­ность обой­ти «фла­мен­ко», ибо обо­чи­на дос­та­точ­но ши­ро­ка, и ес­ли она не об­ва­лит­ся сра­зу же под ко­ле­са­ми «Кам­чат­ки», граф тог­да прос­ко­чит, и гон­ка бу­дет вы­иг­ра­на, по­то­му что дальше та­ких воз­мож­нос­тей для об­го­на уже не бу­дет. Я бы риск­нул, ус­пел по­ду­мать он и уви­дел, что Но­во-Си­ла то­же рис­ку­ет и с ма­ху бро­са­ет­ся на обо­чи­ну, и зем­ля тут же об­ру­ши­ва­ет­ся под ним.

    По за­тяж­но­му подъему за ли­де­ра­ми нес­лось уже не ме­нее двух де­сят­ков ма­шин и, ста­ло быть, не ме­нее двух де­сят­ков гон­щи­ков, кро­ме Хан­та, Пор­та­го и Луч­ни­ко­ва, ста­ли сви­де­те­ля­ми тра­ге­дии. Не го­во­ря уже о пас­са­жи­рах и пи­ло­тах це­лой стаи вер­то­ле­тов, не го­во­ря уже о мил­ли­онах те­лез­ри­те­лей.

    Потерявшая поч­ву под ко­ле­са­ми «Кам­чат­ка» вле­те­ла в тор­ча­щий из про­пас­ти ка­мен­ный зуб и пе­ре­вер­ну­лась в воз­ду­хе. Удар, ви­ди­мо, ока­зал­ся так си­лен что сор­ва­ло рем­ни бе­зо­пас­нос­ти, и те­ло гра­фа Но­во­сильце­ва вы­ле­те­ло из си­денья, слов­но из ка­та­пульты. Мгно­ве­ние - и те­ло, и ма­ши­на ис­чез­ли на дне про­пас­ти. Взры­ва бен­зо­ба­ка в ре­ве мо­то­ров ник­то не ус­лы­шал.

    Впоследствии все участ­ни­ки гон­ки приз­на­ва­лись, что ис­пы­та­ли мгно­вен­ный шок при ви­де ги­бе­ли «Кам­чат­ки». При­тор­мо­зил да­же ли­дер Конт Пор­та­го, по­те­рял нес­колько мгно­ве­ний да­же Бил­ли Хант. Это поз­во­ли­ло Анд­рею Луч­ни­ко­ву обой­ти их обо­их и выр­ваться впе­ред, ибо он не при­тор­мо­зил и не по­те­рял ни од­но­го мгно­ве­ния. Впос­ледст­вии он приз­на­вал­ся сам се­бе, что с са­мо­го на­ча­ла, уже с то­го ве­че­ра, ког­да Во­ло­деч­ка объявил о сво­ем на­ме­ре­нии участ­во­вать в гон­ке, он в глу­би­не ду­ши предс­тав­лял се­бе неч­то по­доб­ное и точ­но знал, что не при­тор­мо­зит и не по­те­ря­ет ни од­но­го мгно­ве­ния, по­то­му что в этой гон­ке дол­жен был по­бе­дить не Но­во­сильцев и уж тем бо­лее не Луч­ни­ков, но СОС. Раз­го­ня­ясь под ди­кий ук­лон к се­ле­нию Па­ра­ди­зо, он уви­дел на хол­ме гре­чес­кую цер­ковь, хо­тел бы­ло пе­рек­рес­титься, но по­ду­мал, что по­те­ря­ет на этом до­лю мгно­ве­ния и не стал крес­титься, он только про­шеп­тал «Царст­вие Не­бес­ное! Царст­вие Не­бес­ное те­бе, Во­лодька! Царст­вие Не­бес­ное, Кам­чат­ка, Но­во-Си­ла! Сильный друг мо­ей жиз­ни!»

    - Царствие Не­бес­ное! - про­ры­чал он, гля­нув в зер­ка­ло на рас­ко­ря­чен­ных, взле­та­ющих в этот мо­мент над ви­ра­жом «фла­мен­ко» и «охот­ни­ка». Он пре­ис­пол­нил­ся вдруг ярос­ти и вдох­но­ве­ния и по­нял, что по­бе­дил.

    

    Когда на эк­ра­не те­ле­ви­зо­ра по­яви­лось расп­рос­тер­тое на кам­нях те­ло ры­ца­ря в галльском шле­ме, все в вер­то­ле­те пе­рек­рес­ти­лись и Та­ня пе­рек­рес­ти­лась - впер­вые в жиз­ни. У всех в гла­зах бы­ли сле­зы, а Ти­мо­ша Меш­ков ры­дал, как ре­бе­нок.

    Между тем вер­то­лет ле­тел над трас­сой гон­ки, и Та­ня, не ус­пев еще ос­мыс­лить то­го, что она сде­ла­ла пер­вый раз в жиз­ни, пос­мот­ре­ла в ок­но на дру­гом бор­ту вер­то­ле­та и вдруг от­чет­ли­во уви­де­ла на вер­ши­не хол­ма бе­лый кем­пер и ле­жа­ще­го у не­го на кры­ше че­ло­ве­ка с вин­тов­кой. Она схва­ти­ла за пле­чо Вос­то­ко­ва и по­ка­за­ла ру­кой, не в си­лах вы­мол­вить ни сло­ва. Вос­то­ков мгно­вен­но вклю­чил свою ми­ни-ра­цию.

    - Саша, вни­ма­ние! Бе­лый кем­пер «форд» на хол­ме сра­зу за Па­ра­ди­зо. На кры­ше снай­пер!

    От ле­тя­щей впе­ре­ди стай­ки вер­то­ле­тов мгно­вен­но от­де­лил­ся один, ре­ак­тив­ный «дрозд», и рез­ко по­шел вниз. В ма­ши­не «Курьера» ус­пе­ли за­ме­тить, как тень вер­то­ле­та лег­ла на бе­лый кем­пер, как дер­ну­лось пле­чо снай­пе­ра - выст­рел. В сле­ду­ющее мгно­ве­ние ка­ра­ван гон­ки стал за­во­ра­чи­вать за ог­ром­ные ска­лы по ви­ся­щей над мо­рем ка­ме­нис­той уз­кой тро­пе к Но­во­му Све­ту. Пи­лот заб­рал мо­рис­тее, все бро­си­лись к ле­во­му бор­ту и ра­дост­но вздох­ну­ли - впе­ре­ди по-преж­не­му мчал­ся яр­ко-крас­ный «тур­бо-пи­тер».

    - Господь нап­ра­вил ваш взгляд, ма­дам, - про­шеп­тал Фо­фа­нов и по­це­ло­вал Та­не ру­ку.

    

    Лучников, ес­тест­вен­но, ни выст­ре­ла, ни са­мо­го снай­пе­ра, це­лив­ше­го­ся в не­го с хол­ма, не за­ме­тил. Не мог он ви­деть и трех мо­лод­цев, вып­рыг­нув­ших из вер­то­ле­та Чер­но­ка пря­мо на кры­шу кем­пе­ра и об­ра­тав­ших снай­пе­ра. Он во­об­ще пред­по­чи­тал по­че­му-то как бы не за­ме­чать мер пре­дос­то­рож­нос­ти, ко­то­рые друзья при­ни­ма­ли для его за­щи­ты, хо­тя и по­ни­мал, что «груп­па не­мед­лен­ных дей­ст­вий», под­чи­ня­юща­яся пря­мо Чер­но­ку, а сле­до­ва­тельно, СО­Су, всег­да на­го­то­ве. Рва­ное пу­ле­вое от­верс­тие в ле­вом зад­нем кры­ле «пи­те­ра» он уви­дит позд­нее. Сей­час он ле­тел к рос­кош­ной, заст­ро­ен­ной в псев­до­ге­ну­эзс­ком сти­ле, ли­ку­ющей Суг­дее, к по­бе­до­нос­но­му фи­ни­шу.

    

    Вечером в «Ка­хов­ке» Луч­ни­ков с друзьями и Та­ней, сбе­жав от гос­тей в «ба­шен­ку», смот­ре­ли по прог­рам­ме Ти-Ви-Ми­га пер­вый доп­рос снай­пе­ра. Это был трид­ца­ти­лет­ний подст­ри­жен­ный под ежик то­щий субъект, как ни стран­но, очень на­по­ми­на­ющий Ли Хар­ви Ос­вальда. Он го­во­рил чис­то по-рус­ски, без вся­ких нас­ло­ений яки и, сле­до­ва­тельно, про­ис­хо­дит из врэ­ва­ку­ан­тов. Ник­то, впро­чем, не мог его опоз­нать. Де­ла­лись пред­по­ло­же­ния, что он из Се­ве­ро-За­пад­ной час­ти Ост­ро­ва, от­ту­да, где в рай­оне Ка­рад­жи и Но­во­го Чу­ва­ша су­щест­во­ва­ла до­вольно замк­ну­тая ко­ло­ния по­то­ков гвар­дей­ских ка­за­ков, са­мый на­деж­ный ре­зерв «вол­че­со­тен­цев».

    Развалившись в крес­ле и за­ки­нув но­гу на но­гу, прес­туп­ник улы­бал­ся со сдер­жан­ной наг­лостью, со спря­тан­ным пе­ре­пу­гом, но и не без не­ко­то­ро­го удо­вольствия: все-та­ки та­кое вни­ма­ние.

    - Ваше имя, су­дарь? - веж­ли­во спра­ши­ва­ли его сто­ящие вок­руг ос­ва­гов­цы.

    - Иван Шмидт, - улы­бал­ся прес­туп­ник и ма­хал ру­кой. - Зо­ви­те ме­ня Ва­ней, пар­ни.

    Он ка­те­го­ри­чес­ки от­ри­цал ка­кое бы то ни бы­ло свое учас­тие в по­ку­ше­нии на но­во­го чем­пи­она, а от улик, столь уж яв­ных, прос­то от­ма­хи­вал­ся. Вин­тов­ка со снай­перс­ким при­це­лом ле­жа­ла на сто­ле и нес­колько раз ка­ме­ра по­ка­зы­ва­ла ее круп­ным пла­ном. Да что вы, гос­по­да, улы­бал­ся Иван Шмидт, - я и не ду­мал стре­лять, я прос­то смот­рел на гон­ку, прос­то в при­цел смот­рел од­ним гла­зом, что­бы луч­ше ви­деть. По су­ти де­ла, эта шту­ка для ме­ня и не ору­жие вов­се, а что-то вро­де под­зор­ной тру­бы, ми­лос-ти­да­ри, вот имен­но, под­зор­ная тру­ба, ина­че и не ска­жешь. Ког­да у ме­ня нет под ру­кой би­нок­ля, я смот­рю вот в эту под­зор­ную тру­бу, гос­по­да.

    - Значит, это под­зор­ная тру­ба, гос­по­дин Шмидт? - спра­ши­вал ос­ва­го­вец, по­ка­зы­вая на ве­щест­вен­ное до­ка­за­тельство.

    - Вот имен­но, вы со­вер­шен­но пра­вы, - улы­бал­ся гос­по­дин Шмидт.

    - Для че­го же к под­зор­ной тру­бе, гос­по­дин Шмидт, при­де­ла­на вин­тов­ка? - спра­ши­вал ос­ва­го­вец.

    - Ну, зна­ете… - мям­лил прес­туп­ник, по­туп­ляя гла­за, а по­том, гля­нув ис­под­лобья, за­час­тил, мелькая об­во­ро­жи­тельной, вкривь и вкось, улыб­кой. - Ну, зна­ете… иног­да… ког­да у ме­ня нет под ру­кой ору­жия, я, ко­неч­но, ис­пользую эту под­зор­ную тру­бу как вин­тов­ку, но… гос­по­да, в дан­ном слу­чае я же не мог стре­лять в на­ше­го рус­ско­го чем­пи­она, да­же ес­ли это и то­ва­рищ Луч­ни­ков, ведь я же пат­ри­от, гос­по­да, да и во­об­ще, гос­по­да, че­го это вы ме­ня так, по­ни­ма­ете ли, гру­бо схва­ти­ли, му­ча­ете бес­такт­ны­ми воп­ро­са­ми, поз­вольте, вам на­пом­нить о конс­ти­ту­ции… вы же не Гэ­пэу, а?…

    Ти-Ви-Миг обор­вал тут пря­мой, ре­пор­таж и на эк­ра­не сно­ва за­мелька­ли кад­ры «Анти­ка-рал­ли». Те­перь бу­дут неп­ре­рыв­но пов­то­рять эту прог­рам­му, по­ка во всех ба­рах по все­му Ост­ро­ву пуб­ли­ка не изу­чит дос­ко­нально мельчай­шие эпи­зо­ды гон­ки от ее го­ло­вы до хвос­та.

    - Завтра мер­зав­ца вы­пус­тят под за­лог и нач­нет­ся бес­ко­неч­ная следст­вен­ная и су­деб­ная во­ло­ки­та, а он тем вре­ме­нем смо­ет­ся ку­да-ни­будь в Гре­цию или в Ла­тинс­кую Аме­ри­ку, - ска­зал Фо­фа­нов.

    - Неужели да­же срок не по­лу­чит? - воз­му­ти­лась Та­ня. - Вос­то­ков, это прав­да?

    - Да, мож­но счи­тать, что гос­по­дин Шмидт вык­ру­тил­ся, - Вос­то­ков как-то мно­гос­мыс­лен­но улыб­нул­ся Та­не. - Та­ко­вы гри­ма­сы бур­жу­аз­ной де­мок­ра­тии, ма­дам.

    На эк­ра­не ста­ли по­яв­ляться ли­ца по­бе­ди­те­лей.

    - Настоящим по­бе­ди­те­лем гон­ки яв­ля­ет­ся граф Вла­ди­мир Но­во­сильцев, - мрач­но ска­зал с эк­ра­на из­мож­ден­ный Луч­ни­ков.

    - Целая се­рия слу­чай­нос­тей, вот при­чи­на то­го, что я вто­рой, - про­це­дил сквозь зу­бы Бил­ли Хант.

    - На бу­ду­щий год я бу­ду пер­вым! - яр­чай­шая улыб­ка Мас­та Фа.

    - Глубоко пот­ря­сен ги­белью дру­га и родст­вен­ни­ка, - поч­ти не обо­ра­чи­ва­ясь к ка­ме­ре ска­зал Конт Пор­та­го.

    Как, они родст­вен­ни­ки, уди­ви­лась ма­дам Меш­ко­ва. Ну, ко­неч­но же, они сво­яки, или как это там по-рус­ски на­зы­ва­ет­ся, ска­за­ла ма­дам Де­ни­ки­на. Дочь Во­ло­ди в прош­лом го­ду выш­ла за­муж за пле­мян­ни­ка Пор­та­го, ба­ро­на Лен­ца. Вот это для ме­ня но­вость, ска­за­ла ма­дам Фо­фа­но­ва, и что же - Ка­тя до­вольна этим бра­ком?

    Программа сно­ва бы­ла прер­ва­на ко­ман­дой Ти-Ви-Ми­га. В сгу­ща­ющих­ся су­мер­ках под лу­ча­ми фар про­ве­ли ка­ко­го-то ти­па в на­руч­ни­ках, по­том по­ка­за­ли внут­рен­ность по­ли­цей­ско­го фур­го­на еще с дву­мя арес­то­ван­ны­ми. Вок­руг фур­го­на мельте­ши­ла тол­па ре­пор­те­ров и лю­бо­пыт­ных. Ком­мен­та­тор Ми­га, лов­ко по­во­ра­чи­ва­ясь ли­цом к ка­ме­ре, час­тил в мик­ро­фон по-англий­ски:

    - Вдоль трас­сы гон­ки в ок­рест­нос­тях Па­ра­ди­зо по­ли­ция арес­то­ва­ла еще трех по­доз­ри­тельных, во­ору­жен­ных снай­перс­ки­ми вин­тов­ка­ми. По­хо­же на то, что кто-то из участ­ни­ков гон­ки был крас­ной дичью для этих бра­вых еге­рей…

    Все си­де­ли в крес­лах, один лишь по­бе­ди­тель Анд­рей ле­жал в уг­лу ком­на­ты на ков­ре и смот­рел не в те­ле­ви­зор, а в ок­но, где за хол­ма­ми Биб­лей­ской До­ли­ны ос­ты­вал за­кат.

    Потом все уш­ли, и Анд­рей впер­вые ос­тал­ся на­еди­не с Та­ней в сво­ей «ба­шен­ке», впер­вые с ней в от­цовс­ком до­ме. Нес­колько ми­нут они мол­ча­ли, чувст­вуя, как меж­ду ни­ми вста­ет зо­на пус­то­ты и мра­ка.

    - Таня, - поз­вал на­ко­нец Анд­рей. - Ты мо­жешь мне сей­час дать?

    Голос его слег­ка дро­жал. Про­ис­хо­дит неч­то осо­бен­ное, по­ду­ма­ла Та­ня, но вни­кать глуб­же в это осо­бен­ное она не ста­ла. В су­ме­реч­ной, с плы­ву­щи­ми по сте­не пос­лед­ни­ми отс­ве­та­ми за­ка­та ком­на­те ей по­чу­ди­лось, что от не­го ис­хо­дит сей­час та­кой мощ­ный зов, ко­то­ро­го она не зна­ла раньше. Она не сра­зу обер­ну­лась к не­му, но те­ло ее отк­лик­ну­лось не­мед­лен­но и она вся раск­ры­лась. Раз­вя­за­ла бре­тельки на пле­чах, платье, срод­ни ту­ни­ке, упа­ло на пол. Сня­ла тру­си­ки и лиф­чик. Приб­ли­зи­лась к ле­жа­ще­му на ков­ре муж­чи­не, ко­то­рый, ка­жет­ся, весь дро­жал, гла­за ко­то­ро­го све­ти­лись, ко­то­рый ис­тор­гал жал­кие ку­дах­та­ющие зву­ки. Что он ку­дах­чет, по­ду­ма­ла она, опус­ка­ясь ря­дом с ним на лок­ти и ко­ле­ни, мо­жет быть так он пла­чет? Она под­ра­ги­ва­ла от столь зна­ко­мой ей по преж­ней жиз­ни сме­си мер­зос­ти и вож­де­ле­ния. Он во­шел в нее, и так у нее бы­ло впер­вые с Анд­ре­ем - он буд­то бы с хо­ду за­бил ее всю, от про­меж­нос­ти до гру­ди, ей по­ка­за­лось, что в этот мо­мент он стал не­обыч­ным, ог­ром­ным, каж­дый раз оше­лом­ля­ющим, слов­но Суп.

    - Ну, зна­чит, спас­ла ме­ня, спас­ла, спас­ла, спас­ла? - спра­ши­вал он, за­жав в ла­до­нях ее бед­ра.

    Она мол­ча­ла, ста­ра­ясь не зас­то­нать, ку­са­ла гу­бы. Гад, ду­ма­ла она, жал­кая соп­ли­вая тряп­ка, фальши­вый су­пер­мен, ду­ма­ла она и чуть рас­ка­чи­ва­лась в рит­ме его дви­же­ний.

    - Значит, вы­пол­ни­ла за­да­ние? - спра­ши­вал он, хны­кая, пок­ры­тый сле­за­ми и по­том, и раз­ры­вая ее прест­ран­ней­шей мощью из­нут­ри. - Вы­пол­ни­ла за­да­ние сво­их хо­зя­ев? Убе­рег­ла цен­ный для Рос­сии кадр? Что же ты мол­чишь, блядь? Те­бя же спра­ши­ва­ют, ну, от­ве­чай… Та­ня, Та­неч­ка, от­ве­чай…

    - Я не мо­гу го­во­рить, - прох­ри­пе­ла она, чувст­вуя, что еще миг и нач­нет­ся из­вер­же­ние.

    Все это, од­на­ко, за­тя­ги­ва­лось, он на­роч­но все это за­тя­ги­вал. Мок­рая ру­ка его, тро­га­ющая ее сос­ки, бы­ла сла­ба, но внут­ри, ше­ве­лил­ся рас­ка­лен­ный шланг, и она не вы­дер­жа­ла - зас­то­на­ла.

    - Не мо­жем го­во­рить? - бор­мо­тал он, зах­ле­бы­ва­ясь в сле­зах. - Хра­ним про­фес­си­ональную тай­ну, то­ва­рищ сот­руд­ник? Од­на­ко спа­сать жиз­ни ты мо­жешь, мо­жешь? Что же ты ме­ня-то спа­са­ешь, а Во­ло­деч­ку не спас­ла, пад­ла, dirty cunt, шлю­ха на­ем­ная…

    Тут он стал толч­ка­ми из­вер­гать в нее все, что у не­го бы­ло, всю на­ко­пив­шу­юся в нем нич­тож­ность, сла­бость и страх, и она от­ве­ча­ла на мо­гу­чий этой фон­тан сво­ими взры­ва­ми омер­зи­тельной жа­лос­ти и за­щи­ты.

    Несколько ми­нут они ле­жа­ли ря­дом на ков­ре, не го­во­ря друг дру­гу ни сло­ва.

    - Прости, - про­бор­мо­тал он на­ко­нец. - Уже пос­ле фи­ни­ша один доб­ро­хот подб­ро­сил мне о те­бе пол­ную ин­фор­ма­цию. Прос­ти, Та­ня… - он про­тя­нул ру­ку и кос­нул­ся ее гру­ди.

    Она в ужа­се от­дер­ну­лась и про­ши­пе­ла:

    - Мразь…

    Тогда он встал и отк­рыл дверь в ван­ную. По­ло­са све­та пе­ре­сек­ла ее но­гу, она от­дер­ну­ла но­гу.

    - Твоя ком­на­та на­ле­во по га­ле­рее, - ска­зал он. - Там же ван­ная. Не тя­ни, че­рез пол­ча­си­ка нач­нет­ся при­ем. Ну, пе­рес­тань, Танька. Ты пра­ва, ка­кая-то мер­зость из ме­ня вы­ли­лась, но прос­ти, прос­ти, - вдруг она в ужа­се ус­лы­ша­ла, что он ус­ме­ха­ет­ся, ус­ме­ха­ет­ся по-преж­не­му, как буд­то ни­че­го не слу­чи­лось, как буд­то он не пром­чал­ся только что по тру­пу сво­его дру­га, как буд­то не вы­лил в нее, слов­но в ло­хан­ку, ка­кую-то свою трус­ли­вую слизь.

    - Поговорим по­том и все вы­яс­ним. Ну, Танька, ну, вста­вай! - преж­ний снис­хо­ди­тельно-по­бе­ди­тельный тон.

    - Я те­бе не Танька, - прох­ри­пе­ла она не дви­га­ясь. Он зак­рыл за со­бой дверь в ван­ну. За­шу­ме­ла во­да. Не­ко­то­рое вре­мя она ле­жа­ла не дви­га­ясь. Ей ка­за­лось, что жизнь вы­те­ка­ет из нее, что она мол­ни­енос­но ху­де­ет, что у нее буд­то бы вы­пи­ра­ют все кос­ти, злость и отв­ра­ще­ние ухо­ди­ли вмес­те с жизнью, вмес­те с пре­лестью, ко­то­рая раньше иног­да и ее са­мое удив­ля­ла, все вы­те­ка­ло, и только лишь грусть, тяж­кая и тре­вож­ная, на­пол­ня­ла серд­це. Она по­ни­ма­ла, что это пос­лед­няя ее встре­ча с Анд­ре­ем, что за этой дверью уже ни­че­го не ос­та­лось для них дво­их.

    Потом она вста­ла, соб­ра­ла все свое - платье и сум­ки, - от­ра­зи­лась в зер­ка­ле, рав­но­душ­но по­ду­ма­ла, что пре­лесть еще ос­та­лась при ней и пош­ла ту­да, ку­да он ска­зал - по га­ле­рее на­ле­во, в свою ком­на­ту - мыться и го­то­виться к тор­жест­ву. В кон­це га­ле­реи она уви­де­ла си­лу­эт де­вуш­ки в тем­ном сви­те­ре. Та си­де­ла на пе­ри­лах, при­ва­лив­шись к стол­бу, и ку­ри­ла. На Та­ню она не об­ра­ти­ла ни­ка­ко­го вни­ма­ния.

    

    Эти при­емы в честь «Анти­ка-рал­ли» в до­ме пред­во­ди­те­ля дво­рянст­ва Фе­одо­сий­ской гу­бер­нии дав­но уже ста­ли тра­ди­ци­ей. Кро­ме участ­ни­ков гон­ки, на них обыч­но при­сутст­во­ва­ли чле­ны Вре­мен­но­го Пра­ви­тельства и вид­ные врэ­ва­ку­ан­ты, ру­ко­водст­во «Клу­ба Бе­ло­го Во­ина», дип­ло­ма­ты яко­бы не­су­щест­ву­ющих по­сольств, ту­зы про­мыш­лен­нос­ти, чи­ны «фор­си­за», ли­де­ры на­ци­ональных и ре­ли­ги­оз­ных об­щин, в част­нос­ти, и предс­та­ви­те­ли ханс­ко­го дво­ра, дум­цы, вы­да­ющи­еся граж­да­не - все счи­та­ли за честь по­лу­чить приг­ла­ше­ние в дом Луч­ни­ко­ва-стар­ше­го, но и без приг­ла­ше­ния явиться то­же не счи­та­лось за­зор­ным: ог­ром­ное див­ное по­местье на кру­тиз­не Сю­рю-Кая бы­ло отк­ры­то для всех всю ночь. Тол­куч­ка, од­ним сло­вом, воз­ни­ка­ла на сла­ву, нас­то­ящая Хо­дын­ка.

    Что ка­са­ет­ся вреп­ремьера Куб­лиц­ко­го-Пи­от­ту­ха, то он при­был в «Ка­хов­ку» тай­но еще ра­но ут­ром для то­го, что­бы до­ве­ри­тельно по­бе­се­до­вать с Ар­се­ни­ем Ни­ко­ла­еви­чем. Ког­да-то Куб­лиц­кий-Пи­от­тух слу­шал лек­ции Ар­се­ния Ни­ко­ла­еви­ча по рос­сий­ской ис­то­рии, был од­ним из лю­би­мых его уче­ни­ков, впос­ледст­вии прев­зо­шел учи­те­ля и стал вид­ным ис­сле­до­ва­те­лем ран­не­го рус­ско­го хрис­ти­анст­ва. В премьеры судьба за­нес­ла его без вся­кой на то его собст­вен­ной во­ли, в си­лу ка­ких-то меж- и внут­ри­пар­тий­ных инт­риг. Од­на­ко, ока­зав­шись на­вер­ху, скром­ный, ин­тел­ли­гент­ный и бед­ный Куб­лиц­кий-Пи­от­тух счел этот по­во­рот судьбы для се­бя ре­ша­ющим, важ­ней­шим, уве­ро­вал в свое изб­ран­ни­чест­во и стал ис­пол­нять свой долг не за страх, а за со­весть, хо­тя и ох­ва­ты­ва­ла его вре­ме­на­ми, а в пос­лед­нее вре­мя все ча­ще, оше­лом­ля­ющая рас­те­рян­ность.

    Учителя сво­его вреп­ремьер зас­тал на ут­рен­них гим­нас­ти­чес­ких уп­раж­не­ни­ях. Слу­га про­вел его в парк и пред­ло­жил зад­рать по­вы­ше го­ло­ву. Зад­рав оную, го­су­дарст­вен­ный де­ятель уви­дел в проз­рач­ном кок­те­бельском воз­ду­хе су­хую фи­гу­ру ста­ри­ка Луч­ни­ко­ва, ка­раб­ка­юще­го­ся по ка­на­ту на от­вес­ную ска­лу. Гля­дя сни­зу на этот подъем и пос­ле­ду­ющий спуск, Куб­лиц­кий-Пи­от­тух все больше на­пол­нял­ся уве­рен­ностью, что при­ехал по ад­ре­су, что ста­рик Луч­ни­ков уни­ка­лен и то­же пред­наз­на­чен Гос­по­дом для осо­бо­го де­ла, как и он сам, Куб­лиц­кий-Пи­от­тух, а ког­да уз­нал, что ска­ло­ла­за­ние при­ме­ня­ет­ся Ар­се­ни­ем Ни­ко­ла­еви­чем как средст­во борьбы про­тив по­явив­ших­ся го­ло­вок­ру­же­ний, уве­ро­вал вов­се. Ар­се­ний же Ни­ко­ла­евич еще свер­ху, со ска­лы, за­ме­тив вни­зу фи­гу­ру премьера, по­нял, что опять ис­то­рия яви­лась по его ду­шу, опять зо­вут ге­рольдов тру­бы, и пре­ис­пол­нил­ся сна­ча­ла тос­ки, а по­том ре­ши­мос­ти все эти ис­то­ри­чес­кие при­зы­вы от се­бя «отпульнуть». Весь день он бе­гал от «Ви­ти», как он на­зы­вал гла­ву пра­ви­тельства, ссы­ла­ясь на за­ня­тость, на под­го­тов­ку к при­ему, а Куб­лиц­кий-Пи­от­тух весь день гу­лял по пар­ку под ска­лис­тым про­фи­лем Пуш­ки­на или си­дел в шез­лон­ге, наб­лю­дая мо­ре, ду­мая, что в этом се­год­няш­нем со­зер­ца­нии, мо­жет быть, и кро­ет­ся не­кий спи­ри­ту­альный, но мо­гу­щий пе­рей­ти в по­ли­ти­чес­кий вы­ход из оче­ред­ной рас­те­рян­нос­ти. Стра­на же с ут­ра до ве­че­ра бла­го­по­луч­но пре­бы­ва­ла без ру­ко­водст­ва.

    В су­мер­ках при­был сек­ре­та­ри­ат премьера, был при­ве­зен тем­но-си­ний от Кар­де­на кос­тюм с «Вла­ди­ми­ром» в пет­ли­це. Об­ла­чив­шись, Куб­лиц­кий-Пи­от­тух стал наб­лю­дать из ок­на луч­ни­ковс­ко­го ка­би­не­та съезд рос­кош­ных «мер­се­де­сов», «рол­лс-рой­сов», «лин­кольнов» и «рус­со-бал­тов» и вновь на­пол­няться сво­ей ис­то­ри­чес­кой рас­те­рян­ностью, ко­то­рая, ра­зу­ме­ет­ся, дос­тиг­ла пи­ка с при­бы­ти­ем ма­ши­ны со­ветс­ко­го ИПИ, бро­ни­ро­ван­но­го «зи­ла».

    Перед це­ре­мо­ни­ей наг­раж­де­ния бы­ла ми­ну­та мол­ча­ния в па­мять по­гиб­ше­го гра­фа Но­во­сильце­ва, «дос­той­ней­ше­го граж­да­ни­на» и ис­тин­ной гор­дос­ти «рос­сий­ско­го спор­та», как наз­вал его вреп­ремьер. Упот­ре­бив эту нес­колько дерз­кую фор­му­ли­ров­ку, Куб­лиц­кий-Пи­от­тух бро­сил взгляд на «со­ветс­ких то­ва­ри­щей». Мя­сис­тое ли­цо ди­рек­то­ра Инс­ти­ту­та по Изу­че­нию не вы­ра­жа­ло ни­че­го. Вновь при­быв­ший та­инст­вен­ный «ге­не­ральный кон­сультант» Ку­зен­ков очень ми­ло скло­нил го­ло­ву.

    Тело гра­фа Но­во­сильце­ва бы­ло отп­рав­ле­но во Вла­ди­мирс­кий со­бор на мы­се Хер­со­нес. Там предс­то­яло от­пе­ва­ние, и ту­да пос­ле окон­ча­ния при­ема со­би­ра­лись отп­ра­виться все «однок­лас­сни­ки».

    Победители уже сто­яли ря­дом с вреп­ремьером. Куб­ки и ме­да­ли, а так­же че­ки де­неж­ных при­зов раз­ме­ща­лись на ста­рин­ном инк­рус­ти­ро­ван­ном сто­ли­ке. Отов­сю­ду сви­са­ли и тор­ча­ли мик­ро­фо­ны. Пе­ри­оди­чес­ки вспы­хи­ва­ли со­фи­ты те­ле­ви­де­ния.

    Из че­ты­рех по­бе­ди­те­лей Анд­рей Луч­ни­ков был са­мым ста­рым, са­мым эле­гант­ный и са­мым су­ро­вым. Та­ня сто­яла сре­ди приб­ли­жен­ных дам, смот­ре­ла на Анд­рея и от­во­ра­чи­ва­ла гла­за - ей не хо­те­лось ве­рить, что этот гос­по­дин, са­ма уве­рен­ность и ре­ши­мость, и тот хны­ка­ющий, сле­зя­щий­ся, по­виз­ги­ва­ющий ее ис­тя­за­тель - од­но и то же ли­цо. Ко­нец, ду­ма­ла она, хва­тит с ме­ня. Завт­ра же расп­лю­ем­ся. Ни­ког­да он больше ко мне не прит­ро­нет­ся. Я его не люб­лю. Да и лю­би­ла ли ког­да-ни­будь? Мо­жет быть, только в ту ночь, де­сять лет на­зад, на Ка­ча­ловс­кой, в лиф­те?

    Она чувст­во­ва­ла, что все вок­руг смот­рят на нее. Ре­дак­тор «Курьера» и по­бе­ди­тель «Анти­ка-рал­ли» впер­вые предс­тав­ля­ет об­щест­ву свою но­вую же­ну. Из­ред­ка ее ка­сал­ся и взгляд Луч­ни­ко­ва-стар­ше­го, сто­яв­ше­го сре­ди офи­ци­альных лиц во вто­рой ли­нии. Он, оче­вид­но, уз­нал в ней ту стран­ную «фин­ку», из Аэро-Сим­фи, но взгляд его был лю­бе­зен. Он луч­ше сво­его сы­на в сто раз, по­ду­ма­ла Та­ня. Он ни­ко­му ни­че­го не на­вя­зы­ва­ет, ни­ка­ких сво­их идей, да, мо­жет быть, и нет у не­го по­ли­ти­чес­ких иди­отс­ких идей, быть мо­жет, единст­вен­ная его идея - это честь. Так ей по­ду­ма­лось впер­вые в жиз­ни, да и сло­во «честь», собст­вен­но го­во­ря, впер­вые в жиз­ни она по­ду­ма­ла, так объемно. Ста­рое се­реб­ря­ное, туск­не­ющее до пре­де­ла, но дальше уже не туск­не­ющее сло­во. Она гор­до под­ня­ла под­бо­ро­док и так сто­яла, за­ме­рев и не об­ра­щая ни на ко­го вни­ма­ния, в са­мой див­ной сво­ей по­зе, в пол­ном блес­ке сво­ей пре­лес­ти, ко­то­рая у нее пос­ле по­ло­вых из­ли­шеств, на­до приз­наться, от­нюдь не уменьша­лась, но уве­ли­чи­ва­лась.

    Лучников во вре­мя ре­чи Куб­лиц­ко­го-Пи­от­ту­ха ози­рал соб­рав­ших­ся. Он ви­дел уг­рю­мые ли­ца дру­зей и Та­ни­но ли­цо, вздер­ну­тое в не­по­нят­ной ему гор­ды­не. Что это вы так гор­де­ли­вы, су­да­ры­ня? Ка­кие у вас для это­го ос­но­ва­ния, пле­бе­еч­ка мос­ковс­кая, лю­би­мая моя, гер­цо­ги­ня Гэ­пэу? Ка­же­тесь се­бе пер­вой да­мой ба­ла? Увы, то­ва­рищ Лу­ни­на, вам да­ле­ко до Мар­го Фицд­же­ральд, ко­то­рая час на­зад при­ле­те­ла из Фло­ри­ды, что­бы позд­ра­вить сво­его Бил­ли с не­сос­то­яв­шей­ся по­бе­дой. Учи­тесь са­мо­по­жерт­во­ва­нию, рус­ская жен­щи­на, ведь вы же здесь прос­то по за­да­нию ва­шей ав­то­ри­тет­ной ор­га­ни­за­ции. Впро­чем, вы ме­ня спас­ли, большое вам за это спа­си­бо. Больше не бу­ду на нее смот­реть. Се­год­ня все смот­рят па ме­ня, на нас, се­год­ня мы - по­бе­ди­те­ли.

    Вдруг он уви­дел сре­ди со­ветс­ких гос­тей Мар­ле­па Ку­зен­ко­ва. Вот так сюрп­риз! Что оз­на­ча­ет его при­езд? Ведь оз­на­ча­ет же что-то, так прос­то у них ни­че­го не де­ла­ет­ся. Он встре­тил­ся с ним взгля­дом, и они улыб­ну­лись друг дру­гу.

    Сюрпризы про­дол­жа­лись. В тол­пе мелькну­ли иро­ни­чес­ки улы­ба­ющи­еся Ок­то­пус и Ви­та­ся Ган­гут. Ага, ста­ло быть, мах­нул все же «за бу­гор» со­ветс­кий Фел­ли­ни. На­до бу­дет с ни­ми по­ми­риться, нельзя разб­ра­сы­ваться друзьями на ста­рос­ти лет. По­том он уви­дел сво­его ду­хов­ни­ка от­ца Ле­они­да, об­ра­до­вал­ся и ус­ты­дил­ся: чуть ли не два го­да уже они не бе­се­до­ва­ли, не мол­ча­ли вдво­ем. Дух мой слаб, ты мне ну­жен, отец Ле­онид… По­че­му ска­за­но, что все во­ло­сы на го­ло­ве уже соч­те­ны? В тол­пе при­сутст­во­вал так­же ка­кой-то осо­бен­ный взгляд, нап­рав­лен­ный на не­го, он не мог его пой­мать, но чувст­во­вал явст­вен­но. В глу­би­не за­ла он уви­дел сто­яще­го на по­до­кон­ни­ке сы­на. Ан­тон был в кос­тю­ме с галс­ту­ком и ря­дом с ним сто­яла ка­кая-то де­вуш­ка, он об­ни­мал ее за пле­чи, а она прос­то свер­ка­ла кра­со­той. Взгляд, осо­бен­ный взгляд, про­дол­жал чувст­во­ваться, и Луч­ни­ков ни­как не мог по­нять, от­ку­да он на не­го нап­рав­лен, по­ка вдруг не за­ме­тил в две­рях жен­щи­ну в чер­ном сви­те­ре с бе­лым от­лож­ным во­рот­нич­ком, во­ло­сы ее бы­ли стя­ну­ты в пу­чок на за­тыл­ке, гла­за спря­та­ны за дым­ча­тым стек­лом мас­сив­ных оч­ков. Вот от­ку­да шел к не­му этот «осо­бен­ный» взгляд - из-за этих дым­ча­тых сте­кол. Кто она? Он не ус­пел сос­ре­до­то­читься. Вреп­ремьер пе­ре­дал ему ку­бок, ме­даль и чек, зак­лю­чен­ный в рам­ку ко­жа­ной пап­ки.

    Аплодисменты. При­кос­но­ве­ние мяг­кой ще­ки Куб­лиц­ко­го-Пи­от­ту­ха. С куб­ком в ру­ке он шаг­нул к мик­ро­фо­ну.

    - Милости-дарыни-и-дари, - на­чал он и, еле за­мет­но улыб­нув­шись, за­вер­шил об­ра­ще­ние по-со­ветс­ки. - До­ро­гие то­ва­ри­щи! Я уже го­во­рил, что счи­таю под­лин­ным по­бе­ди­те­лем гон­ки сво­его по­гиб­ше­го дру­га, гра­фа Вла­ди­ми­ра Но­во­сильце­ва. Учас­тие ве­те­ра­нов в «Анти­ка-рал­ли» - это его идея. Я всег­да прек­ло­нял­ся пе­ред его спор­тив­ны­ми ка­чест­ва­ми, ме­ня всег­да вос­хи­ща­ла его вер­ность иде­алам на­шей мо­ло­дос­ти. Это был че­ло­век чес­ти и меч­ты, нас­то­ящий рус­ский ры­царь.

    Бросить вы­зов ге­ни­альным гон­щи­кам сов­ре­мен­нос­ти, та­ким, как Бил­ли Ха­ит и Конт Пор­та­го, па­шей ост­ров­ной та­лант­ли­вой мо­ло­де­жи - это был ве­ли­кий риск. Од­на­ко Но­во­сильцев пред­ло­жил пой­ти на не­го для то­го, что­бы граж­да­не Ост­ро­ва смог­ли имен­но в этот день про­честь на бор­тах на­ших ма­шин аб­бре­ви­ату­ру ос­но­ван­но­го на­ми но­во­го рус­ско­го по­ли­ти­чес­ко­го клу­ба Со­юза Об­щей Судьбы.

    Я на­де­ял­ся, что имен­но граф Но­во­сильцев объявит о соз­да­нии но­во­го клу­ба на этом тор­жест­вен­ном ак­те. Это­го не свер­ши­лось, и сей­час я бе­ру эту мис­сию на се­бя.

    СОС не яв­ля­ет­ся по­ли­ти­чес­кой пар­ти­ей, ибо при­зы­ва­ет в свои со­юз­ни­ки всех граж­дан по все­му по­ли­ти­чес­ко­му спект­ру. Ос­нов­ная идея Со­юза - ощу­ще­ние общ­нос­ти с на­шей ис­то­ри­чес­кой ро­ди­ной, стрем­ле­ние вый­ти из ост­ров­ной эй­фо­ри­чес­кой изо­ля­ции и при­со­еди­ниться к ве­ли­ко­му ду­хов­но­му про­цес­су че­ло­ве­чест­ва, в ко­то­ром той стра­не, ко­то­рую мы с детст­ва на­зы­ва­ем Рос­си­ей и ко­то­рая име­ну­ет­ся Со­юзом Со­ветс­ких Со­ци­алис­ти­чес­ких Рес­пуб­лик, уго­то­ва­на осо­бая роль. Мы при­зы­ва­ем к раз­мыш­ле­нию и дис­кус­сии и в ко­неч­ном ис­то­ри­чес­ком смыс­ле к вос­со­еди­не­нию с Рос­си­ей, то есть к дерз­но­вен­ной и бла­го­род­ной по­пыт­ке раз­де­лить судьбу двух­сот пя­ти­де­ся­ти мил­ли­онов на­ших братьев, ко­то­рые де­ся­ти­ле­тие за де­ся­ти­ле­ти­ем сквозь мрак бес­ко­неч­ных стра­да­ний и проб­лес­ки вол­шеб­но­го тор­жест­ва осу­ществ­ля­ют не­пов­то­ри­мую нравст­вен­ную и мис­ти­чес­кую мис­сию Рос­сии и на­ро­дов, иду­щих с ней ря­дом. Кто зна­ет, быть мо­жет, Крым и бу­дет элект­рон­ным за­жи­га­ни­ем для рус­ско­го мо­то­ра на ми­ро­вой ан­тич­ной трас­се. В этот тор­жест­вен­ный и столь лю­би­мый на­шим на­се­ле­ни­ем день я счаст­лив со­об­щить о воз­ник­но­ве­нии на ост­ров­ной час­ти на­шей стра­ны Со­юза Об­щей Судьбы и о на­ме­ре­нии на­ше­го Со­юза участ­во­вать в оче­ред­ных вы­бо­рах во Вре­мен­ную Го­су­дарст­вен­ную Ду­му. Мы не бу­дем выс­тав­лять сво­их собст­вен­ных кан­ди­да­тов, но мы бу­дем под­дер­жи­вать тех кан­ди­да­тов от раз­ных пар­тий, ко­то­рые раз­де­ля­ют на­шу ис­то­ри­чес­кую фи­ло­со­фию. На­род Ост­ро­ва дол­жен сде­лать вы­бор, и вы­бор этот бу­дет не сле­пым, но соз­на­тельным. Пуб­ли­ка­ции «Курьера» и дру­гих, со­чувст­ву­ющих СО­Су ор­га­нов пе­ча­ти, да­ют прав­ди­вую кар­ти­ну ны­неш­ней жиз­ни в Со­ветс­ком Со­юзе. От вас ни­че­го не ута­ива­ют. В этом я мо­гу по­ру­читься сво­ей честью. Вы­бор Об­щей Судьбы обер­нет­ся для нас всех жерт­вой. О масш­та­бах жерт­вы мы мо­жем только до­га­ды­ваться. Что ка­са­ет­ся са­мо­го вы­бо­ра, то он фор­му­ли­ру­ет­ся на­ми так: сы­тое про­зя­ба­ние на зад­вор­ках че­ло­ве­чест­ва или учас­тие в мес­си­анс­ком пу­ти Рос­сии, а сле­до­ва­тельно, в ду­хов­ном про­цес­се на­ше­го вре­ме­ни. Вы зна­ете ме­ня, вы зна­ли на­ше­го ге­роя гра­фа Но­во­сильце­ва, вы зна­ете лет­чи­ка Чер­но­ка, про­мыш­лен­ни­ка Меш­ко­ва, про­фес­со­ра Фо­фа­но­ва, дип­ло­ма­тов Са­баш­ни­ко­ва и Бек­ле­ми­ше­ва… Мы при­зы­ва­ем вас при­со­еди­ниться к Со­юзу Об­щей Судьбы, го­ло­со­вать за лю­дей, вер­ных этой идее. Сей­час я го­во­рю - СОС! Гос­по­ди, ук­ре­пи!

    Лучников пос­та­вил ку­бок на стол. Зал в этой па­узе буд­то взор­вал­ся. Кто бы мог по­ду­мать, что соб­рав­ши­еся здесь слив­ки об­щест­ва под­ни­мут та­кую бу­рю? Ап­ло­дис­мен­ты, свист, вос­тор­жен­ные кри­ки и ру­га­тельства, не обош­лось да­же без ко­шачьего мя­уканья. Он под­нял ру­ку, и сра­зу все стих­ло. Власть идо­ла уже дей­ст­ву­ет, по­ду­мал он пе­ред тем, как зак­лю­чить свое выс­туп­ле­ние сер­деч­ной бла­го­дар­ностью в ад­рес ор­га­ни­за­то­ров рал­ли и пра­ви­тельства, фирм и спор­тив­ных со­юзов, дру­жес­ким при­ве­том к иност­ран­ным участ­ни­кам и гос­тям, а так­же и вос­хи­ще­ни­ем, в ад­рес пре­лест­ных дам, поч­тив­ших нас се­год­ня сво­им при­сутст­ви­ем.

    Он не прос­чи­тал­ся. Ка­ме­ры тут же об­ра­ти­лись к да­мам, сна­ча­ла про­па­но­ра­ми­ро­ва­ли все блес­тя­щее об­щест­во, а по­том вы­де­ли­ли «кру­пеш­ни­ком» ма­дам Татьяну Лу­ни­ну, Мар­го Фицд­же­ральд и Лю­чию Кларк. Пос­лед­няя, ра­зу­ме­ет­ся, по­ма­ха­ла те­ле­обо­жа­те­лям ла­дош­кой и крик­ну­ла в мик­ро­фон­чик: «Хел­ло, СОС!» И в этом Луч­ни­ков нис­колько не сом­не­вал­ся: ни­ког­да вол­шеб­ная Лю­чия не упус­тит воз­мож­нос­ти выс­ко­чить на гре­бе­шок со­бы­тий.

    Сенсация раз­ра­зи­лась. СОС идет на вы­бо­ры в Ду­му! Рас­те­рян­ный вреп­ремьер Куб­лиц­кий-Пи­от­тух, спо­ты­ка­ясь на каж­дом сло­ге, завгр­шал про­це­ду­ру наг­раж­де­ния. Бил­ли Хант дьявольски злил­ся: ему, вид­но, да­ле­ко не все пе­ре­ве­ли, но он по­нял, что речь идет вов­се не об ав­то­мо­би­лях, что он вов­ле­чен в ка­кое-то ду­рац­кое не­ав­то­мо­бильное де­ло. Замк­ну­тое ли­цо от­ца. Пос­вис­ты­ва­ющий в два пальца Ан­тош­ка. Хо­хо­чу­щая и пос­вис­ты­ва­ющая вслед за ним зо­ло­тая де­вуш­ка. Ба, да это од­на из тех, что гос­ти­ли вес­ной в «Ка­хов­ке»!

    Маста Фа по­пы­тал­ся что-то ска­зать о дви­же­нии яки, од­на­ко опы­та для та­ких дел ни у не­го, да и у са­мо­го дви­же­ния яв­но не хва­та­ло, он то и де­ло сби­вал­ся с но­во­го язы­ка на та­тарс­кий, рус­ский и анг­лий­ский, по­лу­ча­лась ка­кая-то аб­ра­ка­даб­ра, поч­ти все сме­ялись. Над­мен­ное и бе­зу­част­ное ли­цо Татьяны. Всем сво­им ви­дом по­ка­зы­ва­ет, что она здесь чу­жой че­ло­век. Сос­ре­до­то­чен­ное пе­ре­шеп­ты­ва­ние сот­руд­ни­ков со­ветс­ко­го ИПИ. Мар­лен, с лю­бо­пытст­вом разг­ля­ды­ва­ющий воз­буж­ден­ную тол­пу.

    «Особый» взгляд из-за дым­ча­тых оч­ков не ос­тав­лял Луч­ни­ко­ва и тог­да, ког­да он нап­ра­вил­ся на юго-за­пад­ную лу­жай­ку да­вать пресс-кон­фе­рен­цию. Он ус­пел разг­ля­деть да­му в чер­ном сви­тер­ке и бе­лых брю­ках. До­вольно строй­ная фи­гур­ка, но при­над­ле­жит яв­ной аме­ри­канс­кой за­ну­де, ка­кая-ни­будь мо­ло­дая про­фес­сор­ша-ру­сист­ка. Он спро­сил Бру­ка, не зна­ет ли тот слу­чай­но… Брук слу­чай­но все знал - да­ма при­еха­ла из Нью-Йор­ка на сес­сию Меж­ду­на­род­ной Ам­нис­тии, мис­сис Ко­лиф­ла­уа, или ма­дам Кэ­бидж, что-то в этом ро­де, босс… Луч­ни­ков тут же за­был про да­му.

    Между тем по всей тер­ри­то­рии «Ка­хов­ки», в хол­лах, на тер­ра­сах и на лу­жай­ках пар­ка на­ча­лась кок­тей­ль-пар­ти с бу­фе­том и ужи­ном для же­ла­ющих по­ужи­нать, ко­то­рых ока­за­лось не­ма­ло. Та­ня вдруг ос­та­лась од­на и, ко­неч­но, тут же по­ду­ма­ла, что это хамст­во со сто­ро­ны Анд­рея ос­та­вить ее од­ну сре­ди все­го это­го «му­да­чест­ва». Она взя­ла в бу­фе­те бо­кал мар­ти­ни и нап­ра­ви­лась на­верх, на пло­щад­ку со­ля­рия, где, ка­жет­ся, бы­ло меньше на­ро­ду. Од­на­ко и там на нее все бес­це­ре­мон­но ус­та­ви­лись. Ка­кие-то груп­пы сно­бистс­кой пуб­ли­ки впол­не бес­це­ре­мон­но разг­ля­ды­ва­ли ее и улы­ба­лись. Про­хо­дя ми­мо од­ной из та­ких групп, Та­ня да­же ска­за­ла в ли­цо ка­кой-то ве­шал­ке с дра­го­цен­нос­тя­ми: «Че­го вы­лу­пи­лась, ста­рая жо­па?» Да­ма дер­ну­лась и быст­ро за­ло­по­та­ла что-то по-фран­цузс­ки, од­на­ко мос­ковс­кий изыск яв­но до­шел до всей опе­шив­шей ком­па­нии.

    С уг­ла тер­ра­сы Та­ня смот­ре­ла на за­лив с про­пол­за­ющи­ми га­ба­рит­ка­ми бо­тов и яхт, на рос­сыпь ог­ней вдоль бе­ре­га и на свер­ка­ющие, под­ми­ги­ва­ющие, пе­ре­ли­ва­ющи­еся крис­тал­лы Кок­те­бе­ля у под­но­жия го­ры. Она смот­ре­ла вдаль, что­бы не ви­деть яр­ко ос­ве­щен­ной лу­жай­ки не­по­да­ле­ку, где пря­мо на тра­ве си­де­ли жур­на­лис­ты, а ли­цом к ним «однок­лас­сни­ки», ос­но­ва­те­ли СО­Са, и сре­ди них Анд­рей, строй­ный, в тем­но-си­нем кос­тю­ме; хо­рош му­жик, ни­че­го не ска­жешь. Из­да­ли ка­за­лось, что де­ся­ти лет не прош­ло, что он все тот же ли­хой и ве­се­лый Луч, ко­то­ро­го она по­лю­би­ла де­сять лет на­зад в бар­дач­ке на Ка­ча­ловс­кой. Ил­лю­зия, од­на­ко, быст­ро раз­ве­ялась. Луч на­це­пил на нос пенс­не а-ля Че­хов и стал чи­тать жур­на­лис­там ка­кой-то оче­ред­ной стей­тмент. По­че­му-то это пенс­не чер­товс­ки разд­ра­жа­ло Татьяну: да­же оч­ки нор­мальные не мо­жет за­вес­ти, веч­ное это вы­пенд­ри­ва­ние, сно­бизм пар­ши­вый, все это му­жест­во и ре­ши­мость - по­ка­зу­ха, она-то зна­ет те­перь, сколько в нем дро­жи и сли­зи, ды­мя­щей­ся шту­кой ее не об­ма­нешь, все - вы­пенд­реж, и только ра­ди под­ло­го это­го вы­пенд­ре­жа тя­нет мил­ли­оны счаст­ли­вых лю­дей за со­бой в гряз­ную по­мой­ку.

    О-ля-ля, вот вре­ме­на энд нра­вы, муж­чи­ны по­ме­ша­лись на по­ли­ти­ке, кра­са­ви­цам при­хо­дит­ся со­зер­цать при­ро­ду. Ис­то­ки лес­би­янст­ва в этом, не так ли, су­да­ры­ня? Она обер­ну­лась. Два плей­боя с уса­ми а-ля Ри­имс наг­ло улы­ба­лись и про­тя­ги­ва­ли ей свои кар­точ­ки. Жур­на­лы «Сплет­ник» и «Хо­док», ма­дам. Хо­те­лось бы поз­на­ко­миться. Оба мер­зав­ца по­дош­ли очень близ­ко, а один («Хо­док») да­же по­ло­жил ла­донь Та­не на бед­ро. Вы удов­лет­во­ре­ны сво­им дру­гом, ма­дам? Нет-нет, ни­ка­ких сом­не­ний, но на­ши чи­та­те­ли хо­те­ли бы знать не­ко­то­рые под­роб­нос­ти. Ва­ши ин­тер­сек­ции про­ис­хо­дят спон­тан­но или су­щест­ву­ет ка­кой-то ре­жим, неч­то вро­де гра­фи­ка? Ка­кие ус­та­нов­ки да­ет в этом смыс­ле со­ветс­кая сек­со­ло­гия? Про­ти­во­за­ча­точ­ные средст­ва, ма­дам? Из­вест­но ли вам, ма­дам, что ваш за­кон­ный суп­руг Лу­нин стал чем­пи­оном Со­юза по тол­ка­нию яд­ра? У не­го есть лю­бов­ни­ца? Та­ня, сколько рук вам нуж­но, что­бы пе­рес­чи­тать сво­их дру­зей? Не ви­дит­ся ли вам, ма­дам, в Идее Об­щей Судьбы яр­ко вы­ра­жен­но­го мужс­ко­го на­ча­ла, стрем­ле­ния че­го-то го­ря­че­го и твер­до­го внед­риться в ги­гантс­кую женст­вен­ную плоть?

    «Папаратце», меж­ду тем, бе­га­ли вок­руг и сни­ма­ли эту так на­зы­ва­емую бе­се­ду, матч в од­ни во­ро­та, ибо мер­зав­цы не да­ва­ли Та­не и рта раск­рыть. На­ко­нец она стрях­ну­ла ру­ку «Хо­до­ка» со сво­его бед­ра и неб­реж­но щелк­ну­ла его по но­су. У обо­их, как го­во­рит­ся, че­люс­ти от­вис­ли.

    - Встречный воп­рос, фрай­ера, - наг­лым ле­ни­вым го­ло­сом ска­за­ла Та­ня. - А вы-то са­ми как от­но­си­тесь к Идее Об­щей Судьбы?

    - Горячо при­ветст­ву­ем! - быст­ро про­го­во­рил «Хо­док».

    - Искренние сто­рон­ни­ки, - про­бор­мо­тал «Сплет­ник». Она рас­хо­хо­та­лась.

    - Причина сме­ха, су­да­ры­ня? - быст­ро спро­сил «Сплет­ник».

    - Род мас­тур­ба­ции, не так ли? - вы­па­лил «Хо­док». Они яв­но бы­ли оша­ра­ше­ны ее ле­ни­вым и наг­лым то­ном.

    - Просто во­об­ра­жаю вас обо­их в сис­те­ме Агитп­ро­па, - ска­за­ла Та­ня.

    Стоящие не­по­да­ле­ку груп­пы сно­бов с вос­тор­гом ей за­ап­ло­ди­ро­ва­ли и зас­ме­ялись: как лов­ко ма­дам Лу­ни­на отб­ри­ла этих ар­ха­ров­цев! Бра­во! Бра­во!

    Вот, гос­по­да, че­го не хва­та­ет все­му на­ше­му об­щест­ву - эда­кий дерз­кий де­мок­ра­тизм, при­су­щий со­ветс­ким лю­дям! В са­мом де­ле, на­до чувст­во­вать за со­бой не­кую мо­гу­чую си­лу, что­бы с та­кой уве­рен­ностью и неб­реж­ностью об­ре­зать бульвар­ных га­зет­чи­ков, эту сво­лочь, гос­по­да, ко­то­рая на днях - вы слы­ша­ли? - до­ве­ла до слез княж­ну Веш­ко-Верш­ковс­кую…

    Никто не за­ме­чал, что Та­ня бы­ла на пре­де­ле. Она го­то­ва бы­ла уже за­жать рот, что­бы не за­во­пить от от­ча­яния, как вдруг уви­де­ла хо­зя­ина до­ма, ко­то­рый приб­ли­жал­ся к ней под ру­ку - ма­ма! - с Фре­дом Бакс­те­ром. И вдруг при пер­вом же взгля­де на двух вы­со­чен­ных ста­ри­ков, ей ста­ло спо­кой­но, она по­чувст­во­ва­ла се­бя в бе­зо­пас­нос­ти. Оба ста­ри­ка улы­ба­лись ей, а Бакс­тер, она гла­зам сво­им не ве­ри­ла, улы­бал­ся да­же слег­ка зас­тен­чи­во. Они на­ча­ли с ней дру­жес­кую светс­кую бол­тов­ню, как буд­то дав­но зна­ко­мы, как буд­то меж­ду ни­ми нет ни­ка­ких не­яс­нос­тей. Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич ска­зал Та­не, что хит­рый Бакс­тер тор­гу­ет у не­го часть го­ры, жад­ная ру­ка аме­ри­канс­ко­го им­пе­ри­ализ­ма тя­нет­ся к до­ли­не за Се­вер­ным скло­ном, только фи­гуш­ки по­лу­чит, до­ли­на за Се­вер­ным скло­ном - это рай зем­ной. Вы еще там не бы­ли, Татьяна? Вот завт­ра и пой­дем, но только, уч­ти­те, пеш­ком; впро­чем, вы ведь от­лич­ная спортс­мен­ка. Там бу­дет обед на на­ту­ральней фер­ме; во­об­ра­зи­те, Та­ня, ни элект­ри­чест­ва, ни га­за, ни да­же атом­ной энер­гии, все как в XVII ве­ке, но вы уви­ди­те, как все от­ла­же­но и как все чуд­но уст­ро­ено - ес­ли бы че­ло­ве­чест­во смог­ло на этом ос­та­но­виться!

    Сказав все это и со­вер­шен­ней­шим об­ра­зом Та­ню оча­ро­вав, а за­од­но и по­ка­зав лю­бо­пытст­ву­ющим, как сле­ду­ет об­ра­щаться с под­ру­гой его сы­на, Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич из­ви­нил­ся и с гиб­костью от­ча­лил, ос­тав­ляя их вдво­ем с Бакс­те­ром.

    Чудо из чу­дес - ста­рый бан­дю­га яв­но вол­ну­ет­ся. Та­ня улыб­ну­лась и спро­си­ла, все ли он о ней зна­ет. О да, дар­линг, ко­неч­но, ска­зал он с груст­ной улыб­кой, я уз­нал о вас все еще в ту ночь. Как только мы вы­ле­те­ли из Аэро-Сим­фи на Моск­ву, мой сек­ре­тарь уже пре­дос­та­вил мне о вас пол­ней­шую ин­фор­ма­цию. Не предс­тав­ляю уж, ка­ким об­ра­зом эта сво­лочь так быст­ро ее до­бы­ва­ет, эту дьявольскую ин­фор­ма­цию… Все пе­реп­ле­лось, дар­линг, в го­вен­ном ми­ре - Си-ай-эй-кэй-джи-би-ос-ваг-си-ай-си-ши­ибет-дозъем-бю­ро, - все это дерьмо плюс част­ный сыск, дар­линг. Я знал о вас все, ле­тя в Моск­ву, да и по­том все это вре­мя, по­ка» вы жи­ли здесь, а я пу­те­шест­во­вал, все это вре­мя ка­кая-то ин­фор­ма­ция пос­ту­па­ла. За­чем я сно­ва здесь? Ну, ви­ди­те ли, «Элис»-то еще в Ял­те, и я со­би­рал­ся… Ну, в об­щем, дар­линг, чест­но го­во­ря, я прос­то вас хо­тел уви­деть. Я вас про­шу, дар­линг, пол­ми­ну­ты мол­ча­ния, я дол­жен вам что-то ска­зать. Я по­ни­маю, вы пош­ли тог­да со мной из-за от­ча­яния, или из-за зло­бы, или еще из ка­ких-то неп­ри­ят­ных чувств. Я вас про­шу… знай­те всег­да, что ста­рый Бак вы­черк­нул это из па­мя­ти, ни­че­го не бы­ло. Что? Бла­го­род­но, вы го­во­ри­те? По­жа­луй­ста, мо­же­те иро­ни­чес­ки улы­баться, но я ста­ро­мод­ный че­ло­век, пусть это бу­дет бла­го­род­но. Ле­ди, я обо­жаю вас.

    Как вы ска­за­ли, сэр, ad­mi­re? Yes, Lady, but I might bet­ter say: I am in awe of you… [6]

    Это слиш­ком сильно пе­ре­во­дит­ся по-рус­ски. Бла­го­го­вею. Прос­ти­те, но пе­ре­вод как раз и от­ра­жа­ет анг­лий­ский смысл. Да как же вы мо­же­те бла­го­го­веть пе­ред блядью?

    Леди, я рас­сер­жусь, про­шу вас, вы пред­мет мо­его обо­жа­ния…

    Вдруг у нее выр­ва­лось: - Бак, спа­си­те ме­ня! Вы­та­щи­те ме­ня от­сю­да, уве­зи­те ку­да-ни­будь!

    Он смот­рел на нее вни­ма­тельно и очень про­ник­но­вен­но, ей и впрямь по­ка­за­лось, что это отец на нее смот­рит. Нет ни­че­го лег­че, - ска­зал он. Для ме­ня нет ни­че­го лег­че, я мо­гу увез­ти вас ку­да вы за­хо­ти­те, ког­да вы за­хо­ти­те и дать вам все, что вы за­хо­ти­те - во вся­ком слу­чае, пол­ный ком­форт и пол­ную за­щи­ту. Од­на­ко не сме­етесь ли вы на­до мной, ле­ди?

    - Бак, вы бы зна­ли, как я за­пу­та­лась.

    - Я знаю все.

    - Вы не все зна­ете.

    - Все, за иск­лю­че­ни­ем Анд­рея.

    - Вот имен­но.

    Леди? спра­ши­ва­ли го­лу­бые выц­вет­шие глаз­ки. Он и в са­мом де­ле в ме­ня влюб­лен, по­ду­ма­ла Та­ня, при­чем и в са­мом де­ле в ка­ком-то ста­ро­мод­ном сти­ле. Она пос­мот­ре­ла ему пря­мо в гла­за, ста­ра­ясь этим взгля­дом дать ему по­нять все: ее уже больше ни­че­го не при­вя­зы­ва­ет к Анд­рею, все от­го­ре­ло.

    - О'кей, - ска­зал Бакс­тер. - Где вы хо­ти­те жить, Та­ня?

    - В Но­вой Зе­лан­дии, - ска­за­ла она.

    - О'кей, - кив­нул он. - Там есть чу­дес­ные мес­та, и вов­се не так скуч­но, как не­ко­то­рые по­ла­га­ют.

    - Ну вот… вот… в Но­вой Зе­лан­дии… - за­бор­мо­та­ла Та­ня, - вот-вот-вот… Нью-Зи­ланд… там, где не скуч­но, как не­ко­то­рые по­ла­га­ют…

    Ее ста­ла бить дрожь. Ми­мо сто­ли­ка, за ко­то­рым они си­де­ли над Кок­те­бельской до­ли­ной, про­мелькну­ла не­кая тень, де­ли­кат­но клац­нул фо­то­зат­вор.

    - Таня, возьми­те се­бя в ру­ки, - про­бор­мо­тал Бакс­тер. - Не вол­нуй­тесь. Не бес­по­кой­тесь ни о чем. Все сним­ки бу­дут унич­то­же­ны. Ес­ли хо­ти­те, мы вы­ле­тим от­сю­да се­год­ня же. Хо­ти­те, по­ле­тим сна­ча­ла в Лон­дон, в Па­риж, в Нью-Йорк, или сра­зу в Но­вую Зе­лан­дию… Или вый­дем ночью в мо­ре на «Элис». Хо­ти­те, отп­рав­ляй­тесь од­на или с мо­ей до­ве­рен­ной сек­ре­тар­шей мис­сис Хиг­тинс… Ко­ро­че го­во­ря, мо­жет быть, ста­рый болт со­шел с резьбы, но для се­бя я ре­шил твер­до: you are my qu­e­en for the rest of my li­fe… [7] Прос­ти­те, Та­ня, это из од­ной ста­рой пе­сен­ки.

    - Неужели это прав­да, Бак? - она уже по­ня­ла, что и в са­мом де­ле спа­се­на, что ту­пик вдруг разд­ви­нул­ся и вда­ле­ке по­яви­лась бла­жен­ная Но­вая Зе­лан­дия, но тут сно­ва што­ры ста­ли зад­ви­гаться. - Нет, ни­че­го не по­лу­чит­ся, Бак. Ва­ши ин­фор­ма­то­ры со­об­щи­ли о мо­их де­тях, ко­неч­но? Я не мо­гу бро­сить де­тей, а они их ко мне ни­ког­да не от­пус­тят. Они ни­ког­да не от­пус­ка­ют родст­вен­ни­ков к «не­возв­ра­щен­цам».

    - Это не проб­ле­ма, - ска­зал Бакс­тер. - Я прос­то поз­во­ню Алек­сею, и все бу­дет ула­же­но за один день.

    - Какому Алек­сею? - уди­ви­лась Та­ня.

    - Косыгину. - Бакс­тер пох­ло­пал на­ив­ны­ми глаз­ка­ми. - Он мне не от­ка­жет. Мы с ним мно­го раз вмес­те ры­ба­чи­ли.

    Она рас­хо­хо­та­лась. Как прос­то, ока­зы­ва­ет­ся, жить в этом ми­ре! Фред Бакс­тер зво­нит Алек­сею Ко­сы­ги­ну, и - нет проб­лем! Ры­бал­ка, гольф, зе­ле­ные скло­ны зе­ле­ной нью-лан­дии.

    Поехали, Бак. Про­из­ве­дем еще од­ну сен­са­цию се­год­няш­не­го ве­че­ра. Нет, Анд­рею мы ни­че­го не ска­жем, не бу­дем от­рав­лять его тор­жест­ва. Он бу­дет огор­чен но­вой сен­са­ци­ей, ведь она на­ло­жит­ся на сен­са­цию СО­Са, идея и дви­же­ние слег­ка пост­ра­да­ют. Огор­чим его поз­же, поз­во­ним ему по те­ле­фо­ну. От­ку­да? Сей­час ре­шим. Поз­во­ним ему из-за мо­ря, или из мо­ря. Да-да, се­год­ня же вон от­сю­да, с это­го Ост­ро­ва, от всех этих мерз­ких проб­лем, из этих пут, из этой под­лой аб­бре­ви­ату­ры, мой ми­лый Бак. Лишь только од­но мне нуж­но сде­лать. Мне нуж­но за­ехать на мыс Хер­со­нес в со­бор Свя­то­го Вла­ди­ми­ра и пос­та­вить там свеч­ку. По­едем сра­зу, по­то­му что и «они» там со­би­ра­ют­ся быть к ут­ру, а встре­чаться не нуж­но.

    

    После пресс-кон­фе­рен­ции, ко­то­рая про­дол­жа­лась не ме­нее двух ча­сов, Луч­ни­ков, на­ко­нец, доб­рал­ся до бу­тыл­ки шам­панс­ко­го и осу­шил ее сра­зу, бо­кал за бо­ка­лом.

    - Хэллоу, мис­тер Мальбо­ро, - вдруг ус­лы­шал он ти­хий го­лос и об­на­ру­жил ря­дом с со­бой скром­ня­жеч­ку-за­ну­ду мис­сис Парс­лей из Меж­ду­на­род­ной Ам­нис­тии.

    - Простите, ма­дам… - на­чал бы­ло он и вдруг до­га­дал­ся: - Крис­ти­на!

    Нелегко бы­ло уз­нать в этой зас­тен­чи­вой, с уг­ло­ва­ты­ми дви­же­ни­ями «про­фес­сор­ше» ту раз­вяз­ную секс-тер­ро­рист­ку, меж­ду­на­род­ную кур­ву, бро­дя­чую ним­фо­ман­ку - ина­че он о ней и не ду­мал, ес­ли во­об­ще о ней ду­мал ког­да-ни­будь. Она бы­ла за­бав­ным эпи­зо­дом в его жиз­ни, а сколько их бы­ло, та­ких эпи­зо­дов! Стран­но, что имя вдруг сра­зу вспом­ни­лось. По­че­му-то очень от­чет­ли­во вспом­нил­ся го­лос и шут­ка о Мальбо­ро и этот лег­кий польский ак­цент. Вдруг сра­зу все вспом­ни­лось в под­роб­нос­тях - ее при­ход, борьба за по­ло­вое пре­об­ла­да­ние и та­кая чу­дес­ная ка­пи­ту­ля­ция. Он улыб­нул­ся и вдруг уви­дел, что она крас­не­ет, за­ли­ва­ет­ся му­чи­тельной крас­кой, от шеи по уши, и да­же ка­пелька по­та па­да­ет со лба.

    - Вас не­лег­ко уз­нать, бэ­би, - ска­зал он нас­меш­ли­во. - За­да­ли вы мне за­гад­ку, бэ­би. Кто это, ду­маю, гип­но­ти­зи­ру­ет ме­ня весь ве­чер? Греш­ным де­лом да­же по­ду­мал - не тер­ро­рист­ка ли? Оше­лом­ля­ющие из­ме­не­ния, бэ­би. Вы пол­ностью пе­ре­ме­ни­ли стиль. Но­вое нап­рав­ле­ние «уименс­либ»? Или это уже за кор­мой, бэ­би? «Амнес­ти» - но­вая иг­руш­ка? Вы, долж­но быть, из сос­то­ятельной семьи? Про­шу про­ще­ния, бэ­би, за этот го­рох воп­ро­сов - ста­рая ре­пор­терс­кая при­выч­ка, бэ­би. Вы да­же пок­рас­не­ли, бэ­би, я оше­лом­лен. Крас­ка сты­да - это что-то но­вое. Клас­си­ка, да? Возв­рат к клас­си­ке?

    - Если бы вы зна­ли, Анд­рей, как я ра­да вас ви­деть, - очень ти­хо про­го­во­ри­ла она, про­тя­ну­ла ру­ку и чуть-чуть кон­чи­ка­ми пальцев дот­ро­ну­лась до его лок­тя.

    Ну и ну, по­ду­мал он, экий ток от нее идет. Влюб­ле­на, что ли? Да ведь и в са­мом де­ле - она влюб­ле­на в ме­ня. Фан­тас­ти­ка, она сде­ла­ла из ме­ня ро­ман­ти­чес­кий об­раз, по­ду­мал Анд­рей. Нет, не­воз­мож­но ра­зоб­раться в ба­бах, сколько с ни­ми ни во­зись.

    Он ог­ля­нул­ся вок­руг - Та­ни ниг­де не бы­ло. Тог­да он ска­зал Крис­ти­не, что чер­товс­ки го­ло­ден и, мо­жет быть, она раз­де­лит с ним ноч­ную тра­пе­зу. Уст­ро­ят ли ее жа­ре­ные «скам­пи» под шам­панс­кое «Но­вый Свет»? О'кей, он поп­ро­сил ста­ро­го Хуа нак­рыть им стол на юж­ной га­ле­рее, из ко­то­рой был под подъем пря­мо в «ба­шен­ку».

    Они си­де­ли вдво­ем над за­ти­ха­ющей до­ли­ной, в глу­би­не ко­то­рой в этот пред­рас­свет­ный час, слов­но уг­ли на кост­ре, ос­ты­вал за­гульный Кок­те­бель. По всей «Ка­хов­ке», од­на­ко, еще мелька­ли те­ни: со­лид­ные гос­ти разъеха­лись, нас­та­ло вре­мя мо­ло­де­жи. На лу­жай­ке под ска­лой тан­це­ва­ло нес­колько пар: в све­те низ­ких, при­жа­тых к тра­ве фо­на­рей, вид­ны бы­ли мелька­ющие но­ги, все, что вы­ше ко­лен, скры­то во мра­ке.

    Во вре­мя ноч­ной этой тра­пе­зы вы­яс­ни­лось вдруг не­ма­ло­важ­ное обс­то­ятельство. Ока­за­лось, что Ан­тон и под­руж­ка Крис­ти­ны, Па­ме­ла, об­вен­ча­лись еще тог­да, вес­ной, что Па­ме­ла за­бе­ре­ме­не­ла и, сле­до­ва­тельно, чем­пи­он «Анти­ка-рал­ли» ско­ро ста­нет де­дом.

    Вот это да, ска­зал Луч­ни­ков, все сра­зу, хо­тя и не очень-то от­да­вал се­бе от­чет в том - что сра­зу. Ока­за­лось так­же, что и для Крис­ти­ны эти ме­ся­цы не прош­ли бесп­лод­но: она хоть и не за­бе­ре­ме­не­ла, но в ней ро­ди­лось но­вое соз­на­ние. Она пос­тиг­ла бес­цельность сво­их мо­ло­дых блуж­да­ний - и леф­тиз­ма, и фе­ми­низ­ма - и те­перь ре­ши­ла пос­вя­тить се­бя уз­ни­кам со­вес­ти во всем ми­ре. Не без ва­ше­го вли­яния, мис­тер Мальбо­ро, про­изо­шел этот сдвиг. Прос­ти, Крис­ти­на, но я к уз­ни­кам со­вес­ти имею лишь кос­вен­ное от­но­ше­ние, в том смыс­ле, что участь чи­лий­цев или ар­ген­тин­цев, мне, приз­на­юсь со сты­дом, как-то да­ле­ка. Рус­ские уз­ни­ки - вот на­ша пе­чаль. Увы, мы во­об­ще пог­ру­же­ны только в свои, рус­ские, проб­ле­мы, а их столько… увы…

    - Вот с рус­ских-то все и на­ча­лось, - пе­чально приз­на­лась Крис­ти­на (узнать ее бы­ло нельзя): - вер­нее, с рус­ско­го, с вас, Анд­рей. Я ду­ма­ла о вас… Мо­жет быть, сла­вянс­кие ге­ны ви­но­ва­ты… сен­ти­мен­тальность… ка­за­лось бы, по­ду­ма­ешь - lit­tle se­xu­al af­fa­ir [8], но я не мог­ла вас за­быть… и в Шта­тах я ста­ла изу­чать вас… да-да… про­ник­ла в ва­шу идею… ме­ня по­ра­зи­ла ее жерт­вен­ность… Про­фес­со­ра в Гар­вар­де го­во­ри­ли, что это ти­пич­ный рус­ский са­до­ма­зо­хизм, но мне ка­жет­ся, все глуб­же, важ­нее… мо­жет быть, это ухо­дит к ре­ли­гии… не знаю… во вся­ком слу­чае мне ста­ла про­тив­ной моя рас­пут­ная и ду­рац­кая жизнь, и тог­да я от­да­ла по­ло­ви­ну сво­их де­нег в Меж­ду­на­род­ную Ам­нис­тию и ста­ла ра­бо­тать на них… Хо­ти­те верьте, хо­ти­те нет, но у ме­ня пос­ле вас не бы­ло ни од­но­го муж­чи­ны.

    Сногсшибательно, про­бор­мо­тал Луч­ни­ков, к че­му же та­кая, схи­ма?

    Он пос­мот­рел на ми­лый овал ее ли­ца, на вы­со­кую шею в бе­лом во­рот­нич­ке, и в са­мом де­ле не­кая мо­на­шес­кая све­жесть… Он был взвол­но­ван - что-то от Ста­рой Рос­сии чувст­во­ва­лось в этой аме­ри­ка­ноч­ке, что-то от тех ба­ры­шень и от «не­ба в ал­ма­зах…»

    - Сколько вам лет, Крис­ти­на? - спро­сил он.

    - Тридцать один год.

    - А Па­ме­ле?

    - Двадцать два.

    «Жена на три го­да стар­ше Ан­тош­ки…» - по­ду­мал он.

    Вдруг в кон­це га­ле­реи по­яви­лась нез­на­ко­мая фи­гу­ра. Луч­ни­ков быст­ро вы­нул свой ма­ленький пис­то­лет из под­мы­шеч­ной ко­бу­ры. Че­ло­век сде­лал ус­по­ка­ива­ющий жест ла­донью, пос­та­вил на пол ка­кой-то ящи­чек, вы­тя­нул те­лес­ко­пи­чес­кую ан­тен­ну и на­жал кноп­ку. Выс­ве­тил­ся эк­ран Ти-Ви-Ми­га. Че­ло­век мед­лен­но уда­лил­ся.

    - Что это зна­чит? - ис­пу­ган­но про­го­во­ри­ла Крис­ти­на.

    - Всё шу­тят, - зло ус­мех­нул­ся Луч­ни­ков. Пис­то­лет вер­нул­ся на свое при­выч­ное мес­то.

    Послышался вкрад­чи­вый ше­пот те­ле­сог­ля­да­тая:

    - Если кто-ни­будь не спит, есть воз­мож­ность при­кос­нуться к тай­нам ве­ли­ких ми­ра се­го. Воп­ро­сы по­том, гос­по­да. Сей­час вни­ма­ние. Сю­жет отс­нят двад­цать ми­нут на­зад.

    На эк­ра­не по­явил­ся мыс Хер­со­нес, тем­ная гро­ма­да Вла­ди­мирс­ко­го со­бо­ра, ок­ру­жен­ная разб­ро­сан­ны­ми по хол­мам ан­тич­ны­ми ру­ина­ми: стол­би­ки мра­мор­ных ко­лонн, кус­ки ка­пи­те­лей и мо­за­ика мер­ца­ли под ко­леб­лю­щи­ми­ся ог­ня­ми Се­вас­то­польско­го пор­та.

    К со­бо­ру мед­лен­но под­ка­тил бес­шум­ный «рус­со-балт». Из не­го выш­ла жен­щи­на. Бе­лое платье, об­на­жен­ные за­го­ре­лые пле­чи. За ней вы­лез­ла дол­го­вя­зая су­хо­па­рая фи­гу­ра. По­жи­лой гос­по­дин. Двое ти­хо пош­ли ко вхо­ду в со­бор, и две­ри пе­ред ни­ми отк­ры­лись с тя­же­лым скри­пом. В со­бо­ре го­ре­ли нес­колько све­чей, сво­ды и бо­ко­вые при­де­лы бы­ли во мра­ке, но ви­ден был мас­сив­ный гроб, сто­ящий пе­ред кли­ро­сом. Те­ло гра­фа Но­во­сильце­ва. За­тем съемка пош­ла с дру­гой точ­ки, ко­щунст­вен­ный опе­ра­тор проб­рал­ся не ина­че, как за ал­тарь. Вы­со­кий ста­рик ос­тал­ся сто­ять в две­рях. Жен­щи­на приб­ли­жа­лась. Че­рез нес­колько се­кунд Луч­ни­ков уз­нал Та­ню, уви­дел ее близ­ко над гро­бом со све­чой в ру­ке над го­ло­вой сво­его дру­га. Сверх­чувст­ви­тельная оп­ти­ка вых­ва­ти­ла из мра­ка ее ус­та­лое и поч­ти злое в све­те све­чи ли­цо. Оно дол­го дер­жа­лось на эк­ра­не, и злость по­ки­да­ла его, ос­та­ва­лась только ус­та­лость.

    Он смот­рел и смот­рел на это ли­цо.

    - Вы про­ща­етесь с ней? - ус­лы­шал он из­да­ли го­лос Крис­ти­ны.

    Тогда он вык­лю­чил под­лый ящик.

    

    

    У Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча в Сим­фе­ро­по­ле по­явил­ся но­вый друг - хо­зя­ин гаст­ро­но­ми­чес­кой лав­ки гос­по­дин Мер­ка­тор, толс­тоб­рю­хий оп­ти­мист, со­вер­шен­но не­оп­ре­де­лен­ной на­ци­ональнос­ти, ве­ду­щий, од­на­ко, свою ро­дос­лов­ную не­пос­редст­вен­но от Мер­ка­то­ро­вой кар­ты.

    Марлен Ми­хай­ло­вич лю­бил за­хо­дить под по­ло­са­тые тен­ты это­го за­ве­де­ния на Си­нопс­ком бульва­ре, ока­зы­ваться в уют­ном прох­лад­ном мир­ке чу­дес­но­го изо­би­лия. Не­большое предп­ри­ятие бы­ло за­пол­не­но та­ки­ми пре­лес­тя­ми, ка­ких и в спец­бу­фе­тах, и в «крем­лев­ках» на ул. Гра­новс­ко­го не сы­щешь. При­ятен был и раз­мер ма­га­зи­на, не­по­хо­же­го на ги­гантс­кие су­пер­мар­ке­ты, то­же за­би­тые под са­мый по­то­лок «де­фи­ци­том», но все-та­ки чем-то не­уло­ви­мым на­по­ми­на­ющие расп­ре­де­ли­тельную сис­те­му Мос­ко­вии. В са­мом де­ле, ведь эти ги­гантс­кие су­пер­мар­ке­ты, долж­но быть, и есть то, что прос­той со­ветс­кий граж­да­нин во­об­ра­жа­ет при сло­ве «ком­му­низм», осу­ществ­ле­ние ве­ко­веч­ной меч­ты че­ло­ве­чест­ва.

    В лав­ке гос­по­ди­на Мер­ка­то­ра ни­ка­ким ком­му­низ­мом уж ни­как не пах­ло, здесь пре­об­ла­дал осо­бен­ный дух проц­ве­та­юще­го ста­ро­го ка­пи­та­лиз­ма - смесь за­па­хов от­лич­ней­ших Та­ба­ков, пря­нос­тей, чая, вет­чин и сы­ров. Це­ны гос­по­дин Мер­ка­тор пред­ла­гал то­же весьма прив­ле­ка­тельные, уме­рен­ные, а пос­ле то­го, как они сош­лись с Мар­ле­ном Ми­хай­ло­ви­чем, це­ны эти для месье Ку­зен­ко прев­ра­ти­лись в чис­тей­ший сим­вол.

    Марлен Ми­хай­ло­вич, меж­ду на­ми го­во­ря, об­ра­тил­ся к са­мос­наб­же­нию из чис­тей­шей эко­но­мии. Сов­сем не труд­но бы­ло рас­счи­тать, что в ма­га­зи­нах еда сто­ила в три ра­за де­шев­ле, чем в рес­то­ра­нах. Слу­жа­щие ИПИ по­лу­ча­ли по со­ветс­ким мер­кам вы­со­кие ок­ла­ды в ва­лю­те, а «ген­кон­сулътант» Ку­зен­ков по вы­со­чай­шей мер­ке, на уров­не ди­рек­то­ра ИПИ, то есть пос­ла, но тем не ме­нее все ра­бот­ни­ки «инсти­ту­та» ста­ра­лись сбе­речь «бе­лые руб­ли» для бо­лее ка­пи­тальных при­об­ре­те­ний, чем быст­ро ис­че­за­ющая еда. Сколько все­го на­до бы­ло при­вез­ти в Моск­ву - для же­ны, для де­тей, для родст­вен­ни­ков, го­ло­ва шла кру­гом.

    Господин Мер­ка­тор бег­ло, хо­тя и безг­ра­мот­но, го­во­ря­щий, по­чи­тай, на двад­ца­ти язы­ках, вклю­чая да­же ив­рит, сра­зу рас­поз­нал в Ку­зен­ко­ве со­ветс­ко­го че­ло­ве­ка и пред­ло­жил ему ча­шеч­ку ко­фе. Че­рез нес­колько дней он уви­дел Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча на эк­ра­не те­ле­ви­зо­ра и очень воз­гор­дил­ся, что та­кая важ­ная пер­со­на ста­ла его «кас­то­ме­ром», то есть пос­то­ян­ным кли­ен­том. Ему очень льсти­ло, что Мар­лей Ми­хай­ло­вич удос­та­ива­ет его бе­се­да­ми, да не только удос­та­ива­ет, но да­же и как-то осо­бен­ным об­ра­зом ин­те­ре­су­ет­ся, слов­но же­ла­ет что-то из этих бе­сед по­черп­нуть. Ког­да в лав­ке по­яв­лял­ся Ку­зен­ков, гос­по­дин Мер­ка­тор ос­тав­лял тор­гов­лю двум мо­ло­дым под­руч­ным, с дос­то­инст­вом рас­по­ря­жал­ся нас­чет «ча­шеч­ки ко­фе» и приг­ла­шал гос­тя в свой ка­би­нет, в мяг­кие ко­жа­ные крес­ла, в прох­ла­ду, где они иной раз бе­се­до­ва­ли чуть ли не по ча­су, а то и больше.

    - Любопытно, гос­по­дин Мер­ка­тор, - с пар­тий­ным при­щу­ром спра­ши­вал Мар­лен Ми­хай­ло­вич, - вот вы, предп­ри­ни­ма­тель-оди­ноч­ка, то­же яв­ля­етесь сто­рон­ни­ком Об­щей Судьбы?

    Господин Мер­ка­тор под­ни­мал бро­ви, раз­во­дил ру­ка­ми, по­том при­жи­мал ла­до­ни к гру­ди. Месье Ку­зен­ко мо­жет не сом­не­ваться: как и все мыс­ля­щие лю­ди (а я се­бя к та­ким имею сме­лость при­чис­лять, биз­нес - это только часть мо­ей жиз­ни), он, Влад­ко Мер­ка­тор, ко­неч­но же, го­ря­чий сто­рон­ник идеи Об­щей Судьбы и бу­дет го­ло­со­вать за ее кан­ди­да­тов.

    Однако от­да­ет ли се­бе от­чет гос­по­дин Мер­ка­тор в том, что по­бе­да СО­Са на вы­бо­рах мо­жет при­вес­ти не к фор­мально­му, а к фак­ти­чес­ко­му сли­янию Кры­ма с СССР?

    - Ах, Мар­лен Ми­хай­ло­вич, - вы раз­ре­ши­те мне вас так на­зы­вать? - Труд­но по­ве­рить в то, что та­кое ве­ли­кое со­бы­тие про­изой­дет при жиз­ни на­ше­го по­ко­ле­ния, но ес­ли оно про­изой­дет - это бу­дет по­ис­ти­не эк­сай­тмент - стать сви­де­те­лем ис­то­ри­чес­ко­го пе­ре­ло­ма, та­кое вы­па­да­ет на до­лю не каж­до­му. Как вы ска­за­ли, месье Ку­зен­ко? Бла­жен, кто по­се­тил сей мир в его ми­ну­ты ро­ко­вые? Раз­ре­ши­те за­пи­сать? Алек­сандр Блок?

    Господин Мер­ка­тор вы­тас­ки­вал тя­же­лый в ко­жа­ном пе­реп­ле­те грос­сбух и за­пи­сы­вал в не­го рус­скую строч­ку. Обо­жаю все рус­ское! И это вов­се не по­то­му, что имею од­ну шестьде­сят чет­вер­тую часть рус­ской кро­ви, как наш пос­лед­ний Го­су­дарь, а прос­то по­то­му, что мы здесь, на Ост­ро­ве, все, и да­же та­та­ры, ка­ким-то об­ра­зом при­чис­ля­ем се­бя к рус­ской культу­ре. Вы зна­ете, на­ша вер­хуш­ка, врэ­ва­ку­ан­ты, бы­ли всег­да очень так­тич­ны по от­но­ше­нию к на­ци­ональным груп­пам, а та­кие, как я, сре­ди­зем­но­морс­кие ти­пы, лю­бят тер­пи­мость, то­ле­рант­ность, оп­ре­де­лен­ную гра­цию в на­ци­ональных от­но­ше­ни­ях. Возьми­те ме­ня: ку­зен - вли­ятельный ад­во­кат в Ве­не­ции, те­тя - вла­де­ли­ца чай­ной ком­па­нии в Тель-Ави­ве, есть Мер­ка­то­ры и на Мальте, и в Сар­ди­нии, в Мар­се­ле, Бар­се­ло­не… Ho­mo mi­deo ter­ra­no - это че­ло­век ми­ра, гос­по­дин Ку­зен­ко.

    - О-хо-хо, гос­по­дин Мер­ка­тор…

    - Почему вы взды­ха­ете, Мар­лен Ми­хай­ло­вич? Не угод­но ли рюм­ку «Бе­не­дик­ти­на»? Кста­ти, это са­мый нас­то­ящий «Бе­не­дик­тин», я по­лу­чаю его пря­мо из мо­нас­ты­ря, и мои по­ку­па­те­ли это зна­ют. Про­дол­жаю о врэ­ва­ку­ан­тах, месье Ку­зен­ко! Вот кто мо­жет при­нес­ти ог­ром­ную пользу ве­ли­ко­му Со­ветс­ко­му Со­юзу! По­верьте мне, это слив­ки рус­ской на­ции - верх ин­тел­ли­гент­нос­ти, бла­го­родст­ва, та­лан­та. Ко­неч­но, они бы­ли ког­да-то ре­ак­ци­оне­ра­ми и дра­лись про­тив ве­ли­ких вож­дей Троц­ко­го и Ле­ни­на, но ведь ког­да это бы­ло, месье Ку­зен­ко? В не­за­па­мят­ные вре­ме­на! Ко­неч­но, и сей­час там есть раз­ные те­че­ния, не все та­кие прог­рес­сив­ные, как наш за­ме­ча­тельный Анд­рей, но ведь ве­ли­кий Со­ветс­кий Со­юз в на­ше вре­мя стал так мо­гуч, что мо­жет поз­во­лить се­бе не­ко­то­рые дис­кус­сии сре­ди сво­их граж­дан, не так ли?

    - О-хо-хо, - гос­по­дин Мер­ка­тор, - взды­хал вко­нец рас­стро­ен­ный бол­тов­ней ла­воч­ни­ка Мар­лен Ми­хай­ло­вич. - Вы хо­тя бы по­ни­ма­ете, что у нас со­ци­ализм, что ес­ли мы объеди­ним­ся, вы пе­рес­та­не­те вла­деть сво­им прек­рас­ным ма­га­зи­ном?

    - Яки! - ра­дост­но си­яя, воск­ли­цал гос­по­дин Мер­ка­тор. - Так я бу­ду здесь ме­нед­же­ром, со­ци­алис­ти­чес­ким ди­рек­то­ром, да?! Ведь не от­ка­жет­ся же ве­ли­кий Со­ветс­кий Со­юз от мо­его опы­та, от мо­их сре­ди­зем­но­морс­ких свя­зей!

    - Допустим, - уны­ло го­во­рил Мар­лен Ми­хай­ло­вич. - Од­на­ко у вас не бу­дет здесь ни анг­лий­ско­го чая, ни итальянско­го про­шют­то, ни фран­цузс­ких сы­ров, ни аме­ри­канс­ких си­га­рет, ни шот­ландс­ко­го вис­ки, ни пло­дов ки­ви, ни…

    - Ха-ха-ха, - хо­хо­тал гос­по­дин Мер­ка­тор. - От­ме­чаю у вас, Мар­лен Ми­хай­ло­вич, склон­ность к чер­но­му юмо­ру. Ха-ха-ха, это мне нра­вит­ся!

    - О-хо-хо, гос­по­дин Мер­ка­тор, до­ве­ри­тельно вам го­во­рю, что в ва­шем ма­га­зи­не мно­го­го не бу­дет, увы, дол­жен вас огор­чить, вы не смо­же­те при со­ци­ализ­ме пох­вас­таться пол­ным комп­лек­том то­ва­ров, мне очень жаль, но вам при­дет­ся кое-что пря­тать под при­лав­ком, у вас тут бу­дут оче­ре­ди и дур­ной за­пах, прос­ти­те ме­ня, гос­по­дин Мер­ка­тор, но не хо­ти­те ли вы в свою кра­си­вую кни­гу за­пи­сать еще од­но из­ре­че­ние? Уинс­тон Чер­чилль: «Ка­пи­та­лизм - это не­рав­ное расп­ре­де­ле­ние бла­женст­ва, со­ци­ализм - это рав­ное расп­ре­де­ле­ние убо­жест­ва».

    - Браво! Ка­кое счастье все-та­ки бе­се­до­вать с об­ра­зо­ван­ны­ми людьми! Мар­лен Ми­хай­ло­вич, мы, тор­го­вые лю­ди Кры­ма, пос­та­ра­ем­ся прев­ра­тить со­ци­алис­ти­чес­кое убо­жест­во, по сло­вам Чер­чил­ля, в со­ци­алис­ти­чес­кое бла­женст­во. Ведь это не труд­но, в са­мом де­ле. Глав­ное - энер­гия, глав­ное ини­ци­ати­ва. Рав­но­мер­ное же расп­ре­де­ле­ние благ - это, сог­ла­си­тесь, «суть че­ло­ве­чес­кой ци­ви­ли­за­ции. Не это­му ли учил нас Иисус?

    - Правильно, Иисус учил нас это­му, но мы по­ка ока­за­лись пло­хи­ми уче­ни­ка­ми, а жизнь да­же в фор­му­лу ре­ак­ци­оне­ра Чер­чил­ля вно­сит кор­рек­ти­вы. За­пи­ши­те, гос­по­дин Мер­ка­тор, не­ко­то­рую мо­ди­фи­ка­цию: «Со­ци­ализм - это не­рав­ное расп­ре­де­ле­ние убо­жест­ва».

    - А это чье, месье Ку­зен­ко?

    - Простите, мне нуж­но ид­ти. Очень приз­на­те­лен за бе­се­ду. Гос­по­дин Мер­ка­тор про­во­жал сво­его по­чет­но­го гос­тя до две­рей и да­же вы­хо­дил за по­рог, что­бы ею ви­де­ли вмес­те со столь важ­ной пти­цей, с «круп­ным со­ветс­ким то­ва­ри­щем», со­се­ди и кон­ку­рен­ты по тор­го­вой Си­нопс­кой ули­це. Мо­ло­дые под­руч­ные «яки» Ха­сан и Альберт вы­но­си­ли по­куп­ки Ку­зен­ко­ва и ук­ла­ды­ва­ли в ма­ши­ну, сильно по­дер­жан­ный «пе­жо». Са­ми они рас­ка­ты­ва­ли на ши­кар­ных «ли­те­рах», но вос­хи­ща­лись скром­ностью мо­гу­щест­вен­но­го «то­ва­ри­ща» и от­но­си­ли ее к об­щей скром­нос­ти ве­ли­ко­го Со­ветс­ко­го Со­юза.

    Господин Мер­ка­тор не раз на­ме­кал Ку­зен­ко­ву, что был бы счаст­лив при­нять его у се­бя до­ма, в го­родс­кой квар­ти­ре или на «ля да­че» в Ка­ра­че­ли, все бу­дут прос­то счаст­ли­вы, и же­на, и де­ти, од­на­ко Мар­лен Ми­хай­ло­вич вся­кий раз мяг­ко отк­ло­нял эти на­ме­ки, и Мер­ка­тор сра­зу по­ка­зы­вал, что по­ни­ма­ет от­каз и да­же как бы из­ви­ня­ет­ся за свое на­хальство: за­ле­тел, мол, вы­со­ко, не по чи­ну. Од­наж­ды Мар­лен Ми­хай­ло­вич рас­сер­дил­ся и выс­ка­зал­ся нап­ря­мик: гос­по­дин Мер­ка­тор, бо­юсь, что вы ме­ня не­вер­но по­ни­ма­ете. Я не мо­гу по­се­тить ваш дом и да­чу в Ка­ра­че­ли вов­се не из-за чванст­ва, а из-за слеж­ки. За мной пос­то­ян­но наб­лю­да­ют, и вся­кий но­вый мой кон­такт мо­жет выз­вать неп­ред­ви­ден­ные ос­лож­не­ния.

    Господин Мер­ка­тор ужас­но воз­му­тил­ся. Не­уже­ли ос­ва­гов­цы име­ют наг­лость сле­дить за та­ким че­ло­ве­ком, как месье Ку­зен­ко? Он не­мед­лен­но на­пи­шет письмо в «Курьер», он их вы­ве­дет на чис­тую во­ду! Ах, гос­по­дин Мер­ка­тор, опять вы не сов­сем вер­но оце­ни­ва­ете си­ту­ацию. Ос­ва­гов­цы ва­ши ни­чуть ме­ня не вол­ну­ют. Ме­ня вол­ну­ют на­ши же то­ва­ри­щи, мои кол­ле­ги. Они мо­гут на­пи­сать на ме­ня до­нос. К со­жа­ле­нию, до­вольно расп­рост­ра­нен­ное яв­ле­ние в на­шей сре­де - за­яв­ле­ния, док­лад­ные, «сиг­на­лы», до­но­си­тельство, увы, нас­ле­дие ста­ли­низ­ма. Гос­по­дин Мер­ка­тор был чрез­вы­чай­но уд­ру­чен сло­ва­ми Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча, ос­тал­ся в мрач­ной за­дум­чи­вос­ти, но при оче­ред­ной встре­че с Мар­ле­ном Ми­хай­ло­ви­чем сно­ва си­ял. Он мно­го ду­мал над этой си­ту­аци­ей так на­зы­ва­емо­го «до­но­си­тельства» и по­нял, что в ос­но­ве сво­ей она идет от ве­ли­ко­го чувст­ва общ­нос­ти, чувст­ва еди­ной семьи, от мас­со­вой тя­ги к со­вер­шенст­ву, от чувст­ва не­кой об­щей «ма­те­ри», ко­то­рой мож­но и по­жа­ло­ваться на бра­та, вот имен­но от то­го, че­го не хва­та­ет ост­ро­ви­тя­нам, да и всем лю­дям разд­роб­лен­но­го За­пад­но­го ми­ра. Да-да, гос­по­дин Мер­ка­тор, пе­чально ска­зал Ку­зен­ков, вы пра­вильно рас­су­ди­ли, это­го чувст­ва не хва­та­ет лю­дям за­пад­но­го ми­ра.

    Они не­из­ле­чи­мы, ду­мал он, по­се­щая ми­тин­ги, чи­тая пред­вы­бор­ные пла­ка­ты, си­дя у те­ле­ви­зо­ра, изу­чая га­зе­ты, бе­се­дуя с людьми на при­емах в по­сольствах, в са­ло­нах арис­ток­ра­тии, на вер­ни­са­жах, выс­тав­ках и бес­ко­неч­ных со­рев­но­ва­ни­ях. С каж­дым днем обс­та­нов­ка на Ост­ро­ве все бо­лее вы­хо­ди­ла из-под влас­ти при­выч­ных ста­ро­рус­ских инс­ти­ту­тов. Де­пу­та­ты чуть ли не всех пар­тий, да­же и мо­нар­хис­ты, на­чи­на­ли свои выс­туп­ле­ния с клятв вер­нос­ти СО­Су. От­каз от Идеи Об­щей Судьбы прак­ти­чес­ки ли­шал ка­ких-ли­бо шан­сов на по­бе­ду в вы­бо­рах. Од­ни лишь экст­ре­мистс­кие груп­пки, ко­то­рые и не рас­счи­ты­ва­ли на мес­та в Ду­ме, поз­во­ля­ли се­бе ата­ко­вать луч­ни­ковс­кую бра­тию. «Яки-на­ци­она­лизм» очень быст­ро вы­ми­рал, предс­та­вал пе­ред из­би­ра­те­ля­ми все бо­лее не­серьезным и бе­зо­бид­ным мо­ло­деж­ным клу­бом. Меж­ду тем Моск­ва бес­ко­неч­ны­ми шиф­ров­ка­ми зап­ра­ши­ва­ла Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча, дер­жит ли он ру­ку на пульсе со­бы­тий, ре­гу­ли­ру­ет ли оный пульс, нап­рав­ля­ет ли со­бы­тия в долж­ное рус­ло? В ка­кое рус­ло, ло­мал он се­бе го­ло­ву, ку­да мне нап­рав­лять эти со­бы­тия? С ка­ки­ми груп­пи­ров­ка­ми вес­ти пе­ре­го­во­ры и к че­му их тол­кать, ес­ли все и так пы­шут бур­ной лю­бовью к ве­ли­ко­му СССР? Ре­во­лю­ци­он­ная те­ория и прак­ти­ка, от­ве­ча­ла Моск­ва, подс­ка­зы­ва­ет нам, что в слож­ных си­ту­аци­ях сле­ду­ет всег­да опи­раться на ра­бо­чий класс как на пе­ре­до­вой от­ряд про­ле­та­ри­ата. Вам нуж­но най­ти под­хо­дя­щую при­чи­ну для по­се­ще­ния Ара­батс­кой ин­дуст­ри­альной зо­ны, всту­пить в кон­так­ты с ли­де­ра­ми проф­со­юзов, с де­яте­ля­ми мест­ной со­ци­ал-де­мок­ра­тии. Ос­те­ре­гай­тесь пар­тии, име­ну­ющей се­бя «ком­му­нис­ты-неф­тя­ни­ки». Опе­ра­тив­ные свод­ки со­об­ща­ют, что у них есть пря­мой вы­ход на Белг­рад. Предс­тавьте в ЦК обс­то­ятельный док­лад о си­ту­ации и наст­ро­ени­ях в Ара­батс­кой зо­не.

    Что же это за вздор, тоск­ли­во ду­мал Мар­лен Ми­хай­ло­вич. Ка­ко­го чер­та им да­лась эта ин­дуст­ри­альная зо­на? Не­уже­ли они не по­ни­ма­ют, ка­кую ма­лую роль иг­ра­ет в по­ли­ти­чес­кой жиз­ни Кры­ма так на­зы­ва­емый ра­бо­чий класс, эти не­сус­вет­ные бо­га­чи, ду­ющие пи­во и жу­ющие кро­ва­вые бифш­тек­сы тол­щи­ной в ру­ку. Кро­ме то­го, там, на Ара­ба­те, во­об­ще 60 про­цен­тов на­се­ле­ния - иност­ран­ные ра­бо­чие: тур­ки, гре­ки и ара­бы. Крым­ча­нам са­мим не очень-то нра­вит­ся пач­кать ру­ки в неф­ти. Как мож­но столь рьяно дер­жаться за дрях­лые дог­мы, да еще и под­го­нять под эти дог­мы не­ве­ро­ят­ные ис­то­ри­чес­кие со­бы­тия? Как мож­но не раз­ви­вать марк­сизм?

    Марлен Ми­хай­ло­вич стал уже пу­гаться сво­их мыс­лей. Ведь ког­да-то, еще нес­колько лет на­зад, он и сам смот­рел на Ара­бат как на ци­та­дель клас­со­во­го соз­на­ния, как на мо­гу­чий эше­лон клас­со­во­го дви­же­ния. Иног­да он про­сы­пал­ся в но­чи, вста­вал, ку­рил, смот­рел на пус­тын­ный бульвар, за го­лы­ми вет­ка­ми ко­то­ро­го све­ти­лись кое-где вит­ри­ны ма­га­зи­нов и огоньки нед­ре­ман­ных ар­тис­ти­чес­ких клу­бов, и ду­мал о том, что, быть мо­жет, в этот мо­мент, в этой зим­ней крымс­кой но­чи он, ком­му­нист Мар­лен Ми­хай­ло­вич Ку­зен­ков - са­мый ре­ак­ци­он­ный че­ло­век в стра­не, что, мо­жет быть, ник­то так страст­но, как он, не про­ти­вос­то­ит в ду­ше сли­янию этой ма­лой стра­ны с ве­ли­кой мет­ро­по­ли­ей.

    Он ду­мал об этом Ост­ро­ве, стран­ным об­ра­зом по­мес­тив­шем­ся чуть ли не в цент­ре не­большо­го Чер­но­го мо­ря. Ка­кие тек­то­ни­чес­кие си­лы про­ви­де­ния от­де­ли­ли его от ма­те­ри­ка и для че­го? Уж не для то­го ли, что­бы за­дать на­ше­му по­ко­ле­нию рус­ских ны­неш­нюю му­чи­тельную за­да­чу? Он ду­мал о Чон­гарс­ком про­ли­ве и вспо­ми­нал День Лей­те­нан­та Бей­ли-Лэн­да, 20 ян­ва­ря 1920 го­да, один из са­мых за­сек­ре­чен­ных для со­ветс­ко­го на­ро­да ис­то­ри­чес­ких дней, день ужа­са­юще­го по­ра­же­ния по­бе­до­нос­ной про­ле­тарс­кой ар­мии, ког­да про­тив всей ла­ви­ны ре­во­лю­ци­он­ных масс встал один-единст­вен­ный мальчиш­ка, анг­ли­ча­нин, пры­ща­вый и ду­раш­ли­вый. Встал и по­бе­дил. До се­го вре­ме­ни ник­то в Со­ветс­ком Со­юзе, за иск­лю­че­ни­ем Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча да еще нес­кольких спе­ци­алис­тов, не име­ет пра­ва знать, а тем бо­лее упо­ми­нать об этом дне. Ник­то не зна­ет, а уж тем бо­лее не упо­ми­на­ет, раз­ве что жал­кая куч­ка нравст­вен­ных уро­дов, от­ще­пен­цев, ка­ких-ни­будь двух-трех мил­ли­он­чи­ков так на­зы­ва­емой кри­ти­чес­ки мыс­ля­щей ин­тел­ли­ген­ции, то есть не­пол­но­цен­ных граж­дан.

    Марлен Ми­хай­ло­вич был до­пу­щен к сек­рет­ным ар­хи­вам двад­цать лет на­зад, уже в хру­щевс­кое вре­мя, ког­да сфор­ми­ро­вал­ся ны­неш­ний сек­тор Вос­точ­но­го Сре­ди­зем­но­морья. Он вспо­ми­нал сей­час свое пер­вое оше­лом­ле­ние и да­же не от са­мо­го фак­та разг­ро­ма удар­но­го Юж­но­го флан­га Крас­ной Ар­мии, а от то­го, что кач­ну­лись ус­тои ве­ры, то есть те­ории - «роль лич­нос­ти в ис­то­рии» по­вер­ну­лась вдруг к не­му неп­риг­ляд­ным, не-марк­систс­ким бо­ком, ис­ка­зи­ла гар­мо­нию внут­рен­не­го ми­ра мо­ло­до­го уче­но­го. Впос­ледст­вии он то и де­ло вновь и вновь ухо­дил в эти сек­рет­ней­шие ар­хи­вы, ка­кая-то стран­ная тя­га влек­ла его ко Дню Лей­те­нан­та Бей­ли-Лэн­да. Ему да­же ста­ло ка­заться, что он был сви­де­те­лем это­го дня, слу­чив­ше­го­ся за де­вять лет до его рож­де­ния.

    Двадцатое ян­ва­ря. Трид­цать гра­ду­сов мо­ро­за. Со­ро­ка­мильное гор­ло Чон­гарс­ко­го про­ли­ва ско­ва­но креп­чай­шим льдом, по ко­то­ро­му мо­гут дви­гаться мно­го­ты­сяч­ные ко­лон­ны с ар­тил­ле­ри­ей. Все со­от­ветст­во­ва­ло в этот день ло­ги­ке клас­со­вой борьбы: пол­ностью де­мо­ра­ли­зо­ван­ная и де­зор­га­ни­зо­ван­ная Доб­ро­вольчес­кая ар­мия в па­ни­ке гру­зи­лась на дрях­лые па­ро­хо­ды в пор­тах Се­вас­то­по­ля, Ял­ты, Фе­одо­сии, Кер­чи, Ев­па­то­рии; пос­лед­ние бо­ес­по­соб­ные час­ти, вро­де ма­мон­тов­цев, мар­ков­цев и дроз­дов­цев дра­лись с на­ле­тев­ши­ми из гор­ных уще­лий та­тарс­ки­ми са­бельны­ми от­ря­да­ми; ка­зачьи пол­ки раз­ло­же­ны больше­вистс­ки­ми аги­та­то­ра­ми; пол­ностью «упро­па­ган­ди­ро­ва­ны» эки­па­жи мощ­ной анг­лий­ской эс­кад­ры, приз­ван­ной ох­ра­нять се­вер­ное по­бе­режье. Про­яв­ляя клас­со­вую со­ли­дар­ность с рос­сий­ским про­ле­та­ри­атом, анг­лий­ские мо­ря­ки и морс­кие пе­хо­тин­цы по­ки­ну­ли свои ко­раб­ли, вмерз­шие в лед у пир­сов и на рей­де Альма-Тар­ха­на, и ми­тин­го­ва­ли под крас­ны­ми фла­га­ми на на­бе­реж­ных и на ба­зар­ной пло­ща­ди сре­ди тор­го­вых ря­дов, ма­за­нок и ми­на­ре­тов это­го про­ни­зан­но­го ле­дя­ным вет­ром се­ве­рок­рымс­ко­го го­ро­да. В пол­ком со­от­ветст­вии с ло­ги­кой клас­со­вой борьбы впер­вые за сто­ле­тия за­мерз Чон­гарс­кий со­ро­ка­мильный про­лив, и уже в пол­ней­шем со­от­ветст­вии с ло­ги­кой клас­со­вой борьбы под свер­ка­ющим мо­роз­ным солн­цем по свер­ка­юще­му льду спо­кой­но дви­га­лись к Ост­ро­ву ар­мии Фрун­зе и Ми­ро­но­ва. Бы­ло, прав­да, нем­но­го скользко, ко­пы­та ко­ней слег­ка разъезжа­лись, од­на­ко фла­ги ре­яли в выц­вет­шем от мо­ро­за не­бе, ор­кест­ры иг­ра­ли «Это есть наш пос­лед­ний и ре­ши­тельный бой» и крас­но­ар­мей­цы ве­се­ло ма­тю­ка­лись, не наб­лю­дая ни­ка­ких приз­на­ков соп­ро­тив­ле­ния со сто­ро­ны пос­лед­не­го при­бе­жи­ща клас­со­во­го вра­га.

    Не со­от­ветст­во­ва­ло ло­ги­ке клас­со­вой борьбы лишь наст­ро­ение двад­ца­тид­вух­лет­не­го лей­те­нан­та Ри­чар­да Бей­ли-Лэн­да, смен­но­го ко­ман­ди­ра од­ной из ба­шен глав­но­го ка­либ­ра на ли­ней­ном ко­раб­ле «Ли­вер­пуль»: он был слег­ка с пох­мелья. Во­ору­жив­шись ка­ра­би­ном, офи­це­рик зас­та­вил сво­их пуш­ка­рей ос­таться в баш­не; больше то­го, раз­вер­нул баш­ню в сто­ро­ну нас­ту­па­ющих ко­лонн и отк­рыл по ним зал­по­вый огонь ги­гантс­ки­ми шест­над­ца­ти­дюй­мо­вы­ми сна­ря­да­ми. При­цельность стрельбы не иг­ра­ла ро­ли: сна­ря­ды ло­ма­ли лед, пе­ре­до­вые ко­лон­ны то­ну­ли в ле­дя­ной во­де, зад­ние сме­ша­лись, на­ча­лась па­ни­ка. Все это мож­но бы­ло наб­лю­дать с на­бе­реж­ной Альма-Тар­ха­на да­же в не очень сильные би­нок­ли, а по­рой и не­во­ору­жен­ным гла­зом. Сту­ча­ли те­лег­раф­ные ап­па­ра­ты по все­му Кры­му: анг­лий­ский флот от­ра­жа­ет нас­туп­ле­ние крас­ных! Не­ожи­дан­ный шквал вдох­но­ве­ния ох­ва­тил бе­лую ар­мию. С аэрод­ро­ма в Са­ры-Бу­ла­те трой­ка­ми ста­ли под­ни­маться дрях­лые «фар­ма­ны», «ньюпо­ры» и «ви­тя­зи» с ра­дуж­ны­ми кру­га­ми на крыльях. Они сбра­сы­ва­ли на лед взрыв­ные па­ке­ты. Глав­но­ко­ман­ду­ющий ба­рон Вран­гель от­дал при­каз всем вой­скам вый­ти на се­вер­ные бе­ре­га, и впер­вые за це­лый ме­сяц пол­ки под­чи­ни­лись. Дроз­довс­кая ди­ви­зия выд­ви­ну­лась на се­вер­ные ру­бе­жи. Да­же шку­ровс­кие «волчьи сот­ни» ос­та­ви­ли до по­ры ув­ле­ка­тельную рез­ню с та­та­ра­ми в теп­лых ущельях и пос­ка­ка­ли в мо­роз­ные сте­пи. Да­же ос­тат­ки рус­ско­го во­ен­но­го фло­та в Ба­лак­лавс­кой бух­те пос­ле че­ре­ды ми­тин­гов ста­ли раз­во­дил па­ры и под­ни­мать анд­ре­евс­кие фла­ги. Анг­лий­ские эки­па­жи вер­ну­лись на бо­евые пос­ты. Прест­ран­ней­шим об­ра­зом клас­со­вое соз­на­ние ста­ло ус­ту­пать мес­то соб­лаз­ну во­ен­ной по­бе­ды. Впро­чем, бри­танс­кое пра­ви­тельство не прос­ти­ло мя­теж­ни­ков, и большинст­во мат­ро­сов пос­ле окон­ча­ния вой­ны пред­поч­ло осесть на крымс­кой зем­ле, чем под­верг­нуться страш­ным морс­ким pe­ne­ten­ti­ary в тра­ди­ци­ях Вла­ды­чи­цы Mo­pей. Так и об­ра­зо­ва­лись се­ве­ро-крымс­кие анг­лий­ские по­се­ле­ния, срод­ни авст­ра­лий­ским ко­ло­ни­ям бег­лых ка­торж­ни­ков.

    Красные вой­ска в пер­вые сут­ки раз­ло­ма льда по­нес­ли чу­до­вищ­ные по­те­ри. Мар­лен Ми­хай­ло­вич вспом­нил, как нер­вы у не­го сда­ли, как он не вы­дер­жал и раз­ры­дал­ся, чи­тая спис­ки жертв в ря­дах ге­ро­ичес­кой Вто­рой Кон­ной Ар­мии, Ин­зенс­ких и Сим­бирс­ких пе­хот­ных ди­ви­зий, бро­не­вых ба­тальонов и кон­ной ар­тил­ле­рии, Дра­лись крас­ные от­ча­ян­но, ста­ра­лись най­ти дру­гие пу­ти к крымс­ким бе­ре­гам, но Чон­гар за­мерз только в гор­ло­ви­не, за­пад­нее и вос­точ­нее бы­ла во­да. Крас­но­ар­мей­цы цеп­ля­лись за пес­ча­ные бан­ки и гиб­ли сре­ди ле­дя­но­го ме­си­ва ты­ся­ча­ми и ты­ся­ча­ми. Доб­ро­вольчес­кая же ар­мия воз­рож­да­лась на гла­зах. Го­ря­чие го­ло­вы ста­ли уже при­зы­вать к но­во­му по­хо­ду на Бе­ло­ка­мен­ную. Бла­го­ра­зу­мие, од­на­ко, по­бе­ди­ло. Ост­ров от­бил ата­ку и още­ти­нил­ся. Че­рез нес­колько дней по­дул мощ­ный юго-вос­точ­ный ве­тер. В Чон­гарс­ком про­ли­ве раз­бу­ше­вал­ся шторм. Ге­роя бит­вы лей­те­нан­та Бей­ли-Лэн­да наш­ли в офи­церс­ком клу­бе Са­ры-Бу­ла­та. Двое су­ток под­ряд он иг­рал в ка­нас­ту с рус­ски­ми лет­чи­ка­ми.

    Марлен Ми­хай­ло­вич по­дол­гу рас­смат­ри­вал фо­то­порт­рет лей­те­нан­та. От­то­пы­рен­ные уши, над­мен­но-при­дур­ко­ва­тый взгляд, за­ли­зан­ный про­бор. Ре­тушь, долж­но быть, скры­ла пры­щи, но они яв­но пред­по­ла­га­лись. На сним­ке он не тя­нул на свои двад­цать два, что-то воз­ле со­вер­шен­но­ле­тия, эда­кий гим­на­зист-пе­ре­рос­ток. Ка­кой-то, ес­тест­вен­но, отп­рыск, ка­кой-то за­ху­да­лой арис­ток­ра­тии, по­томст­вен­ный ro­yal navy. Ка­кая чу­до­вищ­ная не­ле­пость - пар­ши­вый мальчиш­ка прер­вал мощ­ный сим­фо­ни­чес­кий ход ис­то­рии! Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча по­че­му-то со­вер­шен­но воз­му­ща­ло, что Дик Бей­ли-Лэнд в пос­ле­ду­ющие за по­бе­дой ин­тервью нас­той­чи­во отк­ло­нял вся­чес­кие восх­ва­ле­ния, ди­фи­рам­бы, все­воз­мож­ные «пра­щи Да­ви­да» и собст­вен­ный ге­ро­изм. «Мне прос­то бы­ло лю­бо­пыт­но, что по­лу­чит­ся, - го­во­рил он га­зет­чи­кам. - Кля­нусь, гос­по­да, у ме­ня и в мыс­лях не бы­ло за­щи­щать Крым или рус­скую им­пе­рию, конс­ти­ту­цию, де­мок­ра­тию, как там еще, уве­ряю, мне прос­то бы­ла лю­бо­пыт­на са­ма си­ту­ация - лед, нас­туп­ле­ние, глав­ный ка­либр, бунт на ко­раб­ле, очень бы­ло все за­бав­но. По­жа­луй, ме­ня больше все­го ин­те­ре­со­ва­ла эф­фек­тив­ность глав­но­го ка­либ­ра в та­кой, сог­ла­си­тесь, умо­ри­тельной си­ту­ации». Здесь он обыч­но на­чи­нал смор­каться в пла­ток с вен­зе­ля­ми, и га­зет­чи­ки, зах­ле­бы­ва­ясь от вос­тор­га, шпа­ри­ли це­лые пе­ри­оды о «бри­танс­ком юмо­ре», но от «пра­щи Да­ви­да» все рав­но не от­ка­за­лись.

    Как? воз­му­щал­ся Мар­лен Ми­хай­ло­вич. Да­же без вся­ко­го клас­со­во­го соз­на­ния, без не­на­вис­ти к по­бе­до­нос­ным мас­сам, а только лишь из чис­то­го лю­бо­пытст­ва гнус­ный арис­ток­ра­тиш­ка от­вер­нул ис­то­ри­чес­кий про­цесс, прос­то мо­ча ему в го­ло­ву уда­ри­ла. Да нет же, ер­ни­ча­ет, прос­то сно­бистс­кое вы­ла­мы­ва­ние, а в глу­би­не-то ду­ши не­сом­нен­но по­ни­мал, что по­бе­да шах­те­ров Дон­бас­са и пи­терс­ких ме­тал­лур­гов гро­зит его эс­секс­ким ла­унам. Так убеж­дал се­бя Мар­лен Ми­хай­ло­вич, но сам-то, гля­дя на фо­то лей­те­нан­та, в глу­би­не ду­ши не сом­не­вал­ся, что, вот имен­но, ноль не­на­вис­ти, ноль клас­со­во­го соз­на­ния, а прос­то «лю­бо­пыт­но, что по­лу­чит­ся».

    Думая сей­час о Дне Лей­те­нан­та, Мар­лен Ми­хай­ло­вич пе­ре­би­рал в уме и дру­гие свои за­ко­вы­ки, ту­пи­ки ис­то­рии, в ко­их марк­систс­кая те­ория те­ря­ла свою ос­но­во­по­ла­га­ющую.

    Бывали вре­ме­на­ми и внут­рен­ние сод­ро­га­ния, ког­да му­зы­ка ре­во­лю­ции на­чи­на­ла ка­заться ка­ко­фо­ни­ей, ку­да ес­ли и до­ле­та­ют зву­ки под­лин­ной му­зы­ки, то лишь слу­чай­но, и зву­ки эти, зна­ки жерт­вен­нос­ти, меч­ты, люб­ви, тут же то­нут в тоск­ли­вом бре­ду ос­но­во­по­ла­га­ющей пар­ти­ту­ры.

    Марлен Ми­хай­ло­вич вздрог­нул, от­го­няя ко­щунст­вен­ные мыс­ли, стал пе­ре­лис­ты­вать шиф­ров­ки, пе­ре­пис­ку с «Вид­ным ли­цом», справ­ки, вы­пис­ки, инст­рук­ции, по­том вдруг всю эту дрянь от­мах­нул от се­бя, вздох­нул тяж­ко, но как-то и ос­во­бож­ден­но, как бы тя­жесть эту с се­бя сни­мая, зап­ла­кал и пре­дал­ся сво­ему сок­ро­вен­но­му и неж­но­му - люб­ви к Кры­му.

    Я люб­лю этот Ост­ров, па­мять о Ста­рой Рос­сии и меч­ту о Но­вой, эту бо­га­тую и бес­пут­ную де­мок­ра­тию, пор­ты ска­лис­то­го Юга, отк­ры­тые на весь мир, энер­гию ис­то­ри­чес­ки об­ре­чен­но­го рус­ско­го ка­пи­та­лиз­ма, дев­чо­нок и бо­ге­му Ял­ты, ар­хи­тек­тур­ное буй­ст­во Сим­фи, туч­ные ста­да вос­точ­ных паст­бищ и гран­ди­оз­ные пше­нич­ные по­ля За­па­да, чу­до ин­дуст­ри­альной Ара­батс­кой зо­ны, сам кон­тур это­го Ост­ро­ва, по­хо­жий на морс­ко­го ко­та. Я столько лет от­дал это­му чу­ду на­ту­ры и ис­то­рии, и не­уже­ли все это мо­жет про­пасть по ве­ле­нию ка­ко­го-ни­будь «Пре­неп­ри­ят­ней­ше­го», воп­ре­ки всем смыс­лам и про­тив вы­го­ды всей на­шей стра­ны, да­же без оп­ре­де­лен­но­го мне­ния ру­ко­водст­ва? О, Бо­же, я не пе­ре­жи­ву это­го, о, Бо­же, я дол­жен это­му по­ме­шать! Так да­же ад­ре­сом к Гос­по­ду ду­мал «ге­не­ральный кон­сультант по воп­ро­сам зо­ны Вос­точ­но­го Сре­ди­зем­но­морья» Мар­лен Ми­хай­ло­вич Ку­зен­ков.

    Однако по­ра бы­ло со­би­раться в «ко­ман­ди­ров­ку». Отп­ла­кав­шись, Мар­лен Ми­хай­ло­вич прис­ту­пил к вы­пол­не­нию ди­рек­ти­вы. Выз­вал ма­ши­ну из ИПИ, по­ло­жил в ат­та­ше-кей­с пи­жа­му и умы­вальные при­над­леж­нос­ти и отп­ра­вил­ся к ес­тест­вен­но­му со­юз­ни­ку, за­черп­нуть жи­вой во­ды из кла­де­зя клас­со­во­го соз­на­ния Ара­батс­кой ин­дуст­ри­альной зо­ны.

    По до­ро­ге, гля­дя с фри­у­эя на фер­мы бо­га­тых нем­цев (весь ост­ров умуд­ря­ют­ся, чер­ти, снаб­жать чу­дес­ней­ши­ми мо­лоч­ны­ми про­дук­та­ми, а сы­ры и вет­чи­ну еще экс­пор­ти­ру­ют в Ев­ро­пу), Мар­лен Ми­хай­ло­вич об­ду­мы­вал док­лад­ную «Вид­но­му», ка­кую до­зу де­ма­го­гии за­пус­тить и что се­бе поз­во­лить всерьез, ду­мал уже и о ре­чи пе­ред чле­на­ми Об­щест­ва Друж­бы и как бы увильнуть от «ком­му­нис­тов-неф­тя­ни­ков»; сло­вом, весь уже был на служ­бе, вне сом­не­ний и тре­вог.

    - Эх, фер­мы тут, эх, ста­да! - вдруг с не­по­нят­ным смыс­лом вздох­нул шо­фер Ло­па­тов.

    Марлен Ми­хай­ло­вич быст­ро гля­нул на мя­сис­тую ряш­ку. Что име­ет в ви­ду? Про­во­ци­ру­ет или тай­ком вос­хи­ща­ет­ся? - Да-а-а-а, - выс­ка­зал­ся Мар­лен Ми­хай­ло­вич. Те­перь уже шо­фер быст­ро на не­го пос­мот­рел. С ми­ну­ту еха­ли мол­ча.

    - Нашего бы му­жи­ка сю­да, - ска­зал Ло­па­тов и те­перь уже всем ли­цом по­вер­нул­ся к Мар­ле­ну Ми­хай­ло­ви­чу. - Бла­го­дат­ная поч­виш­ка-то, а, то­ва­рищ Ку­зен­ков? Бла­го­дат­ная, эх­ма, поч­ви­ца!

    Восторгаться при­род­ны­ми ка­чест­ва­ми Кры­ма в ИПИ не возб­ра­ня­лось. Мар­ле­ну Ми­хай­ло­ви­чу ста­ло про­тив­но и му­тор­но от то­го, что шо­фер бо­ит­ся его, а он шо­фе­ра.

    - Рядность, Ло­па­тов, ряд­ность, - су­хо ука­зал он на до­ро­гу и от­вер­нул­ся.

    «Вот так не прой­дет и го­да пос­ле «вос­со­еди­не­ния», и крым­ча­не бу­дут бо­яться друг дру­га, как мы с Ло­па­то­вым. Луч­ни­ков ду­ма­ет, что у рус­ских от Кры­ма при­ба­вит­ся храб­рос­ти. Дуд­ки, у всех только тру­сос­ти дос­та­нет…»

    Бросить все, сбе­жать, выс­ту­пить по Ти-Ви, объявить вой­ну СО­Су, отк­рыть гла­за ду­ра­кам, об­ра­титься к За­па­ду…»

    - Вот она, Ак-Ме­четь! - Ло­па­тов на­чал спуск к по­бе­режью Азовс­ко­го за­ли­ва.

    

    С вы­со­ты фри­у­эя уже вид­на бы­ла Ара­батс­кая Стрел­ка, лю­бо­пыт­ное яв­ле­ние при­ро­ды, пес­ча­ная ко­са ши­ри­ной в пол­то­ра-два ки­ло­мет­ра и дли­ной больше сот­ни. С вос­точ­ной сто­ро­ны на всю дли­ну ко­сы тя­ну­лись див­ные пля­жи из крас­но­го ра­ку­шеч­ни­ка, там гу­ля­ли чис­тые вол­ны Азовс­ко­го за­ли­ва. С за­пад­ной же сто­ро­ны сто­ял тух­лый не­под­виж­ный и мел­ко­вод­ный Си­ваш, сок­ро­ви­ще Кры­ма, дра­го­цен­ный ре­зер­ву­ар неф­ти, при­род­но­го га­за, безд­на все­воз­мож­ных дру­гих ма­те­ри­алов. Со­от­ветст­вен­но все и бы­ло ор­га­ни­зо­ва­но: с за­пад­ной сто­ро­ны вдоль всей ко­сы и в глу­би­не Си­ва­ша сто­яли бу­ро­вые выш­ки, пе­ре­гон­ные, очис­ти­тельные, обо­га­ти­тельные за­во­ды, ре­зер­ву­ары и эс­та­ка­ды - джунг­ли ин­дуст­рии. По се­ре­ди­не ко­сы про­ле­га­ло шес­ти­ряд­ное шос­се со все­ми при­чин­да­ла­ми: те­ле­фо­на­ми че­рез каж­дый ки­ло­метр, ав­то­ма­ти­чес­ки­ми бен­зо­ко­лон­ка­ми, ав­то­ма­та­ми с ко­фе, си­га­ре­та­ми, ко­лой, ча­ем, жвач­кой, кон­фе­та­ми, хот­до­га­ми, бо­га­тые ба­ры, вы­дер­жан­ные в так на­зы­ва­емом «пог­ра­нич­ном сти­ле». Да­лее по вос­точ­но­му бе­ре­гу ко­сы, то есть прос­то-нап­рос­то в по­лу­то­ра ки­ло­мет­рах от ин­дуст­ри­альных джунг­лей, шли пля­жи, при­ча­лы ка­те­ров и яхт, го­род­ки и по­сел­ки тру­дя­щих­ся и про­мыш­лен­ни­ков, ультра­сов­ре­мен­ные по­се­ле­ния с мак­си­мальны­ми удобст­ва­ми и обильны­ми, хо­тя да­ле­ко и не изыс­кан­но­го вку­са, разв­ле­че­ни­ями. Ос­нов­ны­ми цент­ра­ми на Стрел­ке бы­ли го­ро­да Ак-Ме­четь, Большой Бем и Тре­тий Ка­зен­ный Учас­ток, ку­да, собст­вен­но го­во­ря, и нап­рав­лял­ся сей­час ав­то­мо­биль Ку­зен­ко­ва, ибо там рас­по­ла­га­лось прав­ле­ние «Ара­бат-ойл-Ком-па­ни», цент­ры проф­со­юзов и об­ществ. На се­вер­ном хвос­ти­ке ко­сы был еще в ду­хе Ди­ко­го За­па­да по­се­ло­чек, под наз­ва­ни­ем Ма­лый Бем и Ко­пей­ка. О нем хо­ди­ли тол­ки по все­му Ост­ро­ву, го­во­ри­ли, что там мож­но ли­бо сдох­нуть со ску­ки, ли­бо ис­пы­тать са­мые не­ве­ро­ят­ные прик­лю­че­ния; там сре­ди гру­зо­вых при­ча­лов и тру­боп­ро­во­дов име­лось де­сят­ка два бор­де­лей на лю­бой вкус, сло­вом, ми­ни-Гон­конг.

    Перед при­ез­дом на Тре­тий Ка­зен­ный Учас­ток, уже тог­да, ког­да на го­ри­зон­те по­яви­лась раз­ноц­вет­ная куч­ка его не­боск­ре­бов с реф­лек­ти­ру­ющи­ми стек­ла­ми, Мар­лен Ми­хай­ло­вич по­ду­мал, что хо­ро­шо бы ему здесь ос­таться од­но­му, из­ба­виться бы от шо­фе­ра Ло­па­то­ва. В ка­ком он чи­не? На­вер­ня­ка не ни­же май­ора. Он еще раз гля­нул на не­го сбо­ку. Эда­кое ли­цо! Да ведь это же Не­рон! В са­мом де­ле, бо­лее разв­ра­щен­но­го тру­дя­ще­го­ся не сы­щешь.

    Уже в гос­ти­ни­це «Ли­тей­ный-Сплен­дид» Мар­лен Ми­хай­ло­вич нап­ря­мую сде­лал шо­фе­ру пред­ло­же­ние:

    - Послушайте, Ло­па­тов, я бу­ду здесь три дня без вся­ких пе­ре­ез­дов. По­че­му бы вам не мах­нуть в Ма­лый Бем и Ко­пей­ку? Го­во­рят, там та­кое! Дру­гая воз­мож­ность вряд ли предс­та­вит­ся.

    Глаза Ло­па­то­ва зажг­лись вдруг ди­ким ог­нем: он, вид­но, не был ли­шен во­об­ра­же­ния.

    - А… вы… то­ва­рищ Ку­зен­ков… как… тут… - за­бор­мо­тал он.

    - Лопатов, - тон­ко ус­мех­нул­ся Мар­лен Ми­хай­ло­вич. - На­до же по­ни­мать, все ж мы лю­ди…

    - Вот имен­но! - воск­лик­нул Фе­офан Ло­па­тов и весь да­же зас­ве­тил­ся. - Вот имен­но, как это все до­ход­чи­во - мы все лю­ди и все хо­чем че­го пос­ла­ще. И этот круп­ней­ший ра­бот­ник, та­инст­вен­ный ген­кон­сультант, с ко­то­ро­го при­ка­за­но глаз не спус­кать, то­же яв­ный «все мы лю­ди» и то­же хо­тит в ин­дуст­ри­альной зо­не гу­же­ваться без по­мех. Ко­неч­но, не­мед­лен­но в ду­шу мно­го­опыт­но­го Ло­па­то­ва вкра­лось сом­не­ние: об­на­ру­жат то­ва­ри­щи в Ма­лом Бе­ме и Ко­пей­ке - ко­нец карьере, отст­ра­нят от ру­ля, при­дет­ся вла­чить ос­та­ток жиз­ни на ро­ди­не. И в то же вре­мя… Ло­па­тов с тос­кой ог­ля­ды­вал пус­тын­ный уют­ный холл «Ли­тей­ной-Сплен­дид» с мяг­ким пру­жи­ня­щим по­лом, све­тильни­ка­ми, ску­ча­ющим в глу­би­не хол­ла бар­ме­ном… гля­нул в стек­лян­ную сте­ну, где туск­ло­ва­то поб­лес­ки­ва­ли зим­ние вол­ны Азовс­ко­го за­ли­ва и сно­ва за­со­са­ло - «все мы лю­ди». Да го­ри все ог­нем - жизнь про­хо­дит, и в ито­ге бу­дет му­чи­тельно горько и обид­но за бес­цельно про­жи­тые го­ды, да вот как за­ка­чусь на три дня к бля­дям в Ма­лый Бем и Ко­пей­ку, в царст­во кай­фа!… - пусть по­том хоть из пар­тии вы­чис­тят, все рав­но я за три дня с та­мош­ни­ми дев­чон­ка­ми да го­ми­ка­ми та­кое уви­жу, че­го вы, до­ро­гие то­ва­ри­щи, да­же в мас­со­вом масш­та­бе за всю жизнь не пой­ма­ете… До удив­ле­ния быст­ро про­ле­те­ли сей­час пе­ред Ло­па­то­вым уны­лые го­ды на шо­ферс­ко-сыск­ной служ­бе. Ско­ро и сам Ост­ров Окей по­ле­тит в тар­та­ра­ры, и все про­ле­тит, ни­че­го не уви­дишь, и вспом­нить бу­дет не­че­го.

    Все эти чувст­ва вдруг чрез­вы­чай­но яс­но от­ра­зи­лись на мя­сис­том ли­це Ло­па­то­ва, а Мар­лен Ми­хай­ло­вич, все тут же по­нял, лиш­ний раз по­ра­зил­ся, как из­ме­ни­лись за пос­лед­ние го­ды «на­ши лю­ди». Че­рез ми­ну­ту Ло­па­то­ва уже не бы­ло: на по­сольской ма­ши­не рва­нул к меж­ду­на­род­ным бля­дям в Ма­лый Бем и Ко­пей­ку.

    Марлен Ми­хай­ло­вич, ос­во­бож­ден­но вздох­нув, стал рас­по­ла­гаться в чу­дес­ном двух­ком­нат­ном но­ме­ре, ок­на­ми, ко­неч­но, на чис­тое мо­ре. Вни­зу пус­тын­ные вы­ли­зан­ные улоч­ки Третьего Ка­зен­но­го Участ­ка шли к пля­жу. Ве­тер сги­бал вер­хуш­ки пи­ра­ми­дальных мож­же­ве­ло­вых кус­тов, тя­ну­щих­ся вдоль зер­кальных вит­рин. Из­ред­ка про­ез­жал ав­то­мо­биль или про­хо­дил ка­кой-ни­будь мо­ло­дой па­рень в яр­ком ано­ра­ке из плас­ти­ка. Мар­лен Ми­хай­ло­вич ис­пы­тал вдруг чувст­во уюта, спо­кой­ст­вия, пол­ную отор­ван­ность от прок­ля­тых проб­лем и не­ле­пых инст­рук­ций. Про­жи­ву здесь три дня в пол­ном оди­но­чест­ве, не бу­ду ни­ко­му зво­нить, ни с кем встре­чаться, ну а от­чет сос­тав­лю за ми­лую ду­шу - что нам даст этот от­чет, не от­да­лит ка­таст­ро­фы ни на миг, и ни на миг ее не приб­ли­зит. Про­си­жу три дня у те­ле­ви­зо­ра, бу­ду пе­ре­хо­дить с ка­на­ла на ка­нал за Ти-Ви-Ми­гом, сле­дить за пе­ри­пе­ти­ями из­би­ра­тельной кам­па­нии. Гу­лять, чи­тать га­зе­ты, смот­реть те­ле­ви­зор… На три дня вый­ду из иг­ры и пос­та­ра­юсь оп­ре­де­литься, ку­да ид­ти мне, с кем и за что. В кон­це ко­ман­ди­ров­ки из ка­ко­го-ни­будь ба­ра поз­во­ню в Моск­ву и ска­жу Ве­ре, что­бы она поз­во­ни­ла мне от сво­ей сест­ры. Быть мо­жет, не за­се­кут. Ве­ра все пой­мет, поп­ро­шу ее вый­ти на «Вид­ное ли­цо» и еще раз по­пы­таться удер­жать их от ка­таст­ро­фи­чес­ких ре­ше­ний.

    Он вклю­чил те­ле­ви­зор. На од­ном ка­на­ле шла фран­цузс­кая мно­го­се­рий­ная че­пу­ха, на дру­гом иг­рал аме­ри­канс­кий джаз, на третьем бу­ше­вал со­ветс­кий хок­кей­ный чем­пи­онат… Ти-Ви-Миг он об­на­ру­жил на шес­том ка­на­ле. Пу­ле­мет­ная дробь ком­мен­та­то­ра сра­зу же прог­на­ла из это­го су­ме­реч­но­го дня сон­ное спо­кой­ст­вие и от­ре­шен­ность. Ка­ме­ра­ме­ны по­ка­зы­ва­ли из Ев­па­то­рии сногс­ши­ба­тельное со­бы­тие - слет «Волчьей Сот­ни», на ко­то­ром ультрап­ра­вая ор­га­ни­за­ция объявля­ла о сво­ем при­со­еди­не­нии к Со­юзу Об­щей Судьбы. Ка­кой-то дрях­лый пол­ков­ник (ве­ро­ят­но, один из пос­лед­них ка­ва­ле­рис­тов Шку­ро) с вос­тор­гом рас­ска­зы­вал мо­ло­де­жи о сво­ей ту­ристс­кой по­езд­ке в Моск­ву и об ог­ром­ном впе­чат­ле­нии, ко­то­рое про­из­вел на не­го во­ен­ный па­рад на Крас­ной пло­ща­ди. Ни сло­ва о ком­му­низ­ме - Рос­сия, мощь, гра­ни­цы им­пе­рии, флаг на всех ши­ро­тах ми­ра, XXI век - век рус­ских! В пре­зи­ди­уме соб­ра­ния Мар­лен Ми­хай­ло­вич вдруг уви­дел про­фес­со­ра Фо­фа­но­ва, од­но­го из «однок­лас­сни­ков». Еще не­де­лю на­зад его, ли­бе­ра­ла, «лю­би­те­ля крас­но­пу­зых», в та­ком соб­ра­нии раз­ма­за­ли бы по сте­не, те­перь, за не­де­лю до вы­бо­ров, он был по­чет­ный гость и «вол­че­со­тен­цы» жда­ли его сло­ва.

    Зазвонил те­ле­фон. Мар­лен Ми­хай­ло­вич пе­ре­дер­нул­ся. Кто мо­жет мне зво­нить? Кто зна­ет, что я в «Ли­тей­ном-Сплен­дид»? Ока­за­лось, зна­ют те, ко­му по­ла­га­ет­ся знать. Зво­нил из Фе­одо­сии Вильям Ива­но­вич Кок­ки­на­ки. Под та­ким име­нем пре­бы­вал на Ост­ро­ве пол­ков­ник Сер­ге­ев. Вальяжный про­фес­сор-архе­олог при­был в Фе­одо­сию с лич­ны­ми на­уч­ны­ми це­ля­ми из Ка­ли­фор­нии. Мяг­ким кар­та­вым го­вор­ком ар­хе­олог на пра­вах ста­ро­го дру­га и зна­то­ка Кры­ма приг­ла­шал Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча по­се­тить его в Фе­одо­сии. В том слу­чае, ес­ли вас одо­ле­ют де­ла или ви­зи­те­ры, до­ро­гой мой, ми­лос­ти про­шу - я снял див­ный особ­ня­чок у мо­ря, мы смо­жем, как в ста­рые вре­ме­на, пос­по­рить о третьем слое кур­га­на Теп­сень или о про­ис­хож­де­нии древ­них во­до­емов на скло­нах Ле­ги­не­ра. Поз­вольте, ка­кие ви­зи­те­ры, я ни­ко­го не жду, воз­ра­зил Мар­лен Ми­хай­ло­вич, ни с кем не на­ме­рен… Да-да, ко­неч­но, я и сам люб­лю уеди­не­ние, за­час­тил гос­по­дин Кок­ки­на­ки, со­чувст­вую вам от всей ду­ши. Вот только вче­ра из­ба­вил­ся от од­но­го ну­миз­ма­та, не­кий Иг­натьев-Игнатьев, лич­ность лю­бо­пыт­ная, но пол­ный ди­ле­тант. Со­ве­тую вам та­ких лю­би­те­лей ад­ре­со­вать к сво­ему - ха-ха - шо­фе­ру или да­же пря­мо ко мне. Нy, а уж ес­ли по­ле­зут ка­кие-ни­будь древ­ние егип­тя­не, то тог­да прос­то зво­ни­те мне, до­ро­гой мой, вот - за­пи­ши­те те­ле­фон.

    Соображая не­ко­то­рое вре­мя, что мог­ла бы оз­на­чать вся эта аб­ра­ка­даб­ра, Мар­лен Ми­хай­ло­вич не­ко­то­рое вре­мя не­ви­дя­щи­ми гла­за­ми смот­рел на эк­ран Ти-Ви-Ми­га, по­ка до не­го вдруг не дош­ло, что на эк­ра­не фи­гу­ри­ру­ет оче­ред­ное сногс­ши­ба­тельное со­бы­тие. Пресс-кон­фе­рен­ция в Бах­чи­са­рае. Со­вет­ник по пе­ча­ти ханс­ко­го дво­ра де­ла­ет за­яв­ле­ние жур­на­лис­там. Его вы­со­чест­во ис­ламс­кий ру­ко­во­ди­тель та­тарс­ко­го на­ро­да Кры­ма при­зы­ва­ет сво­их под­дан­ных го­ло­со­вать за Со­юз Об­щей Судьбы и вы­ра­жа­ет уве­рен­ность, что в сос­та­ве ве­ли­ко­го Со­ветс­ко­го Со­юза Крым смо­жет внес­ти бо­лее со­лид­ную леп­ту в дви­же­ние неп­ри­со­еди­не­ния, ук­ре­пить ан­ти­им­пе­ри­алис­ти­чес­кий фронт сво­их братьев по ве­ре.

    Вдруг сно­ва заз­во­нил те­ле­фон. На этот раз портье. Лю­без­ней­шим то­ном на чис­том рус­ском ин­те­ре­со­вал­ся, не же­ла­ет ли гос­по­дин по­лу­чить ужин в но­мер.

    На эк­ра­не те­ле­ви­зо­ра по­явил­ся Анд­рей. Он вып­рыг­нул из вер­то­ле­та на ба­зе ВВС в Ка­че. За ним по пя­там сле­до­ва­ла его но­вая жен­щи­на - Крис­ти­на Парс­лей, в ко­жа­ной курт­ке и джин­сах, весьма прив­ле­ка­тельная осо­ба, но до на­шей Таньки ей да­ле­ко, ду­рак Анд­рей, во всем ду­рак. Их встре­чал Чер­нок и сот­ни три вос­тор­жен­ных мо­ло­дых лет­чи­ков.

    - Ужин? Да-да, по­жа­луй­ста. Что-ни­будь по­лег­че, что-ни­будь прос­тенькое. Да, и вот еще… вот еще что… будьте лю­без­ны… бу­тыл­ку ско­ча, да-да… Что? Вот имен­но це­лую бу­тыл­ку. «Black-Whi­te» впол­не уст­ро­ит…

    Лучников под­нял­ся на три­бу­ну, под­нял ру­ки, при­зы­вая к ти­ши­не.

    - Летчики! - ска­зал он. - Ка­ра­вел­лы ис­пан­цев отп­рав­ля­лись в Ат­лан­ти­ку, не зная, что им при­не­сет каж­дая сле­ду­ющая ми­ля, шли во мрак и ту­ман. Они об­ре­ли Аме­ри­ку, но ведь ее мог­ло бы и не быть на мес­те, мрак и ту­ман пог­ло­тил бы их. Та­ков удел че­ло­ве­ка - ид­ти к но­вым бе­ре­гам. Об­ре­тем ли мы Рос­сию, на­шу судьбу и меч­ту? Лет­чи­ки, отп­рав­ля­ясь в этот путь, я хо­чу вам ска­зать, что наш мрак и ту­ман го­раз­до чер­нее и прост­ран­нее, чем тот, что ле­жал пе­ред ис­пан­ца­ми.

    Вскочил ка­кой-то чу­дес­ный юно­ша с лей­те­нантс­ки­ми знач­ка­ми в пет­ли­цах, мах­нул пи­лот­кой, прок­ри­чал:

    - Мы ле­та­ем в лю­бую по­го­ду, Анд­рей!

    Аудитория вос­тор­жен­но взре­ве­ла. Пол­ков­ник Чер­нок за­ку­рил си­га­рил­лос. Анд­рей груст­но­ва­то улы­бал­ся. Мис­сис Парс-лей (ка­жет­ся, есть та­кая трав­ка в бульон) де­монст­ри­ро­ва­ла од­ну лишь безг­ра­нич­ную пре­дан­ность сво­ему вла­ды­ке.

    Экая хит­ро­ум­ная бес­тия, вдруг с от­чет­ли­вой зло­бой по­ду­мал Ку­зен­ков о Луч­ни­ко­ве. Аги­та­ция от об­рат­но­го! Пу­га­ет лю­дей «мра­ком и ту­ма­ном», а дос­ти­га­ет же­ла­емо­го вос­тор­га, от­ва­ги. Что про­ис­хо­дит с эти­ми людьми? Вновь и вновь Сол­же­ни­цын уве­ще­ва­ет их с те­ле­эк­ра­нов - ос­та­но­ви­тесь, оду­май­тесь! Все его с бла­го­го­ве­ни­ем слу­ша­ют, а по­том при­хо­дят к сногс­ши­ба­тельно­му вы­во­ду: только ве­ли­кая зем­ля мог­ла взрас­тить столь мо­гу­чую лич­ность, только ве­ли­кий Со­ветс­кий Со­юз! Мо­жет быть, на та­кой сте­пе­ни проц­ве­та­ния у че­ло­ве­ка всег­да воз­ни­ка­ет эда­кий вы­вих в сто­ро­ну бес­смыс­лен­ных вдох­но­ве­ний? Как умуд­рил­ся Луч­ни­ков так глу­бо­ко про­ник­нуть в пси­хо­ло­гию ост­ро­ви­тян? Мо­жет быть, и впрямь в КГБ его это­му на­учи­ли? Ку­зен­ков, од­на­ко, дос­то­вер­но знал, что вер­хуш­ка Ко­ми­те­та вов­се не стре­мит­ся к зах­ва­ту Кры­ма: ведь про­па­да­ет та­кое чуд­ное ра­бо­чее по­ле. Нет, прос­то Анд­рей сам один из ост­ро­ви­тян, один из «луч­ших».

    Ти-Ви-Миг, по сво­ему обык­но­ве­нию, за­фик­си­ро­вал фи­зи­оно­мию Луч­ни­ко­ва. Стран­ное со­че­та­ние: хищ­но­ва­тая улыб­ка и груст­ный, ес­ли не тоск­ли­вый взгляд.

    - Подонок! - Ку­зен­ков под­нес ку­лак к фи­зи­оно­мии быв­ше­го дру­га. По­до­нок во всем: и род­ных сво­их за­был, и лю­би­мую выб­ро­сил, и да­же та­кая ме­лочь - не удо­су­жил­ся за все эти ме­ся­цы ста­ро­го дру­га най­ти. Все пог­ло­ти­ла са­до­ма­зо­хистс­кая идея, сно­бизм, до­ве­ден­ный до аб­сур­да.

    - Совершенно с ва­ми сог­ла­сен, Мар­лен Ми­хай­ло­вич, - проз­ву­чал поб­ли­зос­ти нес­колько прор­жав­лен­ный го­ло­сиш­ко.

    Кузенков отс­ко­чил от те­ле­ви­зо­ра. В но­мер въезжа­ла ко­ля­соч­ка с его «скром­ным ужи­ном» - це­лый на­бор под­но­сов и под­но­си­ков, прик­ры­тых се­реб­ря­ны­ми крыш­ка­ми, плюс бу­тыл­ка вис­ки. Ко­ля­соч­ку тол­кал слу­га, сред­них лет кост­ля­вый субъект с улы­боч­кой, об­на­жа­ющей ане­мич­ные дес­ны, се­до­ва­тые крылья во­лос па­да­ли на гла­за.

    - Вы наш­ли точ­ное сло­во, - ска­зал слу­га. - Анд­рей Луч­ни­ков - нравст­вен­ный по­до­нок. Я его знаю с детс­ких лет, мы вмес­те учи­лись в Сим­фе­ро­польской Гим­на­зии Име­ни Ца­ря-Осво­бо­ди­те­ля.

    Кузенков мол­ча смот­рел на слу­гу и уже по­ни­мал, что это вов­се не слу­га, что он, мо­жет быть, зря отос­лал Ло­па­то­ва, что его здесь жда­ли, что нуж­но не­мед­лен­но зво­нить г-ну Кок­ки-на­ки, ес­ли это уже не позд­но.

    Фальшивый слу­га скло­нил го­ло­ву и слег­ка под­щелк­нул каб­лу­ка­ми.

    - Разрешите предс­та­виться. Юрий Иг­натьев-Игнатьев, - ска­зал он. - Прос­ти­те ве­ли­ко­душ­но, но это бы­ла единст­вен­ная воз­мож­ность предс­тать пе­ред ва­ми, а в этом у ме­ня есть край­няя нуж­да.

    Подкинув фал­ды, как в XIX ве­ке, Иг­натьев-Игнатьев при­сел на крес­ло, но крес­ло бы­ло сов­ре­мен­ным, «утоп­ля­ющим», наг­ло­ва­тое, на­ро­чи­то ста­ро­мод­ное дви­же­ние не со­от­ветст­во­ва­ло ди­зай­ну. Он как-то не­ле­по про­ва­лил­ся и, что­бы со­от­ветст­во­вать это­му крес­лу, дерз­ко за­ки­нул но­гу на но­гу. Сме­ще­ние вре­мен и сти­лей ока­за­лось столь ду­рац­ким, что Мар­лен Ми­хай­ло­вич, нес­мот­ря на нап­ря­же­ние, ус­мех­нул­ся.

    - Игнатьев-Игнатьев? - спро­сил он ле­дя­ным то­ном. - Вол­че­со­те­нец? Знаю о вас не­ма­ло.

    - В прош­лом, лю­без­ней­ший Мар­лен Ми­хай­ло­вич, - ска­зал Иг­натьев-Игнатьев, под­чи­щая се­бе ног­ти как бы неб­реж­но, стильно и вновь фальши­во. - «Волчья Сот­ня» вы­чис­ти­ла ме­ня из сво­их ря­дов, и я горд, что это про­изош­ло за нес­колько дней до то­го, как они про­да­лись СО­Су. Те­перь я член пар­тии «ком­му­нис­ты-неф­тя­ни­ки»…

    - Браво, бра­во, - ска­зал Мар­лен Ми­хай­ло­вич. - Из «ВС» в «КН». Позд­рав­ляю. Од­на­ко не мог­ли бы вы ос­та­вить ме­ня од­но­го. Я не впол­не…

    - Более то­го, я во­шел в ЦК этой пар­тии и сей­час хо­тел бы го­во­рить с ва­ми не как част­ное ли­цо, но как член ЦК… - Иг­натьев-Игнатьев воп­ро­си­тельно про­тя­нул ру­ку к бу­тыл­ке.

    - Не тро­гай­те вис­ки, - с не­ожи­дан­ной для се­бя гру­бостью ска­зал Ку­зен­ков.

    Изображение Луч­ни­ко­ва уже ис­чез­ло с эк­ра­на. Те­перь Ти-Ви-Миг, зах­ле­бы­ва­ясь, по­вест­во­вал о дра­ме, ра­зыг­рав­шей­ся в ял­тинс­ком «Ма­жес­ти­ке»; Лю­чия Кларк наш­ла в пос­те­ли про­дю­се­ра Дже­ка Хэл­ло­у­эя мест­ную арис­ток­рат­ку Нес­сельро­де! - в то вре­мя, как… и так да­лее, и то­му по­доб­ное. Сре­ди ин­тервьюиру­емых пер­сон мелькнул на ми­ну­ту и не­дав­ний эмиг­рант ки­но­ре­жис­сер Ви­та­лий Ган­гут. Он ка­те­го­ри­чес­ки от­ме­же­вы­вал­ся от пос­тельной ис­то­рии, за­яв­ляя, что на Лю­чию Кларк он «кла­дет» (не­яс­ное мес­то, гос­по­да, позд­нее пос­та­ра­ем­ся уточ­нить), а Ли­доч­ку Нес­сельро­де «ви­дал в гро­бу» (пос­ле­ду­ют разъясне­ния, ми­лос­ти­да­ри), из всей ос­тальной «ша­ра­ги» знать ни­ко­го не же­ла­ет, а Осьми­но­га це­нит как сильно «се­ку­ще­го» в ки­но про­дю­се­ра. Без вся­ко­го сом­не­ния, ин­тервьюиру­емый был слег­ка или ос­но­ва­тельно на­ве­се­ле. Ему был за­дан воп­рос: кста­ти, прав­да ли, что вы сов­мест­но с Хэл­ло­у­э­ем вы­на­ши­ва­ете пла­ны сверх­мощ­но­го блок­бас­те­ра? Ган­гут хит­ро за­улы­бал­ся, пог­ро­зил пальцем и в та­ком ви­де был за­фик­си­ро­ван.

    - Кажется, вы зна­ете и это­го не­го­дяя, то­ва­рищ Ку­зен­ков? - спро­сил Иг­натьев-Игнатьев, ки­вая на эк­ран.

    - Я вам не то­ва­рищ, - рявк­нул Мар­лен Ми­хай­ло­вич, на­лил се­бе пол­ный ста­кан вис­ки, а бу­тыл­ку нед­вус­мыс­лен­но пе­рес­та­вил по­дальше от неп­ро­ше­но­го гос­тя.

    - Что ка­са­ет­ся ме­ня, то я знаю его прек­рас­но, - ус­мех­нул­ся Иг­натьев-Игнатьев, ни­чуть не сму­ща­ясь. - Ви­тя Ган­гут - нравст­вен­ный урод и ал­ко­го­лик. Дру­жок на­ше­го ге­роя. Ви­ди­мо, пре­да­тельство ро­ди­ны у этих гос­под в кро­ви.

    После ста­ка­на вис­ки все вспых­ну­ло яр­ким све­том и юмо­ром. -

    - Не поз­во­лить ли вам вый­ти вон, ми­лос­ти­дарь, ра­де­тель ро­ди­ны? - ска­зал Ку­зен­ков Иг­натьеву-Игнатьеву и рез­ко по­ка­зал ему на дверь. В жес­те бы­ло что-то ле­нинс­кое.

    Зашевелилось ли­цо Ган­гу­та на те­ле­эк­ра­не. В от­вет на воп­рос о СО­Се он смор­щил­ся, буд­то прих­лоп­нул на шее ко­ма­ра и про­бор­мо­тал:

    - Презираю…

    Замелькало что-то за­ру­беж­ное. Ти-Ви-Миг шу­ро­вал с оди­на­ко­вым ус­пе­хом по все­му ми­ру. Нефть, разв­рат­ные мор­ды шей­хов и ре­во­лю­ци­он­ных ли­де­ров, тер­ро­рис­ты, плей­бои, уче­ные, спортс­ме­ны, мо­де­ли и бля­ди.

    - Да, я ра­де­тель ро­ди­ны сво­ей, - на­ду­ва­ясь спесью, за­го­во­рил Иг­натьев-Игнатьев и сно­ва по­тя­нул­ся к бу­тыл­ке, но Мар­лен Ми­хай­ло­вич вновь ее пе­рес­та­вил по­дальше, - и ра­ди борьбы с вра­га­ми ея, со сво­лочью вро­де Луч­ни­ко­ва, го­тов со­еди­ниться да­же с ком­му­нис­та­ми-неф­тя­ни­ка­ми, с са­мим дьяво­лом…

    - Под Ро­ди­ной вы что под­ра­зу­ме­ва­ете? - спро­сил Мар­лен Ми­хай­ло­вич.

    Глаза Иг­натьева-Игнатьева ра­дост­но сверк­ну­ли - ага, не вы­го­ня­ют! Все-та­ки на­чи­на­ет­ся же ди­алог же!

    - Мое по­ня­тие Ро­ди­ны, преж­де все­го от­ли­ча­ет­ся от луч­ни­ковс­ко­го, - быст­ро, ед­ва ли не зах­ле­бы­ва­ясь, про­го­во­рил он.

    - Только-то и все­го, - Мар­лен Ми­хай­ло­вич изоб­ра­зил ра­зо­ча­ро­ва­ние. - Скуч­но­ва­то, гос­по­дин Иг­натьев-Игнатьев. У вас как буд­то и не Ро­ди­на, а только лишь Луч­ни­ков на уме. Зад­ви­ну­лись вы на этой пер­со­не.

    Голова Иг­натьева-Игнатьева упа­ла, и Мар­лен Ми­хай­ло­вич ус­лы­шал глу­хое от­ча­ян­ное вор­ча­ние.

    - Налейте мне ско­ча, - на­ко­нец раз­ли­чил он сло­ва.

    - Не налью. Я вас не приг­ла­шал. Вы ме­ня не ин­те­ре­су­ете.

    Игнатьев-Игнатьев взял се­бя в ру­ки, от­ки­нул на­зад во­ло­сы, встал и про­гу­лял­ся по ков­ру.

    - Напрасно пре­неб­ре­га­ете, Мар­лен Ми­хай­ло­вич, - ска­зал он. - Сей­час я предс­тав­ляю те нем­но­гие си­лы на Ост­ро­ве, ко­то­рые про­ти­вос­то­ят эпи­де­мии СО­Са. За­пад, как всег­да, рас­пи­сы­ва­ет­ся в банк­ротст­ве. Мы вы­хо­дим на Белг­рад, мы ищем пу­ти в Пе­кин. Мы, семь ле­вых пар­тий, единст­вен­ные, кто мо­жет хоть что-то сде­лать про­тив СО­Са…

    - И во мне вы ище­те со­юз­ни­ка? - ус­мех­нул­ся Мар­лен Ми­хай­ло­вич. - В со­ветс­ком дип­ло­ма­те вы ище­те со­юз­ни­ка? Лю­бо­пыт­но.

    - Да, вы наш по­тен­ци­альный со­юз­ник, - ска­зал Иг­натьев-Игнатьев. - У нас есть све­де­ния, что в СССР мо­гу­щест­вен­ные кру­ги не хо­тят вос­со­еди­не­ния, и вы из этих кру­гов.

    - Кто это вам ска­зал, гос­по­дин ком­му­нист-неф­тя­ник? - Мар­лен Ми­хай­ло­вич со ста­ка­ном вис­ки в ле­вой ру­ке приб­ли­зил­ся и ух­ва­тил Иг­натьева-Игнатьева за пле­чо. Пле­чо ока­за­лось на удив­ле­ние сла­бым и по­дат­ли­вым, го­ло­ва ко­бы­ло­об­раз­но­го субъекта как-то бес­сильно мот­ну­лась. - От­ве­чай­те! От­ку­да этот вздор?

    Игнатьев-Игнатьев мол­чал, бес­сильно мо­та­лась его го­ло­ва.

    - Это я ему ска­зал, - проз­ву­чал вальяжный го­лос, и Мар­лен Ми­хай­ло­вич уви­дел на по­ро­ге рас­по­ла­га­юще­го к се­бе гос­по­ди­на с бо­ро­дой Ра­да­ме­са, в ко­то­ром без тру­да уз­нал пол­ков­ни­ка ОС­ВА­Га Ва­ди­ма Вос­то­ко­ва. Изящ­но пок­ло­нив­шись, пол­ков­ник про­шел в ком­на­ту и пос­та­вил на стол се­реб­ря­ное ве­дер­ко с бу­тыл­кой шам­панс­ко­го. Ви­но­ва­то раз­вел ру­ка­ми.

    - Извините, Мар­лен Ми­хай­ло­вич, но это я имел не­ос­то­рож­ность во вре­мя од­ной из офи­ци­альных бе­сед си­речь доп­ро­сов это­го кри­ми­нально­го гос­по­ди­на выс­ка­зать неч­то вро­де по­доб­но­го пред­по­ло­же­ния.

    - Чему обя­зан, гос­по­дин Вос­то­ков? - поч­ти ве­се­ло спро­сил Мар­лен Ми­хай­ло­вич. «Чер­ное и бе­лое» де­ла­ли свое де­ло, мир уп­ро­щал­ся, рас­па­да­ясь на два цве­та, упо­доб­ля­ясь те­ле­ви­зи­он­но­му ста­ро­му до-цвет­но­му фильму доб­рых шес­ти­де­ся­тых, мир ил­лю­зий.

    - Очень польщен, что вы зна­ете мое имя. - Boс­то­ков лов­ко отк­рыл шам­панс­кое. - Слы­ши­те, как за­вы­ва­ет норд-ост? На­чи­на­ет­ся ура­ган. В та­кие ве­че­ра весьма при­ят­но ра­зыг­ры­вать в уют­ном оте­ле пар­тию по­ли­ти­чес­ко­го по­ке­ра.

    Шампанское пос­ле вис­ки по­ка­за­лось Мар­ле­ну Ми­хай­ло­ви­чу се­реб­ря­щей­ся фор­те­пи­ан­ной пьеской пос­ле ак­кор­дов ор­кест­ра.

    - Учтите, гос­по­дин Вос­то­ков, - ска­зал Мар­лен Ми­хай­ло­вич, раз­ва­ли­ва­ясь в крес­ле. - В со­сед­нем но­ме­ре по­ме­ща­ет­ся тре­ни­ро­ван­ный май­ор Ло­па­тов.

    На эк­ра­не Ти-Ви-Ми­га вдруг по­явил­ся «ры­бий жир ле­нинг­радс­ких реч­ных фо­на­рей». Кро­ва­вые по­ло­сы уга­са­юще­го за­ка­та за зыб­кой иг­лой Пет­ро­пав­лов­ки. Ух­мы­ля­ющи­еся ли­ца трех мальчи­шек в ши­не­лях с под­ня­ты­ми во­рот­ни­ка­ми и в чер­ных шар­фах, об­мо­тан­ных вок­руг шеи.

    - Соседний но­мер пуст, - лю­без­но ска­зал Вос­то­ков. - Май­ор Ло­па­тов в сей мо­мент не­жит­ся в ка­би­не­те мас­са­жа «Банг­кок», что в Ма­лом Бе­ме и Ко­пей­ке, с ва­ше­го раз­ре­ше­ния.

    - Внимание, - ус­лы­шал Мар­лен Ми­хай­ло­вич го­лос ком­мен­та­то­ра. - Ре­пор­таж из ко­лы­бе­ли про­ле­тарс­кой ре­во­лю­ции. - По­явил­ся и сам ком­мен­та­тор. Тренч­кот с под­ня­тым во­рот­ни­ком, фе­до­ра с опу­щен­ны­ми по­ля­ми.

    - Съемка сде­ла­на спон­тан­но, без раз­ре­ше­ния влас­тей, про­сим про­ще­ния за де­фек­ты изоб­ра­же­ния, - он по­вер­нул­ся к трем юно­шам. - Ми­лос­ти­да­ри-и-да­ры­ни, пе­ред ва­ми Игорь, Сла­ва и Ва­ле­ра, все трое на­зы­ва­ют се­бя «но­вые пра­вые».

    Один из юно­шей вы­та­щил из-за па­зу­хи лис­ток школьной бу­ма­ги и, каш­ля­нув, стал чи­тать: «От име­ни Ко­ми­те­та «Но­вые Пра­вые Крес­товс­ко­го Ост­ро­ва» мы об­ра­ща­ем­ся к рус­ско­му пра­ви­тельству на Ост­ро­ве Крым, к глав­но­ко­ман­ду­юще­му Во­ору­жен­ны­ми Си­ла­ми Юга Рос­сии ге­не­ра­лу Пав­ло­ви­чу, а так­же к на­чальни­ку ОС­ВА­Га ге­не­ра­лу Ариф­ме­ти­ко­ву с просьбой не­мед­лен­но взять под стра­жу ре­дак­то­ра про­со­ветс­кой га­зе­ты «Рус­ский Курьер» Анд­рея Луч­ни­ко­ва. Со­ветс­кая мо­ло­дежь и ее аван­гард «Но­вые Пра­вые Крес­товс­ко­го Ост­ро­ва» счи­та­ют Анд­рея Луч­ни­ко­ва ре­не­га­том и пре­да­те­лем на­шей борьбы…»

    Далее на эк­ра­не на­ча­лось ка­кое-то не­по­нят­ное дви­же­ние, за­мелька­ли не­яс­ные пят­на. Ком­мен­та­тор Ти-Ви-Ми­га бой­ко объяснил, что ин­тервью сор­ва­лось из-за вме­ша­тельства на­род­ной дру­жи­ны, но «но­вым пра­вым» уда­лось скрыться на мо­то­цик­ле.

    - Ага! - вос­тор­жен­но вскри­чал Иг­натьев-Игнатьев. - Слы­ша­ли? Под стра­жу Луч­ни­ко­ва! Вот во­ля со­ветс­кой мо­ло­де­жи!

    - Так ведь они же «пра­вые», - ска­зал, от ду­ши ве­се­лясь, Мар­лен Ми­хай­ло­вич, - а ведь вы же те­перь «ультра­ле­вый»,

    Игнатьев-Игнатьев.

    - Да ка­кая раз­ни­ца! - брыз­гая слю­ной, за­шу­мел Иг­натьев-Игнатьев. - Глав­ное - Луч­ни­ко­ва под стра­жу! По­ка не позд­но! Глав­ный не­го­дяй!

    - Вот она, страсть! - со­чувст­вен­но кив­нул в его сто­ро­ну Вос­то­ков. - Он обо­жа­ет Анд­рея с детст­ва. Не­дав­но в ОС­ВАГ по­пал днев­ник гос­по­ди­на Иг­натьева-Игнатьева. Предс­тавьте се­бе, Мар­лен Ми­хай­ло­вич, чуть ли не ты­ся­ча стра­ниц страс­ти, не­на­вис­ти, люб­ви, ярос­ти. Во­об­ра­жа­ет се­бя жен­щи­ной Луч­ни­ко­ва.

    - Фальшивка! - вскри­чал Иг­натьев-Игнатьев. - Днев­ник - фальшив­ка!

    Глаза его яв­но за­мас­ли­лись, он яв­но ис­пы­ты­вал сей­час сла­дост­ное стра­да­ние, ка­кое бы­ва­ет у юн­цов, ког­да в их при­сутст­вии го­во­рят о пред­ме­те их люб­ви, пусть и не­вер­ном, пусть под­лом, но страст­но же­лан­ном.

    - Дайте мне хоть нем­но­го вы­пить, Мар­лен Ми­хай­ло­вич, - жа­лоб­но поп­ро­сил Иг­натьев-Игнатьев. - На­лей­те хоть ка­пельку.

    - Принесите из ба­ра па­ру бу­ты­лок, - стро­го ска­зал ему Вос­то­ков. - За­пи­ши­те на счет ОС­ВА­Га.

    - Слушаюсь, - Иг­натьев-Игнатьев выс­ко­чил из но­ме­ра.

    Востоков вык­лю­чил те­ле­ви­зор. В нас­ту­пив­шей ти­ши­не пос­лы­ша­лось за­вы­ва­ние норд-оста, или, как его здесь на­зы­ва­ют, «бо­ры». Луч про­жек­то­ра ос­ве­тил из­ры­тый вол­на­ми морс­кой го­ри­зонт.

    - Мне так дав­но хо­те­лось по­го­во­рить с ва­ми, Мар­лен Ми­хай­ло­вич, - ска­зал Вос­то­ков.

    Марлен Ми­хай­ло­вич зас­ме­ял­ся. Серд­це его бы­ло пол­но мо­ло­дой от­ва­ги. Ему ка­за­лось, что он ви­дит впе­ред все хо­ды этих за­пу­тав­ших­ся в собст­вен­ных хит­рос­тях лю­дей, ви­дит не­ле­пый смысл их иг­ры, пос­кольку он, Мар­лен Ми­хай­ло­вич, зна­ет глав­ную и ос­но­во­по­ла­га­ющую при­чи­ну всей не­раз­бе­ри­хи. С мо­ло­дой от­ва­гой он по­ла­гал эту Ос­но­во­по­ла­га­ющую мер­зостью и вздо­ром.

    Востоков вздох­нул.

    - Как все бе­зоб­раз­но за­пу­та­лось! Пос­лу­шай­те, Мар­лен Ми­хай­ло­вич, ска­жи­те мне отк­ро­вен­но, вы-то са­ми, од­но из глав­ных дей­ст­ву­ющих лиц, по­ни­ма­ете, что про­ис­хо­дит?

    - Дело не в том, по­ни­маю или нет, - ска­зал Мар­лен Ми­хай­ло­вич. - Я, бла­го­да­ря сво­ему вос­пи­та­нию и об­ра­зо­ва­нию, в от­ли­чие от вас, то­ва­рищ бе­лог­вар­де­ец, ви­жу Ос­но­во­по­ла­га­ющую…

    В но­ме­ре вновь по­явил­ся Иг­натьев-Игнатьев. На этот раз «ком­му­нис­та-неф­тя­ни­ка» при­вел, за­жав нос и верх­нюю гу­бу а бо­ле­вом при­еме, про­фес­сор Кок­ки­на­ки, он же пол­ков­ник Сер­ге­ев.

    - Собирался выст­ре­лить ней­ро­па­ра­ли­ти­чес­ким пат­ро­ном пря­мо в вас, гос­по­да, - ска­зал Сер­ге­ев, отш­выр­нул Иг­натьева-Игнатьева, сел в крес­ло и вы­нул из ат­та­ше-кей­са три бу­тыл­ки «Си­бирс­кой вод­ки».

    - Отдайте мне мой днев­ник, гос­по­дин Кок­ки­на­ки, - хны­ка­лИг­нать­ев-Игнать­ев. - Вер­ни­те гряз­ную фальшив­ку.

    Марлен Ми­хай­ло­вич ве­се­ло ог­ля­дел при­сутст­ву­ющих.

    - Братцы мои, да я ви­жу, вы здесь все свои. Сер­ге­ев улыб­нул­ся.

    - Нет-нет, не сов­сем так, но мы де­лим­ся не­ко­то­ры­ми дан­ны­ми. Без та­ко­го об­ме­на in­tel­le­gen­ce ser­vi­ce не­воз­мож­на. Не так ли, кол­ле­га Вос­то­ков?

    Востоков, на удив­ле­ние Мар­ле­ну Ми­хай­ло­ви­чу, ни­ка­кой ис­ка­тельнос­ти к Сер­ге­еву не выс­ка­зал, а, нап­ро­тив, как бы и не удос­то­ил вни­ма­ни­ем.

    - Не мо­же­те ли вы за­кон­чить свою мысль, Мар­лен Ми­хай­ло­вич? Вы ска­за­ли, что зна­ете Ос­но­во­по­ла­га­ющую?…

    - Вот имен­но, - Мар­лен Ми­хай­ло­вич на­лил се­бе в ста­кан нем­но­го вис­ки, нем­но­го шам­панс­ко­го и до­лил до кра­ев вод­кой. - Ос­но­во­по­ла­га­ющая кру­тит нас всех в сво­ем во­до­во­ро­те, прев­ра­ща­ет на­шу жизнь в аб­сурд, на­шу ра­бо­ту в бес­смыс­лен­ную тра­ту вре­ме­ни и де­нег. Всех нас, и марк­сис­тов и мо­нар­хис­тов, и цэ­эруш­ни­ков и ка­гэ­бэш­ни­ков, она зак­ру­чи­ва­ет в во­до­во­ро­ты, она плы­вет, не­умо­ли­мая, мо­гу­чая, све­тя­ща­яся аку­ла!

    Все за­мол­ча­ли. Воз­ник­ла не­лов­кая па­уза.

    - Впечатляюще, - не­уве­рен­но про­бор­мо­тал Вос­то­ков. Но­вая па­уза, не­лов­кая ти­ши­на. Ти­хое бульканье - Иг­натьев-Игнатьев де­ли­кат­но гло­тал во­доч­ку.

    - Есть пред­ло­же­ние, - ска­зал гос­по­дин Кок­ки­на­ки. - Мы все здесь муж­чи­ны. - Он бро­сил взгляд на Иг­натьева-Игнатьева. - Или поч­ти все. Да­вай­те напьемся се­год­ня под «бо­ру»? Напьемся по-свинс­ки и по­едем к дев­кам в Ма­лый Бем. Кста­ти, Ло­па­то­ву в «Банг­ко­ке» уже про­ло­ми­ли бу­тыл­кой го­ло­ву.

    - Иногда это нуж­но, - ска­зал Вос­то­ков.

    - Жалею, что иног­да, а не всег­да, - ска­зал Мар­лен Ми­хай­ло­вич. - Как по­ду­маю об этой кош­мар­ной све­тя­щей­ся бля­ди, так и не про­сы­хал бы ни­ког­да с про­ло­ман­ной баш­кой. Поп­ро­буй­те мой кок­тей­ль, то­ва­ри­щи штир­ли­цы. Ме­ня уже ка­ча­ет, как в мо­ре. Кста­ти, что это там за ог­ни, про­жек­то­ры, ми­гал­ки? Мо­жет быть, уже на­ча­лось?

    - Когда нач­нет­ся, мы бу­дем знать, - ска­зал Сер­ге­ев. - Тут всег­да при норд-осте ад­ми­рал Ви­рен вы­во­дит свою эс­кад­ру на тре­ни­ров­ку, ну а на­шим из Но­во­рос­сий­ска то­же до­ма не си­дит­ся. Да и аме­ри­кан­цы ле­та­ют, фо­тог­ра­фи­ру­ют. А на хуя? - спро­сил он всех при­сутст­ву­ющих.

    - Это ее де­ла, - за­га­доч­но ус­мех­нул­ся Мар­лен Ми­хай­ло­вич и по­ка­зал ру­кой дви­же­ние большой ры­бы.

    Все зас­ме­ялись. Заз­во­нил те­ле­фон. В труб­ке пос­лы­шал­ся го­лос не ко­го-ни­будь, а имен­но Анд­рея Луч­ни­ко­ва. Он го­во­рил очень то­роп­ли­во:

    - Марлен, мне уда­лось отор­ваться от Ти-Ви-Ми­га и от сво­его кон­воя. Я в пя­тис­тах мет­рах от те­бя у са­мо­го пля­жа, в ба­ре «Тре­зу­бец». При­хо­ди не­мед­лен­но.

    - Однако у ме­ня гос­ти, - про­бор­мо­тал Мар­лен Ми­хай­ло­вич. - Ми­лей­шая ком­па­ния. Бе­се­ду­ем об Ос­но­во­по­ла­га­ющей.

    - Я знаю, кто у те­бя, - про­ба­ра­ба­нил Луч. - Пос­та­рай­ся их об­ма­нуть. Это единст­вен­ный шанс.

    - Добре, доб­ре, - хит­ро­ва­то зас­ме­ял­ся Мар­лен Ми­хай­ло­вич. - Мои лю­без­ней­шие гос­ти очень за­инт­ри­го­ва­ны. Сей­час я и вас сю­да при­та­щу, дру­жи­ще! Ра­зыг­ра­ем пар­тию по­ли­ти­чес­ко­го по­ке­ра под рев норд-оста. Пом­ни­те пес­ню? «И би­тый лед на всем пу­ти, и рев норд-оста, К ком­му­низ­му прий­ти не так-то прос­то…» - Он по­ве­сил труб­ку и ве­се­ло гля­нул на «гос­тей». Раз­вед­чи­ки смот­ре­ли на не­го про­фес­си­ональны­ми взгля­да­ми. Бед­ня­ги, по­ду­мал Мар­лен Ми­хай­ло­вич, им ка­жет­ся, что они все зна­ют, что нап­рав­ля­ют со­бы­тия, меж­ду тем нет, по­жа­луй, бо­лее не­ос­ве­дом­лен­ных и бо­лее жал­ких прис­луж­ни­ков глав­ной су­ки, Ос­но­во­по­ла­га­ющей.

    - Лучников зво­нит, - ска­зал он.

    У раз­вед­чи­ков про­фес­си­онально не дрог­нул ни один мус­кул, меж­ду тем как об­вис­ший над ста­ка­ном «Си­бирс­кой» ком­му­нист-неф­тя­ник вско­чил, раз­лил, уро­нил, зад­ро­жал де­вичьим тре­пе­том.

    - Он вни­зу, в ба­ре. Сей­час при­ве­ду его сю­да, - ска­зал Мар­лен Ми­хай­ло­вич.

    - Я это­го не пе­ре­жи­ву, - про­бор­мо­тал Иг­натьев-Игнатьев.

    - Миссис Парс­лей с ним? - быст­ро спро­сил Вос­то­ков.

    - Он один. - Мар­лен Ми­хай­ло­вич вы­шел из но­ме­ра, прих­ва­тив с со­бой ключ, и заб­ло­ки­ро­вал за­мок. По­ка бу­дут вы­би­раться от­сю­да, мы смо­ем­ся, по­ду­мал он. Ку­да смо­ешься? - мелькну­ла мысль. - В мо­ре?

    В хол­ле оте­ля он по­до­шел к де­жур­но­му го­ро­до­во­му, по­ка­зал свой пас­порт и по­жа­ло­вал­ся, что к не­му, со­ветс­ко­му дип­ло­ма­ту, вва­ли­лись ка­кие-то пьяни­цы и ме­ша­ют от­ды­хать. Коп тут же по­бе­жал вы­зы­вать пат­руль. На­ха­лы, ос­ме­ли­лись на­ру­шить по­кой «со­ветс­ко­го то­ва­ри­ща».

    Марлен Ми­хай­ло­вич меж­ду тем вы­бе­жал из оте­ля и рва­нул по пус­тын­ной, ко­рот­кой и тем­ной ули­це, где ки­пе­ли под ярост­ным вет­ром мож­же­ве­ло­вые кус­ты и све­ти­лись лишь ок­на двух-трех ба­ров. В кон­це ули­цы бу­ха­ла и взле­та­ла над па­ра­пе­том на­кат­ная вол­на норд-оста.

    Тут только, по­чувст­во­вав про­ни­зы­ва­ющий хо­лод, Мар­леи Ми­хай­ло­вич со­об­ра­зил, что он выс­ко­чил на ули­цу да­же без пид­жа­ка, в од­ной жи­лет­ке. Он до­бе­жал до па­ра­пе­та, увер­нул­ся от оче­ред­но­го уда­ра вол­ны, уви­дел спра­ва и сле­ва пляж, за­ли­ва­емый пен­ным на­ка­том, ди­кую пляс­ку ог­ней в чер­ном мра­ке, по­ду­мал, что, мо­жет быть, это ночь окон­ча­тельно­го ре­ше­ния всех проб­лем, ве­се­ло спу­тал мок­рые во­ло­сы и тог­да за­ме­тил в цо­кольном эта­же мас­сив­но­го и без­жиз­нен­но­го зда­ния три све­тя­щих­ся теп­лых ок­на. Это был бар «Тре­зу­бец». Вол­на ос­та­нав­ли­ва­лась в мет­ре от его крыльца. Ги­бельная ночь ос­та­лась по­за­ди, как только он пе­рес­ту­пил по­рог: в теп­лом ба­ре пах­ло креп­ким ко­фе, та­ба­ком, иг­ра­ла му­зы­ка.

    

    

    напевал ка­кой-то теп­лый ус­по­ка­ива­ющий ба­сок.

    Хозяин ба­ра смот­рел по те­ле­ви­зо­ру хок­кей­ный матч СССР - Ка­на­да. Ря­дом со стой­кой си­дел ог­ром­ный пес-овчар с чер­ной по­ло­сой по хреб­ти­не. Он дру­же­люб­но оск­ла­бил­ся при ви­де вбе­жав­ше­го Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча. В уг­лу на мяг­ком ди­ва­не си­де­ли Луч­ни­ков и мис­сис Парс­лей.

    - Боже мой, - зас­ме­ял­ся Анд­рей. - Ты мок­рый и пьяный. Ни­ког­да те­бя пьяным не ви­дел. Cristy, lo­ok at my fri­end. He is a he­avy drunk… [9]

    Чистенькая и стро­гая мис­сис Парс­лей в зас­тег­ну­той под гор­ло ко­жа­ной кур­точ­ке дру­же­люб­но улыб­ну­лась Ку­зен­ко­ву. Бла­го­да­ря Ти-Ви-Ми­гу, все­му Ост­ро­ву бы­ло из­вест­но, что в кар­ма­нах курт­ки этой осо­бы всег­да по­ме­ща­ют­ся два пис­то­ле­та со сня­ты­ми пре­дох­ра­ни­те­ля­ми.

    - Николай, - ска­зал Луч­ни­ков бар­ме­ну, - дай мо­ему дру­гу ка­кой-ни­будь сви­тер и ста­кан го­ря­че­го ро­ма.

    - Николай, - ска­зал Луч­ни­ков бар­ме­ну че­рез пять ми­нут, - дай мне и мо­ему дру­гу штор­мов­ки, мы хо­тим нем­но­го по­ды­шать воз­ду­хом.

    Движением ру­ки он пре­сек по­полз­но­ве­ние Крис­ти­ны сле­до­вать за ни­ми. Они выш­ли в ре­ву­щую мглу и мед­лен­но пош­ли по уз­кой по­ло­се ра­ку­шеч­ни­ка, ко­то­рая еще ос­та­ва­лась меж­ду ка­мен­ной клад­кой на­бе­реж­ной Третьего Ка­зен­но­го Участ­ка и на­ка­ты­ва­ющи­ми­ся из мра­ка бе­лы­ми гри­ва­ми.

    - Марлен! - прок­ри­чал Луч­ни­ков на ухо Ку­зен­ко­ву. - Де­ло сде­ла­но! Че­рез не­де­лю мы по­бе­дим! Пос­лед­ний полл по­ка­зал, что СОС по­лу­чит бо­лее де­вя­нос­та про­цен­тов!

    - Гордись! - крик­нул Мар­лен Ми­хай­ло­вич.

    - Меня тос­ка гло­жет! - от­ве­тил Луч­ни­ков.

    - Еще бы! - крик­нул Мар­лен Ми­хай­ло­вич. - Ведь ты все­го лишь жал­кая ры­ба-лоц­ман для ог­ром­ной бес­смыс­лен­ной све­тя­щей­ся аку­лы.

    - О чем ты го­во­ришь? - с ис­пу­гом спро­сил Луч­ни­ков.

    Марлен Ми­хай­ло­вич ни­че­го не от­ве­тил, а только лишь большим от­то­пы­рен­ным пальцем по­ка­зал в чер­ное мо­ре и за­га­доч­но ух­мыльнул­ся.

    Лучников, уди­вив­шись на миг, тут же за­был об удив­ле­нии. Он шел вдоль мо­гу­чих бе­тон­ных плит, весь мок­рый, в пе­ре­ли­ва­ющей­ся под бли­ка­ми ог­ней штор­мов­ке, за­дум­чи­вый и до стран­нос­ти мо­ло­дой, нас­то­ящий ге­рой на­род­но­го пле­бис­ци­та, нас­то­ящий чем­пи­он.

    - Еще че­рез не­де­лю Гос­ду­ма об­ра­тит­ся к Со­ветс­ко­му пра­ви­тельству с просьбой о вклю­че­нии в СССР на пра­вах со­юз­ной рес­пуб­ли­ки. Ска­жи, ты мо­жешь мне га­ран­ти­ро­вать, что не бу­дет ка­ко­го-ни­будь вар­варст­ва, ка­кой-ни­будь то­тальной ок­ку­па­ции? Ведь это же не нуж­но в на­шем слу­чае, сов­сем не нуж­но. Че­хи - чу­жие, они хо­те­ли от­ко­лоться, мы свои, мы хо­тим слиться. На­сильствен­ный акт здесь не ну­жен. Нуж­на не­ко­то­рая пос­те­пен­ность, такт… В кон­це кон­цов, по конс­ти­ту­ции каж­дая со­юз­ная рес­пуб­ли­ка име­ет пра­во на сво­бод­ный вход и вы­ход, на меж­ду­на­род­ные от­но­ше­ния, да­же на свои во­ору­жен­ные си­лы. На­ши «фор­сиз» ста­нут частью Со­ветс­кой Ар­мии, за­чем же нас ок­ку­пи­ро­вать? Со­ци­алис­ти­чес­кие пре­об­ра­зо­ва­ния то­же нуж­но про­во­дить пос­те­пен­но - мы дол­го еще смо­жем быть ис­точ­ни­ком твер­дой ва­лю­ты. Пусть ме­ня выш­лют сра­зу, пусть нас всех, «однок­лас­сни­ков», выш­лют в Ку­лун­ду, по­са­дят во Вла­ди­мирс­кий цент­рал, пусть хоть рас­стре­ля­ют, мы го­то­вы, но с Ост­ро­вом, с на­се­ле­ни­ем нуж­на пос­те­пен­ность, вар­варс­кие ак­ты не­умест­ны… Ок­ку­па­ция мо­жет пот­ряс­ти и нас, и вас, мо­жет при­вес­ти к са­мо­му не­ве­ро­ят­но­му… к вой­не… Я пы­тал­ся нес­колько раз вы­хо­дить на­верх за та­ки­ми га­ран­ти­ями, но там, как всег­да, де­ла­ют вид, что нас во­об­ще не су­щест­ву­ет. В кон­це кон­цов, ты про­во­дишь здесь по­ли­ти­ку пра­ви­тельства, Мар­лен. Я не встре­чал­ся все эти ме­ся­цы с то­бой из-за те­ле­ви­зи­он­но­го хвос­та… Они бы скомп­ро­ме­ти­ро­ва­ли нас обо­их… Те­перь вы­хо­да нет - от­ве­чай нап­ря­мую: хва­тит там ума не ок­ку­пи­ро­вать нас?

    Лучников, выс­ка­зы­вая это, го­во­рил как бы сам с со­бой, но пос­ле пос­лед­не­го воп­ро­си­тельно­го зна­ка по­вер­нул ли­цо к Ку­зен­ко­ву и слег­ка обом­лел. Со­лид­ный его друг, са­мо воп­ло­ще­ние спо­кой­ст­вия и ста­бильнос­ти, выг­ля­дел ди­ко­ва­то, с мок­ры­ми за­вит­ка­ми во­лос, при­лип­ши­ми ко лбу, с го­ря­щим взгля­дом, уст­рем­лен­ным в гро­хо­чу­щий мрак Азовс­ко­го за­ли­ва.

    - Ума? - взвизг­нул он и рас­хо­хо­тал­ся. - Ума-то хва­тит! В ма­лых до­зах ума у нас хва­та­ет, а мно­го не нуж­но!

    - Что с то­бой? Мар­лен? Идем на­зад в «Тре­зу­бец»! - Луч­ни­ков с тру­дом ос­та­но­вил стре­мя­ще­еся ку­да-то мощ­ное те­ло Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча, по­вер­нул его в об­рат­ном нап­рав­ле­нии.

    Марлен Ми­хай­ло­вич выр­вал­ся, при­жал­ся к бе­тон­ным пли­там дам­бы Третьего Ка­зен­но­го Участ­ка, расп­рос­тер вдоль сте­ны ру­ки. Гла­за его, рас­ши­рив­шись не­имо­вер­но, про­ни­ца­ли ноч­ной шторм, а рот кри­вил­ся в сар­кас­ти­чес­ком сме­хе.

    Грохочущие бе­лые ва­лы один за дру­гим шли на них, и Луч­ни­ков по­ду­мал, что бу­ря уси­ли­ва­ет­ся и в кон­це кон­цов мо­жет расп­лю­щить их о кам­ни дам­бы. По­ка ва­лы раз­би­ва­лись мет­рах в двад­ца­ти от них, но бур­ля­щая пе­на до­ка­ты­ва­лась уже до сте­ны. Че­рез час вол­на бу­дет бить в дам­бу и взле­тать над ней, как сей­час она взле­та­ет над мо­рем.

    - Вот как? Ты сто­рон­ник пос­те­пен­нос­ти, Луч? - бор­мо­тал, бо­рясь с не­удер­жи­мым сме­хом, Мар­лен Ми­хай­ло­вич. - Ты хо­чешь только се­бя при­нес­ти в жерт­ву, да? Всех ос­тальных ты хо­чешь спас­ти? Мес­си­анст­во? Вы­ход в аст­рал? Про­топ­тал се­бе до­рож­ку на Гол­го­фу? Ты не по­ни­ма­ешь раз­ве, что де­ло не в муд­рос­ти на­ших муд­ре­цов и не в тво­ей жерт­вен­нос­ти? Ты что, раз­ве не ви­дишь ее? Не за­ме­ча­ешь ее све­че­ния? Не по­ни­ма­ешь, что это она нас всех кру­тит?

    Перепуганный Луч­ни­ков трях­нул Мар­ле­на Ми­хай­ло­ви­ча, шлеп­нул его по ще­ке тя­же­лой ла­донью.

    - У те­бя срыв, Мар­лен! Возьми се­бя в ру­ки. О чем ты бор­мо­чешь?

    - Об Ос­но­во­по­ла­га­ющей, вот о чем, - за­хо­хо­тал Ку­зен­ков.

    Лучников не­уве­рен­но рас­сме­ял­ся.

    - Это ва­ши марк­систс­кие бред­ни, а я не марк­сист…

    - Ха-ха-ха! - Ку­зен­ков взре­вел сов­сем уже бе­ше­ным хо­хо­том и прос­тер ру­ки во мглу. - Марк­сист ты или в бо­женьку сво­его ве­ру­ешь, но ведь не мо­жешь ты не ви­деть ре­альнос­ти, не мо­жешь не ви­деть ее, ее ог­ром­но­го те­ла, ее све­че­ния!

    Он от­толк­нул­ся от сте­ны, по­бе­жал к мо­рю, и че­рез ми­ну­ту оче­ред­ной бе­лый вал нак­рыл его с го­ло­вой. Луч­ни­ков бро­сил­ся за ним. Вол­на от­ка­ты­ва­лась, и те­перь они оба ока­за­лись по по­яс в ки­пя­щей бе­лой пе­не… то тут, то там в во­до­во­ро­тах кру­ти­лись ящи­ки, брев­на, дос­ки, ком­ки плас­ти­ка, бу­тыл­ки, кус­ки пе­ноп­лас­та, об­рыв­ки оран­же­вой штор­мо­вой одеж­ды. Луч­ни­ко­ва от­де­ля­ло от Ку­зен­ко­ва мет­ров де­сять, он по­нял, что мо­жет его дог­нать, ког­да вдруг луч мощ­но­го про­жек­то­ра опус­тил­ся на мо­ре свер­ху, с дам­бы, и он уви­дел в этом лу­че, как но­вая бе­лая сте­на, не­ис­то­вая, идет на них, подб­ра­сы­вая на греб­не но­вые ош­мет­ки мо­ря.

    - Марлен! - от­ча­ян­но зак­ри­чал он. - Стой!

    Кузенков, слов­но ре­бе­нок, оша­ра­шен­ный счастьем ку­па­ния, по­вер­нул к не­му хо­хо­чу­щее ли­цо.

    - Она! Она! - кри­чал ген­кон­сультант.

    Вал нак­рыл его, по­том выш­выр­нул на гре­бень. В лу­че про­жек­то­ра бы­ло от­чет­ли­во вид­но, как в го­ло­ву ему въеха­ло толс­тен­ное брев­но. Че­рез мгно­ве­ние во­да нак­ры­ла и Луч­ни­ко­ва. Он бе­ше­но поп­лыл впе­ред, сно­ва пы­та­ясь дог­нать Ку­зен­ко­ва.

    Когда он вы­тас­ки­вал на бе­рег бес­чувст­вен­ное те­ло ге­не­рально­го кон­сультан­та, на дам­бе и на по­ло­се пес­ка вдоль дам­бы уже бы­ло пол­но на­ро­ду. Он ви­дел сто­ящую по по­яс в во­де Крис­ти­ну, бе­гу­щих к не­му ре­бят ох­ра­ны, ви­дел Сер­ге­ева, Вос­то­ко­ва и да­же Иг­натьева-Игнатьева. Все бы­ло от­чет­ли­во вид­но, пов­сю­ду по­лы­ха­ли со­фи­ты. Ти-Ви-Миг вел пря­мую пе­ре­да­чу с мес­та дей­ст­вия.

    

    

    В се­ре­ди­не вес­ны, то есть к кон­цу ап­ре­ля, скло­ны Ка­ра­да­га, Сю­рю-Кая и Свя­той Го­ры пок­ры­ва­ют­ся цве­та­ми гор­но­го тюльпа­на и ма­ка, что ра­ду­ет и вдох­нов­ля­ет зре­ние. Цве­те­ние по­лы­ни, чеб­ре­ца и ла­ван­ды на­пол­ня­ет воз­дух ми­мо­лет­ной, та­кой, увы, ле­ту­чей и быст­ро про­па­да­ющей обо­ня­тельной по­эзи­ей. Не хо­чет­ся про­пус­тить ни ми­га из этой че­ре­ды быст­ро про­но­ся­щих­ся ми­гов цве­те­ния. Ночью - ок­на нас­тежь, днем - блуж­да­ние по го­рам. «Я на­де­юсь, что пос­ле ме­ня ты­ся­чи ты­сяч раз бу­дет цвес­ти этот склон, ведь вот пос­ле Мак­са чуть не пол­сот­ни раз цве­тет… - ду­мал Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич. - Ну а ког­да зем­ля нач­нет ос­ты­вать, ког­да солн­це нач­нет ос­ты­вать, то по те­ории ве­ро­ят­нос­ти все рав­но где-ни­будь во Все­лен­ной воз­ник­нет точ­но та­кой же склон и на нем бу­дут раз в год цвес­ти тюльпа­ны и ма­ки, ла­ван­да, по­лынь и чеб­рец…» С улыб­кой по­ду­ма­лось, ко­неч­но, что, по те­ории ве­ро­ят­нос­ти, мо­жет ока­заться в тех не­ве­до­мых глу­би­нах и по­доб­ный ста­рик сре­ди по­доб­но­го цве­те­ния, но улыб­ка эта бы­ла по­дав­ле­на ко­рот­ким смеш­ком.

    Между тем вы­со­кий ста­рик в ста­ром бе­лом сви­те­ре из альпа­ки, в ста­рых креп­чай­ших бо­тин­ках, впол­не еще лов­кий и со­вер­шен­но уже доб­рый и чис­тый, что в ста­рос­ти слу­ча­ет­ся да­ле­ко не со все­ми, впол­не был дос­то­ин пов­то­ре­ния в рам­ках те­ории ве­ро­ят­нос­ти.

    В это ут­ро спут­ни­ком Ар­се­ния Ни­ко­ла­еви­ча по про­гул­ке был дру­гой ста­рик, под­пол­ков­ник в отс­тав­ке Мар­ковс­ко­го пол­ка Фи­липп Сте­па­но­вич Бо­бо­ры­ко, та­кой же, как и сам Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич, быв­ший юно­ша Ле­дя­но­го По­хо­да. Фи­липп Сте­па­но­вич, в от­ли­чие от Ар­се­ния Ни­ко­ла­еви­ча, был рыхл и одыш­лив. Он и в отс­тав­ку-то вы­шел в 1937 го­ду по при­чи­не дур­но­го здо­ровья, но с тех пор вот уж столько де­ся­ти­ле­тий тя­нул, бес­ко­неч­но охая и скри­пя, ос­но­вал, раз­вил и пе­ре­дал де­тям не­большой, но впол­не со­лид­ный су­до­ре­монт­ный биз­нес, объездил весь мир. Сей­час, охая и сте­ная, ру­гая Ар­се­ния Ни­ко­ла­еви­ча за то, что вов­лек тот его в не­мыс­ли­мую «па на­шим-то ма­фу­са­ило­вым го­дам» про­гул­ку, под­пол­ков­ник Бо­бо­ры­ко рас­ска­зы­вал о сво­ем прош­ло­год­нем пу­те­шест­вии в Моск­ву и о нас­лаж­де­нии, ко­то­рое он ис­пы­тал на кон­цер­те це­ре­мо­ни­ально­го ор­кест­ра Со­ветс­кой Ар­мии.

    - Арсюша, мон ами, по­верь, это бы­ло ши­кар­но, елоч­ки то­че­ные! Ка­кой по­ве­яло рос­сий­ской ста­ри­ной! Там­бур­ма­жор подб­ра­сы­вал жезл, на за­дах сто­яли во­ен­ные знач­ки, штан­дар­ты, срод­ни, зна­ешь ли, Се­ме­новс­ким и Пре­об­ра­женс­ким. Все тру­ба­чи та­кие гру­дас­тые и уса­тые, вот она, им­перс­кая мощь, не че­та на­шим «фор­сиз», ко­то­рые, ты уж из­ви­ни ме­ня, я знаю, что ты это­го не лю­бишь, но, сог­ла­сись, с го­да­ми ста­ли больше по­хо­жи на тель-авивс­ких ком­ман­дос, чем на рус­скую ар­мию, прос­ти, Ар­сю­ша, по­хо­жи ста­ли на этих дерз­ких жид­ков. А что они иг­ра­ют - ты не предс­тав­ля­ешь! «Морс­кой ко­роль», «Тот­ле-бен», «Сла­вян­ку» и да­же од­ну на­шу, бе­лую, ты се­бе не предс­тав­ля­ешь, Ар­сю­ша, они иг­ра­ли «Марш дроз­дов­цев», ко­неч­но, без слов, но я пел, Ар­сю­ша, я пел, си­дя в со­ветс­ком за­ле, пел и пла­кал…

    Филипп Сте­па­но­вич слег­ка да­же про­бе­жал­ся по гор­ной тро­пе, возд­виг свое груз­ное те­ло на ка­мень и, при­жав ру­ку к гру­ди, спел не без вдох­но­ве­ния:

    

    

    Затем пос­ле­до­ва­ла одыш­ка и за­тяж­ной ка­шель со свис­том, де­ли­кат­ное, в кус­тик, от­хар­ки­ва­ние мок­ро­ты.

    - Милый Бо­бо­ры­ко, - ска­зал с улыб­кой Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич, (лю­бо­пыт­но, что да­же в юнос­ти у под­пол­ков­ни­ка не бы­ло проз­ви­ща, са­ма его фа­ми­лия восп­ри­ни­ма­лась как за­бав­ная клич­ка), - дол­жен те­бя огор­чить: о дроз­дов­цах эти твои тру­ба­чи да­же и не слы­ша­ли, а на дроз­довс­кий мо­тив они по­ют свое - «По до­ли­нам и по взгорьям Шла ди­ви­зия впе­ред, Что­бы с бо­ем взять При­морье, Бе­лой ар­мии оп­лот». Сог­ла­сись, в по­эти­чес­ком от­но­ше­нии этот текст яв­но луч­ше на­ше­го.

    Филипп Сте­па­но­вич огор­чил­ся. С огор­че­ни­ем и очень серьезно он смот­рел на Ар­се­ния Ни­ко­ла­еви­ча, и тот по­ни­мал, что це­ре­мо­ни­альный ор­кестр и мар­ши - лишь по­вод для серьезно­го раз­го­во­ра, с ко­то­рым Бо­бо­ры­ко при­ехал в «Ка­хов­ку».

    Прошло уже око­ло двух ме­ся­цев с то­го мо­мен­та, как Вре­мен­ная Го­су­дарст­вен­ная Ду­ма об­ра­ти­лась к Вер­хов­но­му Со­ве­ту с просьбой о вклю­че­нии Кры­ма в Со­юз на пра­вах шест­над­ца­той рес­пуб­ли­ки. От­ве­та до сих пор не бы­ло, не бы­ло ни­ка­кой ре­ак­ции из Моск­вы, слов­но все это бы­ла детс­кая иг­ра, слов­но и сам ОК не дос­то­ин вни­ма­ния ги­гантс­кой Ев­ра­зии.

    - И все-та­ки, Ар­сю­ша, в во­ору­жен­ных си­лах там чтут рос­сий­ские тра­ди­ции. Предс­тавь, отп­ра­вил­ся я в Ле­фор­то­во ис­кать свой ка­детс­кий кор­пус. Предс­тавь, сра­зу на­шел. Все те же крас­ные сте­ны, бе­лые ко­лон­ны, вок­руг поч­ти ни­че­го не из­ме­ни­лось, в зда­нии по­ме­ща­ет­ся Ар­тил­ле­рий­ская Ака­де­мия, у вхо­да де­жур­ный офи­цер, строй­ный, пе­ре­тя­ну­тый рем­ня­ми, наш, нас­то­ящий, Ар­сю­ша, рус­ский офи­цер. Я об­ра­тил­ся к не­му и ска­зал, что учил­ся здесь ка­де­том. Предс­тавь, ни­ка­кой враж­деб­нос­ти, предс­тавь, на­обо­рот, дру­же­лю­бие, ува­же­ние…

    - Что ты хо­чешь этим ска­зать, Бо­бо­ры­ко? - мяг­ко спро­сил Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич. - Го­во­ри, на­ко­нец, впря­мую.

    - Я хо­чу ска­зать, что в ми­ре бол­та­ют о со­ветс­ком ми­ли­та­риз­ме, но ведь мы, рус­ские, всег­да лю­би­ли вой­ну, мы… - Фи­липп Сте­па­но­вич раз­вол­но­вал­ся вко­нец, ру­ки зад­ро­жа­ли, ды­ха­ние сби­лось.

    - Давай при­ся­дем, - Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич по­са­дил ста­ро­го дру­га на наг­ре­тый солн­цем ка­мень. Ог­ром­ная ча­ша Кок­те­бельской бух­ты со все­ми ее па­рус­ни­ка­ми и мо­то­бо­та­ми, ее не­бо с дву­мя-тре­мя ге­ли­коп­те­ра­ми, ее зем­ля с ус­туп­ча­ты­ми до­ма­ми и за­вит­ка­ми фри­у­эя, с ка­тя­щи­ми­ся ав­то­мо­би­ля­ми в ти­ши­не ле­жа­ла под ни­ми. Здесь, на скло­не, бы­ла ти­ши­на, только сви­рис­те­ла близ­кая пти­ца да мощ­но пах­ли цве­ту­щие тра­вы.

    - Ну, ска­жи, на­ко­нец, Фи­ля, ска­жи, спро­си, - ска­зал Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич.

    - Хорошо, - Фи­липп Сте­па­но­вич от­ды­шал­ся. - Ар­сю­ша, мы вы­ми­ра­ем с каж­дым днем. Сколько ос­та­лось? И ба­тальона не на­бе­рет­ся. Ар­сю­ша, ме­ня пос­ла­ли к те­бе то­ва­ри­щи. Мы чувст­ву­ем, что они ско­ро при­дут. Ведь это же бес­спор­но, они при­дут. Мы и са­ми бы приш­ли на их мес­те, ино­го быть не мо­жет. Ска­жи, мо­жем ли мы, пос­лед­ние доб­ро­вольцы, смот­реть на них как на на­шу ар­мию?

    Арсений Ни­ко­ла­евич не ду­мал ни ми­ну­ты.

    - Нет, это не на­ша ар­мия, - ска­зал он.

    

    Теплым май­ским ве­че­ром на отк­ры­той ве­ран­де ли­те­ра­тур­но­го рес­то­ра­на «На­бо­ков» Ан­тон Луч­ни­ков иг­рал на сак­со­фо­не для сво­ей бе­ре­мен­ной же­ны. Вып­ро­сил инст­ру­мент у му­зы­кан­та - Джей, дай мне свою дуд­ку не­на­дол­го, хо­чу для же­ны нем­но­го по­иг­рать, она у ме­ня очень бе­ре­мен­ная. Все тут бы­ли свои, все друзья, все яки, и, ко­неч­но, зна­ме­ни­тый сак­со­фо­нист Джей­коб Бриль не от­ка­зал То­ни, дал свое зо­ло­тое сок­ро­ви­ще, только поп­ро­сил слю­ни не пус­кать. Ку­мир под­зем­ной пе­ре­сад­ки на стан­ции мет­ро «Шат­ле» за­иг­рал в сти­ле «рет­ро» ме­ло­дию «Сен­ти­мен­тальное пу­те­шест­вие». Он ду­мал, что всех по­ра­зит этой древ­ностью, ко­то­рую не­дав­но вы­удил в от­цовс­ких ар­хи­вах, но ока­за­лось - все эту штуч­ку зна­ют, вся пуб­ли­ка в «На­бо­ко­ве», не го­во­ря уже о му­зы­кан­тах, ко­то­рые тут же к не­му подст­ро­ились и только лишь слег­ка улы­ба­лись, ког­да он пус­кал «фик­су». Пе­ви­ца же ор­кест­ра, длин­но­но­гая чер­ная За­ира, об­тя­ну­тая чер­ным платьем и вся це­ли­ком на­по­ми­на­ющая строй­ную из­ги­ба­ющу­юся но­гу, вста­ла ря­дом с То­ни и за­пе­ла:

    

    

    Антон иг­рал, гля­дя на же­ну влюб­лен­ны­ми гла­за­ми. Со дня на день она ро­дит. У ме­ня бу­дет ре­бе­но­чек, сын или дочь, еще од­но род­ное су­щест­во по­явит­ся в ми­ре. Мать уш­ла, но при­дет ре­бе­нок, он за­пол­нит то, что на­зы­ва­ет­ся гнус­ным сло­вом «пус­то­та», чер­ную ды­ру в прост­ранст­ве, об­ра­зо­вав­шу­юся с ухо­дом ма­те­ри. Пос­ле не­дав­ней смер­ти ма­те­ри он по­чувст­во­вал, что из­ме­нил­ся, мо­жет быть, повз­рос­лел, мо­жет быть, это на­зы­ва­ет­ся ка­ким-ни­будь дру­гим сло­вом, но из­ме­нил­ся ре­ши­тельным об­ра­зом. У каж­до­го че­ло­ве­ка свой кос­мос, но в мо­ем слиш­ком прос­тор­но, слиш­ком мно­го пус­тот… Мать уш­ла, а отец и не зна­ет об этом, ор­би­та его уда­ля­ет­ся, он кру­жит в хо­лод­ных кольцах сво­ей под­лой сла­вы, все дальше и дальше от­ле­та­ет от ме­ня… и от де­да… Счастье, что в мир мой вош­ла та­кая го­ря­чая Па­ме­ла… Вот она си­дит в сво­ем аф­ри­канс­ком ши­ро­чен­ном бур­ну­се, но пу­зо все рав­но вид­но, не спря­чешь, там мое ди­тя…

    Черная, то­ненькая, дочь та­та­ри­на и нег­ри­тян­ки За­ира, по­во­дя пле­ча­ми и бед­ра­ми, буд­то ста­ра­лась вы­лез­ти из сво­его чул­ка. Ожи­ви мою ко­рот­кую па­мять… Ког­да я уви­дел двух аме­ри­ка­но­чек на тор­го­вой улоч­ке Стам­бу­ла, раз­ве я ду­мал, что од­на из них ста­нет мо­ей же­ной? Ка­жет­ся, это дед ви­но­ват, ка­жет­ся, это он ска­зал - вот твоя же­на, Ан­тош­ка! Отец это­го не ска­зал, мо­жет быть, он только по­ду­мал об этом, пом­нит­ся, он бро­сил на нас в «Ка­лип­со» ка­кой-то стран­ный взгляд, но не ска­зал ни­че­го. Ему не до это­го. Ис­то­ри­чес­кий де­ятель… Экий вздор вся эта ис­то­рия, вся эта по­ли­ти­ка. Ес­ли бы я мог иг­рать на сак­се, как Бриль!

    Он кон­чил иг­рать и с це­ре­мон­ным пок­ло­ном вер­нул инст­ру­мент хо­зя­ину.

    - Ты мо­жешь хо­ро­шо иг­рать, - серьезно ска­зал Бриль. - Хо­чешь, по­за­ни­ма­юсь с то­бой?

    - Очень хо­чу, Джей, - ска­зал Ан­тон. - Го­тов хоть завт­ра на­чать.

    - Давай по­иг­ра­ем, по­ка крас­ные не приш­ли, - ска­зал Джей Бриль.

    - На сак­со­фо­не сей­час и у них мож­но иг­рать, - ска­зал Ан­тон. - Ме­ня как раз там и на­учи­ли. Не­кий Дим Ше­бе­ко.

    - Ага, - ува­жи­тельно кив­нул Бриль. - Знаю.

    Антон вер­нул­ся к сво­ему сто­лу, где зо­ло­той бо­ги­ней вос­се­да­ла Па­ме­ла, а ря­дом с ней бли­жай­ший друг, тре­тий при­зер «Анти­ка-рал­ли» Мас­та Фа и нес­колько еще пар­ней и де­ву­шек из пер­во­го на­ци­онально­го конг­рес­са яки, ко­то­рый, ед­ва воз­ник­нув, тут же и рас­сы­пал­ся на мно­жест­во групп, груп­по­чек и от­дельных лич­нос­тей. К со­жа­ле­нию, отец прав, ду­мал Ан­тон: яки-идея воз­ник­ла преж­дев­ре­мен­но, ей нуж­но еще не ме­нее од­но­го по­ко­ле­ния. Быть мо­жет, вот тот, кто си­дит сей­час в Па­ме­ле и так ко­лос­сально рас­тя­нул ее мат­ку, мо­жет быть, этот ти­пус и смог бы стать нас­то­ящим яки, ес­ли бы… ес­ли бы не… ес­ли бы не бы­ло сей­час та­кой груст­ной и чуд­ной вес­ны, ес­ли бы мы все, весь наш Ост­ров, со все­ми его ска­ла­ми и бух­та­ми, не был за­ча­ро­ван ожи­да­ни­ем не­из­беж­но­го, за­гип­но­ти­зи­ро­ван та­инст­вен­ным се­вер­ным мол­ча­ни­ем. А, впро­чем, ка­кое все это име­ет зна­че­ние, ни­ког­да я не пой­ду по пу­ти сво­его па­поч­ки, ни­ког­да не поз­во­лю по­ра­бо­тить се­бя ни­ка­кой по­ли­ти­чес­кой идее, лю­бая из них мер­зее дру­гой, хва­тит с ме­ня это­го дур­ма­на, луч­ше на сак­со­фо­не бу­ду иг­рать, луч­ше уеду с Па­ме­лой к ней в Ма­ли­бу, за­бу­ду о том, что я рус­ский, что я яки, за­бу­ду об Ост­ро­ве Крым, до­вольно… Вновь и вновь в па­мя­ти его вста­вал дрях­лый дво­рец на ок­ра­ине Ри­ма, отс­тав­шие от стен обои, выс­ка­ки­ва­ющие при каж­дом ша­ге плит­ки пар­ке­та, за­пах рас­па­да, не­отв­ра­ти­мой бе­ды… Он трях­нул го­ло­вой, пой­мав на се­бе бес­по­кой­ный взгляд Па­ме­лы.

    - Ну, - улыб­нул­ся он же­не. - Как я иг­рал, бэ­би?

    - Совсем неп­ло­хо, - улыб­ну­лась она. - Я ду­ма­ла всег­да, что ты врешь про сак­со­фон, а ты, ока­зы­ва­ет­ся, и дей­ст­ви­тельно нем­но­жеч­ко уме­ешь.

    - Бриль бу­дет за­ни­маться со мной, - ска­зал Ан­тон. - Че­рез год за­иг­раю, как он.

    - Браво! - Па­ме­ла пог­ла­ди­ла его по го­ло­ве. Чем больше рос у нее жи­вот, тем бо­лее по-ма­те­ринс­ки она от­но­си­лась и к му­жу сво­ему, рус­ско­му мальчиш­ке. - Завт­ра же на­пи­шу ма­ме в Ма­ли­бу, что ошиб­лась - вы­хо­ди­ла за­муж за бу­ду­ще­го премьера, а он ока­зал­ся прос­то сак­со­фо­нис­том.

    - Ебал я всех премьеров, - про­бор­мо­тал сму­щен­но Ан­тон. - Джаз - вот не­за­ви­си­мая стра­на, ни с ка­кой по­ли­ти­чес­кой пад­лой ни­ког­да не сме­ша­ет­ся.

    - Какой ты стал апо­ли­тич­ный, - ядо­ви­то за­ме­тил Мас­та Фа. - То­ни, ты вер­нул­ся из Ита­лии дру­гим че­ло­ве­ком. Мо­жет быть, «крас­ные бри­га­дис­ты» те­бя за­пу­га­ли?

    Все рас­хо­хо­та­лись, кро­ме Ан­то­на и Па­ме­лы. Он ни­ко­му не рас­ска­зы­вал, для че­го ез­дил в Ита­лию, ни­ко­му, кро­ме Па­ме­лы, и ни­ко­му ни­ког­да не рас­ска­жет: не­че­го им знать о горш­ках с чер­ной рво­той, о тре­щи­нах в сте­нах так на­зы­ва­емо­го двор­ца, о пос­лед­них хри­пах ма­те­ри, о ее гла­зах, за­мут­нен­ных нар­ко­ти­ка­ми, об оди­но­кой его мо­лит­ве, ко­то­рая обер­ну­лась су­до­ро­гой, ни­ко­му он не рас­ска­жет об этом, кро­ме Па­ме­лы, ко­то­рой уже все рас­ска­зал, ни­ко­му, да­же от­цу, преж­де все­го - ни­ког­да - от­цу. Он ни­че­го не от­ве­тил Мас­та Фа и от­вел гла­за. По­лу­ча­ет­ся, что у ме­ня сов­сем нет дру­зей. Мас­та Фа - лишь по­ли­ти­чес­кий со­юз­ник, он не друг, ес­ли я не мо­гу ему рас­ска­зать обо всем этом. Дед Ар­се­ний на сво­ей го­ре… Мо­гу я ему рас­ска­зать? Это еще воп­рос… Впро­чем, дед Ар­се­ний - мой друг. Вот ему я рас­ска­жу все о ма­те­ри, об этом ужас­ном двор­це, где она про­ве­ла свои пос­лед­ние дни… Завт­ра же отп­ра­вим­ся с Пам в Кок­те­бель…

    - Ну? - нас­той­чи­во свер­лил его взгля­дом ярост­ный Ма­ета Фа. - Пе­ред бри­га­дис­та­ми там обос­рал­ся?

    - Ебал я «Крас­ную бри­га­ду», - не­охот­но про­го­во­рил Ан­тон, вы­пил рюм­ку коньяку и пос­пеш­но за­ку­рил.

    - Обосрался! - крик­нул Мас­та Фа. - Мы все обос­ра­лись! Мы все ока­за­лись дерьмом! Мы не яки, а гов­но!

    Еще пос­ле учас­тия в «Анти­ка-рал­ли» бах­чи­са­рай­ская арис­ток­ра­тия от­лу­чи­ла юно­шу от до­ма. Му­сульма­нин не дол­жен при­ни­мать учас­тия в вар­варс­ких за­ба­вах гя­уров. За­тем и отец, бо­га­тей­ший план­та­тор, выг­нал сы­на: - иди к сво­им рус­ским! Те­перь Мас­та Фа со­би­рал­ся и сам пос­лать всех по­дальше: ос­корб­лен­ная ду­ша жаж­да­ла оди­но­чест­ва.

    Все за сто­лом пос­ле слов тем­пе­ра­мент­но­го гон­щи­ка за­шу­ме­ли. Мас­та Фа уда­лось до­биться сво­его: все за­бы­ли про джаз и про оча­ро­ва­ние позд­ней вес­ны, про все свои сер­деч­ные де­ла и про ма­ри­ху­ану, сно­ва бес­смыс­лен­но зак­ру­жи­лась по сто­лу без­на­деж­ная яки-проб­ле­ма. Ан­тон, хо­тя и сло­во се­бе дал не ввя­зы­ваться, че­рез ми­ну­ту уже пе­ре­ги­бал­ся че­рез стол, от­ма­хи­вал во­ло­сы, сту­чал ку­ла­ком, бе­зоб­раз­но, в худ­шем рус­ском сти­ле, оп­по­ни­ро­вал дру­гу, ед­ва не ры­дал.

    - Да ты пой­ми, да вы пой­ми­те, ты, па­рень, вы, ре­бя­та, пой­ми­те, нет у нас еще на­ции, хоть плачь, но не­ту! Вы же ви­де­ли, как про­ва­ли­ва­лись все на­ши ми­тин­ги, за иск­лю­че­ни­ем тех, где на­до бы­ло ку­ла­ка­ми ра­бо­тать; все на­ши дис­кус­сии обо­ра­чи­ва­лись ко­ме­ди­ей, а над сво­им язы­ком мы са­ми сме­ялись!

    Маста Фа в от­вет то­же вско­чил и пе­рех­ва­тил рас­ка­чи­ва­ющу­юся над сто­лом длин­ную ру­ку.

    - Это вы, рус­ские, сме­ялись, а дру­гие не сме­ялись! Вы рус­ские - ма­зо­хис­ты! Вас Зо­ло­тая Ор­да трис­та лет упот­реб­ля­ла, а вы только по­пер­ды­ва­ли! Вас Ста­лин со­рок лет ебал, а вы его от­цом на­ро­дов на­зы­ва­ли. Вы, рус­ские, сей­час весь наш Ост­ров жо­пой к крас­ным по­во­ра­чи­ва­ете, нап­ра­ши­ва­етесь на оче­ред­ную вы­еб­ку. Кон­че­но! Ка­ти­тесь вы, прок­ля­тые рус­ские!

    Отшвырнув тя­же­лое крес­ло, Мас­та Фа пе­реп­рыг­нул че­рез пе­ри­ла ве­ран­ды пря­мо на мос­то­вую. Че­рез нес­колько се­кунд зе­ле­ная его «бах­чи-ма­за­рат­ти», ряв­кая, от­ва­ли­ла от рес­то­ра­на «На­бо­ков» и ис­чез­ла.

    - Ну вот вам и яки, - пе­чально раз­вел ру­ка­ми Ан­тон. - Вот вам на по­вер­ку и вся на­ша «на­ция». Вы - рус­ские! При чем тут рус­ские? В кон­це кон­цов, по­че­му я - рус­ский? Я с та­ким же ус­пе­хом и итальянец.

    - Вы итальянец? - спро­си­ла, под­хо­дя, За­ира. - Та­кой блон­дин­чик?

    - По-вашему, все итальянцы чер­ны, как са­жа? - над­мен­но воз­вы­ша­ясь над сво­им жи­во­том, об­ра­ти­лась к ней Па­ме­ла. Она чувст­во­ва­ла, ку­да кло­нит пе­вич­ка - при бе­ре­мен­ной же­не уво­лочь на ноч­ку мальчи­ка.

    - Ну вот уже и цвет во­лос, цвет ко­жи, при­ми­тив­ней­ший ра­сизм, - уны­ло про­го­во­рил Ан­тон. Он был уд­ру­чен вне­зап­ной злоб­ной вспыш­кой Ма­ета Фа. - Друзья, - ска­зал он, - мы ссо­рим­ся по пус­тя­кам, а на са­мом-то де­ле ду­ма­ем об од­ном - при­дут ли крас­ные?

    - Не сом­не­вай­тесь, при­дут - ска­зал кто-то с дальне­го кон­ца сто­ла.

    Сказано это бы­ло по-рус­ски, но Ан­то­ну по­ка­за­лось, что с со­ветс­кой ин­то­на­ци­ей, да-да, оп­ре­де­лен­но, кто-то со­ветс­кий выс­ка­зал­ся. В кон­це сто­ла на уг­лу боч­ком си­дел ма­ленький, за­рос­ший бо­ро­ден­кой по гла­за мо­ло­дой че­ло­век в сол­датс­кой ру­баш­ке, рас­ши­той ли­ли­ями, мо­да со­ветс­ких хип­пи.

    - Вы, ка­жет­ся, из Рос­сии? - спро­сил Ан­тон.

    - Сейчас из Рос­сии, - за­га­доч­но от­ве­тил ма­лыш.

    Антон по­вер­нул­ся к друзьям и про­дол­жил свою мысль. - При­дут или не при­дут крас­ные, долг крымс­кой мо­ло­де­жи - про­дол­жать про­цесс фор­ми­ро­ва­ния но­вой на­ции. На­до пе­ре­нес­ти се­мя яки че­рез по­ко­ле­ние. Нуж­но ор­га­ни­зо­вать мно­го­на­ци­ональные зем­ле­дельчес­кие ком­му­ны, ра­бо­тать над язы­ком, над но­вой культу­рой… - Го­во­ря это, он чувст­во­вал на се­бе ус­меш­ли­вый взгляд ма­лы­ша. Рез­ко по­вер­нул го­ло­ву - так и есть: сме­ет­ся. - Ка­ко­го чер­та вы сме­етесь?

    - Хотел бы я пос­мот­реть на ва­ши мно­го­на­ци­ональные ком­му­ны в Крымс­кой АССР, - ска­зал ма­лыш. - У вас ник­то до кон­ца не по­ни­ма­ет больше­виз­ма. Да­же вы, яки, про­тив­ни­ки вос­со­еди­не­ния. Да­же вы, ре­бя­та, не по­ни­ма­ете, что вас очень быст­ро тут всех рас­кас­си­ру­ют…

    - Кто вы та­кой? Вы из Моск­вы? - спро­си­ли ма­лы­ша.

    - Неделю как от­ту­да, - от­ве­тил он.

    - Турист? Од­на­ко ту­ризм прек­ра­щен сра­зу пос­ле при­зы­ва Ду­мы. Ев­рей­ский эмиг­рант? Они сю­да не едут…

    - Я прос­то бег­лец, - скром­но ска­зал ма­лыш: За сто­лом рас­хо­хо­та­лись - на­шел ку­да бе­жать!

    - Мне все рав­но, ку­да бе­жать, - по­яс­нил ма­лыш. - Я мо­гу убе­жать от­ку­да угод­но и ку­да угод­но.

    - Новый Гу­ди­ни, - ска­зал Ан­тон.

    - Между про­чим, что-то в этом ро­де, - очень прос­то, без вся­кой ам­би­ции ска­зал ма­лыш. - Мое имя Бенд­жа­мин Ива­нов, или Бен-Иван, как зо­вут ме­ня друзья. Я эзо­те­ри­чес­кий че­ло­век. С каж­дым го­дом об­на­ру­жи­ваю в се­бе все но­вые и но­вые приз­на­ки сво­бо­ды. Вы мо­же­те спро­сить, То­ни, у ва­ше­го от­ца. Прош­лым ле­том мы пе­ре­сек­ли с ним вмес­те со­ветс­ко-финс­кую гра­ни­цу. Мне уда­лось тог­да «вы­ру­бить» це­лую зас­та­ву, на со­лид­ном рас­сто­янии спу­тать по­ка­за­ния ло­ка­то­ра.

    - Так это бы­ли вы? - по­ра­зил­ся Ан­тон.

    - К ва­шим ус­лу­гам, - пок­ло­нил­ся Бен-Иван, встал, по­до­шел к пе­ри­лам ве­ран­ды клу­ба «На­бо­ков», и вдруг ис­чез в подс­ту­па­ющих вплот­ную к ве­ран­де вет­вях пла­та­на.

    Антон трях­нул го­ло­вой. Бен-Иван уже сно­ва си­дел за сто­лом и обод­ря­юще ему улы­бал­ся.

    Заира приб­ли­зи­ла к уху Ан­то­на мяг­кие тем­ные гу­бы. Мо­жет быть, по­тан­цу­ем, сек­си-бой?

    - Секси-бой по­тан­цу­ет со мной, - сер­ди­то ска­за­ла Па­ме­ла, не­из­вест­но ка­ким об­ра­зом ус­лы­шав­шая эту да­же и не про­из­не­сен­ную фра­зу. - А вы, дет­ка, - об­ра­ти­лась она впол­не, впро­чем, ми­ро­лю­би­во к За­ире, - бы­ли бы очень лю­без­ны, ес­ли бы спе­ли еще раз «Сен­ти­мен­тальное пу­те­шест­вие».

    Заира бы­ла пок­ла­дис­той ба­бой и тут же опять отп­ра­ви­лась к эст­ра­де. По до­ро­ге она под­це­пи­ла вновь при­быв­ше­го эзо­те­ри­чес­ко­го че­ло­ве­ка. Тот ока­зал­ся к то­му же с тром­бо­ном и очень про­фес­си­онально со­ли­ро­вал по­оче­ред­но с За­ирой и улы­бал­ся ей впол­не по-свой­ски и да­же иног­да прит­ра­ги­вал­ся сво­им твер­дым пе­ред­ком к ее пру­жи­нис­то­му зад­ку. Все тан­це­ва­ли на ве­ран­де и все улы­ба­лись друг дру­гу. Ан­тон при­жи­мал к се­бе ог­ром­ный жи­вот же­ны и ему ка­за­лось, что серд­це­би­ение пло­да сов­па­да­ет с его собст­вен­ным пульсом. Он ви­дел вок­руг ли­ца дру­зей, не­сос­то­яв­шу­юся но­вую на­цию Ост­ро­ва Крым, та­кие кра­си­вые яки - хей, чел­ло, где вы еще най­де­те та­кую кра­си­вую мо­ло­дежь? Все тан­це­ва­ли под ме­ло­дию чет­вертьве­ко­вой дав­нос­ти и все улы­ба­лись. Слад­кое об­лач­ко ма­ри­ху­аны ви­та­ло над ве­ран­дой. В не­бе раст­во­ря­лось за­кат­ное зо­ло­то, и ви­сел для кра­со­ты рой бе­зо­бид­ной май­ской мош­ка­ры. За хрус­тальным стек­лом ви­ден был внут­рен­ний зал рес­то­ра­на «На­бо­ков», еще не­дав­но там чуть ли не каж­дый ве­чер про­хо­ди­ли при­емы в честь оче­ред­но­го за­ез­же­го эмиг­ран­та. Те­перь эле­гант­ная пуб­ли­ка пе­ред­ви­га­лась с бо­кальчи­ка­ми мар­ти­ни впол­не бес­смыс­лен­но. Кое-где бы­ли вид­ны хо­хо­чу­щие рты, кое-где на­суп­лен­ные бро­ви про­ро­ков, кри­вые рты пьянчуг, по­дер­жан­ные да­моч­ки про­но­си­ли вы­со­ко под­ня­тые и на вся­кий слу­чай чуть-чуть ос­корб­лен­ные под­бо­род­ки, а с ду­бо­вых па­не­лей взи­ра­ли на тол­пу порт­ре­ты Тур­ге­не­ва, Ме­реж­ковс­ко­го, Бу­ни­на, Ах­ма­то­вой, Бродс­ко­го, Воз­не­сенс­ко­го, Ах­ма­ду­ли­ной и мно­жест­ва дру­гих. «Пи­са­те­ли - вер­ные по­мощ­ни­ки пар­тии», - вспом­нил Ан­тон по­ра­зив­ший его ло­зунг в мос­ковс­ком клу­бе ЦДЛ. Сей­час все ка­за­лось приз­рач­ным, все по­дер­ну­то дым­кой. Сла­бый при­выч­ный нар­ко­тик на этот раз буд­то бы отод­ви­нул ку­да-то вглубь весь клуб «На­бо­ков» и ве­ран­ду с тан­цу­ющей мо­ло­дежью и при­дал все­му ка­кой-то смут­ный не-смысл. Впро­чем, ощу­ще­ние это бы­ло ми­мо­лет­ным, оно про­па­ло так же, как и по­яви­лось - вне­зап­но, и в это вре­мя по­во­рот тан­ца отк­рыл пе­ред ним про­ре­ху в ше­рен­ге пла­та­нов и в про­ре­хе той - ог­ром­ное зо­ло­тое не­бо крымс­кой но­чи, па­но­ра­му Сим­фи с его ку­ба­ми, шпи­ля­ми, ша­ра­ми, квад­ра­та­ми и ус­ту­па­ми, рос­сыпь ог­ней на фо­не зо­ло­то­го не­ба и тор­ча­щий пря­мо пос­ре­ди­не ка­ран­даш «Курьера». Верх­ний его ко­нец свер­кал яр­ким све­том, буд­то ма­як. Там был в этот мо­мент его отец. Он под­дер­жи­вал там уже бес­смыс­лен­ный огонь; ма­як в ос­ле­пи­тельной зо­ло­той но­чи, где все бы­ло вид­но и яс­но да­ле­ко впе­ред.

    

    Вторжение на­ча­лось имен­но в эту ночь, но по тра­ди­ции все-та­ки в тем­но­те: од­на за­ря еще не ус­пе­ла сме­нить дру­гую, и в этих ко­рот­ких су­мер­ках на­ле­тел на Сим­фи свист бес­чис­лен­ных тур­бин.

    Председатель со­ве­та СО­Са, из­да­тель и ре­дак­тор «Рус­ско­го Курьера» Анд­рей Луч­ни­ков, ус­лы­шав этот свист, по­нял: свер­ши­лось.

    Он вык­лю­чил весь свет в баш­не, и «однок­лас­сни­ки» уви­де­ли с большой вы­со­ты сво­его не­боск­ре­ба бес­чис­лен­ные ог­ни над Сим­фи. Это кру­жи­ли в ожи­да­нии оче­ре­ди на по­сад­ку ги­гантс­кие де­сант­ные «антей».

    Ти-Ви-Миг, как всег­да, ока­зал­ся на мес­те. На эк­ра­не «ящи­ка» уже мож­но бы­ло ви­деть пасть де­сант­ной ры­би­ны, от­ку­да один за дру­гим вы­ез­жа­ли на­би­тые «го­лу­бы­ми бе­ре­та­ми» джи­пы. Пе­ре­да­ча, прав­да, по­че­му-то вне­зап­но прер­ва­лась, ког­да нес­колько «го­лу­бых бе­ре­тов» по­бе­жа­ли пря­мо на ка­ме­ру, на хо­ду под­ни­мая прик­ла­ды.

    - Ну вот ви­ди­те, - спо­кой­но ска­зал Бек­ле­ми­шев. - Они сно­ва об­ма­ну­ли. Они не мо­гут не врать.

    - Кто они? - зак­ри­чал Луч­ни­ков. - Я не с сол­да­фо­на­ми раз­го­ва­ри­вал! Я с Госп­ла­ном раз­го­ва­ри­вал! С КО­МИ­КО­НОМ и с Госп­ла­ном. Они впол­не мог­ли и не знать, что го­то­вит­ся.

    Третьего дня в баш­не «Курьера», а за­тем и в пра­ви­тельствен­ном квар­та­ле на­ча­лись ра­дост­ные со­бы­тия. Моск­ва прер­ва­ла трех­ме­сяч­ное зло­ве­щее мол­ча­ние, на связь с Луч­ни­ко­вым ста­ли вы­хо­дить вид­ные де­яте­ли Госп­ла­на, а за­тем и Со­ве­та Эко­но­ми­чес­кой Вза­имо­по­мо­щи. Есть, дес­кать, мне­ние, что приш­ла по­ра на­чать ко­ор­ди­на­цию эко­но­ми­ки. Луч­ни­ков, ли­куя, пе­ре­ад­ре­со­вы­вал мос­ковс­ких то­ва­ри­щей к со­от­ветст­ву­ющим сим­фе­ро­польским пра­ви­тельствен­ным, ком­мер­чес­ким, фи­нан­со­вым ор­га­нам. Из все­го это­го сле­до­ва­ло, как ре­ши­ли «однок­лас­сни­ки», что в Моск­ве тор­жест­ву­ют «Праг­ма­ти­ки», что там ре­ше­но объеди­не­ние про­вес­ти по­этап­но, так­тич­но и уж во вся­ком слу­чае без втор­же­ния, ведь в са­мом де­ле, что же за не­ле­пость - втор­же­ние в стра­ну, доб­ро­вольно при­со­еди­нив­шу­юся. Не При­бал­ти­ка ведь.

    Итак, все ста­ло по­во­ра­чи­ваться, ка­за­лось бы, в бла­гоп­ри­ят­ную сто­ро­ну, за иск­лю­че­ни­ем, впро­чем, че­ре­ды зо­ло­тых за­ка­тов над всей тер­ри­то­ри­ей Ост­ро­ва, это­го зо­ло­то­го и слег­ка зе­ле­но­ва­то­го све­че­ния, ко­то­рое все­ля­ло по­че­му-то все большую тре­во­гу и зас­тав­ля­ло «однок­лас­сни­ков» тор­чать по но­чам в баш­не «Курьера» и ме­ша­ло по­че­му-то им раз­лу­чаться.

    Замигал ин­ди­ка­тор ви­де­офо­на. На эк­ра­не по­явил­ся пол­ков­ник Чер­нок. На го­ло­ве у не­го был шле­мо­фон. Он го­во­рил очень ти­хо, но впол­не внят­но:

    - Со всех сто­рон к бе­ре­гам под­хо­дят де­сант­ные су­да, на пля­жи вы­са­жи­ва­ют­ся тан­ко­вые ко­лон­ны, в бух­ты - морс­кая пе­хо­та, при­ме­ня­ют­ся суд­на на воз­душ­ной по­душ­ке. Аэро­порт Сим­фи на­вод­нен «анте­ями». Ра­дар­ные сис­те­мы опо­ве­ща­ют о приб­ли­жа­ющем­ся со­еди­не­нии ист­ре­би­тельной ави­ации. Пред­по­ла­гаю, что речь идет о бло­ка­де на­ших баз.

    - Саша, для че­го им бло­ки­ро­вать на­ши ба­зы? - вскри­чал Меш­ков. - Раз­ве они не по­ни­ма­ют, что это их ба­зы?

    Лучников по­ло­жил ру­ку на пле­чо дро­жа­ще­му Меш­ко­ву, ска­зал Чер­но­ку:

    - Попробуй нап­ря­мую зап­ро­сить Генш­таб о при­чи­нах втор­же­ния.

    - Это не втор­же­ние, - улыб­нул­ся Чер­нок.

    - Что же?! - вскри­чал по­те­ряв­ший весь свой юмор Са­баш­ни­ков.

    - Включи мос­ковс­кий ка­нал TV, - ска­зал Чер­нок. Фо­фа­нов по­вер­нул руч­ку те­ле­ви­зо­ра на мос­ковс­кий ка­нал.

    Там в этот глу­хой час вмес­то цвет­ной сет­ки си­дел ску­лас­тый дик­тор Ар­бе­нин в ди­ком пид­жа­ке и уми­рот­во­ря­ющим мо­но­тон­ным го­ло­сом чи­тал ка­кое-то со­об­ще­ние ТАСС. Су­дя по то­ну, со­об­ще­ние бы­ло сред­ней важ­нос­ти, бо­лее серьезное, чем свод­ка ЦСУ, но, ко­неч­но, не столь су­щест­вен­ное, как речь то­ва­ри­ща Ка­пи­то­но­ва на соб­ра­нии по по­во­ду вру­че­ния ор­де­на Ок­тябрьской Ре­во­лю­ции го­ро­ду Ки­неш­ме.

    - Как из­вест­но… (хо­тя, ка­за­лось бы, от­ку­да из­вест­но, ес­ли ни­че­го по это­му по­во­ду на­се­ле­нию не со­об­ща­лось)… ши­ро­кие слои на­се­ле­ния ис­кон­ной рос­сий­ской тер­ри­то­рии (нет-нет, ни­ка­кой Го­су­дарст­вен­ный Ду­мы, ее вов­се не су­щест­ву­ет)… Вос­точ­но­го Сре­ди­зем­но­морья… (да­же в та­ком со­об­ще­нии не упот­ре­бить за­кол­до­ван­но­го сло­ва «Крым», это уж слиш­ком)… об­ра­ти­лись к Вер­хов­но­му Со­ве­ту Со­юза Со­ветс­ких Со­ци­алис­ти­чес­ких Рес­пуб­лик с просьбой о вклю­че­нии в сос­тав од­ной из со­юз­ных рес­пуб­лик… (опять лжи­ца, опять под­ля­ноч­ка - не так ведь об­ра­ти­лись, не так зву­ча­ла просьба…). Вче­ра на за­се­да­нии Пре­зи­ди­ума Вер­хов­но­го Со­ве­та СССР просьба эта бы­ла в прин­ци­пе удов­лет­во­ре­на. Те­перь она под­ле­жит ут­верж­де­нию на оче­ред­ной сес­сии Вер­хов­но­го Со­ве­та.

    В оз­на­ме­но­ва­ние вос­со­еди­не­ния на­ро­дов Вос­точ­но­го Сре­ди­зем­но­морья с на­шим ве­ли­ким со­ци­алис­ти­чес­ким сод­ру­жест­вом Ко­ми­тет физ­культу­ры и спор­та при Со­ве­те Ми­нист­ров СССР сов­мест­но с Ми­нис­терст­вом обо­ро­ны СССР и ДО­СА­АФ ре­ши­ли про­вес­ти в сек­то­ре Чер­но­го мо­ря во­ен­но-спор­тив­ный празд­ник под об­щим наз­ва­ни­ем «Вес­на». Про­ве­де­ние празд­ни­ка наз­на­че­но на… (вче­раш­нее чис­ло мая). Ре­пор­та­жи о хо­де празд­ни­ка бу­дут пе­ри­оди­чес­ки транс­ли­ро­ваться по Вто­рой прог­рам­ме Цент­рально­го Те­ле­ви­де­ния.

    - Достаточно, - ска­зал со сво­его эк­ра­на Чер­нок. - Вык­лю­чай­те.

    Члены со­ве­та уви­де­ли, как де­жур­ный офи­цер про­тя­нул Чер­но­ку ра­ди­ог­рам­му. Пол­ков­ник сно­ва улыб­нул­ся, на этот раз слег­ка сар­кас­ти­чес­ки.

    - Американцы лю­без­но со­об­ща­ют, что из Одес­сы к на­шим бе­ре­гам выш­ла эс­кад­ра во гла­ве с ави­анос­цем «Ки­ев», а из Но­во­рос­сий­ска эс­кад­ра во гла­ве с ави­анос­цем «Минск»…

    - Наши дан­ные подт­верж­да­ют­ся, - вста­вил не­воз­му­ти­мый Вос­то­ков.

    - Пока, ре­бя­та, - ска­зал Чер­нок. - Я под­ни­ма­юсь на вер­то­ле­те. Нас­колько по­ни­маю, я уже не ко­ман­ду­ющий. Поз­во­лю се­бе прос­то удов­лет­во­рить лю­бо­пытст­во. Мне ин­те­рес­но, как это у них пос­тав­ле­но.

    Видеофон по­гас, и поч­ти в тот же миг все уви­де­ли приб­ли­жа­ющий­ся к баш­не «Курьера» большой зе­ле­ный вер­то­лет с со­ветс­ки­ми опоз­на­ва­тельны­ми зна­ка­ми. Он за­вис в не­пос­редст­вен­ной бли­зос­ти от стек­лян­ных стен луч­ни­ковс­ко­го ша­ла­ша. В отк­ры­тых его две­рях стол­пи­лись, вни­ма­тельно вгля­ды­ва­ясь в реф­лек­ти­ру­ющие стек­ла, де­сант­ни­ки.

    - Это по на­шу ду­шу, Вос­то­ков? - спро­сил Луч­ни­ков ос­ва­гов­ца.

    Тот мол­чал.

    - Где Сер­ге­ев? Ког­да нас долж­ны взять? - спро­сил Луч­ни­ков. Вос­то­ков мол­чал.

    На вер­то­ле­те за­жег­ся мощ­ный про­жек­тор. Че­рез мгно­ве­ние луч его упер­ся в на­ко­неч­ник баш­ни «Курьера» и ос­ле­пил всех. Нес­колько мгно­ве­ний они чувст­во­ва­ли се­бя ко­зяв­ка­ми под мик­рос­ко­пом, как вдруг свер­ху до­нес­лась ав­то­мат­ная оче­редь и все уви­де­ли на од­ном из уров­ней виг­ва­ма Крис­ти­ну Парс­лей с ору­жи­ем в ру­ках. Вер­то­лет не­мед­лен­но по­га­сил ог­ни и стал уда­ляться.

    - Вы, что же, Анд­рей, со­би­ра­етесь за­щи­щаться? - с кри­вой улыб­кой спро­сил Вос­то­ков. - На­по­до­бие Сальва­до­ре Альенде?

    - Брось ору­жие! - злоб­но крик­нул Луч­ни­ков Крис­ти­не. Та не­мед­лен­но вы­пол­ни­ла при­каз.

    - Как ты сме­ла стре­лять?

    Она се­ла на пол и утк­ну­ла го­ло­ву в ко­ле­ни.

    - Что же при­ка­же­те де­лать? - спро­сил всех Са­баш­ни­ков.-Его нельзя бы­ло уз­нать, труд­но бы­ло пред­по­ло­жить, что он и в этот мо­мент иг­ра­ет. - Как дуб­че­ковс­кой ком­па­нии си­деть и ждать осо­бис­тов?

    Наступила дол­гая па­уза, ко­то­рую в кон­це кон­цов прер­вал Луч­ни­ков.

    - Петяша прав, - ска­зал он. - Пусть хоть пот­ру­дят­ся то­ва­ри­щи. Пусть по­ищут. А мы по­ка по­ка­та­ем­ся по сво­ей зем­ле на про­ща­ние.

    Все мол­ча вста­ли.

    Через нес­колько ми­нут из под­зем­но­го га­ра­жа «Курьера» без осо­бой спеш­ки, с сох­ра­не­ни­ем пол­но­го дос­то­инст­ва ста­ли разъезжаться ма­ши­ны «однок­лас­сни­ков» - «рус­со-балт» Меш­ко­ва, «бмв» Бек­ле­ми­ше­ва, «мер­се­дес» Фо­фа­но­ва, «ягу­ар» Са­баш­ни­ко­ва, ма­ши­ны Ну­ли­на, Ка­рет­ни­ко­ва, Де­ни­ки­на… и, на­ко­нец, зна­ме­ни­тый «пи­тер-тур­бо» ли­де­ра на­ци­ональной идеи Луч­ни­ко­ва.

    - В сле­ду­ющий раз встре­тим­ся, долж­но быть, в Потьме на сте­кольном за­во­де, - ска­зал на про­ща­ние Са­ба­ша, и тут уж все-та­ки не удер­жал­ся, изоб­ра­зил «де­каб­рис­та», а по­том, чуть не зап­ла­кав, рас­сме­ял­ся. - Стран­ная связь со стек­лом…

    С каж­дой ми­ну­той ста­но­ви­лось свет­лее, и в тот мо­мент, ког­да в не­бе по­яви­лось соз­вез­дие це­ло­го вер­то­лет­но­го со­еди­не­ния, за­дер­жав­ший­ся Вос­то­ков за­ме­тил приб­ли­жа­ющу­юся фи­гу­ру пол­ков­ни­ка Сер­ге­ева. На этот раз тот был в сво­ей пол­ной фор­ме, ко­то­рая, на­до ска­зать, выг­ля­де­ла на нем до­вольно ди­ко.

    - Разъехались? - еще из­да­ли и нег­ром­ко спро­сил он Вос­то­ко­ва. Звук приб­ли­жа­ющих­ся вер­то­ле­тов был по­ка еще по­до­бен жуж­жа­нию шме­лей, и по­то­му нег­ром­кий го­лос Сер­ге­ева проз­ву­чал гул­ко и от­чет­ли­во на пло­ща­ди, вы­ло­жен­ной цвет­ной плит­кой, с ки­не­ти­чес­кой и в этот ут­рен­ний час ед­ва ко­лы­ша­щей­ся скульпту­рой.

    Востоков си­дел как раз у под­но­жия этой скульпту­ры, оли­цет­во­ря­ющей, по мыс­ли ее твор­ца, «Стой­кость хруп­ко­го». За­ки­нув но­гу на но­гу и скрес­тив ру­ки на гру­ди, он смот­рел на приб­ли­жа­юще­го­ся Сер­ге­ева. «Лю­бо­пыт­но, сам он ме­ня заст­ре­лит или при­ка­жет вер­то­лет­ной сво­ло­чи», - ду­мал он.

    Сергеев по­до­шел вплот­ную.

    - Почему не за­дер­жа­ли? У вас ведь был при­каз, - в го­ло­се Сер­ге­ева то­же слы­ша­лось неск­ры­ва­емое лю­бо­пытст­во, и Вос­то­ков по­ду­мал, что это свой­ст­во не по­ки­да­ет лю­дей их про­фес­сии, по­жа­луй, да­же в са­мые кри­ти­чес­кие ми­ну­ты.

    - Как ду­ма­ете, по­че­му? - над­мен­но спро­сил он Сер­ге­ева. - Не до­га­ды­ва­етесь?

    - Молодец, Вос­то­ков, - вдруг ска­зал мос­ковс­кий пол­ков­ник, сде­лал бы­ло дви­же­ние, что­бы хлоп­нуть кол­ле­гу по пле­чу, но по­че­му-то не ре­шил­ся. - Я в те­бе не ошиб­ся, Вос­то­ков. Бе­ри-ка свою тач­ку и ис­па­ряй­ся, по­ка не позд­но. Луч­ший вы­ход для те­бя - ис­па­риться.

    - Даже ес­ли бы я и вы­пол­нил при­каз? - вновь Вос­то­ков дал во­лю сво­ему не­ист­ре­би­мо­му лю­бо­пытст­ву.

    - В этом слу­чае - тем бо­лее, - ска­зал Сер­ге­ев.

    - Яки, - ска­зал пол­ков­ник Вос­то­ков. - Я то­же в вас не ошиб­ся, Сер­ге­ев.

    За нес­колько ми­нут до то­го, как из вер­то­ле­та по­сы­па­лись от­бор­ные мо­лод­чи­ки спецг­руп­пы ГБ, тем­но-виш­не­вый «фольксва­ген» Вос­то­ко­ва ус­пел за­вер­нуть за угол «Курьера», а по­том ныр­нул в бли­жай­ший тон­нельчик Под­зем­но­го Уз­ла.

    Дока по та­ким де­лам, офи­цер-азер­бай­джа­нец был ос­но­ва­тельно ра­зо­ча­ро­ван - че­хос­ло­вац­кий ва­ри­ант, ког­да он, азер­бай­джа­нец, пост­ро­ил все пра­ви­тельство вдоль стен­ки с под­ня­ты­ми ру­ка­ми, сор­вал­ся; здесь, в Сим­фе­ро­по­ле, то­ва­ри­щи ока­за­лись не столь соз­на­тельные.

    

    На больших вы­со­тах не­боск­ре­бов вдоль Бульва­ра 20 ян­ва­ря с пер­вы­ми лу­ча­ми солн­ца по­яви­лись крас­ные и трехц­вет­ные фла­ги. Чем вы­ше под­ни­ма­лось солн­це, тем гу­ще ста­но­ви­лась тол­па на ши­ро­чен­ных тро­ту­арах глав­но­го бульва­ра Сим­фи. На нес­колько ча­сов раньше обыч­но­го отк­ры­лись все ка­фе и ба­ры-экспрес­со. Ца­ри­ло ра­дост­ное воз­буж­де­ние. Мо­ло­дежь раз­ве­ши­ва­ла по вет­вям пла­та­нов ло­зун­ги ти­па «При­вет, Моск­ва!», «Со­ветс­кий Ост­ров при­ветст­ву­ет со­ветс­кий ма­те­рик!», «Крым + Кремль = Лю­бовь!» и са­мый ори­ги­нальный: «Пусть веч­но цве­тет не­ру­ши­мая друж­ба на­ро­дов СССР!» Ав­то­мо­бильные ре­ки еле-еле тек­ли в обо­их нап­рав­ле­ни­ях вдоль Бульва­ра. По­ли­ция сби­лась с ног, ста­ра­ясь очис­тить глав­ную ули­цу сто­ли­цы для це­ре­мо­ни­ально­го про­хо­да час­тей род­ной Со­ветс­кой Ар­мии. До восьми ут­ра, од­на­ко, в цент­ре не бы­ло вид­но ни од­но­го со­ветс­ко­го сол­да­та. Ог­ром­ные эк­ра­ны в ба­рах и тран­зис­тор­ные те­ле­ви­зо­ры в ру­ках пуб­ли­ки по­ка­зы­ва­ют ре­пор­та­жи Ти-Ви-Ми­га из раз­лич­ных пунк­тов по­бе­режья. Ти-Ви-Миг на сей раз по­че­му-то ока­зал­ся да­ле­ко не в луч­шем сво­ем ка­чест­ве; пе­ре­да­чи бы­ли сбив­чи­вые, вне­зап­но пре­ры­ва­лись, но и по ним мож­но бы­ло су­дить о гран­ди­оз­ных масш­та­бах во­ен­но-спор­тив­но­го празд­ни­ка. Все-та­ки, ви­ди­мо, раз­вяз­ные те­ле­мо­лод­чи­ки разд­ра­жа­ли скром­ных со­ветс­ких пар­ней, ли­ца скром­няг мрач­не­ли при приб­ли­же­нии ма­шин Ти-Ви-Ми­га, и пе­ре­да­чи по­че­му-то прек­ра­ща­лись. Мос­ковс­кий ка­нал, меж­ду тем, пе­ре­да­вал вче­раш­ний вы­пуск прог­рам­мы «Вре­мя», ма­те­ри­алы о хо­де ве­сен­них по­сев­ных ра­бот, выс­туп­ле­ние вре­мен­но­го по­ве­рен­но­го Рес­пуб­ли­ки Мо­зам­бик в свя­зи с на­ци­ональным празд­ни­ком, вру­че­ние наг­рад ве­те­ра­нам угольной про­мыш­лен­нос­ти… Пуб­ли­ка на Ян­варс­ком Бульва­ре на­ча­ла пить шам­панс­кое, наст­ро­ение все по­вы­ша­лось: ни­че­го, ни­че­го, ско­ро все на­ла­дит­ся, к чер­ту те­ле­ви­де­ние, са­ми ско­ро все уви­дим сво­ими гла­за­ми, вы слы­ша­ли, го­во­рят, к ве­че­ру при­ле­тит Бреж­нев.

    Вдруг в на­ча­ле Бульва­ра жут­ко взвы­ли си­ре­ны и не­ве­ро­ят­но мощ­ный и яв­но со­ветс­кий го­лос стал пов­то­рять од­ну и ту же фра­зу:

    - Машинам и пе­ше­хо­дам не­мед­лен­но очис­тить про­ез­жую часть! Ма­ши­нам и пе­ше­хо­дам не­мед­лен­но очис­тить про­ез­жую часть!…

    Столичная по­ли­ция взя­лась раз­го­нять ав­то­мо­би­ли, за­тал­ки­ва­ла их под пла­та­ны, на тро­ту­ары, и чуть ли не в подъезды до­мов.

    Наконец по Бульва­ру на большой ско­рос­ти про­нес­лись пол­дю­жи­ны бро­не­ви­ков-амфи­бий с го­ря­щи­ми фа­ра­ми и во­ющи­ми си­ре­на­ми. Из-за бро­ни вид­ны бы­ли только го­лу­бые бе­ре­ты, ско­со­бо­чен­ные на бри­тых за­тыл­ках.

    Восторженные кри­ки на­се­ле­ния не дос­тиг­ли ушей ку­да-то чрез­вы­чай­но спе­ша­щих сол­дат. В ка­фе «Мар­со­во По­ле» не­кий иност­ра­нец пред­по­ло­жил, что под­раз­де­ле­ние мча­лось «брать» Со­вет Ми­нист­ров. Его под­ня­ли на смех. Че­рез нес­колько ми­нут на эк­ра­не в ка­фе, прав­да, и в са­мом де­ле по­яви­лась свод­ка Ти-Ви-Ми­га с Се­натс­кой Пло­ща­ди, где стильно све­ти­лась ко­лон­на­да Со­ве­та Ми­нист­ров и ку­да вор­ва­лась бро­не­вая ка­валька­да. Пе­ре­да­ча вновь как-то вне­зап­но и не­ле­по обор­ва­лась. Ти-Ви-Миг, по се­вер­но­му вы­ра­же­нию, в этот день был яв­но «не на вы­со­те».

    

    Между тем в од­ной из ав­то­мо­бильных про­бок на Пло­ща­ди Ба­ро­на сто­ял «пи­тер-тур­бо» крымс­ко­го чем­пи­она. В обыч­ное вре­мя он ока­зал­ся бы, ко­неч­но, в цент­ре вни­ма­ния, сей­час все пас­са­жи­ры и во­ди­те­ли вы­со­вы­ва­лись из ма­шин, ста­ра­ясь не про­пус­тить по­яв­ле­ния го­лов­ных це­ре­мо­ни­альных со­ветс­ких ко­лонн.

    Кристина вдруг по­те­ря­ла свой об­раз гиб­кой и поч­ти не­мой лю­бов­ни­цы-те­лох­ра­ни­тельни­цы, ко­то­рая соп­ро­вож­да­ла ли­де­ра идеи все эти ме­ся­цы. У нее бы­ло раз­бух­шее от слез ли­цо и страх в гла­зах.

    - Андрей, про­шу те­бя, умо­ляю, бро­сим не­мед­лен­но эту ма­ши­ну, - пов­то­ря­ла она. - Эту твою еба­ную ма­ши­ну все зна­ют. Те­бя сей­час возьмут. На­день па­рик и бе­жим. Те­бя мо­гут каж­дую ми­ну­ту взять эти еба­ные «ком­ми»…

    - Я ни от ко­го нс скры­ва­юсь, - над­мен­но от­ве­чал Луч­ни­ков. Из­вест­ная всем те­ле­ви­зи­он­ная его улыб­ка не схо­ди­ла с его ли­ца. Чер­ный сви­тер, во­рот го­лу­бой ру­баш­ки, си­га­рил­лос в уг­лу рта - преж­ний рек­лам­ный об­лик. - Ес­ли предъявят ор­дер на арест, под­чи­нюсь. За­хо­тят взять нах­ра­пом, ока­жу соп­ро­тив­ле­ние.

    Она вдруг взор­ва­лась не­удер­жи­мы­ми ры­да­ни­ями. Он обоз­лил­ся - ка­кой тряп­кой ока­за­лась эта «же­лез­ная де­воч­ка». Танька ни­ког­да бы не уни­зи­лась до та­ких соп­лей. Он сам еле справ­лял­ся с внут­рен­ней дрожью, и злость на Крис­ти­ну по­мог­ла ему. Он да­же взял ее слег­ка за гор­ло и трях­нул:

    - Вытри соп­ли, гов­но!

    - Подумай обо мне, - ры­да­ла уже во весь го­лос Крис­ти­на. - Что я бу­ду де­лать без те­бя? Бе­жим, Анд­рей! Ну, по­ду­май хоть раз о ком-ни­будь дру­гом! Хоть на миг по­ду­май обо мне, по­ду­май о дру­гой ду­ше, ху­есос, по­ду­май не о се­бе…

    - Сука, ты ме­ня по­ла­га­ешь са­мо­маньяком? - за­ры­чал он. - По-тво­ему это я для се­бя все сде­лал, весь этот ад для се­бя сот­во­рил?

    Между тем в «аду» этом гре­ме­ли ор­кест­ры и му­зы­ка из ди­на­ми­ков, ре­яли фла­ги всех по­ли­ти­чес­ких пар­тий Кры­ма и крас­ные фла­ги СССР, мелька­ли сме­ющи­еся ли­ца. Впе­ре­ди у скуль­п­ту­ры Ба­ро­на на­ча­лось ка­кое-то дви­же­ние: при­еха­ло нес­колько фур­го­нов по­ли­ции и плат­фор­мы Ти-Ви-Ми­га.

    Лучников нак­ло­нил го­ло­ву и сжал ла­до­ня­ми вис­ки, на­жал пальца­ми на глаз­ные яб­ло­ки, что­бы ра­зог­нать спус­ка­ющу­юся ему на го­ло­ву ту­чу мра­ка. В са­мом де­ле, быть мо­жет, Крис­ти и пра­ва по-сво­ему, по-бабс­ки. Она на­пом­ни­ла об от­це, о ко­то­ром я за­был, о сы­не, о ко­то­ром я за­был, о вну­ке, ко­то­рый мо­жет по­явиться со дня на день и о ко­то­ром я уже за­был, она на­по­ми­на­ет о се­бе, о ко­то­рой я ни­ког­да и не пом­нил. Я да­же Таньку-то свою за­был, за­был еще тог­да, в Моск­ве, по­это­му она и уш­ла, да­же свою единст­вен­ную жен­щи­ну за­был и нап­ле­вал на нее, а уж эту-то, Крис­ти, я ни­ког­да и не пом­нил. Прос­ти ме­ня, Гос­по­ди, я расп­ла­чусь за эту черст­вость, но ведь и она неп­ра­ва, не о се­бе же я все это вре­мя ду­мал, о Рос­сии, о вер­хов­ном ее пу­ти, о Тво­ем пу­ти, об ис­куп­ле­нии…

    Сегодня, ког­да они по­ки­ну­ли зда­ние «Курьера», Крис­ти­на на­пом­ни­ла ему об от­це и он из пер­вой же те­ле­фон­ной буд­ки поз­во­нил в «Ка­хов­ку». Там от­ве­тил но­вый биб­ли­оте­карь, быв­ший премьер Куб­лиц­кий-Пи­от­тух. Он по­ве­дал, что Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич сре­ди но­чи, ни­ко­му ни­че­го не ска­зав, с од­ним лишь сво­им вер­ным Хуа ука­тил на «рол­лс-рой­се» в Сим­фе­ро­поль, и он, Куб­лиц­кий-Пи­от­тух, не мо­жет не свя­зать этот отъезд с об­щи­ми со­бы­ти­ями, о ко­то­рых Анд­рею Ар­се­ни­еви­чу, ес­тест­вен­но, из­вест­но луч­ше дру­гих, и хо­тя он лич­но, Куб­лиц­кий-Пи­от­тух, не мо­жет не быть ему бла­го­да­рен за то, что вов­ре­мя по­ки­нул ник­чем­ное пра­ви­тельствен­ное уч­реж­де­ние, но, тем не ме­нее, он не мо­жет не вы­ра­зить ему сво­его не­до…

    На сим­фе­ро­польской квар­ти­ре в те­ле­фон­ную труб­ку ры­дал оди­но­кий Хуа. Анд­рю­са, что-то ужас слю­ши­лось… Ар­сю­са усел из дом в ста­рой си­нель и взял из под­вал свой рза­вий руз­зие…

    Теперь в ав­то­мо­бильной проб­ке на Пло­ща­ди Ба­ро­на Луч­ни­ков не знал ни­че­го ни об от­це, ни о сы­не. Вдруг он по­ду­мал, что без них ему свет не бу­дет мил. Не бу­дет мил ему свет и без сно­хи - зо­ло­той Па­ме­лы, и без бу­ду­ще­го вну­ка, и без Таньки­но­го Са­ши, и без са­мой Таньки, и без этой ба­бы, ко­то­рая, ока­зы­ва­ет­ся, так его лю­бит. Вдруг в этот мо­мент вся ис­то­рия, фи­ло­со­фия и по­ли­ти­ка сго­ре­ли, слов­но ку­ча ста­рых га­зет, и он ощу­тил се­бя лишь меш­ком про­топ­лаз­мы, жал­кой жи­вой сфе­рой, вмес­ти­ли­щем че­го-то дро­жа­ще­го, жаж­ду­ще­го за­щи­ты. Так уже бы­ло с ним од­наж­ды пос­ле фи­ни­ша «Анти­ка-рал­ли».

    - Внимание! - сно­ва пос­лы­шал­ся над ог­ром­ной пло­щадью мо­гу­чий ра­ди­ого­лос. - Всем на Бульва­ре Ян­ва­ря, на Си­нопс­ком Бульва­ре и на Пре­об­ра­женс­кой! Не­мед­лен­но очис­тить про­ез­жую часть для про­хо­дя­щих ко­лонн.

    Приказ этот не от­но­сил­ся к Пло­ща­ди Ба­ро­на, да все рав­но его и вы­пол­нить бы­ло не­воз­мож­но.

    Лучников сдви­нул кры­шу на­зад и встал в ма­ши­не. Он уви­дел приб­ли­жа­ющу­юся по Си­нопс­ко­му Бульва­ру пер­вую ко­лон­ну тан­ков с под­ня­ты­ми вверх ство­ла­ми пу­шек и заж­жен­ны­ми фа­ра­ми.

    Несколько ка­ме­ра­ме­нов Ти-Ви-Ми­га, в их се­реб­ря­ных курт­ках, с ап­па­ра­та­ми на пле­чах бе­жа­ли по­че­му-то не к тан­кам, а к Ста­туе Ба­ро­на. Что там про­ис­хо­дит? Кры­ши ав­то­бу­сов, по­ли­цей­ских фур­го­нов и сам Ти-Ви-Миг зак­ры­ва­ли по­ле зре­ния.

    - Что там про­ис­хо­дит? Что там? - спро­сил он в пус­то­ту. Крис­ти­на си­де­ла те­перь не дви­га­ясь, над­ви­нув мужс­кую

    шляпу, зак­рыв гла­за чер­ны­ми оч­ка­ми, а нос и рот за­вя­зав цвет­ным плат­ком.

    - Взгляните на эк­ран, гос­по­дин Луч­ни­ков, - ус­лы­шал он ря­дом впол­не лю­без­ный го­лос. В «ка­дил­ла­ке» по со­седст­ву то­же бы­ла сдви­ну­та кры­ша, и вла­де­лец, по внеш­нос­ти бир­же­вой бро­кер, лю­без­но по­ка­зы­вал ему на эк­ран сво­его внут­рен­не­го те­ле­ви­зо­ра. - Про­ис­хо­дит ис­то­ри­чес­кое со­бы­тие, гос­по­дин Луч­ни­ков. То, че­го больше­ви­ки жда­ли шестьде­сят лет. Окон­ча­тельная ка­пи­ту­ля­ция Доб­ро­вольчес­кой Ар­мии.

    Лучников вздрог­нул от ужа­са. На эк­ра­не все бы­ло вид­но от­чет­ли­во. У под­но­жия Ста­туи Ба­ро­на сто­яло ка­ре - нес­колько сот ста­ри­ков, по­жа­луй, поч­ти ба­тальон, в рас­пол­за­ющих­ся от вет­хос­ти длин­ных ши­не­лях, с кли­но­вид­ны­ми на­шив­ка­ми Доб­ро­вольчес­кой Ар­мии на ру­ка­вах, с по­ко­ро­бив­ши­ми­ся по­го­на­ми на пле­чах. В ру­ках у каж­до­го из ста­ри­ков, или, по­жа­луй, да­же стар­цев, бы­ло ору­жие - трех­ли­ней­ки, ка­ва­ле­рий­ские ржа­вые ка­ра­би­ны, ма­узе­ры или прос­то шаш­ки. Ка­ме­ры Ти-Ви-Ми­га па­но­ра­ми­ро­ва­ли тря­су­ще­еся вой­ско или ук­руп­ня­ли от­дельные ли­ца, пок­ры­тые стар­чес­кой пиг­мен­та­ци­ей, с па­уч­ка­ми скле­ро­ти­чес­ких вен, с за­мут­нен­ны­ми или, нап­ро­тив, стек­лян­но прос­вет­лен­ны­ми гла­за­ми над мно­го­ярус­ны­ми подг­лаз­ни­ка­ми… Сгорб­лен­ные фи­гу­ры, от­вис­шие жи­во­ты, скрю­чен­ные арт­ри­том ко­неч­нос­ти… нес­колько фи­гур яви­лось в строй на ин­ва­лид­ных ко­ляс­ках.

    - Что за вздор, гос­по­дин Луч­ни­ков? - спро­сил вла­де­лец «ка­дил­ла­ка». - Вы не мо­же­те объяснить мне смысл это­го фар­са?

    Камеры скользи­ли по ка­ре стар­цев, и у Луч­ни­ко­ва вдруг воз­ник­ло не­кое осо­бое ощу­ще­ние: это и в са­мом де­ле бы­ла ар­мия, а раз­ва­ли­ны эти бы­ли во­ина­ми, и весь урон, ко­то­рый при­нес­ло вре­мя их те­лам и аму­ни­ции, только под­чер­ки­вал по­че­му-то это ощу­ще­ние «вой­ска». Че­рез ми­ну­ту Луч­ни­ков уви­дел то­го, ко­го и не сом­не­вал­ся уви­деть в этом ка­ре - сво­его от­ца. Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич сто­ял в пер­вом ря­ду, где за­ня­ли мес­та са­мые сох­ра­нив­ши­еся, са­мые бра­вые. Иные из них вы­пя­чи­ва­ли гру­ди с крес­та­ми и ме­да­ля­ми, кра­су­ясь и бод­рясь впол­не по-ду­рац­ки. Луч­ни­ков-стар­ший в пол­ков­ничьих по­го­нах на сво­ей юн­керс­кой ши­не­ли прос­то сто­ял, опер­шись на вин­тов­ку, в той по­зе, в ка­кой, на­вер­ное, они, мальчиш­ки, и сто­яли в пе­ре­ры­вах меж­ду ата­ка­ми на Ка­хов­ку. Стран­но бы­ло ви­деть ря­дом с ним ре­пор­те­ра Ти-Ви-Ми­га в его се­реб­ря­ной курт­ке с фир­мен­ной эмб­ле­мой на спи­не. В глу­би­не кад­ра над мо­рем го­лов, цве­тов, фла­гов и ло­зун­гов све­ти­лись фа­ры мед­лен­но приб­ли­жа­ющей­ся тан­ко­вой ко­лон­ны.

    - Президиум Со­юза Бе­ло­го Во­ина, как из­вест­но, от­верг ре­ше­ние Вре­мен­ной Го­су­дарст­вен­ной Ду­мы, - слы­шал­ся спо­кой­ный го­лос от­ца. - На­хо­дя­ще­еся здесь под­раз­де­ле­ние Во­ору­жен­ных Сил Юга Рос­сии, вер­ное при­ся­ге, про­ти­вос­то­ит вторг­шей­ся ар­мии крас­ных.

    - Однако, про­фес­сор… - ре­пор­тер по­ка­зал ка­ме­ре свое ух­мы­ля­юще­еся ли­цо.

    - Полковник, - мяг­ко поп­ра­вил Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич.

    - Простите, пол­ков­ник, но ведь Генш­таб и весь лич­ный сос­тав на­ших «фор­сиз» при­ветст­ву­ет сли­яние с ге­ро­ичес­кой ар­ми­ей Ве­ли­ко­го Со­ветс­ко­го Со­юза…

    - Мы вам не «фор­сиз»! - рявк­нул сто­ящий ря­дом с Ар­се­ни­ем Ни­ко­ла­еви­чем гру­дас­тый ста­рик. - Мы - доб­ро­вольцы! Рус­ская ар­мия!

    - Русская ар­мия со­би­ра­ет­ся драться? - спро­сил ре­пор­тер.

    - Мы со­би­ра­ем­ся ка­пи­ту­ли­ро­вать, - ска­зал Ар­се­ний Ни­ко­ла­евич. - Доб­ро­вольчес­кая ар­мия ка­пи­ту­ли­ру­ет пе­ред пре­вос­хо­дя­щи­ми си­ла­ми неп­ри­яте­ля, - он ус­мех­нул­ся. - Сог­ла­си­тесь, сло­во «ка­пи­ту­ля­ция» зву­чит бо­лее нор­мально, чем…

    Сверхмощный ра­ди­ого­лос заг­лу­шил «не­нор­мальное» сло­во.

    - Немедленно ос­во­бо­дить про­ез­жую часть! Че­рез пять ми­нут нач­нет­ся про­хож­де­ние тан­ко­вых ко­лонн!

    Сотни, ты­ся­чи ма­шин, сто­ящих вплот­ную, от­де­ля­ли Анд­рея от Ар­се­ния. Ни­как не проб­раться к от­цу, ни­как уже его не спас­ти. На­ча­лось ха­оти­чес­кие дви­же­ние, в ко­то­ром сре­ди ба­зар­ной раз­но­го­ло­си­цы пос­лы­ша­лось чет­ко: - Рав­няй­сь! Смир­но! Ша­гом арш!…

    Каре по­доб­ра­лось и мед­лен­но дви­ну­лось впе­ред. В пос­лед­ний раз Анд­рей Луч­ни­ков уви­дел сво­его от­ца, ког­да тот

    довольно энер­гич­ным дви­же­ни­ем отод­ви­нул от се­бя се­реб­ря­ную курт­ку Ти-Ви-Ми­га.

    Теперь съемка шла с верх­ней точ­ки и не­ожи­дан­но ока­за­лось, что меж­ду го­лов­ны­ми тан­ка­ми и ба­тальоном ста­ри­ков есть не­кое ас­фальто­вое озе­ро, впол­не при­год­ное для ис­то­ри­чес­кой про­це­ду­ры ка­пи­ту­ля­ции. Быть мо­жет, са­ми Ти-Ви-Ми­ги и по­за­бо­ти­лись о воз­ник­но­ве­нии это­го прост­ранст­ва, что­бы зас­нять «тра­ги­ко­ме­дию». Фа­на­ти­ки, бе­зум­цы спон­тан­ной съемки, для них не су­щест­во­ва­ло ни эмо­ций, ни опас­нос­тей.

    Над ба­тальоном «доб­ро­вольцев» раз­вер­нул­ся до­вольно большой и впол­не эф­фект­ный бе­лый флаг ка­пи­ту­ля­ции. В пе­ред­ней ше­рен­ге скло­нен­ным нес­ли трехц­вет­ное зна­мя Рос­сии и нес­колько пол­ко­вых штан­дар­тов.

    В ка­кой-то мо­мент ка­ме­ра скользну­ла но мо­ло­дым ли­цам со­ветс­ких тан­кис­тов. В сво­их шле­мо­фо­нах они выг­ля­де­ли со­вер­шен­но не­воз­му­ти­мо, только у двух-трех бы­ли при­отк­ры­ты рты, что при­да­ва­ло им, ес­тест­вен­но, нес­колько ду­рац­кий вид. Тан­ки по­ка что сто­яли без дви­же­ния, их про­жек­то­ры до­бав­ля­ли ог­ня к со­фи­там Ти-Ви-Ми­га. Те­перь не­ви­ди­мый ком­мен­та­тор тре­щал по-англий­ски с та­кой ско­ростью, буд­то шли пос­лед­ние ми­ну­ты фи­нально­го мат­ча на Ку­бок Ми­ра:

    - Захватывающее и в са­мом де­ле до­вольно тро­га­тельное сим­во­ли­чес­кое со­бы­тие! С опоз­да­ни­ем на шесть де­ся­ти­ле­тий бе­лая ар­мия скла­ды­ва­ет ору­жие пе­ред крас­ной. Взгля­ни­те на этих дро­жа­щих ста­ри­ков, это те са­мые вдох­но­вен­ные юно­ши Ле­дя­но­го По­хо­да. Сколько их ос­та­лось, где раз­ве­яны их тра­ди­ции? Кто они сей­час и пе­ред кем ка­пи­ту­ли­ру­ют?…

    Старики бро­са­ли на ас­фальт пе­ред тан­ка­ми свое ржа­вое ору­жие и от­хо­ди­ли в сто­ро­ну, где сно­ва стро­ились с опу­щен­ны­ми уже го­ло­ва­ми и за­ло­жен­ны­ми за спи­ну ру­ка­ми.

    Вдруг что-то мгно­вен­но пе­ре­ме­ни­лось. Ис­чез­ли ли­ца тан­кис­тов и зак­ры­лись лю­ки. Зах­леб­нул­ся на по­лус­ло­ве ком­мен­та­тор. Меж­ду тан­ка­ми по­яви­лись не­су­щи­еся с ав­то­ма­та­ми на­пе­ре­вес «го­лу­бые бе­ре­ты». Не об­ра­щая вни­ма­ния на ста­рых бе­лог­вар­дей­цев, но лишь от­тес­няя их, де­сант­ни­ки бро­си­лись к плат­фор­мам Ти-Ви-Ми­га. Изоб­ра­же­ние на эк­ра­не ста­ло пры­гать. В ка­кой-то мо­мент Луч­ни­ков уви­дел двух сол­дат, за­ла­мы­ва­ющих ру­ки на­зад пар­ню в се­реб­ря­ной курт­ке, по­том все пош­ло тре­щи­на­ми - удар прик­ла­дом пря­мо в ка­ме­ру, по­том на эк­ра­не по­яви­лись три бе­гу­щих се­реб­ря­ных курт­ки и прес­ле­ду­ющие их де­сант­ни­ки. Упор­ные фа­на­ти­ки про­дол­жа­ли сни­мать собст­вен­ный разг­ром.

    - Странная ак­ция де­сант­но­го со­еди­не­ния, - хри­пел, зак­ры­ва­ясь лок­тем зна­ме­ни­тый ком­мен­та­тор Боб Ко­лен­ко, ли­цо у не­го бы­ло раз­би­то в кровь, сза­ди на не­го на­се­дал, про­су­нув ствол ка­ра­би­на под под­бо­ро­док, не­воз­му­ти­мый «го­лу­бой бе­рет», но Боб Ко­лен­ко ви­дел на­це­лен­ный от­ку­да-то глаз уце­лев­шей ка­ме­ры и по­то­му про­дол­жал хри­петь: - Стран­ная иг­ра. Ими­та­ция ата­ки на средст­ва мас­со­вой ин­фор­ма­ции. Вы ви­ди­те, гос­по­да, этот мальчик ду­шит ме­ня ство­лом сво­его ка­ра­би­на. Ка­жет­ся, он при­ни­ма­ет эту иг­ру слиш­ком всерьез…

    Наконец ка­нал Ти-Ви-Ми­га прик­рыл­ся фир­мен­ной се­реб­ря­ной зас­тав­кой с эмб­ле­мой - кры­ла­тый глаз.

    Встревоженный хо­зя­ин «ка­дил­ла­ка» смот­рел на Луч­ни­ко­ва. - Долж­но быть, эти не­го­дяи из Ти-Ви-Ми­га про­яви­ли ка­кую-то бес­такт­ность к на­шим вой­скам. Не так ли, су­дарь?

    Он пе­рек­лю­чил свой те­ле­ви­зор на Моск­ву. Там по­ка­зы­ва­ли об­щим пла­ном ули­цы крымс­ких го­ро­дов, за­пол­нен­ные вос­тор­жен­ны­ми тол­па­ми. В не­бе груп­па па­ра­шю­тис­тов об­ра­зо­ва­ла в за­тяж­ном прыж­ке сло­во СССР.

    Лучников уви­дел, что тан­ки пош­ли.

    - Там мой отец, - ска­зал он Крис­ти­не. - Поп­ро­бую проб­раться на Пло­щадь. Сядь за руль.

    Она су­до­рож­но, ка­ким-то ля­гу­шачьим дви­же­ни­ем вце­пи­лась в не­го. Он вдруг по­чувст­во­вал к ней отв­ра­ще­ние и тут как раз за­ме­тил, как из ка­ко­го-то «ка­ра­ва­на» в по­лу­сот­не мет­ров сбо­ку груп­па хмельных гос­под по­ка­зы­ва­ет на не­го пальца­ми и хо­хо­чет. Он мельком гля­нул на них, сна­ча­ла не уз­нал, но по­том уз­нал и вни­ма­тельно вгля­дел­ся. Это бы­ли раз­ве­се­лые аме­ри­канс­кие ки­нош­ни­ки во гла­ве с Хэл­ло­у­э­ем-Окто­пу­сом и сре­ди них са­мый хмельной, са­мый раз­вяз­ный и са­мый ос­кор­би­тельный вче­раш­ний мос­ковс­кий друг Ви­та­ся Ган­гут. Имен­но ow, а не они, ты­кал в Луч­ни­ко­ва пальцем, по­хаб­но хо­хо­тал, а за­ме­тив его взгляд, сов­сем уж за­шел­ся. Над­ры­ва­ясь от хо­хо­та, он что-то орал пря­мо Луч­ни­ко­ву, по­ка­зы­вая на плы­ву­щие вок­руг Ста­туи Ба­ро­на баш­ни со­ветс­ких тан­ков, над­ры­вал­ся, по­ка­ты­вал­ся, а по­том вы­та­щил из кар­ма­на курт­ки ка­кую-то зе­ле­ную кни­жи­цу и как бы тор­жест­вен­но по­ка­зал ее Луч­ни­ко­ву. Аме­ри­канс­кий пас­порт, до­га­дал­ся Луч­ни­ков. Счи­та­ет се­бя не­до­ся­га­емым, сво­бод­ным, граж­да­ни­ном ми­ра, а ме­ня уже кре­пост­ным Сте­па­ни­ды Власьев-ны. Он от­вер­нул­ся от ки­но­бан­ды так, слов­но их не бы­ло поб­ли­зос­ти, снял с го­ло­вы Крис­ти­ны шля­пу, стал гла­дить ее ло во­ло­сам, це­ло­вать, ус­по­ка­ивать.

    - Why, baby? Ta­ke it easy, easy, easy. I want you. I lo­ve you. [10]

    Она ус­по­ка­ива­лась, пальцы ее вы­пус­ка­ли его пид­жак, ти­хо полз­ли по гру­ди… она да­же улыб­ну­лась.

    Рядом мелькну­ла ка­кая-то тень, кто-то мах­нул зве­ри­ным прыж­ком че­рез ка­пот «ка­дил­ла­ка».

    - Лучников, встаньте! Я хо­чу дать вам в мор­ду!

    Перед ним сто­ял мо­ло­дой кра­са­вец в по­ло­са­той май­ке и бе­лых джин­сах, смуг­лое, рез­ко очер­чен­ное ли­цо - нас­то­ящий яки. Луч­ни­ков ус­пел пе­рех­ва­тить ле­тя­щий ку­лак. По­ка две мус­ку­лис­тые ру­ки пре­воз­мо­га­ли друг друж­ку, он вгля­ды­вал­ся в гнев­ное и през­ри­тельное ли­цо. Где он ви­дел это­го пар­ня? На­ко­нец до­га­дал­ся - его со­пер­ник по «Анти­ка-рал­ли», тре­тий при­зер. Ру­ка его упа­ла.

    - Маста Фа! Это вы?

    Юноша с де­монст­ра­тив­ным омер­зе­ни­ем вы­ти­рал ла­донь о джин­сы.

    - Я Мус­та­фа, а не Ма­са Фа, - ярост­но го­во­рил он. - К чер­ту яки! В жо­пу рус­ских! Все вы - уб­люд­ки! Я та­та­рин! - кло­ко­чу­щая крымс­кая речь, пе­ре­пу­тан­ные анг­ло-рус­ско-та­тарс­кие эксп­рес­сии, пле­вок под но­ги.

    - Знайте, что не плюю вам в ли­цо только из-за ува­же­ния к ва­ше­му воз­рас­ту. Больше ни­че­го в вас не ува­жаю, а пре­зи­раю все!

    - Умоляю вас, Мус­та­фа, - ти­хо ска­зал Луч­ни­ков. - Где Ан­тон?

    - Вспомнил о сы­ноч­ке? - зло зас­ме­ял­ся Мус­та­фа. - Где бы­ли ва­ши ро­ди­тельские чувст­ва раньше, сэр? Впро­чем, все вы сто­ите друг дру­га, рус­ские свиньи! Жди­те га­за­ва­та!

    - Умоляю вас, - пов­то­рил Луч­ни­ков. - Умо­ляю, ес­ли зна­ете, ска­жи­те - Па­ме­ла ро­ди­ла?

    Танковая ко­лон­на уш­ла на Бульвар Ян­ва­ря, и в ав­то­мо­бильной проб­ке на­ча­лось мед­лен­ное дви­же­ние. Сза­ди за­гу­де­ли.

    - Я пе­ред то­бой на ко­ле­ни вста­ну, Мус­та­фа, - ска­зал Луч­ни­ков.

    Нотки жа­лос­ти мелькну­ли в сви­ре­пом го­ло­се но­во­ис­пе­чен­но­го ис­ламс­ко­го во­ина.

    - Ночью они отп­ра­ви­лись в Кок­те­бель, на Сю­рю-Кая. Нет, она не ро­ди­ла еще, - ска­зал он. - Со­ве­тую вам всем дра­пать с на­ше­го Ост­ро­ва - и бе­лым и крас­ным…

    - Спасибо, Мус­та­фа, - ска­зал Луч­ни­ков. - Ус­по­кой­ся, друг. Не ярись. Пой­ми, вся на­ша преж­няя жизнь кон­чи­лась. На­чи­на­ет­ся но­вая жизнь.

    Сзади гу­де­ли де­сят­ки ма­шин. Луч­ни­ков взял­ся за руль. В пос­лед­ний мо­мент он пой­мал на се­бе взгляд юно­ши и не уви­дел в нем ни през­ре­ния, ни гне­ва, а только лишь ще­нячью тос­ку.

    - Прыгай на зад­нее си­денье! - крик­нул он.

    Впереди был прос­вет, и «пи­тер-тур­бо», ряв­кая в сво­ем луч­шем сти­ле, уст­ре­мил­ся к па­мят­ни­ку Ба­ро­ну Вран­ге­лю.

    На пло­ща­ди вок­руг ста­туи вид­ны бы­ли сле­ды стран­но­го по­бо­ища, вер­нее, из­би­ения: ос­кол­ки стек­ла, об­рыв­ки се­реб­ря­ных кур­ток, раз­дав­лен­ный тан­ком фур­гон­чик. У под­но­жия па­мят­ни­ка сто­яла груп­па рас­те­рян­ных го­ро­до­вых. С тре­во­гой они вгля­ды­ва­лись в даль бес­ко­неч­но­го Си­нопс­ко­го Бульва­ра, где уже по­яви­лись ог­ни но­вой тан­ко­вой ко­лон­ны. Луч­ни­ков при­тор­мо­зил и спро­сил од­но­го из го­ро­до­вых, ку­да де­лись ста­ри­ки-врэ­ва­ку­ан­ты?

    - Все раз­ве­зе­ны по гос­пи­та­лям, - до­вольно веж­ли­во от­ве­тил го­ро­до­вой и вдруг уз­нал его, под­тя­нул­ся. - Их тут по­ряд­ком по­мя­ли, Анд­рей… есть трав­мы… ммм… ваш отец, Анд­рей…

    - Что?! - вскри­чал Луч­ни­ков в ужа­се.

    - Нет-нет, не вол­нуй­тесь… там, ка­жет­ся, только ру­ка, только ру­ка сло­ма­на… Его подх­ва­ти­ли друзья… ши­кар­ная пуб­ли­ка… да-да-да. Две ши­кар­ные да­мы на «рус­со-бал­те»… так точ­но, Анд­рей, с ва­шим дад­ди все - яки!

    - Сержант, вы мо­же­те ока­зать мне ус­лу­гу? - спро­сил Луч­ни­ков.

    - Вам, Анд­рей? Бу­ду счаст­лив, Анд­рей! - Доб­ро­душ­ная мор­да расп­лы­лась в улыб­ке.

    - Вот вам но­мер те­ле­фо­на, поз­во­ни­те, по­жа­луй­ста, гос­по­ди­ну Хуа и рас­ска­жи­те все, что вы зна­ете о мо­ем от­це. Пусть он ра­зы­щет его и не­мед­лен­но едет вмес­те с ним в Кок­те­бель. Я бу­ду там.

    - Иеп, са­ра, иеп, - сер­жант тут же на­чал про­би­раться к бли­жай­ше­му ка­фе.

    Лучникову приш­лось нес­колько раз прок­ру­титься вок­руг Ба­ро­на, преж­де чем уда­лось ныр­нуть в один из тон­не­лей Под­зем­но­го Уз­ла. По­ка он кру­тил­ся, его все вре­мя не ос­тав­ля­ла мысль о том, что нуж­но что-то еще сде­лать здесь, на этой пло­ща­ди, что он за­был сде­лать еще что-то не­об­хо­ди­мое… Пе­рек­рес­титься, на­ко­нец вспом­нил он, на Цер­ковь Всех Свя­тых в Зем­ле Рос­сий­ской Вос­си­яв­ших… В пос­лед­ний мо­мент, ког­да его уже за­тя­ги­ва­ло под зем­лю, он ус­пел бро­сить взгляд на проз­рач­ный шар церк­ви и по­ло­жить крест.

    Под зем­лей в оран­же­вом све­те бес­ко­неч­ных фо­на­рей, как обыч­но, нес­лись сот­ни ав­то­мо­би­лей, и ка­за­лось, что все нор­мально, ни­че­го не про­ис­хо­дит, идет нор­мальная жизнь в этой нор­мальной су­пер­ци­ви­ли­за­ции.

    - Почему ты сам не ра­зыс­ки­ва­ешь от­ца? - крик­ну­ла ему Крис­ти­на. Она, ка­жет­ся, сов­сем уже приш­ла в се­бя и да­же за­ку­ри­ла си­га­ре­ту.

    - Потому что на­до пе­рех­ва­тить Ан­то­на! - крик­нул Луч­ни­ков. - Па­па уже выс­ту­пил, а вот мальчик мо­жет нат­во­рить глу­пос­тей!

    - Это точ­но! - крик­нул кто-то сза­ди.

    Лучников ог­ля­нул­ся и уви­дел скор­чив­ше­го­ся на зад­нем си­денье Мус­та­фу. Он про­тя­нул ему на­зад ру­ку и ощу­тил под ла­донью твер­дую мок­рую ще­ку пар­ня.

    - Прости ме­ня, Анд­рей-ага, - прок­ри­чал Мус­та­фа. - У ме­ня был нерв­ный срыв.

    Лучников пот­ре­пал его по ще­ке, сно­ва опус­тил ру­ку на руль. Крис­ти­на ра­дост­но обер­ну­лась к Мус­та­фе, пе­рег­ну­лась че­рез си­денье и ста­ла це­ло­вать его.

    Вскоре они выр­ва­лись на Вос­точ­ный фри­у­эй и с эс­та­ка­ды уви­де­ли раз­во­ра­чи­ва­ющу­юся ве­ли­чест­вен­ную кар­ти­ну во­ен­но-спор­тив­но­го празд­ни­ка «Вес­на». Эс­та­ка­да по­че­му-то бы­ла сво­бод­на от во­ен­ной тех­ни­ки и по ней, как в скуч­ные дни не­за­ви­си­мос­ти, по-преж­не­му нес­лись раз­но­маст­ные сво­ры ма­шин, быть мо­жет, ге­не­ра­лы-стра­те­ги не ве­ри­ли в проч­ность сверх­мощ­ных стальных опор. За­то вни­зу все до­ро­ги бы­ли за­би­ты тан­ка­ми, бро­не­ви­ка­ми и во­ен­ны­ми гру­зо­ви­ка­ми, ко­лон­ны дви­га­лись, ка­жет­ся, до­вольно ха­оти­чес­ки, на­ты­ка­лись друг на дру­га и по­дол­гу сто­яли, об­ра­зуя урод­ли­вые ста­да се­ро-зе­ле­ных жи­вот­ных, как бы тол­пя­щих­ся у во­до­поя. Пов­сю­ду ви­се­ли и пе­ре­ле­та­ли с мес­та на мес­то мно­го­чис­лен­ные вер­то­ле­ты. Ос­нов­ной их за­да­чей в этой мест­нос­ти, ка­жет­ся, бы­ла ко­ор­ди­на­ция дви­же­ния ко­лонн, но с за­да­чей этой они как буд­то не справ­ля­лись, се­ро-зе­ле­ные ста­да только лишь по­ше­ве­ли­ва­лись и все рос­ли, скап­ли­ва­лись. На съездах с фри­у­эя проб­ки лег­ко­вых ма­шин. Сам фри­у­эй по­ка что был от­но­си­тельно сво­бо­ден, во вся­ком слу­чае «тур­бо-пи­тер» без осо­бо­го тру­да дер­жал ско­рость сто де­сять. Вре­ме­на­ми из пус­то­ты, из сол­неч­но­го си­яния звеньями по двое воз­ни­ка­ли двух­вос­тые, уст­ра­ша­юще свис­тя­щие «ми­ги-26». Они про­хо­ди­ли над эс­та­ка­дой и раст­во­ря­лись в го­лу­биз­не. Где-то вда­ле­ке, юж­нее, ка­жет­ся, в рай­оне Бак­са­на или Там-Да­ира в не­бе ви­се­ло тем­ное ави­а­об­ла­ко. Там, по всей ве­ро­ят­нос­ти, шла вы­сад­ка па­ра­шют­но­го де­сан­та.

    Вдруг во вре­мя оче­ред­но­го про­ле­та ре­ак­тив­но­го пат­ру­ля, про­изош­ла серьезная неп­ри­ят­ность. Ве­до­мый «миг» за­дел кры­лом один из ви­ся­щих над скоп­ле­ни­ем тан­ков вер­то­ле­тов. Что ста­ло с «ми­гом», ска­зать труд­но, так как он ис­чез в пол­ном со­от­ветст­вии со сво­ей аб­бре­ви­ату­рой. Ге­ли­коп­тер же за­го­рел­ся и рух­нул вниз. Там, у оче­ред­но­го «во­до­поя», на­ча­лась па­ни­ка, тан­ки и бро­не­ви­ки отк­ры­ли бес­по­ря­доч­ную стрельбу. К счастью, «пи­тер-тур­бо» ус­пел прос­ко­чить опас­ную зо­ну.

    Карачель, Бах­чи-Эли, Са­лы, Ма­ма-Рус­ская… Они уже приб­ли­жа­лись к съезду на Оту­зы, от­ку­да до «Ка­хов­ки» ос­та­ва­лось пят­над­цать ки­ло­мет­ров.

    - Если зас­та­ну Ан­тош­ку и Па­ме­лу на го­ре, не­мед­лен­но вер­нусь в Сим­фи за Ар­се­ни­ем, - стал раз­мыш­лять вслух Луч­ни­ков. - Нам на­до к ве­че­ру соб­раться всем вмес­те на го­ре и ре­шить, что де­лать дальше…

    - Правильно! - ра­дост­но вскри­ча­ла Крис­ти­на. - А ночью сбе­жим!

    - Куда сбе­жим? - спро­сил Мус­та­фа.

    - Мир большой! - ли­куя, кри­ча­ла Крис­ти­на. Ее вдруг ох­ва­тил вос­торг. Она по­ду­ма­ла вдруг, что этот день, мо­жет, бу­дет вспо­ми­наться ей, как са­мое зах­ва­ты­ва­ющее прик­лю­че­ние жиз­ни. - Мир та­кой большой, эй ты, кра­си­вый та­та­рин! Есть ку­да сбе­жать! Пра­вильно, Анд­рей? Ты же сбе­жишь с на­ми? Ты ве­рен сво­ей жерт­вен­ни­чес­кой идее? Рус­ский му­че­ник с на­ми не сбе­жит, ми­лый Мус­та­фа. Как жаль, прав­да? Я на­де­ялась, что мы бу­дем спать втро­ем, а те­перь нам при­дет­ся спать вдво­ем, ми­лый мой Мус­та­фа.

    Лучников, по­ко­сив­шись, уви­дел, как Крис­ти­на, пе­рег­нув­шись на­зад, це­лу­ет­ся с Мус­та­фой и по­ду­мал, что бля­ди, увы, ему всег­да нра­ви­лись больше по­ря­доч­ных жен­щин и что вот та­кая Крис­ти­на нра­вит­ся ему больше, чем вер­ная во­ору­жен­ная пу­ри­тан­ка.

    В этот мо­мент на при­бор­ной дос­ке за­го­рел­ся крас­ный гла­зок - бен­зи­на ос­та­лось пять лит­ров. Они только что прос­ко­чи­ли го­ро­док Ма­ма-Рус­ская, но в по­лу­ки­ло­мет­ре от го­род­ка был срав­ни­тельно сво­бод­ный съезд к оте­лю, при­ле­пив­ше­му­ся на кру­том скло­не го­ры, и там, не­да­ле­ко от оте­ля, яр­кие пост­рой­ки ка­ких-то шо­пов и ка­фе и бен­зос­тан­ция «Эссо», прав­да, за­би­тая ав­то­ма­ши­на­ми.

    - Придется зап­ра­виться здесь, - ска­зал Луч­ни­ков. - Зальем пол­ный бак и ка­нист­ру. Кто зна­ет, ког­да еще удаст­ся и удаст­ся ли зап­ра­виться во­об­ще.

    Небывалое яв­ле­ние - оче­редь на бен­зо­зап­ра­воч­ной стан­ции - за­бав­ля­ло всех участ­ни­ков оче­ре­ди, все улы­ба­лись друг дру­гу и раз­во­ди­ли ру­ка­ми - что, мол, по­де­ла­ешь, ис­то­ри­чес­кое со­бы­тие, в та­кой день и в оче­ре­ди мож­но пос­то­ять. Ма­ши­на Луч­ни­ко­ва ока­за­лась в третьем де­сят­ке. Крис­ти­на, не­ожи­дан­но раз­ве­се­лив­ша­яся и да­же ка­кая-то ли­хая, от­пус­ти­ла «мальчи­ков» в ка­фе вы­пить, а са­ма се­ла за руль. Та­кое ве­ли­ко­ду­шие, да-да, джентльме­ны, но­вый век - жен­щи­на, предв­ку­шая лю­бовь, угож­да­ет муж­чи­нам. Луч­ни­ков ог­ля­нул­ся уже от две­рей ка­фе - уж не на­чи­на­ет­ся ли у нее сно­ва ис­те­ри­ка? Нет, как буд­то все в по­ряд­ке. Мис­сис Парс­лей (кто, кста­ти, сам этот гос­по­дин Пет­руш­ка, он ни­ког­да не спра­ши­вал ее об этом), спо­кой­но си­де­ла в крес­ле во­ди­те­ля и ее очень ми­лые каш­та­но­вые во­ло­сы бы­ли разб­ро­са­ны по пле­чам.

    В ка­фе бы­ло пол­но на­ро­ду. Бой­ко ра­бо­та­ли две ма­ши­ны-экспрес­со. Сто­ял гул сквозь му­зы­ку, све­ти­лись два те­ле­эк­ра­на. Моск­ва па­те­ти­чес­ки-за­ду­шев­ным то­ном по­вест­во­ва­ла о жиз­ни и тру­де жи­те­лей и тру­же­ни­ков ка­ко­го-то жилья и тру­да, ря­дом тре­щал вос­ста­но­вив­ший­ся пос­ле сим­фе­ро­польско­го разг­ро­ма Ти-Ви-Миг - по­ка­зы­вал арес­ты и обыс­ки в по­ме­ще­нии од­ной из ста­рей­ших ял­тинс­ких га­зет пра­во­го нап­рав­ле­ния «Рус­ский Ар­тил­ле­рист». В ка­фе об­суж­да­ли со­бы­тия, все сог­ла­ша­лись, что вре­мен­ное (ко­неч­но же вре­мен­ное) за­дер­жа­ние вся­ких там га­зет­чи­ков и те­ле­ви­зи­он­щи­ков, а так­же ли­де­ров по­ли­ти­чес­ких пар­тий - это ме­ры не­об­хо­ди­мые и ум­ные при про­ве­де­нии та­ко­го круп­но­го ис­то­ри­чес­ко­го со­бы­тия, как во­ен­но-спор­тив­ный празд­ник «Вес­на». Мы всту­па­ем, гос­по­да, прос­ти­те, то­ва­ри­щи, в но­вую, сле­ду­ющую об­щест­вен­ную фор­ма­цию, объяснял ка­кой-то фер­мер из нем­цев ка­ким-то без­дельни­кам при­морс­ко­го ти­па. Те сог­лас­но ки­ва­ли. - - И я дол­жен ска­зать, гос­по­да, прос­ти­те, то­ва­ри­щи, что на­ше со­ветс­кое ко­ман­до­ва­ние про­во­дит эту сме­ну чрез­вы­чай­но ос­то­рож­но, так­тич­но, я бы да­же ска­зал, де­ли­кат­но. Вспом­ни­те, ка­ки­ми жерт­ва­ми соп­ро­вож­дал­ся та­кой пе­ре­лом в са­мой Рос­сии.

    Лучников взял кам­па­ри с со­до­вой; Мус­та­фа за­ка­зал креп­чай­ший джин-вер­мут «Кок­ти».

    - Не зли­тесь на ме­ня, - ска­зал он.

    - И вы на ме­ня, - ска­зал Луч­ни­ков.

    - Скажите, Анд­рей, вы пред­по­ла­га­ли, что все про­изой­дет имен­но так? - спро­сил Мус­та­фа.

    - Таких масш­та­бов не пред­по­ла­гал, - ска­зал Луч­ни­ков.

    В ка­фе вош­ли три со­ветс­ких сол­да­та, три «го­лу­бых бе­ре­та» с ав­то­ма­та­ми на пле­чах и кин­жа­ла­ми у по­яса. Ко­неч­но, они впер­вые бы­ли в за­пад­ном ка­фе и сей­час яв­но рас­те­ря­лись, яв­но «поп­лы­ли». Под­тал­ки­вая друг дру­га и кри­во ус­ме­ха­ясь, они уже со­би­ра­лись уй­ти, ког­да к ним уст­ре­мил­ся уса­тый кра­са­вец-хо­зя­ин с расп­рос­тер­ты­ми объяти­ями.

    - Братья! Гос­по­да! Джентльме­ны! Чем мо­гу слу­жить?

    Все в ка­фе бы­ли ра­дост­но пот­ря­се­ны вновь при­быв­ши­ми, все об­ра­ти­лись к ним с та­ким мощ­ным ра­ду­ши­ем, что у сол­да­ти­ков го­ло­вы зак­ру­жи­лись.

    - Дринк, - ска­зал один из сол­дат, блон­дин­чик. - Во­дич­ки мож­но? - му­чи­тельны­ми жес­та­ми, не­ле­по ку­да-то под мыш­ку под­со­вы­вая ав­то­мат, он по­пы­тал­ся объяснить «фир­мен­ной» пуб­ли­ке всю скром­ность сво­его же­ла­ния.

    - Пить хо­ти­те мальчи­ки? - вос­хи­тил­ся хо­зя­ин. - Пи­во «Ле­вин-брау» вас уст­ро­ит?

    Солдаты изум­лен­но и бо­яз­ли­во пе­рег­ля­ну­лись. Для них уже был очи­щен стол, отк­ры­ва­лись не­мыс­ли­мой кра­со­ты «ва­лют­ные» бан­ки хо­лод­но­го зо­ло­тис­то­го пи­ва. Уже та­щи­ли им и хрус­тя­щие ба­ге­ты, и неж­ней­шую вет­чи­ну, и ог­ром­ное де­ре­вян­ное блю­до с двад­цатью сор­та­ми сы­ра, а пуб­ли­ка смот­ре­ла на них с уми­ле­ни­ем и вос­хи­ще­ни­ем.

    Солдаты мя­лись, сгла­ты­вая слю­ну, на­ко­нец тот же блон­дин­чик ска­зал: «Во фир­ма!» и все трое тут на­ча­ли с не­ве­ро­ят­ным нас­лаж­де­ни­ем пить и за­ку­сы­вать. Кто-то на­лил им по рюм­ке «Ме­так­сы», и сол­да­ты, что на­зы­ва­ет­ся, «сов­сем за­хо­ро­ше­ли».

    - Приятного ап­пе­ти­та, - ска­зал хо­зя­ин.

    Десантники рты раск­ры­ли, до них только сей­час дош­ло, что с ни­ми го­во­рят по-рус­ски.

    - По-нашему, зна­чит, мо­же­те? - спро­сил блон­дин­чик.

    - Да ведь мы же ва­ши, - вскри­чал хо­зя­ин. - Мы ва­ши, а вы на­ши! У нас здесь все, как у вас!

    Солдаты пе­рег­ля­ну­лись и за­хо­хо­та­ли.

    - У нас так не бы­ва­ет! - хо­хо­та­ли они. - У нас по-дру­го­му! Ока­за­лось, что один из них кост­ром­ча­нин, а двое из Ка­лу­ги.

    - Сейчас вам ста­рую пес­ню спо­ем, иност­ран­цы, слу­шай­те! А ну-ка дай жиз­ни, Ка­лу­га, гля­ди ве­се­лей, Кост­ро­ма!

    Скоро все ка­фе рас­пе­ва­ло ста­рую - ока­зы­ва­ет­ся, еще фрон­то­вую! - пес­ню и все да­ри­ли сол­да­там на па­мять раз­ную ме­лочь: ча­сы «оме­га», за­жи­гал­ки «рон­сон», перья «Монб­лан», перст­ни с ка­меш­ка­ми, ну и про­чее.

    Мустафа от стой­ки смот­рел на сол­дат.

    - Ненавижу эту ту­пую сво­лочь, - ска­зал он.

    - Напрасно, - ска­зал Луч­ни­ков и по­ло­жил пар­ню ру­ку на пле­чо.

    - Я знаю ва­шу кон­цеп­цию, ага, - ска­зал Мус­та­фа, - сле­дил за все­ми ва­ши­ми ре­ча­ми. Не по­ни­маю. Из­ви­ни­те, я прек­ло­ня­юсь пе­ред ва­ми - че­ло­ве­ком, спортс­ме­ном, муж­чи­ной, но ког­да я ду­маю о ва­шей кон­цеп­ции отв­ле­чен­но, вы предс­тав­ля­етесь мне гор­ба­тым и злоб­ным уро­дом из под­ва­лов Дос­то­евс­ко­го…

    - Отчасти ты прав, - про­го­во­рил Луч­ни­ков. - Я гор­бат, но не зол. Пос­лу­шай, Мус­та­фа, ка­ко­го ты ро­да?

    - Ахмет-Гирей, - неб­реж­но бро­сил юно­ша.

    - Вот так да­же? Гор­дый хан Ах­мет-Ги­рей? - уди­вил­ся Луч­ни­ков.

    - Вся на­ша гор­дость в прош­лом, - ска­зал Мус­та­фа. - Отец - бир­же­вой спе­ку­лянт. Ему по­вез­ло, сей­час он в Афи­нах. Впро­чем, как счи­та­ете, мо­жет, ему вер­нуться? Мо­жет, ста­нет сек­ре­та­рем рай­ко­ма? Есть же пре­це­ден­ты. Принц Су­фа­ну­вонг…

    Вдруг он обор­вал свою сар­кас­ти­чес­кую речь и стал смот­реть за пле­чо Луч­ни­ко­ва. Тот обер­нул­ся. Дверь в ка­фе мед­лен­но отк­ры­ва­лась, но за ней не бы­ло ни­ко­го, за ней бы­ло солн­це, и ве­тер, и бе­да.

    …Пока они пи­ли мар­ти­ни и кок­ти, на бен­зо­зап­ра­воч­ной стан­ции дей­ст­ви­тельно соз­ре­ла бе­да.

    Кристина мед­лен­но прод­ви­га­лась к ко­лон­ке и уже по­дош­ла ее оче­редь, ког­да с дру­гой сто­ро­ны подъехал мас­сив­ный «форд» с зад­ни­ми крыльями, по­хо­жи­ми на плав­ни­ки аку­лы, прор­жав­лен­ный сим­вол «зо­ло­тых пя­ти­де­ся­тых». Крис­ти­на вспом­ни­ла вдруг, как в детст­ве в Чи­ка­го, ку­да они с ро­ди­те­ля­ми сра­зу по­па­ли пос­ле бегст­ва из Польши, ее, крош­ку, вос­хи­ща­ли эти ог­ром­ные ма­ши­ны. Сей­час та­кую ред­ко встре­тишь, долж­но быть, ез­дит в ней ка­кой-ни­будь сноб.

    Так и ока­за­лось - сно­бей­ший сноб ез­дил в ржа­вой аку­ле: вы­со­кий су­ту­лый муж­лан в ко­рот­кой ко­жа­ной курт­ке, в брю­ках-га­ли­фе и в кра­гах! Ма­ши­на бы­ла из се­ре­ди­ны сто­ле­тия, во­ди­тель же явил­ся как из на­ча­ла. На мгно­ве­ние он опе­ре­дил Крис­ти­ну и схва­тил шланг. Крис­ти­на улыб­ну­лась ему и про­тя­ну­ла ру­ку, как бы за­ра­нее бла­го­да­ря за лю­без­ность.

    - Хуй те­бе! - ска­зал муж­чи­на и стал за­со­вы­вать шланг в ут­ро­бу сво­ей ма­ши­ны.

    - It's my turn, sir [11], - улыб­ну­лась она еще раз, но уже нес­колько рас­те­рян­но, по­жа­ла пле­ча­ми.

    - Хуй те­бе! - пов­то­рил муж­чи­на свое не очень по­нят­ное при­ветст­вие.

    Наливая бен­зин, он смот­рел на Крис­ти­ну. На гла­за его па­да­ли два пе­гих кры­ла пря­мых сальных во­лос, прест­ран­ней­шая улыб­ка об­на­жа­ла дес­ны. Ма­лоп­рив­ле­ка­тельный гос­по­дин, по­ду­ма­ла она. Кто-то из оче­ре­ди крик­нул что-то ма­лоп­рив­ле­ка­тельно­му гос­по­ди­ну по-рус­ски - дес­кать, нек­ра­си­во так вес­ти се­бя с да­ма­ми. Тог­да тот расп­ря­мил­ся и за­орал, раз­ма­хи­вая сво­бод­ной ру­кой:

    - Надоели эти иност­ран­ные бля­ди! Хва­тит с нас иност­ран­ных бля­дей! Ку­да ни вой­дешь, всю­ду иност­ран­ные бля­ди! Хва­тит! Тош­нит! Те­перь на­ши приш­ли! Рус­ские вой­ска приш­ли! Те­перь мы всех иност­ран­ных бля­дей раз­го­ним!

    Затем он изв­лек шланг из сво­его рыд­ва­на и нап­ра­вил мощ­ную струю бен­зи­на пря­мо на Крис­ти­ну.

    Она бы­ла пот­ря­се­на и не мог­ла сой­ти с мес­та. Бен­зин ока­ты­вал ее с ног до го­ло­вы и об­рат­но, а она не мог­ла дви­нуться. Ка­жет­ся, и все в оче­ре­ди бы­ли пот­ря­се­ны та­ким нес­лы­хан­ным вар­варст­вом. Не­мая сце­на на бен­зо­зап­рав­ке, ста­тич­ные по­зы, раск­ры­тые рты.

    Долговязый маньяк меж­ду тем бро­сил шланг - струя те­перь за­ли­ва­ла си­де­ния отк­ры­то­го «пи­те­ра», - хи­хи­кая, усел­ся в свой «форд», за­ку­рил (!), бро­сил спич­ку в Крис­ти­ну и по­ехал прочь.

    В тот миг, ког­да отк­ры­лись две­ри ка­фе, вер­нее, в сле­ду­ющий миг, Луч­ни­ков и Мус­та­фа уви­де­ли не­су­щу­юся, кру­тя­щу­юся, ска­зоч­но прек­рас­ную Крис­ти­ну с пла­ме­нем на пле­чах и на бед­рах. Стран­ным об­ра­зом Луч­ни­ков в по­доб­ных си­ту­аци­ях всег­да ре­аги­ро­вал мгно­вен­но. Так и сей­час, юный Мус­та­фа ос­тол­бе­нел, в то вре­мя как Луч­ни­ков, сор­вав с бли­жай­ше­го сто­ла ска­терть, уже бе­жал за Крис­ти­ной.

    У Крис­ти­ны был взрыв бо­ле­вой эй­фо­рии. Она хо­хо­та­ла и уво­ра­чи­ва­лась от Луч­ни­ко­ва и от дру­гих прес­ле­до­ва­те­лей. Ка­жет­ся, единст­вен­ное, что она по­ни­ма­ла в этот мо­мент, что она ска­зоч­но прек­рас­на, что пла­мя за пле­ча­ми и на бед­рах де­ла­ет ее ска­зоч­но прек­рас­ной, что мир вдруг пре­об­ра­зил­ся яр­чай­шей по­лы­ха­ющей меч­той, а эти му­жи­ки с тряп­ка­ми только и хо­тят, что эту меч­ту у нее от­нять.

    Она уже бы­ла поч­ти спа­се­на: Луч­ни­ков нас­ти­гал ее сза­ди, а навст­ре­чу к ней ле­тел Мус­та­фа, но вдруг она за­ме­ти­ла сбо­ку барьер, за ко­то­рым кон­ча­лась ас­фальто­вая пло­щад­ка стан­ции и на­чи­нал­ся склон. Не­мыс­ли­мая кра­со­та цве­ту­ще­го скло­на со скоп­ле­ни­ем тюльпа­нов и тор­ча­щи­ми ска­ла­ми. Она пе­ре­шаг­ну­ла че­рез барьер и ри­ну­лась вниз. Вле­те­ла сра­зу в ка­кую-то ска­лу, вле­пи­лась в нее, упа­ла уже без соз­на­ния и по­ка­ти­лась вниз го­ря­щим ком­ком.

    

    Весь день был очень яр­кий, не­бо свер­ка­ло над всем Кры­мом, а мыс Хер­со­нес прос­то ку­пал­ся в си­янии мо­ря и солн­ца. В раз­га­ре дня Анд­рей Луч­ни­ков при­вез мерт­вую Крис­ти­ну к Вла­ди­мирс­ко­му со­бо­ру. На об­шир­ном пар­кин­ге пе­ред вра­та­ми хра­ма, вы­хо­дя­щи­ми к мо­рю, к ан­тич­ным раз­ва­ли­нам, к крес­там пра­вос­лав­но­го клад­би­ща, бы­ло пус­тын­но, сто­ял лишь зе­ле­ный ста­рый «фольксва­ген», по ко­то­ро­му Луч­ни­ков до­га­дал­ся, что отец Ле­онид здесь. Ос­то­рож­но, как буд­то бо­ясь пот­ре­во­жить, Анд­рей под­нял на ру­ки те­ло Крис­ти­ны. Мус­та­фа мол­ча сто­ял ря­дом.

    Андрей ог­ля­нул­ся. Ни­ка­ко­го тра­гиз­ма не бы­ло на его ли­це.

    - Сейчас мы ее от­по­ем и по­хо­ро­ним вот здесь же, на этом клад­би­ще, - де­ло­ви­то ска­зал он Мус­та­фе. - Это од­но из са­мых уди­ви­тельных, са­мых прек­рас­ных клад­бищ, ко­то­рые я ког­да-ли­бо ви­дел.

    - Так пой­дем же, Анд­рей, пой­дем в храм, - ос­то­рож­но по­тя­нул его за ру­кав Мус­та­фа.

    - Посмотри, му­сульма­нин, как плав­но пе­ре­хо­дит здесь Эл­ла­да в Ви­зан­тию, а Ви­зан­тия в Рос­сию, - с улыб­кой ска­зал Анд­рей. Он сде­лал нес­колько ша­гов в сто­ро­ну ан­тич­но­го пор­ти­ка и прис­ло­нил­ся к ко­лон­не. Он буд­то не за­ме­чал тя­жес­ти мерт­во­го те­ла на сво­их ру­ках.

    Гора се­ро-зе­ле­но­го ме­тал­ла, ави­ано­сец «Ки­ев», в это вре­мя мед­лен­но и бес­шум­но про­хо­дил ми­мо мы­са Хер­со­нес в га­вань Се­вас­то­по­ля. От­чет­ли­во вид­ны бы­ли фи­гу­ры мат­ро­сов с за­го­ре­лы­ми ли­ца­ми на па­лу­бах ги­ган­та. По­во­ра­чи­ва­лись ан­тен­ны ло­ка­то­ров. Из недр ави­анос­ца под­ни­мал­ся оче­ред­ной ист­ре­би­тель.

    - Эффектное зре­ли­ще, прав­да, Мус­та­фа? - с лен­цой щу­рясь на солн­це, про­го­во­рил Луч­ни­ков. Он по­ло­жил те­ло Крис­ти­ны на мо­за­ич­ный пол с ан­тич­ным ор­на­мен­том. Все пе­ре­бин­то­ван­ное, оно на­по­ми­на­ло ого­лен­ный ма­не­кен. Луч­ни­ков за­ку­рил. - Пос­мот­ри, как эф­фект­но - та­кая стальная го­ра проп­лы­ва­ет ми­мо ан­тич­ных раз­ва­лин. Неп­ло­хо при­ду­ма­но, а?

    - Пойдем, Анд­рей, - с тре­во­гой ска­зал Мус­та­фа. - Пой­дем в храм!

    - Посмотри, как под­ни­ма­ет­ся с па­лу­бы этот уди­ви­тельный ра­ке­то­но­сец, - ска­зал Луч­ни­ков. - Са­мая сов­ре­мен­ная тех­ни­ка. Вер­ти­кальный взлет. Во­об­ще, взгля­ни, как все это эф­фект­но, с ка­ким раз­ма­хом пос­тав­ле­но. Пос­мот­ри, что тво­рит­ся в не­бе - вер­то­ле­ты кру­жат, как му­хи…

    - Там, ка­жет­ся, и наш один, - про­го­во­рил Мус­та­фа, гля­дя в не­бо. - Взгля­ни, вон один вы­ше всех, го­лу­бой с ра­дуж­ным зна­ком.

    - Это ге­рой-оди­ноч­ка! - рас­хо­хо­тал­ся Луч­ни­ков. - Не­уже­ли не по­ни­ма­ешь? По за­мыс­лу сце­на­рия - это ге­рой-оди­ноч­ка!

    Авианосец ми­но­вал око­неч­ность мы­са, но все еще был очень близ­ко, взды­мал­ся из мо­ря, как бы со­рев­ну­ясь в эксп­рес­сии с са­мим хра­мом Свя­то­го Вла­ди­ми­ра, пост­ро­ен­ным в на­ча­ле ве­ка на том мес­те, где пер­вый рус­ский князь Вла­ди­мир, при­нял хрис­ти­анст­во.

    Вдруг ави­ано­сец ска­зал ог­ром­ным скуч­ным го­ло­сом:

    - Отрядам По­по­ва и Еро­фе­ева пост­ро­иться на третьей па­лу­бе для встре­чи с предс­та­ви­те­ля­ми мест­но­го на­се­ле­ния. Вни­ма­ние. Ко­ман­дир ко­раб­ля позд­рав­ля­ет мо­ло­дых мат­ро­сов с на­ча­лом не­се­ния служ­бы…

    Авианосец чуть-чуть раз­вер­нул­ся и го­лос слег­ка заг­лох.

    - Мустафа, ты по­нял, на­ко­нец, что вок­руг нас про­ис­хо­дит? - с улыб­кой спро­сил Луч­ни­ков.

    Юный кра­са­вец трях­нул го­ло­вой, буд­то пы­та­ясь рас­се­ять на­важ­де­ние: пус­тын­ный мыс, по­лу­му­зей-по­лук­лад­би­ще, тя­же­лый в ви­зан­тий­ском сти­ле рус­ский храм, ги­гантс­кий, впол­за­ющий в Се­вас­то­поль стальной храм Со­ве­тов, пе­ре­бин­то­ван­ный труп мо­ло­дой жен­щи­ны на мо­за­ич­ном по­лу, ее хо­хо­чу­щий лю­бов­ник, раз­ва­лив­ший­ся у ко­лон­ны… Мус­та­фа по­вер­нул­ся и по­бе­жал к церк­ви.

    - Это же ки­носъемки! - хо­хо­тал Луч­ни­ков, не за­ме­тив­ший его ис­чез­но­ве­ния. - Ни­че­го не ска­жешь, аме­ри­канс­кий раз­мах.

    Браво, Ок­то­пус! Ты зат­мишь се­год­ня и «The Lon­gest Day» и «Apo­calyp­se now»! Ви­та­ся, позд­рав­ляю, ты, ко­неч­но, пос­та­нов­щик! Бра­во, бра­во, ге­ни­ально при­ду­ма­но! И флот за­ку­пи­ли, и ави­ацию, серьезная иг­ра! Л как вы меж­ду де­лом на­до мной по­из­де­ва­лись! Уве­рен, что вы и сей­час ме­ня сни­ма­ете. Сце­на су­мас­шест­вия в ан­тич­ных раз­ва­ли­нах. Я ви­жу, вы и без ме­ня от­лич­но спра­ви­лись со сце­на­ри­ем. А смерть Крис­ти для вас - прос­то по­да­рок, прав­да? Мо­жет быть, и спич­ку в нее бро­сил ка­кой-ни­будь ваш ас­сис­тент, ка­кой-ни­будь ман­хат­танс­кий пед­ри­ла? Но­вый твор­чес­кий ме­тод - съемка-хеп­пе­нинг! Бра­во! Как же я сра­зу не до­га­дал­ся, что это все с са­мо­го на­ча­ла - трю­ки Хэл­ло­у­эя. Я да­же там, на Пло­ща­ди Ба­ро­на, не до­га­дал­ся, ког­да они всей сво­ей эки­пой по­те­ша­лись на­до мной… Ну что ж, сни­май­те. Я бу­ду хо­хо­тать. Вам нуж­но, на­вер­ное, что­бы я по­хо­хо­тал. По­жа­луй­ста! Мне па все нап­ле­вать! Ха-ха-ха! Жал­ко, что Крис­ти­на не мо­жет для вас по­хо­хо­тать. Крис­ти, ты не мо­жешь по­хо­хо­тать для джентльме­нов, у те­бя чуд­ные зуб­ки, на эк­ра­не это заз­ву­чит от­мен­но! Кле­во, как ска­жет Ви­та­ся. Так, Ви­та­ся? Я не за­был ва­шу мос­ковс­кую «фе­ню»? Ну, а где наш оди­но­кий ге­рой? Ха-ха-ха, вот он, оди­но­кий ге­рой! Один, в стае крас­ной са­ран­чи! Оше­лом­ля­юще!

    

    Между тем тот, ко­го Луч­ни­ков на­зы­вал «оди­но­ким ге­ро­ем», был его бли­жай­ший друг, ко­ман­ду­ющий крымс­ки­ми «фор­сиз» пол­ков­ник Чер­нок и ге­ро­ем в гол­ли­вудс­ком ду­хе «оди­но­ко­го ге­роя» он от­нюдь се­бя не чувст­во­вал. Весь день до это­го ча­са он кру­жил над мес­та­ми вы­сад­ки по­ис­ти­не не­мыс­ли­мой по чис­лен­нос­ти и тя­жес­ти ар­мии. Масш­таб празд­ни­ка «Вес­на», ка­за­лось, зна­чи­тельно пре­вы­шал братс­кую по­мощь Че­хос­ло­ва­кии.

    У Чер­но­ка бы­ла от­лич­ная ма­ши­на, сверх­вы­сот­ный вер­то­лет мар­ки «дрозд», вы­пу­щен­ный мест­ным ави­акомп­лек­сом «Си­корс­кий». Он си­дел в стек­лян­ной час­ти ма­ши­ны ря­дом с пи­ло­том. В лю­бую ми­ну­ту он мог по­вер­нуться в крес­ле к эк­ра­ну ви­де­офо­на и всту­пить в связь с ко­ман­ди­ром лю­бо­го пол­ка. В зад­ней час­ти ка­би­ны два мо­ло­дых офи­це­ра при по­мо­щи компьютер­ной сис­те­мы по­лу­ча­ли и об­ра­ба­ты­ва­ли ин­фор­ма­цию.

    Все выс­шее ру­ко­водст­во «фор­сиз» (или поч­ти все) бы­ло чле­на­ми СОС, и на мно­го­чис­лен­ных со­ве­ща­ни­ях все офи­це­ры уже де­сят­ки раз об­суж­да­ли раз­лич­ные ва­ри­ан­ты опе­ра­ции «Вос­со­еди­не­ния». Ник­то, впро­чем, не рас­счи­ты­вал на тот ва­ри­ант, ко­то­рый на­чал­ся этой ночью и про­дол­жал раз­ви­ваться час за ча­сом, ка­таст­ро­фи­чес­ки уве­ли­чи­ва­ясь в масш­та­бах.

    В ка­кой-то мо­мент у Чер­но­ка да­же по­яви­лись сом­не­ния в стра­те­ги­чес­кой муд­рос­ти мос­ковс­ких мар­ша­лов и в так­ти­чес­ком уме­нии со­ветс­ких ге­не­ра­лов. Компьютер­ная сис­те­ма и наб­лю­де­ние с вы­со­ты по­ка­зы­ва­ли, как ги­гантс­кие вой­ско­вые со­еди­не­ния вдруг со­вер­шен­но не­оп­рав­дан­но упи­ра­лись друг в дру­га или ос­та­нав­ли­ва­лись в стран­ной им­мо­бильнос­ти, а на них на­ва­ли­ва­лись дру­гие, не­оп­рав­дан­но под­виж­ные. В нес­кольких пунк­тах Ост­ро­ва воз­ник­ли не­мыс­ли­мые по пра­ви­лам сов­ре­мен­ной на­уки скоп­ле­ния лю­дей и тех­ни­ки. Об­щий за­мы­сел опе­ра­ции вы­ри­со­вы­вал­ся для Чер­но­ка ту­ман­но. Ка­жет­ся, он был, ес­ли он во­об­ще-то был, не осо­бен­но «эле­гант­ным». Во­ен­ная на­ука в Моск­ве яв­но отс­та­ет от со­ветс­кой шах­мат­ной шко­лы, по­ду­мал пол­ков­ник и во­об­ра­зил свой док­лад в Ака­де­мии Ге­не­рально­го Шта­ба, где он для об­щей пользы рус­ско­го ору­жия вскро­ет за­ме­чен­ные не­дос­тат­ки. Впро­чем, вряд ли они бу­дут ме­ня слу­шать, заш­лют ку­да-ни­будь в глу­хо­мань ме­ха­ни­ком. Так или ина­че, мож­но бы­ло за­ме­тить, что час­ти втор­же­ния ста­ра­ют­ся зак­лю­чить в «кот­лы» рас­по­ло­же­ния крымс­ких пол­ков, аэрод­ро­мы и морс­кие ба­зы. Чер­нок об­ле­тел поч­ти все важ­ные мес­та от Са­ры-Бу­ла­та до Кер­чи, го­во­рил по ви­де­офо­ну с ко­ман­ди­ра­ми. Все бы­ли ве­се­лы, все го­то­ви­лись к встре­че, все под­ни­ма­ли на мач­тах го­су­дарст­вен­ные фла­ги СССР. В нес­кольких мес­тах к ви­де­офо­ну под­хо­ди­ли уже со­ветс­кие офи­це­ры, в ран­гах от май­ора до ге­не­рал-май­ора. Все они зап­ра­ши­ва­ли Чер­но­ка о его мес­то­на­хож­де­нии и лю­без­но приг­ла­ша­ли на лич­ную встре­чу. В ка­кой-то мо­мент до не­го дош­ло, что офи­це­ры эти не мо­гут са­ми ус­та­но­вить его мес­то­на­хож­де­ния, так как пе уме­ют об­ра­щаться с крымс­кой тех­ни­кой, а по­мочь не­ко­му, по­то­му что… по­то­му что… Ну, что там се­бя об­ма­ны­вать! Яс­но, что они изо­ли­ру­ют на­ших ко­ман­ди­ров. Стран­но, не­уже­ли они не по­ни­ма­ют, что это мо­жет при­вес­ти к не­ожи­дан­ным пос­ледст­ви­ям, к бра­то­убий­ст­вен­ным кол­ли­зи­ям?

    Чернок с тре­во­гой по­ду­мал о пол­ков­ни­ке Бо­на­фе­де, ко­ман­ди­ре ра­кет­ной ба­зы в рай­оне Се­вас­то­по­ля. Ка­жет­ся, это был единст­вен­ный выс­ший офи­цер, вер­ный бе­лым тра­ди­ци­ям и скло­нив­ший­ся к иде­ям СО­Са только с больши­ми ого­вор­ка­ми. Вряд ли ре­ши­тельный и аг­рес­сив­ный Игорь Бо­на­фе­де доб­ро­вольно пой­дет под арест. На под­хо­де к Се­вас­то­по­лю ави­ано­сец «Ки­ев». Ве­ли­ко­леп­ная цель для ра­кет Бо­на­фе­де!

    Чернок при­ка­зал сво­ему пи­ло­ту взять курс на­Се­вас­то­поль и вы­шел на ви­де­ос­вязь с ба­зой.

    Полной не­ожи­дан­ностью бы­ло уви­деть пол­ков­ни­ка за бу­тыл­кой вис­ки с со­ветс­ким гос­тем, то­же пол­ков­ни­ком. Прер­вав ве­се­лый раз­го­вор, оба пол­ков­ни­ка по­вер­ну­лись к эк­ра­ну:

    - Здравия же­лаю, то­ва­рищ быв­ший ко­ман­ду­ющий, - ска­зал Бо­на­фе­де.

    - У те­бя уже гос­ти, Игорь, - ска­зал Чер­нок.

    - Сергеев, - веж­ли­во предс­та­вил­ся со­ветс­кий офи­цер. - Во­ен­ная раз­вед­ка.

    - Очень при­ят­но, - ска­зал Чер­нок. - Игорь, ви­ди­те «Ки­ев»?

    Бонафеде рас­сме­ял­ся.

    - Не только ви­жу, но слы­шу, как там раз­го­ва­ри­ва­ют. Мы как раз, Са­ша, спо­рим с пол­ков­ни­ком Сер­ге­евым. Я го­во­рю ему, что нак­рыл бы ави­ано­сец «Ки­ев» од­ним зал­пом на дис­тан­ции 100 миль, а он не ве­рит, му­ди­ла греш­ный, в на­ши воз­мож­нос­ти…

    - Вот те­бе, Игорь! - со­ветс­кий пол­ков­ник по­ка­зал Бо­на­фе­де свою пра­вую ла­донь, как бы об­ру­бив ее ла­донью ле­вой.

    - Вот те­бе, Сер­гей! - Бо­на­фе­де. по­ка­зал Сер­ге­еву пра­вую ру­ку до лок­тя.

    - Бестактный спор, - су­хо ска­зал Чер­нок, отк­лю­чил связь и ска­зал пи­ло­ту:

    - Снижаемся к ба­зе Бо­на­фе­де.

    - Снижаемся, сэр? - пе­респ­ро­сил лет­чик.

    - Не век же нам ле­тать, - разд­ра­жен­но бро­сил Чер­нок. - Пос­те­пен­но сни­жа­ем­ся! Про­дол­жа­ем наб­лю­де­ние.

    Они уш­ли мо­рис­тее и на­ча­ли мед­лен­ное сни­же­ние. Уже ви­ден был под­хо­дя­щий к Се­вас­то­по­лю ги­гантс­кий ави­ано­сец. В мо­ре, на сколько хва­тал глаз, ма­ячи­ли бо­евые ко­раб­ли и транс­пор­ты. Де­сят­ки вер­то­ле­тов ле­те­ли к по­бе­режью. От пир­сов к цент­ру го­ро­да полз­ли бро­ни­ро­ван­ные ко­лон­ны.

    Чернок по­вер­нул крес­ло на 180 гра­ду­сов и ока­зал­ся как бы за опе­ра­тив­ным сто­лом - та­кое это бы­ло чу­до, вер­то­лет «дрозд». Два мо­ло­дых офи­це­ра, спе­ци­алис­ты по опе­ра­тив­ной ин­фор­ма­ции, пра­пор­щи­ки Кро­нин и Ляш­ко смот­ре­ли на не­го. Все трое не­ко­то­рое вре­мя мол­ча­ли.

    - Они не сош­ли с ума, сэр? - на­ко­нец спро­сил Кро­нин. Чер­нок поп­ро­сил Ляш­ко на­лить ему пол­ный ста­кан не­раз­бав­лен­но­го «Чи­вас Ри­гал».

    - Самое смеш­ное, сэр… - на­чал бы­ло Кро­нин.

    - Нас ата­ку­ет «миг-25», сэр, - ска­зал пи­лот.

    Чернок вы­пил полс­та­ка­на и бро­сил взгляд на­зад. Ус­пел уви­деть только ре­вер­си­он­ный след про­ле­тев­ше­го ист­ре­би­те­ля.

    - Вы что-то хо­те­ли ска­зать, Кро­нин? - спро­сил он.

    - Еретическая мысль, сэр, - улыб­нул­ся юно­ша.

    - Держу па­ри, сэр, она и вам при­хо­ди­ла в го­ло­ву, - ска­зал Ляш­ко.

    Парни ста­ра­лись го­во­рить по-рус­ски, но то и де­ло пе­ре­хо­ди­ли на бо­лее для них удоб­ный язык, то есть анг­лий­ский.

    - Как там ист­ре­би­тель? - спро­сил Чер­нок пи­ло­та.

    - Заходит на вто­рой круг ата­ки, - до­ло­жил пи­лот. - Ви­жу Бо­на­фе­де. К ней под­хо­дит бро­не­тан­ко­вая ко­лон­на.

    - Спускайтесь ту­да, - ска­зал Чер­нок, до­пил ста­кан до дна и за­ку­рил си­га­рил­лос. - Да, мальчи­ки, мне то­же при­хо­ди­ла в го­ло­ву эта мысль, - ска­зал он. - Боль­ше­то­го, она мне да­же и ересью не ка­жет­ся. Я поч­ти уве­рен, что «фор­сиз»…

    - Да! - вскри­чал Кро­нин. - Ес­ли бы это был неп­ри­ятель, ес­ли бы это бы­ла ар­мия втор­же­ния, мы бы сбро­си­ли их в мо­ре!

    - Боюсь, что мы бы их прос­то унич­то­жи­ли, - хо­лод­но улыб­нул­ся Ляш­ко. - Взгля­ни­те, сэр…

    На тем­ной стен­ке в глу­би­не ка­би­ны выс­ве­ти­лась кар­та Кры­ма. Пят­ныш­ко све­то­вой указ­ки по­полз­ло по ней.

    - Скопище тех­ни­ки у Ка­ра­че­ли… - през­ри­тельно кри­вил гу­бы Ляш­ко. - Тол­куч­ка в Ба­лак­ла­ве… Тан­ко­вое ме­си­во без кап­ли го­рю­че­го у Бах­чи­са­рая…

    - Кронин, как бы вы дей­ст­во­ва­ли? - Чер­нок от­ки­нул­ся в крес­ле. - Да­вай­те по­иг­ра­ем в вой­ну.

    - Ракетный залп, сэр, - только и ус­пел ска­зать пи­лот. Мгно­вен­но пос­ле­до­вав­ший за этим взрыв унич­то­жил вер­то­лет «дрозд» и че­ты­рех на­хо­дя­щих­ся в нем офи­це­ров.

    

    Кажется, Луч­ни­ков да­же ви­дел яр­кую вспыш­ку в не­бе, взрыв ко­манд­но­го вер­то­ле­та Чер­но­ка, но не об­ра­тил на нее осо­бо­го вни­ма­ния, от­не­ся к пи­ро­тех­ни­чес­ким эф­фек­там под­лей­шей ки­носъемки. Он вспом­нил о Крис­ти­не и по­ду­мал о том, как безн­равст­вен­но сов­ре­мен­ное ис­кус­ство. Все сни­ма­ет­ся на плен­ку и все де­монст­ри­ру­ет­ся, и чем ес­тест­вен­нее выг­ля­дит че­ло­ве­чес­кая тра­ге­дия, тем луч­ше, а во имя че­го? Цель пол­ностью уте­ря­на…

    Бедная де­воч­ка, по­ду­мал он, за­нес­ло те­бя тог­да в Крым… за­нес­ло те­бя тог­да в мою спальню… за­нес­ло те­бя…

    Он под­нял ее те­ло и мед­лен­но нап­ра­вил­ся к хра­му. Навст­ре­чу ему по до­рож­ке, вы­ло­жен­ной ра­ку­шеч­ни­ком, ми­мо ан­тич­ных ру­ин и пра­вос­лав­ных крес­тов, бе­жа­ли три фи­гу­ры, он уз­на­вал их по ме­ре приб­ли­же­ния: отец Ле­онид, Петр Са­баш­ни­ков в мо­на­шес­ком оде­янии и Мус­та­фа.

    - Вот, - ска­зал Луч­ни­ков, пе­ре­да­вая те­ло Крис­ти­ны на ру­ки от­цу Ле­они­ду. - При­ми­те, отец Ле­онид. Она бы­ла рож­де­на в ка­то­ли­чест­ве, но обер­ну­лась к пра­вос­ла­вию. Она ме­ня очень лю­би­ла. Ка­кая раз­ни­ца - ка­то­ли­чест­во, пра­вос­ла­вие?… всем хрис­ти­анам нуж­но быть вмес­те, ког­да в ми­ре со­вер­ша­ют­ся безн­равст­вен­ные со­бы­тия, вро­де этой ки­носъемки.

    - Съемки, Анд­рей? - Са­баш­ни­ков об­нял его за пле­чи. - Ты на­зы­ва­ешь это съемкой?

    - Даже ты не до­га­дал­ся, - зас­ме­ял­ся Луч­ни­ков. - Что же го­во­рить о прос­тых лю­дях? Во­об­ра­зи, ка­кая это для них пси­хо­ло­ги­чес­кая трав­ма! Лю­бо­пыт­но, кто дал бан­де Хэ­ло­у­эя раз­ре­ше­ние на это мас­си­ро­ван­ное глум­ле­ние?

    - Пойдемте, де­ти мои, в храм, - ска­зал отец Ле­онид. - Бу­дем вмес­те. Се­год­ня ночью мно­гие при­дут, я ду­маю так. Иди и ты, Мус­та­фа. Будь с на­ми. Ты не оби­дишь Ис­лам, ес­ли бу­дешь се­год­ня с на­ми.

    - Я пло­хо знаю Ис­лам, я буд­дист, - про­бор­мо­тал юно­ша. Отец Ле­онид шел ши­ро­ким креп­ким ша­гом. Бе­лые нож­ки

    Кристины сви­са­ли со сги­ба его ру­ки. Луч­ни­ков раз­ры­дал­ся вдруг, гля­дя на то, как они бол­та­ют­ся.

    - Андрей, - по­вер­нул­ся к не­му отец Ле­онид. - Утешься. Час на­зад я крес­тил здесь тво­его вну­ка Ар­се­ния.

    

    Мыс Хер­со­нес ка­мен­ны­ми об­ры­ва­ми ухо­дит в мо­ре, но под об­ры­ва­ми еще тя­нет­ся уз­кая по­лос­ка га­леч­но­го пля­жа. Там, в од­ной из кро­хот­ных бух­то­чек, го­то­ви­лись к по­бе­гу чет­ве­ро мо­ло­дых лю­дей - Бенд­жа­мин Ива­нов со сво­ей под­ру­гой чер­ной та­тар­кой За­ирой и Ан­тон Луч­ни­ков со сво­ей за­кон­ной же­ной Па­ме­лой; впро­чем, их бы­ло пя­те­ро - в по­бе­ге участ­во­вал и но­во­рож­ден­ный Ар­се­ний. В бух­точ­ке этой они наш­ли бро­шен­ный кем-то отк­ры­тый ка­тер с под­вес­ным мо­то­ром «Мер­ку­рий». В ка­те­ре ока­за­лась еще и двад­ца­ти­лит­ро­вая ка­нист­ра с бен­зи­ном - топ­ли­ва впол­не дос­та­точ­но, что­бы дос­тичь ту­рец­ко­го по­бе­режья.

    Антон и Па­ме­ла, пот­ря­сен­ные все­ми со­бы­ти­ями ухо­дя­ще­го дня, си­де­ли, при­жав­шись друг к дру­гу бо­ка­ми, а спи­на­ми при­жи­ма­лись к уп­лы­ва­юще­му от них Ост­ро­ву Кры­му. В пос­лед­них пе­ре­да­чах ны­не уже заг­лох­ше­го Ти-Ви-Ми­га про­мелькну­ло со­об­ще­ние о смер­ти де­да Ар­се­ния и об арес­те, или, как де­ли­кат­но вы­ра­зи­лись пе­ре­пу­ган­ные ти­ви­ми­гов­цы, «вре­мен­ной изо­ля­ции» Анд­рея. На ко­ле­нях у них, од­на­ко, ле­жал но­во­рож­ден­ный Ар­се­ний, го­лов­кой на ко­ле­не от­ца, поп­кой на бед­ре ма­те­ри. Чувст­ва, раз­ди­рав­шие Ан­то­на, бы­ли нас­только сильны, что он в кон­це кон­цов впал поп­рос­ту в ка­кое-то ог­лу­шен­ное сос­то­яние. Же­на его не мог­ла ему ни­чем по­мочь, рас­тер­зан­ная ро­да­ми, жа­лостью к Ан­то­ну, неж­ностью к бэ­би, стра­хом пе­ред по­бе­гом, она то­же впа­ла в по­лу­ле­тар­гию.

    Впрочем, энер­гии Бен-Ива­на хва­та­ло на всех пя­те­рых. Он" чувст­во­вал се­бя в сво­ей та­рел­ке, по­бег был его сти­хи­ей. По­бег - это мой твор­чес­кий акт, всег­да го­во­рил он. Я всег­да бла­го­да­рен тем, кто бе­рет ме­ня под арест, по­то­му что пред­чувст­вую но­вый по­бег. Я бу­ду очень ра­зо­ча­ро­ван, ког­да Рос­сия отк­ро­ет свои гра­ни­цы.

    Вместе с ми­лей­шей сво­ей под­руж­кой, веч­но при­тан­цо­вы­ва­ющей За­ирой, Бен-Иван все при­го­то­вил на ка­те­ре, а за­тем, нич­то­же сум­ня­ше­ся, отп­ра­вил­ся на «по­верх­ность», как он вы­ра­зил­ся, в бли­жай­ший су­пер-мар­кет, при­та­щил от­ту­да оде­яла, пла­щи, ог­ром­ный ме­шок с едой и на­пит­ка­ми и да­же Си-Би-Ра­дио. Он со сме­хом рас­ска­зы­вал о «на­ших ре­бя­тах», то есть о со­ветс­ких сол­да­тах в су­пер-мар­ке­те, од­ном из бес­чис­лен­ных фи­ли­алов Ели­се­ева-Хьюза, о том, с ка­ким вос­тор­гом их там встре­ча­ют, как они жрут пе­ченье «афте­рэй­т» и жа­ре­ный мин­даль и как «вы­ру­ба­ют­ся» от вос­тор­га.

    - Дождемся но­чи, Бен-Иван? - спро­сил его Ан­тон.

    - Ни в ко­ем слу­чае! - воск­лик­нул «артист по­бе­га». - Ночью здесь все бу­дет ис­по­ло­со­ва­но про­жек­то­ра­ми. Они бу­дут каж­дую ми­ну­ту под­ве­ши­вать ра­ке­ты. Ес­ли они об­на­ру­жат нас ночью, нам ко­нец.

    - А ес­ли они об­на­ру­жат нас сей­час? - до­вольно ве­се­ло по­ин­те­ре­со­ва­лась За­ира.

    - Сейчас дру­гое де­ло, ка­ра ки­зим, сей­час солн­це скло­ня­ет­ся к го­ри­зон­ту, за­кан­чи­ва­ет­ся го­ря­чий де­нек ис­то­рии, су­мер­ки - это час про­рех, рас­пол­за­ния швов, час, ког­да вид­ны прос­ве­ты в эзо­те­ри­чес­кий мир, ког­да на не­ко­то­рый миг ут­ра­чи­ва­ет­ся спо­кой­ст­вие и хрус­тальные сво­ды не­бес слег­ка ко­леб­лют­ся. По­нят­но?

    

    К на­чальни­ку сиг­нальной вах­ты ави­анос­ца «Ки­ев» ка­пи­тан-лей­те­нан­ту Плуж­ни­ко­ву по­до­шел один из опе­ра­то­ров стар­ший мат­рос Гу­ляй.

    - Товарищ ка­пи­тан-лей­те­нант, - ска­зал он и вдруг как-то за­мял­ся, за­тер­ся, слов­но по­жа­лел, что по­до­шел.

    - Ну что, Гу­ляй, - по­мор­щил­ся ка­пи­тан-лей­те­нант Плуж­ни­ков, ко­то­рый счи­тал ми­ну­ты до окон­ча­ния вах­ты и меч­тал об увольне­нии на бе­рег. - Все в по­ряд­ке, Гу­ляй? - офи­цер уже чувст­во­вал со сто­ро­ны мат­ро­са ка­кую-то «са­мо­де­ятельность», так на­зы­ва­емую ини­ци­ати­ву, чувст­во­вал так­же, что мат­рос уже жа­ле­ет о «са­мо­де­ятельнос­ти», но не ре­ша­ет­ся от­ва­лить. - Пос­сать, что ли? - спро­сил он Гу­ляя.

    - Да по­ни­ма­ете, то­ва­рищ ка­пи­тан-лей­те­нант, - с неск­ры­ва­емой до­са­дой ска­зал стар­ший мат­рос, - объект на при­бо­ре.

    «Ах ты, пад­ла та­кая, Гу­ляй, - ду­мал Плуж­ни­ков, гля­дя на све­тя­щу­юся блош­ку в уг­лу эк­ра­на. - Ну, ка­ко­го хуя с мес­та сор­вал­ся? Что те­бе, пас­ку­да, эта бло­ха? Мо­жет, пло­тик ка­кой-ни­будь бол­та­ет­ся или ре­бя­та ка­кие-ни­будь от на­шей ар­ма­ды в Тур­цию ког­ти рвут. Ну, ка­ко­го хуя… При­дет­ся те­перь док­ла­ды­вать ко­ман­ди­ру, а то еще стук­нет этот Гу­ляй…»

    Он вни­ма­тельно пос­мот­рел в ли­цо стар­ше­му мат­ро­су. От­лич­ная у пар­ня буд­ка - креп­кая, чис­тая, нет, та­кой не стук­нет. Впро­чем, мо­жет, как раз та­кой и стук­нет. Тог­да вер­нул­ся к сво­ему пульту, свя­зал­ся с ко­ман­до­ва­ни­ем, до­ло­жил, как по­ло­же­но: объект, иду­щий от бе­ре­га в ней­тральные во­ды, в сек­то­ре хуй с ми­ну­сом и три хуя в квад­ра­те…

    Начальник вах­ты ко­раб­ля ка­пи­тан пер­во­го ран­га Зу­бов дьявольски ра­зоз­лил­ся на ка­пи­тан-лей­те­нан­та. Кто его за язык тя­нет? По­ду­ма­ешь, бе­гут ка­кие-то чуч­ме­ки на ка­кой-ни­будь ша­лан­де. У всех клас­со­вое соз­на­ние в один день не про­бу­дишь. Бе­гут, пусть бе­гут, больше мес­та ос­та­нет­ся. Не бу­ду ни­ко­му док­ла­ды­вать, а Плуж­ни­ко­ву ска­жу, что бу­дет от­ме­чен. Ря­дом с Зуб­ко­вым сто­ял его по­мощ­ник кав­то­ранг Гран­кин и де­лал вид, что ни­че­го не слы­шал, лишь еле за­мет­ная улыб­ка по­яви­лась на его ли­це, об­ра­щен­ном к подп­ры­ги­ва­ющим над си­лу­этом Се­вас­то­по­ля рек­лам­ным ог­ням.

    «Это он, пи­дар, пси­хо­ло­ги­чес­кий тест мне ста­вит, - по­ду­мал про Гран­ки­на Зу­бов. - А вот сей­час я те­бе сам пси­хо­ло­ги­чес­кую шту­ку вотк­ну, Гран­кин-Ху­ян­кин».

    - Доложите ко­ман­ди­ру, - при­ка­зал Зу­бов, ду­мая, что Гран­кин нач­нет сей­час ваньку ва­лять и на том про­ко­лет­ся, но тот не­мед­лен­но вклю­чил се­лек­тор и до­ло­жил ко­ман­ди­ру все, что по­ла­га­ет­ся, и ско­сил, ко­неч­но, гла­зок в сто­ро­ну Зу­бо­ва - дес­кать, все ню­ан­сы, ебе­мать, им, Гран­ки­ным, улов­ле­ны.

    Командир ави­анос­ца контр-адми­рал Блин­цов в это вре­мя на­хо­дил­ся в собст­вен­ной спальне, ку­да уда­лил­ся для част­но­го раз­го­во­ра с суп­ру­гой, пре­бы­вав­шей в этот мо­мент по обык­но­ве­нию на да­че в Пе­ре­дел­ки­но. Нуж­но бы­ло уточ­нить спи­сок по­ку­пок в по­ка еще ка­пи­та­лис­ти­чес­ком Се­вас­то­по­ле, а глав­ное, уз­нать по только им дво­им по­нят­ным на­ме­кам, как там млад­ший сын Сла­ва, но­че­вал ли до­ма или сно­ва «ухи­ляд» на Цвет­ной бульвар к сво­ей «хип­не».

    И тут этот ма­лоп­ри­ят­ный офи­цер Гран­кин про­яв­ля­ет «са­мо­де­ятельность», ле­зет с со­об­ще­ни­ем о ка­кой-то ду­рац­кой «бло­хе» в мо­ре. Ко­неч­но, на «та­ких, как Гран­кин, служ­ба сто­ит, но лич­ной сим­па­тии эти за­ебис­тые тва­ри выз­вать не мо­гут. Зу­бов, тот хо­дит, как буд­то на все кла­дет, но му­жик от­лич­ный, бан­ку хо­ро­шо дер­жит и та­лант­ли­вый спе­ци­алист…

    Так или ина­че, но че­рез пят­над­цать ми­нут пос­ле сиг­на­ла стар­ше­го мат­ро­са Гу­ляя с бор­та ави­анос­ца «Ки­ев» по нап­рав­ле­нию к «бло­хе», пол­зу­щей в беск­рай­нем мо­ре, вы­ле­тел бо­евой вер­то­лет, ве­до­мый стар­ши­ми лей­те­нан­та­ми фло­та СССР Ко­ма­ро­вым и Ма­ка­ро­вым.

    - Смотри, То­ля, - ска­зал Ко­ма­ров. - Как буд­то Гре­ция сле­ва, как буд­то ми­фо­ло­гия…

    Пустынный мыс Хер­со­нес проп­лыл сле­ва, пос­ле че­го они ста­ли кру­то за­би­рать в мо­ре.

    

    Катер шел спо­ро, вре­ме­на­ми слег­ка бу­хал дни­щем по не­большой вол­не, что на­ка­ты­ва­ла сей­час с юга. Солн­це са­ди­лось за Се­вас­то­польские хол­мы, не­бо и мо­ре за спи­на­ми бег­ле­цов го­ре­ло див­ным ог­нем, и из это­го див­но­го ог­ня яви­лась и за­вис­ла над ка­те­ром зло­ве­щая стре­ко­за. Не­уж­то ко­нец, по­ду­мал Ан­тон, сжи­мая пле­чи Па­ме­лы, не­уж­то в один день ко­нец нам всем, ко­нец Луч­ни­ко­вым? Же­на его тряс­лась и пла­ка­ла. За­ира зак­ри­ча­ла, под­ни­мая ла­до­ни к вер­то­ле­ту:

    - Ребята, не тро­гай­те нас! Хрис­та ра­ди, по­жа­лей­те нас!

    - Внимание, ло­жусь крес­том, - де­ло­ви­то ска­зал Бен-Иван, от­полз на кор­му, лег на спи­ну и расп­рос­тер ру­ки, об­ра­зо­вав фи­гу­ру крес­та и уст­ре­мив на ка­би­ну вер­то­ле­та мощ­ный «отво­дя­щий» взгляд. От нап­ря­же­ния у не­го дер­га­лись но­га и го­ло­ва. Не­воз­му­ти­мым ос­та­вал­ся один лишь мла­де­нец Ар­се­ний.

    Два мо­гу­чих со­ветс­ких че­ло­ве­ка смот­ре­ли на них свер­ху.

    - Видишь, То­ля, ка­кие ре­бя­та, - ска­зал стар­ший лей­те­нант Ко­ма­ров. - От­лич­ные ре­бя­та.

    Старший лей­те­нант Ма­ка­ров мол­ча кив­нул.

    - А дев­чон­ки еще луч­ше, - ска­зал Ко­ма­ров. - Плюс но­во­рож­ден­ный.

    Макаров опять кив­нул.

    - Смотри, То­ляй, они крес­тят­ся, - ска­зал Ко­ма­ров. - У них там ни­ка­ко­го ору­жия ни хе­ра не­ту, То­ляй. Крес­тят­ся, Толька, от нас с то­бой крес­том обо­ро­ня­ют­ся. Да­вай, Толька, шма­ляй ра­ке­ту!

    - Я ее вон ту­да шмальну, - ска­зал Ма­ка­ров и по­ка­зал ку­да-то в мут­ные юго-вос­точ­ные су­мер­ки.

    - Ясное де­ло, - ска­зал Ко­ма­ров. - Не в лю­дей же шма­лять.

    Он со­от­ветст­ву­ющим об­ра­зом раз­вер­нул ма­ши­ну. Ма­ка­ров со­от­ветст­ву­ющим об­ра­зом по­тя­нул ры­чаг.

    - Але, де­вя­нос­то тре­тий, - ле­ни­вым наг­лым то­ном пе­ре­дал Ко­ма­ров на «Ки­ев», - за­да­ние вы­пол­не­но.

    - Вас по­нял, - от­ве­тил ему стар­ший мат­рос Гу­ляй, хо­тя от­лич­но ви­дел на сво­ем при­бо­ре, что за­да­ние не вы­пол­не­но.

    

    На Хер­со­нес упа­ла ночь, ког­да из хра­ма Свя­то­го Вла­ди­ми­ра вы­нес­ли лег­кий гроб с те­лом Крис­ти­ны Парс­лей. За гро­бом шли чет­ве­ро: отец Ле­онид, Петр Са­баш­ни­ков, Мус­та­фа Ах­мет-Ги­рей и Анд­рей Луч­ни­ков.

    Небо бы­ло пол­но звезд, а празд­нич­ное за­ре­во Се­вас­то­по­ля сто­яло за тем­ной гро­ма­ди­ной со­бо­ра и не ме­ша­ло звез­дам по­лы­хать над пус­тын­ным мы­сом, где яр­ко бе­ле­ли мра­мор­ные ос­тан­ки Эл­ла­ды и отс­ве­чи­вал чер­ный мра­мор хрис­ти­анс­ких надг­ро­бий.

    Ракушечник слег­ка пох­рус­ты­вал под но­га­ми ма­ленькой про­цес­сии. Отец Ле­онид по­ка­чи­вал ка­ди­лом и чи­тал от Мат­фея, ти­хо, как бы и се­бя са­мо­го воп­ро­шая:

    - …Что же смот­реть хо­ди­ли вы в пус­ты­ню? Трость ли, вет­ром ко­леб­ле­мую? Что же смот­реть хо­ди­ли вы: про­ро­ка?

    - Отец Ле­онид, - спро­сил Луч­ни­ков. - От­че­го ска­за­но: У вас же и во­ло­сы на го­ло­ве все соч­те­ны?

    Голос его ли­хо­ра­доч­но под­ра­ги­вал. Свя­щен­ник по­вер­нул к не­му свое бе­лое в тем­но­те ли­цо.

    - Светильник для те­бя есть око, - чи­тал он. - Ес­ли око твое бу­дет чис­то, то все те­ло твое бу­дет свет­ло.

    Лучников сжал го­ло­ву ру­ка­ми.

    - Отчего же ска­за­но, что да­же во­ло­сы соч­те­ны, что из двух птиц, куп­лен­ных за ас­са­рий, ни од­на не упа­дет на зем­лю без во­ли От­ца на­ше­го. За­чем же мы-то Ему?

    Руки его упа­ли.

    Отец Ле­онид, от­вер­нув ли­цо свое к Не­бу, го­во­рил в пус­то­ту:

    - …тесны вра­та и узок путь, ве­ду­щие в жизнь, и нем­но­гие на­хо­дят его…

    - К че­му на­ши по­ту­ги? - спро­сил Луч­ни­ков. - По­че­му ска­за­но, что соб­лаз­ны на­доб­ны Ему, но го­ре тем, че­рез ко­го прой­дет соб­лазн? Как бе­жать нам этих ту­пи­ков, отец Ле­онид…

    Священник не взгля­нул на Луч­ни­ко­ва, он го­во­рил как бы только се­бе, но его гул­кий го­лос да­ле­ко слы­шен был:

    …где бу­дет труп, там со­бе­рут­ся ор­лы…

    …и мно­гие лжеп­ро­ро­ки предс­та­нут и прельстят мно­гих…

    …претерпевший же до кон­ца спа­сет­ся…

    …бодрствуйте, ибо не зна­ете, в ко­то­рый час Гос­подь ваш при­дет…

    Могильщики пос­та­ви­ли гроб на край ямы. Все ос­та­но­ви­лись. Луч­ни­ков смот­рел на спо­кой­ное детс­кое ли­цо Крис­ти­ны и ме­ха­ни­чес­ки пов­то­рял за от­цом Ле­они­дом сло­ва за­упо­кой­ной мо­лит­вы. Гроб опус­кал­ся, па­да­ла су­хая крымс­кая зем­ля. Он взял - горсть этой зем­ли, в ко­то­рой, ко­неч­но, бы­ли и ос­кол­ки Эл­ла­ды, под­нял гла­за и уви­дал ря­дом дру­гую мо­ги­лу, чер­ный мра­мор­ный крест и вы­би­тое на нем имя по­кой­ной - ТАТЬЯНА ЛУ­НИ­НА.

    - Значит, и она здесь, - про­бор­мо­тал он. - Та­ня и Крис­ти те­перь ря­дом, - он улыб­нул­ся. - Не пе­ре­жа­ли, ре­бя­та? Все пра­вильно?

    Сабашников об­нял его за пле­чи. Мус­та­фа ти­хо про­го­во­рил:

    - В «пи­те­ре» ра­бо­та­ет Си-Би. Ан­тон и Па­ме­ла вы­зы­ва­ют. Они сей­час в мо­ре, ухо­дят к Тур­ции. Да­ли свои по­зыв­ные. Еще пол­ча­са они бу­дут в зо­не слы­ши­мос­ти. Что им пе­ре­дать?

    - Передай, что я це­лую их, - ска­зал Луч­ни­ков. - Триж­ды це­лую ма­ленько­го. Пе­ре­дай, что я страш­но за­нят - я хо­ро­ню сво­их лю­би­мых.

    Сабашников креп­че сжал его пле­чи.

    - Повторяй за от­цом Ле­они­дом. Втро­ем они вдруг креп­ко и яс­но за­пе­ли:

    - «Возлюби Гос­по­да Бо­га тво­его всем серд­цем тво­им, всей ду­шой тво­ею, и всем те­лом тво­им!»

    Звезды по­лы­ха­ли. За со­бо­ром Свя­то­го Вла­ди­ми­ра взле­тал празд­нич­ный фей­ер­верк.

    В со­сед­ней ал­лее за ос­кол­ком мра­мор­ной ко­лон­ны дав­но уже ждал кон­ца це­ре­мо­нии пол­ков­ник Сер­ге­ев.

    «Боже, как я жи­ву, - ду­мал он. - Чем я всю жизнь за­ни­ма­юсь».

    В ду­ше его бы­ла тре­во­га, он час­то пос­мат­ри­вал на све­тя­щий­ся ци­ферб­лат сво­их ча­сов… Вдруг что-то слу­чи­лось с сов­ре­мен­ным ме­ха­низ­мом: стрел­ки, се­кунд­ная, ми­нут­ная и ча­со­вая, зак­ру­ти­лись с не­ве­ро­ят­ной ско­ростью, слов­но в бес­смыс­лен­ной гон­ке, а в рам­ке дней не­де­ли ста­ло выс­ка­ки­вать од­но за дру­гим: по­не­дельник, втор­ник, сре­да, чет­верг, пят­ни­ца, суб­бо­та, воск­ре­сенье, по­не­дельник, втор­ник, сре­да, чет­верг…

    

    1977 - 1979

    

    

    В не­бе па­мя­ти мо­ей сто­ит ос­ле­пи­тельное солн­це две­над­ца­ти­лет­ней дав­нос­ти - оно расп­лас­ты­ва­ет нас на кок­те­бельской гальке, при­жи­ма­ет ким­ме­рий­скую пыль к по­лот­ну до­ро­га и го­нит в мо­ре - оку­нуться в ви­ног­рад­ную во­ду, всем те­лом ощу­тить мо­но­тон­ную веч­ность со­ле­ной мас­сы. Еще - вы­со­ко под об­ла­ка­ми жуж­жит вер­то­лет, об­лач­ко зас­ты­ло от жа­ры, где-то шур­шат ши­ны, вып­ле­вы­вая мел­кие ка­меш­ки, зе­ле­ной «вол­га» М-24 Ва­си­лия Ак­се­но­ва, про­би­ра­юще­го­ся из Моск­вы на юг, че­рез пет­ли пе­ре­шей­ка, сю­да, в Кок­те­бель, на ули­цу Де­сант­ни­ков, где обыч­но ма­эст­ро ос­та­нав­ли­вал­ся с семьей, не при­ни­мая пи­са­тельско­го До­ма твор­чест­ва, где тес­но не мыс­лям, а за­вист­ли­вым взгля­дам, сплет­ням, вся­кой дре­бе­де­ни…

    Еще в Моск­ве мы до­го­во­ри­лись, что бу­дем ви­деться в ав­гус­те, пла­вать вмес­те, хо­дить на холм Во­ло­ши­на. И вот мы ле­жим ли­цом к зем­ле, как бы прис­лу­ши­ва­ясь к ее нед­рам или го­то­вые вот-вот рез­ко вско­чить и сде­лать ры­вок опять к мо­рю… Я чувст­вую тя­же­лые, от­ры­вис­тые взгля­ды на сво­ей спи­не, на спи­не Вас. Па­лы­ча. Я знаю, ко­му они при­над­ле­жат - двум сот­руд­ни­кам ГБ, ко­то­рые по­ло­же­ны слу­жеб­ной не­об­хо­ди­мостью средь пи­са­тельских тел на пля­же для то­го, что­бы «сечь» за кра­мольным пи­са­те­лем, глав­ным ре­дак­то­ром «Мет­ро­по­ля». «Вас. Па­лыч, - го­во­рю я, - эти двое за ва­ми се­кут, я знаю их по го­ро­ду…» «Пле­вать, ра­бо­та у них та­кая…» Од­на­ко вста­ет и с хо­ду бро­са­ет­ся в во­ду, дол­го пла­ва­ет, фыр­ча, как морж, дол­го ле­жа на спи­не, смот­ря в не­бо, отк­лю­чив­шись, что-то об­ду­мы­вая. Ис­кус­ство­ве­ды в штатс­ком, с по­го­на­ми, прос­ту­па­ющи­ми сквозь ко­жу на пле­чах, нап­ря­жен­но смот­рят за ку­пальщи­ком - не дер­нет ли в ней­тральные во­ды, об­лег­чен­но взды­ха­ют, ког­да Вас.Па­лыч тя­же­лой по­ход­кой ус­той­чи­вой, как у боц­ма­на, вы­хо­дит на бе­рег. Бо­же! Зна­ли бы они, что скла­ды­ва­лось в го­ло­ве у пи­са­те­ля, о чем он ду­мал, ка­кое сло­во под­би­рал, что­бы вско­ре уй­ти на­дол­го в свою ка­мор­ку. Они бы ис­пу­га­лись са­мих се­бя, по­нес­лись с до­не­се­ни­ями, но, увы, увы, - че­ло­век сво­бо­ден нас­только, нас­колько он сво­бо­ден внут­ри. Осо­бен­но нас­то­ящий пи­са­тель. А он в это вре­мя за­кан­чи­вал свой зна­ме­ни­тый ро­ман «Остров Крым», ко­то­рый се­год­ня чи­та­тель дер­жит пе­ред со­бой.

    Коктебельские дни про­хо­ди­ли мо­но­тон­но, при­но­ся оче­ред­ные из­вес­тия - воз­душ­ная ка­таст­ро­фа, по­гиб­ли вмес­те с дру­ги­ми пас­са­жи­ра­ми 17 фут­бо­лис­тов «Пах­та­ко­ра», бен­зи­на в зап­ра­воч­ных нет, и на­до ез­дить по де­рев­ням, что­бы за­лить ба­ки, что и де­ла­ет зе­ле­ная «вол­га». Все пе­ре­жи­ва­ет­ся вмес­те. Ле­ша Коз­лов, ве­ли­кий му­зы­кант, друг Ва­си­лия Па­лы­ча учит всех го­ло­да­нию, к ком­па­нии прис­та­ли двое братьев-близ­не­цов, ко­то­рые по­ка­зы­ва­ют всем гим­нас­ти­ку йо­гов. Все сбли­жа­ют­ся очень быст­ро, мы бро­дим шум­ною тол­пой с де­вичьим хвос­том, по ве­че­рам ук­ла­ды­ва­ем­ся спать в спи­чеч­ных ко­роб­ках або­ри­ге­нов, ку­рим всю ночь, сме­ем­ся, под ут­ро за­сы­па­ем, слы­ша шо­рох крыс где-то в глу­би­не де­ре­вян­но­го го­род­ка; го­лос хо­зя­ина сквозь фа­не­ру ку­рят­ни­ков: «Хлоп­цы, за­был вам ска­зать, чтоб вы не ку­ри­ли у ха­те, бо у вас под го­ло­ва­ми две ка­нист­ры с бен­зи­ном 93-им…» Вов­ре­мя… Всю ночь мы только и де­ла­ли, что ду­ра­чи­лись, не зная, что в лю­бую ми­ну­ту мог­ли взле­теть в воз­дух… Но все это про нас, а не про Вас. Па­лы­ча, ко­то­рый ра­бо­тал, как по­езд, по рас­пи­са­нию, - нем­но­го вре­ме­ни на дру­зей, мо­ре, про­беж­ка в ле­сок ки­ло­мет­ров 10, ос­тальное - ра­бо­та. В не­бе па­мя­ти мо­ей об­лач­ко две­над­ца­ти­лет­ней дав­нос­ти, я разг­ля­ды­ваю его, оно мед­лен­но за­тя­ги­ва­ет ос­ле­пи­тельное солн­це.

    Здесь, на этом мес­те, я пре­ры­ваю свое опи­са­ние те­перь уже фан­тас­ти­чес­ких со­бы­тий мо­его прош­ло­го. В мой дом вры­ва­ет­ся ре­альность - ут­ро 19 ав­гус­та 1991 го­да, Моск­ва. Я слу­шаю по те­ле­ви­де­нию за­яв­ле­ние ГКЧП, слы­шу с Пре­об­ра­женс­кой пло­ща­ди на­рас­та­ющий гул тя­же­лых ма­шин - это тан­ки вхо­дят в го­род… Гос­по­ди, я же только что ду­мал о предс­ка­за­тельнос­ти «Остро­ва Кры­ма» и вот… Три тя­же­лей­ших дня. Моск­ва, дом Вер­хов­но­го Со­ве­та Рос­сии ста­но­вит­ся «Остро­вом Крым». Ельцин из­да­ет указ за ука­зом один точ­нее дру­го­го, вы­би­вая поч­ву из-под ног прес­туп­ни­ков, тан­ки, при­шед­шие в Моск­ву, на­чи­на­ют ду­мать, они от­ка­зы­ва­ют­ся ид­ти на штурм Глав­но­го До­ма Рос­сии…

    Читатель, ты уже про­чи­тал:

    «- Смот­ри, То­ляй, они крес­тят­ся, - ска­зал Ко­ма­ров. - У них там ни­ка­ко­го ору­жия ни хе­ра не­ту, То­ляй. Крес­тят­ся. Толька, от нас с то­бой крес­том обо­ро­ня­ют­ся. Да­вай, Толька, шма­ляй ра­ке­ту!

    - Я ее вон ту­да шмальну, - ска­зал Ма­ка­рон и по­ка­зал ку­да-то в мут­ные юго-вос­точ­ные су­мер­ки.

    - Ясное де­ло, - ска­зал Ко­ма­ров. - Не в лю­дей же шма­лять.

    Он со­от­ветст­ву­ющим об­ра­зом раз­вер­нул ма­ши­ну. Ма­ка­ров со­от­ветст­ву­ющим об­ра­зом по­тя­нул ры­чаг.

    - Але, де­вя­нос­то тре­тий, - ле­ни­вым наг­лым то­ном пе­ре­дал Ко­ма­ров на «Ки­ев», - за­да­ние вы­пол­не­но.

    - Вас по­нял, - от­ве­тил ему стар­ший мат­рос Гу­ляй, хо­тя от­лич­но ви­дел на сво­ем при­бо­ре, что за­да­ние не вы­пол­не­но». Со­вер­шен­но точ­ная фор­му­ла по­ве­де­ния ис­пол­ни­те­лей не очень же­ла­ющих ис­пол­нять иди­отс­кие при­ка­зы, как это бы­ло в ав­гус­те 19-го в Моск­ве…

    Господи, ров­но две­над­цать лет прош­ло как пи­сал эту кон­цов­ку Ак­се­нов в Кок­те­бе­ле, - это был раз­гар ле­та, теп­ло­го, очень теп­ло­го ле­та эпо­хи зас­тоя. Впе­ре­ди еще столько­го не про­изош­ло - на­чи­ная со смер­тей бес­смен­ных ру­ко­во­ди­те­лей и взры­ва Чер­но­бы­ля и да­лее да­лее… И то, что про­изош­ло пос­ле 85-го го­да, прев­зо­шед­шее все ожи­да­ния. А по­ка в не­бе па­мя­ти мо­ей сто­ит ос­ле­пи­тельное солн­це. Мы ле­жим с Ва­си­ли­ем Па­лы­чем на сол­неч­ном скло­не го­ры пе­ред кок­те­бельской бух­той. Здесь вет­ре­но, жар­ко и да­ле­ко от всех… «Мер­зав­цы, зак­ры­ли у ме­ня все - кни­гу, фильм «По­ка бе­зумст­ву­ет меч­та», Же­ню По­по­ва и Витьку Еро­фе­ева иск­лю­чи­ли из Со­юза… При­еду в Моск­ву - вый­ду из Со­юза пи­са­те­лей, по­ди луч­ше ра­бо­тать груз­чи­ком, чем с эти­ми мер­зав­ца­ми… Тут при­хо­ди­ли ко мне двое из этих, пред­ла­га­ли не пе­ча­тать на за­па­де «Ожог» и от­ка­заться от «Мет­ро­по­ля» и тог­да все отк­ро­ют… Нет, луч­ше груз­чи­ком пой­ду…»

    Наутро при­еха­ли Ар­ка­дий и Эмик из Сим­фи, ве­че­ром пош­ли с Вас.Па­лы­чем к мо­ги­ле Во­ло­ши­на. Вас.Па­лыч сор­вал вет­ку мас­ли­ны, поп­ро­бо­вал, дол­го смот­рел вниз на кок­те­бельскую бух­ту… Дул теп­лый ве­тер, на ду­ше бы­ло спо­кой­но, по­то­му что мо­гильный ка­мень и друзья ста­вят лю­бо­го че­ло­ве­ка вне по­доз­ре­ний от по­ся­га­тельств прост­ранст­ва. Че­рез па­ру дней Вас. Па­лыч уез­жал, уез­жа­ли и мы на раз­би­том «за­по­рож­це» при­яте­ля. «До ско­ро­го в Моск­ве!» - ска­зал Вас. Па­лыч.Я при­ехал в Моск­ву в кон­це сен­тяб­ря. Об­щие зна­ко­мые ска­за­ли, что Ак­се­нов уехал на три ме­ся­ца пре­по­да­вать рус­скую ли­те­ра­ту­ру в Шта­ты. Че­рез нес­колько ме­ся­цев чи­таю в «Извес­ти­ях» со­об­ще­ние о ли­ше­нии граж­данст­ва Ак­се­но­ва Ва­си­лия Пав­ло­ви­ча, пи­са­те­ля.

    В сен­тяб­ре 1988-го я по­ле­тел пер­вый раз в Аме­ри­ку и тут же по при­ез­ду в Нью-Йорк поз­во­нил в Ва­шинг­тон, где жил Вас. Па­лыч и пре­по­да­вал пи­са­тельское мас­терст­во в од­ном из уни­вер­си­те­тов. Мы сра­зу же до­го­во­ри­лись о встре­че че­рез не­ко­то­рое вре­мя. Имя Ак­се­но­ва еще шельмо­ва­лось в на­шей пе­ча­ти. И вот я не ве­рю сво­им гла­зам, подъезжа­ет тем­но-виш­не­вый «мэ­ре», из не­го вы­со­вы­ва­ет­ся Ак­се­новс­кая го­ло­ва и он ма­шет мне: «Са­ша, пры­гай ско­рее, по­едем в Джордж-та­ун, в ки­тай­ский рес­то­ран­чик…»

    Он со­вер­шен­но не из­ме­нил­ся, да­же по­мо­ло­дел. Мы си­де­ли очень уют­но и го­во­ри­ли. «Как ты ду­ма­ешь, по­че­му не пус­ка­ют ко мне Але­шу, сы­на?» - «Черт зна­ет, я сам вот уже три ме­ся­ца бол­та­юсь по Аме­ри­ке, мо­жет, что про­изош­ло… Хо­тя, по мо­им наб­лю­де­ни­ям пе­ред по­езд­кой сю­да, глас­ность в пуб­ли­ка­ци­ях ос­та­но­ви­лась пе­ред про­из­ве­де­ни­ями Сол­же­ни­цы­на и Ва­ши­ми, ду­маю, это бу­дет оче­ред­ной шаг, это бу­дет оче­ред­ная сте­пень сво­бо­ды…» Так оно и выш­ло. «Зо­ло­тая на­ша же­лез­ка» на­пе­ча­та­на в мае 1989 го­да.

    О чем мы го­во­ри­ли еще в этот де­кабрьский ва­шинг­тонс­кий ве­че­рок, все­го не рас­ска­жешь. Но точ­но пом­ню, что вдруг к нам об­ра­тил­ся из-за со­сед­не­го сто­ла не­мо­ло­дой че­ло­век и с иск­рен­ним лю­бо­пытст­вом спро­сил: «Инте­рес­но, по­че­му это я слы­шу в ки­тай­ском рес­то­ра­не аме­ри­канс­ко­го го­род­ка рус­скую речь?» Вас.Па­лыч от­ве­тил ему: «Два че­ло­ве­ка дав­но не ви­де­лись, мы оба рус­ские, и по­это­му сей­час эмо­ци­ональны больше обыч­но­го…» Я до­ба­вил, что че­ло­век, си­дя­щий нап­ро­тив ме­ня, грейт ра­шин рай­тер. «А-а, по­ни­ма­юще зак­лю­чил аме­ри­ка­нец, - Толс­той?» «Мэй би, мэй би», - от­ве­тил я…

    

    

    Это не­большое пос­лес­ло­вие к кни­ге, ко­то­рая име­ет к крымс­кой зем­ле не­пос­редст­вен­ное от­но­ше­ние. Меньше все­го хо­те­лось, что­бы оно бы­ло ли­те­ра­ту­ро­вед­чес­ким. Хо­те­лось прос­то за­пе­чат­леть жи­вые кар­тин­ки, на ко­то­рых Ак­се­нов всег­да ос­та­вал­ся Ак­се­но­вым, пи­са­те­лем, ко­то­рый во все вре­ме­на был но­си­те­лем сво­бо­ды и де­мок­ра­тии. Судьба его ма­те­ри и от­ца ге­не­ти­чес­ки под­го­то­ви­ли его к это­му. Все на­пи­сан­ное им - выст­ра­да­но судьбой, по­ко­ле­ни­ями ис­тин­ных рус­ских ин­тел­ли­ген­тов. Вот и в этой кни­ге он мно­го лет на­зад пи­сал о сво­бо­де Ост­ро­ва Крым, ко­то­рый тог­да был все­го лишь по­лу­ост­ро­вом.

    

    А. Тка­чен­ко

    

    

    

    

Сайт создан в системе uCoz